Дугхалл стоял напротив Кейт и Ри.

— Вы войдете в Вуаль и сразу, как только окажетесь там, увидите окруженную огнями темную сферу. Это и есть та пустота, которую я создал, чтобы погубить Луэркаса. Ни при каких обстоятельствах вы не должны попасть в нее, не должны позволить, чтобы он затолкнул вас туда, пока не затащите в ловушку его самого. Если вы окажетесь там в Трансформированном состоянии, то, возможно, получите некоторое преимущество… Луэркас не рассчитывает встретить там хищников вроде Карнеев.

— Какая разница? В Вуали у нас не будет настоящих тел… только кажущиеся и невещественные, как свет, — сказала Кейт.

— Твой ум действует так, как привык, — ответил Дугхалл. — Если ты войдешь туда в человеческом облике, с тобой останутся все твои человеческие чувства, если же появишься там как Карнея, у тебя будут и ее скорость, и все остальные способности.

— И норов, — добавил Ри.

— В теле Карнеи я легко раздражаюсь, всегда алчу плоти и крови, еще я дичаю, и мне едва удается контролировать собственные побуждения, — кивнув, согласилась с ним Кейт.

Дугхалл опустился на колени и внимательно посмотрел на них обоих:

— Я знаю об этом. И полагаю, что в том числе и поэтому оба вы были избраны богами для этой битвы. Луэркас сражался со многими, но ему еще не приходилось иметь дело с парой Карнеев… Таких, как вы, не существовало в мире, когда он жил здесь в качестве человека. В вашем распоряжении останутся все чары, доступные вам и в людском облике. Только вы двое умеете общаться при помощи мысли, не прибегая к магии… Вы будете думать, как думают Карнеи, не знающие страха охотники. Может быть, так мы одолеем Луэркаса, если победа возможна вообще.

— Ты по-прежнему сомневаешься в ней?

— Враг слишком силен для вас двоих. Он чересчур силен и для нас троих. Даже если мы отдадим все, что у нас есть, — даже если мы потеряем все, что у нас есть, — мы почти наверняка проиграем. И все же мы должны бороться.

Кейт вызвала в памяти лица тех, кого любила. Своей сестры Элси и двоих ее очаровательных детей. Алви, юной, испуганной и мужественной перед лицом утраты и разочарования. Яна, готового на все ради нее. Этих людей она могла спасти. Еще были Ри, которого она любила больше, чем жизнь, и Дугхалл, ставший ей другом, отцом и вдохновителем. Их двоих она спасти не могла; они должны были сражаться и умереть вместе с ней. А вокруг них лежал мир, ее мир, который она любила целиком — от самой маленькой травинки и песчинки до лучика солнечного света, мир, населенный людьми, безликими и безымянными для нее, — теми, кого она должна спасти. Но на деле она будет сражаться не за них и умрет не ради них. Она умрет ради Элси, ради Алви, ради Лонара, ради Ретхен, ради Яна, ради Ри, ради Дугхалла, ради Хасмаля, принявшего геройскую смерть, чтобы она, Кейт, осталась в живых, ради Соландера, дважды отдавшего свою жизнь из любви ко всему живущему в мире.

Повернувшись к Ри, она прикоснулась к его руке.

— Я готова, — сказала Кейт.

— Я тоже. — Он обнял ее и страстно поцеловал. Кейт прижалась к нему всем телом. Отчаянным усилием воли она заставила умолкнуть визгливый голосок, кричавший где-то в глубине ее души о том, что это последний поцелуй в ее жизни, и целиком отдалась мгновению, чувственной власти прикосновения, вкуса, запаха… В этот миг счастье переполняло Кейт, душа ее потянулась к душе Ри, и их соединение стало полным, гораздо более полным, чем просто телесные объятия.

Когда они наконец отстранились друг от друга, Ри сказал за них обоих:

— Ну, теперь мы готовы.

Дугхалл взял их за руки:

— Я горжусь тем, что знал вас обоих. И люблю вас, как собственных детей. Да будет с вами удача, да не оставят вас отвага и сила. — Он пожал их руки, а потом, шагнув вперед, поочередно поцеловал их в щеки.

— А теперь приступим к тому, что мы обязаны сделать. — Выпустив их руки, Дугхалл глубоко вздохнул, и взволнованный, опечаленный человек, которым он только что был, сразу куда-то исчез. Дугхалл как будто бы мгновенно вырос. Подбородок его приподнялся, плечи распрямились, и решительная улыбка легла на его лицо.

