Этот рассказ, с которого началась моя писательская карьера, был написан в 1967 году и в числе полудюжины других послан Августу Дерлету в «Аркхэм Хаус». Честно говоря, я до сих пор удивляюсь, что Дерлет вообще обратил на меня внимание. Не то чтобы рассказы были плохи сами по себе, но того же никак нельзя было сказать о виде, в котором я их предоставил. Попробуйте представить себе, как, сидя за своим столом, Дерлет открывает картонный тубус, присланный в целях экономии наземной почтой из Берлина. Внутри он обнаруживает рассказ, вернее, свиток, который ему приходится прикрепить кнопками к столу, чтобы прочитать! К тому же рассказ напечатан через один интервал, иногда с обеих сторон, на страницах из военного блокнота! Удивительно, как он не вышел из себя! Но в то время он собирал материал для сборника «Рассказы о Мифе Ктулху», и этот рассказ как раз подошел по размеру и форме. «Город-побратим» вошел в вышеупомянутый сборник и впоследствии много раз переиздавался, в том числе как глава моего романа «Под торфяниками».
Данная рукопись прикреплена в качестве «Приложения А» к докладу номер M-Y-127/52 от 7 августа 1952 года.
В конце войны, после того как разбомбили наш дом в Лондоне и погибли мои родители, я попал с тяжелыми ранениями в госпиталь, и мне пришлось провести почти два года, лежа на спине. Именно в этот период моей юности — мне было всего семнадцать, когда я вышел из больницы — возникло мое увлечение, впоследствии превратившееся в жажду к путешествиям, приключениям и изучению древностей. Я всегда был бродягой по своей натуре, но после всех ограничений, которые мне пришлось испытать за два тоскливых года, я сразу же воспользовался шансом наверстать упущенное, без остатка отдавшись странствиям.
Нельзя сказать, что в течение тех долгих мучительных месяцев я был полностью лишен удовольствий. Между операциями, когда позволяло здоровье, я жадно читал книги из больничной библиотеки, главным образом, чтобы забыть о тяжелой утрате, перенесясь в чудесные миры, созданные Джонатаном Скоттом в его волшебных «Сказках 1001 ночи».
Кроме того наслаждения, которое давала мне эта книга, она позволяла мне отвлечься от разговоров, которые я слышал о себе среди врачей. Говорили, будто я не такой, как все, и якобы врачи нашли некие странности в моем организме. Ходили слухи о странных свойствах моей кожи и слегка выступающем хряще у основания позвоночника, о небольших перепонках на пальцах рук и ног, а поскольку у меня еще и полностью отсутствовали волосы, на меня не раз бросали подозрительные взгляды.
Все это, плюс мое имя, Роберт Круг, нисколько не прибавляло мне популярности в больнице. В то время, когда Гитлер продолжал периодически бомбить Лондон, фамилия Круг, намекавшая на немецкое происхождение, вероятно, куда больше препятствовала дружеским отношениям, чем все мои прочие странности, вместе взятые.
Когда закончилась война, я обнаружил, что стал богат, оказавшись единственным наследником состояния своего отца, а мне тогда не было еще и двадцати. Джинны, упыри и ифриты Скотта давно остались в прошлом, но не меньшее наслаждение я получал теперь от популярного издания «Раскопок шумерских городов» Ллойда. Именно эта книга вызвала у меня тот благоговейный трепет, с которым я всегда относился к волшебным словам «Затерянные города».
В последующие месяцы, а на самом деле и оставшиеся годы, в течение которых формировалась моя личность, труд Ллойда оставался для меня вехой, за которой последовали многие другие книги подобного содержания. Я жадно читал «Ниневию и Вавилон» и «Древние приключения в Персии, Сузах и Вавилоне» Лэйярда, с головой погружался в «Происхождение и развитие ассириологии» Баджа и «Путешествия в Сирию и Святую землю» Беркхардта.
Интересовали меня отнюдь не только сказочные земли Месопотамии. Вымышленные Шангри-Ла и Эфирот стояли наравне с реальными Микенами, Кноссом, Пальмирой и Фивами. Я запоем читал об Атлантиде и Чичен-Итце, не задумываясь о том, чтобы отделить факты от вымысла, и мечтая собственными глазами увидеть как дворец Миноса на Крите, так и Неведомый Кадат в Холодной пустыне.
