Наконец-то!

Но радость быстро сменилась тревогой: а вдруг это опять бабка? Я представил себе её плоское лицо с дырами глаз и мне стало совсем тошно. Что ж сегодня за день такой?!

Однако увиденное в глазке меня не обрадовало и не напугало: оно меня поразило. На всякий случай присмотрелся получше. Нет, так и есть…

Я распахнул дверь.

— Привет, пропащая душа! Где так долго ходишь?

Благоухая чем-то неопределённым, но определённо дорогим, передо мной стояла Алла Каюмова собственной персоной.

— Ну, чего смотришь? Узнал? — она усмехнулась.

— Узнал… — я пытался найти в происходящем логику, и не находил. Мы, конечно, виделись время от времени, но не часто. В последний раз — на Ромином дне рождения. Но в гостях у меня она не была уже очень давно. С той самой поры, как… Очень давно.

— Ну? Привет? — Алла тряхнула головой, отчего её короткие волосы воспрянули и опали снова.

— Привет… — вместо того, чтобы отступить назад и пригласить её внутрь, я зачем-то шагнул вперёд.

— Войти мне можно? Или как? — она попыталась через моё плечо заглянуть в квартиру.

— А… да, можно, конечно… — я пропустил её в прихожую и захлопнул дверь.

— Ну, слава богу! — Алла собралась снять сапожки, но, увидев мои перемазанные ботинки, сразу отказалась от этой идеи. — А у тебя как всегда… Крокодилы ещё не завелись?

— Завелись, завелись… Только я их хлебной плесенью травлю. Так что они к соседям ушли… Слушай, а ты как в моих краях очутилась? — я вспомнил, что раньше она жила в Новых Черёмушках.

— Проездом. Вот, решила заглянуть. А ты, я смотрю, дичаешь? Нет, чтобы чай даме предложить… — и, не дожидаясь моей реакции, Алла отправилась на кухню.

— Чувствуй себя как дома! — я посмотрел ей вслед. Красивая, умная… Модная. И что?

— Я у тебя всегда как дома. Переехать переехал, а ничего не меняется, — Алла скептически разглядывала полки с посудой. — Постой-ка! — она протянула руку к сушилке. — Ты что, за всё это время новые тарелки купить не сподобился?

— Вот ещё! — я набрал в чайник воду и поставил его на плиту. — На кой мне тарелки?

* * *

— Ну, что нового? — я разлил чай и сел.

— Нового? — Алла подняла чашку и понюхала пар — Какой у тебя чай! Сколько тебя помню — чай у тебя всегда… — она осторожно отпила глоток — Классный.

— Белый, с типсами. Так что нового на белом свете и в его окрестностях?

— Ну… Так… Людка Буланцева ребёнка ждёт.

Людка Буланцева. Я постарался вспомнить. Третий курс… Собранные в пучок, немилосердно осветлённые волосы, бледная кожа… Вроде бы симпатичная. Я тогда книги в коридоре рассыпал… Людка Буланцева?

— Да? Помнится, когда она прошлый раз беременная ходила ты все вопросом задавалась — охота ли ей нищету плодить? — язвительно заметил я.

Алла даже подавилась чаем.

— Это она-то нищета?! У неё муж в каком-то международном концерне чуть ли не директор! Их из-за границы не видно уже почти.

— Странно… Я так помню, что они после диплома куда-то на север поехали…

— Устаревшая информация. Она с Олегом развелась уже давно.

— Ага, значит с Олегом… — абсолютно ненужный разговор. Зачем Алла приехала? — А ещё что?

— Да так, всякого… По мелочи… — Алла спрятала глаза в чашку.

Почему она не говорит, что с Ромкой разошлась? Такая новость, а она молчит… Или она решила, что я в курсе? Но Ромка-то свои дела как раз не афиширует. Или наоборот — думает, я не знаю, и не хочет посвящать… Ну что ж, подыграю!

— Сахар есть? — Алла вновь оглядела полки с посудой.

— По-моему, нет… Ты же знаешь — я с сахаром не пью. Сахар…

— …Портит вкус благородного напитка! — насмешливо договорила за меня она. На её лице вдруг возникло сочувствие. — Миш, неужели ты никогда не повзрослеешь?

— В каком смысле? — я сделал вид, что не понимаю.

