Если бы мне пришлось выбирать любимое произведение любимого автора, это было бы что-то между «Умирающей землей» Джека Вэнса и «ужасами» ГФЛ [9]  — очень трудный выбор. Если же мы были бы ограничены исключительно «ужасами», то я знаю, за что проголосовал бы: за рассказ Лавкрафта «Цвет из иных миров». Что, в контексте данного сборника, в некотором роде парадокс, поскольку «Цвет» не имеет отношения к Мифам Ктулху! Вы не найдете в нем ни единого упоминания о Ктулху и любом другом божестве или демоне его пантеона, равно как и о темных знаниях, к которым мы так привыкли; вообще никакой связи с Мифами Ктулху, разве что местом действия является Новая Англия. Парадокс состоит в том, что в первый год своей писательской деятельности — точнее, в сентябре 1967 года — я был настолько погружен в Мифы, что написал «Тварь с пустоши у края кратера» исключительно из почтения к ГФЛ и Мифам. Этот рассказ имеет второстепенное отношение к Мифам, но все-таки имеет, не сомневайтесь, и он вышел в сборнике «Вызывающий Черного», моем первом в издательстве «Аркхэм Хаус», в 1971 году.

Хотя у меня больше нет оснований кичиться тем, что я располагаю лучшей после Британского музея коллекцией всяких мерзких и жутких диковин, я по-прежнему не могу спать. Когда ночная тьма подкрадывается со стороны болот, я, запершись на все замки и засовы, со страхом гляжу в окно на то место в саду, которое слабо мерцает своим собственным, необъяснимым светом и вокруг которого свежая трава желтеет и сохнет. Хотя я постоянно разбрасываю зернышки и крошки, ни одна птица не залетает в мой сад, а за отсутствием пчел фруктовые деревья не дают урожая и умирают. И старина Картрайт больше не будет по вечерам приходить в гости, чтобы поболтать при свете камина и угостить меня вином домашнего приготовления, поскольку старина Картрайт умер.

Я написал об этом своему другу из Новой Англии, тому самому, который прислал мне куст с пустоши у края кратера, и предупредил, чтобы он никогда больше не ходил туда, куда однажды пробрался ради меня, а иначе его ждет та же судьба.

Впервые прочитав об этой пустоши, я знал, что с этого момента не успокоюсь, пока не добавлю к своей коллекции что-нибудь с тех мест. Нашел в Новой Англии друга по переписке, развил и укрепил нашу дружбу, а потом, различными средствами добившись того, что он чувствовал себя обязанным мне, попросил раздобыть для меня что-нибудь с пустоши. Она находится к западу от Аркхэма, где, как известно, обитают ведьмы, и лежит среди лесов и полей как огромная язва. Когда-то здесь была плодородная долина, где во множестве росли фруктовые деревья и другие растения, но потом сюда рухнул странный метеорит. Вслед за ним пришла болезнь, а потом и мелкая серая паль. Из округи доходят самые странные, дикие слухи, и хотя многие из них, возможно, не больше чем фантазии и предрассудки, факт остается фактом — люди не пьют воду из кратера. Она отравлена неизвестным науке ядом, который вызывает безумие, расстройство сознания и медленную, мучительную смерть. Вокруг всей долины выстроили ограду с колючей проволокой и вдоль нее на каждом шагу поставили таблички с предостережениями.

Тем не менее мой друг перелез через эту ограду, забрался в самое сердце пустоши, почти до края воды, и выкопал из гниющей земли «подарок» для меня. Не прошло и суток, как он уже был на пути ко мне. Увидев «подарок», я понял, почему мой друг так поторопился избавиться от него. Я даже не могу придумать названия для этой штуки. Кустом его можно было назвать лишь условно, поскольку он дитя странной радиации, не из нашего мира, и, следовательно, новое явление для человека. Листья у него выглядели жутко — толстые, дряблые и белые, словно руки больного ребенка, а тонкий ствол и ветки были ужасно искривлены и испещрены странными прожилками. Он был в отвратительном состоянии, когда я сажал его в своем саду. Я даже подумал, что он не выживет. К несчастью, я ошибся: очень скоро он буйно пошел в рост, и старина Картрайт завел привычку тыкать в него тростью, когда приходил ко мне в гости.

— Что это вы жгли тут вчера ночью? Как будто горят старые пленки или, может, бумаги. Пламя такое странное… серебристого оттенка.

