Никто не стал преследовать Уэзли и Тельму. Во-первых, это было бы слишком опасно. Во-вторых, наша засада обернулась катастрофой. Мы были ошеломлены, разочарованы, разгневаны, смущены — и пострадали физически. Главным образом от рук Тельмы. После завершения бойни мы какое-то время просто стояли рядом на залитом лунным светом пляже, где все это произошло. На плече у меня лежал топор. Билли, подбоченившись (груди были заправлены обратно в бюстгальтер), хмуро глядела в сторону джунглей. Конни стояла полусогнувшись, опираясь руками на колени, и все еще не могла отдышаться после рывка почти к самому краю джунглей, для того чтобы подобрать копье, которое метнула в Уэзли. Покачивая головой, Кимберли сложила свой армейский нож. У всех нас, должно быть, была на уме Тельма.

— Как могла она сделать такое? — недоумевала Кимберли.

Билли презрительно фыркнула:

— Любовь.

— Но ведь он же убил папу. Боже правый! Ее собственного отца! Еще можно понять, если бы она простила ему убийство моего мужа. Но родного отца.

— О, ее драгоценный Уэзли не способен на такое, — скривилась Конни. — Тупая сучка.

— Она знает, что это он сделал, — заметила Билли. — Может, она и не гений, но и не настолько глупа.

— Мне кажется, она просто свихнулась, — вставил я. — Все эти кошмары последних дней… А после того, как сегодня утром на ее глазах зарубили отца, она окончательно помешалась.

— Возможно, ты прав, — согласилась Билли. — На осмысленное поведение это определенно не похоже.

— А мы ведь подозревали, что она сможет причинить нам неприятности, — напомнил я, — именно поэтому и не посвятили ее в свой план.

— Никогда не думала, что она сделает нечто подобное, — пробормотала Кимберли. — Господи Иисусе! — Она сунула нож в плавки. — Следовало ее связать.

— Все думали, что она спит, — заметил я.

— Что ж, ничего теперь не попишешь.

— Давайте вернемся к костру, — предложила Билли.

И, повернувшись спиной к джунглям, мы побрели к лагерю. На плече у меня лежал топор, и все мы были травмированы (правда, только я — до крови). Если бы кто-нибудь увидел нас тогда — заглядеться можно было.

Ангелы Чарли и Железный Дровосек.

Разбитые и неприкаянные.

Или как там еще?

Все, начинаю отъезжать. Пишу уже несколько часов подряд, пытаясь занести в дневник все события прошлой ночи. Пальцы задеревенели, а мозги — размякли. Нет, надо все же закончить этот рассказ.

Прежде, чем случится что-нибудь еще.

Достаточно только раз дать себе поблажку и отложить заполнение дневника, как потом могут возникнуть серьезные проблемы с наверстыванием упущенного.

Нет, передумал. Чуточку отдохну.

* * *

Привет, а вот и я! Поплавал в свое удовольствие, затем посидел немножко с девчонками.

Может, не следовало, но я, наконец, сознался в том, что веду дневник. Раньше я всем говорил, что работаю над серией коротких рассказов. Но, мне кажется, подошло время довериться им. «Их» теперь только три.

Мне хотелось, чтобы они узнали о дневнике. Чтобы не думали, что я Бог знает чем занимаюсь, уединяясь на несколько часов. Чтобы знали, что наши злоключения записываются на бумагу. (Возможно, им будет важно знать это в какой-то момент. Особенно, если со мной что-нибудь случится. Ах! Даже в глазах помутнело, пока писал эту строчку.)

Разговор о дневнике получился довольно долгий. Дамы хотели выведать, что я написал о каждой из них (от чего у меня даже ладошки вспотели), но я объяснил, что не смогу писать правдиво, если придется все время оглядываться на аудиторию. Так что в итоге они пообещали уважать мои авторские привилегии и не предпринимать попыток тайком заглянуть в тетрадь.

В их же собственных интересах не нарушать свое обещание, иначе на нашем берегу появится несколько в высшей степени смущенных и сердитых дам. (Я и сам не смог бы взглянуть в глаза ни одной из них, узнав, что им стали известны определенные вещи, которые я о них написал.)

