Монах-дипломат Анкокудзи Экэй записал в двенадцатом месяце первого года Тэнсё, наверное, наиболее беспокойного и сложного в жизни Нобунага года, следующее предсказание: «Эра Нобунага продлится еще от трех до пяти лет. Я предвижу, что где-нибудь в следующем году [2-й год правления под девизом Тэнсё, 1574] он станет придворным аристократом, но затем, как мне представляется, наступит крах». Экэй, который только что провел переговоры между Хидэёси и Ёсиаки, должен был быть хорошо инфорхмирован о последних изменениях в политике. Другие источники также подтверждают, что сразу после того, как Ёсиаки исчез с политической сцены, Нобунага начинает более пристально заниматься делами двора. Смена девиза правления произошла по просьбе Нобунага в августе 1573 года. А под 31 декабря 1573 года в дневнике одного из аристократов «Такатика-ко ки» имеется следующая запись: «Ода Дандзё но Дзё [Нобунага] неоднократно предлагал организовать церемонию отречения для его величества». Дальнейшие консультации на этот счет между Нобунага и представителями императора (среди которых был и автор дневника «Такатика-ко ки» Накаяма Такатика), имели место в тот же день. Очевидно, Нобунага «с благодарностью» принял известия о реакции императора на эту инициативу. Однако он решил «устроить [все] в начале следующей весны, поскольку этот год уже заканчивается».
Нам неизвестно, почему отречение императора Огимати так и не произошло будущей весной, да и вообще вплоть до времени Хидэёси. Однако предложение Нобунага, видимо, задало тон всей его последующей политической карьере, в которой контакты с императорским двором учащались год от года и приобретали все более символическое значение с каждой новой фазой войны за объединение страны. Еще в 1570 году Нобунага предупреждал Ёсиаки «никогда не пренебрегать делами императорского двора». Нобунага дал это указание, поскольку «в государстве царил мир». В 1572 году Нобунага напомнил Ёсиаки о судьбе его предшественника Ёситэру, заявив, что «господин Когэнъин [сёгун Ёситэру] пренебрегал делами императорского двора и, как следствие, плохо кончил». В том же году Ёсиаки не предоставил двору необходимых средств на покрытие расходов на изменение девиза правления. Впоследствии Нобунага подверг сёгуна критике: «Поскольку это дело касается благосостояния государства, думаю, вы не можете пренебрегать вашими обязанностями».
Приведенные выше отрывки из писем Нобунага показывают, что он, безусловно, признавал важность императорского двора как легитимного и символического источника власти и что его заботило правильное и своевременное выполнение должных ритуалов при дворе. С удалением Ёсиаки из столицы Нобунага стал гегемоном государственного масштаба и в этом качестве волей-неволей был вынужден поддерживать отношения с императорским двором так, как он требовал от своего предшественника. В этом контексте факт участия и, порой, вмешательства в дела двора нельзя интерпретировать как желание продемонстрировать свою власть императору и придворной аристократии или заменить авторитет двора своим собственным. Скорее, для того, чтобы преуспеть в качестве гегемона государственного масштаба, Нобунага был вынужден стремиться представить дело в глазах общественного мнения таким образом, что его военные кампании совершаются с одобрения императора, и что именно благодаря ему двор процветает. Нобунага должен был понимать, что гегемон, который способен гарантировать безопасность двору, будет иметь и положение, и власть, а потому сможет утвердить мир в государстве.
Усмирение Нагасима
1574 год оказался посвященным в первую очередь военным делам, поскольку Нобунага практически все внимание уделял одному- единственному врагу — хорошо организованной и вооруженной организации Истинной Школы Чистой земли (известной также как Икко). Целью Нобунага была ставка противника — крепость Исияма Хонгандзи в Одзака, а также его сторонники в провинциях, составившие союз, известный как «Икко икки». Уделить все внимание Икко было вполне логично, так как клану Такэда, главному врагу Нобунага, требовалось время, чтобы сплотиться вокруг нового лидера Такэда Кацуёри. До поры до времени Такэда представляли только символическую угрозу восточному флангу Нобунага.
22 апреля наставник Икко Кэннё Коса мобилизовал войска в цитадели Исияма, тем самым положив конец перемирию, заключенному им с Нобунага в конце предыдущего года. В ответ Нобунага организовал военную экспедицию, правда, не слишком масштабную, в область Одзака. Вскоре она вернулась, проведя несколько стычек с противником и уничтожив урожай в окрестностях Исияма. Однако главный удар по Кэннё и его сторонникам Нобунага нанес во второй половине 1574 года, осадив в конце лета укрепленную базу Нагасима в провинции Исэ (Нагасима-тё, район Кувана, префектура Миэ). Местность вокруг Нагасима была труднопроходимой, многочисленные реки, бравшие начало в провинции Мино, сливались там, образовывая огромную дельту, и впадали в залив Исэ. По всей дельте были разбросаны замки, укрепленные храмы и крепости сторонников Икко. Нобунага безуспешно пытался выбить их из этой «водяной крепости» в 1571 и 1573 годах. Понимая, что не имеет права на еще одно поражение, на этот раз Нобунага собрал свои лучшие силы. Осада завершилась через два с половиной месяца, когда войска Нобунага сумели блокировать две последние цитадели противника, Накаэ и Янагасима, и сожгли их. Если бы при этом присутствовал португальский миссионер, он, наверное, описал бы сожжение сторонников Икко как массовое аутодафе. Всего около 20 000 мужчин, женщин и детей оказались в западне. Таким образом, численность погибших в результате осады достигла примерно 40 000 человек, так как еще около 20 000 умерли от голода.
Как мы должны охарактеризовать это побоище? Вот что пишет о сторонниках Хонгандзи, противостоявших Нобунага в провинции Оми в 1570 году, первый биограф Нобунага Ота Гюити, взгляды которого можно назвать «типичными для самурая»: «Сторонники Хонгандзи в Оми подняли мятеж и попытались отрезать путь в Овари и Мино, но они были крестьянами и подобными им, а потому это не имеет значения». Ота Гюити и подобные ему полагали, что цитадели сторонников Икко в Нагасима словно магнит притягивали разного рода «дезертиров и мятежников из близлежащих провинций». А сами приверженцы учения, говорит Гюити, «не относились серьезно к учению Хонгандзи о практике нэнбуцу и погрязли в невежестве. Они проводили дни в праздном пении и танцах, а все внимание уделяли таким земным вещам, как строительство многочисленных военных постов. Они с презрением относились к интересам землевладельцев и не повиновались его светлости». Кроме того, они являлись «хорошим убежищем» для тех, «кто был изгнан со службы Нобунага в Овари». Отметим, что Гюити был сам родом из провинции Овари и, безусловно, имел возможность лично оценить результаты их деятельности.
