На тот момент, когда я познакомился с Джорджо Мородером в отеле «Сент-Моритц», мы уже сотрудничали, но он об этом еще не знал. Я выпустил во Франции сравнительно успешный альбом одной американской певицы, который он выпустил в соответствии с новым, крайне настоятельным предложением директора «Дженерал Мьюзик» Жака Арнуля, в рамках которого мне уже пришлось иметь дело с Риккардо Коччанте и саундтреком Эннио Морриконе к фильму «Меня зовут Никто». Альбом, который я выпустил, назывался «The Hostage» и из-за мрачных текстов не пользовался популярностью у большинства британских радиостанций. Что же до самой певицы, то это была крупная женщина, в прошлом модель, откуда-то из Африки. Ее звали Донна Саммер, и мир пока что смутно догадывался о ее существовании.

Благодаря такому сотрудничеству и одинаково хорошим навыкам катания на лыжах мы с Джорджо очень сдружились за время, проведенное в швейцарских горах. Джорджо был человеком приятным, и в его компании можно было отдохнуть в прямом смысле этого слова, в отличие от людей, в обществе которых я обычно пребывал. Он был уравновешенным человеком, который не пытался еженощно загубить себя всеми возможными способами. А когда все свое время проводишь в компании неугомонных рокеров, в образе жизни такого человека начинаешь видеть что-то умиротворяющее, словно возвращаешься к цивилизации после увлекательного путешествия в последние круги ада.

Встреча с Джорджо была вдвойне удачной, потому что на тех каникулах судьба как раз вынудила меня вести относительно благоразумный образ жизни. Судьба или, если быть точным, отсутствие познаний о растворимости кокаина. Я боялся, что швейцарские таможенники найдут в кармане мой скромный пакетик, и решил засунуть его в ботинок. Поначалу идея казалась мне гениальной, но очень скоро несколько мгновений эйфории, насыпанные в тот пакетик, потонули в потоотделении моих пяток.

Это событие меня обескуражило, ведь незадолго до этого я открыл новые достоинства окаянного белого порошка. На горнолыжном курорте Аворья мы с приятелями каждый вечер устраивали соревнования по игре в нарды. Я все время выигрывал и в какой-то момент начал задаваться вопросом о причинах моего успеха, в итоге определив, что именно та маленькая белая дорожка, которую я себе позволял после ужина, проясняла мой разум. Я ни в коем случае не превозношу этот пагубный наркотик, но надо признать, он является мощнейшим интеллектуальным стимулятором. До определенного момента… А затем и разум, и все остальное уходит в пятки.

В любом случае, я еще не перешел черту разумного потребления наркотика и без проблем мог обойтись без кокаина несколько дней. Я радостно предавался отдыху в компании того снежка, что лежал на лыжных трассах, а Джорджо, кажется, вполне удовлетворяли даже мои не подстегнутые кокаином интеллектуальные способности.

Дела у Джорджо шли в гору, но он еще был далек от того статуса легенды, который обретет позднее. Он выпустил несколько хитов как певец, например «Looky Looky» и «Son Of My Father», но этот успех нельзя было назвать ранним, потому что в то время Джорджо было уже 35 лет. В этом возрасте исполнители, конечно, еще не выходили на пенсию, но и премию молодого дарования года получить уже не имели шансов. Если вы хотите, чтобы в этом возрасте вас считали молодым, идите в министры или церковнослужители, а в музыке ваш срок годности выходит гораздо раньше. Возможно, именно из-за понимания, что время не ждет и что его вокальные способности ограниченны, Джорджо стал все больше времени уделять продюсерской деятельности и сочинительству. Отличная идея с его стороны, и я в самом скором времени получил тому убедительнейшее подтверждение.

Осенью Джорджо приехал ко мне в Париж с сопродюсером Питом Беллотом и привез новый плод сотрудничества с Донной Саммер, одну из тех песен, после которых все сомнения улетучиваются. С первого же прослушивания я понял, что ко мне в руки попало нечто невероятное, не похожее ни на что ранее мной услышанное. Да, мы прощупывали мир музыки диско, подписав альбом «Brazil» группы The Ritchie Family, и понимали, что у данного направления появляется все больше поклонников, но то, что мне привез Джорджо, переносило в совершенно другое измерение.

