Как уже не раз отмечалось в этой книге, взаимоотношения Нобунага со столичной политической верхушкой в значительной степени зависели от его успехов или неудач на полях сражений. Неудивительно, поэтому, что после падения Исияма Хонгандзи его отношения с императорским двором получили новое развитие. Военные провалы Нобунага в период с 1576 по 1579 год, скорее, усилили, чем уменьшили политическое влияние императорского двора. Двор с готовностью позволил себя использовать для создания в глазах общества иллюзии восстановления мира и спокойствия в государстве, в то время как на самом деле Нобунага был вынужден держать оборону в борьбе со своими противниками, объединившимися во вторую коалицию. Разумеется, что за свою готовность и сговорчивость императорский двор получал соответствующее денежное и прочее вознаграждение. Отказ Нобунага от придворной должности не возымел никаких последствий. В это время он находился не в том положении, чтобы принуждать двор принимать те или иные решения или напрямую отказываться от его предложений, как это было в 1574 и 1575 годах.

Нобунага смог восстановить свое прежнее влияние при дворе только тогда, когда в начале 1580 года военное положение изменилось в его пользу. Он ввел в игру императорский двор, позволив ему выступить посредником при переговорах о мире со слабеющим противником, чтобы создать впечатление императорского одобрения его жестоких мер. Одним из любимых приемов Нобунага, опробованных еще в 1575 году, было заставлять придворных ожидать аудиенции у него или отсылать назад, не приняв даже их подарков. В качестве «извинения» в таких случаях говорилось, что господин «отдыхает» или «пьет чай». Отличительной чертой его взаимоотношений с придворными было то, что, обычно, он с ними все-таки встречался, но после того, как те прождали его день-другой. Именно в такой высокомерно-детской, но весьма эффективной манере Нобунага все чаще общался со знатными посетителями, начиная с конца 1579 года.

Однако при дворе существовала небольшая группа лиц, имевших в это время практически прямой доступ к Нобунага. По его собственным словам, это были «придворные, с радостью принимавшие поддержку Нобунага». Безусловным лидером этой группы являлся Коноэ Сакихиса, человек, положение которого позволяет правильно понять взаимоотношения Нобунага с придворной знатью в последние годы жизни. Для заключения мира с Хонгандзи Нобунага использовал Сакихиса — бывшего императорского канцлера — в большей степени, чем весь императорский двор. В период после покорения Хонгандзи вплоть до инцидента Хоннодзи Сакихиса по-прежнему оставался главным проводником политики Нобунага при дворе. Не прошло и нескольких недель после сдачи Хонгандзи, как Нобунага обратил внимание Сакихиса на остров Кюсю, где Нобунага хотел посодействовать заключению мира между кланами Отомо и Симадзу. «Как я уже не раз говорил вам прежде, — формулировал Нобунага новое задание для Сакихиса, — я убежден, что война между Отомо и Симадзу совершенно не в наших интересах. Лучше было бы, если бы они заключили мир. В следующем году я начну кампанию по усмирению Мори, теперь вот пала Одзака. Придет время, и обе стороны [Отомо и Симадзу] должны будут приложить все силы и проявить свою преданность государству (тэнка)». Кроме того, Нобунага написал послание с призывом к миру одному из действующих лиц — Симадзу Ёсихиса (1533–1611). У Сакихиса установились великолепные отношения с Симадзу, он даже как-то гостил у него в начале 1570-х годов. В конце концов, Сакихиса не удалось уговорить враждующие стороны помириться, но сам факт такой попытки свидетельствует том, что для достижения своих целей Нобунага опирался на представителей традиционных центров власти. Таких людей Нобунага тщательно выбирал и покровительствовал им. В то же время периодически Нобунага в гораздо больших масштабах использовал авторитет императорского двора как традиционного источника силы и легитимности в Японии. Ничто не иллюстрирует это так ярко, как парад в Киото 1581 года.

 

Парад в Киото

К 1581 году режим Нобунага утвердился практически по всей Японии. Войска под командованием Хидэёси покорили провинцию Тадзима на западе Японии (ныне — северо-западная часть префектуры Хёго) и углублялись в провинции Инаба, Хоки, Бидзэ и Мимасака (ныне — префектуры Тоттори и Окаяма). Сибата Кацуиэ в 1580 году, наконец, покорил провинции Kaгa и Ното в области Хокурику, следующей его задачей было отобрать у Уэсуги Кагэкацу провинцию Эттю. Усиливалось давление и в Канто: Токугава Иэясу, союзник Нобунага, медленно, но верно наступал на аванпосты Такэда Кацуёри в провинции Тотоми. За исключением короткой инспекционной поездки в провинцию Ига (ныне — западная часть префектуры Миэ), которую в 1581 году взял под контроль второй сын Нобунага, Нобукацу, внимание Нобунага ограничивалось теперь провинциями Ямасиро и Оми. Лично он не участвовал ни в одном из сражений этого года. Он отложил на год запланированную кампанию против Мори, решив вместо этого направить все силы на укрепление своей власти в Центральной Японии. Как и прежде, одним из методов этой политики являлись пышные церемонии. Размах замысла Нобунага на этот раз оказался просто невероятным, он поразил всех современников, как японцев, так и иностранцев. Военный парад в честь победы над Хонгандзи был проведен в Киото в марте 1581 года и стал, несомненно, церемониальной вершиной всей жизни Нобунага. Особенный интерес вызывает то, насколько умело в ходе великолепного шествия по столичным улицам он использовал авторитет императорского двора.

26 февраля 1581 года Нобунага объявил во всех своих владениях, что всем его подчиненным надлежит прибыть в Киото в парадном облачении, поскольку он отдал приказ Акэти Мицухидэ организовать в столице военный парад. Незадолго до того Нобунага проверил организаторские способности Акэти Мицухидэ, попросив его устроить общую репетицию в Адзути. В награду за «великолепную организацию» репетиции Нобунага поручил именно Мицухидэ проведение парада в Киото. Инициатива парада исходила исключительно от самого Нобунага, но он очень хотел, чтобы все выглядело как государственная церемония. Так, Нобунага ясно довел до сведения Мицухидэ, что в число участников парада следует включить «знать, которая пользуется поддержкой Нобунага». Целью Нобунага было «произвести сенсацию во всех более чем шестидесяти провинций [Японии]». Маловероятно, что парад был, как утверждают некоторые исследователи, проведен для того, чтобы принудить к покорности императорский двор.

Парад в Киото стал олицетворением вершины могущества всего режима Нобунага, поскольку не только члены его клана и вассалы прошествовали в полном боевом облачении. Это позволено было сделать Ксжоэ Сакихиса, Огимати Суэхидэ (1548–1612), Карасумару Мицуи Обу (1549–1611), Хино Тэрусукэ и Такакура Нагатака (1560–1607), а также членам семей, имевших тесные связи с сёгунатом Мурбмати, таких как Хосокава, Иссики, Исэ и Огасавара. Есть основания полагать, что перечисленные выше люди ни в малейшей степени не противились такой возможности. Синтоистского священнослужителя и политика Ёсида Канэми не пригласили; с плохо скрываемой злобой и разочарованием он отмечает в своем дневнике: «А я не должен участвовать»?