— Да в прямом… — она вздохнула. — В самом прямом. Неужели ты всерьёз думаешь, что сможешь прожить вот так…

— Как — так?

— Ладно тебе, не прикидывайся. Забыл уже, как ты тогда под своего несчастного Невежу в долг по знакомым клянчил?

— Так это ж редчайший случай был! Первопечатные книги… Они же раз в сто лет всплывают! За такие деньги — тем более…

— Вот именно! Это называется — «жить не по средствам». Я с тобой… Мы с тобой три с половиной года прожили… Я за это время только одно пальто себе купила. И две юбки… А ты…

— Знаешь, что? Мы с тобой вместе уже много лет не живём, и у тебя, насколько я знаю, причин жаловаться на жизнь нет. Так предоставь мне право жить так, как я считаю нужным. В конце концов, вы с Ромой…

Алла очень внимательно посмотрела в мне в глаза.

— Что?

— Ну… — от неожиданности я смешался. — Вы-то хоть в центре живёте…

Алла неожиданно поникла.

— В каком ещё центре…

— А где? У тебя, в Черёмушках? — я прикинулся удивлённым — Что, сына с Ольгой не поделила?

— Да нет…

— А что тогда?

— Я… Мы… Одним словом, мы с Ромой больше не вместе, — выдавила она.

— Вот это да! А ты мне — про свою Людку. Что там у вас такое приключилось?

— Да ничего… — по-прежнему тихо сказала она.

— Как же это так — «ничего»? — с одной стороны мне хотелось отомстить ей за недавний наезд, с другой — любопытно было услышать хоть одну версию произошедшего. — Не может быть.

— А вот так, — Алла собралась было сказать ещё что-то, но промолчала.

— И давно?

— Уже месяц…

— Слушай… — на меня напал какой-то нездоровый задор. — Я не в курсе ваших дел… Но я-то Ромку побольше твоего знаю. Давай так: я попробую угадать, как это было, а ты меня поправишь… Если я промахнусь. Давай?

— Ладно, — её взгляд мог означать всё что угодно.

Я начал.

— Итак… В… Когда это было?

— В начале осени.

— Хорошо. В начале осени Ромка пришёл домой немного не в себе. Странный такой. Час или больше просидел на кухне, курил… А потом — зашёл к тебе и сказал, что…

— Чёрт! Ты откуда?..

— …Что он не может больше с тобой жить, и с этой минуты…

— Точно! Он тебе рассказал, да?

— Знаешь, вот кому-кому, а мне бы он этого рассказывать не стал.

— Почему это? Вы же с ним дружите… Это он тебе рассказал! А ты сидишь тут теперь, глумишься надо мной!

— Он мне ничего не рассказывал. Да и не стал бы рассказывать…

— Почему?

— Ну, ты же знаешь, что с ним случилось?

— Знаю. Мне Ольга вчера звонила. Его на работе кто-то подсидел.

— Респект Ольгиной деликатности. Не кто-то подсидел, а именно я.

Алла с любопытством уставилась на меня, словно видела впервые в жизни.

— Ты способен кого-то подсидеть?

— Вот Рома и мать его считают, что да…

— Ты даже списать на экзамене не мог!

— Ну, видимо, tempora mutantur…

— Et nos mutamur in illis? Перемены… — она выглядела поражённой.

— Короче, с Ольгой Владленовной мы теперь на ножах, она грозит мне всяческими карами… А я пока восседаю на Ромкином месте. Позвольте представиться: методист-затейник.

Алла смотрела на меня неподдельным интересом.

— Наконец-то. Поздравляю. Свершилось, — Алла поставила чашку и подпёрла щёку рукой. — Ты, похоже, всё-таки начинаешь взрослеть. Поздновато, конечно… Но лучше поздно, чем никогда.

Я вскочил.

— Ты хочешь сказать, что низость, которую я даже не совершил, — показатель взрослости?!

Она тоже поднялась. Теперь мы стояли почти вплотную друг к другу. Даже на каблуках она оказалась почти на голову ниже меня.

— Я хочу сказать, что сейчас твоя дорожка впервые пошла в горку. И сколько бы ты ни говорил о своей непричастности… Ты же всё-таки согласился на эту работу? Не так ли?

