ПРИКАЗ пришел этим утром.

Прекратить бомбардировку Иеронимус-сити. Впрочем, там уже почти нечего было обстреливать. Город был лишь осколком себя прежнего, от него осталось не более четырех сотен покинутых башен, стоявших посреди огромного поля развалин. Гюнтер Сорисон уже давно не думал о городе как о своем прежнем доме. Было почти невозможно поверить, что когда-то город кипел жизнью, был живым, гордым символом всего хорошего, что было в Империуме. Теперь это был труп, пустая оболочка. Хуже того, он гнил, разлагался, стал раковой опухолью этого мира, которая должна быть удалена.

И скоро она будет удалена.

Прошло уже почти три недели с тех пор, как Гюнтер сражался в своем первом бою. Он помнил тот почти нереальный момент, когда целая армия некронов вдруг исчезла на его глазах. Тогда он лишь через минуту понял, что произошло; что монстры отступили и не вернутся. Еще больше времени понадобилось на то, чтобы осознать, что это победа, и он дожил до нее. Он чувствовал странную растерянность, словно лишившись цели. Но, конечно, одно выигранное сражение, не важно, насколько грандиозное, не означало победы в войне, и предстояло еще много боев.

Десять дней назад банда мутантов, где-то раздобывших подрывные заряды, попыталась прорваться из города. У нескольких из них были лазганы, и эти вооруженные мутанты стали первыми целями для ожидавших их солдат СПО и гвардейцев. Гюнтер убил одного сам, почти удивившись, как быстро погибла мерзкая тварь от всего лишь одного выстрела.

На остальных мутантов, безоружных, было решено не тратить боеприпасы, и гвардейцы Корпуса Смерти перебили их штыками – всех, кроме одного. Один мутант, проскочив мимо них, с хриплым воем бросился на Гюнтера, который встретил тварь ударом приклада. Желтая пергаментная кожа и розовые глаза существа напомнили ему что-то, что он видел когда-то очень давно. Тварь была так изуродована, что Гюнтер не мог понять, ударил он ее в подбородок или в локоть, но так или иначе, мутант упал с радующим слух хрустом костей, и Гюнтер вогнал штык туда, где, как он предполагал, был горло твари.

После некронов эти ничтожные мутанты не могли быть угрозой для него.

Трупы были сброшены в шахту, где им предстояло быть похороненными под тоннами обломков. Криговцы засыпали туннели с тех пор, как комиссар Костеллин использовал их, чтобы проникнуть в город. Они не хотели, чтобы некроны проделали то же самое. На нескольких трупах, однако, не было явных признаков мутации, и они были одеты в длинные темно-зеленые одеяния. Криговский гвардеец указал на символы некронов, нарисованные пеплом на лице одного из мертвецов, и сделал замечание о том, в каких отвратительных грехах могут погрязнуть иные люди, особенно не получившие должного воспитания.

Гюнтер согласился с ним, и почувствовал стыд за свою прежнюю жизнь.

Официально он по-прежнему служил в СПО, и его командиром был полковник Браун. В отделении Гюнтера было еще девять солдат, чьих имен он не знал, и среди них не было никого из тех, кто вместе с Гюнтером сражался с некронами тогда. Все чаще, однако, он получал приказы от криговского вахмистра или лейтенанта. Гюнтер работал вместе с гвардейцами Крига, ел и пил вместе с ним. Часто он и спал, как они, не на койке в казарме, а в заброшенном орудийном окопе.

Он почти не говорил с ними, как и они с ним, что его вполне устраивало. Ему просто нечего было сказать. Однажды его допрашивала группа криговцев, узнавших о том, что он имел дело с предателем Хенриком. Видимо, Гюнтер смог убедить их, что не разделяет еретических взглядов казненного губернатора-генерала. Более того, криговцы, казалось, были впечатлены тем, что Гюнтер принимал участие в подготовке диверсионной миссии комиссара Костеллина, завершившейся блестящим успехом. С тех пор они определенно признали Гюнтера своим товарищем по оружию, ни больше, ни меньше.

В кинохронике великие войны выигрывались за несколько дней, если не часов. Три недели назад, после боя, Гюнтер почти ожидал, что имперские войска перейдут в стремительное наступление и погонят некронов обратно к их черной пирамиде. Но вместо этого Корпус Смерти возобновил свое медленное продвижение, отвоевывая по несколько сотен метров в день. Они ждали, когда раненые гвардейцы выздоровеют и вернутся на фронт, ждали, когда будет отремонтирована техника и оружие, когда будут набраны и подготовлены новые части СПО. Эта задержка очень разочаровывала, потому что давала время и некронам восстановить свои силы, но Гюнтер понимал ее необходимость.