Блин! Они дали слово. И если все-таки прочтут мои заметки, так им и надо!

Может, не стоило им вообще ничего рассказывать.

Но в тот момент это показалось мне правильным решением.

Как бы там ни было, теперь, когда я отдохнул и выболтал все дамам, можно приступить к описанию завершающих эпизодов.

Итак, я остановился на том, что мы возвращались к месту нашей стоянки.

О’кей.

* * *

Когда мы вошли в круг света, отбрасываемого костром, женщины вдруг заметили мои раны. И заволновались — даже Конни. Более того, именно она и настояла на том, чтобы обработать их. Матери и Кимберли она сказала, что им лучше попытаться хотя бы ненадолго уснуть. Она подлечит меня, затем мы вместе с ней подежурим до рассвета.

Я тоже попросил их об этом, потому что вид у них был крайне измученный.

Пока Билли и Кимберли устраивались на своих спальных местах, Конни нашла где-то пару обрывков ткани. Сходив к ручью, она намочила их и вернулась к костру. Затем заставила меня развернуться к свету, так чтобы видна была поврежденная часть моего лица — правая — и опустилась на колени.

Свет костра осветил ее опухшую левую щеку.

Куда пришелся мой удар.

— Мне очень жаль, что так получилось, — сказал я ей. — Контакта не должно было быть.

— Разве?

— Клянусь.

Она начала промокать свежую борозду, которую проложил на моем лице камень Тельмы. Хотя Конни делала это очень мягко, каждое прикосновение отзывалось жгучей болью.

— Я сама напросилась, — произнесла она. — Сначала я оторвалась, затем ты не сдержался.

— Это был несчастный случай.

— Конечно.

— Я бы никогда не ударил тебя нарочно.

Она криво ухмыльнулась:

— Ну, если ты так говоришь…

— Это правда.

— Чем это тебя Тельма навернула? Так изуродовать лицо.

— Камнем.

— Взгляни на это. — Она отняла от лица тряпку и продемонстрировала мне. Тряпка была красной от крови. Другой лоскут был еще чистым. Им она стерла кровь, затекшую на лицо, шею, правое плечо и руку. Затем отжала обе тряпки, скрутив их жгутом. На песок брызнула кровавая вода.

Нижняя моя рана заставила ее нахмуриться. Сломанное копье Тельмы укололо меня над самым пупком. Рана была неглубокой, но крови вытекло немало. Спереди она залила все плавки; несколько струек добрались даже до бедер. Конни покачала головой.

— Нам лучше пойти к ручью. Она взяла с собой тряпки, а я — топор. Приобретение топора, пожалуй, было лучшим результатом нашей злосчастной засады. За неимением пистолета, о лучшем оружии и мечтать не приходилось. Теперь топор принадлежал нам, а не Уэзли, и выпускать его из рук я не собирался.

Конни повела меня к ручью. Спустившись по его пологому песчаному берегу, мы вошли в воду. Она была великолепна — чуть-чуть прохладнее ночного воздуха.

Ручей настолько узкий, что почти везде его можно без особого труда перепрыгнуть. К тому же довольно мелкий. В основном, по щиколотку, и лишь изредка — по колено.

Мы с Конни выбрали одно из глубоких мест, и она повернулась ко мне лицом. Свет костра досюда не достигал.

— Можешь положить топор, — сказала она.

Опустив топор вниз, я сделал небольшой взмах и выпустил его из руки. Он тяжело и глухо плюхнулся на сухой прибрежный песок. Топорище упало на мою сторону, в ручей, — там до него можно было легко дотянуться в случае необходимости.

Конни присела передо мной, чтобы выполоскать окровавленные тряпки. Перекинув одну из тряпок через колено, она протянула руку и начала промывать мою рану, для устойчивости схватившись левой рукой за пояс моих плавок.

Невозможно было не почувствовать ее пальцы.

Я не мог не обратить внимания на то, что она на Добрый дюйм приспустила мои плавки — своим весом.