Прочитанное мной об африканской экспедиции сэра Эмери Уэнди-Смита в поисках мертвого Г’харна лишь утвердило меня во мнении, что некоторые мифы и легенды не столь уж далеки от исторических фактов. Если такой человек, как этот выдающийся знаток древностей и археолог, снарядил экспедицию на поиски города в джунглях, который большинство достойных уважения авторитетов считали чисто мифологическим… И что с того, что он потерпел неудачу? Она ничего не значила в сравнении с тем, что он на самом деле попытался сделать…
Если другие лишь насмехались над сломленным и полубезумным исследователем, единственным вернувшимся из джунглей Черного континента, я стремился воспроизвести его «бредовые фантазии», каковыми считались его теории, вновь и вновь изучая доказательства существования Хирии и Г’харна и собирая воедино отрывочные сведения о легендарных городах и странах со столь неправдоподобными именами, как Р’льех, Эфирот, Мнар и Гиперборея.
Шли годы; мое тело полностью выздоровело, и я превратился из увлеченного юноши в мужчину, поставившего себе цель в жизни. Я никогда не задумывался о том, что влекло меня исследовать темные закоулки истории и фантазии — мне просто нравилось заново открывать древние миры, существовавшие лишь в мечтах и легендах.
Прежде чем я начал предпринимать дальние путешествия, которым суждено было занять четыре года, я купил дом в Марске, на самом краю йоркширских торфяников. Здесь я провел детство, и я чувствовал к этим местам некую не поддающуюся описанию привязанность. Отчего-то здесь я чувствовал себя ближе к дому и намного ближе к манившему меня прошлому. Мне действительно очень не хотелось покидать свои торфяники, но необъяснимая страсть к далеким местам и чужим названиям звала меня прочь, за моря.
Сначала я посетил страны, находившиеся в пределах досягаемости, проигнорировав края мечты и фантазий, но пообещав себе, что потом… потом…
Египет со всеми его тайнами! Ступенчатая пирамида Джосера в Саггаре, шедевр Имхотепа; древние мастабы, гробницы умерших столетия назад царей, загадочно улыбающийся сфинкс, пирамида Снеферу в Мейдуне и пирамиды Хефрена и Хеопса в Гизе, мумии, погруженные в раздумья боги…
Но, несмотря на все чудеса Египта, я не задержался там надолго. Песок и жара вредили моей коже, которая быстро покрывалась загаром и наутро страдала от раздражения.
Крит, нимфа прекрасного Средиземноморья… Тезей и Минотавр; дворец Миноса в Кноссе… Чудесные места — но там не было того, что я искал.
На Саламине и Кипре, со всеми их руинами древних цивилизаций, я задержался на месяц с лишним. И именно на Кипре я узнал еще об одном своем странном свойстве — о моих необычных способностях в воде…
В Фамагусте я подружился с группой ныряльщиков, с которыми каждый день нырял за амфорами и прочими древними реликвиями возле руин в Салониках на юго-восточном побережье. Сначала тот факт, что я мог оставаться под водой втрое дольше, чем лучший из них, и заплывать дальше без помощи ласт или дыхательной трубки, лишь удивлял моих друзей; но несколько дней спустя я заметил, что они стараются держаться от меня подальше. Им не нравилось отсутствие волос на моем теле или перепонки, казалось, слегка удлинившиеся, между пальцами рук и ног, шишка сзади внизу, заметная в моем купальном костюме, или моя способность общаться с ними на их языке, хотя я никогда в жизни не изучал греческого.
Пора было двигаться дальше. Я путешествовал по всему миру, став настоящим специалистом по древним цивилизациям, бывшим для меня единственной радостью в жизни. А потом, в Фетри, я услышал про Безымянный город.
Далеко в Аравийской пустыне есть Безымянный город, разрушенный и мертвый, и стены его почти скрыты песками несчетных эпох. Именно он приснился безумному поэту Абдулу Альхазреду в ту ночь, после которой он спел свой необъяснимый куплет:
Мои проводники-арабы тоже сочли меня безумцем, когда я, не обращая внимания на их предупреждения, продолжил поиски этого Города Дьяволов. Их быстроногие верблюды поспешно унесли их прочь, ибо они заметили мою странную чешуйчатую кожу и некоторые другие особенности, от которых им становилось не по себе. К тому же их, как и меня самого, приводила в замешательство странная беглость, с которой я общался с ними на их языке.