Я недоуменно посмотрел на него.

— Жег? Ничего! Где вы видели костер, Гарри?

— Здесь, в саду, если не ошибаюсь! Хотя, может, это просто отсвет огня камина падал из окна. — Он кивнул на дом и сплюнул точно на куст. — Куда-то около этой штуки. — Он подошел ближе и ткнул в куст тростью. — Надо же, какой толстый. — Он с любопытством посмотрел на меня. — Не могу сказать, что он мне нравится.

— Это же просто растение, Гарри, как и любое другое. — Я помолчал. — Ну, может, не совсем как любое другое. Согласен, на вид он уродлив… но совершенно безвреден. Удивительно, почему именно он вам не нравится! Вроде бы вы ничего не имели против «посмертных масок» и других моих вещей.

— Они и впрямь безвредны, — сказал он. — Забавные игрушки, ничего больше, но в своем саду я ничего такого сажать не стану, и не надейтесь! — Он улыбнулся в этой своей манере: «Я знаю кое-что, о чем вам неизвестно». — Как бы то ни было, можете мне объяснить, мистер Белл, что это за куст, на который птицы не садятся, а? — Он перевел взгляд на растение и тут же снова на меня. — Ни разу не видел, чтобы садились. — Он снова сплюнул. — И я их не осуждаю, имейте в виду. Я и сам в жизни на него не сел бы. Только гляньте на эти листья! Они никогда не шевелятся на ветру. А стебель и ветки? Белые, как кожа прокаженного! Он больше похож на уродливого осьминога с листьями, чем на куст.

В то время я быстро забыл о нашем разговоре. Старина Картрайт всегда был полон странных фантазий и говорил примерно то же обо всех моих приобретениях, когда видел их впервые. Однако спустя несколько недель, когда я сам заметил в этом дереве кое-что по-настоящему странное, мне припомнились его слова.

О, да! Тогда это было уже дерево. Оно почти утроилось в размерах и достигало высоты около трех футов, отрастило множество испещренных серыми крапинками ветвей, на ставшем заметно толще стволе и нижних ветвях явственно проступали странно узловатые, темные прожилки, похожие на вены. Это был тот день, когда мне пришлось призвать старину Картрайта прекратить донимать дерево, в которое он тыкал своей тростью. В конце концов, дерево было «гвоздем» моей коллекции, и я не хотел, чтобы оно пострадало.

— Это ты, да, светишься по ночам? — спросил он дерево, тыча в него тростью. — Сияешь, точно желтые поганки? Я приходил сюда этой ночью, мистер Белл, но вы уже были в постели. Потому что снова увидел пожар в саду, но это был не пожар — это было оно! — Он так сильно ткнул дерево, что оно затряслось. — Что за дерево такое, которое светится по ночам, а птицы на него не садятся?

Вот тут я разозлился и попросил его оставить дерево в покое.

Временами он бывал обидчив, старина Гарри. Возмущенно пыхтя, он затопал в сторону своего дома. Я хотел тоже вернуться к себе, но потом подумал, что, возможно, был слишком груб со стариком, и повернулся, собираясь окликнуть его и пригласить выпить рюмочку. Однако не успел и рта раскрыть, как взгляд мой упал на дерево.

Бог свидетель, оно гналось за стариной Картрайтом, как пес на поводке гонится за котом. Белые листья, словно жуткие руки, тянулись вслед ему, и ствол буквально наклонился в направлении удаляющейся фигуры…

Он оказался прав. Этой ночью я бодрствовал и собственными глазами видел, как дерево испускало странный, серебристый свет наподобие огней Святого Эльма. Тогда впервые мелькнула мысль избавиться от него, а находка, сделанная на следующее утро в саду, утвердила меня в этом решении.

Не думаю, что в то время свечение по-настоящему беспокоило меня. Как заметил старина Гарри, некоторые поганки тоже светятся в темноте; и я знал, что это же самое свойственно одному-двум видам мха. Даже более развитые биологические формы — к примеру, многие глубоководные рыбы — обладают своеобразной «системой освещения», а планктон светится и на поверхности океана. Нет, я был уверен, что свечение — это пустяки; но то, что я обнаружил на следующее утро, все меняло! Поскольку я убежден — ни одна из вышеперечисленных биологических форм неспособна сделать то, что сделало той ночью дерево.