— Вот уж не думал, что заслужу твою похвалу тем, что разрушил твои же собственные отношения… Пусть даже косвенно…

— Ромку? Ему давно следовало… Маменькин сыночек. Ты думаешь, если бы он не был сыном Ольги, он смог бы хоть что-нибудь? Да он бы даже институт не окончил!

В памяти возник образ Яры, которая осматривала пьяного Ромку на Дьяковском кладбище. Как она одёрнула меня… Выговорила за мою шутку… Сочувствие к абсолютно постороннему человеку. Просто потому, что он — человек, потому что попал в беду…

— И тебе его не жалко? — какое-то чувство, напоминающее полёт возникло вдруг и вырвалось из меня наружу. Вдохновение? Может ли вдохновение быть таким?

— А почему я должна его жалеть? Я его что, пить насильно заставляла?

— Зачем? Просто, по-человечески…

— Мишка! — она, кажется, засмеялась, но как-то без улыбки. — Очнись! Ты где живёшь? На какой планете?! Мальчик сам себе выкопал ямку и сам же в неё свалился. Не свалился бы сейчас — через год, через два. Это было неизбежно!

Мы по-прежнему стояли лицом к лицу. Неожиданно она положила руку мне на плечо. Я вздрогнул.

— Миш… — Алла заговорила тише, низким, ласковым голосом, глядя прямо мне в глаза. — Брось ты всю эту ерунду! Ты же знаешь, ты мне всегда нравился… Ромка… Это было… Ну, пусть это была моя ошибка…

— Ты знаешь, как на Руси в языческие времена поступала жена, когда умирал муж? Читала Ибн Фадлана?

— Причём здесь это?

— Она, Аллочка, закалывалась на его могиле.

— Ты что, злишься из-за Ромки?

— Жена закалывалась кинжалом на могиле мужа, понимаешь?

— Да что ты, ей богу, про каменный век мне тут рассказываешь! Я, по-твоему, должна была пойти вместе с Ромкой, напиться, что ли?

— Как минимум — могла бы узнать, что у него случилось.

— Так я и без этого знаю.

— Месяц спустя? Что вдруг?

Тут она опять расхохоталась без улыбки.

— Слушай, ты его защищаешь, что ли? Этого слюнтяя?

— Защищаю? Мало того! Вчера вечером я по просьбе Ольги обшарил всё Коломенское, чтобы найти его… И нашёл.

— Погоди… Ольга сказала, он сам домой явился…

— Да он вообще ходить не мог! Это я его привёз, — я чуть было не ляпнул «мы», но на всякий случай, во избежание лишних расспросов, воздержался.

На кухне собирались сумерки. Алла молча смотрела на меня, словно пытаясь на глаз оценить степень моей безнадёжности. Внезапно со двора послышались протяжные звуки: сигналила какая-то машина. Я непроизвольно повернулся к окну. Вслед за сигналами послышалась громкая ругань… Чёрт! Да ведь это я! В смысле — моя машина. То есть, я же машину криво припарковал! Думал, переставлю — и забыл! Там сейчас этот джип, небось, вне себя!

Я бросился в прихожую.

— Миш! Миша! — Алла кинулась следом, но я — прямо в тапочках — уже бежал по лестнице — Ты куда! Ми-ша!

— Я сейчас! — крикнул я с третьего этажа.

— Идиот! — донеслось сверху.

Когда я, минут через десять, вернулся домой, дверь была открыта настежь. Аллы в квартире не было. На зеркале в ванной красовалось: «Идиот!». Помадой, естественно.

* * *

Сражение с принтером я проиграл. После того, как я дважды распечатал для правки черновики, он решил, что его миссия выполнена, и сдох. Запасных картриджей у меня не было. А сдавать тексты в электронном виде, как предложил Владимир Леонидович… Придётся завтра с самого утра катиться на почту или в интернет-кафе. Сегодня уже поздновато. Почему всё и всегда валится на голову в самый последний момент?

Отсутствие в доме сменных картриджей красноречиво объяснял небольшой том, переплетённый в когда-то тиснёную кожу. От времени кожа стёрлась, из-под неё кое-где проглядывало дерево. Вид у книжицы был высшей степени затрапезный. И тем не менее — «Житие, чудеса и службы отца нашего святителя Николая, Мир Ликийских чудотворца». 1642 год.

