Глава 1

Открытия в ходе выздоровления

Из записных книжек профессора Юарта Кроу

После автомобильной аварии, которая едва не убила меня, став причиной серьезной мозговой травмы, я болел почти четыре месяца. Лишенный подвижности, я занялся своим хобби, возобновив изучение древних цивилизаций и городов юности Земли. Решение не заниматься основной моей работой было принято по необходимости. Ведь нельзя читать лекции, когда в любую секунду может подвести память, а сознание — померкнуть.

Именно в таком состоянии я находился первое время после аварии. Я едва мог сконцентрироваться, то и дело ускользая в туманные миры, наполненные неотчетливыми видениями смутно припоминаемых сцен и невнятными обрывками каких-то разговоров, которые я никак не мог вспомнить. Я погружался в туманные миры, которые, в сущности, представляли собой спонтанные грезы, пережитки дней полной бессознательности и вторичную фазу полуамнезии. Проявись это хотя бы раз на публике, профессор Юарт превратился бы во всеобщее посмешище. В таком состоянии с мыслью о лекциях можно было расстаться, как и с мыслью о любой деятельности, требующей продолжительной концентрации.

Я мог читать и даже заниматься научными исследованиями, но давал себе отдых сразу же, как только чувствовал приближение приступа головокружения. Поэтому, когда я в конце концов вышел из Лондонской больницы, что мне позволили сделать лишь при условии, что я не стану пытаться работать, мне ничего не оставалось, как сесть на первый же поезд, идущий с вокзала Кингз-Кросс на север, и вернуться в мой родной городок Харден на северо-восточном побережье, в дом моего племянника Титуса Кроу. Я собирался возобновить исследования, которые проводил в юности.

Джейсон не упустил ничего, запасшись кипой самых свежих археологических журналов и экземпляром «Заметок по дешифровке кодов, криптограмм и древних надписей» Уолмсли, полным отчетом о только что проведенных в Средиземноморье и на плато Ахаггар в Сахаре раскопках и двумя новыми иллюстрированными буклетами, дающих свежий взгляд на тему «забытых цивилизаций». Полагаю, он следовал принципу, что чем больше я буду читать, тем меньше у меня останется времени на более утомительные занятия. На самом деле мне хотелось отдохнуть. Я слишком долго работал, ни разу за последние восемь лет не взяв отпуска. Вне всякого сомнения, то, что я так себя загнал, и стало причиной аварии. Вина была полностью моя. Я слишком устал, чтобы вести машину. Нет, тишина и покой были как раз тем, в чем я нуждался. Не будет больше ни бесконечных часов, проведенных з дороге, ни бесчисленных дорожных карт, в которые нужно заглядывать, ни затянувшихся лекций в плохо освещенных помещениях зданий муниципалитета, ни бессонных ночей за подготовкой к завтрашней программе. По крайней мере, в течение достаточно долгого времени.

И все же за пару недель я затосковал, хотя раз за разом убеждался в бесполезности попыток заняться чем-либо серьезным. Пять раз приступы настигали меня в тот момент, когда я сидел за столом, занимаясь с какими-нибудь бумагами, а один раз, когда мы с Джейсоном вышли размять ноги, мой разум совершенно померк, и племяннику пришлось вести меня домой, в то время как я бормотал что-то какому-то невидимому товарищу своего детства.

Однако в следующие шесть недель мои «приступы странности» понемногу стали сходить на нет. Я уже мог сам выходить из дому. Джейсон очень радовался моим успехам и на восьмой неделе организовал поездку в музей в Радкар, чтобы я взглянул на некоторые из новых приобретений отдела древностей. Идея поездки возникла из моего интереса к статье в одном из археологических журналов, которые в изобилии припас для меня Джейсон. Похоже, что в витринах «Чудес Древней Британии» находился артефакт, более древний, чем любой другой известный предмет Британской истории. Согласно радиоуглеродному анализу и тесту Венди-Смита, вещице — миниатюрной статуэтке какого-то «бога», напоминавшего пресмыкающееся, — было около двенадцати тысяч лет, и все же на фотографиях в журнале черты твари казались настолько отчетливыми, как будто их вырезали только вчера. В ней было еще что-то такое... Намек на скрытую... жизнь... Это почему-то странным образом меня встревожило.

С того самого мига, когда я взглянул на фигурку, покоящуюся за стеклом в музейной витрине, я пропал. Мои изыскания были всего лишь странным хобби до этого момента, до появления этого крошечного осколка неизвестной древней истории. Но теперь?..

Внезапно у меня появилась цель. Это звучит странно, знаю, но эта статуэтка так взволновала меня, что я чуть ли не возблагодарил Бога за аварию, которая привела меня к этому открытию. Вернувшись в Харден, я сразу же принялся сортировать всю информацию о статуэтке, которую смог отыскать... В конечном итоге ее оказалось совсем немного...

Да, теперь мне было чем заняться, было что искать. Мое здоровье, казалось, ошеломляюще быстро пошло на поправку. Мои выпадения в странный полумир становились все реже и реже, пока не прекратились почти полностью. Похоже, доктора ошиблись, и работа не причиняла мне совершенно никакого вреда... Как я уже сказал, я очень удивился количеству информации, которую мне в конце концов удалось собрать.

Не то чтобы вся она немедленно оказалась у меня на руках, напротив. Однако после некоторых поисков — пару раз заглянув в «Древние Цивилизации» Венди-Смита, тщательно проштудировав предсмертные записи профессора Гордона Уолмсли из Гуля (автора одной из книг, припасенных для меня моим племянником) и, наконец, медленно проанализировав известные и нанесенные на карты подземные ручьи и реки поросших вереском йоркширских торфяников — я остался доволен.

А предмет? Хм. Сама статуэтка, хотя и заинтриговавшая меня с самого начала, стала лишь отправной точкой, ключом, указателем к... ну, скажем так... к чему-то, что я не вполне и сам понимал. Я был уверен, что стою на первой ступени ошеломляющей археологической и антропологической лестницы, на вершине которой меня ожидало... Что?

Мой интерес к спелеологическим картам был вызван тем обстоятельством, что похожую на ящерицу зеленую статуэтку нашли в ручье, куда, по всей видимости, ее вынес из какой-то подземной области выходящий на поверхность поток вблизи Сарби-он-Мур. Этот факт, вкупе с упоминанием в предсмертных записках Уолмсли мифического города Лх-йиба, (профессор предполагал, что ранее он располагался на торфяниках — совершенно голых и бесплодных), ужасно меня заинтриговал. Я видел между ними несомненную связь. Тот факт, что поверхность торфяников в том месте, которое упоминал Уолмсли, оказалась голой и лишенной каких-либо следов доисторического прошлого, за исключением обычных окаменелостей, не доказывал, что такой город никогда не существовал. Ведь за столетия, прошедшие со времен существования Лх-йиба, естественные катаклизмы Земли — землетрясения, подземные толчки, эрозия, разрушение, наводнения и прочие воздействия времени и природы — с легкостью могли стереть с лица земли даже самые незначительные следы древнего города! Но почему же в таком случае от действия этих разрушительных сил не пострадала статуэтка? Возможно, она многие века пролежала под землей, чтобы неожиданно отдаться на волю подземной реки и появиться в таком чистом и новом состоянии, будто ее только что изваяли? Это казалось мне единственным приемлемым объяснением. Если город рассыпался в прах, тогда как маленький идол остался целым и невредимым?

Я прочно обосновался в харденской городской библиотеке и за неделю или две крепко подружился с библиотекаршей, мисс Сэмвэйз. Она помогла мне в поиске уймы книг, дойдя даже до того, чтобы заказать некоторые в других филиалах. Первоначально моим намерением было попытаться отыскать следы этого божка или какие-либо упоминания о нем или его культе в документах крупнейших мировых цивилизаций самых древних эпох. Я изучил или запросил информацию по множеству книг, которые смутно помнил с юношеских лет. Большинство из них касалось археологии — классические раскопки Вавилонии, Турции, Помпеи, древнего города майя Чичен-Ицы, Милькабамбы и Кносса. Но нигде, даже в таком всеобъемлющем антропологическом труде, как «Золотая ветвь», мне не удалось отыскать упоминания о существе или божестве, хотя бы отдаленно напоминающем зеленую статуэтку.

Как ни трудно было обнаружить это сходство, но вскоре я стал настолько одержим желанием найти хоть какой-нибудь след, что додумался даже до того, чтобы рассмотреть меланезийское верование о временах «в самом начале», когда Землю населяли мифические существа, которые потом превратились в людей. В особенности меня заинтересовал бог Нуга, внешне походивший на крокодила. Потом я перекинулся на мифологию племени шибиук в верховьях Нила в Судане. В этих легендах крокодилицы спускались на Землю с луны, чтобы выйти замуж за земных мужчин, и позже крокодил стал покровителем родов и — как ни странно — защитником младенцев! Кроме того, в Африке и на Мадагаскаре некоторые племена верили, что после смерти люди возвращаются (предварительно отрастив в могилах хвосты) в мир живых в обличье крокодилов, а также существуют многочисленные истории о ведьмах и шаманах, превращающихся в крокодилов при помощи ритуалов черной магии. Не мог я игнорировать и бога-крокодила из Крокодилополиса в Древнем Египте — Себека, который нежился, украшенный драгоценностями и с вызолоченными зубами, в священных прудах своих храмов. Но по трезвом размышлении мне пришлось признаться себе, что никто из них не мог быть созданием или божеством, которое я искал.

Почти отчаявшись, я обратился к зоологическим материалам в надежде, что смогу, по крайней мере, найти там животное, сходство с которым имела статуэтка. Я проглядел «Эпоху пресмыкающихся» Бэнфорта, «Драконов из мифов и легенд» Несситера, «Записки о Несси: раскрытые тайны озера Лох-Несс», а также все книги, которые счел подходящими для моего исследования. Все это время я точно натыкался на каменную стену и не однажды подумывал о том, чтобы бросить эту явно безнадежную задачу.

Но затем я снова обратился к запискам Уолмсли — записям, опубликованным после его необъяснимой смерти, — в надежде, что он, возможно, упомянул где-нибудь что-то такое, что может оказаться мне полезным, что-нибудь, подкрепляющее его теорию о доисторическом городе на торфяниках...

Не знаю, как я не заметил этого раньше, но в его записках было одно указание. Уолмсли просто констатировал, что обитатели его мнимого города были описаны в «Кирпичных цилиндрах Кадаферона»...

Трудно сказать, где он получил такую информацию (Уолмсли умер еще до того, как Энгстром вывез награбленные исторические сокровища из Аравии), но цилиндры, о которых упоминал профессор, несомненно существовали. К тому же книга Уолмсли, посвященная переводу древних языков, была широко использована при расшифровке надписей на этих реликтах давно умершего прошлого. Из библиотеки я позвонил в Британский Музей в Лондоне, попросив вкратце зачитать мне перевод. Сначала джентльмен на другом конце провода был со мной немного сух — что вполне объяснимо. Но когда я представился, он позвал к телефону помощника смотрителя, некоего мистера Флитли, и мне прочитали необходимый отрывок.

Я попросил прочитать мне часть, содержащую описание древних людей, если таковая существовала. В ответ на мой вопрос мистер Флитли фыркнул:

— Людей, сэр? Скорее уж, тварей! Такая же безумная нелепица, как и все остальное, что писали греки!

Услышав перевод, я не мог не согласиться с ним, хотя и был заинтригован, как никогда:

...и существа из города Иб зелены цветом, точно озеро Иб и туманы, что поднимаются над озером. Они пучеглазы и вислогубы, а уши их имеют странную форму. Они безголосы и говорят неслышно! Внимай же, ибо в одну ночь спустились они с Луны в туман. Внимай же, они, и озеро, и город Иб, где они поклонялись Бокругу, огромной водяной ящерице, и устраивали свои жуткие пляски под полной Луной...

Итак, таково было описание людей — или, скорее, «существ» — города Иб, судя по тому, что было высечено на «Кирпичных Цилиндрах Кадаферона». Но эти цилиндры — по крайней мере, семь открытых к настоящему времени — были найдены на востоке, тогда как город Уолмсли предположительно находился где-то на йоркширских торфяниках!

Весьма странная, но полезная информация, поскольку я наконец определился с происхождением статуэтки, которая, похоже, была божеством культа, распространенного по всему миру! Хотя я не мог даже догадаться, как такое могло стать возможным.

Я еще несколько дней пытался найти другие упоминания, на этот раз связанные с городом Иб. Но теперь, казалось, чем больше я искал, тем меньше находил, за исключением одной ссылки, полученной опять-таки из Британского Музея, на этот раз из древнего перевода литературного источника сомнительного свойства — «Папирусов Иларнека». Там говорилось о том, что все до единого обитатели города Иб были истреблены людьми из другого древнего города, Сарната, и что впоследствии и сам Сарнат постигла ужасная гибель. Пришло время заняться другими вещами...

 

Глава 2

Происшествие в Бликстоуне

Из записных книжек профессора Юарта Кроу

По-видимому, я довел это дело до конца. Разумеется, сама загадка осталась столь же странной и притягательной, как и раньше, но, похоже, разрешить ее оказалось не в моих силах. Тем не менее, я чувствовал, что мои исследования не пропали напрасно, они помогли мне. Я был уверен в этом. Я справился с болезнью. Приступы помутнения сознания у меня, наконец, совершенно прекратились, как я думал, да и силы восстановились.

Как раз примерно в это время я узнал о карьерах гравия близ Бликстоуна и решил съездить туда при первом же удобном случае, посмотреть, не удастся ли мне найти какие-нибудь окаменелости, которыми якобы изобиловала эта местность.

Все этапы моего выздоровления проходили на глазах Джейсона, но тем не менее он не на шутку встревожился, когда я попросил у него разрешения воспользоваться его машиной и на пару деньков съездить в Бликстоун. Однако я настаивал, что перемена обстановки может пойти мне только на пользу и что мне совершенно необходимы физические упражнения. И все же в конце концов, несмотря на все мои возражения, мне пришлось дать Джейсону обещание звонить ему по телефону по меньшей мере раз в день, чтобы сообщать о здоровье и успехах своей экспедиции, прежде чем он согласился одолжить мне свою машину. Он дал согласие лишь при том условии, что я не стану превышать скорость и нарушать правила.

Вне всякого сомнения, мой племянничек превратился в полного зануду, и я не мог сдержать вздох облегчения, когда наконец распрощался с ним и выехал в Бликстоун.

Я вернулся к одному из развлечений юности, когда я частенько лазал по оврагам и карьерам в торфяниках в поисках тысячелетних реликтов доисторического прошлого Земли. Я по-настоящему разволновался, и по мере того, как мой автомобиль оставлял позади все новые и новые мили, мое воодушевление превратилось в неподдельный восторг, подобного которому я не испытывал уже многие годы.

Я добрался до деревни около шести вечера и оставил машину на автостоянке гостиницы «Святой Георгий», заказал номер на три дня и отправился в ближайший книжный магазинчик. Мне посчастливилось. Магазин еще работал, так что я довольно дешево купил крупномасштабную карту этой местности.

В тот вечер было уже поздно что-либо предпринимать, так что я плотно поужинал в «Святом Георгии», запив съеденное пинтой лучшего пива, и довольно рано улегся в постель, предварительно позвонив Джейсону. Я собирался встать, собраться и уйти в поход по горам сразу же после завтрака.

Вообще-то я один из тех людей, которые очень редко видят сны, и еще реже видят в этих снах что-нибудь необычное; принимая во внимание этот факт, я могу отнести фантастически длинное содержание моих тревожных снов в ту ночь лишь на счет слишком обильного и слишком позднего ужина... возможно, в сочетании с крепким деревенским пивом. Это — как я решил на следующее утро — могло быть единственным объяснением, ибо мои сновидения оказались отчетливыми и яркими, хотя и обрывочными, довольно странными, а кое-где и невероятно длинными и подробными!

Мне снилось, будто я нашел длинный ряд окаменевших скелетов динозавров, которые прямо на моих глазах начали покрываться плотью, превращаясь в марширующую колонну огромных зеленых чудовищ, напоминающих зеленую статуэтку в Радкаре. Я стоял в карьере, где обнаружил тысячелетние кости и смотрел, как эта колонна возрожденных существ спускается в гигантскую расселину в скале, сомкнувшуюся за последним из них. В другой части сна я превратился в ребенка, карабкающегося по безлюдным грудам камней в поисках заброшенного города инков. Эта сцена сменилась видениями какой-то подводной крепости, в которой плавали ее обитатели, способные стать героями самых отвратительных ночных кошмаров.

Длинная часть моего сна состояла из одного долгого, непрерывного и ясного воспоминания из моей жизни от семнадцати до двадцати лет. Точнее говоря, я вновь пережил во сне каждый день и каждую ночь этого периода своей жизни, до такой степени, что внутри этого сна мне даже снились другие сны, которые были точными копиями тех, которые я помнил с тех времен. И я снова прожил этот период своей жизни с такой поразительной точностью, что удивительно, как я не постарел на эти три года за ту единственную ночь! И все же где-то в глубине души все это время я почему-то знал, что всего лишь сплю. Одному богу известно, какие необъяснимые процессы происходили в моем мозгу, сжимая события целых трех лет до нескольких часов!

По пробуждении я вздохнул с огромным облегчением, обнаружив, что все в порядке, что яркие солнечные лучи заливают мою комнату в «Святом Георгии». Нет, слово «изумление», пожалуй, больше подойдет для описания моих чувств.

Но, сколь бы странными ни были мои сны, вскоре они отошли на задний план. Мне было чем заняться, вместо того чтобы без нужды тревожиться по поводу результатов несварения желудка, подкрепленных моим потворством собственным слабостям! Я молился, чтобы это стало единственной причиной моих невероятных сновидений, чтобы сами эти сны не предвещали более серьезное психическое расстройство...

Легкий ветерок колыхал верхушки деревьев и кустов. Воздух после небольшого ночного дождя казался свежим и ароматным, а солнце стояло уже высоко к тому времени, когда я закончил завтрак, состоявший из фруктового сока и кофе, и пустился в дорогу, вооруженный картой, зубилом и молотком. Я направился к ближайшему карьеру. Возможно, виной тому было мое волнение, резкая физическая нагрузка сразу после довольно длительного перерыва. Не знаю. Я помню лишь, как спускался по склону неглубокого карьера и ступил на расколотый камень... а потом я потерял сознание.

Когда я пришел в себя, то не мог сообразить, где нахожусь, за исключением того, что это определенно не тот карьер, который я выбрал целью своей прогулки. Я, без сомнения, находился в карьере, но у этого карьера склоны были довольно высокими и крутыми. Мне, должно быть, пришлось изрядно попотеть, спускаясь по ним. Очевидно, меня снова настиг приступ беспамятства. Кроме того, надо всем возобладал палеонтологический лейтмотив моих предыдущих намерений.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы выбраться из карьера. Когда я справился с этой задачей, то пришел в ужас, обнаружив, что стершиеся из моей памяти блуждания занесли меня очень далеко от отправной точки! Кроме того, прошло много времени — было уже далеко за полдень.

Боже, со мной могло случиться что угодно! Я запросто мог сломать себе шею, карабкаясь по крутым склонам карьера. Очевидно, в какой-то степени я понимал, что делаю. В моем кармане обнаружились две маленьких окаменелости...

