22. Берта
Пола разбудили голоса кузнеца и Доктора. Солнце всё еще стояло высоко. Казалось, нападение на реке произошло минут пятнадцать назад. Бок болел настырно — внутри то дергало, то сверлило. Мальчик заворочался чем привлек внимание старика:
— Нет-нет-нет! Давай-ка ты не будешь возиться. Сейчас вот, подожди…
Полу пришлось еще раз выпить огненного бальзама. Вскоре после «взрыва» в желудке в боку перестало дергать, а голове образовалась спокойная и даже какая-то философская безучастность.
Викул, пока старик занимался раненым, взвешивал в руках топор и оглядывал края оврага в поисках сосенки помоложе. Шимма и Анит сидели шагах в шести от Пола, все еще закутанные в одеяла, и о чем-то шептались.
Хтоний потрогал лоб мальчика, убедился, что жара нет, покивал и вернулся к Викулу. Тот выставил вперед огромный, закаленный в жаре кузницы палец и продолжил:
— …значит, чего? Сделаем волокушу. Вниз положу сосновых веток — свяжем этак… веером. Ну, вот так, — кузнец изобразил, — А сверху одеяла. Получается, головой — туда, ногами — сюда. Я впрягусь и пойдем потихоньку. Если там яма или что — ну перенесем…
Доктор открыл было рот, чтобы согласиться, но тут между ним и кузнецом выросла откуда не возьмись разъяренная Шимма. Повязка с ее головы слетела, голубые волосы растрепались и упали на глаза. Девочка пихнула Викула обеими руками в огромную грудь и крикнула:
— Не дам его волочь, как падаль!
Ошеломленный кузнец даже отступил. Шимма снова бросилась на него и опять пихнула:
— Ты!.. Викулище!.. Не понимаешь ничего!!
— Да что такое-то?! — огромный детина даже не пытался защититься от девочки, которая принялась бить его в грудь маленькими кулачками и всхлипывать.
— Не дам!.. Думайте, как сделать… Вы умные вон все!
Шимма в последний раз слабо толкнула Викула и разрыдалась.
Пол не понимал, кто орет, почему орет — ему снова ужасно захотелось спать, и он с готовностью провалился в гостеприимную темноту. И поэтому не видел, как Доктор Хтоний осторожно взял плачущую девочку за плечи и прижал к себе, повторяя «Hosh, maidan, diaar… Hosh…», а сам кивком головы подозвал Анит.
Они снова усадили Шимму и закутали ее в одеяла. Доктор дал ей маленький глоточек своего жгучего эликсира и оставил на попечение дочери кузнеца. Они с Викулом отошли от девушек подальше и присели.
— Чего это она? — стараясь говорить тихо, проворчал кузнец, — Думать-то надо, как его тащить. Нас поди ловят… На руках я, допустим, пронесу… ну часа три-четыре. А потом что?
— Возможно и не ловят, — задумчиво ответил старик, — Что нас все это время вели — это понятно. Жаль, Анит «не видела», она бы заметила… И вот я думаю, что на реке-то они случайно это всё устроили. Кто-то сдурил, нарушил приказ или что там у них…
Сейчас-то девочка «видит» — я заметил на плоту. Иначе она против Шиммы не устояла бы…
Он скупо улыбнулся, помолчал и продолжил:
— Конечно, оставаться тут долго мы не можем. Но вот что я полагаю… Я эти места худо-бедно знаю. Попробую достать хоть осла, что ли. А вы сидите тихо, костра не разжигайте, сушитесь так. Если я вдруг не вернусь, то запоминай: ночуете и утром отправляетесь в сторону Акраима. Думаю, не потеряешься.
Когда доберетесь, там спрашивай, где живет господин ювелир Симон да Гэ. Ему скажешь, что вы от господина Хофмаана, что он сам скоро будет, а вас просил устроить на первое время.
— Кто это — Хофмаан?