Место проведения парада было выбрано поблизости от императорского двора. Нобунага остановился на площадке «к востоку от императорского дворца в Верхнем Киото», простиравшейся с севера на юг почти на километр. Вдоль центральной ее оси выставили столбы и возвели ограду. Сразу же за стенами императорского дворца, неподалеку от Восточных ворот, по приказу Нобунага соорудили временный дворец, с которого император в окружении аристократии мог любоваться величественным зрелищем парада. Среди зрителей были и иезуиты Валиньяно, Фройс и Мехиа, а также несколько их японских собратьев. Естественно, что они также получили приглашение от Нобунага. Несомненно, что все действо предназначалось для того, чтобы явить и иностранцам, и японцам силу и могущество Нобунага.

Парад стал событием невиданного в Киото размаха. По словам Луиса Фройса, 1 апреля 1581 года в полном облачении проскакали или промаршировали около 130 000 человек. Парад продолжался с утра до «почти четырех пополудни», в нем приняли участие войска практически всех полководцев Нобунага, включая его сыновей с их «провинциальными отрядами». Кацуиэ, например, прибыл в Киото из провинции Этидзэн с «10 000 воинов и 10 000 слуг». Естественно, организация такого парада потребовала огромных расходов. Нобунага приказал вассалам потратить на облачение как минимум 1500 крузадо, а Кацуиэ, чтобы выглядеть подобающим образом, потратил 50 000 золотых монет.

Родственники, полководцы и вассалы Нобунага выезжали на место проведения парада в строго предписанном порядке. Не удивительно, что Фройс использовал слово «турнир» для того, чтобы донести до европейского читателя суть происходящего. Во всем происходящем не было ничего особенного, «просто каждый показывал изысканность и пышность своих одежд, лошадей и рассалов», но если говорить о масштабе действия, то парад в Киотб стал «самым впечатляющим, роскошным и дорогим из всех подобных церемоний, устроенных Нобунага за все годы». Понятно, что центральное место надлежало занять самому Нобунага: «Блеск его одеяний и украшений, сверкавших, как солнце, лишь добавлял великолепия всему турниру». Фройс аккуратно отражает в своих записях мотивы Нобунага: «Нобунага, устроив этот парад, хотел, чтобы его имя и слава гремели во всех уголках мира». Присутствие иезуитов добавляло происходящему особую необычность. Паланкин из ярко-красного бархата, подарок Нобунага от Валиньяно, во время парада несли перед Нобунага четверо человек. В середине праздника Нобунага сошел с коня для того, чтобы занять место в паланкине. [Он сделал это], чтобы подчеркнуть, насколько его статус отличается от остальных».

Фройс без труда разглядел истинные мотивы проведения парада в Киото. Он также отмечает, что событие это стало главной темой городских сплетен на много дней вперед, на основании чего мы можем заключить, что Нобунага удалось выполнить поставленную задачу. Японские источники в полной мере подтверждают, что парад привлек большое количество зевак. Так, например, множество людей прибыло в Киото из Нара. Когда они вернулись, «они не находили слов». Наш главный японский источник, Ота Гюити, посвящает большую часть своего описания рассказу об одеяниях Нобунага, его семьи и полководцев, а в заключение говорит:

Никогда не происходило ничего подобного, чтобы все [участники] были великолепными всадниками и одеты столь изысканно, не только в нашей империи, но и в любой другой стране. Этот парад был несравненным, и толпы зрителей, как высокого, так и низкого ранга, до конца своих дней будут помнить о том, в какое славное время они родились, когда государство в мире, а люди ни в чем не нуждаются. Когда парад был в самом разгаре, Его величество изысканно дали знать Нобунага через двенадцать посланников, что они с огромным удовольствием наблюдают собственными глазами за столь великолепным зрелищем. В конце величие Нобунага достигало небес.

Последняя фраза Гюити абсолютно точно отражает самую суть замыслу: Нобунага снова весьма умело воспользовался присутствием императора. А двор, несомненно, понял, что Нобунага использует его. Официальные императорские источники на следующий день после парада комментируют его весьма неопределенно: «великолепный» (мигото). Тем не менее, императорский двор попытался смягчит ущерб своей репутации, попросив всего неделю спустя снова повторить парад, но уже в небольших масштабах. Повтор, по словам Гюити, также имел оглушительный успех:

По этому случаю император и все придворные слуги, дамы спальных покоев и простые придворные дамы облачились в изысканные одежды. Император с огромным удовольствием и радостью смотрел [парад]. Люди всех рангов, собравшиеся по такому случаю, складывали руки и восклицали с благоговейным трепетом: «Какие счастливые времена! Благодаря могуществу Нобунага мы можем увидеть блеск Его Небесного величества, господина десяти тысяч колесниц».

Вторым шагом, предпринятым императорским двором в этом своеобразном «контрнаступлении», призванным продемонстрировать, что и он имеет власть над Нобунага, стало предложение ему должности Левого министра (садайдзин). 12 апреля, ровно через одиннадцать дней после парада, соответствующее предложение передали Нобунага, расположившемуся в храме Хоннодзи в Киото, две придворные дамы. Нобунага, представляется, был застигнут врасплох, Его отъезд намечался на этот же день, но он перенес его на следующий, что происходило очень редко. А официальный ответ Нобунага привел двор в изумление. Он примет предложение, но только после того, как он «организует» (мосисата) отречение ныне царствующего императора Огимати и воцарение его преемника, наследного принца Санэхито. «Хороший результат», — такова была первая реакция придворных. Тем не менее, вскоре император и его советники поняли, что если они согласятся с предложением Нобунага, они вновь отдадут политическую инициативу в его руки. Поэтому двор решил потянуть время. 14 апреля Накаяма Тикацуна (1544–1598), Минасэ Канэнари (1514–1602) и другие ведущие представители придворной аристократии собрались на срочную встречу в «Нижнем дворце» наследного принца Санэхито для обсуждения «отречения Его величества». Однако они не смогли принять решения, и данный вопрос продолжал занимать двор в течение почти целого месяца. В конечно счете выход из тупика был найден. «Так как нынешний год — кондзин [действие инь и ян, при которых действия императора запрещены], — гласило решение двора, — отречение Его величества будет отложено». Что означало перенесение на более поздний срок и назначение на пост самого Нобунага.

Нобунага отошел от всех государственных дел до конца 1581 года. Он организовал в Адзути турниры по сумо к проводил время на охоте. Никаких сведений о контактах Нобунага и императорского двора в период с апреля 1581 года по февраль 1582 года у нас нет. На время он ограничился общением с сыновьями, своими полководцами и северными даймё. Он также принимал в своем замке в Адзути и развлекал высокопоставленных зарубежных гостей. Одним из них был инспектор иезуитской миссии в Азии Алессандро Валиньяно. Кроме того, Нобунага готовился к новому расширению границ своих владений. На 1582 год он наметил борьбу с Такэда на востоке Японии, Мори, на западе и Тёсогабэ, на острове Сикоку.

 

Кампания против Такэда

Кажущееся бездействие Нобунага в 1581 году на самом деле имело исключительно стратегические мотивы. Он доверил своим полководцам, в особенности Хасиба Хидэёси на западе и Токугава Иэясу на востоке, подготовить почву для того, чтобы в один прекрасный момент появиться там самому и нанести решающий удар по Мори или Такэда. В конце февраля 1581 года Нобунага писал Мидзуно Тадасигэ (1541–1600), своему доверенному лицу, отвечавшему за контакты с Токугава Иэясу: «Я сожалею, что Иэясу обеспокоен, и что его люди испытывают трудности [при осаде замка Такатэндзин в Тотоми], но в этом или следующем году я должен напасть на Суруга и Каи, и будет очень плохо для моей репутации, если я столкнусь с трудностями и вынужден буду вести длительную кампанию». Те же мотивы просматриваются и в распоряжениях, которые Нобунага отдавал Хидэёси, о чем можно судить по прочтению документа от 17 сентября, скрепленного красной печатью: «Как я уже говорил вам, я приказал Корэто [Акэти Мицухидэ] и Нагаока [Хосокава Фудзитака] быть в полной готовности. То же касается и людей в провинции Сэтцу. Они выступят по первому вашему знаку. Помните, что вы можете послать столько войск, сколько нужно, и даже отправить на поле боя меня самого. Будьте осторожны и хорошо все спланируйте». Ход событий показал, что Такэда были слабее. Поэтому Нобунага сначала обратил взор на восток.