Это были шестнадцать минут музыкального и не только экстаза. Под звуки мгновенно застревающего в голове назойливого грува Донна зачаровывала слушателя, вновь и вновь повторяя фразу — название песни, словно сирена, завлекающая Одиссея и его команду. Затем она добивала аудиторию несколькими оргазмическими стонами и вскриками. Фильм «Я тебя люблю… Я тебя тоже нет» Сержа Генсбура с Джейн Биркин вдруг показался мне чрезвычайно пресным. Композиция называется «Love To Love You Baby», и, несомненно, это самая сексуальная из когда-либо выпущенных песен.

А также одна из самых длинных. Как-то раз на вечеринке президент лейбла «Касабланка» Нил Богарт дал послушать друзьям тогда еще заготовку этой песни. Восхищенные услышанным, они просили поставить ее снова и снова, и в конце концов Нил, уставший перематывать пленку, попросил Джорджо сделать версию подлиннее. Так что песня в ее финальном варианте появилась благодаря человеческой лени.

Такова история возникновения этой нескончаемой чувственной одиссеи, чьи звуки будут разжигать страсть на танцполах по всему миру. А в США они уже ее разжигали. С этого момента дискотеки начали оказывать на цифры продаж не меньшее влияние, чем радиостанции, и это была еще одна причина, по которой я не мог упустить такую песню.

Однако Джорджо не был дураком и прекрасно понимал, что держит в руках сокровище. Он был человеком слова, в чем я впоследствии убеждался не раз, но также он был дальновидным бизнесменом, который умел отстаивать свои интересы. И в этом был тысячу раз прав.

Вот только за свое детище он требовал невероятно много. Прекрасный торговец, Джорджо как бы по секрету сообщил мне, что аналогичные переговоры с лейблом «Каррьер», специализировавшемся на хитах, у которых не было будущего, продвигались крайне успешно. Хитрый ход, и он сработал. Я чуть с катушек не слетел от одной мысли о том, что альбом может достаться кому-то другому, так что предложил Джорджо встретиться на следующий день и продолжить разговор.

На всякого мудреца, как говорится, довольно простоты. Взволнованный новостью о переговорах Джорджо с «Каррьер», я решил непременно все разузнать и придумал для этого дьявольски хитрый план. Вечером за мной заехала Нану, чтобы вместе поужинать, и я попросил ее позвонить Жану-Марку Белю, директору международного отдела «Каррьер». «Позвони Жану-Марку и поздравь его, — произнес я. — А когда он спросит, по какому случаю, скажи, что ты слышала о его сделке с Джорджо и о том, что он подписал Донну Саммер». Нану выполнила все, как я просил, и оказалось, что ни о какой договоренности речи пока не шло. Какие-то контакты были, но Жан-Марк еще даже не рассказывал о них Клоду Каррьеру. В их организации ничего не делалось без одобрения босса, и если тот еще не был в курсе, то я мог со спокойной душой приступать к ужину. Хорошая попытка, Джорджо, но и мы не лыком шиты.

Уверенный в успехе, я подошел к следующему разговору с полным спокойствием и сделал Джорджо очень щедрое предложение, настояв на том, чтобы он принял решение как можно быстрее: приближались рождественские праздники, и было бы хорошо, если бы альбом вышел раньше. Мы скрепили договоренность рукопожатием, и тем же вечером Джорджо зашел поставить подпись под предварительным соглашением.

Для меня это было большим облегчением, да и Джорджо мог быть вполне доволен. «Love To Love You Baby» стала всемирным хитом, и мы оба очень много выиграли. Мы все так же могли позволить себе каникулы в «Сент-Моритце» или где-нибудь еще и продолжали надеяться на новые полезные знакомства.