— Сперва Трансформируйтесь, — сказал он. — Потом выходите в Вуаль. Ждите у пустоты, которую вы найдете там. А я вызову Луэркаса на поединок… он ответит. Он знает, что, пока не победит нас, не сможет приступить к исполнению своих планов.

Кейт поежилась и заглянула в глаза Ри. А потом она ощутила в себе бурный порыв, бешенство Карнеи. Кровь ее закипела, мышцы охватило пламя, и они заскользили под кожей. Она торопливо срывала с себя одежду. Ри делал то же самое. За какие-то мгновения оба они превратились в мохнатых, четверолапых охотников, обитавших в том мире, где цвета ярче, запахи острее и где сильнее любые ощущения… Теперь Кейт вожделела охоты, преследования, жаждала убийства. Теперь мысль о собственной смерти стала чуждой и непонятной ей, и хотя в человеческом обличье Кейт рыдала бы, оплакивая предстоящее расставание с жизнью, Кейт-охотница стремилась лишь к одному — ей хотелось как можно скорее напасть на чудовище, сделать его своей добычей.

В чаше с кровью замерцал свет, и Кейт, подогнув все четыре лапы, припала животом к холодному каменному полу и плотно закрыла глаза. Кейт-женщина успокоила разум Кейт-зверя, обе они сосредоточились на том деле, которое им предстояло, и тогда Кеит-Карнея оставила свою Увечную плоть и вошла в непостижимые просторы Вуали.

Ри присоединился к ней, также в бесплотном обличье четверолапого охотника. Они находились посреди ужасающей своей бесконечностью Вуали, перед ними чернел окаймленный маленькими мерцающими огоньками круг тьмы — предельно мрачной, холодной, злой, сотканной из нитей самой вселенной.

Это была пустота, созданная Дугхаллом, которая скоро станет и убийцей их, и одновременно могилой. А еще этой тьме предназначено быть воротами, ведущими к спасению мира и всех, кого они любили. Из призрачной глотки Кейт вырвался вой, пронзивший Вуаль и коснувшийся вечности. Ри сразу же присоединился к ней, сообщая своей бессловесной и дикой песней, что они вместе и останутся вместе, пока жизнь, дыхание и душа не покинут их.

А потом они разом умолкли и приготовились ждать того, с кем им обоим суждено уйти в вечное забвение.

— Ну, вот и он, — сказал Луэркас, и сидевшая у его ног Даня загремела цепями и оскалилась.

— Чтоб ты нашел наконец свою смерть! Смерть и боль, позор и унижение!

Луэркас с обидой взглянул на нее:

— А я никогда бы не пожелал тебе ничего подобного. Все-таки ты считаешься моим союзником. Компаньоном. Я пытался дать тебе то, чего ты хотела, и искренне расстроен тем, что никак не мог спасти жизни твоих врагов, чтобы ты получила возможность убить их собственной рукой. Признай, что неразумно было бы требовать этого от меня.

— Из-за тебя я принесла в жертву своего ребенка, свою душу, свою честь! — закричала она.

— Все, что ты сделала, ты сделала по собственной свободной воле, собственному решению и по известным тебе самой причинам. Для меня ты не сделала ничего. Ты сама решала, как тебе поступить. — Он улыбнулся и пожал плечами. — Так уж всегда случается.

Мрак в шатре рассеялся, и у подножия трона Луэркаса возник огненный вихрь… Шрамоносцы мгновенно отшатнулись назад. Появившийся в пламени призрачный человек, укутанный в плащ, черный, как сама ночь, свирепый, словно лорраг, и высокий, как самый рослый из Увечных воинов, холодно улыбнулся Луэркасу, и Шрамоносцы поежились. В улыбке призрачного воина была смерть. Смерть смотрела его глазами, а заговорил он голосом, холодным не как лед, а как старый, заброшенный склеп:

— В Вуали тебя ждут наши бойцы. Иди и бейся, победи или умри. Ты не сможешь занять мировой престол, пока живы Соколы.

Возникший перед ним призрак не смутил Луэркаса. Он лишь улыбнулся, пренебрежительно взмахнул рукой и сказал:

— Ступай прочь. Играй в свои детские игры со своими бойцами. Я буду через мгновение. А пока у вас есть еще достаточно времени, чтобы поручить вашим богам свои души, ибо я скоро приду и сожру их.