В ходе трехмесячной кампании в Исэ в 1574 году Нобунага написал ряд писем, в которых нашла отражение его решимость раз и навсегда покончить с последователями Икко. Эти письма адресованы как некоторым его старым военачальникам, служившим ему еще со времен Овари, так и разным сановникам области Кинай, вставшим на его сторону позднее. Можно предположить, что со своими старыми товарищами Нобунага говорил достаточно откровенно. На основании этих писем можно сделать вывод, что Нобунага был изначально настроен не щадить в Исэ никого. Так, 9 августа 1574 года, через 10 дней после начала кампании, он сообщает: «Последователи Икко молят о пощаде, но так как я намерен навсегда покончить с ними, я не собираюсь прощать им их преступления». В другом письме, датированном этим же днем, Нобунага отмечает, что поход начался удачно: Нагасима, главная цитадель противника, окружена его войсками «и вскоре обязательно падет». В Нагасима укрылось большое количество пехотинцев (дзонинбара), что создало «невообразимую панику. Мне сообщили, что много мужчин и женщин в замке уже умерли от голода». Уже к 21 августа Нобунага знал, что положение осажденных стало безнадежным: «Они практически лишены запасов. В любом случае замок неизбежно падет». Однако цитадель Нагасима сумела продержаться дольше, чем предполагал Нобунага, и пала только 13 октября. Очевидно, Нобунага не счел исход кампании достаточно достойным для того, чтобы быть запечатленным на бумаге. Верный своему слову, данному ранее, он отдал приказ «убивать как мужчин, так и женщин». Отметим, что сообщения о масштабных истреблениях людей часто встречаются и в отчетах о кампаниях против других противников.
Асао Наохиро выдвинул предположение, что именно фанатизм защитников Хонгандзи побудил Нобунага предпринять ряд мер, чтобы подвести под свой режим также и религиозное основание и сформировать вокруг своей персоны своеобразный «культ личности». Однако, на наш взгляд, подобная интерпретация необоснованна. Во-первых, Нобунага с презрением относился к крестьянам. В одном из своих писем он характеризует их как не имеющую воли, беспринципную массу, «которая всегда смотрит, в чью сторону дует ветер». Еще более резко высказывался Нобунага о последователях Икко, среди которых были преимущественно крестьяне, мелкие землевладельцы и дезертиры. Они, писал он в 1575 году, были «проклятием для народа, и если бы я не подавил их, этому никогда не было бы конца. Вот почему я уничтожил их». И что наиболее показательно, Нобунага буквально теми же словами, что и Гюити, говорит о сторонниках Икко: моно но кадзу ни арадзу, «не имеет значения». Нобунага считал, что, ведя свой образ жизни, последователи Икко подрывают самые основы системы вассалитета. Он отвергал форму их социальной организации, поскольку она не основывалась на отношениях верности между господином и вассалом, а наоборот, давала крестьянам возможность вырваться из системы, при которой власть находилась в руках воинов. Главной причиной ненависти Нобунага по отношению к сторонникам Икко была невозможность включения их в выстраиваемую им систему вассалитета. Именно эта «системная несовместимость» и привела к истреблению десятков тысяч людей.
Обычно при захвате земель и провинций других даймё Нобунага придерживался следующей тактики: менять только самую верхушку властной иерархии, то есть самого даймё и его семью. Все остальные — вассалы даймё, местные землевладельцы, храмы, владеющие землями, и пр., сохраняли свою собственность и включались во властную структуру Ода при условии подчинения Нобунага. Обычно Нобунага не менял ни провинциальных законов, ни налогов, хотя довольно часто отменял всевозможные местные пошлины. Совершенно другой выглядит ситуация с последователями Истинной Школы Чистой земли: и в 1574 году в Исэ, и в 1575 году в Этидзэн Нобунага не успокоился до тех пор, пока практически все они не были окружены и убиты. В ходе этих кампаний он стремился вырубить под корень не только лидеров противника, но и самих солдат, что породило необычайную жестокость: более 40 000 мужчин и женщин погибли в 1574 году в Исэ. На следующий год в провинции Этидзэн по приказу Нобунага были истреблены еще 30 000 — 40 000 человек, и еще неизвестное количество было взято в плен.
Нобунага никогда не считал Хонгандзи и его сторонников в провинциях серьезным военным противником. Он относился к ним как к дилетантам, недостойным сражаться с профессиональной армией. При этом Нобунага прекрасно видел, в чем различие между его собственной системой вассалитета и организационной структурой, во главе которой стоял Кэннё Коса. Если сам он возглавлял военный режим, скрепленный феодальными узами, то Кэннё вел за собой вооруженных крестьян и воинов, вдохновляемых и связываемых воедино общим религиозным чувством. И поскольку сторонников Истинной Школы Чистой земли не было никакой возможности включить в феодальную иерархию Нобунага, их следовало уничтожить перед тем, как утвердить власть над деревенскими общинами Центральной Японии. Не случайно сам Нобунага однажды произнес: «либо мое время пришло, либо наставника» из Одзака.
Церемониальное признание
Как уже говорилось, в 1574 году Нобунага уничтожил сторонников Икко в Нагасима, провинция Исэ. Однако для нас также важно посмотреть, что происходило в этом же году на политической сцене Киото. Нобунага провел в столице лишь небольшой промежуток времени: прибыв туда в начале апреля, он вернулся в Гифу практически два месяца спустя. За это время произошли, или, точнее, по всей видимости, произошли, два события с участием императорского двора и Нобунага.
Обычно принято считать, что Нобунага впервые вошел в круг придворной знати (кугё) 9 апреля 1574 года (18-й день третьего месяца второго года правления под девизом Тэнсё), когда он был возведен в младший третий ранг (дзю санми) и назначен императорским советником (санги). Однако Хасимото Масанобу приводит веские доказательства, что данное назначение на самом деле произошло не в 1574 году и что возведение в кугё бунин случилось лишь в 1575 году. Хасимото полагает, что впервые Нобунага получил ранг кугё в 1575 году, когда 6 декабря (4-й день одиннадцатого месяца третьего года правления под девизом Тэнсё) его назначили Временным главным советником (гондайнагон), а через три дня — командующим правой стражи внутреннего дворца (удайсё). Подобные назначения назывались дзикинин, что означает, что Нобунага благополучно перескочил через ряд промежуточных должностей и получил сразу высокий пост. Хасимото выдвигает предположение, что императорский двор специально записал возведение Нобунага в санги задним числом, чтобы создать видимость постепенности назначений.