Не стану писать о том, что я видел и делал в Кара-Шехре. Достаточно сказать, что многое из того, о чем я узнал, затронуло струны моего подсознания, вновь отправив меня в путь на поиски Сарната Обреченного, туда, где когда-то находилась страна под названием Мнар…
Никому не известно местонахождение Сарната, и лучше пусть таковым оно и остается, так что не стану ничего рассказывать о своих путешествиях в его поисках и о трудностях, с которыми мне пришлось столкнуться. Однако открытие погрузившегося в ил города и невероятно древних руин близлежащего Иба стали главными звеньями удлиняющейся цепи сведений, которая постепенно заполняла чудовищный промежуток между этим миром и моей конечной целью. И я даже не знал, где эта цель находится или в чем она заключается.
В течение трех недель я бродил по илистым берегам неподвижного озера, в котором скрывается Сарнат, и под конец, словно повинуясь некоей пугающей силе, снова воспользовался своими необычными способностями пловца, начав исследовать подводный мир чудовищной трясины.
В ту ночь я спал, прижав к груди маленькую зеленую статуэтку, поднятую из затонувших руин. Мне снились мать и отец, которые будто звали меня из тумана…
На следующий день я снова отправился в многовековые руины Иба, и уже собирался уходить, когда увидел покрытый надписями камень, давший мне первый настоящий ключ к разгадке тайны. Чудо, что я смог прочитать написанное на этой обветренной древней колонне, ибо написано оно было странной клинописью, более древней, чем надписи на разбитых колоннах Гефа, и сильно пострадало от времени.
Там ничего не говорилось о существах, живших когда-то в Ибе, или о давно погибших жителях Сарната — лишь о разрушениях, которые люди из Сарната причинили обитателям Иба, и о последовавшей погибели, обрушившейся на Сарнат. Погибель эту принесли боги обитателей Иба, но об этих богах я ничего не смог узнать. Я знал лишь, что надпись на камне и пребывание в Ибе пробудили в моем мозгу давно забытые воспоминания, возможно, даже память предков. И снова на меня нахлынуло чувство близости к дому, которое я всегда столь сильно ощущал на йоркширских торфяниках. А потом, когда я лениво раздвинул ногой тростник у основания колонны, появились новые вырубленные в камне надписи. Счистив слизь, я прочитал их — всего несколько строк, но в строках этих содержался ключ:
«Иба больше нет, но Боги продолжают жить. На другом конце мира есть Город-побратим, спрятанный под землей, в варварских землях Циммерии. Народ там продолжает процветать, и всегда будет поклоняться Богам, до самого прихода Ктулху…»
Много месяцев спустя в Каире я нашел человека, обладавшего глубокими познаниями в древних верованиях, общепризнанного авторитета в области забытых древностей и доисторических стран и легенд. Ученый этот никогда не слышал о Циммерии, но ему была известна страна, когда-то называвшаяся очень похоже.
— И где находится эта Киммерия? — спросил я.
— К несчастью, — ответил ученый, сверившись с картой, — большая часть Киммерии пребывает теперь под водой, но изначально она находилась между Ванахеймом и Немедией, в древней Хайбории.
— Говорите, большая ее часть под водой? — переспросил я. — А что с той частью, которая над водой?
Он странно на меня посмотрел — возможно, меня выдало прозвучавшее в моем голосе нетерпение, а может быть, мой странный вид, ибо под жарким солнцем многих стран моя безволосая кожа огрубела, напоминая чешую, а перепонки между пальцами стали слишком заметны.
— Зачем вы хотите это знать? — спросил он. — Что вы ищете?
— Дом, — сам не зная отчего, машинально ответил я.
— Да… — проговорил он, внимательно разглядывая меня. — Вполне возможно… Вы ведь англичанин, верно? Могу я поинтересоваться, из какой части Англии?
— С северо-востока, — сказал я, вдруг вспомнив свои торфяники. — А что?
— Друг мой, ваши поиски были напрасны, — улыбнулся он, — ибо Киммерия, или то, что от нее осталось, занимает всю северо-восточную часть Англии — вашу родину. Разве это не ирония судьбы? Чтобы найти родной дом, вы его покинули…
В тот же вечер судьба сделала мне подарок, от которого я не мог отказаться. В вестибюле моего отеля стоял стол, предназначенный исключительно для постояльцев-англичан, на котором лежало множество разнообразных книг, газет и журналов, от «Ридерз Дайджеста» до «Мировых новостей», и, желая провести несколько часов в относительной прохладе, я сел под вентилятором со стаканом воды со льдом и начал лениво просматривать одну из газет. Внезапно, перевернув страницу, я наткнулся на фотографию и статью, после прочтения которой я тут же забронировал билет на ближайший рейс до Лондона.