Он щелкнул пальцами, и призрак рассеялся, превратившись в дым, однако отголоски его леденящих слов все еще витали в воздухе, наполняя собой наступившую в шатре тишину, — словно в насмешку над бравурностью и свирепыми угрозами Луэркаса.

— Мои враги слабы и ничтожны, — сказал Луэркас ожидавшим его слов и действий Шрамоносцам. — Они существа из плоти и крови и дерзнули вступить в войну с богами.

Он поудобнее устроился на троне, готовясь привычно шагнуть в бесконечность не знающей дорог Вуали.

— Ждите меня здесь, — приказал он. — Охраняйте от всех. Я скоро вернусь, а потом мы двинемся дальше, чтобы объявить своим весь мир.

И, соткав серебряную нить, соединившую царства плоти и духа, он проследовал вдоль нее, чтобы погрузиться в холодную и вечную ночь Вуали.

Кейт, окруженная бесформенной пустотой Вуали, вспомнила весть Алви.

Я буду ждать тебя в Вуали, Кейт. Я никогда не покидал тебя.

Быть может, я найду его здесь, подумала она, гадая, где и как ей искать его, однако это оказалось излишним. В то самое мгновение, когда ее посетила мысль о Соландере, ум Кейт вдруг снова наполнился той всепоглощающей, истинной, идущей от всего сердца любовью, которая некогда подарила ей надежду и сознание того, что ее можно любить такой, какая она есть, и что она действительно достойна любви.

Маленькая сестра, зашептал светлый разум. Я пришел к тебе для того, чтобы ты узнала то, чему я научился. Быть может, ты сумеешь воспользоваться моими знаниями.

Говори же , попросила она.

Я ошибался, продолжил Соландер. Я думал, что мне следует оставаться в мире, думал, что мне самому нужно будет победить Драконов во второй раз, потому что в первый раз они потерпели поражение лишь потому, что я выступил против них.

Но мы нуждались в тебе, сказала Кейт.

Нет, это я думал, что вы нуждались во мне, и потому остался в мире, нарушив естественный порядок жизни и смерти, попытавшись родиться вновь — не измененным Вуалью. Я не знал, что герои рождаются в любое время, которое нуждается в них, я не мог смириться с тем, что моя борьба закончена и что мир может существовать без меня. По-своему я ошибался не меньше, чем Драконы. Твой мир никогда не был моим, и твое время мне не принадлежало. Кейт, пришел твой миг. Время действовать, время бороться, время побеждать или терпеть поражение. И что бы ни произошло, чем бы все ни закончилось, твое время тоже пройдет, и ты тоже уйдешь. А мир и судьба его перейдут в следующие руки.

Волны любви снова объяли ее, наполнили собой и утешили.

Помни об этом… пусть любовь не покидает тебя до последнего твоего мига. Знай, что зло всегда слабо, ибо оно порождается трусостью. Отвага же вечна, как вечна сама любовь. Ведь любовь никогда не умирает.

А потом Соландер исчез, и Кейт вновь погрузилась во тьму.

Вдали мелькнул свет; возникнув из ничего, он сложился в человеческую фигуру. Фигуру Луэркаса. Он прекрасен, подумала Кейт, прекрасен как бог. Луэркас сиял силой и жизнью, нагой, идеально сложенный, улыбающийся, он шел к ней, а ветер Вуали теребил его длинные золотистые волосы, и искры света разлетались из-под его ступней.

Лишь два темных рубца на левой стороне груди портили эту прекрасную плоть — два вздувшихся треугольника, безобразный след, пометивший его сердце. Кейт увидела эти шрамы, и ее обдало холодом; не зная почему, она поняла, что эти шрамы связаны с явлением Луэркаса в мир плоти и мерзость их неразрывно связана со всем его существом.

Отойди от меня в сторону, мысленно сказал ей Ри. Держись на расстоянии.

Кейт скользнула влево от Ри и двинулась вперед плавными и ловкими прыжками. Повернув уши по направлению к врагу, она была готова ловить наималейшие звуки. Губы ее чуть приоткрылись, обнажив острые, словно кинжалы, зубы.

— Ну же, начинайте, — предложил Луэркас со смешком. — Мне пришлось покинуть свои войска, и хотя это не слишком разумный шаг, я считаю, что нам надо уладить наши разногласия, чтобы каждый отправился затем своим путем. Не рассчитывайте, что дело и впрямь дойдет до драки. Вы не выстоите против меня, а я не хочу уничтожать тех, кто может однажды оказаться полезными мне… к тому же столь очаровательных существ. Я не варвар, чтобы уничтожать красоту лишь потому, что она не принадлежит мне.

