Осенью 1940 года немецкий подводный флот все тесней сжимал кольцо блокады вокруг Англии. Однако сколь совершенной ни была тактика, которой придерживались немецкие субмарины, она имела один весьма существенный недостаток. Немецкие подводные лодки должны были регулярно сообщать о своем местонахождении в штаб-квартиру, которая сначала находилась в Париже, а в октябре 1940 года переехала в поместье Керневаль недалеко от французского города Лориента. Если бы в английском дешифровальном центре в Блетчли-Парке сумели каким-то образом прочесть шифровки, которыми немецкие подводные лодки обменивались со своей штаб-квартирой в Керневале, можно было бы заранее предупреждать английские караваны судов о грозившей опасности.

Ключевую роль в решении этой задачи суждено было сыграть Тьюрингу. К осени 1940 года большинство сотрудников Блетчли-Парка уже знало, что Тьюринг — выдающаяся личность, хотя мало кто мог внятно объяснить, чем он заслужил такое к себе отношение. Было известно, что в 22 года он стал младшим научным сотрудником в Королевском колледже. Когда началась Вторая мировая война, Тьюрингу едва исполнилось 26 лет. Помощники уважительно называли его профессором, ветераны с неодобрением относились к его несобранности и недисциплинированности. Дилли Нокс, который руководил группой английских криптоаналитиков, безуспешно пытавшихся взломать «Энигму» перед войной, в конце 1939 года написал Деннистону письмо, в котором, в частности, говорилось:

«Тьюринга очень трудно заставить заниматься чем-то одним. Он очень умен, но довольно безответствен и дает слишком много указаний разной степени полезности. У меня пока достаточно авторитета — но только пока — и способностей, чтобы заставить его до некоторой степени соблюдать порядок и дисциплину».

Тьюринг действительно не был похож ни на кого из своих коллег в Блетчли-Парке. Во-первых, он был гомосексуалистом, что представляло, помимо моральной стороны, серьезную угрозу безопасности: пойманный с поличным, Тьюринг мог стать объектом вербовки в результате шантажа. Неизвестно, знал ли о его нетрадиционной сексуальной ориентации Деннистон, но некоторым коллегам Тьюринга она была хорошо известна.

Во-вторых, Тьюринг отличался большой эксцентричностью. Многие годы спустя один из его бывших помощников высказал мнение, что, по меркам сегодняшних представлений о психических заболеваниях, у Тьюринга несомненно диагностировали бы аутизм в острой форме. Людям, страдающим аутизмом, приходят в голову блестящие идеи, но в то же время они не знают, как общаться с другими людьми, и не отдают себе отчета в том, что остальные могут подумать об их поведении, они одержимы своей работой и предпочитают выполнять ее в одиночку. Достоверно установить, страдал ли Тьюринг аутизмом, не представляется возможным, однако у него наличествовали все симптомы этого психического заболевания. Он был очень одинок как в частной жизни, так и в своих научных исследованиях. Еще в 1934 году, будучи студентом Королевского колледжа, Тьюринг доказал одну математическую теорему, а когда поделился своим открытием с научным руководителем, то узнал, что эта теорема была доказана двенадцать лет назад. В Блетчли-Парке Тьюринг занялся военно-морской «Энигмой», как он сам выразился, «потому, что никто другой не уделял ей внимания и она была в моем распоряжении». Всякий раз, перед тем как сказать что-нибудь, по его мнению, важное, он издавал пронзительный вопль, заставляя окружающих вздрагивать и воздерживаться от замечаний, которые могли помешать ходу его мыслей. Тьюринг не любил светской беседы, редко шутил, чужим же шуткам улыбался, только заметив, что им смеются остальные. Чтобы ни с кем не разговаривать, обычно ходил не поднимая головы, чурался любых попыток заговорить с ним.

Больше всего Тьюринг не любил иметь дело с людьми, которых считал ниже себя по интеллекту. С женщинами — особенно. Он жаловался своим коллегам:

— Мне так тяжело общаться с женщинами. Я не знаю, в чем дело, — в их образовании, в их происхождении или в чем-то еще. Но как только они начинают говорить банальности, мне кажется, будто у них изо рта выпрыгнула жаба.