Однако в последние несколько дней он видел, что число солдат заметно увеличилось. Даже до того, как этим утром были зачитаны новые приказы, Гюнтер понял, что ожидание подходит к концу. Они были почти готовы.

ПОСЛЕ полудня пришлось выполнять другое задание.

Отделение Гюнтера было одним из восьми, направленных в Телониус-сити в сопровождении трех тягачей «Кентавр». Когда лифты подняли их на 110-й уровень, дальнейший их путь проходил мимо хорошо освещенных баров и закусочных, клубов и казино, и Гюнтеру казалось, что он попал в какой-то иной мир. Он раньше всегда считал, что делая свою работу, помогая управлять рудником, он исполняет свой долг перед Императором. Теперь он понимал, что мог – должен был – делать нечто гораздо большее.

Истина была в том, что до появления некронов он чувствовал себя слишком в безопасности.

Чем дальше они заходили в город, тем заметнее были его шрамы. Окна были заколочены, магазины сожжены или разграблены. Скайвэи засыпаны мусором, белые автотакси перевернуты и подожжены. Самым гнусным и позорным из всего этого были намалеванные на стенах лозунги, восхвалявшие «Железных Богов». Если бы Гюнтер не знал, то подумал бы, что находится на одном из самых нижних уровней, где-то не выше двадцатого, и весь этот вандализм учинили мутанты.

Он услышал мятежников еще до того, как увидел, их голоса слились в одном вопле ярости. Первыми в поле зрения попали полицейские. Они стояли в четыре ряда, перекрыв скайвэй и подняв щиты, но их ряды колебались под натиском толпы. Увидев имперский конвой, полицейские расступились, явно испытывая облегчение, и в брешь в их рядах хлынули первые мятежники. Когда они увидели, что их ожидает, многие из них заколебались, и попытались повернуть назад, но обнаружили, что полицейские окружают их.

Другие были настроены более агрессивно, или, возможно, ярость затмила их разум, и на солдат посыпался град обломков кирпичей и бутылок с нефтью, но они лишь бесполезно разбивались о шлемы и броню. Криговский гвардеец, сидевший в башне переднего «Кентавра», выпустил очередь из тяжелого стаббера над головами бунтовщиков, требуя их внимания. Некоторые из них не вняли предупреждению, или, возможно, не сочли его серьезным, и приготовились сопротивляться надвигавшемуся на них джаггернауту Корпуса Смерти. Несколько человек бросились к «Кентавру», попытались залезть на него, но солдаты быстро сбросили их на землю.

Один упал прямо под гусеницы «Кентавра» и был сразу раздавлен, но Гюнтер не испытывал к нему никакого сочувствия. Он мог бы простить этих людей за невежество их прежней жизни, но знать о некронах и реагировать так? Многие из них были мужчинами призывного возраста. Они могли бы сражаться. Но вместо этого их низкий эгоистичный страх за свои жизни подрывал военные усилия Империума, оскорблял Императора и был угрозой всему, что Он создавал. Многие бунтовщики несли плакаты с лозунгами в поддержку бывшего губернатора Хенрика и призывами сопротивляться криговским «захватчикам». Гюнтер не помнил, чтобы Хенрик был так популярен при жизни.

Буйство толпы немного утихло, страх и сомнения заставили замолчать злые голоса. Сержант СПО с громкоговорителем воспользовался этой возможностью, и приказал всем гражданам разойтись со скайвэя. Это была операция СПО, единственное отделение гвардейцев Корпуса Смерти было представлено экипажами «Кентавров». Знакомый образец: Гюнтер слышал, что люди Иеронимус Тета были скорее готовы прислушаться к своим соотечественникам, тогда как присутствие чужих солдат вызывало еще большую враждебность. Лично он послал бы Всадников Смерти выкосить всю эту толпу, так даже не пришлось бы тратить боеприпасы.