В феврале 1582 года падение Такэда казалось неминуемым. 23-го числа Нобунага получил в Адзути известие о том, что Кисо Ёсимаса, женатый на одной из сестер Такэда Кацуёри и один из ведущих полководцев клана Такэда, изъявил верность Нобунага. Предложение Ёсимаса отправить войска в провинцию Синано (ныне — префектура Нагано) было известием, которого Нобунага давно ждал: мобилизация войск осуществлялась быстро. Нобунага разработал план нападения в течение нескольких дней. Он предусматривал нанесение не менее пяти скоординированных ударов по территории Такэда, которая тогда включала провинции Синано, Каи, Кодзукэ и (частично) Суруга. Токугава Иэясу должен был напасть с юга (из провинции Суруга), Ходзё Удзимаса — с востока (из Канто), Канамори Нагатика — с северо-запада (из провинции Хида), а Нобунага и Нобутада должны были атаковать двумя волнами с запада (из провинции Мино). Не прошло и недели, как Нобунага издал приказ о выступлении тем своим войскам, которые еще не находились в Восточной Японии. Этот документ великолепно отражает масштаб военной кампании против Такэда:

1. Что касается кампании Нобунага, Цуцуи [Дзюнкэй] поведет войска из Ямато; он должен подготовиться к этому заданию. Тем не менее, он должен оставить небольшой отряд связных с Коя. Они должны охранять дорогу на Ёсино.

2. Уполномоченные из Кавати должны расположить свои войска против Эбосигата, Коя и Сайка.

3. Все силы из провинции Идзуми направить против провинции Кии.

4. Миёси Ямасиро но Ками [Ясунага] должен напасть на Сикоку.

5. Пока [Икэда] Сёсабуро [Цунэоки], отец, остается в провинции Сэтцу, двое его сыновей должны со своими войсками присоединиться к кампании.

6. Накагава Сэбёэ но Дзё [Киёхидэ] должен присоединиться к кампании.

7. [Сиокава] из Тада должен присоединиться.

8. Отряд из верхней части провинции Ямасиро должен быть готов выступить в любое время.

9. Токитиро [Хидэёси] должен расположить своих людей по всей Тюгоку.

10. Корэто Хюга но Ками [Акэти Мицухидэ] должен подготовиться к походу.

Поскольку кампания будет долгой, надлежит взять с собой небольшое количество людей и убедиться, что вы сможете обеспечить их провиантом в походе. Помните: дисциплина и решимость увеличивают нашу численность.

Документ показывает, что, привлекая для участия в походе массу людей, Нобунага не забывал принять меры для прикрытия их с тыла во время кампании на востоке. В то время как Хидэёси должен был держать под контролем ситуацию на западе Хонсю, значительные силы Нобунага отправил и в провинцию Кии для того, чтобы следить за монастырем Коясан.

Два вопроса беспокоили Нобунага более всего в первые недели кампании, когда он еще находился в Адзути: импульсивность его сына Нобутада и длинные пути снабжения, которые следовало создать при углублении во вражеские земли. Нобунага с помощью гонцов поддерживал постоянный контакт с двумя офицерами, Такигава Кадзумасу и Кавадзири Хидэтака, отправленных в помощь Нобутада. И снова Нобунага возвращался к этому вопросу: «Так как Дзё но Сукэ [Нобутада] еще очень молод, он явно склоняется к тому, чтобы действовать независимо и прославиться в этой кампании. Я убежден, что он удивит вас». Нобунага предупреждает, что безрассудство Нобутада может привести к недооценке противника: «Как бы ни был слаб враг, никогда не смотри на него свысока». А вот что говорит Нобунага о второй проблеме, растягивании линий снабжения: «Если не защищать оставшиеся позади дороги, носильщики и прочие не будут чувствовать себя в безопасности в ходе кампании», поэтому вдоль основных транспортных артерий армии следует сооружать временные крепости. «Кроме того, — напоминает Нобунага своим офицерам, — если в работе будут участвовать все, строительство не составит труда». И это были не просто советы. «Вы должны продумывать каждый шаг, — сообщал Нобунага Кадзумасу, — ибо если вы будете наступать слишком поспешно или допустите хотя бы малейшую ошибку, то, даже если вам будет суждено выжить, вам никогда не будет позволено предстать предо мной». Требования Нобунага к дисциплине своих подчиненных с течением времени только ужесточались.

Наступление, возглавляемое сыном Нобунага Нобутада, развивалось успешно: сопротивления практически не было, поскольку военная организация Такэда распалась, и происходило массовое дезертирство вассалов. Клан Такэда, так долго гордившийся своими рыцарскими традициями, оказался настолько слабым, что рухнул от первого толчка. Через три недели после вторжения на территорию Такэда войск Нобутада Нобунага сам выступил из Адзути в провинции Каи и Синано. «На самом деле, — рассуждал он, находясь в пути, — мне нет никакого смысла участвовать в этой кампании. Но я давно хотел увидеть Канто, и сейчас представилась хорошая возможность. Что касается Сиро [Такэда Кацуёри], то он утратил славу предков». Судя по тону высказывания, беспорядочное бегство Такэда не давало Нобунага ощущения реальной победы. Он очень хотел нанести смертельный удар самому Кацуёри, о чем можно судить по его словам, сказанным Кавадзири Хидэтака: «Я хочу лично прибыть с большой армией в земли Сиро. До этого момента непрерывно следите за ним и наступайте без промедления». Однако к тому времени, как на сцене появился Нобунага, Кацуёри был уже мертв несколько дней. Кампания против дома Такэда в марте-апреле 1582 года оказалась настолько успешной, что Нобунага испытывал смешанные чувства. В конечном счете, он был просто разочарован слабостью противника.

С другой стороны, Нобунага был чрезвычайно доволен действиями своего сына и даже подумывал о том, чтобы уступить ему свое место. Нобунага оставался в завоеванных провинциях в течение примерно месяца и, в связи с отсутствием крупных военных задач исключая короткие экспедиции, имел достаточно времени для отдыха и развлечений. Он посетил гору Фудзи и с триумфом вернулся в Адзути, избрав для возвращения дорогу вдоль морского побережья через провинции Суруга и Тотоми. Сразу же по возвращении из Канто Нобунага приступил к подготовке одновременного вторжения в Тюгоку и Сикоку. В этом отношении 10-й год правления под девизом Тэнсё (1582) должен был оказаться для него чрезвычайно богатым на события. Однако подготовка к новым кампаниях в конечном счете приведет к так называемому «инциденту Хоннодзи», в ходе которого Нобунага будет убит тем самым своим военачальником, которому он приказал напасть на Мори. Таким образом, то, что должно было стать звездным часом Нобунага, в действительности оказалось его последним часом.