Фотография была некачественной, но достаточно отчетливой, чтобы понять, что она изображает маленькую зеленую статуэтку — точную копию той, которую я поднял из руин Сарната на дне озера…
В статье, насколько я помню, говорилось следующее:
«Мистер Сэмюэль Дэвис, проживающий в доме номер 17 по Хеддингтон-кресчент в Радкаре, нашел на берегу ручья, исток которого находится в скалах возле Сарби-он-Мурс, изображенную выше прекрасную реликвию минувших эпох. Статуэтка в настоящее время находится в музее в Радкаре, которому ее подарил мистер Дэвис, и ее сейчас изучает куратор, профессор Гордон Уэлмсли из Гуля. На данный момент профессор Уэлмсли не смог пролить свет на происхождение статуэтки, но тест Уэнди-Смита, научный метод определения возраста археологических фрагментов, показал, что ей свыше десяти тысяч лет. Зеленая статуэтка, судя по всему, не имеет никакого отношения к известным цивилизациям древней Англии, и потому считается крайне редкой находкой. К сожалению, специалисты единогласно сходятся во мнении, что ручей в месте своего истока в скалах возле Сарби полностью непроходим».
На следующий день я поспал около часа в самолете и видел во сне своих родителей. Как и прежде, они появились передо мной словно в тумане — но их зов казался сильнее, чем в предыдущем сне, а в окутывавшей их дымке виднелись странные фигуры, уважительно кланявшиеся мне, а из невидимых глоток доносилось знакомое зовущее пение…
Я послал своей экономке телеграмму, сообщив ей о моем возвращении, и, когда я прибыл в свой дом в Марске, меня уже ждал адвокат. Он представился как мистер Харви из конторы «Харви, Джонсон и Харви» в Радкаре и протянул мне большой запечатанный конверт. Адрес на нем был написан почерком отца, и мистер Харви сообщил, что ему было поручено отдать конверт лично мне в руки в мой двадцать первый день рождения. К сожалению, в это время, почти год назад, я отсутствовал в стране, но контора поддерживала связь с моей экономкой, рассчитывая после моего возвращения выполнить условия договора, заключенного семью годами раньше между моим отцом и конторой мистера Харви. После того как мистер Харви ушел, я отпустил экономку и вскрыл конверт. Находившееся внутри письмо было написано на языке, не входившем в число тех, которые я когда-либо изучал в школе. Именно на этом языке были сделаны надписи, которые я видел на многовековой колонне в древнем Ибе, и, тем не менее, я откуда-то знал, что письмо написано рукой моего отца. Само собой, я мог прочитать его с той же легкостью, как если бы оно было на английском. Из-за обширного и разнообразного содержания письмо напоминало, скорее, целую рукопись, и я не намерен воспроизводить его здесь полностью. Это заняло бы слишком много времени, а скорость, с которой происходит Первое превращение, мне его не оставляет. Я лишь изложу самые основные моменты из тех, о которых говорилось в письме.
Не веря своим глазам, я прочитал первый абзац — но по мере того, как я читал дальше, недоверие сменилось искренним изумлением, а оно, в свою очередь — ни с чем не сравнимой радостью, ибо мои родители не погибли! Они просто ушли, ушли домой…
Почти семь лет назад, вернувшись домой из превращенной бомбами в руины школы, я не знал о том, что отец преднамеренно заложил в нашем лондонском доме мощный заряд, который должен был сработать после первого сигнала воздушной тревоги, а затем родители тайно ушли в торфяные болота. Как я понял, о том, что я возвращаюсь домой из разрушенной школы, они не знали. Даже сейчас им не было известно о том, что я пришел домой как раз в тот момент, когда радары британской противовоздушной обороны обнаружили в небе вражеские объекты. План, столь тщательно разработанный с целью заставить всех поверить, что мои родители погибли, сработал, но при этом чуть не погубил и меня. И все это время я тоже считал их погибшими. Но почему они ушли? Какая тайна заставила их скрываться от людей, и где мои родители сейчас? Я продолжал читать…
Постепенно все становилось ясно. Мои родители и я не были уроженцами Англии, и они привезли меня сюда младенцем с нашей родины, находившейся совсем рядом, и вместе с тем, как ни парадоксально, очень далеко. В письме объяснялось, что всех детей нашей расы привезли сюда в младенчестве, ибо атмосфера нашей родины неблагоприятна для здоровья несформировавшегося организма. Отличие в моем случае заключалось лишь в том, что моя мать не смогла со мной расстаться, и это было ужасно! Хотя все дети нашей расы вынуждены были расти вдали от своей родины, взрослые лишь изредка могли покидать свой родной климат, что было связано с их физической внешностью в течение большей части их жизни — ибо ни физически, ни духовно они не походили на обычных людей.