Не говоря уже о том, что ее лицо оказалось прямо напротив моего озорника.

Я попытался игнорировать все эти обстоятельства.

Но их воздействие оказалось быстрым и очевидным.

— Только не это, — промычала она, когда плавки начали отдуваться.

— Извини, — смутился я.

Она перестала похлопывать мокрой материей по моей ране и опустила руку. Другая рука осталась на месте.

— Не извиняйся, а убери его.

— А?

— Ты меня хорошо расслышал. Я хочу тебе помочь, а ты суешь мне в лицо свою штуковину.

— Я не особенно могу руководить этим процессом. Ты понимаешь, о чем я? Он просто… реагирует. На такие вещи, как ты.

— Такие вещи, как я?

— Да, ты. На то, как ты выглядишь. На то, где находится твоя рука. На воду. Все это… складывается.

— Так что, это моя вина?

Я улыбнулся:

— В основном.

— Я должна быть польщена, или как?

— Может быть.

Она взглянула на меня и замолчала на несколько секунд. Затем сказала:

— У тебя был такой и тогда, когда мы дрались.

— Ага. Когда я лежал на тебе.

Смочив тряпку в ручье, она подняла ее и начала стирать кровь с участка между раной и плавками.

— И когда я сбросила бюстгальтер, — добавила она.

— Ты заметила?

— Конечно.

— А я думал, ты слишком занята навешиванием мне оплеух.

— Ха-ха-ха, как смешно!

Конни снова смочила тряпку, и, поднимая ее вверх, оттянула плавки от живота и прижала мокрую материю к моей коже. Целый поток воды хлынул вниз. Окатив мой прибор, вода потекла по ногам.

Придерживая плавки оттянутыми, Конни снова окунула тряпку в ручей. Затем рассекла ею со свистом воздух.

— Ты хотел бы, чтобы я снова сняла бюстгальтер? — спросила она. — Знаешь, я могла бы это сделать. Прямо здесь и прямо сейчас. Хочешь?

— Конечно.

— Или ты предпочел бы, чтобы я спустила тебе плавки?

Я не знал, что ответить.

— Шутишь?

— Выбирай.

— А если и то и другое?

— Только одно.

Не очень сложное решение.

— Плавки, — ответил я.

— Почему?

— В них вроде как тесновато.

— Еще бы. А почему?

Я на секунду задумался, затем выпалил:

— Так будет легче смыть с меня кровь.

— Вшивая причина. Придумай другую.

Я пожал плечами.

— Ну, я уже видел… тебя без лифчика.

— И одного раза было достаточно, да? Вот это да!

— Нет, — возразил я. — Но здесь слишком темно. Я даже не смогу ничего разглядеть.

— Ты мог бы дотронуться.

— Правда? Ты этого раньше не говорила. Ладно, выбираю это.

— Что?

— Снимай бюстгальтер.

— Слишком поздно. Ты уже сделал выбор.

— А передумать нельзя, что ли?

— Нет.

— Ладно.

— Как ты быстро сдаешься.

— Просто не хочется спорить.

— Просто ты не хочешь еще раз посмотреть на меня без лифчика. Не переживай, приятель, — не увидишь.

С этими словами Конни потянула за резинку моих плавок, словно желая проверить, насколько она растягивалась. Оттянув пояс почти на полфута, отпустила. Резинка выстрелила и ударила меня.

Причем больно.

Я попятился назад, чтобы отойти от нее на безопасное расстояние — не зная, что еще от нее можно ожидать.

Конни встала.

— Твою мать! — заворчала она. — Какой же ты жалкий и никчемный. Да неужели ты и вправду подумал, что я спущу тебе плавки? Или сниму бюстгальтер? Да ни в жизнь. Ни за какие коврижки. Меньше всего на свете мне хотелось бы увидеть перед носом твой вонючий член. И я позволила тебе посмотреть на свои сиськи там у костра только затем, чтобы ты хорошенько разглядел то, чего ты никогда больше не увидишь.