 

Инцидент Хоннодзи

13 мая 1582 года Нобунага вернулся в Адзути из военного похода против Такэда. Последующие примерно сорок дней стали свидетелями бурной политическом и военной деятельности, которая оборвалась в храме Хоннодзи в Киото. Сразу же после возвращения из Канто Нобунага приступил к подготовке нападения на Сикоку, следующую цель своей завоевательной политики. Главнокомандующим войсками должен был стать Нобутака, третий сын Нобунага, и трофеи были поделены еще до того, как первый солдат ступил на остров Сикоку. Нобунага предполагал, что кампания на Сикоку окажется легкой прогулкой, и еще до завоевания распределил четыре провинции острова в качестве наград, «словно он был уже хозяином всей Японии». Нобунага уже пообещал провинцию Сану- ки своему сыну Нобутака, а другую провинцию, Ава, — Миёси Ясунага. «Судьбу двух оставшихся провинций», Иё и Тоса, Нобунага должен был решить «по прибытию в Авадзи». Однако в действительности все оказалось не так просто.

Императорский двор, наконец, осознал, что и он должен как-то отреагировать на военные успехи Нобунага на востоке. 17 мая 1582 года было решено отправить посланников в Адзути и предложить Нобунага наивысшие посты: дайдзё дайдзин (первый министр) и канбаку (канцлер), или сёгун. Представители двора прибыли в Адзути 25 мая, где главный из них, Кадзюдзи Харутоё, так изложил цель их визита: «Завоевание Канто стало великолепным достижением, поэтому было решено сделать [Нобунага] сёгуном». Несмотря на такое вступление, Нобунага дал им аудиенцию лишь спустя два дня, на которой стороны лишь обменялись любезностями и не обсуждали главный вопрос. Заявление Харутоё свидетельствует, что для двора предпочтительнее всего было бы назначить Нобунага сёгуном. Менее понятны мотивы, которыми руководствовался Нобунага, уклоняясь от ответа. По-видимому, он был настолько уверен в своих силах, что не видел необходимости в принятии быстрого решения. Предложение императорского двора стало вершиной его политической карьеры. И то, что он мог себе позволить с подобным безразличием воспринимать такое предложение, лишь повышало его статус. Вопрос, возникающий в связи с отказом Нобунага принять самую высокую в японской политической системе должность, заключается в том, намеревался ли он в действительности покончить с обоими источниками легитимной власти в стране: императорской и сёгунской. К сожалению, мы не можем делать какие-либо определенные выводы относительно подлинных намерений Нобунага — их он унес с собой в могилу.

После того как посланники двора отправились обратно с пустыми руками, 5 июня 1582 года в Адзути прибыли новые гости. Это были Токугава Иэясу и Анаяма Байсэцу (ум. 1582), бывший сторонник Такэда, которые прибыли, чтобы поблагодарить Нобунага за награду в виде земель, полученных после победоносной кампании на востоке. До наших дней сохранилось праздничное меню пиров, устроенных в их честь Нобунага, которые свидетельствуют о том, какую грандиозную встречу подготовил Нобунага для своих подчиненных. В меню, в частности, входило множество японских деликатесов: осьминоги, жареные морские лещи, различные супы, салаты из рыбы, карпы, суси, рис, соленые кишки аю, ушки, курица на вертеле, моллюски и прочее. Разумеется, были приготовлены и иные, не столь изысканные яства. 6 июня Нобунага и его гости пировали еще дважды, утром и вечером. Нам неизвестно, о чем они говорили, но можно быть уверенным в том, что все пребывали в приподнятом настроении, ведь в конечном счете, успешная экспедиция против Такэда являлась огромным успехом.

Однако веселью не суждено было длиться долго. По-видимому, 7 июня в Адзути прибыл гонец от Хасиба Хидэёси, полководца, возглавлявшего кампанию в Тюгоку, с просьбой о помощи. Хидэёси предупреждал о неизбежном столкновении с главными силами Мори за осажденный замок Такамацу. Мори, по-прежнему хозяйничавших в восьми провинциях Западной Японии, наконец удалось спровоцировать на битву. Поняв, что это шанс всей жизни покончить с ними одним ударом и подчинить всю западную часть острова Хонсю, Нобунага решил лично выступить против Miopn, а для начала отправил на помощь Хидэёси шестерых полководцев. Среди них был и Акэти Мицухидэ, который 7 июня был освобожден от обязанности сопровождать Иэясу и Байсэцу в Адзути и получил приказ вернуться в свой родной замок Сакамото.

Невозможно установить наверняка, в какой момент и почему Акэти Мицухидэ решил ослушаться приказа Нобунага о выступлении и вместо этого повернуть оружие против своего господина. По мнению и Луиса Фройса, и Ота Гюити — а оба они осуждали его действия, — Мицухидэ поступил так, потому что сам хотел править тэнка, государством Нобунага. Поведение Мицухидэ непосредственно перед случившимся в Хоннодзи свидетельствует, что он терзался сомнениями. 17 июня 1582 года Мицухидэ отправился в святилище на горе Атаго, где несколько раз просил божественной помощи, а затем, в обществе мастера рэнга Сатомура Дзёха, занимался стихосложением. Поэму из ста стихов, сложенных Мицухидэ и его спутниками, они преподнесли в качестве дара божеству горы Атаго. В то время «рэнга наделялись способностью побуждать богов даровать победу в битве и прочие блага, и Мицухидэ, несомненно, просил помощи в совершении убийства, которое он задумал». В период с начала эпохи Токугава и до сего дня появилось огромное множество разных теорий и предположений, пытающихся объяснить мотивы предательства Мицухидэ. Наиболее часто встречающееся объяснение заключается в том, что Нобунага неоднократно оскорблял и унижал Мицухидэ, что, в конце концов, и заставило его выступить с оружием против своего господина. Однако Такаянаги Мицутоси в своей биографии убийцы Нобунага опровергает все версии поступка Мицухидэ, объясняя его исключительно амбициями своего героя.

Выбор времени был, несомненно, обусловлен теми изменениями, которые происходили в военной и политической структуре режима Нобунага после победоносной кампании против Такэда. В июне 1582 года Нобунага, наконец, стал полновластным хозяином страны. Ему были предложены высшие должности, и если бы успехом увенчались его кампании на Сикоку и в Западной Японии, положение Нобунага становилось бы неуязвимым. Мицухидэ должен был понимать, что если он хочет сам стать властителем государства, вопрос стоял только так: сейчас или никогда. Если бы он нанес удар Нобунага годом ранее и преуспел, ему бы пришлось столкнуться с тогда еще весьма сильным фронтом против Нобунага, и не факт, что он одержал бы победу в таком противостоянии. Однако в случае успеха сейчас его единственными врагами стали бы бывшие сторонники из лагеря Ода, и с ними, Мицухидэ был уверен, он бы справился. Однако в этом, как оказалось, он и ошибался.