— Да я это! Так или иначе я тоже приду к да Гэ. Поэтому ждите. Барыши старайтесь беречь и по городу не шляться. Что касается Пола, волокуша — это выход. Шимма поостынет, да и Анит ей, я думаю, объяснит. Но в город входить нужно так, чтобы мальчик был на ногах. Поэтому особо не торопитесь. Нужно, чтобы он оклемался… Пойдем, оставлю тебе мазь и бальзам.
Перевязку делайте каждое утро, а вечером проверяйте — не подтекает ли. Если будет жар, давай бальзама четыре глотка, но всего — не больше двенадцати в сутки. А так — два глотка, по два раза в день…
Друзья встали и направились к сваленным в кучу вещам. Кузнец принял снадобья, рассовал по карманам. Доктор в двух словах рассказал девочкам то же, что и Викулу, умолчав о лишь о волокуше и о том, что может не вернуться. Затем проверил, хорошо ли висит сумка на животе, пристроил на спину шерстяную скатку, со спрятанным в ней мечом, раскурил трубочку и, не прощаясь, пошел под дну оврага — под уклон.
Когда воздух немного посерел, и сумерки изготовились затенить лес, в овраге спали уже двое — Шимму сморило через час после ухода Доктора.
Викул уже два раза поднимался наверх и высматривал, не появится ли худая фигура старика среди деревьев? Его снедало беспокойство. Он спускался в овраг и бормотал себе под нос, что не стоило отпускать Хтония, что демон бы с ним — с ослом, что дошли бы и так, и что как оно там обернется — в проклятущем Акраиме — вовсе неясно, и что бывал-то он в столице всего раза три и никого в городе толком не знает.
Кузнец то принимался перекладывать вещи в мешках, то подкрадывался к спящему Полу и всматривался в его лицо, то заглядывал в свои колоссальные сапоги и убеждался, что они еще мокрые.
Наконец, спокойно сидевшая все это время Анит, сказала:
— Пап, он придет. Я знаю.
— Ты-то знаешь, а я-то вот думаю, что он старый все-таки. Он же демон знает — какой старый! Ну как он отобьется, если что? Если кого много? Один, да еще старик…
— Пап, он придет, не волнуйся ты Ворона ради! И он не такой старик, как все другие.
— А какой?
— Он очень не такой. Совсем по-другому видится, чем все. Ты знаешь, что до него дотронуться нельзя?
Кузнец непонимающе уставился на дочь:
— Как это нельзя? Да мы с ним на руках боролись… Здоровый, кстати, хоть и худой, как палка…
— Не так дотронуться, а как бы умом. Я вот тебя вижу с закрытыми глазами, и даже когда сплю. И довольно далеко — где ты находишься, и какое у тебя настроение. Шимму вижу, соседей, тетю Митру, да всех. А вот Доктора почти совсем не вижу, даже когда он рядом стоит. Как будто он… сон какой-то. Откроешь глаза — вот он, а закроешь — его нет. Только вроде как ветерок на этом месте дует — отдельно от всего остального воздуха…
Я думаю, ему вряд ли кто может навредить. Поэтому не мучь себя, пожалуйста, он придет. Подождем еще.
Викул сделал вид, что успокоился. Сел посвободнее, достал из кармана кожаный шнурок и стал плести из него замысловатый ремешок. Сидели в молчании.
Наконец за поворотом оврага с сухим треском хрустнула ветка. Кузнец подобрался, неслышно взял в руку топор, встал и осторожно двинулся в ту сторону, откуда донесся звук. Но вскоре облегченно выдохнул — показался Хтоний, ведущий в поводу старую, но упитанную кобылу. Она была под седлом — латаным и сильно побитым, однако когда-то явно считавшимся щегольским и даже роскошным. Через седло были перекинуты связанные вместе внушительные мешки. Сбоку был приторочен еще один, на вид не тяжелый.
Доктор и лошадь подошли ближе. Серое, как мышь, животное потянулось мордой к Викулу, втянуло ноздрями воздух и вдруг фыркнуло. Шимма проснулась, села и с удивлением уставилась на кобылу.