Усталый и расстроенный, поняв, что мое выздоровление после аварии еще не полное, как я уже было обрадовался, я медленно побрел обратно к «Святому Георгию». Оттуда я, как и обещал, позвонил Титусу, но ничего не сказал ему о приступе. Мне понравилась эта тихая йоркширская деревушка. Я был убежден, что еще несколько дней в ней пойдут мне на пользу. Казалось неразумным заставлять моего племянника волноваться по поводу того, что вполне могло больше и не повториться.

Позже я пошел в курительную комнату, где занял свободный угловой столик. Там были один-два посетителя, завсегдатая, потягивавших в баре пиво из персональных кружек; кроме того, небольшая кучка студентов сидела за несколькими ближними столиками. Через полчаса эта группа покинула гостиницу, и я услышал, как их машина умчалась в ночь. Теперь, когда в баре стало потише, я взял свой портфель и вынул из него журнал с фотографиями статуэтки. Мне казалось, ничего страшного не случится, если я взгляну на нее еще разок.

Я как раз открыл журнал на страницах с этими замечательными иллюстрациями, когда пожилой лысеющий бармен, которому теперь было нечем заняться, подошел к моему столику поболтать. По крайней мере, я предположил, что его намерения были именно таковы, но стоило лишь ему увидеть раскрытый журнал, как выражение дружелюбного интереса на его лице сменилось озадаченным и удивленным взглядом. Казалось, его внимание привлекли фотографии. Я улыбнулся, расправив страницы так, чтобы ему было лучше видно:

— Необычная, не правда ли? Очень странная вещица...

— Странная... Да, тут я соглашусь с вами, старина... Но необычная? — он задумчиво склонил голову набок.

— Да, — подтвердил я. — Совершенно необычная, уникальная! Насколько я знаю, существует только одна такая. Она в музее Радкара, где сделали эти фотографии — единственный уцелевший осколок неизвестной английской цивилизации...

Я явно подогрел его интерес.

— Так вы видели эту штуковину, да, старина? Ну, не только эти фотографии?

— Ну да, — ответил я. — Я видел ее всего несколько недель назад, в Радкаре. А почему вы спрашиваете?

— Я не люблю лезть не в свое дело, но если бы вы прогулялись до полицейского участка, то смогли бы увидеть еще одну! — объяснил он. — Я видел ее собственными глазами сегодня утром, в хранилище, когда заходил туда за своим бумажником, который потерял пару дней назад...

— Еще одна статуэтка! — я вскочил на ноги. — Здесь, в Бликстоуне? Вы уверены?

— Абсолютно! — ответил бармен, более внимательно приглядевшись к фотографиям. — Я хочу сказать, что такую штуку не так-то легко забыть, правда?

 

Глава 3

Третья статуэтка

Из записных книжек профессора Юарта Кроу

Так значит, я снова напал на след!

Было бы бессмысленно рано ложиться спать. Я ни за что не смог бы заснуть с мыслью, что всего в нескольких сотнях ярдов от меня моего внимания ожидает вторая статуэтка. Поэтому я отнес портфель обратно в номер, после чего направился к полицейскому участку, представ перед П. С. Эдвардсом — тучным констеблем, находящимся на ночном дежурстве.

Я сразу взял быка за рога и спросил полицейского, не могу ли я взглянуть на фигурку. Мне даже не пришлось описывать ему эту статуэтку — он сразу же кивнул, давая понять, что знает, о чем идет речь.

— Ах да... Эта штуковина! Что ж, думаю, нет никаких причин, по которым вы не могли бы на нее посмотреть, сэр. Боюсь только, вам нельзя заходить в хранилище. Если вы посидите здесь и подождете, я вынесу ее вам.

С этими словами он исчез в смежной комнате, закрыв за собой дверь. Через несколько секунд, в течение которых я нетерпеливо переминался, он снова появился со статуэткой в руках.

Я действительно не знал, что и думать. Уж слишком странным казалось совпадение, шансы которого были чересчур малы, что здесь, в местечке, которое я выбрал для своей маленькой экспедиции, существует копия статуэтки из музея Радкара и что я вот так вот сразу наткнусь на нее. Разумеется, деревушка была захолустьем, и в стенах этого крошечного деревенского полицейского участка могло исчезнуть что угодно... Но вот констебль осторожно поставил на стол передо мной статуэтку, обтерев с нее пыль своим носовым платком.

Обрадованный так, как мне никогда и не снилось, я протянул руку и коснулся статуэтки. Мои пальцы, дрожа, пробежали по ее контурам. Да... никаких сомнений. От гладкой безволосой головы с ее острыми проницательными глазами и крошечными, почти круглыми ушами до скрещенных рук с плоскими ладонями и короткими перепончатыми пальцами, ящерицеподобного тела и мощных ног с перепончатыми ступнями нефритовая статуэтка была точной копией музейного экспоната.

Даже короткий хвост оказался точно таким же, закругляющимся назад и вниз. Он придавал всей композиции почти естественное равновесие. Почти естественное? Нет, это не соответствовало действительности, ибо это существо, несмотря на свой бесспорно нечеловеческий облик, выглядело совершенно... скажем так, естественно. Снова, как уже было с его близнецом в Радкаре, я почувствовал полную уверенность в том, что эту статуэтку делали с реально существующей модели! И все же, как такое было возможно?

— С этим делом связана забавная история, — сообщил констебль Эдвардс, вклиниваясь в мои мысли. Прищурившись, он разглядывал стоящую на столе статуэтку. — Она хранится здесь вместе с другим барахлом с тех самых пор, когда закрылся полицейский участок в Дильхэме. Возможно, вам будет интересно взглянуть на первоначальный рапорт и записи? На самом деле, я не должен показывать вам никаких документов, но поскольку всей этой истории сто лет и при условии, что вы поклянетесь не говорить никому ни слова, я позволю вам прочитать рапорт... У вас есть время? Когда дежуришь ночью, всегда хочется, чтобы кто-нибудь составил компанию.

Есть ли у меня время, подумать только!

— Я с удовольствием взглянул бы на документы, относящиеся к этой... статуэтке,— заверил я полицейского. — Обещаю, что буду нем как рыба. Можете быть уверены в моем благоразумии.

Вот так моему вниманию впервые предстали следующие показания, полицейский рапорт и записки...

 

Глава 4

Город-двойник

Рукопись Роберта Круга.

Приложение "А"

к рапорту номер M-Y-127/52

от 7 августа 1952 года

Ближе к концу войны, когда в наш лондонский дом попала бомба и мои родители погибли, я оказался ранен и попал в госпиталь, где большую часть двух лет был вынужден провести лежа на спине. Когда я вышел из госпиталя, мне было всего лишь семнадцать. Меня сжигала жажда путешествий, приключений, меня интересовало давнее прошлое Земли. В моей душе всегда жила тяга к странствиям, но в эти два безрадостных года мои возможности были настолько ограниченными, что когда мне в конце концов удалось удовлетворить эту тягу, я с лихвой компенсировал потерянное время.

Нет, эти длинные мучительные месяцы не были полностью лишены всех удовольствий. Между операциями я жадно читал книги из больничной библиотеки, поначалу лишь для того, чтобы забыть о моей утрате, но в конце концов полностью переселившись в захватывающие миры древних чудес, созданные Вальтером Скоттом в его прелестных «Арабских ночах».

Не говоря уж о том, что чтение доставляло мне огромное удовольствие, книги помогали не задумываться над тем, что говорили обо мне в госпитале. Поговаривали о том, что со мной что-то не так, что доктора якобы обнаружили в моем физическом строении что-то странное. Ходили слухи о необычных свойствах моей кожи и слегка удлиненном и выдающемся роговом хряще в основании моего позвоночника. Судачили и о том, что между пальцами на моих руках и ногах — перепонки, хотя и едва видные; и будучи совершенно безволосым, я неоднократно ловил на себе подозрительные взгляды.

Все эти обстоятельства вкупе с моим именем — Роберт Круг — совершенно не способствовали хорошему ко мне отношению в госпитале. Пока Гитлер все еще периодически разорял Лондон своими бомбежками, такая фамилия, как Круг, имеющая явные германские корни, была более серьезной помехой дружбе, чем все мои остальные странности, вместе взятые.

Когда война кончилась, я обнаружил, что богат. Я был единственным наследником отцовского состояния и притом все еще не достиг совершеннолетия. Я оставил далеко позади джиннов, вампиров и злых духов Скотта, но меня захватило популярное издание ллойдовских «Раскопок шумерских городов». Именно эта книга породила во мне трепет, который впоследствии всегда вызывали у меня магические слова «затерянные города».

Труд Ллойда всегда оставался для меня ориентиром, хотя за ним последовало великое множество других книг подобного рода. Я запоем читал «Ниневию и Вавилон» и «Ранние приключения в Персии, Сузиане и Вавилонии» Лайарда, корпел над такими трудами, как «Происхождение и развитие ассириологии» Баджа и «Путешествия в Сирию и Святую Землю» Бурхарда.

Но овеянные легендами земли Месопотамии — не единственное, что меня интересовало. Вымышленные Шангри-Ла и Эфирот стояли для меня в одном ряду с реальными Микенами, Кноссом, Пальмирой и Фивами. Я взволнованно читал об Атлантиде и Чичен-Ице, не заботясь о том, чтобы отделить факты от вымысла, и одинаково страстно мечтая о дворце Миноса на Крите и Неведомом Кадате в Холодной Пустоши.

То, что я прочел об африканской экспедиции сэра Эмери Венди-Смита, целью которой было найти Мертвый Г'харн, подтвердило мое убеждение, что некоторые мифы и легенды отстоят не так уж далеко от исторических фактов. Если даже такой человек, как этот выдающийся антиквар и археолог, снарядил экспедицию, чтобы отыскать в джунглях город, который самые маститые специалисты считали мифическим! Его неудача ничего не значила по сравнению с тем фактом, что он все же попытался...

В то время как остальные насмехались над уничтоженной репутацией выжившего из ума исследователя, который вернулся из джунглей черного континента в одиночестве, я стремился воспроизвести его безумные фантазии, пересматривая доказательства существования Хирии и Г'харна и зарываясь в обрывочные сведения о легендарных городах и странах с такими невероятными названиями, как Р'льех, Эфирот, Мнар и Гиперборея.

С годами мое тело полностью исцелилось, и я из восторженного юноши превратился в ученого мужа. Не то чтобы я догадывался о том, что побудило меня заняться исследованием темных закоулков истории и причудливого воображения. Я знал лишь, что для меня есть что-то очень притягательное в том, чтобы заново открывать древние миры.

Прежде чем начать далекие путешествия, которые с небольшими перерывами заняли у меня четыре года, я купил дом в Мэрске, на самом краю йоркширских торфяников. В этом краю прошло мое детство, и унылые торфяники всегда вызывали у меня сильное чувство близости, которое мне было очень трудно объяснить. Почему-то там я чувствовал себя ближе к дому, бесконечно ближе к манящему прошлому. Когда мне время от времени приходилось покидать мои торфяники, я делал это со страшной неохотой. Но необъяснимый соблазн дальних краев и незнакомых названий манил меня за моря.

Сначала я посетил соседние страны, обойдя вниманием края своих грез и фантазий, но дав себе слово, что все это я увижу позже... Позже!

Египет со всеми его загадками! Ступенчатая пирамида Джосера в Саккаре, шедевр Имхотепа; древние гробницы давно умерших фараонов, загадочно улыбающиеся сфинксы, пирамиды Снеферу в Мейдуме и Хефрена и Хеопса в Гизе, тысячелетние мумии, задумчивые боги...

И все же, несмотря на все свои чудеса, Египет не смог надолго задержать меня. Песок и жара губительно сказались на моей коже, которая мгновенно загорела и загрубела почти за одну ночь.

Крит, нимфа прекрасного Средиземноморья... Тесей и Минотавр... дворец Миноса в Кноссе... Это было чудесно... Но того, что я искал, там не было.

Кипр с обломками древних цивилизаций задержал меня примерно на месяц. Именно там я обнаружил еще одно странное качество своего организма — удивительную ловкость в воде...

Я сдружился с группой ныряльщиков в Фамагусте. Каждый день они ныряли за амфорами и прочими реликтами прошлого в море у развалин на юго-восточном побережье. Поначалу то обстоятельство, что я мог оставаться под водой втрое дольше, чем самые искусные из них, и заплывать дальше без маски и ласт, лишь изумляло моих друзей; но через несколько дней я заметил, что они охладели ко мне. Они были не в восторге от моего безволосого тела и удлинившихся, как казалось, перепонок между пальцами моих рук и ног. Им не нравилась шишка, выпиравшая сзади из моего купального костюма, и то, что я разговаривал с ними на их собственном языке, хотя никогда в жизни не учил греческого...

Настала пора двигаться дальше. Мои странствия водили меня по всему миру, и я стал чем-то вроде специалиста по мертвым цивилизациям. Работа стала единственной радостью в моей жизни. Потом, в Петри, я услышал о Безымянном городе.

Далеко в Аравийской пустыне лежал Безымянный город, разрушающийся и безмолвный, чьи низкие стены почти занесли пески бесчисленных эпох. Именно это место безумный поэт Аль-Хазред увидел в снах в ту ночь, после которой сложил свое загадочное двустишие:

То не мертво, что вечно пребывает,

В веках и смерть сама, бывает, умирает.

Мои проводники-арабы решили, что я тоже сошел с ума, когда я не прислушался к их предостережениям и продолжил поиски этого Города Дьяволов. Их быстроногие верблюды в мгновения ока унесли их прочь, когда они заметили странную чешуйчатость моей кожи и некоторые другие вещи, которые заставляли их чувствовать себя в моем присутствии неспокойно. Кроме того, их, как и меня самого, привела в замешательство та сверхъестественная беглость, с которой я говорил на их языке.

О том, что я видел и делал в Кара-Шере, я писать не стану. Будет вполне достаточным сказать лишь, что я узнал о таких вещах, которые снова заставили меня пуститься странствовать в поисках Сарната Обреченного в том краю, который когда-то был землей Мнар...

Ни один человек не знает о местоположении Сарната. Пусть так и будет. Поэтому я ничего не стану рассказывать о своих странствиях в поисках этого места и о тех трудностях, которые мне пришлось преодолеть на всех этапах моего путешествия. И все же мое открытие этого затянутого илом города, а также невероятно древних руин соседнего Иба стало двумя главными звеньями, давшими начало все удлиняющейся цепи знаний, которая пересекла ужасную пропасть между этим миром и конечным пунктом моего назначения. И я, озадаченный, даже не знал, где или в чем было это мое назначение.

Три недели я бродил по илистым берегам тихого озера, воды которого скрывают Сарнат, и под конец, движимый каким-то непреодолимым побуждением, еще раз воспользовался своими сверхъестественными способностями к плаванию и приступил к исследованию глубин этой омерзительной трясины.

В ту ночь я спал в обнимку с маленькой зеленой статуэткой, которую выудил из затонувших развалин. Мне снились отец и мать, но я видел их как-то смутно, точно в тумане. И они манили меня к себе...

На следующий день я снова отправился на развалины Иба... Как раз в тот момент, когда я уже собирался уходить, на глаза мне попался камень с высеченной на нем надписью, которая дала мне мой первый настоящий ключ к тайне. Что удивительно, я мог прочитать то, что было написано на той выщербленной бесчисленными тысячелетиями колонне, хотя надпись была сделана причудливой клинописью, более древней, чем даже надписи на разбитых колоннах из Гефа.

В ней ничего не говорилось ни о существах, некогда населявших Иб, ни о давно мертвых обитателях Сарната. Она рассказывала лишь об истреблении людьми Сарната жителей Иба и о карающем роке, настигшем Сарнат. Этот рок наслали на Сарнат боги обитателей Иба... Но об этих богах я так ничего и не узнал. Я знал лишь, что эта надпись и атмосфера древнего Иба всколыхнули во мне давно забытые воспоминания, возможно даже память предков. На меня снова нахлынуло то ощущение близости к дому, которое я постоянно чувствовал на торфяниках Йоркшира. Затем, когда я лениво пошевелил ногой камыши у основания колонны, показались новые высеченные надписи. Я счистил и начал читать. Там было лишь несколько строк... но в этих строках и находился тот ключ, который я тщетно искал по всему миру:

Иб исчез с лица Земли, но Боги продолжают жить. На другом конце мира стоит город-двойник, скрытый в земле, в варварских краях Киммерии. Там все еще процветает народ и всегда будет поклоняться Богам, до пришествия Ктулху...

Многие месяцы спустя, в Каире, я разыскал человека, искушенного в древнем знании, широко известного специалиста в области запретных древностей, доисторических земель и легенд. Этот мудрец никогда не слышал о Киммерии, но зато знал о земле, которая когда-то носила очень похожее название.

— А где находилась эта Киммерия? — спросил я.

— К сожалению, большая часть Киммерии сейчас лежит на дне моря, — ответил мой ученый консультант, справляясь с картой. — Первоначально же... она находилась между Ванахаймом и Немедией в Гиперборее.

— Вы говорите, что большая ее часть затонула? — уточнил я. — А как насчет той части, которая осталась над водой?

Возможно, живой интерес, прозвучавший в моем голосе, заставил его как-то странно на меня взглянуть. С другой стороны, не исключено, что причиной тому был мой необычный облик, ибо солнце южных стран превратило мою кожу в чешуйчатую броню, а между пальцами виднелись заметные перепонки.

— Зачем вам это знать? — спросил он. — Что вы ищете?

— Дом! — подчинившись инстинкту, ответил я, сам не зная, что побудило меня сказать это.

— Да... — пробормотал он, пристально оглядев меня, — вполне возможно... Вы ведь англичанин, верно? Да? Могу я узнать, из какой части Англии?

— С северо-востока, — ответил я, внезапно вспомнив о торфяниках. — А почему вы спрашиваете?

— Друг мой, ваши поиски были напрасны, — улыбнулся он. — Киммерия, или то, что от нее осталось, включает всю ту северо-восточную часть Англии, где вы живете. Не забавно ли? Чтобы найти свой дом, вы покинули его...

В ту ночь судьба подарила мне карту. В вестибюле гостиницы, где я жил, был столик, полностью посвященный кругу чтения англоязычных туристов. На нем лежало множество книг, брошюр, газет и журналов, от «Ридерз Дайджест» и «Тайм» до «Ворлд Ньюс». Желая провести несколько часов в относительной прохладе, я уселся под вентилятором со стаканом ледяной воды и стал лениво проглядывать одну из газет. Внезапно, перевернув страницу, я наткнулся на иллюстрацию и статью, которая, когда я прочитал ее, заставила меня немедленно купить билет на первый же рейс до Лондона.

Репродукция была низкого качества, но это не помешало мне понять, что на ней была изображена маленькая зеленая статуэтка — точная копия той, которую я нашел на развалинах Сарната на дне озера!

В статье, насколько я помню, говорилось следующее:

Мистеру Самюэлю Дэвису, Радкар, Хеддингтон-Кресент, 17, посчастливилось найти прекрасный реликт минувших лет, который вы можете видеть на фотографии ниже. Он обнаружил статуэтку в ручье, чей источник расположен среди скал в Сарби-он-Мур. Теперь эта статуэтка находится в музее Радкара, которому его передал в дар мистер Дэвис. Ее изучает хранитель музея, профессор Гордон Уолмсли из Гуля. Пока профессору Уолмсли не удалось пролить свет на происхождение статуэтки, но тест Венди-Смита, научный метод определения возраста археологических находок, показал, что ей свыше десяти тысяч лет. По всей видимости, зеленая статуэтка не связана ни с одной из известных цивилизаций древней Англии и, как полагают, является находкой необыкновенной важности. К сожалению, квалифицированные спелеологи вынесли единодушный вердикт, что этот ручей, в том месте, где он вытекает из скал в Сарби, совершенно непроходим.

