В то лето, когда мне исполнилось шестнадцать, в наш город приехал Странствующий Цирк Вампиров.

Я услышал о нем от двух моих лучших друзей, Расти и Слим.

Расти на самом деле звали Расселлом — он ненавидел это имя.

Слим звали Френсис. Она терпела свое имя при родителях и учителях — но не с другими детьми.

«Френсис — это говорящий мул», — говорила она. Ответ на вопрос, как к ней обращаться, зависел чаще всего от того, что она в тот момент читала. Она могла ответить «Нэнси», или «Холмс», «Скаут», «Зок» или «Фиби». Прошлым летом она требовала, чтобы ее назвали «Дэгни». Этим летом она стала Слим. Я предположил, что она взялась за вестерны. Но не стал спрашивать.

Меня, кстати, зовут Дуайт, в честь Верховного главнокомандующего экспедиционными силами союзников в Европе. Президентом он стал уже после того, как я родился и получил имя.

Так вот, стояло жаркое августовское утро, до школы оставался еще целый месяц, а я возился перед домом, постригая лужайку с помощью механической газонокосилки. Должно быть, мы были единственной семьей в Грендвилле, у которой не было бензиновой косилки. Не то чтобы мы не могли ее себе позволить. Мой отец был начальником городской полиции, мама преподавала английский в старшей школе. Так что у нас было достаточно денег, чтобы купить хоть бензокосилку, хоть даже райдер — было бы желание.

Вот только отец не желал этого делать. Задолго до того, как появилось выражение «шумовое загрязнение», мой отец делал все, от него зависящее, чтобы бороться с этим, как он выражался, «ужасающим стрекотом».

Вообще, он был против любого устройства, которое могло хоть сколько-нибудь облегчить жизнь мне или двум моим братьям. Отец хотел, чтобы мы крепко усвоили, что такое тяжелый труд, пот и страдание. Он пережил Великую депрессию и Вторую мировую войну, так что о страданиях знал немало, и потому считал, что «нынешние дети получают все слишком легко». Так что он делал массу вещей для того, чтобы усложнить нам жизнь.

Поэтому, когда пришли Расти и Слим, я, обливаясь потом, толкал косилку.

Начинался один из тех серых дней, когда солнце проглядывает всего лишь смутным мерцанием сквозь облака, а по запаху в воздухе угадывается надвигающийся дождь — и остается только желать, чтобы он поскорее уже начался, потому что вокруг чертовски жарко и душно.

До этого я снял футболку, и, когда увидел направляющихся ко мне Расти и Слим, почувствовал себя неуютно без нее. Что было несколько странно, учитывая, сколько времени мы проводили вместе, щеголяя в одних плавках. У меня возник порыв поскорее взять футболку с крыльца и надеть. Но вместо этого я остался на месте и дождался друзей, стоя в одних джинсах и кедах.

— Привет, ребята, — окликнул их я.

— Какие делишки? — поприветствовал меня Расти. Это был, конечно же, пошловатый намек, одна из его дурацких шуточек, которые он так любил.

— Да ничего особенного, — сказал я.

— Ты тут едва трудишься, или едва ли трудишься?

Мы со Слим наморщили носы.

Потом Слим поглядела на мой покрытый потом торс и сказала:

— Сейчас слишком жарко, чтобы заниматься лужайкой.

— Скажи это моему отцу.

— Дай мне только до него добраться!

— Он на работе.

— Легко отделался, — хмыкнула Слим.

Мы все улыбнулись, зная, что она шутит. Ей нравился мой отец — ей вообще нравились мои родители, хотя она и не была в восторге от моих братьев.

— Так что, долго ты еще будешь возиться с косилкой? — спросил Расти.

— Я могу сделать перерыв. Только надо все закончить до того, как отец вернется с работы.

— Тогда пошли с нами, — позвала Слим.

Я быстро кивнул и побежал через газон к крыльцу. Дома никого не было: отец на работе, мама отправилась в еженедельную поездку за покупками в бакалейный магазин, а мои братья (один женатый, один нет) уже не жили вместе с нами.

— Сейчас вернусь, — крикнул я через плечо, взлетев на крыльцо.

Я схватил футболку, заскочил в дом и взбежал по лестнице в свою спальню.

Футболкой я отер пот с лица и груди. Потом подошел к зеркалу и вооружился расческой. По настоянию отца мои волосы были острижены очень коротко: «Мой сын не должен быть похож на девчонку». Мне не разрешили оставить даже что-то вроде бачков: «Мой сын не должен быть похож на бандита». Благодаря отцу у меня на голове вообще было немного волос. Но сейчас те, что остались, спутались и склеились от пота, так что я все-таки их расчесал, — убедившись в том, что пробор прямой как лезвие, — а потом уложил на лбу небольшой легкомысленный завиток.