От горы Атаго Мицухидэ отправился в Камэяма, свою крепость в провинции Танба. Тем временем 19 июня Нобунага прибыл в Киото в сопровождении небольшого отряда и расположился в Хоннодзи, храме школы Лотоса. Нобунага намеревался провести несколько дней в столице и затем отправиться навстречу Мори на запад. Вечер 20-го числа Нобунага провел в окружении знатных придворных аристократов, всего около сорока человек. По свидетельству одного из очевидцев, причины встречи были «самые радостные». По-видимому, вопрос о назначении Нобунага на высокую должность не обсуждался. В ту же ночь в замке Камэяма Акэти Мицухидэ раскрыл своим четырем ближайшим офицерам свой план отправиться в Киото, «убить Нобунага и стать хозяином тэнка». Немного придя в себя после такого известия, они решили последовать за Мицухидэ. Около 10 часов вечера они покинули Камэяма. Воины не знали, куда они направляются: они ожидали похода на запад, в провинцию Биттю, а вовсе не в Киото, лежавший на востоке. Для предотвращения волнений и беспорядков Мицухидэ приказал своим единомышленникам сообщить подчиненным, что сперва они отправятся в Киото, где Нобунага проведет смотр войскам. Проинформировав своих командиров непосредственно перед выступлением, Мицухидэ проявил невероятную предусмотрительность. Именно об этом говорил Макиавелли: «Не позволяй заговорщикам донести на тебя, раскрывай им свои планы только когда ты готов действовать, и никак не раньше».

На рассвете 21 июня 1582 года армия Мицухидэ в количестве примерно 13 000 воинов подошла к Киото и окружила храм Хоннодзи. Поначалу Нобунага и его спутники подумали, что снаружи началась драка между простолюдинами, однако первые выстрелы из аркебуз воинов Мицухидэ вернули их на землю. Нобунага понял, что участь его решена. «Измена! — закричал он. — Кто предатель?» Его адъютант Ранмару ответил, что это, по всей видимости, Акэти Мицухидэ. К чести Нобунага, по свидетельствам очевидцев, он сражался так, как всегда требовал от своих подчиненных. Вначале он схватил лук, потом копье, но силы были слишком неравные. После короткой схватки, получив ранение в локоть, Нобунага отступил и покончил с собой в задней комнате пылающего Хоннодзи.

Следующей целью воинов Мицухидэ стал наследник Нобунага, Нобутада, находившийся в Мёкакудзи, другом храме Киото. Узнав о предательстве Мицухидэ и гибели своего отца, Нобутада решил не бежать, а ожидать атаки Мицухидэ во дворце Нидзё, резиденции наследного принца Санэхито, который был укреплен гораздо лучше, чем Мёкакудзи. Однако Нобутада и горстке его воинов не суждено было остановить намного превосходящие силы Мицухидэ. Подобно своему отцу, Нобутада не захотел, чтобы его тело попало в руки Мицухидэ после совершения сэппуку, и его останки спрятали и сожгли под верандой дворца. Если бы Нобунага стал единственной жертвой, дом Ода вполне мог оправиться от утраты под началом обученного и энергичного преемника, каким был Нобутада. С гибелью же обоих лидеров дому Ода суждено было оставаться лишь на вторых ролях в ходе будущей борьбы за объединение Японии.

Режим Нобунага развалился на части, хаос воцарился во всех его владениях от Сакай до Адзути и Гифу. Третий сын Нобунага, Нобутака, находился в порту Сакай, ожидая высадки на Сикоку, когда до него дошли вести о гибели отца и старшего брата. В результате большая часть его 14-тысячной армии дезертировала. Затем Нобутака сумел убить своего кузена Цуда (Ода) Нобудзуми, командовавшего замком Одзака, которого подозревал в заговоре вместе с Акэти Мицухидэ. И хотя Нобудзуми был невиновен, имелись основания подозревать его: много лет назад Нобунага убил его отца Нобуюки, а сам Нобудзуми был женат на дочери Акэти Мицухидэ. Тот факт, что Нобудзуми пал жертвой беспричинных обвинений, свидетельствует, что весь дом Ода пребывал в смятении. Выступив против Нобудзуми вместо того, чтобы бороться с истинным врагом, Нобутака отдал инициативу в борьбе с Мицухидэ Хасиба Хидэёси. Поэтому новым правителем тэнка стал именно Хидэёси, победивший Мицухидэ в сражении при Ямадзаки спустя одиннадцать дней после случившегося в Хоннодзи.

 

Нобунага-бог: факт или вымысел?

Заканчивая биографию нашего героя, полагаю, следует обратиться к Луису Фройсу и его письму «о смерти Нобунага», датированному 5 ноября 1582 года. За те тринадцать лет, что миновали с момента первого упоминания Фройса о Нобунага, он неоднократно и с неизменной симпатией сообщал о его карьере. Однако письмо о гибели Нобунага, которое Фройс написал Обществу Иисуса, напрочь лишено даже намека на симпатию. Свое долгое, весьма драматичное описание Фройс, для наибольшего эффекта, заключает словами, написанными не на португальском, а на латыни: «Et periit memoria eius cum sonitu, et in puncto ad infernos descendit» («Память о нем развеет ветер, и он низвергнется в ад»). Не единожды Фройс высказывается столь безапелляционно. В конце 1580-х годов, составляя вторую часть своей «Истории Японии», он выскажется в том же духе. Здесь уже нет латыни, но суть та же самая: «В течение двух часов Нобунага и Нобутада оказались погребенными в аду на вечные времена, оставив позади свои земные сокровища, удовольствия и богатства». О Нобунага, человеке, одно имя которого приводило людей в благоговейный трепет, Фройс с видимым удовлетворением писал: «не осталось ни одного волоса и ни одной кости, ничего, что бы ни возвратилось в пыль и прах». Выше мы уже говорили о том удивительном контрасте в его сообщениях о живом и мертвом Нобунага, но не давали достаточных объяснений этому. Так что же стало причиною такого внезапного поворота в отношении Фройса к Нобунага?

То, каким образом миссионер Луис Фройс рассказывает историю гибели Нобунага, заставляет нас считать, что у него были все причины радоваться смерти человека, которого прежде он не раз столь красноречиво восхвалял. По свидетельству Фройса, незадолго до смерти самомнение Нобунага достигло таких высот, что он хотел, чтобы все поклонялись ему как божественному существу. Якобы Нобунага приказывал каждый месяц в день его появления на свет почитать его в Сокэндзи, храме, построенном им на горе Адзути. Поклонявшимся обещались многочисленные награды: богатство, долголетие, здоровье и многочисленное потомство. Неверующих якобы ожидала смерть, «и в этой жизни, и в следующих». Таким образом, Нобунага «хотел, чтобы его почитали и поклонялись ему как Богу, Создателю и Спасителю мира». В этом контексте Фройс сравнивает японского военачальника и вавилонского царя, который был самим воплощением высокомерия: «В конце концов, в своем безрассудстве и дерзости Нобунага решил превзойти даже самого Навуходоносора, требуя, чтобы ему все поклонялись не как обычному смертному, но как божеству, или бессмертному владыке». Очевидно, Бог не мог стерпеть такой дерзости, поэтому всего девятнадцать дней спустя после того, как большая толпа действительно прибыла поклоняться ему по случаю дня рождения, он пал жертвой заговора.

Мнимое самообожествление Нобунага стало одним из самых известных мифов о нашем герое; и японские, и западные исследователи обосновывали свои версии того, какие цели при этом преследовал Нобунага. Все истории Японии, написанные иезуитами, начиная с Луиса Гузмана, полностью приводят эту историю. А в начале 1970-х годов Асао Наохиро, опираясь на свидетельства Фройса о самообожествлении Нобунага, теоретизировал на тему, что Нобунага достиг власти, которая по природе являлась абсолютной и религиозной. Более того, идея о том, что Нобунага занялся самообожествлением, получила широкий общественный резонанс и часто подается как непреложный факт в популярной литературе.