На следующий день в самолете я задремал и снова увидел во сне моих родителей. Как и в прошлый раз, они появились передо мной в какой-то дымке, но их манящие жесты стали более энергичными и более уверенными, чем в предыдущем сне, а в плотной завесе испарений вокруг них виднелись странные фигуры, склоняющиеся в почтительных поклонах, и дразняще знакомая песнь лилась из невидимых и безымянных горл...

* * *

Я телеграфировал своей экономке из Каира, сообщив о возвращении, и когда прибыл в Мэрске, то обнаружил ожидающего меня адвоката. Этот джентльмен представился мистером Харви из радкарской фирмы «Харви, Джонсон и Харви» и передал мне большой запечатанный конверт. Он был адресован мне, и надпись была сделана рукой моего отца. Мистер Харви сообщил мне, что он получил указания вручить мне конверт по достижении мною двадцати одного года. К сожалению, в тот момент я находился за границей, но фирма поддерживала связь с моей экономкой, чтобы по моему возвращению соглашение, заключенное почти семь лет назад между моим отцом и фирмой мистера Харви, могло быть исполнено.

После ухода мистера Харви я отпустил служанку и вскрыл конверт. Оказавшаяся внутри рукопись была написана тем же языком, что и клинописи на тысячелетних колоннах в древнем Ибе, и тем не менее я инстинктивно понял, что именно рука моего отца начертала эти знаки. Разумеется, я прочитал рукопись с такой легкостью, как будто она была на английском. Длинное письмо более походило на трактат, и я не задаюсь целью полностью воспроизвести его здесь. Для этого понадобилось бы слишком много времени, а скорость, с которой происходит Первое Изменение, этого времени мне не оставляет. Я просто перечислю наиболее важные моменты, которые письмо доводило до моего внимания. Не веря своим глазам, я прочитал первый параграф. По мере того как я читал, мое неверие переросло в странное изумление, которое, в свою очередь, сменилось безумной радостью от фантастических открытий, о которых поведали мне иероглифы города Иб.

Мои родители не погибли! Они просто ушли, ушли домой...

В тот день, приблизительно семь лет назад, когда я возвращался домой из школы, превращенной немецкими бомбами в развалины, мой отец сам взорвал наш лондонский дом. Он подготовил мощный взрыв, который должен был прогреметь при первых же звуках воздушной тревоги, а потом мои родители тайком ушли на торфяники. Они не знали, что в тот момент я шел домой из разбомбленной школы, где нас кормили. Они не подозревали, что я подошел к дому в тот самый момент, когда радары противовоздушной обороны засекли в небе вражеские самолеты. План, который был столь тщательно подготовлен для того, чтобы обмануть людей, заставив их поверить, что мои родители погибли, сработал. Однако при этом я сам чуть не погиб! И все это время я тоже считал их погибшими. Но зачем им понадобилось идти на такие крайности? Что же это за секрет, который им понадобилось скрыть от наших соседей? Где мои родители были сейчас? Я продолжал читать...

Мало-помалу все объяснилось. Мы не были уроженцами Англии — мои родители и я. Они ребенком привезли меня в Англию с нашей родины, страны совсем близкой и все же парадоксально далекой. Дальше в письме объяснялось, что всех детей нашей расы привозят в Англию в младенчестве, поскольку атмосфера нашей родины неблагоприятно отражается на здоровье молодых и неокрепших особей.

Но со мной все произошло несколько по-иному, потому что моя мать не смогла расстаться со мной. Ужасно! Все дети нашей расы должны расти и развиваться вдали от своей родины, но взрослые могут покидать родной край лишь изредка. Этот факт определяется тем физическим обликом, в котором они находятся значительный период своей жизни. Ибо большую ее часть они не имеют, ни физически, ни умственно, ничего общего с обычными людьми!

Это означает, что детей приходится оставлять у порогов, у входов в приюты, в церквях и прочих местах, где их найдут и позаботятся о них, поскольку в юные годы разница между моей расой и расой людей совсем незначительна. Читая, я вспомнил выдуманные истории, которыми когда-то увлекался, истории о вампирах, феях и прочих созданиях, которые оставляли своих детей на воспитание людям, а сами крали человеческих детей, чтобы вырастить их себе подобными.

Так значит, вот каков был мой удел? Неужели мне предстояло стать вампиром? Я стал читать дальше.

Я узнал, что люди моей расы могут покидать нашу родную землю лишь дважды в жизни: один раз в юности, когда, как я уже объяснил, их привозят сюда по необходимости, чтобы оставить до тех пор, пока они не достигнут двадцати одного года, и еще один раз потом, когда изменения в их облике позволяют им существовать во внешних условиях. Когда я родился, мои родители как раз достигли этой стадии своего развития. Но привязанность моей матери ко мне заставила их бросить свои обязанности в их собственном краю и лично привезти меня в Англию, где, нарушив закон, они остались со мной. Отец прихватил с собой сокровища, которые должны были обеспечить им с матерью безбедную жизнь до того времени, когда они оказались бы вынуждены оставить меня — Поры Второго Изменения — когда оставаться со мной и дальше означало для них оповестить человечество о нашем существовании.

В конце концов это время пришло, и они замаскировали свой уход обратно в нашу тайную страну, взорвав наш лондонский дом, позволив властям и мне, хотя это не могло не разбить сердце моей матери, поверить в то, что они погибли во время немецкой бомбежки.

А как еще они могли поступить? Они не осмелились сообщить мне, кто я такой на самом деле. Кто знает, какой эффект могло бы оказать на меня такое открытие, когда мое отличие от людей только начало проявляться?

Им оставалось лишь надеяться, что я сам открою этот секрет, или, по крайней мере, большую его часть. Что я и сделал! Но чтобы подстраховаться, мой отец оставил для меня это письмо...

В письме также говорилось о том, что далеко не многие подкидыши находят обратный путь в нашу землю. Одни становятся жертвами несчастных случаев, другие сходят с ума. Тут я вспомнил, что где-то что-то читал о двух заключенных в оукдинском санатории под Глазго, безумие которых столь ужасно, а облик настолько нечеловеческий, что никому даже не позволяют их видеть. Даже сиделки не могут вынести длительного пребывания с ними.

Третьи становятся отшельниками в диких и недоступных местах, а четвертых, что хуже всего, ожидают такие ужасные бедствия, что я задрожал, прочитав о них! Но все же были те немногие, которым удавалось вернуться. Счастливчики, они возвращались, чтобы заявить свои права. Некоторых из них приводили обратно взрослые члены расы во время своих вторых визитов, другие делали это инстинктивно или по счастливому стечению обстоятельств.

И все же, сколь бы пугающим ни оказался этот план существования, письмо объясняло его логику. Моя родина не могла прокормить множество моих сородичей. Опасности умопомешательства, вызванного необъяснимыми физическими изменениями, несчастные случаи и разнообразные бедствия, о которых я упомянул, действовали как система отбора, посредством которого лишь самые крепкие телом и духом возвращались в страну своих предков.

Едва я закончил читать письмо во второй раз, прервав чтение ради поспешного составления документа, как почувствовал, как напрягается и твердеет все мое тело! Рукопись моего отца пришла вовремя. Я долго тревожился по поводу своих усиливающихся отличий. Перепонки у меня на руках доходят сейчас почти до первых суставов, а кожа невероятно толстая, грубая и чешуйчатая. Короткий хвост, торчащий из основания моего позвоночника, теперь стал не столько странным отклонением, сколько дополнением — дополнительной частью тела, которая в свете того, что я теперь знаю, вовсе не отклонение, а самая естественная вещь на свете! Да и отсутствие волос теперь перестало меня смущать. Да, я отличаюсь от людей, но разве так и не должно быть? Ибо я не человек!

Ах, что за счастливый поворот судьбы заставил меня взять ту газету в Каире! Если бы я не увидел ту фотографию и не прочитал статью, я мог бы не вернуться на торфяники так скоро... Меня пробила дрожь при одной мысли о том, что могло бы тогда статься со мной. Что бы я предпринял после того, как Первое Изменение настигло меня? Поспешил бы, замаскированный и закутанный в одежды, в какую-нибудь далекую страну, чтобы вести там жизнь затворника? Возможно, я вернулся бы в Иб или безымянный город, живя в одиночестве на развалинах до тех пор, пока мой облик снова не позволил бы мне находиться среди людей? А что потом, после Второго Изменения?

Возможно, столь необъяснимые изменения в собственной личности свели бы меня с ума. Кто знает, не стало ли бы в оукдинском санатории одним пациентом больше? С другой стороны, моя судьба могла оказаться гораздо хуже, ибо я мог бы утонуть в бездонной пучине, присоединиться к тем, что живут в глубине, поклоняются Дагону и великому Ктулху, как случилось со многими до меня.

Но нет! Благодаря везению, познаниям, приобретенным мной в далеких путешествиях, и помощи, которую оказало мне письмо моего отца, меня обошли стороной все те ужасы, которые испытали на себе другие мои сородичи. Я вернусь в город-двойник Иба, в Лх-йиб, в страну под йоркширскими торфяниками, в ту страну, откуда приплыла ко мне зеленая статуэтка, вернувшаяся к этим берегам, статуэтка, представляющая собой точную копию той, что я вытащил из озера над Сарнатом. Я вернусь, чтобы принять поклонение тех, чьи предки погибли в Ибе на копьях людей из Сарната, тех, кто был столь точно описан в «Кирпичных Цилиндрах Кадаферона», тех, чьи безгласные песнопения слышит одна лишь бездна. Я вернусь в Лх-йиб!..

Я слышал голос моей матери, звавшей меня, как она, бывало, звала, когда я был ребенком и бродил по тем самым торфяникам:

— Бо! Маленький Бо! Где ты?

Бо — называла она меня и только смеялась в ответ на мои вопросы, почему она так меня зовет. Но почему бы и нет? Разве имя Бо было хуже других? Роберт... Боб... Бо? Что тут странного?

Каким же безмозглым болваном я был! Ведь я ни разу не задумывался о том, что мои родители ничуть не походили на других людей...

Разве не моим прародителям поклонялись в сложенном из серого камня городе Ибе до того, как пришли люди, на заре земной эволюции? Я должен был догадаться о том, кто я, сразу же после того, как впервые вытащил из ила ту зеленую статуэтку, ибо черты этого изваяния были точно такими же, какими предстоит стать моим собственным чертам после Первого Изменения. А на его основании, выгравированное древними буквами города Иб — буквами, которые я мог прочитать, потому что они были частью моего родного языка, предшественника всех земных языков — стояло мое имя!

Бокруг!

Водяная ящерица — Бог народов Иба и Лх-йиба, города-двойника!

Примечание

Сэр, к этой рукописи, приложению "А" к моему докладу, была приложена краткая объяснительная записка, адресованная СВТС в Ньюкасле, в которой значилось следующее:

Роберт Круг.

Мэрск, Йоркшир.

Вечер, 19 июля 1952 года.

Секретарю и Членам СВТС, Ньюкасл-он-Тайн

Уважаемые члены Северо-Восточного Топливного Совета, будучи за границей, на страницах популярного научного журнала я узнал о вашем проекте по разработке йоркширских торфяников, начало которого назначено на будущее лето, что, вкупе с моими недавними открытиями, побудило меня написать вам это письмо.

Мое письмо — это протест относительно ваших планов проведения глубокого бурения в торфяниках, чтобы произвести серию подземных взрывов для создания газовых карманов, которые предполагается использовать в качестве источников природных ресурсов. Вполне возможно, что это мероприятие, запланированное вашими научными консультантами, будет означать гибель двух разумных древних рас. Предотвращение этого уничтожения — моя цель, которая заставляет меня нарушить законы моей расы и объявить в этом письме об их существовании.

Думаю, что для того чтобы объяснить мой протест более полно, необходимо рассказать всю мою историю. Возможно, прочитав приложенную рукопись, вы отложите исполнение вашего проекта.

* * *

Полицейский рапорт M-Y-127/52

Предполагаемое самоубийство

Сэр, должен сообщить, что 20 июля 1952 года, приблизительно в 16:30 я находился на дежурстве в полицейском участке Дильхэма, когда трое ребят (показания в приложении "В") сообщили, что видели «странного человека», который забрался на ограждение вокруг Дьявольского Омута, проигнорировав предупреждающие знаки, и бросился в ручей там, где он исчезает в склоне холма.

В сопровождении старшего из ребят я отправился на место предполагаемого происшествия, приблизительно в трех четвертях мили от Дильхэма, где мне было указано то место, в котором тот «странный человек» будто бы перебрался через изгородь. Там действительно были следы, говорившие о том, что кто-то недавно перелез через забор: примятая трава и следы зелени на кольях.

С некоторыми затруднениями я сам забрался на ограждение, но не смог решить, действительно ли ребята сказали мне правду. Ни в самом омуте, ни вокруг него не было никаких свидетельств, позволяющих предположить, что кто-то бросился в воду. Однако это неудивительно, поскольку в том месте, где ручей уходит под холм, вода почти отвесно устремляется под землю. Оказавшись в воде, лишь очень сильный и опытный пловец смог бы выбраться на берег. В этом самом месте пропали три опытных спелеолога, когда в августе прошлого года производились попытки частичной разведки подземного русла ручья.

В ходе дальнейшего допроса мальчика выяснилось, что перед инцидентом на месте происшествия видели второго человека. Этот второй хромал, как будто был ранен. Он зашел в ближайшую пещеру. Это произошло незадолго до того, как «странный человек», — по описаниям, зеленый и с коротким гибким хвостом, — вышел из той же самой пещеры, перелез через изгородь и бросился в омут.

Обыскав указанную пещеру, я обнаружил, по всей видимости, что-то вроде шкуры животного, разорванную на манер трофеев охотников на крупную дичь. Этот предмет, аккуратно скатанный, лежал в одном из углов пещеры и сейчас находится в хранилище находок полицейского участка в Дильхэме. Рядом со шкурой находился полный комплект дорогой мужской одежды, также аккуратно сложенный. Во внутреннем кармане пиджака я нашел бумажник, в котором обнаружились, наряду с четырнадцатью фунтами в банкнотах по одному фунту, карта с адресом дома в Мэрске, а именно, Сандерленд Кресент, дом 11. Эти предметы одежды и бумажник также находятся в данное время в хранилище находок.

Примерно в 18:30 я отправился по вышеуказанному адресу в Мэрске и опросил экономку, некую миссис Уайт, которая дала мне показания (приложение "С") относительно местонахождения ее работодателя, Роберта Круга. Миссис Уайт также передала мне два конверта, в одном из которых находилась рукопись, приложенная к этому рапорту в приложении "А". Миссис Уайт обнаружила этот конверт, запечатанный, с запиской с просьбой к ней отправить его, когда она пришла в дом днем 20 июля примерно за полчаса до моего визита. Принимая во внимание мои вопросы, а также их характер, то есть расследование вероятного самоубийства мистера Круга, миссис Уайт посчитала, что лучше всего будет передать конверт полиции. Кроме того, она не знала, что с ним делать, поскольку Круг забыл написать на нем адрес. Поскольку существовала возможность того, что в конверте содержится предсмертная записка, я принял его.

Другой конверт, который не был запечатан, содержал рукопись на иностранном языке, каковая в данный момент находится в хранилище находок в Дильхэме.

За две недели с момента предполагаемого самоубийства, несмотря на все мои усилия отыскать Роберта Круга, не появилось никаких доказательств, что он может быть еще жив. Одежду, найденную в пещере, миссис Уайт опознала как ту, в которой Круг был в вечер накануне самоубийства. Это побудило меня просить, чтобы мой рапорт был переведен в архив нераскрытых дел, а Роберт Круг объявлен пропавшим без вести.

* * *

Примечание

Сэр, будет ли распоряжение послать копию рукописи из приложения "А" — согласно просьбе, выраженной в записке Роберта Круга миссис Уайт — Секретарю Северо-Восточного Топливного Совета?

* * *

Инспектор И. Л. Иенсон.

Полиция графства Йоркшир,

Радкар.

Йоркшир

Дорогой сержант Миллер, отвечаю на ваше письмо от 7-го августа. Не предпринимайте никаких дальнейших действий по делу Круга. Как вы и предложили, я объявил этого человека пропавшим без вести, предположительно совершившим самоубийство. Что касается этого документа, ну что же, этот человек был либо психически неуравновешенным, либо величайшим мошенником. Возможно, верно и то и другое! Несмотря на то, что некоторые факты в этой истории, бесспорно, подлинны, большая ее часть, по-видимому, продукт больного воображения.

Я, тем временем, ожидаю вашего рапорта о ходе расследования другого дела. Я имею в виду младенца, найденного в церкви в Или-он-Мур в июне прошлого года. Что сделано для установления личности его матери?

 

Глава 5

Взаимосвязь

Из записных книжек профессора Юарта Кроу

Из полицейского участка я вышел примерно за час до полуночи, но не мог заснуть по меньшей мере до трех утра. Мой разум напряженно работал, работал столь лихорадочно, что о сне, до тех пор, пока я не обдумал некоторые вопросы и не разобрался с ними, просто и речи быть не могло.

На следующий день я, естественно, проснулся поздно и до обеда еще раз наведался в полицейский участок. Я хотел попросить дежурного констебля связать меня с инспектором Иенсоном в Радкаре, но здесь меня ждала неудача. Молодой полицейский оказался достаточно хорошо информирован и рассказал мне, что два года назад инспектор, — по-видимому, очень состоятельный человек, хотя об источнике его состояния никто ничего не знал, — бросил работу и уехал с какой-то женщиной! Парочка, как полагали, отправилась за границу. Очень жаль, потому что Иенсон, разумеется, мог бы пояснить мне, что он имел в виду под «бесспорно подлинными фактами» в истории Круга.

Что ж, мне предстояло выяснить это самому!

Вне всякого сомнения, рукопись Круга была чем-то потрясающим. Я был совершенно согласен с оценкой Иенсона. И все же человек, о котором я никогда ничего не слышал, этот Круг, казался чертовски эрудированным, просто пугающе, в древнем знании. Похоже, между его работой и моей было немало общего. Возможно, мы просто сходными путями подошли к нашему общему «открытию» схожих цивилизаций древних стран Запада и Востока. А почему бы и нет?

Совершенно очевидно, что множество источников Круга были теми же, что и у меня, — но где же этот человек мог приобрести знания, касающиеся «Кирпичных Цилиндров Кадаферона»? К тому же до того, как эти реликты были официально обнаружены? Воистину поразительно! Неужели я где-то что-то упустил? Может быть, Ангстрем конкретно знал, что именно собирается искать, еще до отъезда на Восток, и опубликовал этот факт? Нет, для этого я слишком хорошо знал его работу и был совершенно уверен, что ничего подобного не происходило. Ох! Я не был непогрешим. Я пропустил открытие на торфяниках первой статуэтки, но это — простительно. Это дело почему-то почти совсем не получило огласки. С экспедицией Ангстрема все обстояло совершенно по-другому.

Чем глубже я копал, тем более запутанным все становилось. Например, в рукописи Круга были упоминания о Р'льехе и Мнаре. Да, я слышал о легендарной Атлантиде, о вымышленной Шангри-Ла — крае вечной юности... Но Р'льех? Это название звучало как набат! После короткого размышления я понял, где слышал его раньше. Много лет назад мне было дозволено заглянуть... только заглянуть... в «Некрономикон» безумного араба Абдула Аль-Хазреда в библиотеке Мискатонского университета в Америке. После мимолетного взгляда на кощунственные страницы в моей памяти засело кое-что. Несмотря на то, что даже в юности я не так уж часто видел сны, еще долгое время, много ночей подряд мне снились кошмары. То, что так взволновало меня, было альхазредовское невнятное описание создания, называемого Шогготом — чудовища, научного описания которому не существовало. И Уолмсли в свое время должен был где-то видеть экземпляр «Некрономикона». В своих предсмертных записях он упоминал «Шоггот-ткань».