Это означало, что детей приходилось оставлять на порогах, у входа в приюты, в церквях и других местах, где их найдут и будут о них заботиться, ибо в юном возрасте разница между моей расой и людьми практически незаметна. Читая, я вспомнил сказки, которые когда-то любил, об упырях, феях и прочих созданиях, которые оставляли своих детенышей на воспитание людям и похищали человеческих детей, чтобы вырастить из них себе подобных.
Значит, такова была моя судьба, и мне тоже предстояло стать упырем? Я продолжал читать. Я узнал, что люди моей расы могут покидать нашу родную страну дважды в жизни, — один раз в детстве, когда, как я уже говорил, их приносят и оставляют здесь, пока им не исполнится примерно двадцать один год, и один раз позднее, когда перемены в их облике дают им возможность существовать во внешнем мире. Мои родители как раз достигли этой стадии, когда родился я. Из-за привязанности матери ко мне они отказались от своего долга перед нашей страной и сами привезли меня в Англию, где остались вместе со мной, проигнорировав Закон. Отец привез с собой некие сокровища, которые обеспечивали ему и матери легкую жизнь, пока не придет время, когда они вынуждены будут меня покинуть, время Второго превращения, когда остаться означало бы дать знать человечеству о нашем существовании.
Время это в конце концов наступило, и они тайно вернулись назад на родину, взорвав наш лондонский дом, чтобы власти и я (хотя у матери наверняка разрывалось сердце) сочли их погибшими во время немецкого налета.
Но разве они могли поступить иначе? Они не осмелились даже рискнуть рассказать мне, кто я на самом деле, ибо кто мог знать, какой эффект подобное открытие произведет на меня, у которого едва начали проявляться отличия? Им оставалось лишь надеяться, что я сам открою эту тайну или, по крайней мере, большую ее часть, что я и сделал! Но для полной уверенности отец оставил мне это письмо.
В письме также говорилось о том, что лишь немногие из «найденышей» находят путь назад на родину. Некоторые погибают при несчастных случаях, другие сходят с ума. При этих словах я вспомнил, что читал где-то про двух обитателей санатория для душевнобольных в Оукдине возле Глазго, столь безумных и столь неестественно выглядящих, что их даже не позволяют никому видеть, и даже медсестры не в состоянии слишком долго оставаться рядом с ними. Другие же становятся отшельниками в диких недоступных местах, и, что хуже всего, судьба многих еще более чудовищна — я содрогнулся, читая примеры подобных судеб. Но все же были немногие счастливчики, кому удалось вернуться — и, хотя некоторых приводили назад взрослые во время второго посещения, другие возвращались сами, следуя инстинкту или по чистому везению. Но сколь бы ужасным ни выглядело подобное существование, в письме объяснялась его логика. Моя родина не могла поддерживать жизнь слишком многих мне подобных, и потому риск безумия, вызванного необъяснимыми физическими изменениями, несчастные случаи и иные роковые судьбы, о которых я упоминал, играли роль системы отбора, в которой лишь самые приспособленные как в духовном, так и в физическом смысле возвращались туда, где родились.
Но сейчас я только что закончил перечитывать письмо во второй раз — и уже ощущаю, как немеют мои руки и ноги… Письмо моего отца едва успело дойти вовремя. Меня давно уже беспокоили мои растущие отличия. Перепонки на моих руках доходят почти до первых фаланг пальцев, а кожа стала фантастически толстой, грубой и чешуйчатой. Короткий хвост, выступающий из основания позвоночника, выглядит уже не столько странным придатком, сколько дополнительной конечностью, которая, как я теперь знаю, вполне естественна в нашем мире! Отсутствие волос тоже перестало меня смущать после того как я узнал свое предназначение. Да, я не такой, как люди, но разве так и не должно быть? Ибо я не человек…
Как же повезло, что мне тогда попалась газета в Каире! Если бы я не увидел ту фотографию или не прочитал бы статью, возможно, я не вернулся бы столь скоро на свои торфяники, и теперь я содрогаюсь при одной только мысли о том, что могло бы со мной случиться. Что бы я стал делать после того как со мной бы произошло Первое превращение? Сбежал бы куда-нибудь подальше, закутавшись с ног до головы, чтобы вести там жизнь отшельника? Вероятно, я вернулся бы в Иб или Безымянный город, обитая в одиночестве в руинах, пока моя внешность вновь не позволит мне существовать среди людей. А что потом — после Второго превращения?