Если вспоминать о подобных знакомствах, то с Донной я впервые встретился несколько месяцев спустя. Мы выпустили альбом, он отлично продавался, и было решено организовать в честь Донны вечеринку в Валь д’Изере, куда пригласили и ее. Она оказалась девушкой очень милой и простой в общении. Эта дама без запросов очень развеселила нас, заказав не что-нибудь, а стакан кока-колы, как и полагается прилежному отпрыску американского рынка. По неизвестной причине официант посчитал необходимым наполнить ее стакан до краев. Один из коллег Донны, заметив эту оплошность, бросился к столику, но она остановила его, наклонилась над стаканом и, словно маленький ребенок, всосала часть напитка губами. Девушка явно была не из капризных! Да, она еще не стала суперзвездой и только набирала популярность, но знавал я и куда менее значимых личностей, которые на ее месте непременно потребовали бы извинений от директора заведения. И кстати, слава и лесть, с которыми она позже столкнулась, никак не повлияли на ее дружелюбный характер, а это признак великих людей.

Через несколько месяцев «Love To Love You Baby» стала тем, чего мы и ожидали, — гимном направления диско, которое все увереннее шло по миру и увлекало за собой всю музыкальную индустрию. Даже The Rolling Stones попробовали себя в новом направлении и выпустили песню «Miss You». Так же поступили The Bee Gees и певица Шейла. Теперь на танцплощадках всего мира люди отрывались не только под «прямую бочку». Все пластинки с пометкой «диско» разлетались в мгновение ока, даже если это было так себе диско, а видит бог, такого было немало!

С нашей стороны было бы большой ошибкой не обуздать эту волшебную прибыльную волну, и мы не отказали себе в таком удовольствии. Мы даже разработали специальный стикер, который лепили на пластинки, чтобы диджеи легче находили свой продукт. Наклейка получилась очень уродливой, но невероятно эффективной.

Небольшая поездка на моем «Хонда Голдвинг» с Робертой Келли, Жаном-Франсуа Фаваром и Бенуа Готье, 1976 г.

Что же до Джорджо, то он не собирался почивать на лаврах. В конце концов, он стоял у истоков всеобщего помешательства на диско и имел полное право продолжать извлекать из этого выгоду. Своим примером он доказывал, что в мире есть артисты креативные, полные новаторских идей, да еще и умеющие считать деньги.

Сначала он представил нам свою новую находку — Роберту Келли. Ее пластинка «Trouble Maker» также будет пользоваться большим успехом, и за нее Роберта даже получит золотой диск. Ее приезд в Париж также оставил у меня очень приятные воспоминания. Мы сфотографировали ее с Жаном-Франсуа и Бенуа, сидящими на моем красивом мотоцикле «Голдвинг Хонда». У Джорджо определенно был нюх на столь талантливых и в то же время приятных в общении исполнительниц.

Донна тоже не сидела сложа руки и выпустила альбом «Four Seasons Of Love», который был чуть слабее предыдущего, но оно и понятно, учитывая короткий временной промежуток между двумя пластинками. Даже Джорджо не мог ежесекундно выдавать шедевры, однако он наконец-то достиг успеха в своей сольной карьере, выпустив кавер на песню «Could It Be Magic» Барри Манилоу.

И чтобы закончить этот плодотворный 1976 год на мажорной ноте Джорджо вновь примерил на себя роль вокалиста. Сам себе не поможешь — никто не поможет, подумал он и решил записать свой собственный хит. Как и для Донны, себе он выбрал кавер на же существующую песню. Возможно, это было признаком того, что вдохновение начинало иссякать. Выбор Джорджо пал на «Nights In White Satin», которой в свое время прославились Moody Blues. В диско-аранжировке, все как полагается.

Вручение золотого диска в клубе «Элизе Матиньон». Бенуа Готье, Пит Беллот, Бернар де Боссон, Донна Саммер, Джорджо Мородер и я, Париж, 1977 г.

Как известно, прибыль не бывает маленькой, так что Джорджо решил прибегнуть к небольшой хитрости, чтобы урвать себе долю авторских прав на песню. Он разделил ее на три части, первая и последняя из которых были кавером на «Nights In White Satin», а в середине звучала пятиминутная инструментальная партия, которую Джорджо сочинил вместе с Питом Беллотом и назвал «In the Middle of the Knight». Теперь треть авторских прав принадлежала ему, а композиция носила название «Knights In White Satin».