Я не верил, что это правда. В сущности, я даже сомневался, что она вообще когда-либо высказывала то, что у нее было на уме — возможно, она даже сама не знала, что там творится.

Но она напрашивалась на неприятности, и я ей их устроил. Это было, конечно, не очень умно, но я сказал ей примерно следующее: «Думаю, ты сняла бюстгальтер потому, что хотела продемонстрировать свои сиськи — в натуральную величину — Уэзли».

У нее аж челюсть отвисла.

Через секунду она выпалила:

— И это благодарность за мою заботу?

Что бы это могло значить?

Я испугался, как бы она не кинулась за топором. Но страхи оказались напрасными. Вспенив воду, Конни взлетела вверх по склону и бежала без остановок до самой спальной площадки. Там с разбегу плюхнулась на свои постельные лохмотья.

Я остался стоять в ручье, недоумевая, что же было не так.

Вроде все так хорошо начиналось, и она так дружелюбно была настроена.

Разве что это было чистое притворство.

Что касается Конни, просто чертовски сложно определить, что в ней настоящее, а что нет.

Единственное, в чем можно быть абсолютно уверенным, так это то, что она никогда не будет реагировать так, как можно было бы ожидать от нормального человека. Не то что Билли или Кимберли. Они ведут себя вполне разумно. Не в пример Конни.

Связано ли это каким-то образом с тем, что она еще подросток? Впрочем, в восемнадцать лет, казалось бы, все эти подростковые дела должны остаться позади.

Что-то мало похоже.

Она напоминает мне одного знакомого кота. Однажды я гладил его по голове. Ему это жутко нравилось: от удовольствия он щурился и раскатисто мурлыкал. Но внезапно, Бог ведает почему, взбеленился и сильно поцарапал мне руку.

Вот о чем я думал, завершая водные процедуры в ручье. Опустившись на колени, обмылся от крови, где только смог достать. Затем постирал плавки. В конце концов вышел на берег, поднял топор и вернулся в лагерь.

Думаю, Конни еще не спала. Сначала я хотел подойти к ней и попробовать помириться, но потом эта мысль показалась мне не совсем удачной — это могло закончиться тем, что она бы вновь завелась.

Так что я пошел к костру и сел подле него, решив посидеть так до утра и подежурить — хотя особой необходимости в ночном бдении уже не видел.

Наша засада не совсем провалилась — Кимберли все же удалось нанести Уэзли пару неприятных ран.

Хотя и не смертельные (если только не инфицировались), они наверняка еще долго будут болеть. И он оставит на это время нас в покое. Но, хотя нападения и не ожидалось, спать я не лег и продолжал нести дежурство. В голове роилась масса мыслей. Я планировал провести у костра всю ночь, чтобы женщины могли хорошенько выспаться, но незадолго до рассвета проснулась Билли и подошла к огню.

Она села рядом со мной. Одна сторона ее лица посинела и припухла от удара копья Тельмы.

— Что нового? — спросила она.

— Не думаю, чтобы существовала большая вероятность того, что они потревожат нас этой ночью.

— Да, это так… А как у тебя? Как твои ранения?

— Конни обмыла их.

— Покажи.

Откинувшись назад, я повернулся к ней. Глядя на мои раны, Билли скривилась.

— Должно быть, очень больно.

— А как ты?

— Жить буду. — Она положила руку мне на ногу. — Пойди хоть немножко поспи.

— Я не настолько устал.

— Не выдумывай. Ступай.

— Я бы лучше остался и составил тебе компанию.

— Спасибо, только знаешь что? Сейчас мне хотелось бы побыть немного одной. Понимаешь?

Мне жутко хотелось остаться с ней — и совсем не ради компании, но потому что я и сам чувствовал себя как-то одиноко. А, если уж на то пошло, я предпочел бы компанию Билли любой другой, которую мог себе в тот момент представить.

Но, вероятно, ей действительно хотелось посидеть одной и вспомнить Эндрю. Поэтому я сказал:

— Конечно. Увидимся позднее, — и пошел на свое спальное место.

И, не успев опомниться, тотчас же крепко уснул.