Однако у нас имеются веские причины подвернуть сомнению свидетельства Фройса. Во-первых, они не подкрепляются японскими источниками, в то время как остальные сведения Фройса обычно легко сопоставляются с данными японских современников. Во-вторых, его письмо от 5 ноября 1582 года в ряде пунктов расходится с его более ранними отчетами. Для начала, письмо за 1582 год адресовано Главе ордена, которому Фройс писал из Кутиноцу 31 октября 1582 года, то есть всего за 5 дней до письма, в котором содержится описание смерти Нобунага. Последняя часть письма за 1582 год, в котором обсуждаются военные события года, основана на информации, которую Фройс получил из Адзути и которая была записана 17 июня, то есть всего за четыре дня до гибели Нобунага. Таким образом, во время написания письма, датированного 31 октября, Фройс не знал о том, что Нобунага и Нобутада уже нет в живых, хотя со времени их смерти минуло уже более четырех месяцев. Фройс рассказывает, что Нобутада покорил провинции Каи и Синано и что Нобунага также отправился в восточные провинции с армией в 80 000 человек несколько недель спустя после того, как его сын начал там кампанию. После падения Такэда, пишет Фройс, в Восточной Японии сопротивление Нобунага продолжает оказывать только провинция Этиго, «но с этим также будет вскоре покончено». Также Фройс сообщает, что Нобутака с армией в 14 000 человек собирается высадиться на Сикоку. Наконец, примечательно, что в письме за 1582 год ни слова не говорится о, безусловно, главном событии года в Японии — смерти Нобунага. В высшей степени маловероятно, чтобы Фройс получил известие об этом в период с 31 октября, дня отправки ежегодного письма, по 5 ноября, когда он докладывает о случившемся в Хоннодзи. Информация о гибели Нобунага должна была распространиться по всей Японии за считаные недели, а не месяцы, и дойти даже до такого захолустья на острове Кюсю, как Кутиноцу. Однако в ежегодном письме нет ни слова о том, что случилось 21 июня, равно как и ни малейшего намека на что-либо, что могло бы свидетельствовать о попытках самообожествления Нобунага. Из чего следует заключить, что Фройс писал письмо от 5 ноября 1582 года не просто для того, чтобы сообщить о гибели Нобунага, но и для того, чтобы дать хорошо продуманное объяснение произошедшей катастрофе.

История, рассказанная Фройсом, в высшей степени маловероятна. Во-первых, явно было не в характере такого человека, как Нобунага, обещать кому-либо награды в будущей жизни за почитание его самого в жизни этой. Ведь, в конечном счете, по информации того же Фройса, да и других иезуитов, Нобунага последовательно отрицал загробную жизнь. В своем первом подробном отчете о Нобунага, датированном 1 июня 1569 года, Фройс писал: «Он открыто заявляет, что нет ни создателя мира, ни бессмертия души, ни жизни после смерти». Должны ли мы верить, что к 1582 году Нобунага кардинальным образом поменял свои взгляды? Или информация Фройса о том, что Нобунага якобы обещал щедрые награды в будущей жизни тем, кто придет поклониться ему в Сокэндзи, не соответствует действительности? В письмах иезуитов от 1580 года сообщается, что, по завершении строительства Адзути в этом году, Нобунага заявил, что каждый, кто хочет, может посетить замок. Фройс, очевидно, обладал богатым воображением и вполне возможно, что он принял приглашение посетить новый замок за приказ почитать его хозяина как божество. В 1581 году отец Лоуренсо Мехиа также написал, что «гордыню этого язычника невозможно описать словами, поскольку он почитает себя почти за божество и не считает никого равным себе». Но в данном случае мы, очевидно, имеем дело с гиперболой, риторическим приемом, который не следует воспринимать буквально.

По всей видимости, Фройс излагал события в понятиях европейской, а не японской системы представлений. В Японии вплоть до эпохи Мэйдзи вообще не существовало традиции праздновать свой день рождения. По данным Фройса получается, что днем рождения Нобунага было 2 июня 1534 года. Однако эта дата не подтверждается японскими источниками, в частности, «Токи-Сайто гунки» («Военные истории семей Токи и Сайто») и «Мино но куни сёкюки» («Собрание старых записей о провинции Мино»), в которых приводится следующая дата: 28-й день пятого месяца 3-го года правления под девизом Тэнбун (9 июля 1534 года). Кроме того, только с точки зрения христианства обожествление человека является смертным грехом, тяжким преступлением против Бога. Что касается Японии эпохи Адзути — Момояма, допускалось обожествление выдающихся людей после их смерти. Нечто подобное и произошло с двумя последователями Нобунага: Тоётоми Хидэёси и Токугава Иэясу. Таким образом, мы не располагаем никакими источниками данного или более ранних периодов, в которых бы говорилось о том, чтобы кто-либо из людей обретал божественный статус при жизни. Отсутствие таких сведений в японских источниках невольно наталкивает нас на мысль: почему же тогда сведениям Фройса о самообожествлении Нобунага доверяют ведущие японские историки, такие, как Асао Наохиро. Ведь, в конечном счете, осуждение такого человеческого греха, как высокомерие, в большей степени является отличительной чертой европейской христианской культуры, но почему же японские исследователи не указывают на очевидные изъяны в рассказе Фройса. Вместо этого, как говорит Герман Оомс, «большинство японских историков принимает на веру малейшие имеющиеся свидетельства о самообожествлении Нобунага и даже считают такое самообожествление разумным [курсив мой — Й. Ламерс] в существовавшей в то время политической реальности».

Принятие на веру современными исследователями идеи о самообожествлении Нобунага покажется еще более поразительным, если принять во внимание тот факт, что Фройсу была прекрасно известна японская традиция, в соответствии с которой люди могут наделяться божественным статусом только после смерти. Так, в своем письме из Нагасаки от 27 августа 1585 года он сообщает в Рим генералу ордена иезуитов Аквавива, что «в Японии есть два типа идолов». С одной стороны, это будды иностранного, сиамского происхождения. Японцы «просят у них прощения за грехи и спасения в будущей жизни», что, по словам Фройса, ярко контрастирует с ками, которые исконного японского происхождения:

Идолы второго типа называются ками, о которых говорят, что их столь же много, сколько песчинок в реке Ганг. Ками почитались на Японских островах еще до того, как в Японию пришли буддистские школы. Утверждают, что ками [изначально] были человеческими существами, рожденными в Японии: наследными принцами, придворными аристократами или знатными воинами. После их смерти люди наделили их божественным статусом: некоторых за их совершенство в искусствах, других — за военные подвиги, третьих — за совершенные при жизни героические и яркие свершения. Они полностью отличаются от будд, во всем, что касается культа, храмов, священнослужителей и прочего. У ками японцы просят немедленных и земных благ: здоровья, долголетия, богатства, сыновей и побед над врагами.

Среди несметного количества японских божеств, продолжает Фройс, «имеются три высших, которых почитают более всего». Это Тэнсё Дайдзин из Исэ, Касуга Даймёдзин из Ямато и Хатиман Дайбосацу из Сэтцу. Итак, если сравнить эти рассуждения Фройса о японской религии с интересующим нас вопросом — самообожествлением Нобунага, — следует указать на два момента. Во-первых, Фройс, безусловно, знал, что в Японии божественный статус люди могут получать только после смерти. Во-вторых, он понимал, что буддизм полностью соответствует духовным запросам японцев, обещая «в будущей жизни» то, что синтоизм обещал в жизни земной. В своем письме с рассказом о гибели Нобунага Фройс объединил и то, и другое, чтобы создать впечатление о «гарантиях» награды тем, кто поклонялся Нобунага. Так, по словам Фройса, Нобунага обещал выгоды «и в этой жизни, и в следующей». Если принять во внимание явное противоречие этого исконному религиозному опыту японцев, причем в его же, Фройса, изложении, следует признать подобные обещания в высшей степени маловероятными.