Кроме того, там было еще упоминание о Сарнате. Я уже во второй раз слышал об этом месте: один раз в переводе «Папирусов Иларнека» и вот теперь в этом документе Круга.

Так вот, я видел Сарнат, я действительно гулял по развалинам Сарната! Но мой Сарнат и Сарнат Круга оказались двумя совершенно разными местами! Развалины, которые я имел в виду, находились в Оленьем парке в Бенаресе, где Будда прочитал свою первую проповедь. Я знал, что они вовсе не покрыты никаким мерзким стоячим озером! И мои развалины не были разделены на две части, как вытекало из утверждения Круга о «соседнем Ибе». Кроме того, Круг вполне определенно заявил, что «ни один человек не знает о местоположении Сарната», что, возможно, означало то, что такого места вообще никогда не существовало! С другой стороны, его воспроизведение газетной статьи, касающейся обнаружения статуэтки и последующей передачи ее в дар музею, было совершенно достоверным. Упоминаемый у него Ктулху тоже был персонажем из «Некрономикона», но о культе Ктулху, исчезнувшем многие эпохи назад, я знал не слишком много, так как в своих исследованиях и научной работе всегда предпочитал придерживаться границ возможного. И все же эта рукопись свидетельствовала о том, как хорошо начитан в этой области был этот Круг.

Как я уже сказал, я согласился с инспектором Иенсоном, назвавшим Круга сумасшедшим. И все же, убей меня бог, я не мог понять, почему он занял столь негативную позицию. Что плохого в том, чтобы послать СВТС копию так называемого «заявления» Круга? Если уж на то пошло, инспектор должен был быть поразительно близоруким человеком, чтобы не увидеть зловещей связи между делом Круга и другим делом, о котором он писал в своем письме, — делом брошенного младенца, найденного на церковной скамье в Или. Но нет, при более пристальном рассмотрении никакой связи между этими событиями не существовало. Каждый должен заниматься своим делом, а человек, занимающий столь высокое место в полиции, не может быть дураком. Я пытался отыскать какое-то значение в незначительных фактах, важность которых не доказана. Тем не менее, я все отдал бы за то, чтобы взглянуть на ту рукопись на «иностранном языке», проскользнувшую в рапорте сержанта Миллера, но, похоже, она где-то затерялась. Точно так же, как и «шкура животного», которая тоже исчезла.

В этом деле очень много запутанного. Я даю себе слово, что чуть позже займусь вопросами, которые затронул Круг в своей рукописи, и не в последнюю очередь — его упоминанием пациентов в Оукдине! Но пока это подождет...

 

Глава 6

Дьявольский омут

История болезни Кроу.

Из записей доктора Юджина Т. Таппона

На следующее утро я первым делом поехал в Дильхэм, а уже из этой деревушки пешком отправился по торфяникам к обнесенной изгородью территории у основания цепочки почти отвесных холмов, называемых Вершинами Эллисона.

Там, за высоким полукругом предупреждающей изгороди, бурлили коварные воды Дьявольского омута. По сути этот омут представлял собой конец наземного русла небольшого рукава реки Суэйл. Но тихие воды речушки прямо на глазах набирали силу, приближаясь и проходя под изгородью, устремляясь вперед, постепенно начиная круговое движение, которое заканчивалось в неведомой воронке водоворота у подножия холмов.

Дьявольский омут, в который, — если верить старинной рукописи, прочитанной мной, — бросился некий Роберт Круг, сумасшедший, одержимый безумной идеей, что он Бог, возвращающийся на свое законное место под торфяниками. Дьявольский омут, под которым в невообразимой бездне, куда не проникает ни единый луч света, лежат останки трех профессиональных спелеологов, тщетно пытавшихся при помощи аквалангов и прочих обычных принадлежностей для исследования пещер нанести на карту подземное русло исчезающего под холмами ручья.

Я проигнорировал предупреждающие знаки, прибитые к высокой изгороди, и не без труда забрался на нее, чтобы взглянуть на омут поближе. Черная кружащаяся вода напоминала огромную граммофонную пластинку на массивном проигрывателе, вращающуюся наполовину на открытом пространстве, наполовину под отвесным склоном холма. Я обнаружил, что это почти гипнотическое кружение странно меня встревожило.

Зловещее место — этот ход в сырую тьму древнего ада...

Внезапно в моем мозгу промелькнуло нечто. То, что показалось мне крайне важным и в то же время парадоксальным, несколько строк Е. П. Дерби из его книги мистических стихов «Азатот и прочие ужасы»:

...Но сон мудрей богов

Болот скрывает мох;

Чей род — народ ночной,

Кому не бог Христос,

Кто к нам издалека

На Землю прилетел,

Когда была она

Юна и велика.

Не меньше знает кто,

Чем демон Азатот...

В кого вселяют страх

Лучи звезды Пентик...

Эти строки пробежали перед моим мысленным взором как раз тогда, когда я обнаружил, что беспомощно балансирую на берегу у бурлящих вод, шатаясь на грани знакомого мира. Я отчаянно замолотил руками, когда чуждая сущность, в которую превратился мой разум, швырнула меня в порожденные им же самим водовороты...

 

Глава 7

Подземелье. Первая фаза видения

История болезни Кроу.

Из записей доктора Юджина Т. Таппона

Не знаю, сколько времени продлился приступ. Думаю, от омута я прямиком отправился обратно в Дильхэм за машиной, а оттуда в Бликстоун, но наверняка утверждать не могу. Кажется, я помню, как шел, — по крайней мере, помню какое-то движение и ужасный страх, но страх перед чем именно, сказать не могу. Даже подумать страшно, что я действительно вел машину моего племянника во время фазы психической неустойчивости, и все же я именно так и сделал. Кроме того, у меня осталось воспоминание, как я зашел в бар «Святого Георгия» выпить и снова поговорил с барменом о зеленой статуэтке... Но не больше...

Если я счел свои сны в «Святом Георгии» в первую ночь слишком длинными и странными, что тогда говорить о тех, которые мне суждено было увидеть потом? Беда была в том, что на этот раз не существовало никакой границы, никакого перехода из мира яви в мир видений. На самом деле, я даже не мог бы сказать, было ли то, что случилось потом, затянувшимся сном или просто продолжением приступа, который начался у Дьявольского омута, — приступа, который явился не чем иным, как предвестником быстро прогрессирующего помутнения моего рассудка...

* * *

Я внезапно оказался в ночных холодных и бурлящих водах! Я даже не попытался выплыть. Стремительные волны подхватили меня, увлекая за собой, точно пробку в переполненной дождевой водой канаве. Несмотря на то, что я хлебнул воды, мои легкие все еще работали. Я чувствовал, что мой желудок, нормально реагируя на то, что я чуть не утонул, тоже работал, извергая непрошеное содержимое обратно в невидимый ревущий поток, из которого я, должно быть, как-то умудрился вылезти.

Меня окутала сырая тьма, удушающее безмолвие... потом послышалось журчание воды, стук падающих капель, бездушное чмокание древней, зловещей трясины. Все это казалось совершенно реальным... Непроницаемая тьма...

И я понял, что оказался под землей... под торфяниками!

Но на самом деле мрак в моей темнице царствовал не безраздельно, как мне показалось сначала. Когда я пришел в чувство (простительно ли такое выражение?), мои глаза постепенно привыкли к темноте. Я разглядел где-то высоко надо мной что-то, похожее на тоненький лучик света. Неведомая крошечная трещинка в каком-то уголке диких торфяников была единственным источником освещения в моей подземной тюрьме. Этот слабый просочившийся лучик, пробравшийся сюда из уютного нормального мира, возможно, и спас меня в первые моменты после «прихода в сознание» от безумия.

Мое положение было прямо как у героев в рассказах Эдгара По. И все же оно казалось мне намного худшей участью, чем быть погребенным заживо, ибо человек, замурованный в гробу, по крайней мере, знает границы своей тюрьмы и вскоре милосердно задохнется, тогда как затерянный в немыслимых глубинах под землей, где достаточно воды и воздуха, обречен провести мучительные недели, терзаемый голодом и леденящим ужасом!

Минимум света, проникший сюда через отверстия в высоком своде пещеры, по крайней мере, дал моим глазам то, за что можно было зацепиться, а моему разуму — пищу для размышлений. Полагаю, первую ночь я проспал, поскольку помню, как тусклое пятно света медленно меркло до тех пор, пока темнота не стала абсолютной... Потом не помню ничего...

Внезапно я ощутил, что проснулся и нахожусь в сознании, испытывая сосущее чувство голода.

Очевидно, я действительно спал во время своего сна, ибо снова видел сновидения внутри сновидений. Они показались мне столь же безумными, как и те, что я видел раньше в Бликстоуне. Я слышал рокочущие голоса, или, по меньшей мере, звуки, шум, производимый живыми существами. Эти звуки оставили у меня впечатление великой тайны и немыслимой старины, бесконечной удаленности от моего мира, невероятной древности и почти сверхъестественной святости. Такое порой ощущаешь, слушая гулкое эхо многочисленного хора, поющего в стенах огромного собора. Сначала голоса, казалось, звучали где-то вдали, как во времени, так и в пространстве, но потом перекочевали ближе, пронзительные и пульсирующие. Затхлый воздух моей земляной тюрьмы не завибрировал в такт их пению... А потом они смолкли. Я почувствовал, что меня быстро ощупывают чьи-то странные руки или лапы, ощутил на себе внимательный взгляд нечеловеческих глаз.

Ни один луч света не освещал неведомых созданий, и все же я узнал их — обитателей Пба и Лх-йиба, слуг Бокруга. Я окончательно убедился в том, что всего лишь сплю, ибо ни одно из этих созданий, которые видели юность Земли, не могли сохраниться нигде в нормальном мире. В конце концов меня снова оставили наедине с моими мучительными снами, и так все и оставалось, пока я не проснулся.

Я говорю, что «проснулся», но на самом деле я просто перешел с одного уровня кошмара на другой. Снаружи опять наступил «день», и луч надежды снова устремился на дно моей холодной каменной тюрьмы. Замерзший и голодный, я находился страшно далеко от своей уютной комнаты в «Святом Георгии».

Именно голод заставил меня двигаться. С трудом поднявшись на ноги, я отошел от берега подземного ручья и слепо заковылял вперед, решив определить границы моего огромного гроба.

Действительно гроба! Когда я в первый раз увидел грибы, то был настолько погружен в болезненную задумчивость, соответствующую промозглой сырости этого места, что счел их огромными могильными червями — жирными, белыми и чешуйчатыми, ожидавшими, когда я умру. Но это были всего лишь мясистые грибы.

То, что я принял за чешуйки, оказалось крапинками на их шляпках.

Я принялся жадно поедать эти грибы, а потом снова «заснул»...

 

Глава 8

Бокруг. Вторая фаза видения

История болезни Кроу.

Из записей доктора Юджина Т. Таппона

После того как я подкрепился грибами в пещере у ручья, мое сознание отчасти прояснилось. Не было никакого сомнения в том, что это состояние было психотическим. В моих видениях, в отличие от сна или кошмара, окружающий мир казался реальным. Когда я двигался, каждое мое движение сопровождалось болью в тех местах, которые я расшиб во время головокружительного заплыва по подземному потоку, а также во время моих блужданий по пещере. Тем не менее все то, что я видел, слышал и осязал, — все мои ощущения за тот странный период, — несомненно являлись фантазиями и вымыслом моей собственной расстроенной психики. Короче говоря, я все еще грезил... и мое состояние стремительно ухудшалось!

Но об этом позже. Будет лучше, если я буду описывать события в том порядке, в котором они происходили, чтобы точно определить границы моей фантазии.

Я почувствовал, что лежу на спине на комковатой глине у грибного островка, где ел. Я видел, как в темноте разрастается пульсирующее сияние. Это видение сопровождалось приглушенным гулом, похожим на хор голосов, распевающих что-то вроде молебна, и одновременно какие-то замогильные звуки, которые, как мне казалось раньше, я слышал в полусознательном состоянии, перед тем как первый раз проснулся в подземном мире.

Зловещее пение утихло, но сияющий свет, который теперь принял форму сферы примерно в семи футах над полом пещеры, продолжал приближаться и вдруг осветил вход в узкий туннель. Он осветил и существо, которое шагало под ним!

При виде этого создания я резко выпрямился, чувствуя, как по шее потек холодок и зазвенело в голове. Я оказался не в состоянии отвести глаз от этого чуждого и все-таки величественного существа!

Раньше я уже видел изображения этого создания. Однако то были только изображения! Теперь предо мной оказалась живая и дышащая реальность — ходячая копия зеленой статуэтки в человеческий рост! На самом деле, это был Бокруг — водяная ящерица-бог Иба — правитель города, затерянного в туманной дымке времени!

Он встал передо мной на колени, уравновесив наклон тела движением хвоста, приняв позу, которая напомнила мне некоторых земных идолов. На меня бесстрастно уставились глаза, сверкавшие на тонкогубом и безволосом лице. Мгновение это существо молчаливо сидело напротив того места, где, опершись на локти, лежал я, неудержимо дрожа. Потом, как ни удивительно, оно заговорило:

— Не надо бояться меня, я не причиню тебе вреда.

— Бокруг! — прошептал я, растеряв все слова.

Странное существо выпрямилось. Его высокий чешуйчатый лоб прорезала морщина. Казалось, оно было удивлено:

— Ты... знаешь меня?

Внезапно меня осенило, что я разговариваю с созданием своего воображения, порождением кошмара и прискорбно больного разума. Я громко расхохотался и откинулся на спину на ложе из грибов, глядя в лицо чужака, окруженное ореолом дрожащего света.

— Да, я тебя знаю. Ты маленький зеленый божок в витрине радкарского музея, ты статуэтка в полицейском участке в Бликстоуне. Я очень хорошо тебя знаю! Ты галлюцинация в моем сне, ты порождение моего больного разума!

Я замахал руками.

Моя манера говорить и упоминание музея, казалось, смягчили чудовище.

— Так ты ученый?

Некоторое время я лежал, решив игнорировать галлюцинацию, позволить себе провалиться в сон внутри сна. Но потом, уступив апатии, я заговорил:

— Неважно, кто я такой. Скоро я проснусь в комнате в «Святом Георгии» в Бликстоуне... Или останусь в этом сне, пока врачи не найдут меня и не упекут в какой-нибудь санаторий или психушку! Ты не существуешь, и поэтому не можешь мне помочь. Уходи.

Я закрыл глаза, откинув раскалывающуюся от боли голову в глину. Прошло несколько секунд, и я ощутил, как меня ухватили сильные, но нежные руки. Моя голова запрокинулась, руки повисли, и меня подняли в воздух. Затем, почувствовав, как существо плавно двинулось вперед, я открыл глаза.

— Куда ты меня несешь?

Чудовище на миг обратило на меня взгляд, и в нем читалось чего-то вроде холодного сочувствия.

— Я несу тебя туда, где тебе будет удобнее, где для тебя найдется другая пища, кроме грибов, хотя и не слишком разнообразная, где ты сможешь прожить остаток своих дней не столь одиноко, как здесь. Я буду часто навещать тебя и расскажу тебе об этом месте, а ты в ответ сможешь освежить мои воспоминания о твоем мире. А теперь успокойся. Ты болен. Холод, голод и усталость взяли свое. Отдохни, пока мы идем, чтобы я мог рассказать тебе о некоторых вещах, которые тебе следует знать... Я опять закрыл глаза, бормоча в бреду:

— Боже мой! Разговаривать с галлюцинацией... Принимать от галлюцинации помощь...

Потом меня осенило:

— Мы идем в Лх-йиб?

Существо на миг остановилось, и плавное движение моего тела по воздуху прекратилось. Я по-прежнему не открывал глаз.

— Ты очень ученый человек, — медленно произнес подземный бог. — Да, мы идем в Лх-йиб... Но пойми, этот город для тебя запретен. Лишь Тхуун'а и остальные... я хочу сказать, остальные мои сородичи... живут там. Ты увидишь город сверху, но никогда не пытайся снова вернуться на его стены после того, как мы перейдем через них. Мир Тхуун'а погубит тебя, ибо твой облик схож с обликом тех, кто населял Сарнат... а люди Сарната умерли, не оставив потомков...

 

Глава 9

История существа. Третья фаза видения

История болезни Кроу.

Из записей доктора Юджина Т. Таппона

Когда этот мир был еще совсем юным, мои предки и их слуги Тхуун'а прибыли сюда из своего умирающего мира, чтобы поселиться здесь... — начало свой рассказ странное существо по имени Бокруг, безо всяких усилий неся меня на руках по подземному коридору.

— Я знаю! — воскликнул я, вмешиваясь в повествование. — Внимай же, ибо в одну ночь спустились они с Луны в туман. Внимай же, они, и озеро, и город Иб, где они поклонялись Бокругу, огромной водяной ящерице...

— Да. Именно таким их прибытие показалось людям того времени. Но на самом деле они пришли не с Луны, — поправил он меня. — Нет, они пришли из гораздо более далеких мест. Их путь был долгим, и они знали, что будет очень трудно возродить цивилизацию здесь, в этом новом мире. Они собирались поселиться в двух областях — на востоке планеты и на западе. Так что Иб был воздвигнут в восточных пустынях, в том месте, где приборы моей расы обнаружили под песками огромные количества воды, а Лх-йиб, город-двойник, планировали построить в том месте, над которым сейчас простираются унылые и пустынные торфяники. Однако если строительство Иба было легким и никто, кроме горстки бродячих обезьяноподобных существ, не забредал в сердце огромной пустыни, то сооружение Лх-йиба представило огромную проблему. Во-первых, здешние земли были плодородными, и свирепые племена воинов уже боролись за то, чтобы ловить и приручать мамонтов. Позднее они поделили эту землю и дали своим владениям имена Натис, Киммерия и Ган-хлэн. Эти люди, особенно древние киммерийцы, были настоящими варварами, и ни за что не позволили бы моим предкам и Тхуун'а жить спокойно. Неожиданно приборы моих предков обнаружили глубоко под землей гигантские пещеры и полости, созданные природой и временем. Там мы смогли бы — хотя и не без трудностей — сохранить нашу цивилизацию. Так и получилось, что в конце концов Лх-йиб был построен под землей, вдали от солнца, а поверхность оставили пасущимся мамонтам и воюющим племенам...

В этом месте своего рассказа Бокруг остановился. Он велел мне посмотреть на что-то, лежащее на выступе в стене галереи. Сначала я не мог понять, что это такое, но когда огненное облако, висевшее над головой моего странного спасителя, чуть спустилось, я разглядел, что существо привлекло мое внимание к гнилым ремням с двумя воздушными баллонами и клапанным механизмом. Это был акваланг, точно такой же, каким пользуются водолазы и некоторые отчаянные спелеологи.

— Ты не первый из вашего рода, кто нашел дорогу в Лх-йиб, — объяснило мне странное создание. — До тебя были и другие...

Я вспомнил рапорт, прочитанный в полицейском участке Бликстоуна, о спелеологах, которые попытались проплыть в стремительных водах Дьявольского омута, и содрогнулся...