В качестве подтверждения своей версии Хасимото ссылается, среди прочего, на ряд писем, которые Нобунага уже в октябре 1575 года по-прежнему подписывал «Дандзё но дзё». Он начал подписываться этим низким придворным титулом еще в начале своей карьеры в 1568 году. Если бы Нобунага действительно был возведен в санги в 1574 году, у него не было бы причин подписываться прежним титулом год с лишним спустя. Кроме того, Хасимото указывает, что в дневниках, таких как «Канэми-кё ки», не упоминается факт назначения Нобунага в 1574 году, а кроме того, его самого не именуют этим титулом, а называют либо «Нобунага», либо «Дандзё но дзё». Отметим, что обычно авторы дневников были чрезвычайно внимательны к подобным вещам, и после декабря 1575 года в том же «Канэми-кё ки» Нобунага практически неизменно именуется в соответствии с новым титулом. Все это заставляет предположить, что Нобунага назначили на пост санги задним числом и что впервые он получил ранг кугё не в 1574, а в 1575 году.
Хасимото сделал важное открытие, ведь это означает, что возведение Нобунага в 1574 году не имело никакой связи с усмирением Кинай годом ранее. Никоим образом назначение на пост санги не может быть связано и с другим примечательным событием, произошедшим в том же году: получением Нобунага благоухающего дерева Рандзятай, знаменитого императорского сокровища, хранившегося у монахов Тодайдзи в Сёсоин, императорском хранилище в Нара. Это также следует отметить, поскольку если предположить наличие такой связи, что делают Фудзики и Элисон, то требование и получение Нобунага благоухающего дерева следует расценивать как «яркую демонстрацию той власти, которую он имел над императором». Печати на воротах Сёсоин могли взламываться только для императора либо во время посещения сёгуном святилища Касуга. «Если принять во внимание данную традицию, — говорят Фудзики и Элисон, — становится ясно, что, когда Нобунага приказал сломать печати и отрезать ему кусок Рандзятай, он, по сути, вынудил императора признать его право на привилегии, равные сёгунским». Однако все это не слишком убедительно, что будет показано в дальнейшем. Источники того времени отмечают, что поступок Нобунага привлек всеобщее внимание. В «Синтё-ко ки» говорится, какое впечатление произвел он на окружение Нобунага:
[17-го числа третьего месяца] Нобунага впервые остановился в Сёкокудзи. Он донес до Его величества сведения, что он хотел бы получить [кусок] Рандзятай из Тодайдзи в Южной столице.
После чего императорские посланники господин Хино Тэрусукэ и господин Асукай Дайнагон, с великодушного одобрения Его величества, в 26-й день третьего месяца провозгласили императорский декрет и немедленно доставили его в Пара. Нобунага принял это к сведению и на следующий день, 27-го числа третьего месяца, направился к [замку] Тамон в Нара.
Вместе с Нобунага следовали: Бан Куродзаэмон [Наомаса], Суганоя Куэмон [Нагаёри], Сакума Уэмон [Нобумори], Сибата Сюри [Кацуиэ], Нива Городзаэмон [Нагахидэ], Хатия Хёгоно Ками [Ёритака], Араки Сэтцу но Ками [Мурасигэ], [Такэи] Сэкиан, [Мацуи] Юкан.
Его главным слугой был Цуда Во [Ода Нобудзуми].
Императорская сокровищница была открыта в час дракона, в двадцать восьмой день третьего месяца. Драгоценное дерево хранилось в прямоугольном сундуке размером в шесть сяку. Его немедленно доставили в Тамон, где он был представлен взору Нобунага на возвышении в Зале посещений сёгуна. В соответствии с ритуалом, Нобунага отрезал один сун восемь бу для себя и своей конной гвардии, поскольку он приказал им получить [по кусочку] в качестве доказательства для последующих поколений. С одной стороны, [это свидетельствует] о доблести его светлости, а с другой — о его сострадании. Невозможно описать, с какой благодарностью хранили его люди память об этом до конца своей жизни. Было много людей из дома сёгуна, которые желали [того же] с тех пор, как господин Хигасияма [сёгун Асикага Ёсмаса] получил это, но тщетно, ведь это не обычная вещь. Нобунага получил этот шедевр, прославленный в Трех государствах, с благословением Будды. Что может сравниться в нашей империи со славой и почестями Нобунага!
Учитывая симпатии Гюити по отношению к Нобунага, вполне естественно, что он подчеркивает тот факт, что Нобунага получил то, что в последний раз удалось взять сёгуну Асикага в 1465 году. Кроме того, Гюити специально упоминает о том, что Нобунага разделил дары со своими вассалами, чтобы они могли рассказать об этом своим потомкам. Исходя из вышеприведенного описания, можно предположить, что Нобунага сознательно стремился показать не только императору, но и своим вассалам и всему народу, что он является новым военным гегемоном в стране, наследником клана Асикага, которому удалось стать еще сильнее бывшего сёгуната. Разумеется, императору ничего не оставалось делать, как дать свое согласие, но не следует забывать, что Нобунага, обращаясь к нему с просьбой, строго следовал установленному ритуалу. Принимая также во внимание, что и при вскрытии печатей Нобунага придерживался правил, следует заключить, что едва ли этот его поступок был хоть в какой-то степени направлен на запугивание кого-либо.
К счастью, у нас есть возможность познакомиться с версией произошедших событий, представленной человеком совершенно иного, нежели Гюити, круга. Ее дают нам «Тэнсё нинэн сэкко ки» («Записи об отрезании дерева во втором году Тэнсё»), написанные монахом по имени Дзёдзицу, который в 1574 году занимал административную должность в Тодайдзи («нэнъё», или «назначенный на год»). Дзёдзицу сделал соответствующие записи на следующий день после того, как Нобунага получил Рандзятай, и в целом ход событий в его описании соответствует версии Гюити. Кроме того, мы имеем возможность познакомиться с некоторыми новыми деталями, а также узнать о том, какова была реакция монахов Тодайдзи на просьбу Нобунага. «Тэнсё нинэн сэкко ки» лишний раз подтверждают предположение о том, что назначение Нобунага санги в 1574 году было оформлено задним числом, поскольку везде в этом источнике титул Нобунага звучит как «Додзё но дзё».
Описание начинается с того момента, как 14 апреля монахов Тодайдзи изрядно удивили два посланца Нобунага, Бан Наомаса и Цуцуи Дзюнкэй, которые заявили, что их господин желает получить кусок благоухающего дерева Рандзятай и что если монахи согласятся, то в ответ они могут ожидать возвращения многих из ранее принадлежавших храму земельных владений. Цуцуи также передал монахам, что времени на размышления у них только до вечера, так как на следующее утро посланцы должны были вернуться в Киото для доклада Нобунага. Заявленные требования привели монахов в изумление: они немедленно собрали «совет старших и младших», но никак не могли решить, что ответить, несмотря на неоднократные призывы представителей Нобунага. Монахи оказались в безвыходном положении: согласно традиции, ворота Сёсоин могли открываться только тогда, когда сёгун посещал святилище Касуга. Однако этого не случалось со времен визита сёгуна Ёсимаса (в 1465 году), поэтому монахи «были абсолютно не готовы». Если бы монахи нарушили древний обычай, благоухающее дерево, безусловно, утратило бы свою ауру исключительности, однако в случае отказа на просьбу Нобунага они могли навлечь на себя его гнев. В конце концов, они остановились на компромиссном варианте, ответив следующее: так как Нобунага восстановил императорский дворец и выделил на него средства, он может увидеть дерево, однако необходимо тщательно следовать установленной церемонии. Фактически это означало, что взломать печати Сёсоин и затем заново поставить их должен был посланник императора. Согласно Дзёдзицу, таким посланником был Хино Тэрусукэ, и хотя при этом присутствовали представители Нобунага, сам он получил Рандзятай в замке Тамон. Если бы Нобунага действовал слишком открыто, это могло вызвать «ненужные пересуды».
