Поскольку Конни еще не вполне здорова, а Тельма — наша пленница, дежурство прошлой ночью было разделено между мной, Билли и Кимберли. На этот раз мне выпала первая вахта.

Я остался у костра. После того как все остальные отправились спать, мне не оставалось ничего другого, как просто сидеть, время от времени подбрасывая в костер плавник, и смотреть по сторонам.

Сидел я спиной к бухте. Таким образом, никто не смог бы незаметно выйти из джунглей и подкрасться к нашим девчонкам.

Я все ломал себе голову, действительно ли Уэзли мертв?

Одно было несомненно — Тельму он здорово отделал. Довольно уважительная причина, чтобы убить парня, даже если тебя не очень волнует тот факт, что он зверски расправился с твоим отцом.

Очень хотелось надеяться, что она это сделала. Если Уэзли мертв, можно не высматривать его и не опасаться, что он подкрадется в темноте к спящим женщинам. И можно прекратить оглядываться через плечо каждые две минуты, чтобы убедиться, что он не набросится на меня сзади.

Мне стало досадно, что мы не отважились пойти и посмотреть на его тело сразу же после того, как Тельма поведала нам свою историю.

Мы бы знали теперь наверняка, к лучшему или к худшему все повернулось.

С другой стороны, кого-нибудь из нас теперь, возможно, уже не было бы в живых.

Скорее всего — меня.

Я всегда считал, что я — следующий на очереди. И это было вполне логично, принимая во внимание то, что Уэзли убрал с дороги двух других мужчин и сделал это сразу же, едва мы успели высадиться на остров. Теперь и Тельма это подтвердила. Там, у водопада, Уэзли приказал ей прибить именно меня.

Но здесь, у костра, я почему-то не особенно беспокоился за свою шкуру. Личная опасность была ничто по сравнению с заботой об охране и защите женщин. Я чувствовал, что на мне теперь лежит эта обязанность.

Пока они спали, а я стоял на посту, они были моей паствой.

Временами мое воображение рисовало мне самые глупые сцены моего героизма при их спасении. Возникали и другие фантазии, но о них я лучше промолчу.

Так прошел первый час моего дежурства. До того, как ко мне подошла Тельма.

Когда я заметил, что она встает, то первое, что я подумал — это попытка к бегству. Но вместо того чтобы побежать в джунгли, Тельма осторожно вышла из-под своего навеса и направилась ко мне. Свободный конец веревки висел у нее между ног и волочился по песку за спиной.

Никто из женщин не шелохнулся. Это лишний раз убедило меня в том, что они спят. Кимберли подняла бы бучу, если бы увидела, что Тельма встала и бродит по лагерю. То же самое касалось и Билли с Конни.

Теперь-то я понимаю, что именно так и надо было поступить — бить тревогу.

И я чуть было так не сделал.

Стоило мне осознать, что никто другой не собирается искать быстрое решение возникшей проблемы, первое желание, которое я испытал, было окликнуть Тельму и заставить ее остановиться.

Крик поднял бы всех на ноги. (За исключением разве что Конни.)

Но я промолчал.

Зачем всех будить? Я могу справиться с этим самостоятельно.

Так я сказал себе.

Но это была далеко не единственная причина моего молчания. Дело в том, что меня распирало любопытство. Что Тельма задумала? Почему шла ко мне? И мне захотелось узнать это.

Пока она приближалась, я взял в руки топор, встал и обошел вокруг костра, чтобы он не помешал мне, если понадобится предпринять какие-либо решительные действия. Топор я держал обеими руками на уровне пояса, чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений, но в то же время и показать ей, что я не собираюсь тут же изрубить ее на кусочки.

Никто из нас не проронил ни звука. До того момента, когда она остановилась в нескольких шагах от меня и сказала:

— Не могу уснуть. То есть, я спала, но потом вдруг проснулась и теперь… Не могу удобно устроиться. — Она подняла связанные руки. — Думаю, ты меня не развяжешь.

— Нет, я не могу.

Она пожала плечами и слегка поморщилась.

— Я так и предполагала. Но спрос не бьет в нос. Попробовал бы ты уснуть с завязанными так туго руками.

— А ты не пробовала на спине?

— На моей спине? А ты ее видел? Думаю, что нет. Я не стал ее переубеждать.

— Уэзли изуродовал меня. Моя спина теперь — сплошная болячка… как, впрочем, и все остальное. Как он избил меня, Руперт. Живого места не осталось. Нет такого положения, в котором я могла бы спокойно уснуть. Просто чудо, что мне вообще удалось сомкнуть глаза.