Существо, напоминавшее ящерицу, вновь пустилось в путь, а я опять откинулся на спину, слушая продолжение рассказа об истории его расы:

— Лх-йиб в целости и сохранности простоял здесь, в недрах Земли, двадцать тысяч лет, а Иб в восточной пустыне подвергся разорению. Его уничтожили арабы, поселившиеся на дальнем берегу озера, которое мои предки выкачали из недр пустыни. Мой народ предвидел эту резню и предпринял меры, чтобы отомстить своим убийцам. Город Сарнат погиб. Теперь Лх-йиб — последний оплот моей расы, и я со своими братьями и нашими слугами столкнулись с другой проблемой, которая угрожает погубить нас столь же неотвратимо, как Иб был погублен людьми Сарната.

— Люди из верхнего мира, такие, как ты, собираются бурить огромные скважины в торфяниках, и мы боимся, что такое вмешательство может вызвать такие катаклизмы, которые мы не можем даже надеяться пережить. Люди ищут газ и нефть, не зная о том, что здесь, в подземных пещерах, существует древняя и благородная цивилизация. Твоим братьям сверху очень повезло, что почти все наши знания, привезенные на Землю, утеряны... Однажды попытавшись, я убедился в тщетности попыток добиться прекращения бурения. Однако даже если бы мы дали вам неоспоримые доказательства нашего существования, твоя раса столь ограниченна, что отказалась бы от них. Если твой народ, можно в чем-то убедить... тогда такие убеждения лишь разбудят в них желание обладать секретами Лх-йиба... Как наши предки в далеком древнем Ибе ожидали гибели, зная, что она близится, так и мы в Лх-йибе должны ждать. И все же у нас еще есть надежда, что твои братья с поверхности могут отказаться от своих планов. Это было бы счастьем... Но мы уже почти пришли! Ты можешь идти сам? Если так, то ступай прямо за мной и не говори ни слова. Неприлично будет, если услышат, что я разговариваю с таким, как ты. Не пристало богу быть замеченным в том, что он несет на руках создание, слепленное по образу и подобию древних врагов Иба.

С этими словами мой спаситель опустил меня на землю. Я посмотрел вперед — в туннель, в конце которого виднелся слабый свет, а потом двинулся по пятам за Бокругом.

Тьма неожиданно рассеялась. Скоро даже сияющий ореол вокруг головы ящерицеобразного существа потускнел и исчез...

 

Глава 10

Лх-йиб. Четвертая фаза видения

История болезни Кроу.

Из записей доктора Юджина Т. Таппона

Ковыляя по пятам за Бокругом, я выбрался из туннеля на громадный, крутой откос, покрытый террасами выходящий в пещеру неправдоподобного размера. От первого же взгляда на фантастический город под торфяниками у меня захватило дух. В один миг я подумал о Пеллюсидаре, материке My, затонувшей Атлантиде и о дюжине других столь же легендарных городов, и все же ничто из того, о чем я читал, не могло бы сравниться с Лх-йибом!

Говоря о «первом взгляде», я не хочу создать впечатление, что это зрелище открылось мне сразу же после того, как я вышел из туннеля. Нет, сначала меня ослепил сияющий свет, настолько яркий по сравнению с тьмой в грибной пещере, что я чуть было не решил, что каким-то волшебным образом перенесся назад на поверхность. Но потом, когда мои глаза немного привыкли к этому блеску, я понял, что это не так, и даже великолепие самого города не смогло удержать моего взгляда, когда я, трепеща, разглядывал необъятный свод пещеры, под которым вздымались башни и парапеты древнего города.

Я будто стоял на ступенях амфитеатра богов. Справа и слева за моей спиной наклонно поднимались вверх гигантские ярусы, образуя подобие огромной лестницы высотой по меньшей мере в двести футов. Вдали они смыкались с более высокими внутренними стенами, а впереди, круто уходя вниз еще на две сотни футов, те же самые ступени, местами перемежаемые каменными балюстрадами балконов и широкими площадками, переходили в огромную арену, которая, по всей видимости, имело добрую милю в поперечнике.

Перекрывая эту подземную галерею, нависали огромные серые мосты — на вид довольно ненадежные. Они соединяли террасы. Одни из них явно были созданы природой, другие, прикрепленные к огромным сталактитам, свисающим с головокружительно высоких сводов, были бесспорно искусственными сооружениями, хотя и незнакомой архитектуры.

Центр этого удивительного города выглядел и вовсе фантастически. С верхней точки свода свисало то, что могло быть лишь величайшим сталактитом. Он смыкался со сталагмитом столь же потрясающих размеров, возвышающимся в центре города. Даже в самом «узком» месте где встречались эти две первозданные колонны, диаметр перемычки был никак не меньше ста футов, а по всей высоте колоссальной колонны из-за укрепленных опорами балконов выглядывали ряды небольших квадратных окошечек, свидетельствующих о том, что внутри этого феноменального каприза природы поработали строители...

Сам город был из серого камня, со вздымающимися к своду пещеры высокими и узкими зданиями и шпилями, множество из которых служили опорами для длинных и узких мостов. Многие из зданий соединяли мосты поменьше. Тут и там, точно отрицая гравитацию, торчали многочисленные балконы.

Одно строение располагалось поодаль от города — огромное пирамидальное сооружение, привлекшее мой взгляд. Я долго ломал голову, пытаясь вообразить, каково же могло быть его назначение. Под основанием этой загадочной пирамиды протекал небольшой ручеек, исчезавший в правой стене пещеры.

Я проследил ручеек от здания к его источнику и обнаружил, что он вытекает из высокой стены слева от меня, спускаясь по углублению, вырубленному специально для него, на площадку. Прямо на моих глазах серебристая рыбка выпрыгнула из пенистой воды, бегущей вниз по крутому каналу. Я снова взглянул на огромную пирамиду.

— Место Поклонения! — объяснил мне мой проводник, точно прочитав мои мысли. — Идем.

Он повел меня вправо и вверх, карабкаясь по каменным ступеням до тех пор, пока туннель не остался далеко внизу, затем направился к одному из природных мостов примерно в трехстах ярдах от нас. Насколько я мог видеть с такого расстояния, не было никаких ступеней, ведущих к широкому пролету моста, и все же меня не оставляло ощущение, что Бокруг намеревается перейти пещеру именно по нему. Кроме того, у этого моста, в отличие от других, отсутствовали перила. Поспешно оглядев мост, я с беспокойством заметил, что он угрожающе сужается к центру!

А мой проводник вел меня к мосту с проворством горного козла и таким же неколебимым чувством равновесия... не знаю, видимо, я просто не переношу высоту. При одной лишь мысли о возможности падения с надземной тропы на шпили или улицы серого каменного города, расположенные в трехстах футах подо мной, меня чуть не вывернуло наизнанку!

Однако я расслабился, когда мы прошли по площадке и начали спускаться по ступеням и, не дойдя до моста пятидесяти футов, снова повернули вправо. Там, вырубленный в каменной стене, находился еще один туннель.

Мне снова пришлось плестись за ореолом неземного света, отмечающим путь гигантского человека-ящера. После бесчисленных подъемов, поворотов и кружений мы вышли в прямой туннель, который почему-то странно меня встревожил. Да, мое чувство направления никогда не было особенно заслуживающим доверия, особенно принимая во внимание наш извилистый путь, и все же я не мог отделаться от сумасшедшей мысли, что мы шагаем прямо над этой пропастью! Я выбросил эту невероятную мысль из головы.

Потом мне пришла в голову мысль спросить моего странного спутника:

— Откуда в Лх-йибе взялся дневной свет? Если же этот свет — искусственный, то каков его источник?

Ответ последовал немедленно:

— В атмосфере этой гигантской пещеры в небольших количествах присутствует живой газообразный светящийся организм. Это же самое... вещество... мои братья и я носим вокруг головы, чтобы обеспечивать себя светом. Такой нимб сейчас освещает нам путь!

— Это один организм? — спросил я, озадаченный столь явной ошибкой Бокруга.

— Да, один организм... И в то же самое время сообщество организмов! Полипообразный, как сказали бы у вас. Это побочный продукт эксперимента, проведенного одной великой расой задолго до того, как мы и Тхуун'а появились на Земле. Мы, как и та раса, существовавшая до нас, научились использовать его для собственных нужд. Не то чтобы Тхуун'а нуждались в свете. Они так же непринужденно чувствуют себя в темноте, но мы осветили их город так же, как Иб в своем восточном оазисе был освещен лучами солнца, как памятник тому давно канувшему в вечность месту поклонения...

— Их город? Так Лх-йиб принадлежит Тхуун'а?

— Разумеется — разве Тор обитает в Осло, а Тан-вайи — в Атлантиде? Нам этот город не нужен, разве что затем, чтобы у Тхуун'а было кому поклоняться. Они считают нас богами, как делали в этом мире и в других сотни тысяч лет. Мы не собираемся ничего менять.

— Мошенничество, растянувшееся на миллион лет! — пробормотал я вслух. — Как это вам удается?

Стоило мне это произнести, как освещенное зеленое существо стремительно обернулось ко мне. Оно нахмурилось, а глаза сердито поблескивали. В тот момент, была ли это галлюцинация или нет, я понял, что нахожусь рядом с формой жизни, далеко превосходящей людей во всех отношениях.

— Тхуун'а нуждаются в нас не меньше, чем твои первобытные предки нуждались в своих божках. Мы для них, в их примитивных условиях жизни, такой же источник вдохновения, какими были и остаются великие божества Земли для твоего народа. Не будь у них водяных ящериц-богов, им было бы незачем жить. И наоборот, что такое бог без верующих? Мы удовлетворяем нужды друг друга. Этого достаточно...

Резко развернувшись, он снова пустился в путь но постепенно поднимающемуся коридору.

В моем мозгу бурлило еще много вопросов, требующих ответов, но я воздержался от расспросов, чтобы ненароком еще раз не обидеть Бокруга. В любом случае, я был несколько растерян оттого, что в туннеле стремительно светлеет. Где-то неподалеку располагался выход. Пройдя около трети мили, мы вышли к пролету из двенадцати грубо вырубленных ступеней, ведущих на открытое и освещенное пространство. И только взобравшись по этим ступеням, я узнал правду. На этот раз мое неразвитое чувство направления меня не подвело!

Я понял, что мы все еще находимся в огромной пещере — по обеим сторонам свисающие со сводов сталактиты перемешивались с высокими, утыканными многочисленными окнами шпилями из камня или головокружительно изогнутыми мостами — но близость причудливо изукрашенных сводов к площадке, с которой я обозревал городские вершины, могла привести лишь к одному убийственному выводу!

Мы стояли на том громадном естественном мосту, по которому я так боялся идти, а туннель за нашими спинами был прорыт в более широком основании моста...

Посередине поверхности пролета была вырублена, узкая и мелкая, точно небольшой паз, колея, не более двух футов в ширину и шести дюймов в глубину, но края этого прохода не огораживали даже перила. А впереди, примерно в двухстах ярдах к центру города, все сооружение сужалось до приблизительно шести футов.

Можно подумать, что, проходя по этому отрезку моста, кто-нибудь смог бы остановиться и посмотреть вниз, на здания, расположенные под мостом! Головокружение охватило меня. На мгновение мне показалось, что я беспомощно падаю — ощущение сродни тому, что я пережил в Дьявольском омуте, и я опустился на колени, чувствуя, как содержимое желудка подступает к горлу. Скорчившись на холодном камне там, где края моста казались не такими близкими, я ощутил, что в голове быстро прояснилось. Мост под ногами перестал ходить ходуном. Я взглянул вверх. Бокруг внимательно смотрел на меня, и в его взгляде появилось странное холодное участие. Его зеленый силуэт четко вырисовывался на фоне огромных сталактитов, точь-в-точь как будто он стоял на гигантском языке в гигантской зубастой пасти готовой вот-вот захлопнуться. Я слабо покачал головой:

— Я не могу его перейти!

— Закрой глаза и не сопротивляйся. Я понесу тебя, — сказал мне Бокруг. — Тебе придется потерпеть чуть больше минуты, а потом сможешь сам пройти остаток пути...

— Нет! Нет... я не могу... — жалко лепетал я, отползая назад на четвереньках. Человекоящер сделал четыре стремительных шага ко мне, протянул могучие руки...

И наступила абсолютная тьма... в которой я свободно плыл куда-то... утопая в милосердном беспамятстве...

Не знаю, что это создание со мной сделало, но все произошло слишком скоро. Сначала я старался не шевелиться, опасаясь результатов любого неожиданного действия с моей стороны. Мерные покачивающиеся движения, которые я чувствовал, ясно доказывали, что Бокруг умеет держать слово. Он пронес меня над пропастью но узкой полосе изрезанной природой скалы! Потом я ощутил, что он крепче сжал меня, и, решив, что сейчас меня посадят, я открыл глаза...

К счастью, открывшееся мне зрелище заставило меня застыть, ибо последствия любого движения, которое я мог бы сделать, были бы роковыми. Меня несли через плечо, и лицом я уткнулся в зеленую спину Бокруга. И все же первой моей мыслью было, что меня отпустили и я лечу в пропасть! Несмотря на то, что мост в этой, самой узкой точке, был несколько шире и прочнее, чем я первоначально предположил, его явно делали с расчетом закрепить на каком-нибудь здании. Я в ужасе смотрел прямо через двухфутовое соединительное отверстие, прорубленное в толще моста, вниз на острия шпилей и на... узкие улицы!

Я так и не закрыл глаза. Просто через миг провалился в... небытие! Мой разум просто выключился...

Следующая мысль посетила меня, когда я ощутил, что по моему лицу хлопают твердые плоские пальцы зеленого существа из моих галлюцинаций. Я поднял руку, чтобы защититься, и вселенская мгла, застилавшая весь мир, начала понемногу рассеиваться. Очертания предметов постепенно становились все резче, пока мое зрение окончательно не восстановилось.

Я обнаружил, что мешком лежу на краю широкой площадки, глядя на амфитеатр ступеней внешнего периметра гигантской пещеры и лежащий в ней город. Рядом на ужасающей высоте простирался естественный мост, по которому Бокруг умудрился пройти со мной на плечах. Я невольно вздрогнул, когда перед моим мысленным взором снова всплыла картина, которую я увидел через то отверстие в мосту.

Затем, заметив нетерпение моего фантастического товарища, я попытался сесть.

— Еще несколько минут, и я буду в полном порядке, — заверил его я, но слабость моего голоса противоречила моим словам.

— Хорошо, ибо скоро настанет Время Тумана, — объявил Бокруг. — Тебе нельзя оставаться здесь. При этом пещера наполняется парами, которые ядовиты для тебе подобных, но необходимы для жизни Тхуун'а.

— Тхуун'а! Ты все время говоришь о них... и говоришь, что Лх-йиб принадлежит им, — и все же до сих пор я ни разу даже мельком не видел ни одного живого существа... даже там! — я указал вниз на ступени и город. — И где же они... где Тхуун'а?

— Они поклоняются. Сейчас как раз время. Но вскоре наступит Время Тумана. Теперь ты можешь идти?.. Тогда пойдем.

Я неуверенно поднялся на ноги:

— Я могу попытаться! Веди меня.

— Хорошо.

Он пошел вперед, плавно шагая по ступеням влево, излишне, как мне показалось, спеша, направляясь к темному проему входа, высеченного в вертикальной скале сзади следующей площадки. Я кое-как поплелся за ним на нетвердых ногах, еле-еле взобравшись на площадку, где Бокруг остановился подождать меня под сводом туннеля.

Мне оставалось преодолеть лишь несколько ярдов площадки, когда я увидел: что-то встревожило моего спутника. Его интерес не ко мне, а к чему-то за моей спиной, стал более напряженным. Некоторое время он пристально вглядывался в какую-то точку. Затем он настойчиво замахал мне руками, давая понять, что я должен немедленно присоединиться к нему.

— Пойдем, — позвал он, — пойдем быстрее!

Я оглянулся через плечо, потом развернулся, чтобы лучше видеть. Мое внимание привлекло к себе пирамидальное здание. От бьющего ключом источника высоко в стене пещеры до пирамиды он бежал, пенясь, как и прежде, но за этим зданием его русло было обнажено и уже начало высыхать.

А потом я увидел кое-что еще. Из отверстий в вершине остроконечного сооружения, которых я раньше не заметил, безмолвно клубился густой зеленый туман, растекаясь по всем четырем направлениям и быстро окутывая всю равнину. Не больше чем за десять секунд дымка успела накрыть самые дальние здания города, а с другой стороны уже клубилась у подножия закругляющихся ступеней.

Через несколько секунд нижние кварталы Лх-йиба утонули в этом зеленом тумане, который начал наползать на ступени прямо под моим наблюдательным пунктом. Я знал, что должен сделать так, как сказал Бокруг, и присоединиться к нему в туннеле, но эти извивающиеся, быстро разрастающиеся зеленые завитки почему-то совершенно меня загипнотизировали. Я точно прирос к земле, мои ноги налились свинцом, не в состоянии сдвинуться с места! Туман зловеще полз вверх, подтягиваясь ко мне. И тут руки Бокруга сомкнулись на моей талии, оторвав от земли и втащив в отверстие туннеля в каменной стене.

— Видишь? — спросил Бокруг. — Это — Время Тумана. — Он указал на стену клубящейся зелени. — К счастью для тебя, туннели сделаны так, что остаются наполнены воздухом извне. Туман не может пробраться внутрь.

Тут и я ощутил ветерок, дующий из полостей в горе, и вместе с ним донесся какой-то звук, пульсация, гулкое эхо, восхитительно мелодичное, и все же страшно зловещее, вызывающее в мозгу картину какого-то нечеловеческого хора. Я вопросительно взглянул на человека-ящера.

— Тхуун'а, — ответил он на мой невысказанный вопрос. — Они возносят свою благодарность и хвалы за ниспослание Тумана Жизни. Так было в Ибе. Так это происходит и в Лх-йибе!

Зеленое существо еще несколько секунд постояло рядом со мной, глядя на безмолвно клубящийся туман и прислушиваясь к бесплотным «голосам». Потом, не говоря ни слова, повернулось и снова отправилось в путь, сделав мне знак следовать за ним.

Внезапно я почувствовал, что совершенно вымотан, и прислонился к стене туннеля. Когда я мог видеть лишь странный ореол, зловеще удаляющийся от меня в уже почти полную тьму, мне как-то удалось стряхнуть с себя усталое оцепенение и броситься за ним так быстро, как только позволяли мои налившиеся свинцом ноги...

Большую часть пути — около мили, насколько я мог судить, — мы покрыли, не разговаривая, в молчании, которое нарушили лишь, когда подошли к широкой и явно искусственной галерее. Бокруг провел меня мимо множества покрытых загадочными письменами входов в туннели и предостерег, чтобы я никогда не вздумал заглядывать в них! Особенно мне велели остерегаться одного отверстия, и человекоящер в смутных, но очень мрачных намеках посулил мне неотвратимую и беспощадную кару в случае, если я когда-нибудь осмелюсь нарушить этот запрет.

К тому времени моим единственным желанием было упасть где-нибудь и заснуть. Я страшно, смертельно устал и, даже отдавая себе отчет в том, что уже сплю, я не стал ничего отвечать. На самом деле, моя усталость оказалась настолько сильной, что я не вполне осознавал происходящее. Когда мой провожатый завел меня в один из сводчатых проходов, сообщив, что эта пещерка станет моим жилищем, я бесконечно обрадовался, рухнул наземь, и в абсолютной тьме, наступившей после ухода Бокруга, почти тотчас же уснул. Спокойный сон внутри сна...