Итак, если описанное Фройсом обожествление Нобунага представляется весьма сомнительным, возникает неизбежный вопрос: зачем же понадобилось иезуиту выдумывать подобную историю в качестве «обоснования» внезапной гибели Нобунага? Фройс видел в этих происходящих событиях исторического значения Божью волю. Все его мировоззрение было проникнуто идеей о вмешательстве Бога, властителя судеб даже самых могущественных и знатных из людей, в свете чего смерть Нобунага виделась ничем иным, как Божественным провидением. Таким образом, Фройсу предстояло решить проблему, которую он сам же и создал. В течение четырнадцати лет он неизменно изображал Нобунага просвещенным деспотом, которого боялись все и который сам не боялся никого. Более этого, этот безжалостный правитель подавлял все независимые и воинственные проявления буддизма и благоволил христианам. Ни в одном из сообщений Фройса о Нобунага нет даже намека на мысль о том, что в стране возможна какая-либо оппозиция ему. Тем не менее, невозможное случилось, и тот, кто казался непобедимым, погиб. Вполне вероятно, что то, как умер Нобунага, заставило Фройса прибегнуть к понятию Deus ex machine, чтобы как-то объяснить происходящее европейской аудитории. Еще в апреле 1573 года Фройс писал, что Нобунага считает себя «живым божеством и буддой Японии, а не камнями и деревьями», где, согласно традиционным японским представлениям, скрывались божества. Причем Фройс выразил эту мысль очень четко, когда сравнивал ревностного буддиста Такэда Сингэн с нечестивым Нобунага. Когда, девять с половиной лет спустя после событий в храме Хоннодзи, Фройс в очередной раз докладывал в Европу, он решил преувеличить пренебрежительное отношение Нобунага к традиционным японским верованиям, объясняя его желанием Нобунага придать божественный статус самому себе, и предположил, что это и стало причиной его гибели. Безусловно, сам Фройс был убежден, что смерть Нобунага, несомненно, стала «Божественным приговором», ведь пламя поглотило все, что прославляло его при жизни: замок Адзути, дворец Нидзё и коллекцию драгоценной чайной утвари, однако все это ни в коей мере не доказывает справедливость его теории об обожествлении Нобунага.

Безусловно, Фройс оказался не единственным, кого гибель Нобунага привела в замешательство. Ота Гюити, в свою очередь, тоже решил проигнорировать некоторые выводы, напрямую вытекавшие из упомянутой им же концепции тэнто, пути Неба. В своем сочинении «Тайкосама гунки но ути» Гюити говорит о насильственной гибели Мацунага Хисахидэ, Сайто Досан, Акэти Мицухидэ, Сибата Кацуиэ, Ода Нобутака и Ходзё Удзимаса как каре тэнто за совершенные ими прегрешения. Из этого списка поразительным образом выпадает Ода Нобунага, и, надо полагать, Гюити не усматривает в его смерти влияния тэнто. В «Синтё-ко ки» Гюити говорит, что на протяжении своей жизни Нобунага много раз пользовался «покровительством тэнто», не объясняя, правда, почему Небо отказало ему в защите в Хоннодзи. Таким образом, так и осталось нераскрытым, в чем же в этот момент заключалось действие тэнто [556]Ota Gyuichi, Taikosama gunki no uchi, ed. Keio Gijuku Daigaku Fuzoku Kenkyujo, ms facsimile, 82–158, transcription, 20–36;
Shincho-Ko ki, kh. 15: 416–423.
. Очевидно, Гюити пребывал в убеждении, что унизительная смерть Нобунага наносила непоправимый урон его величию. Фройс же, в свою очередь, предложил четкое и драматичное по существу объяснение смерти Нобунага, несмотря на то, какой несоответствующей она могла казаться всему тому, что он писал о Нобунага ранее: Нобунага постигла божья кара за то, что он возомнил себе божеством.

 

Похороны Нобунага

Четыре с половиной месяца спустя после гибели Нобунага Хасиба Хидэёси организовал в дзэнском храме Дайтокудзи в Киото пышные похороны своего бывшего господина. Это событие заслуживает нашего внимание по крайней мере по двум причинам. Во-первых, в нем проявляется талант Хидэёси-политика, позволивший ему одолеть других претендентов на место Нобунага. Во-вторых, то, что пишет об этих похоронах в своей «Истории Японии» Луис Фройс, заставляет лишний раз усомниться в его теории самообожествления Нобунага.

Хотя Хидэёси ни в малейшей степени не был естественным наследником Нобунага, сокрушительный разгром войск Акэти Мицухидэ в битве при Ямадзаки позволил ему получить решающее преимущество перед выжившими сыновьями Нобунага и другими военачальниками дома Ода. Хидэёси получил известие о смерти своего господина 23 июня 1582 года, через два дня после случившегося в столичном храме Хоннодзи. Он немедленно заключил перемирие с Мори, против которого вел в тот момент кампанию в провинции Биттю (ныне — западная часть префектуры Окаяма) в нескольких стах километрах от Киото, и незамедлительно направился в столицу. Пока все остальные колебались или, как Токугава Иэясу, не имели возможности быстро отреагировать на переворот, совершенный Акэти Мицухидэ, Хидэёси действовал быстро и решительно. 1 июля войска Хидэёси встретились с армией Мицухидэ при Ямадзаки, поблизости от города Оямадзаки в южной части префектуры Киото, и сокрушили ее. Хидэёси захватил голову Мицухидэ и преподнес ее в качестве жертвы духу Нобунага в храме Хоннодзи. Этот жест преданности должен был произвести глубокое впечатление на современников. В то же время этим символическим актом Хидэёси как бы подтверждал свои права на вакантное место господина тэнка.

Хидэёси умело использовал свою роль мстителя за господина для того, чтобы выдвинуться на первый план в ходе встречи вассалов дома Ода, которые должны были решить вопрос о наследстве Нобунага и разделении его бывших владений. Совет состоялся 16 июля 1582 года (27-й день шестого месяца десятого года Тэнсё), среди участников были Сибата Кацуиэ, Нива Нагахидэ, Икэда Цунэоки и Хидэёси. Кацуиэ выступал за то, чтобы назначить главой дома Ода третьего сына Нобунага — Нобутака, но Хидэёси сумел добиться, чтобы титул наследника перешел к двухлетнему сыну Нобутада и внуку Нобунага — Санбоси (Ода Хидэнобу, 1580–1605). Нобутака назначили опекуном ребенка. Кроме того, было решено, что Хидэёси в награду за победу над Акэти Мицухидэ получит Ямасиро, Танба (бывшее владение Мицухидэ) и большую часть провинции Кавати. Несмотря на то что Хидэёси отказывался от своих владений в Оми, перераспределение земель оказалось явно в его пользу. Ему предстояло находиться в политическом центре страны, за обладание которым Нобунага воевал много лет. Позиции Хидэёси на переговорах усилились еще и потому, что волнения в Канто не позволили вовремя прибыть на встречу Такигава Кадзумасу, который стоял в иерархии дома Ода выше него. Его отсутствие крайне расстроило Кацуиэ, который в результате оказался в меньшинстве, поскольку Нива Нагахидэ и Икэда Цунэоки поддерживали Хидэёси.