Едва выйдя в сад, я заметил происшедшие с деревом пугающие изменения. Оно выглядело… сильнее, а листья и «вены» приобрели более темный оттенок. Я был так захвачен этим зрелищем, что заметил кота, лишь когда чуть не наступил на него. Тело лежало в траве на расстоянии фута от дерева, и, перевернув его носком ботинка, я удивился, что оно не окоченело. А ведь животное было очевидно мертво, просто кожа да кости, и…

Опустившись на колени, чтобы получше рассмотреть маленький пушистый труп, я почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом! Тело кота не окоченело… потому что нечему было коченеть!

Внутри шкурки остались только кости. Приглядевшись, я увидел, что маленький рот, ноздри и анальное отверстие ужасным образом изувечены. Конечно, не исключено, что бедняжку переехал автомобиль, выдавив из него внутренности (я содрогнулся), но кто зашвырнул тело в мой сад?

И потом я заметил кое-что еще: норки типа кротовых в земле, примерно на расстоянии фута вокруг дерева. Ага, сказал я себе, может, их оставили плотоядные животные, которых привлек запах крови? Странно, но сам я никакого запаха не чувствовал, а ведь кот погиб совсем недавно.

Я и прежде не раз разглядывал дерево, но сейчас изучил его сверху донизу. Полагаю, при этом я все время держал в уме свою Dionaea Muscipula — Венерину мухоловку — с чем еще было сравнивать? Листья этого дерева не были клейкими, как у некоторых плотоядных растений, а на их краях не росли шипы. И вроде бы здесь отсутствовала какая-либо дренажная система, необходимая, чтобы сделать то, что, как опасался я, было сделано. Ни игл, ни колючек; и, насколько я мог судить, никакого яда в физическом смысле этого слова.

В таком случае, что произошло с котом? Мой собственный кот, добрый товарищ на протяжении многих лет, умер от старости задолго до того, как я услышал о пустоши с кратером. Мне всегда хотелось взять другого, но теперь я порадовался, что не сделал этого. И я не понимал, как умер этот бедняга, но в одном не сомневался — нельзя дольше терпеть в своем саду это проклятие. Коллекция там или нет, от него нужно избавиться.

В тот же день я пошел в деревню и оттуда позвонил в Лондон своему другу-ботанику. Именно он продал мне Венерину мухоловку. Я рассказал ему о своем дереве и горячо заверил, что нет, я не «морочу ему голову». Он сказал, что приедет на выходные, чтобы взглянуть на него. Еще он сказал, что если дерево действительно таково, как я описываю, он был бы рад заполучить его и постарается, чтобы я не прогадал.

Это было в четверг, и я вернулся домой, чувствуя себя счастливым при мысли о том, что к воскресенью избавлюсь от этой дряни, и птицы снова запоют в моем саду. Тогда мне даже в голову не пришло, что еще до воскресенья случится то, после чего я никогда больше не буду чувствовать себя счастливым или, коли на то пошло, никогда не смогу как следует выспаться ночью.

Тем вечером у меня жутко разболелась голова. Я выпил двойную порцию бренди и лег спать раньше обычного. Прежде чем провалиться в сон, я заметил серебристое мерцание в саду. Оно было таким ярким, что я удивился, как это прежде не обращал на него внимания. Если бы не старина Картрайт, я, может, до сих пор оставался бы в неведении.

Проснулся я совершенно неожиданно. Выяснилось, что я лежу лицом вниз на тропинке в саду, сразу за дверью. Головная боль усилилась, пульсируя внутри черепа, словно молот.

— Какого черта?.. — воскликнул я, оцепенело оглядываясь.

Очевидно, я упал, споткнувшись о просевшую у порога доску, но с какой стати я вообще оказался здесь?

Лежа ничком, я бросил взгляд в сторону дерева. Похоже, шум моего падения на усыпанную гравием дорожку обеспокоил его. Оно тянулось ко мне с тем же жутким рвением, как прежде к старине Картрайту. Я с трудом поднялся и, собираясь вернуться в дом, заметил, что дерево откачнулось от меня в сторону дома старика.

«И что теперь его беспокоит?» — удивился я, зашел внутрь и снова запер дверь.

Я сел на постель и попытался обдумать случившееся. Слава богу, что доска просела! Я все лето собирался заменить ее, потому что по ее милости чуть ли не каждый день спотыкался.