«Тэнсё нинэн сэкко ки» показывает нам, что в отношениях с императорским двором и иными освященными временем институтами, подобными Тодайдзи, Нобунага нередко прибегал к тактике внезапности. Начал он с того, что, попросив Рандзятай, столкнул императорский двор и Тодайдзи. Ведь, по сути, это было требование о церемониальном признании его прав в качестве преемника сёгуната Асикага. Получив согласие обеих сторон, Нобунага согласился с тем, чтобы все прошло в строгом соответствии с принятым ритуалом. Сделать все в соответствии с обычаем было на руку Нобунага, ведь это в куда большей степени возвысило его в глазах окружающих, чем если бы он начал «своевольничать», по выражению Дзёдзицу. Одновременно, слегка нарушив правила, он продемонстрировал всем и свое могущество.
Получив Рандзятай, Нобунага обратился с просьбой о получении еще одного благоухающего дерева Кодзин, которое хранилось в «северной кладовой» Сёсоин. Впоследствии он, правда, отозвал свою просьбу на том основании, что прежде имелся прецедент получения сёгуном только Рандзятай, хранившегося в «центральной кладовой». Затем Нобунага лично посетил обе кладовые, осмотрел их изнутри и отправился в Большой Зал Будды в Тодайдзи. А по пути туда Нобунага, снова поразив всех, отправил Сакума Нобумори обратно в Сёсоин с последним требованием: «Так как дерево Кодзин также является сокровищем государства, оно должно храниться не в боковой кладовой, а в центральной вместе с Рандзятай». Это последнее заявление кажется обыкновенным капризом, и рассматривать его нужно только как «пробный шар» со стороны Нобунага в отношении того, насколько далеко он может зайти. Как ни странно, но монахи и императорский посланник согласились с Нобунага, и названия обоих деревьев были написаны на разных сундуках, «так как впоследствии отличить их друг от друга было бы очень трудно». Неудивительно поэтому, что, после того как все благополучно закончилось, Дзёдзицу написал, что «из-за всех бед и беспокойств, [пережитых мной] в качестве одного из нэнъё, я чувствую себя так, словно за одну ночь превратился в дряхлого старика».
Просьба Нобунага и получение им Рандзятай не было ни прихотью, ни показной силой, проявленной в отношении императорского двора. «Тэнсё нинэн сэкко ки» показывают, что «случай с Рандзятай» представлял гораздо большую угрозу Тодайдзи, нежели императорскому двору. Как в «Синтё-ко ки», так и в «Тэнсё нинэн сэкко ки» подчеркивается необычность просьбы Нобунага. Оба источника подтверждают, что после падения военного правительства Нобунага прилагал все силы к тому, чтобы быть признанным в качестве фактического преемника сёгунов Асикага, не занимая, однако, формально этой должности. Безусловно, Нобунага достиг положения, сравнимого со статусом сёгунов, намного раньше 1582 года. Эпизод с Рандзятай позволяет заключить, что уже в 1574 году он обладал властью, ничуть не меньшей, чем та, что имели бывшие военные правители страны, и даже если кому-то этот вывод покажется преждевременным, то его военные и политические успехи в следующем, 1575 году уже точно поставили его в один ряд с сёгунами Асикага.
Новые победы
Третий год правления под девизом Тэнсё (1575) в полной мере иллюстрирует тесную взаимосвязь военной и политической стратегии, которые Нобунага использовал в ходе восхождения на вершину власти. Подробнее о деятельности Нобунага в 1575 году, о сражениях в провинциях и о делах в Киото, мы будем говорить ниже. Мы увидим, во-первых, что к концу 1575 года Нобунага олицетворял уже ведущую военную и политическую силу в Японии, и, во-вторых, что в течение этого года императорский двор неоднократно выражал признание его в этом качестве.
В 1575 году основными объектами военных кампаний Нобунага были: Такэда Кацуёри на востоке, Хонгандзи в области Одзака и икки в провинции Этидзэн. Первая кампания в этом году началась 15 мая, когда Нобунага отбыл из Киото в 15-дневный поход против Исияма Хонгандзи и их местных союзников. Ее незначительный масштаб позволяет предположить, что она имела целью лишь предотвратить нападение из Одзака, после чего Нобунага в течение всего года мог спокойно вести борьбу с главными врагами: кланом Такэда из Каи и икки из провинции Этидзэн.
13 апреля, перед выступлением на Одзака, Нобунага прибыл в столицу, пройдя дорогой через Оми, восстановленную по его приказу. Сразу же по прибытии Нобунага был вынужден заниматься делами двора и знати. «Канэми-кё ки» сообщает, что 14-го числа в покоях Нобунага в Дзисёин, храмовом сооружении Сёкокудзи, собралось «огромное множество придворных». Однако Мурай Садакацу, губернатор Киото и представитель Нобунага, заявил собравшимся, что сегодня Нобунага не принимает посетителей. Нам неизвестно, стало ли это известие разочарованием для аристократии, но если да, то спустя десять дней Нобунага, безусловно, его смягчил, издав эдикт об отмене долговых обязательств (токусэй-рэй) для того, чтобы облегчить тяжелое финансовое положение знати. Это было весьма примечательное решение; любопытно, что им он защитил интересы той социальной группы, которая, по мнению некоторых историков, была абсолютно бесполезной для него. Очевидно, что Нобунага нуждался и в аристократии: они могли поспособствовать легитимации его положения.
Весной 1575 года Нобунага активно занимался вопросами двора. 30 апреля на территории храма Сёкокудзи по предложению Нобунага состоялась игра в мяч (кэмари) с участием знатных особ. Эта игра являлась распространенным времяпрепровождением аристократии с конца эпохи Хэйан, и весьма удивительно, что Нобунага, страстный охотник и болельщик сумо, проявил интерес к этой статичной и очень церемониальной игре. Однако занятия Нобунага «изысканными вещами» не следует рассматривать как чистую любовь к искусству. Чайная церемония или игра в мяч предоставляли отличную возможность для установления и укрепления связей в политических кругах, а также знакомства с людьми родом не из воинского сословия, как, например, с купцами в ходе чайной церемонии или аристократами во время игры в мяч. Эти занятия имели, скорее, социальную направленность. Вполне допустимым представляется установить взаимосвязь между спонсорством Нобунага, указом об отмене долгов и желанием аристократов сыграть в мяч по просьбе военного лидера.