Старик оглядел спутников, скользнул взглядом по спящему мальчику и, улыбаясь, заявил:
— Познакомьтесь, это Берта. Она очень добрая и глупая. Хлопнешь ее — мол, иди. Она и идет. Дернешь — «стой». Она и стоит. Сунешь сена — ест. Ну разве не прелесть? Вот на ней Пол завтра и поедет.
Девочки принялись разглядывать лошадь и гладить ее. Кузнец только показал Хтонию большой палец и одобрительно покивал головой.
— Я там прикупил чего поесть. Давайте разберем, а то я думаю, что вы голодные, — старик показал Викулу на мешки, тот снял их с седла и пристроил к другим вещам.
Через десять минут лошадь была крепко привязана к огромным узловатым корням сосны, которые торчали из склона оврага на высоте человеческого роста. Недалеко от спящего Пола расстелили грубую, но чистую скатерть. На ней лежали два каравая свежайшего хлеба, вареные яйца, соленые огурцы, какая-то вкусно пахнущая копченым рыба, внушительный кусок вяленого окорока, засахаренные яблоки, зеленый лук и пучки травы «кислинки». Доктор Хтоний увенчал все это великолепие туеском с селеникой и большущей флягой с холодным тинманом. А затем достал из глубин мешка и, подмигнув Викулу, поставил на угол скатерти мощную старинную бутыль в лыковой оплетке, горлышко которой было заткнуто деревянной пробкой и для верности замотано тряпицей.
— Неужто эль? — изумился кузнец.
— Он самый, — улыбнулся старик, — И причем очень неплохой.
— Ну ты волшебник!
— Я же говорил — места немного знакомые. И барыши тут, оказывается, в большом ходу… Ну, давайте потихоньку будить Пола. Ему больше всех надо бы подкрепиться.
Сэр Пол Иванчиков вкушал холодный ужин, словно патриций, лежа. И ел он ужасно много. Разбуженный Доктором и поначалу изрядно удивленный тем, что откуда ни возьмись в их компании появилась лошадь, Пол довольно быстро про нее забыл, потому что увидел горы еды и почувствовал зверский голод.
Все с удовольствием смотрели, как он ест, и заботливо подкладывали ему лучшие куски, не забывая впрочем и о себе. Наконец Хтоний и Викул раскупорили бутыль с элем и, к смущению Пола, поставили также и перед ним полнехонькую оловянную кружку.
— Ранка может от этого немного покровить, но пользы будет все равно больше, чем вреда. Да и перевяжем тебя так и так перед сном — заявил Доктор.
Пол, конечно, пробовал один раз пиво — как раз на последней новогодней дискотеке, куда несколько бутылок пронесли одноклассники. Но оно ему не понравилось — было неприятно горькое и теплое. Поэтому из кружки он отхлебнул с опаской. Оказалось, что местный эль — это нечто другое. Он был светлый, прохладный, пах, как целый букет сушеных трав и приятно щекотал десны. Горчинка тоже была — но такая деликатная, что не перебивала основной, немного хлебный вкус.
— А вот рыбки! — посоветовал кузнец и угостил Пола полоской копченого леща.
Анит и Шимма тоже уплетали за обе щеки, но больше налегали на окорок, ягоды, яблоки и тинман.
— А Берта-то! — вспомнил вдруг Доктор, — я же и сена купил. Душистое — сам бы ел! Трава-то тут так себе…
Он ненадолго покинул спутников, выдал кобыле ее ужин и вернулся к своему элю.
Кузнец уже вовсю развлекал Пола:
— …знавал тоже одного раненого, звать — Конопец. Щуплый такой мужичонка, но неуемный — спасу нет. Один раз пристал: «пошли на сома». Он его, говорит, две недели сторожил да и выследил. Я ему толкую, что ни копыта, ни хвоста в этих его сомах не смыслю. А он мне: «А и не надо. Ты, главное, здоровый — поможешь вытащить». Сом, мол, старый, матерый — просто так не возьмешь.