Возможно, я бы сошел с ума от столь необъяснимых изменений в моей душе и теле. Кто знает — может, в Оукдине появился бы еще один пациент? С другой стороны, судьба моя могла оказаться еще хуже, ибо меня могли увлечь в подводные глубины, где я стал бы одним из последователей культа Дагона или Великого Ктулху, как и другие до меня.
Но нет! К счастью, благодаря знаниям, полученным во время путешествий, и помощи, содержавшейся в письме отца, я избавлен от всех тех ужасов, которые пережили другие мои соплеменники. Я вернусь в город-побратим Иба, в Лх-йиб, на свою родину под йоркширскими торфяниками, туда, откуда вынесло зеленую статуэтку, приведшую меня обратно на эти берега, статуэтку, которая является точной копией той, что я поднял из озера в Сарнате. Я вернусь, и мне станут поклоняться те, далекие предки которых погибли в Ибе на копьях людей Сарната, те, кто столь удачно описаны на Кирпичных цилиндрах Кадаферона, те, чье безмолвное пение доносится из бездны. Я вернусь в Лх-йиб!
Ибо даже сейчас я слышу голос моей матери, которая зовет меня, как она обычно делала, когда я в детстве бродил по тем самым торфяным болотам: «Боб! Малыш Бо! Где ты?»
Она называла меня Бо, и лишь смеялась, когда я спрашивал ее, почему. Но почему бы и нет? Разве Бо — неподходящее имя? Роберт — Боб — Бо? Что в том странного? Каким же дураком я тогда был! Я никогда не задумывался о том, что мои родители не совсем такие, как остальные люди, даже в самом конце… Разве не моим предкам поклонялись в сером каменном Ибе до прихода людей, в первобытные времена эволюции Земли? Мне следовало бы догадаться о том, кто я, когда я впервые поднял с илистого дна ту статуэтку — ибо черты ее точно такие же, какими станут мои после Первого превращения, а на ее основании выгравировано древними буквами Иба, буквами, которые я могу прочесть, ибо они часть моего родного языка, предшественника всех остальных языков — мое собственное имя!
Бокруг:
Водяной Ящер, Бог народа Иба и Лх-йиба, Города-побратима!
Примечание:
Сэр,Роберт Круг,
Данная рукопись, «Приложение А» к моему докладу, сопровождалась короткой пояснительной запиской, адресованной Северо-восточной Угольной компании в Ньюкасле. Далее воспроизводится ее содержание.Марске. Йоркшир,
Секретарю и членам правления,
Северо-восточная Угольная компания, Ньюкасл-на-Тайне
Джентльмены,
Во время пребывания за границей я обнаружил на страницах научно-популярного журнала информацию о вашем проекте разработки Йоркширских торфяников, которая должна начаться следующим летом, и после некоторых недавних своих открытий решил написать вам это письмо. Как вы поймете, мое письмо является протестом против ваших предложений по глубокому бурению в торфяниках с целью производства подземных взрывов и последующего образования газовых карманов, откуда можно было бы добывать природные ресурсы. Вполне возможно, что задуманное вашими учеными-консультантами предприятие приведет к уничтожению двух древних разумных рас. Именно для того, чтобы его предотвратить, я вынужден нарушить закон своего народа и заявить о существовании как его самого, так и его слуг. Чтобы более полно обосновать свой протест, считаю необходимым рассказать свою историю целиком. Возможно, прочитав прилагаемую рукопись, вы на неопределенное время отложите намеченные мероприятия.