Гюнтер и его товарищи врезались в толпу, демонстрируя оружие, но не желая, чтобы возникла необходимость его использовать. Позади них угрожающе маячили два «Кентавра». Костлявый молодой человек набросился на солдата справа от Гюнтера, пытаясь отобрать у него лазган, но оказался наколот на штык. Бунтовщики, казалось, начали понимать, что их ждет, и множество импровизированного оружия было брошено на землю, множество дрожащих рук поднялось вверх. Однако толпа расходилась медленно, потому что все были зажаты на тесном скайвэе. Внезапно в толпе впереди Гюнтера произошел всплеск активности, и группа мятежников, прорвавшись через кордон полиции, устремилась на боковую улицу.

Именно на такой случай несколько минут назад третий «Кентавр», направляемый полицейскими, в сопровождении двух отделений солдат СПО, направился к ближайшему тяжелому лифту. Сейчас он, должно быть, устроит сбежавшим неприятный сюрприз – и действительно, через секунду Гюнтер услышал грохот его стаббера, и с удовлетворением подумал, что это послужит бунтовщикам уроком.

Он пролез через разбитое окно продовольственного магазина и увидел, что несколько пожилых мужчин разожгли там костер, а один из них набивал коробку продуктами, которые ему удалось там раздобыть. Глядя в ствол лазгана Гюнтера, старый вор побледнел и взмолился:

– Это для моей жены и детей. Из-за этих беспорядков шахты закрыли, и я не могу честно зарабатывать.

Когда он увидел, что Гюнтера не тронула его мольба, его лицо потемнело, и он прорычал:

– Я имею право на это! Всю жизнь я работал ради Императора, и что получил? Он бросил нас здесь умирать!

Он был отвратителен Гюнтеру, был настоящим олицетворением зря потраченной жизни. Гюнтер нажал спуск, прожег дыру в голове вора, бесстрастно глядя, как безжизненное тело падает на землю. На секунду он подумал, не допустил ли ошибку, не позволил ли эмоциям влиять на свое суждение. Потом он увидел выражения на лицах остальных мародеров, пятившихся к окну, услышал их хнычущие, умоляющие извинения и обещания всегда хранить верность Императору, и понял, что слух о его единственном выстреле распространится и станет суровым уроком для всякого, кто об этом услышит.

Он не зря потратил боеприпасы.

ПОЛУГУСЕНИЧНЫЙ транспортер, выехавший встречать возвращавшийся конвой, остановился рядом на обочине. Молодой майор с тонким лицом поговорил с сержантом, потом обратился к другому сержанту, который, в свою очередь, указал ему на Гюнтера.

– Солдат Сорисон? – спросил майор, и Гюнтер, на секунду растерянно моргнув, подтвердил, что так точно, это он. К нему так давно не обращались по имени, что он почти забыл, как его зовут.

Он не знал, почему опять выбрали его. Он и не спрашивал. Его привезли в космопорт и привели в кабинет, который когда-то занимал Хенрик, а сейчас – полковник Браун. Поднявшись из-за стола, Браун встретил Гюнтера рукопожатием и замечанием насчет холодной погоды, словно приветствуя старого друга. Он предложил смущенному солдату сесть и посмотрел на него с улыбкой, вероятно, предназначенной, чтобы ободрить Гюнтера, но явно натянутой.

– Я слышал, вы только что вернулись из Телониус-сити, – сказал Браун.

– Да, сэр, – сказал Гюнтер. – Мы подавили беспорядки там.

– Это хорошо, – прошептал Браун, обращаясь больше к себе. – Хорошие новости. До сих пор нам было трудно проводить призыв в Телониус-сити, но, возможно, теперь…

Рядом с полковником стояли два лейтенанта СПО, а майор, который привел Гюнтера, присел у двери. Это было не такое многочисленное собрание, как то, на котором Гюнтер присутствовал в этом кабинете в последний раз, и самым заметным было отсутствие криговского полковника-186 с его офицерами – не считая, конечно, Хенрика. И все же было ясно, что происходит что-то важное, если только Браун расскажет, что именно.

Комиссар Костеллин стоял у окна, опираясь на подоконник. Его левая рука была в перевязке, и выглядел он так, словно за эти три недели постарел на десять лет.

Браун прочистил горло и разгладил усы.

– Как вы могли сделать вывод из последних событий, – начал он, – мы готовы перейти к решающей фазе этой войны. Мы отбили все атаки некронов, окружили их, и теперь мы – точнее, криговские офицеры и я – разрабатываем планы наступления с целью окончательного их разгрома.