Ну, пошли. Дело было на Стрелковых… Конопец там всем уже надоел со своим сомом, ну а я только приехал — с инструментом, с подковами. Вот он меня и схомутал.
Пошли, значит. Утро раннее, прохладно, и спать охота. Повел он меня куда-то к берегу. Высматривал, высматривал какие-то коряги. Вдруг говорит: «Здесь он, зараза! Проснулся уже, наверно». И давай чего-то там мотать, мастерить. «На донку», говорит, будем брать. Ну, я не вникаю особо. В общем, закинул он свою приманку, навесил леску на рогатину с колокольчиком, а мне, значит, конец на руку накрутил и говорит, мол, жди. Как, говорит, крикну — тяни, только не дергай. Ну, жду.
Долго сидели. И тут он такой: «Смотри — водит. Водит, зверь!» Колокольчик тоже так — «звяк», тихонько. Потом еще раз — «звяк». Гляжу и правда — леска в воде ходит туда-сюда. Конопец шипит мне: «Я его сейчас возьму потихоньку и потяну, а ты готовсь». И давай он леску-то на себя тащить и наматывать на что-то. Я сзади стою — готовлюсь.
Ну и засмотрелся. Как эта леска у меня с руки сползла — ума не приложу. Он как заорет «Давай!» Я тащу, а лески-то и нет… И тут его ка-а-к дернет! Гляжу — летит наш Конопец башкой вперед прямо в реку. Я только и успел цапнуть его за ноги, да неудачно. Смотрю — он уже в воде, а у меня в руках одни только штаны.
Думаю, всё — половили. Надо вытаскивать мужика и домой идти… Но плохо я того Конопца знал. Слышу — орет он самые распоследние слова, а сам, видать, вцепился в леску, и его по воде-то и ворочает, и крутит!
Ну, я полез было за ним… Только в воду вошел, стал примериваться, как бы его половчее ухватить — тут сом поднялся… И, скажу вам, видал я раз рыбу — у Головы на дне рождения… аж не поверил. Лежала такая тварь на блюде — с мою ногу. Так вот эта рыба по сравнению с тем сомом — карась.
Вынырнула этакая харя, — Викул показал руками, какая именно была «харя», — а потом опять занырнула, но спину и хвост показала. Сом этот был больше самого Конопца, ей-Ворону! Помню, подумал, что утопит мужика. Кричу ему: «отпусти!» Какое там!
И начали они хороводиться — то сом всплывет, то Конопец. Я его дурака пытаюсь хоть за что, хоть за волосы поймать. Но никак — брызги, ряска, не видно ни демона, кто где. Хватаю, в общем, впустую. Тут слышу — со спины кричат. Обернулся — оказывается охотники набежали. На шум, наверное. «Чего там?» — вопят.
Ну, я Конопца-то ловлю, а сам тоже кричу — сом, мол, зверюга страшная. А вода бурлит, я уж совсем ничего не вижу. Слышу крик: «Отойди!» Плюнул — отошел. Гляжу, один с луком прибежал. Есть там такой — здорово по пушному зверьку промышляет. «Давай», — говорит, — «из лука его!» Я отвечаю в том смысле, что пока он будет целиться, Конопец потонет. А он говорит: «Не боись!» И выцеливает, значит, уже сома.
А там, в воде — демон те что! Конопец хрипит, когда выныривает, но держит. То рыбина мелькнет, то опять он. Тут слышу сбоку «Вот он!» и «дзынь» — тетива…
Тут все и кончилось. Смотрю, выходит из воды Конопец. Само собой — без штанов. Руки в крови, все ладони леской порезал. И костерит нас на чем свет стоит. Мы не поймем, чего он так разоряется. А он как на берег-то вышел, мы глядим — якорный корень! У Конопца из задней части стрела торчит!..