Полицейский доклад M-Y-127/52
Предполагаемое самоубийство
Сэр,
Докладываю, что 20 июля 1952 года, около 16.30, я находился на службе в полицейском участке в Дилхэме, когда трое детей (показания приведены в Приложении В) сообщили дежурному сержанту, что видели «странного человека», который лез через изгородь у «Дьявольского омута», не обращая внимания на предупреждающие надписи, и бросился в ручей в том месте, где он уходит в скалы. В сопровождении старшего из детей я отправился на место предполагаемого события, примерно в трех четвертях мили по торфяникам от Дилхэма, где мне показали место, где «странный человек» якобы перелез через изгородь. Действительно имелись признаки того, что кто-то недавно перелез через изгородь — вытоптанная трава и травяные пятна на досках. С некоторым трудом я перелез через изгородь сам, но не смог понять, в самом ли деле дети говорили правду. Ни в самом омуте, ни вокруг него не было никаких признаков того, что кто-то туда бросился — но вряд ли стоит этому удивляться, поскольку в данном месте, где ручей уходит в склон холма, вода круто уходит под землю. Оказавшись в воде, лишь очень сильный пловец смог бы выбраться обратно. В августе прошлого года в том же самом месте погибли трое опытных спелеологов, пытавшихся исследовать подземное течение ручья.
Когда я продолжил расспрашивать мальчика, которого я взял с собой, тот сказал, что незадолго до случившегося здесь видели еще одного человека, который шел, хромая, словно раненый, к находящейся неподалеку пещере. Это произошло незадолго до того, как «странный человек», по описанию детей зеленый и с коротким гибким хвостом, вышел из той же самой пещеры, перелез через ограду и бросился в омут.
Обследовав названную пещеру, я нашел нечто похожее на шкуру, разрезанную вдоль конечностей и живота, словно охотничий трофей. Шкура была аккуратно свернута в углу пещеры, и находится сейчас на складе найденных вещей полицейского участка в Дилхэме. Возле шкуры лежал полный комплект хорошей мужской одежды, также аккуратно сложенный. Во внутреннем кармане пиджака я нашел бумажник, в котором, кроме четырнадцати фунтов однофунтовыми банкнотами, обнаружилась карточка с адресом дома в Марске, а именно, дом 11, Сандерленд-кресчент. Предметы одежды, а также бумажник, также находятся сейчас на складе.
Примерно в 18.30 я отправился по указанному адресу в Марске и допросил экономку, некую миссис Уайт, которая дала показания (приводятся в Приложении C) относительно ее работодателя, Роберта Круга. Миссис Уайт также дала мне два конверта, в одном из которых находилась рукопись, прилагаемая к настоящему докладу в виде Приложения A. Миссис Уайт нашла этот конверт в запечатанном виде, вместе с запиской, в которой его просили доставить по адресу во второй половине дня, 20 числа, примерно за полчаса до моего прихода. Учитывая, что вопросы, которые я ей задавал, были связаны с возможным самоубийством мистера Круга, миссис Уайт сочла за лучшее передать конверт в полицию. Кроме того, она пребывала в полной растерянности по поводу того, что с ним делать, поскольку Круг забыл указать адрес. Я взял у нее конверт, так как, возможно, в нем могла находиться предсмертная записка.
В другом, незапечатанном конверте находилась рукопись на иностранном языке. Сейчас он хранится на складе в Дилхэме.
В течение двух недель после предполагаемого самоубийства, несмотря на все мои усилия отыскать какие-либо следы Роберта Круга, не нашлось никаких подтверждений того, что он до сих пор жив. В связи с этим, а также с тем, что найденная в пещере одежда была опознана миссис Уайт как та, что была на Круге вечером перед его исчезновением, я принял решение просить перевести мой доклад в разряд нераскрытых дел, а Роберта Круга считать пропавшим без вести.
Примечание:
Сэр,Инспектор И. Л. Иэнсон,
Хотите ли вы, чтобы я отправил копию рукописи в Приложении A, как просил Круг миссис Уайт, секретарю правления Северо-восточной Угольной компании?Полицейское управление графства Йоркшир,
Сержант Миллер,
В ответ на вашу записку от 7 августа. По делу Круга никаких дальнейших действий не предпринимайте. По вашему предложению я признал его пропавшим без вести, предполагая самоубийство. Что касается его «документа» — он был либо психически неуравновешенным, либо выдающимся шутником, а возможно, и тем и другим одновременно. Несмотря на то что некоторые факты в его истории относятся к числу неоспоримых, большинство остальных выглядят порождением больного разума.
А пока что жду вашего доклада по другому делу — имеется в виду младенец, найденный в церкви в Или-он-Мур в июне. Как продвигаются поиски его матери?