— Хорошо, что так и не сделал этого, — пробормотал я, явно по незнанию недооценивая этот факт.

Я-то переживал лишь из-за того, что вдруг кто-нибудь увидел меня расхаживающим по саду посреди ночи в одних пижамных штанах. Ну, думать об этом было невыносимо. Жители деревни, скорее всего, уже считали меня слегка не в себе, из-за моей коллекции. Старина Гарри всегда любил посплетничать.

Стояла тишина, в теплом воздухе не ощущалось ни малейшего ветерка. Однако в следующий раз я проснулся от громкого звука — железная калитка сада с грохотом закрылась. Страшно досадуя на все эти ночные неприятности, я вскочил и бросился к окну. Рядом с деревом стоял старина Картрайт. Взгляд широко распахнутых глаз был прикован к дереву которое наклонилось к нему в той же ужасной, уже знакомой мне манере.

Конечно, его присутствие здесь удивило меня; однако гораздо больше поразило то, что он был облачен лишь в ночную рубашку. Может, он тоже ходит во сне? Похоже на то. Я открыл рот, чтобы окликнуть его, но тут увидел нечто, от чего дыхание перехватило, а тело сковал внезапно нахлынувший ужас.

На земле вокруг основания дерева что-то происходило! Первой моей мыслью было, что вокруг ствола и ног старины Гарри снова возникло множество кротовых нор.

Вот только из маленьких дыр в почве лезли не кроты!

Это были корни!

Сознание оцепенело от ужаса, в голове все перепуталось. Пошатываясь, я отошел от окна. Попытался закричать, но горло перехватило. Странная подвижность дерева и еще более необычное шевеление его корней — это пусть, это само собой. Однако ужаснее всего было понимание того, что старина Картрайт вел себя в точности, как я сам раньше этой ночью!

Пошатываясь точно пьяный, я спустился к двери и отпер ее онемевшими, дрожащими пальцами. Неверной походкой вышел в ночь, понимая, что происходит нечто чудовищно ненормальное, и отдавая себе отчет в том, какой это подарок судьбы, что сейчас на месте Картрайта не я. Придя в себя под воздействием ночного воздуха, я побежал, крича старику, чтобы он убирался оттуда, подальше от дерева, от этого светящегося ужаса…

Но было уже слишком поздно.

Отогнутые вниз сияющие ветки монстра покрывали все тело, из-под них торчала голая нога. В шоке, не веря своим глазам, я опустился на колени и увидел то, отчего разум мой помутился, а нервы скрутило узлами — состояние, в котором я пребываю до сих пор.

Я воспринимал это дерево правильно, но подходил к проблеме под ошибочным углом! Оно представляло собой уродливую мутацию, вызванную радиацией из другого мира. Ничего похожего на Земле не существовало; а я, кретин, еще сравнивал его с Венериной мухоловкой! Это растение из кратера действительно питалось живыми существами, но совсем не так, как это делают большинство других плотоядных растений; оно делало это с помощью своих корней!

Эти прежде скрытые в почве корни покрывали острые колючки, и у каждой колючки имелась крошечная присоска. Я смотрел, словно загипнотизированный. Прямо у меня на глазах отвратительные корни, пульсируя, проникали в открытый рот Картрайта… и в конце концов его губы начали рваться под этим напором!

Я закричал, увидев, что «вены» ствола и ветвей начали пульсировать красным. Когда же все дерево задрожало, наливаясь бледно-розовым, я, по счастью, потерял сознание. Только представьте себе — тело старого Картрайта безостановочно, тошнотворно дергалось и извивалось, но вовсе не по своей воле, а его мертвые глаза продолжали смотреть в никуда…

Вот, собственно, почти и все. Очнувшись, я все еще был не в себе. В бредовом состоянии я нетвердым шагом пошел в сарай и вернулся оттуда с топором. Со стоном отвращения ударил по стволу — раз, другой, — а потом смотрел, как, извиваясь, дерево буквально истекало кровью!

Нужно было видеть все это собственными глазами, чтобы поверить. Мерзкие корни медленно отпустили обескровленное тело Картрайта и, содрогаясь, юркнули под землю. Ветви и листья корчились и извивались в отвратительной пляске смерти; пульсация жутких вен — самых настоящих вен — прекратилась, и все дерево, разрушаясь, начало клониться в сторону. Казалось, оно гниет прямо на месте, и противоестественное свечение пошло на убыль. Исходящий от этого чертова растения запах разложения заставил меня попятиться, волоча за собой труп Картрайта.