 

Глава 11

Размышления в новой обстановке. Пятая фаза видения

История болезни Кроу.

Из записей доктора Юджина Т. Таппона

Тяжело описать мой новый дом в той странной пещерке, отходящей от большой галереи. Эта область моих воспоминаний точно подернута туманом, который, подобно тому туману, что часто окутывает и более обыкновенные сновидения, угрожает совершенно изгладить из памяти всю цепочку событий. Я помню, что там, на стенах, росли различной формы, но размером с ладонь островки странно упругого, волокнистого вереска без цветов. Этот вереск покрывал кровати, столы, кресла, и выглядело это настолько же естественно и удобно.

Очнувшись от сна во сне, я обнаружил, что лежу на одной из таких «кроватей». Если у меня и были раньше сомнения в том, что я лишь грежу или переживаю какую-то невероятно подробную галлюцинацию, то теперь стало ясно, что все они — беспочвенны. Я понял это тотчас же, когда увидел облако светляков, парящих вокруг моей головы и приглушенным, но почти дружелюбным фосфоресцирующим сиянием озаряющих все, кроме самых дальних уголков моей пещеры. Я каким-то образом приобрел в точности такой же ореол, как тот, который был у Бокруга. Осмотревшись, я обнаружил в более мелкой, примыкающей пещерке небольшое кристально-чистое озеро в гладком углублении сталагмитовой скалы. Это углубление выточила вода, постоянно капающая с конца одинокого сталактита, который свисал с середины низкого свода. Помню, что при первом взгляде на эту лужицу, когда в темной воде отразилось мое лицо, окруженное нимбом светляков, я решил, что мое болезненное состояние продолжает прогрессировать. У меня отросли борода и усы, и я очень удивился, что мой рассудок смог настолько «усовершенствоваться», чтобы создать эти «естественные» изменения в моем воображаемом облике. Точно так же моя одежда оказалась грязной и оборванной, и я потерял ботинки. Я помню, что в более ранней серии моих галлюцинаций, в пещере с грибами, ботинки у меня еще были. Все это, заключил я, было лишь плодом моего воспаленного рассудка, тогда как, по всей вероятности, в действительности я все еще спал в своей комнате в «Святом Георгии» или, в худшем случае, лежал на кушетке в кабинете какого-нибудь психиатра с Харли-Стрит, находясь «в состоянии шока и нервного истощения»...

Дальнейшее исследование лишь подтвердило степень моей болезни, ибо в этой галлюцинации мой мозг не забыл даже о естественных функциях организма, и я обнаружил в самом дальнем углу главной пещеры небольшую ямку с выступающим краем, похожую на маленький кратер или пузырь. Так что... я смог помыться и ответить на зов природы... но как же насчет еды? Человекоящер сказал, что мне будут приносить еду, и, обследовав мою пещеру, я внезапно ощутил, что ужасно голоден.

Кажется, именно тогда, когда я в первый раз мылся в странно теплой воде сталагмитового озерца, я почувствовал чье-то присутствие. К тому времени, когда я через низкий проход вернулся обратно в свою «комнату», посетитель уже ушел, но на одном из высоких каменных выступов я обнаружил наполненное блюдо. Хм, возможно, слово «наполненное» будет не слишком точным, но, по крайней мере, на нем лежала какая-то еда: три отварные рыбины, каждая около шести дюймов в длину и довольно жирная, и полдюжины маленьких грибочков. Блюдо было украшено чем-то вроде сероватого салата. Первая настоящая еда, попавшая мне в рот с каких пор?.. Я помню, что с наслаждением съел все до последней крошки.

После еды я уселся на одну из «кроватей» и задумался. Насколько мне было тогда известно, пища, съеденная во сне, не могла физически утолять голод, и все же я на самом деле ощущал чувство сытости! Не могла ли эта трапеза оказаться интерпретацией параллельного события в реальном мире? Например, я мог находиться в коме в больнице, где меня могли регулярно кормить, например внутривенно или каким-либо другим способом? Для сумасшедшего, вроде меня, было бы нетрудно счесть чувство благополучия, явившееся результатом такого кормления, чувством настоящей сытости, как будто я поел подземном мире. Это умозаключение я вполне мог принять, но идея применить ту же теорию к ответам на зов природы мне не нравилась. Должно быть, кому-то где-то доставалось немало хлопот с таким трудным подопечным! Но, разумеется, все это — одни предположения.

И все же, как отчаянно твердил я себе, мой разум должен, по крайней мере, бороться за то, чтобы удержать хотя бы каплю здравого рассудка. Иначе я не смог бы додуматься до этих... Ну, скажем так, объяснений.

Я вернулся к самому началу, к автомобильной аварии, подробно останавливаясь на событиях, которые произошли со мной с тех пор.

Разумеется, длинный сон, или цепочка связанных между собой галлюцинаций, был не более фантастичным, чем тот, другой сон, который я видел в свою первую ночь в Бликстоуне, когда за одну ночь заново пережил целых три года прежней жизни! И, разумеется, не могло быть кошмара более странного, чем тот, который я пережил, когда на моих глазах окаменевшие кости оделись новой живой плотью. А как насчет моих прежних приступов, часто повторявшихся после аварии, когда мой разум начисто мерк, и я ничего не мог вспомнить? Я старался успокоить себя. За свою жизнь я оказывался и в гораздо более затруднительном положении. Уж лучше спать и осознавать это, чем бессмысленно блуждать, как в тот раз, когда я отправился погулять в скалах!

После того первого раза, в последующие «дни», я частенько забирался в глубины своей памяти и удивлялся странности всего происходящего. Но временами мои одинокие размышления прерывало появление посетителя, Бокруга, который, держа свое слово или подчиняясь указаниям моего блуждающего подсознания, приходил поговорить со мной о реальном мире и приносил мне еду.

У меня появились свои соображения и относительно этих посещений тоже. Возможно, на самом деле этот человекоящер был врачом, психиатром, намеренно проводящим меня обратно по тропинкам моего прошлого в попытке медицинскими средствами исправить расстройство моей психики?

Во время одной беседы с Бокругом я попросил его поподробнее объяснить мне происхождение странной системы освещения подземного мира.

— Как я уже говорил, — начал он, — крошечные живые пятнышки, составляющие нимбы над нашими головами, и часть атмосферы в большой пещере, напоминают существ, которых вы называете полипами. На самом деле, это — основная живая материя, из которой в определенных условиях могут возникнуть всевозможные виды и формы жизни, — он остановился и внимательно взглянул на меня. — Вы ведь ученый, знаете ли вы что-нибудь о Цикле Уббо-Сатла!

— Что-то знакомое, — ответил я. — И все же не могу сказать, чтобы я помнил, что слышал или читал что-нибудь об этом. А что это за цикл — мифологический современник культа Ктулху или чего-то в этом роде?

— Так ты слышал об ужасном Ктулху? Да, возможно, ты натыкался на упоминания Уббо-Сатла именно в этой связи. Что ж, в мифах Уббо-Сатла считается источником всей земной жизни. Согласно некоторым книгам, которые, как я знаю, существуют в верхнем мире, Уббо-Сатла «породил серых бесформенных тритонов на заре Земли и наводящие ужас прообразы земной жизни». Дальше там поясняется: «И вся земная жизнь, в конце концов пройдя через огромный цикл времени, вернется обратно к Уббо-Сатла». Что касается меня, я лично считаю, что это, — он провел плоской рукой через ореол над моей головой, — и Уббо-Сатла — одно и то же, и что ты, следовательно, являешься сыном Шоггота.

— Шоггота! — вздрогнул я, вспомнив ужасные сны из давнего прошлого, которые мучили меня после того, как я заглянул в «Некрономикон». — Ты сказал «Шоггота»?

— Да, ибо такое имя дали своему созданию его первоначальные творцы — те Великие Древние, еще до того, как Земля полностью сформировалась, сотни миллионов эпох назад. Они назвали свое протоплазменное создание «Шоггот-тканью» и из нее слепили себе вьючных животных, чтобы строить города и выполнять более тяжелые работы — животных, которые, в конце концов, развили способности, сделавшие их исключительно опасными для Древних. Шогготы становились все более и более разумными, более способными к подражанию, более честолюбивыми и более грозными, пока примерно сто пятьдесят миллионов лет назад не подняли великое восстание против своих хозяев. Большое благо, что Древние сумели подавить его... Когда мы и Тхуун'а поселились в этих пещерах, мы обнаружили... скажем так, запас примитивной Шоггот-ткани, все еще живой, но существовавшей в форме скопления безвредных низших амеб. Из этого источника мы создали множество видов простейших. Светящиеся облака — лишь один из них. Но с нами произошло то же, что и с Древними. Наши рабские культуры быстро развивали собственные способности, пока мы не были вынуждены уничтожить их. Теперь во всем Лх-йибе и его окрестностях, не считая этой «осветительной системы», как ты ее называешь, да еще одной формы, нет никаких Шогготов.

— Еще одной формы? — повторил я его слова, переспрашивая.

— Да, если быть более точным, одного Шоггота, который снится в мучительных ночных кошмарах некоторым особенно чувствительным людям в верхнем мире. Здесь он выполняет определенное назначение, необходимую функцию — и не в состоянии угрожать нашему существованию. В пустоте, где мы содержим его, нет возможности для... обучения! Он уже достиг пика своего развития.

— Где же находится это существо? — спросил я. — Не разрешат ли мне... увидеть его?

Человекоящер серьезно посмотрел на меня, прежде чем ответить:

— Если ты будешь выполнять мои распоряжения, у тебя никогда не будет причин видеть его, это я тебе обещаю. Я молюсь, чтобы ты никогда его не увидел, ибо это будет последнее, что ты увидишь в твоей жизни...

После этого разговора пять ночей, как я буду называть мои периоды сна во сне, меня мучили повторяющиеся кошмары, в которых непременно фигурировали Шогготы. Переливающаяся чернота, ожившие эксперименты чуждых безымянных сверх-существ, вязкая липкая масса бурлящих клеток, с бульканьем растекающаяся по подземным туннелям, точно мыслящая слизь по гигантским носовым пазухам земли.

В самых худших из этих кошмаров я видел себя в огромной яме с двадцатифутовой статуей водяной ящерицы-бога. Дно ямы было усеяно костями, многие из которых покрывала зловонная черная слизь. Я откуда-то знал, что эта слизь — след Шоггота. Даже когда я с воплями отчаянно пытался выбраться из этой омерзительной ямы, до меня доносился рокот, предвещавший появление чего-то. Это что-то распространяло столь чудовищный и зловещий запах, что меня начинало выворачивать наизнанку. В яму откуда-то сверху вело зазубренное отверстие, и именно из него исходил смрад, становясь все сильнее. Я знал, что именно из этого отверстия ко мне должен ворваться ужас во всей своей чудовищной нереальности...

Как же хорошо было после таких сновидений «проснуться» и обнаружить, что я все еще нахожусь в надежной и уютной пещере. Но вскоре эти ужасные кошмары прекратились, и в конце концов пришло время, когда, несмотря на все посещения Бокруга, на все мои размышления и «объяснения», мне смертельно надоела и сама пещера, и ее обстановка. Пещера стала моей тюрьмой, клеткой, созданной моим больным воображением! И все же, если я сам создал эти застенки, почему же тогда мне не удавалось с такой же легкостью их разрушить?

Именно так и начались мои блуждания в подземном мире, которые вскоре превратились в регулярные вылазки, так что через каждые три или четыре «ночи» меня начинало тянуть выбраться из пещеры и забраться еще немного дальше в неизвестные туннели.

Сначала я беспокоился о том, что может произойти, если мои приятели-светлячки когда-нибудь покинут меня, но через некоторое время, когда я увидел, как преданно светящееся облако держится вокруг моей головы, мои страхи рассеялись. Тогда мои прогулки стали более дальними, и я даже начал, несмотря на предостережение Бокруга, исследовать те галереи, в которые он велел мне никогда не заглядывать.

Позже я мог лишь решить, что «предостережение» Бокруга было моим подсознательным нежеланием позволять себе дальше углубляться в те закоулки моего рассудка, где аберрация особенно сильна. Разумеется, в этом мире моих видений имелись гораздо более пугающие места, чем моя сравнительно уютная пещерка. А вот насколько пугающи они, мне еще только предстояло узнать...

 

Глава 12

Певцы странных песен. Шестая фаза видения

История болезни Кроу.

Из записей доктора Юджина Т. Таппона

С самого начала и на всем протяжении моих «приключений под землей» время от времени до меня доносились, иногда довольно отчетливо, странные песнопения. В более ранние «дни» моего заточения я провел достаточно времени, размышляя о настоящем источнике этих звуков. Я, разумеется, знал, что они не исходят, как утверждал архетип моего Бокруга, от достойных почитателей водяных ящериц-богов. Ведь Бокруг и ему подобные существовали лишь в моих хаотических видениях. Звуки же были воображаемыми, как и все остальное. Вряд ли они сулили мне что-то хорошее. Но они давали мне интересную пищу для размышлений и догадок.

Их берущие за душу странные песни пробуждали меня от пугливых сновидений, а иногда вырывали из цепких лап ипохондрии, покидавшей меня, как только я слышал начало новой фазы этих пульсаций...

С течением времени я понял: чем бы ни были эти звуки, они никогда не предвещали никакого изменения окружающей меня обстановки. Вначале я боялся, что они — предвестники более ужасных вещей или дальнейшей психической дегенерации. Позже меня охватило настоятельное желание как-то рационально объяснить или, по меньшей мере, попробовать найти какую-то научную, пусть и неверную, причину их происхождения.

На самом деле, я «рационально объяснил» уже множество вещей — Бокруг виделся мне архетипом по К. Г. Юнгу, потом доктором. Его присутствие в этом видении, очевидно, стало результатом моего глубокого интереса к статуэтке из Радкара. Возбуждающие «грибы» представляли собой попытку подсознательного "я" оправдать мое состояние, и так далее и тому подобное! Но эти звуки казались чем-то иным.

Может, мой разум начал искать любые обрывки информации о подземельях, выуживая их из всего того, что я читал давным-давно и давным-давно считал забытым. Для того, чтобы сделать мое видение более завершенным, подсознание вставляло эти обрывки и кусочки в основную галлюцинацию.

Такая теория отлично работала в отношении определенных вещей, о которых я помнил. Например, эти звуки...

Да, я читал о том, что какие-то странные звуки и отголоски временами доносятся до поверхности из подземных глубин. Шахтеры северо-восточных угольных шахт Англии, а возможно, и в других краях тоже, действуют согласно предполагаемым указаниям о состоянии их забоев, приходящих к ним в виде подземных раскатов и стонов, а иногда даже ударов и свиста. Некоторые шумы считаются особенно дурными предзнаменованиями, и шахтеры нередко отказываются работать в забое, который «звучит». В древние времена люди часто прибегали к советам пещерных оракулов. Обычно их волю до людей доносили сивиллы, а Куманская сивилла больше других славилась точностью предсказаний, которые делала, находясь в состоянии транса, а потом толкуя «шумы», доносившиеся со дна ее пещеры. По всему Старому свету существовали и другие оракульские источники — гроты и ямы. А в Марокко и до сих пор сохранились пещеры, куда люди приходят спать в надежде, что увидят вещий сон, предсказывающий их будущее, сон, который, как полагают, посылают вещие духи. На самом деле, в Марокко даже есть легенда, рассказывающая об одной особенно активной пещере, где, как говорят, когда-то давно одна брачная процессия укрылась от бури. Члены этой процессии обратились в камень, но и в наши дни люди клянутся, что до сих пор слышат песни, разговоры и веселый шум давно сгинувшей свиты.

Норберт Кастерет — величайший из спелеологов — писал о некоем феномене «Волшебной флейты». Он слышал под землей странную музыку и объяснил эту загадку тем, что это звенят капли воды, падающие с высоты в полые, как флейты, туннели и трубы, проделанные в земле этими же самыми каплями!

Учитывая все эти разрозненные факты и обрывки сведений, кишащие в моем воспаленном сознании, так ли уж странно было то, что, после того, как я «приснился» себе в подземелье, я вообразил, что слышу эти странно волнующие «песнопения»?

Нет, не так уж это и странно. На самом деле, в моем состоянии это вполне приемлемо — при условии, что мой рассудок не зайдет в своих фантазиях слишком далеко! Но, положим, мне придется вообразить себе Тхуун'а «во плоти», что тогда? Я содрогался при мысли о том, что мне, возможно, придется очутиться лицом к лицу с существами, подобными тем, что описаны в «Кирпичных цилиндрах Кадаферона». Ведь певцы тех песен, что я слышал, должны были быть очень странными певцами...

 

Глава 13

Лабиринт. Седьмая фаза видения

История болезни Кроу.

Из записей доктора Юджина Т. Таппона

Как-то раз — я вынужден использовать такой термин, поскольку, не имея средств для измерения времени и будучи погружен в этот длинный фантастический сон, я оказался совершенно неспособен определять час, день, неделю и даже месяц, в котором происходили какие-либо эпизоды моего сновидения, — я отправился на прогулку в том направлении, в котором никогда не ходил. Я пробирался по ответвлениям незнакомых туннелей, каждый раз оставляя метку на стене у входа и выхода, пока не вышел в место, которое было буквально изрешечено пещерами, ямами и норами всевозможных размеров, варьирующих по величине от крысиной норы до зияющих отверстий примерно пятнадцати футов в диаметре.

Более подробное обследование стен этого места привело меня к поразительному заключению. Когда-то в далеком прошлом здесь была немыслимо огромная пещера, хотя со сравнительно низкими сводами, но совершенно необъятная в длину и ширину. Возможно, это была гигантская расщелина между слоями первобытных коренных пород, и вода, в течение бесчисленных эпох просачивающаяся сквозь эти породы, создала сталактиты и сталагмиты, которые, разрастаясь вниз и вверх, образовали прочные, как скалы, карбонатно-кальциевые стены и колонны громадного лабиринта. Возможно, что сами эти образования в конце концов преградили дорогу породившим их потокам, или же какая-то другая причина не дала насыщенной минералами воде до конца замуровать огромную полость. Не могу сказать точно, но это место не знало влаги уже многие-многие века. Между колоннами лежала мелкая сухая пыль, хотя о том, каков источник этой субстанции, я не мог бы сказать. Ее поверхность казалась настолько ровной и гладкой, что мои шаги оставили на ней четкий след. Именно это и заставило меня отбросить в сторону мел. Мне показалось излишним помечать мой маршрут, когда вполне можно было вернуться обратно по собственным следам...

Насколько далеко я тогда забрался в этот странный кальциевый лабиринт, теперь остается лишь догадываться. Если мое чувство времени и раньше было не в порядке, то сейчас, в этих бесчисленных пещерах с белыми стенами, я окончательно запутался! Тишина была абсолютной. От стен этого великолепного лабиринта почему-то не отражалось эхо. А притягательность незримых пещер впереди и нескончаемые галереи, пол которых был усыпан мелкой белой пылью, заставили меня полностью забыть о времени.

От этого блуждания в бездумном оцепенении меня пробудило внезапное ощущение, словно откуда-то потянуло легким сквозняком, ветерком, который стремительно превратился в порывистый ветер, запутавшийся в лохмотьях моей рубашки и оборванных штанах, неодолимо увлекая меня в глубь кальциевых коридоров. Я сначала несколько раз споткнулся, потом побежал, мечась от стены к стене, ослепленный и задыхающийся, в облаках пыли, вздымающейся с пола вверх и забивающейся в глаза и ноздри. Как-то раз я попал в самум на Кипре, и теперь мне пришлось снова пережить нечто подобное, но на этот раз это явление угрожало моей жизни! Теперь я понял, откуда приходят свежие ветры во Время Тумана ...