Наверное, Алла где-то права: я живу не по средствам. На те деньги, что я отдал за эту книжку, можно спокойно прожить целый месяц. Или хотя бы новые тарелки купить и картриджи и что-нибудь еще… Зачем мне новые тарелки, когда есть старые? Пока на штанах не протёрлись дыры — их можно носить. Да и после этого — тоже. Благо, драные джинсы нынче в моде.

Но если всё-таки она права? Положим, я могу неделями жить на одних макаронах. Выкраивать средства исключительно на бензин. И то лишь потому, что машине нельзя объяснить: нужно поджаться, деньги в конце месяца будут, а какой-нибудь «Служебник» 1603 года уже никогда больше не появится… Я-то могу…

А если — Яра? Если вдруг мы с Ярославой… Неужели всё будет так же, как было с Аллой? Или хуже?

Я взглянул на «Житие». Больше месяца назад я был на развале в последний раз. Неужели я действительно «повзрослел», как это назвала Алла?

Однако Яре, насколько я понял, всё равно, как обставлена кухня, и есть ли в доме кондиционер. В отличие от Аллы, ей интересно копаться в старинных книгах. Правда, она в них ничего не понимает… Пусть, это — дело наживное.

Я вспомнил, как сегодня она удивилась, услышав моё приглашение пообедать в городе. Обрадовалась и удивилась… То, что для одной — стиль жизни, для другой — роскошь, которая, если её будет слишком много, быстро надоест. Мы с Ярой никогда не говорили об этом, но мне кажется, спроси я у неё…

Мне вдруг стало противно, что я сравниваю их — Яру и Аллу. Не на выставке же я и не на смотринах! Как вообще можно сравнивать людей?! Какой смысл сравнивать нефрит и яшму? Дело только в том, который из камней тебе самому нравится больше…

И чувство, будто я, сравнивая их, замарал Яру…

Яра… Оказывается, всё это время я прислушивался, ожидая услышать шаги на лестнице или звук открывающейся двери. Даже если бы это была не Яра, а старуха…

Неожиданное соображение захватило вдруг меня: а если Яра считает, что из-за этой её старухи я не захочу быть с ней? Тогда её исчезновение — вполне объяснимо! Допустим, она решила, что за обедом я скажу ей: «Девочка, ты прекрасна, спору нет. Но портить и усложнять свою жизнь я не намерен». В конце концов, она же не настолько хорошо меня знает …И старуха… Если… Если для нее она единственный родственник, близкий человек, особенно дорогой после смерти родителей?

Готов ли я к такой жизни, где каждый день меня будет поливать грязью эта старая ведьма? Ведь она уже высказала своё мнение обо мне и Яре…

Потекли картины. Ночь, мы с Ярой в моей квартире… и тут — звонок в дверь, поток брани. Или — мы выводим старушку погулять во дворе, а она — шипит и плюётся в мою сторону, изрыгая ветхозаветные проклятия.

Хватит! Клизмы, утки и уколы… Это всё, конечно, очень мило, но надо и честь знать! Кто скажет, что она способна отколоть, когда у неё обострение? Думаю, даже Яра не всегда догадывается. Иначе бы утром… Есть же соответствующие клиники. И не только государственные… Есть и нормальные частные заведения, где к больным относятся как к людям. Разумеется, я могу себе представить, во что обойдётся поселить туда этого божьего одуванчика: возможно, придётся действительно поджаться и выкраивать на бензин… В крайнем случае — можно будет продать что-то из моей библиотеки.

Но всё же, это — возможно! И потом, сама старуха, поняв, что Ярослава её не бросает… Любовью ко мне она воспылает навряд ли, но…

* * *

Я позвонил в Ярину дверь. Тишина.

В голове прокручивались несколько фраз, которыми я надеялся объяснить… Ещё один звонок. Долгий. И опять — тишина. Куда же она пропала? Где они обе? Почему-то представилась старуха, несущаяся вскачь по тёмной осенней улице, полы её плаща развеваются и хлопают. А следом бежит Ярослава…

Доброта тоже должна иметь границы! Нельзя губить свою жизнь ради чужой… Особенно — если в этом нет необходимости. Мы не на войне, чтобы падать грудью на пулемёты. Да и на войне… Зачем переть на танк в штыковую, когда есть гранаты? Это не подвиг. Это уже глупость. Другое дело — если гранат нет. Или — есть, но ты о них не знаешь…

За дверью — тишина. Ярочка…