Кейт и Ри не отвечали. Они кружили вокруг Луэркаса, пытаясь обнаружить брешь в его обороне. Луэркас вздохнул.

— И какую же мерзкую ловушку вы соорудили здесь для меня, — сказал он. — Какие внушительные чары. Однако тому, кто создал эту штуковину, явно не хватило отваги явиться сюда собственной персоной, и хотя у вас двоих, вижу, храбрости хватит на все, что угодно, — увы, ума вам все же недостает.

Он бросил через плечо короткий взгляд на созданную Дугхаллом ловушку, и в тот же миг Кейт, заметив брешь, ринулась на него. Полоснув по бедру Луэркаса когтями, она отскочила в сторону прежде, чем тот успел отреагировать. Луэркас оскалился, взмахнул рукой, и Кейт поняла, что он собирался призвать свои магические силы.

Но чары не явились к нему по зову, и Кейт еще раз испытала миг торжества, заметив удивление на лице врага. Луэркас посмотрел на Кейт, потом на Ри и сказал:

— Отличная работа, хвалю. Но то, что вы укрыли от меня души калимекканцев, ничего еще не значит. Души есть и у моих Увечных. Они послужат мне своей смертью, если не сумели помочь жизнью.

Он вновь шевельнул рукой, но Ри уже прыгнул вперед и вцепился в запястье Луэркаса. В этот же момент Кейт, понимавшая, какую цель преследует Ри, бросилась на Луэркаса сзади, вонзила зубы в его ногу на сгибе.

Атаковав, оба Карнея сразу же отскочили назад. К этому времени Луэркас уже призвал магические силы, оставшиеся в его распоряжении. Раны его исцелились столь же быстро, как и появились на нем, а тускло светящийся щит, окружавший Луэркаса с момента его появления здесь, обрел не только яркость, но и жесткую упругость.

— Прекратите, иначе я сделаю то, о чем вам придется потом жалеть, — сказал он. — Послушайте меня. Мы можем договориться. Ваш мир станет лучше, когда я одарю его всем, чем могу. Матрин кишит убийцами, насильниками, работорговцами и ворами, жизнь его наполнена болезнями, бедностью и еще тысячей ядов, тысячью пороков. Этого не должно быть. Жизнь должна пойти другим, лучшим путем.

— Путем Драконов, — оскалилась Кейт, с усилием заставляя Карнею говорить. — Мы уже видели, куда ведет этот путь. Драконы построили бы вполне милый мир, но только эти несколько сотен чародеев хотели положить в фундамент его души невинных людей. Так сказать, слегка закусить перед роскошным пиром, а потом сожрать всех остальных и напрочь забыть о них.

— Дафриль и его коллеги были жадны и расточительны.

— А ты нет? — спросила Кейт. Они по-прежнему кружили вокруг Луэркаса, ожидая момента, когда тот вновь потеряет бдительность, но враг теперь держался более осмотрительно.

— Нет, я не такой. Мои потребности и желания просты и бесхитростны. Я преследую только разумные цели. — Он вздохнул. — Я всего лишь хочу жить вечно, но кто же не мечтает об этом? От всех остальных людей на свете я отличаюсь лишь тем, что могу осуществить свое желание. И мне просто необходимо обеспечить себе условия, чтобы провести свою вечность в удобстве, счастье, среди приятных и достойных людей, не зная нужды, страданий, не встречаясь с уродством. Поймите, мои желания таковы, что их разделит всякий живой человек. Дело лишь в том, что у всех прочих — в отличие от меня — не хватает мозгов, чтобы преодолеть все существенные препятствия, мешающие им исполнить свою мечту. Но я своего добьюсь. Для этого нужно всего лишь стать богом. Я смогу гарантировать вечный комфорт и счастье себе самому и всем остальным, только если буду владеть миром, в котором живу.

Он распростер руки в умиротворяющем жесте.

— И, желая, чтобы все вокруг меня было приятно взгляду и красиво, я должен буду создать мир, который в равной мере предложит эти блага и всем людям. Ну как вы не понимаете? Уродство оскорбляет, не важно, видишь ли ты его ежедневно, или просто знаешь, что оно существует где-то в мире. Я не стану попусту тратить жизни и души людей: хороший пастух знает, что если сегодня он убьет всех оленей, завтра его ждет голод. Но, однако, я признаю довод разума: тот, кто хочет есть оленину, должен сперва убить оленя.