Для нового правителя, подобного Нобунага, чрезвычайно важно было создать и поддерживать в окружающих впечатление о величественности и таинственности собственной персоны, и ничто не способствовало этому в такой степени, как встречи с аристократией. На них Нобунага и просто знакомился с разными представителями двора. В то время один из участвовавших в игре в мяч игроков, Асукай Масанори (1520–1594), служил специальным посланником наследного принца Санэхито при Нобунага. В период Муромати семья Асукай вообще славилась своими «мастерами мяча» благодаря поддержке ряда императоров и сёгунов Асикага. Вместо теперь уже бывших сёгунов покровительство Асукай стал оказывать и Нобунага, который однажды даже назвал самого себя «учеником Масанори по игре в мяч». Сложные и запутанные отношения клана Ода и императорского двора достигли кульминации 8 мая 1575 года, через восемь дней после игры в мяч и непосредственно перед выступлением Нобунага на Одзака. В этот день Нобунага выдал одну из своих приемных дочерей замуж за аристократа Нидзё Акидзанэ (1556–1619) — выбор был сделан весьма многообещающий, поскольку Акидзанэ оказался последним аристократом, занявшим пост канцлера, после чего обязанности канцлера принял Тоётоми Хидэёси.
«Синтё-ко ки» сообщает, что Нобунага «решал разные государственные дела» не только до, но и после военной экспедиции в Одзака, однако, несмотря на всю важность подобного заявления, никаких дальнейших разъяснений источник не дает. В дневнике «Оюдоно но Уэ но никки», запечатлевшем повседневную жизнь двора, отмечается, что 30 мая, в день возвращения Нобунага из Одзака, к нему были отправлены с поздравлениями представительные делегации двора:
Нобунага вернулся из Нижней [области Одзака]. Меч, посланный ему Его величеством, называется Уридзанэ. Кадзюдзи Дайнагон [Харумиги] говорит, что он стоит тысячу монет. Меч доставили посланцы императора Кадзюдзи Дайнагон и Канродзи Тюнагон [Цунэмото]. Наследный принц отправил Асукай Дайнагон [Масанори] с чернильным камнем и дощечкой для письма, изготовленными специально для Нобунага. Нобунага поблагодарил всех.
Очевидно, что подарки были преподнесены в ознаменование благополучного возвращения Нобунага из похода в Одзака. Можно также сделать вывод, что императорский двор всеми силами стремился показать, что он признает Нобунага в качестве своего сторонника и защитника. На следующий день Нобунага вновь встречался с придворной аристократией. Факт проведения этих встреч заставляет нас предположить, что Нобунага решал государственные дела не столь авторитарно, как утверждают некоторые современные исследователи, и что он в целом заботился о соблюдении принятых правил.
Нобунага вернулся из столицы в Гифу 6 июня 1575 года, чтобы сразиться с Такэда Кацуёри из Каи. Спустя короткое время, 29 июня, Нобунага победит его в знаменитой битве при Нагасино, самом известном из всех сражений, в которых он участвовал. Годом ранее Нобунага дважды не успел отреагировать на наступление Кацуёри: в результате замок Акэти на востоке провинции Мино и замок Такатэндзин в провинции Тотоми перешли в руки последнего. В первые месяцы 1575 года Кацуёри неоднократно совершал набеги на Микава, родную провинцию союзника Нобунага Токугава Иэясу. 19 июня около замка Нагасино Такэда Кацуёри собрал около 15 000 воинов. Замок этот (располагавшийся на территории нынешней Хорай-тё, префектура Аити) занимал стратегическое положение на границе между провинциями Микава и Тотоми. Кацуёри уступил его Иэясу в 1574 году и всеми силами стремился вернуть его себе, чтобы создать базу для дальнейшего продвижения в глубь провинции Микава. Нобунага немедленно отреагировал на провокацию Кацуёри и лично выступил на помощь гарнизону Нагасино в сопровождении своего наследника Нобутада. У Нагасино Нобунага соединился с силами Иэясу, общая численность их войск достигала 30 000 человек. Сражение началось через десять дней после начала осады Нагасино армией Кацуёри. Пять раз конница Такэда атаковала трехкилометровую деревянную преграду, возведенную Нобунага вдоль всего фронта, и пять раз стрелки и лучники Нобунага, укрывшись за стеной, расстреливали нападавших воинов Такэда в упор.
Согласно общепринятой версии, Нобунага при Нагасино использовал следующую стратегию: «Он расположил 3000 стрелков в три ряда и научил их стрелять залпами, тем самым создавая сплошной шквал огня». Действительно ли Нобунага использовал три ряда стрелков? Это на основании достоверных свидетельств определить невозможно. Цифра 3000 человек впервые появилась в «Синтё-ко ки» Одзэ Хоан, но в гораздо более достоверном и раннем «Синтё-ко ки» говорится только о 1000 стрелков. Кроме того, большая часть стрелков, задействованных при Нагасино, не входили в состав собственных войск Нобунага и временно использовались его военачальниками. Они присоединились к армии Нобунага всего за несколько дней до битвы, поэтому большой вопрос, действительно ли Нобунага сумел обучить их столь непростому делу, как залповый огонь.
Кроме того, исход сражения при Нагасино предопределили не только аркебузы. Незадолго до начала битвы Нобунага сообщил переднему краю своих войск, что он передвинет их поближе к позициям противника, что, как он написал, «даст хорошую возможность разорвать [врага] на части». Цель таких перемещений вблизи лагеря Такэда очевидна: Нобунага хотел свести к минимуму расстояние между сторонами. Тем самым он сузил поле битвы до 2–3 километров, чего, определенно, знаменитой коннице Такэда было недостаточно для маневрирования. Так, она не могла обойти укрепления Нобунага с фланга, поскольку с севера пространство ограничивала горная гряда, а с юга — река. Кацуёри лишился своего главного оружия — стремительности, и оказался вынужден раз за разом биться о выстроенную Нобунага линию обороны, подставляя конницу под огонь аркебуз. В результате клан Такэда понес столь большие потери, что больше так никогда и не поднялся. Однако в оценке точного количества потерь сильно расходятся уже источники того времени. Через 5 дней после сражения Нобунага писал: «Мы уничтожили десятки тысяч людей, [но] еще не нашли голову Сиро [Кацуёри]. Поскольку нами убито подавляющее большинство воинов противника, и много трупов плавает в реке, его тело, наверное, среди них». В «Синтё-ко ки», тем не менее, численность потерь Такэда оценивается в 10 000 человек. Еще более скромные цифры приводит «Канэми-кё ки»: «По сообщениям, было убито несколько тысяч человек».