Единственный случай, когда Тьюринг сблизился с женщиной, произошел в 1941 году. Он обручился с Джоан Кларк, способной женщиной-криптоаналитиком, работавшей в Блетчли-Парке над взломом военно-морской «Энигмы». Однако через несколько месяцев разорвал помолвку, объяснив свое решение тем, что накануне ему приснился сон, в котором матушка не одобрила его выбор. А против воли матери он пойти никак не может. Но наиболее странно Тьюринг начинал вести себя с наступлением лета. Он страдал аллергическим насморком, однако, вместо того чтобы сидеть дома в разгар цветения растений, гонял по округе на велосипеде, натянув на себя противогаз. Цепь на его двухколесной машине была неисправна, но Тьюринг отказывался ее чинить и развлекался тем, что считал количество оборотов, которые делала цепь, прежде чем начинала вести себя неустойчиво, а затем крутил педали назад до тех пор, пока она снова не начинала нормально работать. Тьюринг мог бросить свой велосипед в любом месте, но кружку, из которой пил чай, приковал железной цепью к батарее.

В Блетчли-Парке надеялись, что чудной, но изобретательный Тьюринг найдет способ взломать военно-морскую «Энигму». Больше всех этого хотел его непосредственный начальник Фрэнк Берч. Ведь в самом начале войны в Блетчли-Парке преобладало мнение, что «Энигму» взломать невозможно. Узнав о том, что были прочитаны шифровки люфтваффе, Берч очень огорчился, что такого же успеха не удается добиться для военно-морской «Энигмы». Накопившееся по этому поводу раздражение он излил 21 августа 1940 года на страницах своего письма первому заместителю Деннистона Эдуарду Тревису:

«Тьюринг и Твинн — выдающиеся люди, но, подобно многим другим выдающимся людям, они непрактичны. Они неопрятны, они теряют вещи, они не могут ничего правильно скопировать, они мечутся между теорией и „подстрочником“. И они не обладают целеустремленностью людей практичных».

Берч опасался, что Тьюринг и Твинн далеко не лучшим образом используют «подстрочник», который получают от него. По мнению Берча, они занимаются отсебятиной, изменяя «подстрочник», чтобы быстрее вскрывать ключевые установки для «Энигмы». Об этом Берч сообщил Деннистону в своем письме от 21 августа 1940 года:

«Быстрее! Так я и поверил! До сих пор никакого результата добиться не удалось. С помощью более „медленного“ метода можно было бы уже выиграть войну».

Берч полагал, что Тьюринг и Твинн добьются значительно больших успехов, если будут консультироваться с ним и его подчиненными, прежде чем вносить любые изменения в «подстрочник». В таком случае, полагал Берч, можно протестировать все возможные варианты более методично и целенаправленно. Берч уподобил Тьюринга и Твинна людям, которые живут в ожидании чуда, но сами в чудеса нисколько не верят. Недовольство было обоюдным. Тьюринг и Твинн, в свою очередь, обвиняли Берча в неспособности предоставить в их распоряжение правильный «подстрочник».

Берча также раздражала позиция руководства. Оно, по мнению Берча, не выделяло достаточно ресурсов для работы над взломом военно-морской «Энигмы». Обеими «Бомбами», установленными в Блетчли-Парке, почти монопольно распоряжались сотрудники секции № 6, которые занимались чтением шифровок люфтваффе. Несмотря на эскалацию военных действий на море, подчиненным Берча лишь иногда выделяли одну «Бомбу». Берч справедливо опасался, как бы все новые «Бомбы», которые в ближайшее время должны были поступить в Блетчли-Парк, также не были отданы в секцию № 6, и в письме Деннистону писал:

«Суть в том, что военно-морским силам не уделяется достаточного внимания. Да и вряд ли будет уделяться. Считается, что большое количество „Бомб“ обойдется очень дорого, потребует значительных трудозатрат опытного персонала, чтобы изготовить и использовать, а также электропитания, которым мы в настоящее время не обеспечены. А на самом деле, предмет спора прост. Суммируйте все трудности и сопоставьте их с важностью взлома действующей „Энигмы“ для всей нации».

Некоторые жалобы Берча нельзя назвать необоснованными, и в первую очередь это касалось отсутствия достаточного количества «Бомб».

Учитывая тот факт, что военно-морскую «Энигму» никак не удавалось взломать при помощи обычных криптоаналитических методов, в Блетчли-Парке принялись искать другие, менее традиционные способы. Например, Берч предложил послать сообщение, представлявшее собой бессмысленный набор букв, на одной из частот, на которых работали радиостанции на немецких подводных лодках. Он надеялся, что это спровоцирует прогнозируемый ответ, который потом можно будет использовать в качестве «подстрочника». А Дилли Нокс хотел, чтобы была послана не какая-то абракадабра, а фальшивое сообщение, в котором запрашивались бы ключевые установки для «Энигмы».