Участники встречи приняли решение с тем, чтобы установить мир между военачальниками дома Ода и предотвратить распад территорий. Однако вскоре после встречи Кацуиэ, который чувствовал себя униженным Хидэёси, начал создавать коалицию из тех, кого не устраивала верховная роль Хидэёси. Главными действующими лицами этой коалиции, помимо Кацуиэ, стали Ода Нобутака и Такигава Кадзумасу. К концу 1582 года было ясно, что война в лагере Ода является только делом времени. Именно в этой напряженной и взрывоопасной обстановке Хидэёси решил устроить похороны Нобунага. По свидетельству его биографа, Омура Юко (1536?–1596) Хидэёси решил показать себя преданным вассалом, который желает признать и отблагодарить за милости своего бывшего господина. В своем прославляющем Хидэёси труде «Корэто тайдзики» («Хроника покорения Акэти») Юко изображает его сентиментальным слугой, еле сдерживавшим слезы в тот момент, когда он вошел в комнату, где Нобунага покончил с собой. Однако, организуя похороны, Хидэёси руководствовался вовсе не эмоциями. Скорее, он стремился показать всем, что пользуется моральной поддержкой императорского двора и церковной иерархии Киото в своем противостоянии с Кацуиэ. Поставив этот спектакль, Хидэёси подтвердил, что является самым достойным учеником Нобунага в искусстве государственного управления.

Хидэёси тщательно спланировал церемонию, ведь иначе ее общественная значимость могла быть утрачена. Похороны происходили 10 ноября 1582 года, но монахам Дайтокудзи заплатили уже за месяц до того. Выбор Дайтокузи в качестве места похорон было логичным и умным: Нобунага поддерживал дружеские связи с этим храмом. Кроме того, Дайтокудзи являлся одним из наиболее известных дзэнских институтов в Японии, что, безусловно, было на руку Хидэёси. В день похорон императорский двор торжественно объявил, что Нобунага посмертно назначен на пост первого министра. Другим свидетельством императорского одобрения должны были стать Сутра Лотоса и иные буддийские тексты, которые двор, наследный принц и аристократы посылали в Дайтокудзи. Кроме того, на похоронах присутствовало большое количество знати. Последним штрихом к картине беззаветной преданности Хидэёси стало участие в процессии четвертого сына Нобунага, Оцугимару (Ода Хидэкацу, 1568–1585). Неудивительно также, что Хидэёси, не имевший детей, усыновил его.

Фройс заявляет, что Хидэёси организовал похороны для того, чтобы укрепить свою популярность в высших и низших слоях общества. На первых взгляд, все происходившее казалось «честным и оправданным». В свете предыдущих хвалебных описаний Нобунага, принадлежащих Фройсу, небезынтересно, на наш взгляд, привести и его подробное описание похорон:

Первым актом Хидэёси стали похороны его господина Нобунага, для чего он созвал в Мияко всех даймё и аристократов из окружающих провинций. Изготовили гроб, украшенный богатыми орнаментами, в котором должно было находиться тело Нобунага. Гроб сопровождали священнослужители разных рангов, шествовавшие молча и величественно к монастырю [Дайтокудзи] в Мурасакино, который находился на расстоянии примерно одной лиги за границами Мияко и считался одним из крупнейших в стране. Они выполнили все подобающие церемонии, приличествующие столь знатному лицу, подобному королю: все, по японскому обычаю, преклонили колени и бросали ладан в огонь перед статуей будды так, что его аромат заполнил все вокруг. Затем Хидэёси приказал построить для Нобунага маленький отдельный монастырь из самого лучшего дерева, который был великолепен.

Японские источники подтверждают описание похорон Нобунага, принадлежащее перу Фройса. Среди даймё из близлежащих провинций были Хосокава Фудзитака из провинции Танго и Икэда Цунэоки из провинции Сэтцу. Примечательно, что Фройс называет ритуал приличествующим «знатному лицу, подобному королю» — каковым Нобунага, безусловно, являлся, но не проводит никакой связи между происходящей церемонией и «самообожествлением» Нобунага. Создается впечатление, что Фройс совершенно позабыл о своих обвинениях Нобунага в божественных устремлениях. Фройс сообщает, что Хидэёси приказал поместить в Дайтокузи статую своего господина в полном придворном облачении, что подтверждает факт посмертного назначения Нобунага первым министром. Однако статуя никоим образом не свидетельствует об обожествлении Нобунага. Скорее, можно сделать вывод, что взаимоотношения Нобунага с императорским двором в значительной степени определили мнение современников о нем. Как бы то ни было, но описание похорон Нобунага лишний раз свидетельствует о том, что заявления Фройса о его обожествлении не имеют под собой никаких оснований.

Примечательно, что в церемонии похорон не принимали участия политические противники Хидэёси: Сибата Кацуиэ, Такигава Кадзумасу и Ода Нобутака. Через три дня после церемонии Хидэёси направил письмо двум верным сторонникам Нобутака, в котором говорилось, что он заранее и от имени его младшего брата Оцугимару уведомил Нобутака о похоронах. «Однако, — писал Хидэёси, — я не получил ответа от его светлости. Кроме того, старшие вассалы [Кацуиэ и Кадзумасу] не дали никаких распоряжений относительно церемонии». Хидэёси утверждал, что беспокойство о доброй памяти Нобунага заставило его провести похороны без санкции вышестоящих. Однако письмо никоим образом не смягчило напряженных отношений между Хидэёси и Нобутака, которые в начале 1583 года вылились в прямое военное столкновение между Хидэёси с одной стороны и коалицией в составе Кацуиэ, Кадзумасу и Нобутака — с другой. 11 июня войска Хидэёси разгромили армии Сибата Кацуиэ в сражении при Сидзугатакэ в провинции Оми. Кацуиэ оставалось только покончить с собой. Он ушел из жизни вместе со своей семьей три дня спустя в замке Кита но Сё. Вскоре за ним последовал и Нобутака, оставшийся после смерти своего самого могущественного покровителя беззащитным перед наступлением Хидэёси. К середине 1583 года Хидэёси стал полновластным хозяином Центральной Японии.

После самоубийства Нобутака дни владычества дома Ода были сочтены. В 1584 году Хидэёси и Иэясу дважды сталкивались друг с другом в Овари, родной провинции Нобунага: сначала в Комаки, а затем в Нагакутэ. Если Хидэёси заявлял, что защищает интересы Санбоси, Иэясу провозглашал, что выступает на стороне Ода Нобукацу. Схватка при Комаки закончилась вничью, а при Нагакутэ армия Хидэёси была разгромлена. Неудовлетворительные результаты кампании вынудили Хидэёси заключить перемирие с Иэясу. Он подтвердил все владения Токугава — провинции Микава, Тотоми, Суруга, Каи и Синано — и освободил от воинских повинностей на период до 1590 года. Нобукацу, протеже Иэясу, хотя и не представлял из себя сколько-нибудь значительную силу, заключил отдельный договор с Хидэёси, подтвердив свои права на Овари и северную часть Исэ. В 1590 году Хидэёси лишил его всех земель и отправил в ссылку. Нобукацу вызвал гнев новоявленного властителя страны тем, что отказался переезжать в другое место в рамках политики «провинциальных переводов», проводимой Хидэёси после победной кампании против Ходзё в Канто. Таким образом, когда Хидэёси окончательно установил свою власть в стране, семья Ода утратила права даже на свои исконные земли.