Подойди поближе к нему, мысленно обратился Ри к Кейт. Пусть он отступит к пустоте.

Они шагнули вперед, Луэркас расхохотался и вдруг оказался позади них — еще дальше от ловушки, чем только что был.

— Я не собираюсь попадаться в вашу ловушку, — сказал он. — Так что, пожалуйста, прекратите загонять меня в нее. Прислушайтесь к доводам разума. Не все души заслуживают бессмертия. Люди не равны, не равны и их жизни. Неужели вы станете утверждать, что растлитель малолетних достоин вечности в той же мере, что и вы сами? Или его клиент, который покупает детей, какое-то время пользуется ими как игрушками, а затем выбрасывает — погубив, изуродовав, сломав их жизни, если только этим несчастным вообще удается выжить? Как может рассчитывать на вечность женщина, отравившая мужа и детей, чтобы присвоить себе все семейное состояние и стать паратой? А что вы скажете о человеке, убивающем только ради того, чтобы насладиться муками своих жертв… или о насильнике, издевающемся над слабыми и беспомощными… Какого вы мнения о человеке, который во имя своего бога или своего города обирает бедняков и называет свое воровство взиманием налога, усматривая в награбленном и свою законную долю?

— А что ты скажешь о пустом демагоге, который готов купить себе вечность на не принадлежащие ему души?

Луэркас высокомерно улыбнулся:

— Лучшего мира не построить, ничего не заплатив за это. Я обеспечу людям мир и безопасность; я дам пищу беднякам; я вознагражу старость; я предоставлю возможность образования, блага цивилизации и работу тем, кто сейчас страдает от невежества и нищеты. Ни одна болезнь не поразит город, находящийся под моей властью, ни один ребенок не претерпит обиды и не умрет от голода.

— И за все это ты хочешь всего лишь отобрать у людей их свободную волю, их тела, их души, — сказала Кейт, продолжая кружить возле врага.

— Тела порочных людишек, уже неспособных исправиться. Души злодеев. Хороший охотник в первую очередь высматривает в стаде больных, уродливых, искалеченных и, убивая их, тем самым улучшает все стадо. — Луэркас пожал плечами. — Ну а свободная воля…

— А свободная воля, — перебила его Кейт, — и есть то, что отличает людей от стада, которое, содержат, пасут и улучшают. Свободная воля позволяет нам улучшать самих себя или же не делать этого — кому как нравится.

Ри подобрался к Луэркасу поближе… зубы обнажены в хищной ухмылке, когти выпущены.

— Все люди когда-нибудь бывают злыми, — продолжала Кейт. — Но бессмертие души вместе со смертностью плоти дает каждому возможность родиться заново — чтобы учиться, чтобы расти и становиться лучше. Ты хочешь отнять у нас именно то, в чем мы более всего нуждаемся.

— Что? Этот бесконечный цикл существования, грязные и мокрые пеленки, беспомощное детство, за которым следует глупое детство, не менее тупое отрочество, прыщавая юность и несколько коротких лет блаженной зрелости… а там уже и новые беды: старость, дряхлость… и вот вам новое и бесславное детство — писающийся и обделывающийся старец, вернувшийся к тому, с чего начинал.

А потом смерть. Да, смерть. Ужасные, унизительные дни, недели, месяцы или даже годы, лишающие человека последних крох самоуважения, превращающие его в жалкую рыбу, выброшенную на берег и судорожно разевающую рот в попытке глотнуть воздуха? Заставляющие его молить богов прекратить его мучения… стонать, умоляя о милосердии, о конце всего, что было ему дорого, — чтобы те, кого он любит, не видели, как постыдно корчится он в своей постели? Но вот пришла смерть, которой следовало бы стать концом всему… но и она не становится им. Потому что мы должны возвращаться сюда и проживать жизнь заново — опять и опять. Каждый раз чему-то учиться, каждый раз становиться чуточку лучше… по крайней мере так нам велят думать боги.

Оба его противника придвинулись ближе к Луэркасу, и он хлестнул их чарами — не причиняя ущерба, но так, чтобы отбросить их от себя словно игрушки.