Капитаны английских военных судов были проинструктированы на случай захвата «Энигмы» на вражеском корабле. В приказе, изданном 29 августа 1940 года, в частности, говорилось:

«Известно, что многие немецкие военно-морские сообщения шифруются с помощью машины. Фотография машины для шифрования прилагается. Любая машина данного типа, обнаруженная на борту немецкого военного корабля, должна быть тщательно упакована и самым коротким маршрутом направлена в сопровождении офицера начальнику военно-морской разведки адмиралтейства. Важно, чтобы к машине не притрагивались и не пытались с ней что-либо делать, за исключением действий, совершенно необходимых для ее изъятия и доставки по назначению».

Начальник военно-морской разведки Джон Годфри занял в этом вопросе более активную позицию и приступил к созданию специальной разведгруппы, которая должна была придумать, как добыть военно-морскую «Энигму». 12 сентября 1940 года Ян Флеминг, один из помощников Годфри, написал на его имя меморандум, в котором изложил собственный план захвата «Энигмы»:

«Я предлагаю захватить трофейный экземпляр „Энигмы“ следующим образом:

1. Получить в министерстве авиации пригодный для совершения полетов немецкий бомбардировщик.

2. Подобрать сплоченную команду из пяти человек, включая пилота, радиста и человека, в совершенстве владеющего немецким языком. Одеть их в форму немецких военно-воздушных сил, дополнив ее пятнами крови и бинтами.

3. Разбить самолет в районе пролива Ла-Манш, предварительно послав О/Т [15] сигнал бедствия службе спасения.

4. Оказавшись на борту спасательного судна, перестрелять немцев, выбросить за борт, привести судно в английский порт.

В случае пленения немцы расстреляют их на месте как диверсантов, и это событие можно будет с успехом использовать в пропагандистских целях. Они расскажут, что атака была предпринята ради шутки группой молодых горячих парней, которые посчитали войну слишком пресной и хотели помериться силами с врагом. Они украли самолет, и по возвращении обратно их ждали крупные неприятности. Это не позволит зародиться подозрениям, что группа планировала захватить более ценный трофей, чем простой спасательный корабль».

Флеминг также добавил, что пилот должен быть неженат, уметь хорошо плавать. Операция получила кодовое название «Жестокость». Флеминг отправился в Дувр, где занялся набором кандидатов в призовую команду. Однако 16 октября Годфри отдал приказ отложить проведение операции «Жестокость»:

«Два разведывательных полета, совершенные самолетами береговой авиации, не выявили наличия подходящего судна, действующего по ночам. Радиоразведка также дала отрицательный ответ. Считаю, что операцию не следует отменять, а надо просто заморозить. Возможно, что район Портсмута более благоприятен для ее проведения. Капитан-лейтенант Флеминг должен прибыть в адмиралтейство сегодня в среду в 18.00».

20 октября в Атлантике немецкие подводные лодки осуществили одну из самых своих успешных атак на английские морские караваны. В тот день Берч сделал запись в своем дневнике:

«Тьюринг и Твинн пришли ко мне как два гробовщика, которых лишили чудесного трупа. Они пребывали в очень возбужденном состоянии по поводу отмены операции „Жестокость“. В основе их истерии лежала необходимость добыть „Энигму“ любым способом. Неужели наше руководство не понимает, что, после того как 1 июня немцы изгадили свой шифратор, очень мало надежды на то, что удастся взломать действующую или близкую к действующей „Энигму“ в течение нескольких месяцев, да и вообще когда-либо? Напротив, если будет добыта „Энигма“ и прочитана немецкая шифрпереписка хотя бы за сутки, можно быть уверенным, что после первоначальной задержки можно будет продолжать это делать изо дня в день… Первоначальная задержка будет прямо пропорциональна успеху операции по захвату. Если удастся захватить все целиком, то задержки не будет вовсе. Тьюринг и Твинн добавили (хотя это очевидно), что они не могут гарантировать, что в ближайшем или отдаленном будущем немцы опять не изгадят свой шифратор и не потребуется новый захват. Правда, есть и альтернативные методы. Я сам внес одно предложение, и, скорее всего, можно придумать множество других способов, еще лучше. Что-то наклевывается? Носом чую, что да».

Флеминг, раздосадованный тем, что тщательно разработанная им операция не состоялась, заявил, что по-прежнему считает жизненно необходимым захватить «Энигму», однако не смог предложить что-либо конкретное. Оставалось уповать на чудо…