Каждый день, направляясь за хлебом, Симона проходит мимо книжного магазина. Иногда заглядывает, иногда просто смотрит книги, выставленные в витрине. Ей хорошо знакома эта лавка. Запах старых полок из навощенного дерева и классическая музыка ее успокаивают. Ликование в голосе Марселя, когда он говорит о своей последней находке как об изумительного вкуса конфете, которую только что отведал, очаровывает.

Первую в ее жизни книгу ей подарила учительница в школе, это были «Проделки Софи». Деревенская девчонка, любящая читать, – такую редко встретишь. Родители бы ее не поняли. И она пряталась ночью в постели с фонариком. С тех пор так и осталась у нее привычка читать под одеялом.

Сегодня она пришла за подарком для Королевы. Биография Нуриева, может быть, или история русского балета… что-нибудь, что могло бы ей понравиться. Но начинает она с чтения карточек Марселя «читать непременно». Удовольствия ради, он так хорошо пишет. Всегда хочется купить сразу десяток. Она, однако, не поддается искушению.

Одно название привлекает ее взгляд в секции изобразительных искусств. Это каталог выставки «Мужское / Мужское» в музее Орсе. История мужского ню в искусстве с 1800 года до наших дней. Она проводит рукой по шершавой обложке, открывает том, ощущает пальцами бархатистость внутренних страниц, где выставлены тела, в цвете и черно-белые. Игра света и теней подчеркивает выпуклости и впадины. Кончики ее пальцев скользят по гармоничным изгибам, задерживаются на узловатых мускулах.

Как давно она не прикасалась к нагому мужчине? Последним был Карлос, учитель сальсы, десять лет назад, и это было в темноте. А тут – этот мужчина. Томный, расслабленный, дарящий себя ласке ее взгляда. Бесконечно длинная спина, округлые плечи, гладкая, нежная кожа. Симона водит пальцами по странице, по контурам тела, обводит кружком пупок.

Ей хотелось бы вылепить мужчину из мягкой глины, вымесить, как она месит тесто для хлеба. Придать ему форму своими руками, создать по своему вкусу. Она бы вылепила его лежащим, руки под головой, перевернула бы, наметила ямку на пояснице, подчеркнула изгиб ноги, выпуклое бедро, сформовала бугры ягодиц, великолепный рельеф полового органа.

Она косится на Марселя – тот погружен в чтение старой энциклопедии, очочки в стальной оправе сдвинуты на кончик носа, – потом снова смотрит на обнаженного мужчину в альбоме: человеческое тело, выступающее из холодного мрамора.

Ей вдруг представляется, будто он спит. И она там, на картинке, с ним. Ее присутствие будит его. Неподвижный мужчина поворачивает голову. Медленно-медленно. Видит ее, жестом приглашает лечь. Она ложится рядом. Их ноги переплетаются. Он протягивает руку. Ласкает ее грудь.

Резко захлопнув книгу, она отходит к секции садоводства, роется на полках, что-то листает не глядя, возвращается к изобразительному искусству и снова открывает книгу. Мраморный мужчина здесь. Не двинулся с места. Он ждет ее.

Его половой орган, напряженный, живой, исполненный желания, словно трепещет.

У Симоны вырывается долгий безмолвный крик.

Она выходит из магазина, не попрощавшись, забывает купить хлеб, встречает прогуливающихся людей, проходит мимо скобяной лавки братьев Леруа, не отвечая на их приветствие, уверенная, что произошедшее в книжном магазине пылающими буквами написано на ее лице. Как только она войдет в калитку дома, ее поймает с поличным на вожделении, чувственности, запретном удовольствии одна из «поставивших крест». А они – что они делают со своим желанием? Симона чувствует себя виноватой. Ей необходимо спрятаться, прийти в себя, забыть эту минутную слабость, остаться верной своему слову. Нет! Это было восхитительно, ей хочется еще. И не с фотографией. «Кто отведал сладкого, горького не захочет».