— Мне очень жаль, — произнес я.

— Ты не виноват. Это я, дура, вышла за него замуж.

— Ну… — начал было я.

— Как бы там ни было, но все уже позади и со всем этим покончено. Вопрос сейчас в другом. Ты не станешь возражать, если я просто побуду здесь немного? Обещаю вести себя хорошо. Просто не могу вернуться и лечь. Я только ворочаюсь и все… я так несчастна. Можно побыть с тобой? Пожалуйста!

а) Она объективно просто не могла не чувствовать физических затруднений. Тут она не врала.

б) Что она могла мне сделать? У нее связаны руки, а у меня топор.

в) Всегда можно закричать, если она попытается выкинуть что-нибудь такое.

г) Меня все еще не покинуло любопытство. Была ли у нее какая-нибудь тайная причина, чтобы подойти ко мне? Замышляет ли она какую-нибудь пакость? Что все-таки случится, если я позволю ей остаться? Может быть, что-то интересное или даже волнующее.

Не говоря уже о том, что мне очень хотелось расспросить ее кое о чем.

— Ладно, — согласился я. — Можешь остаться, но ненадолго.

— Спасибо, Руперт. — Она как будто не лукавила. — Ты настоящий джентльмен.

— Но при одном условии, — предупредил я.

Ее прежнее дружелюбие почему-то вмиг улетучилось.

— При каком?

— Ты будешь отвечать на все мои вопросы, о чем бы я ни спросил.

Она шумно выдохнула.

— Вон оно что! А я-то думала, ты не такой, как наша семейка. А ты ничем от них не отличаешься, да? Как жестоко я ошибалась, предполагая, что хоть кто-то здесь ко мне хорошо относится.

— Все, что мне надо, это выяснить кое-что. Что тут такого?

Она глубоко вдохнула, а потом долго и недовольно выдыхала.

— Каждый мечтает устроить мне допрос с пристрастием.

— Может, лучше вернешься в кроватку?

— Нет, нет, нет. Я согласна. Все что угодно. Ради Бога, почему бы тебе быть не таким, как эти сучки? И что же ты хочешь узнать?

— Давай присядем, — предложил я.

Я вернулся на свое прежнее место по другую сторону костра, сел, скрестил ноги и положил на колени топор. Где сесть Тельме, тоже определил я: передо мной, но немного левее, лицом к костру. Огонь не разделял нас. Кроме того, если что, можно было ткнуть ее обухом топора.

— Для начала, — продолжил я, — рассказывал ли тебе Уэзли, с какой целью он все это делает?

— Делает что?

— Взорвал яхту, загнал нас на этот остров, убил…

— Он не взрывал яхту. Я спрашивала его об этом. Все было не так: он почуял запах бензина и успел прыгнуть за борт за считанные секунды до взрыва. Чуть было не погиб. Едва успел вынырнуть, как прозвучал этот страшный взрыв.

— Это он тебе так сказал?

— Да.

— И ты ему поверила?

— А почему я не должна была верить? Мне в голову пришел всего лишь один миллион причин.

— Если все было именно так, — возразил я, — то почему он не поплыл к нашему берегу? Туда, где были мы? Он ведь знал, что мы находимся там. А потому, что несомненно хотел, чтобы мы считали его погибшим.

— Да, таков был его замысел.

— Что? О чем ты говоришь?

— Ему надо было исчезнуть. Он боялся, что на него свалят вину за взрыв. Именно так и случилось. Ты ведь слышал моего отца. «Во всем виноват только Уэзли».

— И поэтому Уэзли инсценировал свое исчезновение.

— Конечно. Одному Богу известно, что бы вы с ним сделали.

— Да, одному Богу — кто-то, возможно, обозвал бы его идиотом.

— Ты ничего не знаешь.

— Он что, боялся, что Эндрю заставил бы его идти с завязанными глазами по положенной на борт доске? Или привязал бы его к килю? Или отстегал его кошкой-девятихвосткой?

— А кто мог знать?

— Да никто бы ничего ему не сделал, если это в самом деле был несчастный случай.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь. Да и откуда тебе знать, каким жестоким мог быть наш отец. И каким злым. Если бы тебе стала известна хотя бы половина из того, что он сделал… что он делал мне… и Кимберли. — Тельма покачала головой.

Меня это жутко заинтриговало.

— И что же такое он делал? — поинтересовался я.