Шимма фыркнула то ли весело, то ли смущенно. А Полу, который под кузнецовы россказни незаметно для себя осушил всю кружку эля целиком, стало до неприличия смешно. От сдерживаемого смеха стало больно, он сдавленно хохотнул и схватился за бок.
— А сом что? — добродушно усмехаясь, спросил Доктор.
— А ушел сом! Конопец от неожиданности леску упустил… Он нам весь оставшийся день житья не давал. Стрела-то неглубоко вошла, вода притормозила. Вытащили легко, обработали. Раненый, значит, того — давай лечиться. И налечился так, что начал уже заявлять, что это мы нарочно ему, Конопцу, такой всесветный позор устроили. К ночи еле угомонился…
Они потом этого сома все-таки взяли — где-то через месяц. Конопец, говорят, ни спать, ни есть не мог — все выслеживал. Ходил злющий, глаза огнем горят! А когда выследил — так целую банду на того сома снарядил.
— Моби Дик! — захихикал Пол, — не могу!
— Так, юноша! — вдруг прервал веселье Доктор, — вот тебе смеяться совсем не надо.
Он пару раз легонько хлопнул в ладоши и заявил:
— Перевязка! А то скоро стемнеет… Девочки, соберите, пожалуйста, что осталось из еды — завтра пригодится.
Приготовив лекарства и осмотрев оставшиеся от первой перевязки полосы рубашечной ткани, старик попросил девушек временно удалиться. Те с готовностью ушли вниз по оврагу — за поворот.
Хтоний сказал Викулу:
— Попробуй поставить его на ноги и проводить шагов за двадцать хотя бы.
Кузнец понял, подошел к Полу и сказал:
— Ты это, парень… Думаю, прогуляться тебе нужно. Давай помогу.
Мальчик покраснел, но помощь с благодарностью принял.
Когда вернулись к лежанке, у Доктора уже все было готово к перевязке. Рана Пола ему снова понравилась, о чем старик не преминул сообщить. Вскоре Пола снова уложили, укутали, дали огненного бальзама и наказали отдыхать.
Кузнец и врачеватель сели недалеко от Берты. Хтоний раскурил трубочку и начал пускать двойные и тройные кольца. Викул, поглядывая на лошадь, спросил:
— Где ты ее взял-то?
— Купил у старосты в одной деревне вместе с седлом. Но пока нашел… Крестьяне эти!.. С ума сойти. От столицы каких-то двести-триста лиг, и такая глухомань! По лесу — скособоченные хутора, землянки. Народ еле считать умеет. Разговаривают через пень-колоду. Идолы у них какие-то…
Сначала грабить меня собрались. Я сказал, что прокляну, — Доктор усмехнулся, — Так в ноги попадали…
Стал спрашивать — осла ли, лошадь. Барыши показал. Ну, это дело они сразу признали и началось! Сначала продавали мне овцу, потом потащили на какую-то заимку и там стали всучивать двух собак — «на лисицу», говорят, «на зайца — лучше нет!» А собаки — в парше, битые-перебитые…
Я говорю — в деревню ведите. Привели еще на один хутор, большой. Он, видать, для них — деревня. А тамошний хозяин давай мне за два барыша девчонку продавать — лет пятнадцать ей. «Девка, господин хороший — огонь!» — говорит, — «Постель греет, что твоя печка!» А сама худая, в рванье, зубы черные. И вроде как не в себе…
Опять сказал, что прокляну их всех — вместе со скотиною и с идолами. Наконец вывели к деревне…
Старик попыхтел трубкой и печально поведал:
— Знаешь, Викул, иногда имею я недостойную мысль… о частичном уничтожении малых сих. Вот как при гангрене конечность отрезают, чтобы главное спасти — человека… Но знаю, что мысль эта — от слабости. Только от слабости ума…
Сколько лет я голову ломаю — можно ли хоть как-то эту жуть поправить? А вижу только одну безнадежность. Думается мне, что как оно было, так и будет вовеки: сверху — чистые упыри, снизу — дикость, посередине — пошлость. И не мне этот порядок менять. Потому что и сам я… казнить хочу. Справедливость утверждать. Законы насаждать. Знания вбивать — хоть батогами.