Не факт, что Джастин Хейуорд, автор оригинальной версии, одобрил такой поступок, но и отплевываться от денег, которые принес этот кавер, он не стал. Как и я, ведь диск имел бешеный успех. Джорджо, истинный царь Мидас своего времени, обращал в золото все, к чему прикасался. И это было только начало!

Клуб «Элизе Матиньон». Пит Беллот, Бернар де Боссон, Донна Саммер, Джорджо и я, Париж, 1977 г.

Когда мы с ним встретились в начале 1977 года, поводов для праздника было гораздо больше. Точнее, их было так много, что мы с Джорджо и Донной запланировали провести в Париже целых три дня. Кульминацией празднеств стал роскошный ужин в одном из самых модных мест Парижа — клубе «Элизе Матиньон». Отличная возможность увидеть, как Донна пьет что-то, кроме кока-колы, а Джорджо расслабляется. Оказывается, он был человеком, а не машиной! Вечер был полон разнообразных возлияний, о чем явно свидетельствуют фотографии с церемонии вручения золотого диска, хотя извращенностями Led Zeppelin здесь и не пахло. Это была простая, веселая, воистину заслуженная пьянка!

И даже после такого отклонения от своего традиционно аскетичного образа жизни Джорджо тут же вернулся к работе. Последние альбомы истекшего года обуславливали его желание воспользоваться актуальными тенденциями без привлечения дорогостоящих исполнителей. Впрочем, Джорджо был далеко не только бизнесменом и доказал это, достигнув новых высот.

Весной 1977 года он готовил для нас две новые бомбы. Две пластинки, благодаря которым он навсегда вошел в историю как один из величайших новаторов в музыке своего времени. Готовившиеся тогда к выпуску песни впоследствии оказали беспрецедентное влияние на следующие сорок лет музыки.

Во-первых, вышел новый альбом Донны Саммер. Как в спорте победивший состав не меняют, так и здесь Донна стала ключевой фигурой в музыке, «Первой леди любви», как ее теперь называли, и неоспоримой королевой мира диско. И новая песня, которую для нее написал Джорджо, картины точно не портила. Если композицией «Love to Love You Baby» она всех нас отправила в нокаут, то новая «I Feel Love» просто добивала уже лежачих.

Во-вторых, Джорджо изобрел секвенсор, который я бы назвал не инструментом, а скорее компьютерной программой, позволявшей записывать отрезки музыки и проигрывать их неограниченное число раз. Своего рода правнук шарманки и предок используемых ныне в студиях программно-аппаратных комплексов. Песня «I Feel Love» как раз изобиловала этими повторениями синтезаторских аккордов, придававшими звучанию доселе не слыханную форму.

Мелодия была великолепна, а голос Донны, как всегда, очаровывал. Джорджо преподнес нам шедевр современности.

Стоит ли уточнять, что с точки зрения шкурного меркантилизма речь шла об очередном золотом диске. В который уже раз Джорджо доказывал всем, что изобретательность и коммерческий успех могут идти рука об руку.

Что касается изобретательности, то в своем новом сольном альбоме он пошел еще дальше. Альбом «From Here To Eternity» стал краеугольным камнем для будущих поколений любителей электроники, а в то время совершил настоящую революцию.

Суть революции заключалась во фразе, значившейся на обложке альбома: «Во время записи использовалась только электронная клавиатура». За тридцать лет до того, как к этому пришел весь мир, Джорджо уже было достаточно своей электроники. Вокодер, секвенсор, синтезатор… Этот альбом стал предвестником новой музыкальной эпохи.

