Этой ночью мне не пришлось стоять на вахте. Дежурили по очереди женщины, и мне дали поспать.

Проснулся я сам по себе. Поднявшееся над макушками деревьев солнце уже позолотило пляж. Оно было теплым и ласковым, и хотелось просто лежать и купаться в его лучах.

Рядом спали Билли и Конни, но Кимберли нигде не было видно. Преодолев ленивую истому, я поднял голову и оглянулся.

Кимберли размахивала топором где-то на полпути между костром и кромкой воды. Гимнастика или отработка техники? Она кружилась в вихре, рубила воздух и поражала невидимого противника, делая резкие выпады вперед, отскакивала то в одну, то в другую сторону — и все это с грациозностью танцовщицы. И все же наблюдать за нею было немного жутковато: такая легкость и изящество совершенно не сочетались со столь ужасным орудием убийства. Но лезвие топора переливалось серебром, а ее густые черные волосы дрожали и развевались на ветру, словно грива резвящегося жеребца.

На ней была гавайская рубаха покойного мужа. По обыкновению не застегнутая, она отлетала назад пестрым плащом, когда Кимберли делала выпады или вертелась волчком. Белое бикини при этом ослепительно сверкало на солнце, а бронзовая кожа блестела от пота.

Элегантная и прекрасная, и вместе с тем от нее веяло опасностью первозданной природы. Невозможно было глаз оторвать, и даже заныло в паху.

Нет, что ни говори, а вынужденное заключение на этом острове несомненно самое лучшее из того, что когда-либо со мной случалось. Следуя подобной логике, Уэзли, пожалуй, надо было бы благодарить, а не убивать. Но горе, причиненное Кимберли и Билли, я никогда не смогу простить. Еще я ненавижу его за то, что он мог бы сделать с ними, попадись они ему в руки. (Впрочем, то обстоятельство, что он желает моей смерти, тоже не особенно меня вдохновляет.)

Так вот, зрелище было захватывающее.

Пока Кимберли меня не заметила. Смущенно улыбнувшись, я помахал ей рукой, хотя чувствовал себя словно мальчишка, пойманный у замочной скважины. Она кивнула в ответ. Посидев пару минут, пока прошло возбуждение, я встал и медленно побрел к ней.

— Приготовления к битве века? — поинтересовался я.

Опустив топор на плечо, Кимберли улыбнулась. Улыбка просто обворожительная.

— Да вот, дурачусь, — ответила она. — Небольшая разминка.

— Не иначе среди твоих предков были викинги, — предположил я.

— В самую точку — я скандинавка до корней волос. Ее насмешливый тон мне даже нравился.

— Я имел в виду вовсе не цвет кожи, — пояснил я, — а то, как ты умело орудуешь топором. Словно топорные сечи у тебя в крови.

— А-а… Вероятно, это играет кровь моих индейских предков.

— Ты индеанка?

— Инь-янь. Наполовину сиу, точнее — лакота.

— Шутишь?

— Клянусь. — Свободной рукой она быстро и размашисто перекрестилась. — По материнской линии. Ее дедушка принимал участие в сражении при Литл-Бигхорн.

— Перестань.

— По весьма достоверным сведениям, он лично снял скальп с Кастора.

— Да ты что? Она просияла.

— А вот это была шутка.

— Вот и славно, потому что с Кастора никогда не снимали скальпа, насколько мне известно.

— Каюсь, я действительно не знаю, снимал ли мой предок вообще с кого-нибудь скальп. Но что принимал участие в этом сражении, — факт.

— Господи!

— Так что вполне возможно, что все эти томагавки, копья и ножи у меня в крови. К тому же я наполовину сицилийка.

— Сиу и сицилийка. Уму непостижимо! Кровь краснокожих и вспыльчивых итальянцев. Взрывоопасная смесь! Не приведи Господь попасться такой под горячую руку!

— У! Берегись! Я дьявол во плоти. — Внезапно глаза ее погасли и улыбка исчезла с лица. Вероятно, на какое-то время ей удалось отвлечься и забыть об убитых муже и отце. Но теперь она все вспомнила, и я увидел в ее глазах боль. Боль и гнев.

Ты очень крупно просчитался, Уэзли, убивая тех, кого любила Кимберли.

За свою ошибку он уже начал расплачиваться, но меня не покидало ощущение, что его главные муки еще впереди.

В надежде отвлечь Кимберли от мрачных мыслей я произнес:

— Ты знаешь, я и подумать не мог, что мы застрянем на этом острове дольше, чем на день или, в крайнем случае, на два. А ты?

— На час или максимум два, — сказала она. — Не верилось, чтобы никто не заметил взрыва. Да, даже если бы никто и не увидел… Время робинзонов прошло еще сто лет назад, черт возьми.

— А вот мы — наглядный пример, что все еще возможно.

— Особенно, когда подобная возможность — творение рук хитрого ублюдка.

— Он, должно быть, подал ложные сведения о маршруте, — заметил я. — Или, как это там называется? Карта плавания? — Это и раньше приходило мне в голову, я даже высказывал свою догадку вслух, но теперь уверенность стала стопроцентной. — Вот единственная причина того, что нас до сих пор не сняли с острова. Потому что нас никто не ищет. Или если и ищут, то, по его милости, совсем в другом месте.

— В данный момент, — заявила Кимберли, — мне бы и не хотелось, чтобы нас спасли.

Эти слова ошеломили меня.

Может, потому, что были созвучны моим собственным мыслям.

Это было начало пятого дня нашего пребывания на острове, но иногда мне казалось, что мы здесь уже долгие годы. Впрочем, чаще создавалось впечатление, что мы только высадились, потому что, благодаря Уэзли, мы даже не имели возможности исследовать остров. И совершенно невозможно предсказать, что мы на нем обнаружим, какие приключения ждут нас в ближайшие дни — или недели. А может, даже и месяцы.

Спасение подрезало бы на корню все эти сказочные перспективы.

Мне показалось, что и Кимберли думает так же, но она сказала:

— Я не уеду с этого острова, пока не разберусь с Уэзли.

— Ты уже и так прилично ему задала.

— Я намерена его убить.

Она произнесла это таким тоном и при этом так на меня посмотрела, что у меня мурашки побежали по спине.