Весть о том, каким образом Нобунага одержал победу при Нагасино, была с энтузиазмом встречена в столице, что подтверждает политическую важность победы над Такэда. Кроме того, сам победитель ожидал, что одержанная победа «приведет к спокойствию в государстве». Минуло более месяца после сражения при Нагасино, прежде чем Нобунага возвратился из провинции в столицу. Он прибыл в Киото 3 августа и остановился, как и прежде в том же году, в Сёкокудзи. Его посетили посланники императора, весь цвет придворной аристократии и даймё из Кинай и других провинций, как, например, Бэссё из Харима. Можно с уверенностью сказать, что все посетители стремились поздравить Нобунага с военным успехом. Императорский двор также не остался безучастным к подвигам Нобунага на востоке. Через пять дней после прибытия Нобунага в столицу наследный принц Санэхито (1552–1586) и более двадцати знатнейших придворных особ сыграли четыре игры в мяч в Сэйрёдэн, саду перед покоями императора. По этому случаю в качестве зрителей присутствовали Нобунага и воины его конной гвардии. Все участники игры были одеты в изысканные одежды в соответствии с «должными образцами». Так, облачение наследного принца состояло из высокого головного убора (татээбоси), двухцветного плаща (носи) и окаймленных панталон (сасинуки). Позднее он переоделся в охотничий костюм ярко-красного цвета (собацудзуки).
Характер государственного торжества по поводу победы при Нагасино придавало этому блистательному собранию, во-первых, присутствие самого Нобунага и некоторых его ближайших сподвижников. Во-вторых, после игры Нобунага предстал перед всеми на веранде Северных ворот жилых покоев императора, где придворная дама, служившая в Императорском прибежище, преподнесла ему чашку с сакэ от императора. В ответ вечером того же дня Нобунага посетил наследного принца в его покоях, чтобы выразить благодарность и преподнести дары. В тот же день, когда состоялись игры в мяч, император издал указ с предложением даровать Нобунага ранг и должность. Однако, после долгих размышлений, Нобунага решил отклонить предложение Его величества. Тем не менее, император поменял имена некоторых старших вассалов Нобунага, что «должно было доставить удовольствие Нобунага». Мацуи Юкан, представитель Сакай, получил имя Кунай-кё но Хоин; Такэи Сэкиан, первый секретарь Нобунага — Нии но Хоин; Акэти Дзюбёэ (Мицухидэ) — Корэто Хюга но Ками, а Нива Городзаэмон (Нагахидэ) — Корэдзуми. Хотя эти люди по-прежнему оставались на службе у Нобунага, теперь их полномочия получили императорскую санкцию.
Императорский двор отметил победу при Нагасино торжествами и предложением Нобунага новых должностей, некоторые из которых Нобунага охотно принял. Обе стороны оказались вовлечены в своеобразную «гонку щедрости», когда каждый преподнесенный подарок требовал взаимности. Через десять дней после игры в мяч и изменения имен вассалов Нобунага, в свою очередь, преподнес императору рыбу и дичь. Она также предложил построить резиденции для «регента, семей министров и других придворных к юго-востоку от императорского дворца». Вся эта бесконечная череда вручения и приема даров между Нобунага и двором слишком длительна и утомительна, чтобы описывать ее целиком. В Японии периода Сэнгоку, как и ныне, подарки имели главной целью установить и укрепить социальные связи. Большинство контактов между Нобунага и императорским двором представляли собой обычные визиты вежливости, сопровождавшиеся преподнесением подарков, а отнюдь не проявление конфронтации, как можно заключить из аргументов, приводимых Асао, Фудзики или Иматани.
После победы при Нагасино и торжеств по этому поводу Нобунага продолжил военную кампанию. 20 августа он снова покинул Киото и вернулся в Гифу для подготовки ко второй важнейшей операции 1575 года: усмирению икки в провинции Этидзэн. Эта провинция, расположенная на берегу Японского моря, имела важное стратегическое значение и перешла в руки Нобунага только в августе 1573 года. Однако в марте 1574 года икки сумели отобрать ее у Нобунага, убив при этом его сюго дай, Маэба Ёсицугу.
Если при Нагасино Нобунага одержал свою самую знаменитую победу, то усмирение в 1575 году Этидзэн, когда он в буквальном смысле очистил провинцию от икки, стало его самой печально известной кампанией. Она была блестяще организована и осуществлена, став настоящим блицкригом. В ходе кампании были проведены три скоординированные атаки. 19 сентября основные силы Нобунага в количестве 30 000 человек вошли в Этидзэн с юга. Одновременно на побережье провинции высадились Хасиба Хидэёси и Акэти Мицухидэ, прибывшие на нескольких сотнях кораблей. Наконец, третья атака в глубь Этидзэн была произведена (возможно, днем позже) из провинции Мино. В результате провинция была завоевана за несколько дней. Еще более, чем быстрота, с которой действовали войска Нобунага, впечатляет количество потерь икки:
В списках, составленных для Нобунага с 15-го по 19-й день восьмого месяца, записано было более 12 500 человек, захваченных разными отрядами. Нобунага приказал своим слугам казнить пленников, а воины Нобунага увели в свои земли бесчисленное количество мужчин и женщин. Количество казненных пленников составило от 30 000 до 40 000 человек.
Нобунага с ликованием написал губернатору Киото: «Город Футю усыпан телами так, что места свободного не осталось, я хотел бы, чтобы вы увидели это. Сегодня я обыщу горы и долины и уничтожу [всех]».
При этом императорский двор отнюдь не был шокирован количеством жертв. На этот раз Нобунага даже не понадобилось ехать в Киото за поздравлениями от императора — они сами достигли его. Его лагерь, расположенный в Кита но Сё в провинции Этидзэн (на территории нынешнего города Фукуи), посетил императорский посланник Кадзюдзи Харутоё (1544–1602). Как пишет в своем дневнике Ёсида Канэми, сопровождавший Кадзюдзи Харутоё, «все отправились посмотреть» усмиренную провинцию. Такое внимание со стороны императора Нобунага оценил по достоинству, он даже написал для представления ему благодарственное письмо, в котором выражал «чувство глубокой благодарности» и интересовался, хочет ли Его величество быть проинформированным о положении дел в провинции Этидзэн. Здесь было что-то новое: вне зависимости от того, желал он этого или нет, Нобунага получил от посланника Его величества императорскую санкцию на смертоубийство в Этидзэн. Находясь в Кита но Сё, Нобунага, выбравший это место в качестве будущего военного и административного центра провинции, распределил земли между своими вассалами, причем наибольшая часть перешла к Сибата Кацуиэ. Нобунага также утвердил основные принципы управления для Кацуиэ и его сподвижников: «что касается владений домов Киото, они должны быть возвращены тем, кто владел ими до начала смуты». Восстановление прав собственности должны было удостоверяться официальными распоряжениями самого Нобунага, скрепленными его красными печатями. Все эти меры были направлены на скорейшее восстановление порядка в провинции.