Наткнувшись на ограду сада, я остановился, дрожа и с ужасом глядя на быстро чернеющую массу в саду.

Когда, наконец, свечение полностью угасло и от дерева осталась лишь зловонная, вязкая, красновато-черная лужа, я заметил, что небо посветлело — начинался рассвет. Именно тогда у меня и возник план. Ужасами я был сыт по горло. Все, чего я хотел, это забыть, и понимал, что власти никогда не поверят моему рассказу, но я даже и пробовать не собирался.

Я сложил костер над зловонным местом, где раньше росло дерево, и когда в отдалении закукарекал первый петух, поджег груду листьев, веток и стоял там, пока не осталось ничего, кроме почерневшего пятна на траве. Потом я оделся и пошел в полицейский участок.

Никто не мог понять, почему тело старого Картрайта полностью лишено крови, в чем причина странного повреждения рта и других, внутренних повреждений, которые показало вскрытие. Однако никто не отрицал, что уже давно он вел себя «необычно», а в последнее время открыто говорил о чем-то, «светящемся в ночной темноте», и о деревьях с руками вместо листьев. Казалось, никто не сомневался, что его конец будет «странным».

Дав показания полиции о том, как на рассвете обнаружил тело старого Картрайта у себя в саду, я снова позвонил в Лондон и сообщил своему другу-ботанику, что дерево погибло во время пожара. Он сказал, что, конечно, жаль, но на самом деле значения не имеет — вечером он улетает в Южную Америку и задержится там на несколько месяцев.

Он попросил меня, если получится, раздобыть еще один экземпляр того же вида.

Однако это еще не конец истории. Все, о чем я рассказал, случилось прошлым летом. Сейчас снова весна. Птицы так и не вернулись в мой сад, и, хотя каждую ночь я ложусь в постель, предварительно заперев дверь, спать не могу.

Я подумал, что, избавившись от остатков своей коллекции, смогу стереть воспоминания о том, что когда-то росло в моем саду. Я ошибался.

Я раздарил раковины с островов Полинезии и вдребезги разбил череп, который выкопал из земли в том месте, где когда-то возвышались римские развалины. Ничего не изменилось. Позволил погибнуть своим Венериным мухоловкам, лишив их необходимого питания. Это тоже ничуть не помогло! Мои «дьявольские барабаны» и «посмертные маски» из Африки сейчас покоятся под стеклом в витрине музея Уорби вместе с жертвенным платьем из Ми-Афоса. Коллекция из десяти кошмарных картин Пикмана, Чандлера Дэвиса и Кларка Эштона Смита ныне принадлежит алчному американскому коллекционеру. Ему же я продал полное собрание сочинений По. Я расплавил свой исландский метеорит и навсегда расстался с покрытой ужасными письменами статуэткой из Индии. Серебряные фрагменты неизвестного кристалла мертвого Г’харна в неудобоваримом состоянии покоятся в своем ящике, и я продал на аукционе все книги о безумном прошлом Земли.

Да, хотя я больше не имею оснований кичиться тем, что располагаю лучшей после Британского музея коллекцией всяких мерзких и жутких диковин, я по-прежнему не могу спать. Существует нечто — страх, мешающий уснуть, заставляющий меня в последнее время приковывать себя к постели, когда я ложусь.

Видите ли, мне совершенно ясно — заверения доктора, что «все это существует лишь в моем сознании», ошибочны. Я знаю, что если когда-нибудь снова проснусь в своем саду, это будет означать неизлечимое безумие… или что-нибудь похуже!

Что касается места, где весенняя трава сохнет и желтеет, оно продолжает слабо светиться по ночам. Всего неделю назад я надумал полностью удалить почву с этого участка, но, ткнув лопату в землю, увидел что-то извивающееся, черное, похожее на перерубленный корень, быстро ушедшее под землю и исчезнувшее из вида! Возможно, это всего лишь мое воображение, но также я заметил, что глухой ночью половицы в моей комнате иногда поскрипывают; и, кроме того, есть еще кое-что.

У меня снова началась чудовищная головная боль.