Значит и сам я… упырь.
Старик прерывисто вздохнул.
— Добрый ты, — снисходительно прогудел кузнец, — Я бы вот в Тёсе пару-тройку голов проломил с моим удовольствием. В назидание… Какой ты, Ворона ради, упырь? Ты комара-то прибить жалеешь!..
Слабость ума… Мне б такую, знаешь, «слабость ума» — я бы уже давно самолет построил.
— И улетел бы отсюда к демоновой бабушке? — улыбнулся Доктор.
— А и улетел бы. Мир-то большой, оказывается! Слыхал, Пол чего рассказывает?.. Я верю. Вот каждому слову верю. Не такой он, чтобы заливать — парень правильный. Умный… Я думал раньше, что один ты у нас голова. Ну и господин Бонк немного. А больше и нет настоящих людей в Миру. Либо дети еще, либо так — дрянь… А тут парнишка этот. Ведь столько знает — я диву даюсь! И объяснить умеет. Откуда — в таком-то возрасте?..
А видал, как под стрелу-то он прыгнул? — Викул поежился, — Это не каждый, знаешь, такое…
Они помолчали. Потом Хтоний стал выколачивать пепел из трубки:
— Ладно. Спать пора. Вон девочки возвращаются…
— Как сторожить будем?
— А никак. Наш сторож — это твоя дочка. Она даже грызунов чувствует за сто шагов, не то что — человека. И когда спит — тоже чувствует…
Пол на этот раз засыпал трудно. Вроде телу и хотелось спать, но не получалось из-за какого-то беспричинного возбуждения. Мысли скакали с одного предмета на другой, ни одна не додумывалась до конца. «Это эль, наверное», — решил Пол и посчитал, что не стоит нарочно пытаться уснуть, а надо думать уж, что думается.
Он вспоминал прошедший день и не верил, что участвовал во всех его событиях. Однако тупая боль в боку была свидетелем — участвовал. «Этого же всего просто не может быть! Я ночую в овраге. Из меня сегодня вынули стрелу. Мы идем в столицу Вороновой Земли. Rav'nland лежит между Красными Зубами и Алтанскими степями. Здесь не знают пороха. Доктор у них — чернокнижник и чародей. Деньги только что появились…
Я словно в романе или фильме. Может быть, это действительно затянувшаяся галлюцинация… Может быть, даже предсмертная…»
Полу стало жутко, но тут он услышал над ухом шепот Шиммы, которая неизвестно когда оказалась рядом:
— Ты как? Больно тебе?
— Да нет, если не шевелиться, то почти не больно, — прошептал он в ответ.
— А ты и не шевелись. Завтра на Берте поедешь, как король! Это Доктор ее достал. А я знала… Он, знаешь, какой? Всегда найдет, как выкрутиться!
— Я заметил…
— Ну ладно, я пойду. Хотела навестить… Спокойной ночи!
Пол вдруг почувствовал горячее дыхание у своего лица, на него пахнуло селеникой и чем-то неуловимо нежным, девичьим. А потом Шимма поцеловала его в щеку, и это длилось долго — целую секунду. Затем девочка исчезла в темноте, словно ее и не было.
Кровь бросилась Полу в лицо, и он порадовался, что ночь и что его никто не видит. Сердце заколотилось и закололо в боку. Ему внезапно захотелось заплакать, как в детстве — от огромности и непонятности всего с ним происходящего, но он сдержался и постарался выровнять дыхание.
Он старался думать: «Вот я дышу… вдыхаю… выдыхаю… вдыхаю…» Это оказалось на удивление нетрудным — вникать в то, как дышишь, и больше ничего не вспоминать, ни над чем не ломать голову и даже почти ничего не чувствовать.
Когда над лесом на небо выкатилась растущая, красноватая луна, все беглецы, устроившиеся на ночлег в овраге, уже спали.