Военным и гражданским властителем вновь покоренной провинции Нобунага назначил Сибата Кацуиэ, который стал первым доверенным лицом Нобунага, положение которого в вассальной системе Нобунага претерпело значительные изменения. Он являлся сторонником Нобунага еще с 1550-х годов и сопровождал Нобунага в ходе почти всех его кампаний в Центральной Японии начала 1570-х. Однако, после того как Кацуиэ получил назначение в провинцию Этидзэн, он уже более никогда не находился рядом с Нобунага. Кацуиэ стал фактическим военным губернатором (сюго) провинции Этидзэн, главнокомандующим независимой армией. В подчиненные Кацуиэ Нобунага отрядил еще несколько ветеранов клана Ода, таких как Фува Мицухару, Сасса Наримаса и Маэда Тосииэ. Рядовой состав армии Этидзэн составляли местные князья и воины, прежде служившие Асакура. Многие местные самураи «использовали связи, чтобы выразить свою покорность Нобунага», тем самым благополучно избежав бойни, устроенной икки.
Награждение верного сторонника, каким был Сибата Кацуиэ, постом губернатора такой большой и стратегически важной провинции, как Этидзэн, стало логичным и неизбежным выбором Нобунага. С расширением своих владений он неизбежно должен был делегировать свои полномочия и административные обязанности другим. Одновременно Нобунага необходимо было создать такие условия, в которых не могли бы появляться новые независимые провинциальные властители. Об этом свидетельствуют его «Установления для провинции Этидзэн», закладывающие основы для управления провинцией. Современные исследователи высказывали мысль, что этот документ, как никакой другой, свидетельствует о характере Нобунага с его склонностью к запугиванию и унижению всех и вся. Даже если это так и есть, необходимо учитывать, что данным документом Нобунага, по сути, открывает новую страницу в отношениях со своими вассалами. Это со всей очевидностью следует из статей 2, 6, 8 и 9:
2. Вы не должны оскорблять самураев провинции, которые остались на своих местах. Необходимо проявлять доброту по отношению к ним. С другой стороны, следует заставлять их нести караульную службу. Обязательно надлежит следить за местными укреплениями. Необходимо восстановить владения [местных землевладельцев].
6. Поскольку я доверяю тебе большую провинцию, необходимо следить за всем происходящим в ней: любое небрежение будет считаться преступлением. Прежде всего, следует укреплять военную доблесть. Оружие и припасы необходимо запасать, чтобы ты наверняка мог сопротивляться нападению в течение от 5 до 10 лет. Избегай алчности, определи, что ты должен взять, чтобы все остальное было выплачено. Не увлекайся мальчиками, искусствами, пирушками и представлениями.
8. Необходимо гарантировать, чтобы ни один вассал не был назначен в два или три места, в зависимости от размеров твоих владений. Имей свободные земли и объяви, что они будут отданы любому, кто в делах покажет свою верность. Помни, что твои люди сразу утратят мужество и преданность, как только увидят, что для наград не осталось владений. Эти земли должны находиться в моем владении, пока не появится подходящий претендент.
9. Снова повторяю: ты должен решиться выполнить все, что я говорю. При этом никогда не льсти мне, если чувствуешь, что я не прав или несправедлив. Если что-то беспокоит тебя, сообщи мне, и, быть может, я выполню твою просьбу. В любом случае ты должен почитать меня и не творить зла за моей спиной. Твои чувства по отношению ко мне должны быть таковы, чтобы ты даже ни разу не позволил вытянуть ноги в том направлении, где я нахожусь. Если будешь вести себя таким образом, как и подобает настоящему самураю, удача не покинет тебя вовеки.
В этом фрагменте можно выделить две основных темы: в статьях 2, 6 и 8 Нобунага дает инструкции Кацуиэ о том, как надлежит установить и поддерживать свою власть по отношению к местным воинам провинции Этидзэн. Основное требование — быть справедливым и требовательным. В статье 9 речь идет уже об отношениях между Нобунага и Кацуиэ, между верховным правителем и губернатором провинции. Нобунага очень жесток (особенно это касается фразы о том, чтобы Кацуиэ никогда не позволял себе направить ноги в сторону господина). Этот фрагмент часто интерпретировался как доказательство «самодурства и доведенного до крайности деспотизма» Нобунага. Однако это яркое выражение, которое до сих пор используется в Японии, лишь подчеркивает, что отношения между Нобунага и Кацуиэ — это отношения господина и вассала. Нобунага напоминает Кацуиэ об оказанных милостях и предостерегает от попыток превратить власть над провинцией в средство реализации личных амбиций, от попыток начать самостоятельную политическую игру.
Кацуиэ внял увещеваниям Нобунага. Один маленький, но многозначительный эпизод, произошедший в 1581 году, через шесть лет после назначения, хорошо отражает тот баланс силы, который сложился между Нобунага и Кацуиэ. В конце марта 1581 года Кацуиэ отправился в Киото для участия в параде. Он прибыл в столицу в сопровождении «10 000 воинов и 10 000 слуг». За день до парада он преподнес Нобунага 30 золотых и три очень ценных предмета для чайной церемонии. Несмотря на это, Нобунага по-прежнему запрещал ему одевать на парад ярко-красное облачение, потому что хотел сохранить «это исключительное право за собой». Несколько месяцев спустя иезуит Луис Фройс своими собственными глазами наблюдал, что Кацуиэ обладает абсолютной властью в Этидзэн и Kara, где он «как второй Нобунага». Подчиненные Кацуиэ в провинции уважительно называли его «Уесама»; точно так же, только в масштабе всей страны, именовали самого Нобунага. Но наши сведения об участии Кацуиэ в столичном параде подтверждают, что, несмотря на свою почти неограниченную власть в провинции, он в высшей степени почтительно относился к Нобунага, человеку, которому он был обязан всем.
Признание при дворе
После внушительных военных успехов 1575 года Нобунага стремился расширить свои владения. Он отправил четырех своих полководцев в четыре области Японии: Кацуиэ в Хокурику, Акэти Мицухидо в Санъиндо, Хасиба Хидэёси в Санъёдо, а Сакума Нобумори в южную область (область Одзака). Позднее, в том же году, войска Нобунага выдвинулись из Этидзэн на север и вторглись в провинцию Kaгa (ныне — южная часть префектуры Исикава). Нобунага, пребывая в эйфории после завоевания провинции Этидзэн, заявил даже, что покорить Ното (ныне — северная часть префектуры Исикава) и Эттю (ныне — префектура Тояма) не составит труда. Тем временем Ода Нобутада и Токугава Иэясу получили приказ укрепить восточный фланг и держать Такэда под контролем. Главная угроза, исходившая от Такэда Кацуёри, теперь, после победы при Нагасино, была устранена, так что у Нобунага имелись все основания излучать оптимизм. В письме к Датэ Тэрумунэ, даймё из Дэва, одной из самых северных провинций Японии, Нобунага писал: «Восемь провинций востока… в конце концов покорятся мне». Тем не менее, решающий удар клану Такэда Нобунага нанес только в 1582 году.