Музыкальное направление, которое называют «французским хаусом», во многом появилось именно благодаря этому альбому, ставшему своего рода его Ветхим Заветом и сделавшего Джорджо духовным отцом таких групп, как Air, The Prodigy и Daft Punk. Все они были ему благодарны, а сорок лет спустя Daft Punk даже посвятили Джорджо одну из песен своего альбома «Random Access Memories» — «Giorgio by Moroder». Их альбом, представляющий собой наследие первопроходца Джорджо, стал триумфом планетарного масштаба. Лишь немецкий коллектив Kraftwerk мог бы заявить, что оказал на наше музыкальное будущее столь же большое влияние.

Естественно, инновации Джорджо приводили его современников в недоумение. В этом он вполне мог соперничать с Жан-Мишелем Жарром и Серроном, который, кстати, был подписан нашим «УЭА». Его нашел Бернар, известный своим пристрастием ко всему новому. От творчества Серрона у меня сводило зубы, но первое время я мог с этим смириться. Серрон был отличным продюсером и еще лучшим бизнесменом, в этом ему не откажешь. С момента продюсирования своего собственного хита «Love In C Minor» дела у его компании шли в гору. Он также обладал талантом оказываться в окружении выдающихся людей, например, водил знакомство с продюсером из Египта Алеком Костандиносом и Аленом Висняком, который участвовал в работе над композицией Серрона «Supernature». Вот только талантом отдавать людям должное он не обладал, но нельзя же быть хорошим во всем.

Он все время находился в поиске и благодаря своему чутью всегда обращал внимание на лучшее из того, что его окружало. Послушав «Supernature», можно было смело утверждать, что недавние нововведения Джорджо от него не ускользнули. Впрочем, я ни в коем случае его не осуждаю. Любому артисту присуще вдохновляться творчеством других, и Серрон впитывал как губка, которую можно было бы упрекнуть только в том, что очень уж неохотно она отдавала впитанное. Но это наверняка можно объяснить логикой эгоцентризма, преобладающего в тщетных попытках создать нечто легендарное.

Фото из журнала «Show», 1977 г.

Двумя годами позже Джорджо сделал мне последний подарок для «УЭА», так как скоро наши с лейблом дороги расходились. Этот подарок не был концом пути ни для него, ни для меня, совсем наоборот. Просто он стал последним подвигом под славным флагом лейбла «УЭА».

Спродюсировав новый альбом группы Sparks, Джорджо предложил мне продавать его во Франции. Самое меньшее, что можно сказать, — это что мне никогда еще не приходилось жалеть о сотрудничестве с Джорджо, и на этот раз я согласился, не раздумывая.

Sparks представляла собой самую английскую из всех калифорнийских групп, потому что хоть она и появилась в Пасифик-Палисейдс, излюбленном месте серферов в Лос-Анджелесе, работала группа в Англии. В 1974 году они стали набирать популярность, выпустив песню «This Town Ain’t Big Enough For Both Of Us», но на этом успехи закончились, и музыканты решили доверить свою судьбу волшебнику Джорджо.

В группу входили два брата — Рон и Рассел Мэйлы. Рассел был вокалистом и обладал абсолютно несдержанным характером, но все внимание притягивал Рон. Довольно странный парень… Было в его внешности что-то сумасшедшее и смутно тревожащее. Лицо как у куницы с бешеными глазами, взгляд чокнутого, с которым не хотелось бы пересечься ночью в темной подворотне. Рону, несомненно, казалось, что всего этого мало для полноценного образа, так что в довесок он отрастил себе усы как у Гитлера, да и чувство юмора у него было соответствующее: не поддающееся определению и временами вызывающее беспокойство.

Впрочем, внешность грызуна-нациста не мешала ему быть музыкальным мозгом группы. Идея связаться с Джорджо оказалась крайне удачной, и результат их сотрудничества, альбом «Number 1 In Heaven», стал абсолютным успехом.

Для всех нас, Джорджо, Рассела, Рона и для меня этот альбом стал первым этапом долгого пути. И даже мой близящийся уход из «УЭА» не разделил нас.

Поначалу продажи альбома «Number 1 In Heaven» держались в секрете. Возможно, это было связано с моим скорым уходом из «УЭА», но со временем не осталось сомнений, что альбом стал культовым и вошел в историю. В конце концов, Джорджо всегда побеждает.