— А ты не можешь представить, как стесненно себя чувствуешь, когда так сильно связаны руки? — она протянула их ко мне. — Кимберли слишком затянула узлы.

Незадолго перед отходом ко сну Кимберли развязывала Тельме руки, чтобы та могла сходить в туалет — затем она вновь связала их.

— У тебя это лучше получается, — похвалила меня Тельма. — Когда ты связывал меня, веревка так не резала. Кимберли сделала это специально, чтобы мне было больно.

— Нет, она не могла так поступить.

— Посмотри. Просто посмотри, хочешь?

Я наклонился к ней и подергал за веревку. Действительно, стянуто было ужасно туго. Вокруг запястий даже образовались канавки.

— Ты можешь немного ослабить ее? Пожалуйста!

— Не знаю. Может, у Кимберли были на то причины…

— Одна, так точно. Просто ей нравится делать мне больно. Это ее возбуждает.

— Конечно, — буркнул я.

— Если ты ослабишь узлы, — пообещала она, — я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать.

Естественно, мотивы ее поведения были весьма подозрительны. Но и нельзя было отрицать факт, что веревка действительно впилась в ее руки.

— Ладно, я перевяжу, — сказал я. — Но никаких фокусов.

— Я ничего не сделаю. Обещаю.

Отложив топор за спину, чтобы она не могла до него дотянуться, я подполз к ней на коленях и вцепился ногтями в узел. Когда он был развязан, я начал разматывать веревку с ее запястий. Внезапно она высвободила руки. А в моих остались пустые витки веревки. Прежде чем я успел опомниться, она спрятала обе руки за спину и замотала головой.

— Пожалуйста! Я ничего не сделаю. Не связывай меня больше, ладно? Пожалуйста! Сжалься. Связанные руки — это невыносимо. Хотя бы на несколько минут, ладно? Пожалуйста!

— Нет! Перестань, ты же обещала. — Я воровато оглянулся. Слава Богу, девчонки все так же мирно спали. Я повернулся лицом к Тельме. — Из-за тебя у меня будут большие неприятности.

— Вовсе необязательно их в это посвящать. Я ничего им не скажу, если и ты не проболтаешься.

— Черт возьми! — бросив веревку, я наклонился вперед, вытянул руки и схватил Тельму за плечи. Они были толстыми, но не дряблыми. И в них чувствовалась сила. Сжав их пальцами, я попытался вывернуть ее руки из-за спины.

Она отчаянно сопротивлялась. Но через несколько секунд заявила:

— Прекрати, или я закричу. Я тут же ее отпустил.

Какое-то время ушло на то, чтобы перевести дыхание. Отдышавшись, я сказал:

— Кричи. Кто-нибудь проснется, а у тебя развязаны руки…

— У тебя будет больше неприятностей, чем у меня.

— Неприятности будут у нас обоих. Кричи.

— Я предлагаю тебе сделку, — промолвила она. Я поднял с песка веревку.

— Какую?

— Ты позволяешь мне побыть немного развязан ной, ладно? Хотя бы пока мы будем здесь сидеть и беседовать, а затем я безо всяких позволю тебе меня снова связать. Обещаю.

— Кто-то может проснуться. Да и потом, ты меня уже раз обманула. Воспользовалась тем, что я из лучших побуждений хотел оказать тебе услугу. Так что давай-ка сюда свои руки.

Тельма покачала головой. Руки ее все так же оставались за спиной.

— Давай, — сказал я. — Пожалуйста. Я не буду сильно затягивать.

— Мне казалось, ты хотел расспросить меня о многом, что касается Уэзли. И о Кимберли. Разве ты уже не хочешь знать, как отец издевался над ней?

— Издевался? Над ней?

— Он многое чего делал с ней. С нами обеими.

— Правда? — Я снова бросил взгляд на спящих. Пока все было в порядке.

— Да не волнуйся ты так. Мы просто притворимся, что я связана. — Тельма протянула мне руки. Я несколько раз обернул веревку вокруг них, но ни затягивать, ни завязывать веревку на узел не стал. — Вот так, — улыбнулась Тельма. — Если кто-нибудь сунет сюда к нам нос, к тебе не будет никаких претензий.

— Только без шалостей, — предупредил я ее. Затем вернулся на свое прежнее место, сел и снова положил топор на колени. — И что он с ней делал? — нетерпеливо спросил я.

— С нами обеими, — поправила меня Тельма.

— Ладно, с обеими.