В конце 1575 года Нобунага передал свои старые домашние провинции Мино и Овари в управление своему старшему сыну и наследнику Нобутада. Кроме того, за Кацуиэ, по его плану, должны были последовать и дальнейшие назначения в провинциях. Так, Танго была передана Иссики Ёсимити, а восточная часть Танба — Хосокава Фудзитака. Наконец, к вящему разочарованию местного духовенства, Бан Наомаса, еще один член конной гвардии из Овари, в апреле 1575 года был назначен военным губернатором провинции Ямато. Кэннё Коса из Одзака, шокированный утратой Этидзэн, был теперь более чем склонен прекратить борьбу с Нобунага. Мирное соглашение было достигнуто в ноябре 1575 года. Затем Кэннё Коса преподнес обычные в таком случае подарки Нобунага и, как минимум, еще одному участвовавшему в переговорах лицу, Миёси Ясунага.
Даймё из провинций, еще не подпавших под власть Нобунага, подобно Датэ из Дэва и Тёсогабэ из Тоса на острове Сикоку, спешили признать его верховенство. Таким образом, едва ли можно удивляться тому, что их примеру последовал и императорский двор. Когда Нобунага с триумфом возвращался из провинции Этидзэн в Киото через Гифу, на пол пути его встречали представители императорского двора. «Синтё-ко ки» таким образом описывает вступление Нобунага в столицу: «Семьи регента и министров столпились в Сэта, Аусака, Ямасина и Аватагути, чтобы поприветствовать Нобунага и выразить свое восхищение». Теперь для Нобунага пришло время принять придворный ранг. Он прибыл в Киото 15 ноября 1575 года, но незадолго перед этим он приказал восстановить Дзиннодза, помещение в императорском дворце, в котором обычно происходили церемонии назначения. Очевидно, Нобунага хотел, чтобы все происходило в полном соответствии с традицией. Общество видело в получении им должности признание его последних побед и награду за них. В таком случае театрализованность и пышность церемонии только укрепили бы у всех осознание величия и справедливости подобного назначения. И «Синтё-ко ки» снова предоставляет нам возможность познакомиться с деталями церемонии, прошедшей в конце 1575 года:
В четвертый день одиннадцатого месяца третьего года правления под девизом Тэнсё Нобунага предстал перед императором и получил императорский титул дайнагон. 7-го числа того же месяца Нобунага выразил благодарность за назначение через императорского представителя господина Сандзё Дайнагон [Санээда], и по этому случаю его сопровождала свита из 100 лучников. Затем Сын Неба счел Нобунага достаточно достойным для того, чтобы получить от императора фарфор. Никакая другая слава, из тех, что были и что будут, не сможет затмить величие Нобунага. В связи с этим Нобунага также получил ранг удайсё, в [обмен на что] он предоставил на обозрение Его Величеству огромное количество золота и кусков ткани. Император разделил [эти дары] между своими придворными, и Нобунага отдал им во владение земли, что было поистине великолепно.
Накануне и в день церемонии Нобунага подготовил как минимум двадцать пять документов, скрепленных красной печатью, которыми пожаловал «новые земли» представителям придворной знати, как, например, Итидзё Утимото (1548–1611), императорским чиновникам, как, например, Цутимикадо Ариясу (1527–1577), известному астроному и знатоку инь и ян, дворцовым слугам, известным только по должностям, а также религиозным институтам, таким, как храм Ниннадзи.
Все эти новые земли находились в Ямасиро, в границах нынешней территории города Киото. Так, в качестве одного из даров фигурировало земельное владение, которое Нобунага конфисковал в 1574 году после того, как убил прежнего владельца Мицубути Фудзихидэ. Таким образом, можно предположить, что Нобунага также конфисковывал и иные земли, хозяева которых были, подобно Мицубути Фудзихидэ, сторонниками изгнанного сёгуна Ёсиаки. Тот факт, что земельные пожалования Нобунага скреплял личной красной печатью, показывает, что к концу 1575 года он стал самым крупным землевладельцем в Центральной Японии. Получивший землю в удел, разумеется, становился обязанным даровавшему ее. Самый крупный подарок, в 300 коку, достался Коноэ Сакихиса, бывшему канцлеру, который был вынужден покинуть столицу под давлением сёгуна Ёсиаки в 1568 году. В 1575 году, увидев, что обстоятельства изменились, он вернулся в Киото. В ближайшие годы между Сакихиса и Нобунага возникнут весьма доверительные отношения: так, Сакихиса станет своеобразным лидером той группы придворной знати, которая будет пользоваться особым покровительством со стороны Нобунага. Взаимоотношения Нобунага и Сакихиса весьма примечательны еще и в том отношении, что показывают, как Нобунага укреплял свое положение, инкорпорируя в собственную систему власти все новые элементы из прежней государственной системы. Как мы увидим в дальнейшем, Нобунага использовал Сакихиса для контроля над переговорами с Исияма Хонгандзи в 1580 году.
Получение высоких придворных рангов и последующая раздача земельных владений представителям прежней государственной иерархии позволили Нобунага установить необходимые и весьма полезные политические контакты. Если бы Нобунага, как считают некоторые авторы, на самом деле хотел изменить весь старый политический строй с императором во главе, вряд ли ему понадобились бы такие тесные контакты с императорским двором, какие имели место на протяжении 1575 года. Ведь подобные связи могли только повредить ему — Нобунага был весьма прагматичным политиком, а отнюдь не импульсивным низвергателем устоев. Его видение реформированной Японии отнюдь не предполагало устранение от власти аристократии. Все преобразования, производимые им, имели целью сделать государственное устройство более подходящим для сложившейся ситуации. И хотя Нобунага в первую очередь стремился укрепить собственную власть, в конечном счете, он заложил основы того общества, которое теперь называется «новым».
К концу 1575 года, всего через два года после того, как их пути с сёгуном Ёсиаки разошлись, Нобунага только укрепил свои позиции. И что более важно, он впервые в жизни был официально возведен в ранг и получил должность при дворе. Казалось, гегемония в масштабе всего государства уже близка. Нобунага с видимым удовольствием наслаждался успехом и ставил перед собой новые цели. Пришло время перенести базу из родных провинций — Овари и Мино — в центр Японии. Нобунага решил сделать своей ставкой центральную провинцию Оми, и строительство замка Адзути должно было явить зримое воплощение его могущества.