– Вам, вероятно, так же известно, – добавил лейтенант, – что со времени… несчастных событий несколько недель назад, не было замечено никакой активности противника.

– Вы имеете в виду, – тихо сказал Костеллин, – с тех пор, как некроны истребили тысячи гражданских, которых мы заперли в городе вместе с ними?

– Э… ну да.

– Очевидно, – сказал Браун, – они прячутся в этой своей гробнице и зализывают раны. Следовательно, нашей задачей является уничтожить эту гробницу вместе с некронами внутри. К сожалению, ее структура и внутреннее устройство остаются тайной для нас, так как наша попытка в самом начале кампании направить разведгруппу внутрь пирамиды окончилась неудачей. Тем не менее, мы – точнее, наши техножрецы и технопровидцы – полагают, что нескольких атомных подрывных зарядов будет достаточно, чтобы уничтожить ее.

Гюнтер начал понимать, к чему идет дело. Костеллин высказал это за него:

– Нам нужен человек, чтобы доставить эти заряды.

– Человек, который не будет участвовать в бою, – сказал лейтенант, – а должен лишь ждать, пока не будет зачищен вход в гробницу. В этот момент под прикрытием остальных солдат отделения он должен доставить заряды внутрь пирамиды.

Полковник Браун добавил:

– Мы – точнее, полковник-186 – помним о вашем опыте работы в руднике, солдат Сорисон, и вашем неоценимом содействии успеху предыдущего…

Гюнтер услышал достаточно. Он, конечно, мог бы сказать, что атомные заряды раньше были для него всего лишь цифрой в документах, и он никогда их даже не касался, но это определенно было не то, что хотели от него услышать.

– Я хотел бы вызваться добровольцем на это задание, сэр, – сказал он, и был вознагражден явным выражением облегчения на лице командира.

Очевидно, раньше Брауну никогда не приходилось посылать солдат на верную смерть.

– Надеюсь, вы понимаете, что от вас ожидается, – сказал Костеллин. – Эти заряды невозможно подорвать дистанционно или поставить на замедленное действие. То и другое может дать некронам возможность обезвредить заряды. Вы должны будете пожертвовать своей жизнью, солдат Сорисон, как и остальные девять бойцов вашего отделения.

– Когда отправляться, сэр? – спросил Гюнтер.

Полковник Браун открыл ящик стола.

– У меня есть кое-что для вас, Сорисон, – сказал он. – В признание вашей… вашей самоотверженности. Я знаю, вы еще не так долго успели прослужить в СПО, но тот срок, что успели, вы служили с отличием, и после тех потерь, которые мы понесли… я так понимаю, в вашем отделении на данный момент нет сержанта.

Он достал из ящика пару сержантских нашивок. Гюнтер взял их и поблагодарил полковника. И не имело значения, что он не чувствовал себя готовым носить их. Это была воля Императора.

– Я знаю, это немного, – сказал Браун. – Если бы это зависело от меня… Я обсуждал вопрос с Департаменто Муниторум, и надеюсь… Хоть мы и не Имперская Гвардия, но за прошедшие месяцы мы сражались в одном строю с ними, жили и умирали вместе с ними, принося жертвы не меньшие, чем они, даже большие, и я не вижу причин, чтобы… Думаю, при данных обстоятельствах вполне можно рассчитывать на Железную Аквилу.

«Он так и не понял», подумал Гюнтер.

ОНИ пробивали путь в Иеронимус-сити.

Четыре «Кентавра» с бульдозерными отвалами выполняли самую трудную часть этой задачи. Но оставалось много работы и для солдат с лопатами и тачками, следивших, чтобы курганы развалин не осыпались и не похоронили их всех. Тонкий слой снега, выпавший ночью, делал их работу еще более рискованной. Гюнтер, проспав положенные шесть часов – он привык закрывать уши, отключать мозг и использовать любую возможность для отдыха – вернулся к исполнению своих обязанностей.

Из-за его сержантских нашивок товарищи теперь смотрели на него по-другому. Сначала ему это очень не нравилось, особенно то, что они, казалось, ожидали, что теперь он будет думать за них. Он предпочитал анонимность, которой обладал, будучи рядовым. Но вскоре он понял, что в действительности изменилось очень немногое. Принимали решения и отдавали приказы по-прежнему офицеры, а Гюнтер только должен был следить, чтобы эти приказы выполнялись, чтобы все солдаты понимали и исполняли свои обязанности.