— И такой-то участи вы требуете для всех в равной мере? — Луэркас фыркнул. — Ну, что ж, я аплодирую вашему идеализму, вашей прекрасной и светлой вере в то, что по прошествии какого-то времени все души сделаются достойными жизни, но не разделяю вашего оптимизма. Зло всегда останется злом, а добро одряхлеет под тяжестью сменяющих друг дружку горьких жизней и превратится во зло. Я вижу лучший способ провести вечность. Мой способ поможет многим, а вред причинит лишь тем, кто заслуживает этого. Меня же он избавит от этой бесконечной смены существований, которую я нахожу бесцельной, унизительной и отвратительной.

— А как быть с миллиардами душ, заточенных в чародейских кругах? — спросила Кейт.

На лице Луэркаса промелькнуло удивление, он пожал плечами:

— Они погибли, погибли тысячу лет назад, и за это время они озлобились, развратились, и их уже не излечить. С каждым днем их безумие становится все глубже и ужаснее, а магическая отрава, которую они извергают, приобретает все большую силу. Для них — и для всего Матрина — их уничтожение будет актом милосердия. И я окажу им эту услугу, всем этим несчастным. И для всех, кто живет или еще будет жить на Матрине, это станет благом.

— Ты лжешь самому себе, если полагаешь, что в твоих замыслах есть что-нибудь, кроме зла, — сказала Кейт.

— Думай как хочешь. Впрочем, я человек добрый и докажу вам это. Я отпущу вас живыми и невредимыми — прямо сейчас, — если только вы поклянетесь своими душами в том, что и сами вы, и ваши Соколы не будете впредь пытаться помешать мне. В противном случае вас ждет смерть, которую вы, вероятно, хотите встретить не больше, чем я. Победить меня вы не сможете. Конечно же, вы уже и сами поняли, что у вас не хватит ни способностей, ни сил, чтобы выстоять против меня.

Обходя его кругами, Кейт чувствовала, как Луэркас пытается прочесть ее мысли. Она укрыла себя экраном, то же самое сделал и Ри. Однако Луэркас был прав. Он сильнее их обоих, он сломал их слабые щиты и проник в те тайны, которые пытались они укрыть от него, столь же легко, как ребенок рвет бумажную обертку, чтобы побыстрее увидеть подарок. Кейт ощущала, как он перебирает ее мысли, но была бессильна помешать ему.

Однако Луэркас не стал высмеивать то, что обнаружил. Напротив, он притих и взглянул на обоих своих противников с внезапной, граничащей со страхом неуверенностью на лице.

— Вы намеревались умереть, — прошептал он. — Вы собирались войти в эту пустоту вместе со мной… вы согласились на вечное забвение, чтобы погубить меня. Ваш дядя отдал вас в мои руки, и тем не менее вы вступили в сражение, зная, что не сумеете победить. Какое безумие охватило вас? Неужели жизнь ничего не стоит в ваших глазах?

Он снова взмахнул рукой, призрачное тело его засветилось и начало увеличиваться.

— Как может Бог договариваться с теми, кто готов к забвению? Я не могу предложить вам небо, не могу пригрозить вам адом. Я могу лишь уничтожить вас — против своего желания, — а затем воспользоваться энергией, которую даст мне ваш распад, чтобы создать что-нибудь доброе.

Кейт все кружила, стараясь сделать так, чтобы Луэркас оказался между нею и пустотой, а она и Ри находились бы в таком положении, когда один из них мог вновь получить шанс на бросок — если Луэркас отвлечется или утратит осторожность.

Дугхаллу следовало находиться здесь, подумала она. Он говорил, что будет рядом с ними… и если бы он уже был здесь, то мог бы отвлечь Луэркаса, и тогда они с Ри сумели бы крепко вцепиться в глотку врага и затащить его в ловушку.

Может, с Дугхаллом что-то случилось? Неужели он дрогнул в самый последний момент? Неужели его одолел страх?

Она почувствовала мысленное прикосновение Ри.

Даже если мы останемся одни, пусть так и будет. Охоться, любимая, охоться со мной, как охотились бы мы с тобой вместе в горах. У нас есть только это мгновение. Воспользуемся же им.

Луэркас, стоявший между ними и пустотой, тряхнул головой:

— Ну что же, я предложил вам разумный выход, вы выбрали уничтожение. Пусть будет так.

Он снова поднял руку, и магическая сила хлынула в него, как вода через разрушенную плотину. Луэркас начал увеличиваться и наполняться холодным белым светом, истекавшим из него наружу и вверх.

Они не сумеют противостоять ему, поняла Кейт. Им попросту нечем сопротивляться.

И тем не менее в этот миг она метнулась вперед, и Ри последовал ее примеру.