Потом, когда мне уже стало казаться, что в ужасном подземелье вообще не осталось воздуха, и я, терзаемый муками удушья, начал хвататься за мучительно саднящее горло и пытался прикрыть глаза, ветер пропал столь же стремительно, как и поднялся, и пыль снова улеглась на полу.

Я снова обрел возможность дышать. Нимб светящегося огня опять возник вокруг моей головы, и, когда мое дыхание немного восстановилось, мое положение слегка прояснилось. Когда я вновь пришел в себя, то осознал весь ужас сложившейся ситуации. На только что улегшейся пыли не осталось ни единого отпечатка, который мог бы подсказать мне, где я нахожусь, или обозначить путь обратно, к пещере, которая стала моим домом.

Какой же... какой из сотен этих тысячелетних входов вел в мое убежище? И сколько же возможных комбинаций маршрутов поджидало меня за каждым незнакомым входом в этом невероятно запутанном лабиринте, отделяя от сравнительной надежности моей далекой пещеры?

Ужас и паника возобладали над логикой. Продержавшись лишь минуту или две, я пошел по безмолвным коридорам, потом побежал, пока мое облако огней святого Эльма не осталось позади. Я слепо блуждал во тьме, которая, ничем не нарушаемая, существовала здесь со времен более ранних, чем эпоха мамонтов.

Через несколько секунд после того, как мерцающие огоньки живого света очутились позади, оставив меня в пронизанной паникой тьме, я врезался в незримую стену, перевалился через выступ, торчащий из пола, и во весь рост растянулся в темноте, окончательно утратив присутствие духа. Когда я пришел в себя, то обнаружил, что моя правая рука, которую я инстинктивно вытянул вперед, и голова, ничем не поддерживаемые, безвольно висят в пустоте. Как я уже говорил раньше, я всегда плохо переносил высоту, так что зрелище, которое медленно открывалось моим глазам по мере того, как мое светящееся облако мало-помалу снова собиралось вокруг меня, заставило меня испуганно съежиться и отчаянно отпрянуть от зияющей бездны, в которую я чуть было не рухнул.

Из лабиринта я выбрался на длинный уступ, простирающийся вправо и влево насколько хватало света. Вниз уходила огромная черная дыра, исчезающая где-то в немыслимых глубинах.

Обуреваемый, несмотря на свой страх, любопытством, я медленно пополз вперед на животе. Именно тогда я впервые вспомнил и попытался использовать ту способность, которой, как когда-то сказал мне Бокруг, я должен был обладать, но с которой мне еще пока не представлялось случая поэкспериментировать. Я собрал воедино свой разум и сконцентрировался, приказав сияющему ореолу покинуть меня и спуститься в пропасть.

И все получилось!

Вот как! Это подсказало мне, что мой разум способен поддерживать свои собственные фантазии!

Я направил сияющее облако вниз, и меня окутала пелена мрака пещерного мира. Если бы не ощущение твердой скалы, я вполне мог бы вообразить себя духом, свободно парящим в безвоздушных просторах космоса. Столь же абсолютной была и тишина, нарушаемая лишь неровным биением моего сердца. Или это тоже было лишь игрой моего воображения? Я часто обдумывал возможность того, что на самом деле я лишь мертвая мятущаяся душа, в одиночестве блуждающая в собственном варианте преисподней...

После достаточно долгого периода времени, когда свет от облака, все еще опускающегося в глубины пропасти, превратился в слабый отблеск где-то далеко-далеко внизу, я чуть было мысленно не приказал моему эксперименту прекратиться, когда меня осенила догадка. Я остановил облако в том месте, где оно находилось, а сам пошарил руками вдоль кромки пропасти, пока не наткнулся на острый каменный выступ. Мне удалось расшатать этот камень, и я разжал пальцы, отпустив его вертикально вниз в бездонную яму. Я начал считать, но изумленно остановился, дойдя до двадцати. После того как я прекратил считать, прошло еще несколько секунд, прежде чем сверкающее пятнышко далеко внизу разлетелось в разные стороны, когда камень пролетел мимо него!

Я прислушался, подставив руку к уху, и в конце концов до меня донесся шум. Но это не был шум удара твердого о твердое — это был рев, грохот, нарастающий рык, которым отозвались невообразимые дали. Это был стократ усиленный шум полета маленького камешка, все стремительнее улетающего вниз, в бесконечные глубины... в самые недра Земли!

Потрясенный, испуганный бездной, о существовании которой я никогда раньше и не подозревал, подавленный, сокрушенный и сознающий собственную ничтожность, я позволил моему светящемуся нимбу медленно вернуться на свое место у меня над головой. Потом я равнодушно побрел обратно по тому же пути, по которому пришел сюда.

Мне понадобилось очень много времени, чтобы отыскать первую меловую пометку у входа в туннель, и еще почти столько же, чтобы добраться до своей пещеры...

 

Глава 14

Пешера белой травы. Восьмая фаза видения

История болезни Кроу.

Из записей доктора Юджина Т. Таппона

В следующий раз, бродя по коридорам, которые Бокруг назвал запретными, я в конце концов вышел из лабиринта пещер на аллею, настолько странную, что она вызывала омерзение.

Я оказался в большой пещере с высокими сводами, на которых играли светящиеся блики, а на земле под моими ногами вместо вековой пыли зашуршала трава — трава, лишенная какого-либо источника естественного света, которая, тем не менее, выросла густой и пышной, но белой, как сама смерть!

Мне приходилось читать что-то о таком же уродстве, существующем где-то в пропастях марокканских гор Атлас, глубоко под землей. Но здесь, увидев этот феномен собственными глазами, я ужаснулся. Небольшой луг выглядел совершенно не по-человечески. Луг, растущий с чудовищной пышностью, наливающийся бледным ужасом!

Белые травинки мягко пружинили под ногами, напоминая поля давно прошедших лег, и все же я внутренне ежился, шагая по подземному лугу, против воли вспоминая отрывок из одной поэмы Кларка Эштона Смита:

...Пожухлые и бледные цветы,

в пещере что растут...

Там, где свод пещеры резко спускался вниз, проходя лишь в футе над головой, я остановился и ковырнул одно из странных светящихся пятен, обнаружив, что источником свечения является лишайник — масса крошечных отростков, странно сетчатых и замысловато переплетенных друг с другом. Как раз в тот миг, когда я рассматривал этот островок, мне на голову упала влажная капля, за ней тут же последовали вторая и третья. Я отступил назад, изумленно задрав голову вверх, чтобы взглянуть на раненый лишайник, явно «истекавший кровью» из того места, которое я поцарапал, и понял причину странного строения этого растения. Плотно переплетенные отростки и корешки образовывали ловушку, чтобы собирать сочащуюся воду, которой и питалось растение.

Я начал размышлять о грибах, о Бокруге, о невидимых и неведомых Тхуун'а, о светлячках над моей головой, о бледном и чахлом вереске в моей темнице и, наконец, об этой омерзительной пещере с белой травой и светящимся лишайником на сводах. А потом я пришел в ужас. Этот подземный мир, пусть даже не что иное, как порождение сна или галлюцинация, тем не менее кишел нескончаемыми чудесами...

Я был все еще погружен в эти размышления, когда услышал какой-то звук. Какое-то... какое-то волнение, похожее на рябь, бегущую по ржаному полю, на ленивый шелест листвы, но от этого шума волосы встали дыбом у меня на голове, и я опустил глаза, в ужасе глядя на кошмарную траву.

Весь луг ожил, придя в движение, заколыхавшись, точно поверхность небольшого моря. Но не было никакого ветра! И в тот же самый миг я понял, что травинки тянутся к свежей влаге, сочащейся со сводов пещеры. Видимо, обычно в пещере было вовсе не так влажно, как я думал. Ужасная трава тянулась к воде точно так же, как цветы на зеленых лугах верхнего мира поднимают головки к солнцу!

Внезапно на меня накатил такой ужас, которого мне ни разу не доводилось испытывать. Я понимал лишь, что должен немедленно покинуть это отвратительное место, и, развернувшись, побежал к выходу. Потом, уже убежав с луга и оказавшись в лабиринте пещер, я обернулся, и моим глазам предстало зрелище, от которого кровь застыла у меня в жилах! Встревоженный или возбужденный моим паническим бегством, не знаю уж, что из двух, чудовищное подземелье, весь бледный... луг?.. покачнулся. Теперь кончик каждой травинки указывал в моем направлении!

Мне потребовалось не больше секунды, чтобы обнаружить причину столь причудливой и пугающей активности. Эта дьявольская трава почувствовала, не могу понять как, крошечные ручейки моего холодного пота!

Я едва смог остановиться, когда добежал до моей маленькой уютной пещерки, и там, дрожа от ужаса и отвращения, рухнул на кровать...

 

Глава 15

Лягушки. Девятая фаза видения

История болезни Кроу.

Из записей доктора Юджина Т. Таппона

После происшествия в пещере белой травы я довольно долго не осмеливался высунуть носа из своего жилища. На прогулку я отправился лишь через множество «ночей», после встречи с Бокругом и после нескольких скучных, почти ритуальных обедов из рыбы и грибов.

На эти прогулки толкало меня однообразие жизни. В периоды прояснения сознания (я имею в виду те моменты, когда мысленные образы и видения становились наиболее отчетливыми и определенными), я даже пытался заняться физическими упражнениями. Однако это нагоняло на меня тоску. В конце концов я решил еще раз бросить вызов пещере белой травы или подальше углубиться в кальциевый лабиринт.

Я с легкостью отыскал дорогу в пещеру с омерзительным лугом — просто следовал за метками на стенах, которые сделал в прошлый раз. По пути я не раз останавливался, снедаемый страхом и нерешительностью, прежде чем заставить себя еще раз пройти по вызывающему омерзение травяному морю. В конце концов я просто решил обойти пещеру по краю, двигаясь вдоль стен, где трава росла реже, и отправился в новые странствия, оставляя метки. Я решил идти до тех пор, пока голод или усталость не заставят меня вернуться. Ни разу я не заметил на поле бледной травы никакого необычного движения. Это очень меня ободрило и усилило мою решимость продолжать исследования.

Я вышел из пещеры с лишайниками на своде, выбрав проход огромных размеров и обнаружив за ним соответствующих масштабов туннель. Войдя в туннель, я решил, что подземная галерея постепенно понижается, уходя все глубже и глубже в недра земли. Сначала уклон был почти неощутимым, но постепенно склон становился все более и более крутым.

Вскоре я обнаружил, что каменный пол (здесь не было пыли) стал более влажным, почти слизким. Еще дальше дорога стала настолько скользкой, что спуск становился опасным. Я миновал несколько соединявшихся с туннелем скважин, варьировавших по размерам от кроличьей норы до отверстии, в которые с легкостью мог бы пролезть взрослый человек. Это объясняло сырость. Вода, сочившаяся откуда-то сверху, проходила по этим туннелям в главную галерею. Когда я прикоснулся к выходу одной из небольших скважин, капли воды образовали вокруг моих пальцев небольшую лужицу, а потом тонкими струйками стекли на сырой пол галереи. Я двинулся дальше.

Вскоре, когда путь стал еще круче, мне почудилось, что откуда-то доносится еле различимый плеск. Он становился громче по мере того, как я продвигался вперед. Потом я различил плеск и грохот бурных вод. Я в волнении поспешил вперед. Вот оно — разнообразие! Зрелище подземного водопада или, возможно, выход с более низких уровней на поверхность подземного потока, оказался бы целебным бальзамом для моих усталых глаз, нервы которых медленно атрофировались в однообразном окружении.

Вскоре и воздух тоже стал влажным, смягчая мое пересохшее горло, а вибрация, вызываемая невидимыми потоками, — настолько сильной, что стены и пол туннеля задрожали. Через несколько минут я, наконец, преодолел последний изгиб наклонной галереи, и моим глазам открылось потрясающее зрелище.

Огромный сверкающий поток воды низвергался с высокой каменной стены высотой примерно в восемьдесят футов, каскадом обрушиваясь в бурлящее озерцо, которое, в свою очередь, стремительно несло воду в огромную расселину в отдаленной стене. Поток казался столь бурным, что воздух был насыщен влагой, а меня обдало веером водяных брызг.

Мой наблюдательный пункт находился на скалистом уступе, куда выходил туннель, — примерно в десяти футах над уровнем озерца. Я улегся на животе, с трепетом созерцая величественное неистовство воды.

Шум стоял буквально оглушительный — взрыв звука, сравнимый с гулом сотен ревущих двигателей, какофония, заставившая бы пристыженно замолкнуть десяток кузниц. Но я рискнул барабанными перепонками ради возможности насладиться этим изумительным зрелищем и почувствовать летящие брызги подземного водопада.

Именно из такого положения я впервые заметил второй уступ, расположенный примерно в восьми футах подо мной. Поскольку мои верные светлячки и на этот раз не покинули меня в моих странствиях, то я лежал, освещая в какой-то степени и второй уступ. Там, внизу, копошились какие-то тени. Я понял, что вижу каких-то живых существ, хотя и не был точно уверен, кто это. Их там были десятки, в основном размером с крупную домашнюю кошку, и они, казалось, развлекались тем, что бросались в озерцо и ловко выскакивали оттуда. Потом, глядя на то, как все новые и новые существа прыгают в озерцо, я разглядел их глянцевито поблескивавшие удлиненные задние ноги и мощные перепонки между пальцами. Я понял, что это какой-то необычайно крупный вид лягушек. Но что же такое они делали, бешено плюхаясь в эти бушующие воды и столь же проворно выбираясь на сушу?

Разгадка пришла очень быстро. Я увидел, как одна из лягушек показалась над вспененной поверхностью воды, держа во рту бьющую хвостом чешуйчатую рыбину! Эти создания ловили рыбу! Разумеется, место для этого было выбрано наилучшим образом: рыба в озерце была оглушена мощным потоком воды и сильным течением. Насколько я мог видеть, лягушки были слепы (как и многие другие формы пещерной фауны), даже безглазы. Меня изумила их способность ориентироваться в пространстве, их умение столь искусно плавать и ловить рыбу в чужих и темных глубинах. С этой мыслью я вытянул голову над краем уступа, чтобы получше их рассмотреть.

Должно быть, я столкнул со своего места несколько голышей, в изобилии валявшихся на земле. Я почувствовал, как что-то выскользнуло из-под моей груди и свалилось с обрыва, однако гул низвергающегося водопада и рев воды в озерце заглушил стук упавших на нижний уступ голышей.

Но лягушки услышали его!

Если я раньше и удивлялся их чувствительности, то сейчас пришел в крайнее изумление, так как лягушки единодушно, точно повинуясь команде единого управляющего мозга или нервного узла, прекратили свое пиршество. Ныряльщики вылезли из воды, и вся орда как один уставилась на меня незрячими глазами. Потом, не больше чем через секунду-другую, они всем скопом бросились к моему убежищу на высоком уступе.

Гадливый ужас заставил меня вскочить на ноги. Я понесся, не разбирая дороги, дико крича, всхлипывая и задыхаясь, вверх по скользкому коридору. Не из-за нападения гигантских лягушек, не из-за моей явной притягательности для флоры и фауны этого чудовищного подземного мира... нет, я бросился бежать по другой причине. Когда подземные обитатели повернулись ко мне, свет моих верных светлячков отразился на их мордах — нет, не от их глаз, так как глаз у них не было, а от огромных изогнутых клыков, белоснежно поблескивавших и сочившихся чем-то красным!

Скользкий пол замедлял мой бег, и мои светлячки без труда поспевали за мной по нескончаемому коридору. Наконец я испуганно оглянулся, чтобы посмотреть, удалось ли лягушкам забраться на уступ. Сзади, перекрывая утихший теперь гул водопада, доносился шум, так что еще до того, как первые из клювастых рыболовов выскочили из-за угла, мне стало понятно: надежды на то, что лягушки не смогут пробраться в галерею, — напрасны.

Я не стал больше ждать и со всех ног бросился вверх по наклонному коридору... и очутился в положении, которое сначала показалось мне безвыходным. Навстречу мне по туннелю с грохотом несся пенистый поток черной воды, доходивший мне почти до колен. Если бы он настиг меня, то сбил бы с ног и швырнул прямо на чавкающие клювы омерзительных преследователей!

Между тем я добрался до места, где начинались самые нижние из примыкающих ходов, и видя, что стремительный поток приближается, а с другой стороны, шлепая и хлюпая, подбирается голодная толпа, я опрометчиво бросился в узкий проход. Я собирался забиться в эту яму, но... о ужас! на расстоянии всего нескольких футов ход превратился в мышиную нору!

Я ощутил на ногах первые слизкие прикосновения и вздрогнул, нарисовав в воображении картину изогнутых и истекающих слюной клювов, но тут хлынула вода, бушующая и угрожающая вытащить меня из моей крошечной пещерки, увлечь по наклонному туннелю за собой, на уступы, а потом в огромное озеро под ними. Я цеплялся за жизнь, когда беснующаяся вода ворвалась в мою пещерку, совершенно ее заполнив, заливаясь в мой нос и рот, надувая мои изорванные штаны — последние остатки моего одеяния. Она смыла моих бедных светлячков.

Думаю, я и сам едва не утонул, во всяком случае, потерял сознание, хотя, возможно, лишь на миг. Последнее, что я запомнил перед тем, как обнаружил, что, промокший и мучительно кашляющий, лежу, распластавшись на полу еще недавно затопленного туннеля, это то, как я расставил локти и выгнул спину, стараясь, чтобы меня не вынесло из моего сомнительного крошечного убежища. Но все-таки вода протащила меня за собой примерно двадцать футов.

Когда я, шатаясь, поднялся на ноги, до меня донесся всплеск, который заставил меня, ахнув, обернуться в поисках лягушек. Я был уверен, что они где-то поблизости. Я был в таком ужасе, что не заметил, что мои светлячки вовсе не утонули. Они все еще кружили у меня над головой. В их свете я быстро обнаружил источник напугавшего меня всплеска, а заодно и причину, по которой мое появление произвело на кровожадных земноводных столь возбуждающее действие. Коридор кишел еще живой рыбой, оказавшейся на суше после того, как подземный поток схлынул. Я понял, почему клыкастые лягушки поджидали внизу у пруда первых звуков регулярного выхода подземного потока на поверхность — звуков, предвещавших легкую добычу — выброшенной на сушу рыбы! Сам того не желая, я раздразнил их, столкнув с края уступа голыши. Лягушки приняли мое вторжение за признак приближения долгожданной еды!

Но затем я уловил звук, отличающийся от агонизирующего плеска выброшенной из воды рыбы, звук, который становился все громче. На этот раз не могло быть сомнения в том, что это — кровожадное чавканье и хруст отвратительных ненасытных челюстей. Я понял, что вскоре огромные лягушки по следу рыбы вернутся ко мне!

Не дожидаясь этого, я как можно тише и быстрее пустился обратно той же дорогой, по которой пришел сюда...

 

Глава 16

Нерестилище. Десятая фаза видения

История болезни Кроу.

Из записей доктора Юджина Т. Таппона

Настало время, когда я испробовал все выходы из той огромной галереи, в которой моя собственная пещерка была лишь крошечным тупичком. Я исследовал большинство из них! Но скука — могущественная сила, с которой нельзя не считаться, а смертная скука моей маленькой пещерки смогла бы выгнать в неизведанные подземелья даже самого робкого человека, даже такого, которого прошлые события уже предупредили о возможном несчастье.