После этого я подхватил с тумбочки кошелек, затолкал его в задний карман джинсов и стащил с вешалки в шкафу рубашку с короткими рукавами. Натягивал ее я уже по пути вниз.

Расти и Слим ждали на крыльце.

Я застегнул все пуговицы на рубашке, распахнул сетчатую дверь и поинтересовался:

— Куда идем?

— Увидишь, — откликнулась Слим.

Я закрыл за собой дверь и спустился вслед за друзьями с крыльца.

Расти был в старой футболке и синих джинсах. Что-то подобное носили все, если только не собирались в церковь или школу. В нашем городе едва ли можно было встретить парня в шортах. Шорты носят только детишки, старпёры и девчонки.

Слим была в шортах, сделанных из обрезанных синих джинсов, настолько застиранных, что они стали почти белыми. Растрепанный край плотной ткани превратился в бахрому, которая развевалась вокруг ее бедер. Слим напялила футболку, слишком большую для нее, растянутую и незаправленную, так что подол сзади свисал ниже ягодиц. Сквозь тонкую белую ткань просвечивал верх купальника — крохотная тряпочка наподобие бикини, завязывавшаяся сзади на спине и на шее. Она носила его вместо бюстгальтера. Наверное потому, что купальник гораздо удобнее, и однозначно практичнее.

Летом мы все чаще всего носили купальные костюмы вместо нижнего белья. Никогда не знаешь, когда можешь очутиться у общественного бассейна или на речке… или попадешь под ливень.

Тем утром под джинсами на мне тоже были плавки. Они промокли от пота, пока я стриг газон, и теперь, когда мы с Расти и Слим вышли на улицу, липли к заду.

— Так что, какой план? — спросил я через какое-то время.

Слим взглянула на меня, приподняв бровь:

— Первый этап уже был выполнен.

— А? — переспросил я.

— Мы освободили тебя из цепей угнетения.

— Нельзя заниматься лужайкой в такой день, — объяснил Расти.

— А, ну спасибо, что освободили.

— Не бери в голову, — ответил Расти.

— Не за что, — сказала Слим и похлопала меня по спине.

Это был просто приятельский жест, но у меня возникло слабое ощущение восторга и одиночества. Этим летом я часто чувствовал что-то подобное, когда находился рядом со Слим. Ей не обязательно было меня касаться. Иногда, когда я просто смотрел на нее, я начинал чувствовать себя странно.

Но, конечно же, я держал это при себе.

— Этап второй, — между тем возвестила Слим: — Мы идем на разведку на поле Янкса.

У меня по спине пробежали мурашки.

— Испугался? — поддразнил Расти.

— Ну конечно. Ууу, я прям дрожу!

Я действительно испугался, но не подал виду. Надеюсь.

— Нам не обязательно туда идти, — сказала Слим.

— Я пойду, — заявил Расти. — А если вы, ребята, струсили, то я пойду один.

— Что такого на поле Янкса? — спросил я.

— Вот что, — ответил Расти.

До этого мы втроем шли вместе, Слим посередине. Теперь Расти обежал нас и пошел рядом со мной. Он вытянул их заднего кармана джинсов какую-то бумагу и, разворачивая ее, пояснил:

— Они по всему городу.

По тому, как Расти держал бумагу, мне стало ясно, что он не собирается ее отдавать. Это была какая-то афиша или рекламный листок, но Расти слишком сильно ею размахивал, чтобы что-то прочитать. Мне поневоле пришлось остановиться. Мы все остановились. Слим придвинулась поближе, чтобы тоже заглянуть в листок. Все четыре уголка были оборваны — видимо, Расти оторвал афишу от стены или дерева, или вроде того.

Выглядела она так:

Приходите взглянуть — Единственный на свете ВАМПИР в неволе!

ВАЛЕРИЯ

Великолепная!

Притягательная!

Смертоносная!

Эта ошеломляющая красавица, рожденная среди диких гор Трансильвании, днем спит в гробу, а по ночам пьет кровь путников.

Узрите, как Валерия встает из мертвых!

Станьте свидетелем того, как она накидывается на добровольцев из зала!

Трепещите, когда она погружает клыки в их шеи!

Кричите от ужаса, пока она пьет их кровь!

Где: Поле Янкса, 2 мили к югу от Грендвилля по Третьему шоссе.

Когда: Только одно выступление — в пятницу, в полночь.

Стоимость: 10 долларов.

(Лица до 18 лет не допускаются.)

Читая объявление, я пару раз мотал головой от изумления и восторга и бормотал: «Ну и ну».

Но с последней строчкой мое настроение изменилось.

Я почувствовал нахлынувшую тревогу, за которой последовала смесь облегчения и разочарования. В основном облегчения.

— Ну вот, — проворчал я, стараясь выглядеть расстроенным. — Какой облом.