После полудня гвардейцы и солдаты СПО построились, чтобы выслушать новые приказы полковника-186, который приехал со своей обычной свитой из криговских офицеров, и немногочисленными офицерами СПО, среди которых был и Браун. В воздухе повисло почти осязаемое чувство ожидания, когда полковник-186 объявил, что их работа почти закончена.

– Мы войдем в город на рассвете, – сказал он, – одновременно с другими нашими полками с севера, востока и юга, и начнем продвижение к гробнице некронов, где состоится последний бой этой войны – и будет одержана победа.

Потом он описал в общих чертах план по уничтожению некронской гробницы, и сообщил, что честь нанести этот удар выпала отделению СПО, но не сказал какому. Он говорил об отделении Гюнтера, но назвал его «сержант №1419», и почти никто не понял, о ком идет речь. Многие солдаты встревоженно смотрели друг на друга, или пытались разглядеть цифры на жетонах своих сержантов, чтобы убедиться, что не они будут мучениками, предназначенными в жертву. Они тоже не понимали.

– Почему это должно быть отделение СПО? – услышал Гюнтер, как жаловался один солдат, когда они вернулись к работе и криговские офицеры ушли. – Почему этот безлицый ублюдок не пошлет в гробницу своих?

Гюнтер резко напомнил ему, что он говорит о старшем офицере, представляющем самого Императора, и солдат нахмурился, но замолчал.

Однако он был лишь одним из многих недовольных. Гюнтер слышал, как солдаты роптали за его спиной:

– … думают, что их жизни более ценны, чем наши, но они даже…

– … Браун должен, наконец, показать им, что мы не будем терпеть все их прихоти. Хенрик не позволил бы…

– …что будет с остальными, со всем нами, хотел бы я знать. Когда атомные заряды взорвутся…

– … и противогазы для защиты от радиации, а у нас даже…

Гюнтер утешал себя мыслью, что большинство недовольных – лишь недавно призванные новобранцы. Их подготовка была еще более сокращенной, чем у Гюнтера, и никто из них еще не был в настоящем бою. Они просто не видели некронов.

Через сорок минут к Гюнтеру подошел один солдат из его отделения: парень 16-17 лет с песочного цвета волосами и веснушчатым лицом.

– Сержант, там некоторые думают… – нерешительно начал он, – солдаты, которые должны будут… отделение, которое пошлют в гробницу… Сержант, это будет наше отделение?

– Да, солдат, наше, – сказал Гюнтер, и лицо мальчишки посерело.

Через час криговский вахмистр сообщил Гюнтеру, что один из его солдат пытался дезертировать и был расстрелян. Гюнтер чувствовал стыд и злость на себя. Он должен был предвидеть, что такое возможно, и попытаться предотвратить.

К тому времени, когда лейтенант Харкер, взводный командир Гюнтера, приказал его отделению построиться отдельно от остальных, уже не осталось никого, кто бы не догадывался, что лейтенант собирается им сказать. Харкер говорил о великой чести, выпавшей этим десяти солдатам – теперь девяти, поправился он. Он говорил, что их подвиг завтра сделает их героями, а потом, к удивлению Гюнтера, лейтенант предложил каждому из солдат выбор – перевестись в другое отделение, если они хотят.

Трое солдат нерешительно выразили желание перевестись, видимо, подозревая сначала, что это какая-то ловушка. Гюнтер был разочарован ими, но испытал гордость за пятерых оставшихся – и воодушевился от того, что, когда слух об этом распространился, не оказалось недостатка в добровольцах, чтобы заменить их.

Хотя это был не тот способ, которым Гюнтер справился бы с ситуацией, но он должен был признаться себе, что это способ эффективный. У него снова было девять человек, и всем им он мог доверять. Они исполнят свой долг, погибнут, чтобы он смог доставить заряды, потому что они все думали так же, как и он.

Они верили в то, что дело их правое, и кроме этого им не нужно было никакой мотивации, ни повышений, ни медалей. Было достаточно знать, что их самопожертвование действительно важно для победы, и в этом смысле они были счастливее, чем люди, которых они заменили. Те, скорее всего, все равно умрут завтра – но умрут далеко не столь славно, и в страхе.

Для Гюнтера и его людей теперь не существовало страха, потому что они точно знали свое будущее. Они были уже мертвы – ходячие мертвецы, все до одного. Но они знали как и ради чего отданы их жизни.