Говорят, что из двух зол лучше то, которое знаешь, однако всегда ли это верно? Я ни за что не хотел бы еще раз увидеть пещеру с белой травой, а одна мысль об озере клыкастых лягушек заставляла мои волосы встать дыбом. Точно так же никакие уговоры не убедили бы меня снова наведаться к бездонной пропасти, куда я сбросил камень в глупой уверенности, что смогу таким образом измерить ее глубину! Идея еще разок навестить кальциевый лабиринт с его удушающими ветрами казалась мне ничуть не более привлекательной. Чтобы развеять изнурительную скуку, мудрее будет предстать перед еще не известным мне «злом» тех коридоров, в которые пока еще не ступала моя нога.

Вот так и вышло, что с кусочком мела, засунутым в карман уже почти развалившихся штанов, я вошел в первый из немногих оставшихся туннелей, ответвляющихся от огромной галереи.

Меня ничуть не смущало то, что Бокруг предостерегал меня против этого хода. Полагаю, что его предостережение и стало наиболее притягательным во всей затее!

Но в этой огромной норе все оказалось по-другому. Здесь не ощущалось ни сухости кальциевого лабиринта, ни сырости скользкого хода к бурлящему озеру лягушек. Нет, воздух здесь казался пригодным для жизни. Или я уже начал приспосабливаться к «жизни» под землей?

От этой галереи не отходили боковые туннели, и когда я внимательнее рассмотрел стены, то пришел к заключению, что тут не участвовали ни время, ни природа. Во-первых, здесь не оказалось сталагмитовых натеков, а во-вторых, здесь виднелись следы, которые могли быть лишь результатом добычи полезных ископаемых.

Я прошел примерно полмили по туннелю, держась главного ствола и не обращая внимания на сотни меньших боковых ходов, когда увидел ступени. Их было семь, вырезанных в массивной скале (темный базальт, в противоположность известняку). Они вывели меня в другую галерею, находившуюся на более высоком уровне по сравнению с первой. Эта галерея тоже была из базальта, а ее пол медленно, но неуклонно поднимался вверх, что заставило меня бессознательно ускорить шаги. Казалось, чем ближе я подходил к верхнему миру, тем более убыстрялся мой шаг. Ха! Как будто могла существовать хоть какая-то надежда на то, что я найду выход из тюрьмы, созданной моим собственным рассудком...

Я замедлил шаги, когда мне послышался какой-то звук где-то впереди. Я замер, пытаясь услышать, не повторится ли этот звук, и он повторился, уже более тихий, но тем не менее вполне узнаваемый.

Звучала одна из тех «хвалебных песен», которые я часто слышал раньше. Я не двигался, пытаясь уловить последние ноты, но песнь затихла. И все же мне показалось, что я услышал какой-то странный шепот — приглушенное еле слышное эхо. Как ни странно, мне вспомнились голоса юных хористов, поющих в унисон в каком-нибудь огромном гулком соборе.

Сначала я сказал себе, что это, вне всякого сомнения, замирающее эхо более громкого звука. Но по мере того, как я все дальше и дальше шел по галерее, шепот становился все громче и громче, вместо того чтобы затихать. Вскоре он стал ясно слышимым, превратился в раскатистый гул — эффект, которого можно достигнуть, играя нижние ноты на гитаре в эхокамере. И все же, как ни парадоксально, я не мог бы сказать, что я что-то «слышу». Как будто внутри меня ударили по какому-то глубоко скрытому камертону, звук от которого одновременно отразился как в моем сознании, так и в подсознании.

В моем мозгу всплыл затасканный термин «телепатия» и тут же исчез. Я был совершенно убежден, что мой разум сейчас был не в состоянии дать сколько-нибудь точное объяснение этому явлению, неважно, какое из моих пяти пошатнувшихся чувств — или их сочетание — воспринимало это явление. Я не мог позволить себе поверить в вещи, которые твердо считал фантазиями — вещи, которые я отнес к фантазиям задолго до того, как впервые увидел статуэтку в музее в Радкаре. Именно к такой категории я тогда относил телепатию.

Я вполне мог бы и дальше размышлять об этом, если бы ход моих мыслей не был нарушен. Базальтовая галерея внезапно вышла в большой зал.

Для того чтобы обойти пещеру, понадобилось бы, должно быть, не меньше ста лет, что делало ее второй по размеру после того громадного подземелья, где стоял серый каменный Лх-йиб. Ее границы непременно затерялись бы во тьме, если бы не огромный куполообразный свод, который, так же как и свод в пещере белой травы, был тут и там испещрен большими островками светящихся лишайников.

Простираясь вдаль и вверх, эта таинственно светящаяся крыша затем спускалась вниз, излучая свет, который бледно-оранжевым и желтым озарял центр пещеры — огромный квадратный участок со ступенями, ведущими к гигантскому чашеобразному углублению по меньшей мере тридцати ярдов в поперечнике. Это углубление было заполнено чем-то, выглядевшим как чудовищная масса сероватого студенистого желе, колыхавшегося изнутри и живущего собственной жизнью...

Сначала я разрывался между двумя решениями: следовало ли мне без промедления покинуть это место или же спуститься по ступеням и осмотреть странное... вещество... в огромной чаше? Потом я заставил себя вспомнить, что это лишь очередная серия бесконечного сна или продолжительной галлюцинации.

Все это время странные звуки не смолкали. Наоборот, они стали громче, и теперь в них явно чувствовался... страх? Да, страх! Я отчетливо ощущал резкий диссонанс, нарушивший то, что было совершенной, пусть и чужой для меня, гармонией...

Я добрался до последней ступени и уставился на сероватую колеблющуюся гору студенистых шаров в огромной каменной чаше. Они выглядели точь-в-точь как груда икры лягушек-переростков, где каждая икринка была размером с футбольный мяч, и...

Лягушачья икра!

Боже! Лягушачья икра! Но что же это за лягушки, которые мечут такую икру? Подавив естественное отвращение, я наклонился и поднял одну из тяжелых икринок, ощутив ее клейкую текстуру и различив сквозь полупрозрачную оболочку смутные очертания, напоминающие что угодно, только не головастика. Да это нерожденное существо, плавающее в тошнотворной плазме, больше всего походило по форме на зародыш!

Сначала я автоматически связал эту икру с теми кошмарными лягушками в озере у водопада, но теперь, ощутив в ладонях тепло этой икринки, слыша в голове таинственные песни, я понял, что это не так. Нет, кем бы эти существа ни были, они никак не могли быть потомством ни земноводных тварей в нижнем туннеле, ни кого-либо подобного. Но чьим же тогда?

В воздухе уже некоторое время раздавались дикие заливистые трели, которых я не замечал, размышляя о странной природе блестящих шаров. Став еще громче, звук вынудил меня взбежать обратно по ступеням и в страхе скорчиться на земле над этим ужасным нерестилищем. Тут у меня в мозгу точно сверкнула ослепительная вспышка. Все случившееся сложилось в единую логическую картину.

Все оказалось просто: я увидел в этой икре в чашеобразном углублении существ, которые каким-то образом знали о моем вторжении и боялись меня. Но если столь дикая теория верна, как же тогда быть с их родителями? Знали ли они тоже о моем присутствии в их нерестилище? С внезапным ужасом я понял, что так и есть, они выражали свой протест в неистовых трелях демонической ярости!

И еще страшнее оказалось случившееся потом, то, что заставило меня, как одержимого, понестись прочь от этого нерестилища и в ужасе, превратившем мой мозг в безвольный студень, нырнуть обратно в базальтовый туннель, преодолеть, точно в замедленном кошмарном сне, семь ступеней и, задыхаясь, бежать в собственную пещерку. Добравшись до нее, я забился в темный угол, отослав прочь светлячков в тщетной надежде, что без их предательского присутствия я смогу остаться незамеченным.

Они должны были прийти за мной, я был уверен в этом. Так же уверен, как убийца, который слышит шум погони, преследующей его но пятам; как узник, скулящий в своей камере в тени виселицы. В конце концов разве я не был узником?

В тот самый миг, когда истина молнией озарила меня, я невольно содрогнулся, потрясенный... Я выронил живую трепещущую икринку и смотрел, как она падает вниз, разрывается, разбрызгивая вязкую плазму, и в жидком катаболизме стекает на нижнюю ступень. В тот же миг, когда икринка взорвалась тысячей вязких капель, с чудовищного свода сорвался пронзительный кровожадный крик разъяренных родителей — кошмарное обещание. Теперь я знал, что певцы странных песен, Тхуун'а, отомстят...

 

Глава 17

В плену у Тхуун'а. Одиннадцатая фаза видения

История болезни Кроу.

Из записей доктора Юджина Т. Таппона

Они пришли ко мне через полчаса. Дрожа в темном углу, я быстро перебрал в уме все то, что случилось с того рокового дня, когда я увидел в музее Радкара статуэтку и сделал несколько ужасных выводов.

Мне было все труднее и труднее верить в то, что я живу в мире иллюзий. Аргументов в пользу затянувшейся галлюцинации имелся целый сонм, но ровно столько же было и аргументов против. Время от времени испытывать приступы после серьезной автомобильной аварии — это одно, но «увидеть во сне» всю эту подземную эпопею — совершенно другое.

И все же какое другое объяснение могло существовать? С точки зрения психологии объяснить можно было все, но, черт побери, я совершенно не чувствовал себя сумасшедшим! Я чувствовал себя нормальным, настолько нормальным, насколько вообще можно чувствовать себя в столь странных обстоятельствах. У меня не было ни одного из обычных симптомов галлюцинаций. Однако мог ли я доверять собственным ощущениям? Разве какой-нибудь параноик чувствует себя параноиком?

Давайте разберемся. «Галлюцинация, — если я правильно помнил, — явное ощущение, лишенное какого-либо внешне соответствующего объекта; любое ощущение или комбинация ощущений — зрительных, тактильных или слуховых, вызванное психическим расстройством, нервным возбуждением или интоксикацией»...

Что ж, это, несомненно, подходило! Вне всякого сомнения, я был возбужден. Возможно, находился в состоянии психического расстройства. Мое состояние постоянно ухудшалось. Но, несмотря на все это, я не чувствовал себя сумасшедшим...

...Пока не увидел Тхуун'а. Вот тогда-то я и решил, что сошел с ума и нет смысла ни о чем беспокоиться. Я уже видел их прежде, в ранней «серии» этого адского сна, в ту первую ночь в пещере у подземного ручья. Но в тот раз моя болезнь еще не зашла настолько далеко!

Мое болезненное воображение, должно быть, изрядно потрудилось над развитием Тхуун'а и не упустило ни единой мелочи, подстраивая их точно под описание из «Кирпичных цилиндров Кадаферона». Подземные обитатели оказались маленькими, но я не сделал ни единой попытки противостоять им, когда полдюжины Тхуун'а подняли меня и вынесли из моей пещеры в галерею, а оттуда по проходу, ведущему обратно в Лх-йиб. Нельзя бороться с тем, чего не существует! Вместо того, чтобы сопротивляться, я безвольно лежал у них на руках и недоверчиво рассматривал их, а они торопливо несли меня по подземному туннелю. Мои светлячки вернулись ко мне. В воздухе звенели странные песни и висел чужой затхлый запах, — но я едва замечал окружающее, ошеломленный тем, что мой больной рассудок сумел создать столь фантастические существа.

Тхуун'а казались мне жуткими, и никакое другое слово не могло правильно их описать. Примерно четырех с половиной футов в высоту, зеленые, как йоркширские пивные бутылки, пучеглазые, с отвислыми трясущимися губами, тонкими и длинными косматыми ушами... жуткие твари! Их прикосновения были мягкими, движения уверенными, а песни звучали зловеще.

Для меня все сплелось в один стремительный клубок. Мои лихорадочные мысли лишь усугубляли общее смятение. Мое смятение, хочу я сказать, ибо, как я уже сказал, Тхуун'а казались очень сосредоточенными.

Вскоре вокруг воцарилась тьма. Сначала, когда Тхуун'а выволокли меня из пещеры, мое светящееся облако последовало за мной, кружась вокруг моей головы, однако по мере того, как меня все стремительней тащили по коридору, ведущему в Лх-йиб, оно потускнело, пока не остались лишь редкие пятнышки света... а потом и они исчезли.

Я снова совершенно потерял счет времени, а безумное путешествие во тьме по недрам Земли продолжалось. Неожиданно свет обрушился на меня во всем своем ослепительном сиянии — меня внесли в пещеру, где стоял город. Я путешествовал, прикрыв глаза, чтобы не видеть окружающих ужасов, и не сопротивляясь. Видимо, меня пронесли по паутине длинных и тонких мостов к огромной центральной колонне, а там на меня снова обрушилась тьма, когда носильщики поспешно пронесли меня через выдолбленный в камне проход и начали спиральный спуск вниз.

Во время этого спуска по гигантскому сталактиту на меня через ровные промежутки времени падал свет. Повернув голову, я увидел, что источники этого сияния — окна. Я вспомнил, что уже видел точно такие же окна раньше, когда впервые украдкой разглядывал Лх-йиб с площадки, на которую Бокруг привел меня.

Спуск быстро закончился, и, все еще чувствуя головокружение, я увидел, что меня вынесли из основания гигантского сталагмита и потащили по нижним улицам города. Там из каждого окна и каждой двери выглядывали враждебные слуги божественных человекоящеров. У меня не осталось никакого сомнения в том, что если они добьются своего, а по всему казалось, что они этого добьются, мое наказание будет под стать преступлению. Только однажды я заметил группу «богов», стоящих поодаль от Тхуун'а и, по-видимому, совершенно равнодушных к происходящему. Меня торопливо отнесли на окраину города, потом вышли на серую песчаную равнину, и я, наконец, понял, что пунктом моего последнего назначения была гигантская пирамида — место поклонения! Лежа на боку на руках шести Тхуун'а, я смог разглядеть, что у основания пирамиды, как и прежде, бежал, пенясь, серебристый ручей. Выходя из пирамиды, воды ручья становились зелеными. Поток исчезал в отверстии дальней стены чудовищной пещеры. Неожиданно, прямо на моих глазах ручей начал пересыхать. Видимо, внутри сооружения он был направлен в другое русло... И тогда я понял, что вскоре должно наступить Время Тумана...

 

Глава 18

Жертвоприношение. Двенадцатая фаза видения

История болезни Кроу.

Из записей доктора Юджина Т. Таппона

Меня втащили в низкий проход в основании гигантской пирамиды. Было ли мне суждено умереть, задохнувшись в ядовитых испарениях зеленого тумана, или же возмездие за мое преступление в нерестилище будет еще ужаснее? Я снова оказался в темноте. Меня потащили по круто уходящим вниз извилистым внутренним коридорам, потом дорога выровнялась. Затем мои носильщики ухватили меня покрепче. Их странные пальцы буквально впились в мое тело. Сбежать было невозможно. Я понял, что неведомая мне цель нашего пути уже близка. Еще через несколько минут послышался рев воды, приглушенный каменными стенами, и я вспомнил, что видел, как пересыхает поток за пирамидой. Так значит, меня принесли туда, куда направлялись воды ручья от пирамиды? Если так, то зачем? Как только я задал себе этот вопрос, то сразу же понял, что смогу увидеть ответ собственными глазами. Спертый воздух подземелья принес резкий запах, столь же непривычный для моего обоняния, сколь непривычным было прикосновение Тхуун'а для моей плоти. Слышалось бульканье какой-то жидкости и рев каких-то мощных машин. Перед моим мысленным взором сразу же предстали черные котлы и зеленое кипящее варево, дымящееся и испускающие смертельно ядовитые пары.

Насколько верной оказалась моя догадка, стало ясным, когда меня пронесли через просторную пещеру, тускло освещенную кострами, разведенными под рядами огромных каменных чанов, исчезающих в пропитанной миазмами тьме. Пещеру оглашали бульканье кипящих жидкостей и стук перемешивающих приспособлений. У котлов работали Тхуун'а, выливая из сосудов в бурлящую воду какие-то зловонные химикалии. Высоко под сводами огромные трубы выбрасывали наружу зеленый туман, клубящимися непрозрачными облаками поднимавшийся из котлов. Один-единственный вдох, сделанный мной в тот момент, когда меня поспешно проносили через эту ужасную пещеру, заставил меня зайтись в приступе удушающего кашля. Все это выглядело точь-в-точь как одна из мрачных картин Иеронима Босха — пожалуй, как «Ад» из его триптиха «Сад земных наслаждений». Вспомнив о жутких полотнах этого художника, на один кошмарный миг я решил, что меня бросят в один из этих ужасающих котлов. Но мои носильщики миновали их, нырнув в темноту следующего туннеля.

Мы снова спускались вниз, все глубже и глубже, туда, где, казалось, должна находиться сама преисподняя. Там, в темноте, закончилось мое невероятное путешествие. Я почувствовал, как меня погрузили в емкость вроде корзины и начали спуск.

Ощупав свою темницу, я пришел к выводу, что действительно нахожусь в корзине, соединенной двумя толстыми веревками с тем, что могло быть лишь системой блоков, расположенных где-то наверху. Вытянув руки над бортиком корзины, я ощутил, как скользит вверх каменная стена, и, взглянув вниз, различил не так далеко внизу красное зарево.

Вскоре корзина проскользнула через кольцо горящих факелов, установленных в подставки вокруг отверстия шахты, так что на миг я почувствовал на своем лице их жар. А потом устремилась к каменному полу нижней пещеры.

От земли до свода пещеры было добрых пятьдесят футов, а от одной до другой тускло освещенной стены — вдвое больше.

Как только я увидел это место, меня охватило ужасное предчувствие. Где-то в уголке моего больного мозга всплыло смутное воспоминание о том, что я уже видел эту пещеру. Здесь царила пугающая тишина.

Корзина плюхнулась на землю с режущим ухо хрустом, и хотя моим первым побуждением было остаться на месте, у тех, кто остался наверху, имелись другие представления о дальнейшем развитии событий. Одна из удерживавших корзину веревок ослабла и полетела вниз, закручиваясь на ходу. В то же самое время вторая веревка натянулась, перевернув корзину набок и вывалив меня. Прежде чем я успел встать на ноги, корзину быстро подняли наверх, и она исчезла в окруженном факелами отверстии в потолке. Я в одиночестве остался среди колышущихся теней пещеры.

Потом я заметил, что покрывало пол в этой ужасной пещере. Я сказал, что корзина захрустела, достигнув пола. Когда я наклонился, чтобы взглянуть на него поближе, то понял причину хруста. Пол оказался усыпан костями. Это был настоящий склеп. Не стоило и пытаться предположить толщину костяного слоя под моими ногами.

Подавляющее большинство костей очень походило на скелеты больших обезьян или шимпанзе, и я быстро соотнес их характеристики с пропорциями Тхуун'а. Неужели здесь их кладбище? Затем, заметив череп гораздо крупнее остальных и трясущимися руками подобрав его, я увидел, что этот череп некогда принадлежал человеку. Еще я обнаружил несколько крупных костей не вполне человеческой природы. Я счел их разрозненными останками давно умерших ящерообразных существ, подобных Бокругу. Значит, это место действительно служило усыпальницей — как для водяных ящериц-богов, так и для их слуг! Неожиданно более хрупкие останки под моими ногами треснули, заставив меня пошатнуться, и в отдалении я заметил то, от чего волосы мои встали дыбом. Это были черные резиновые ласты для подводного плавания. Я снова вспомнил об акваланге и спелеологах, которые сгинули в неведомых подземельях...

В тусклом мигающем свете факелов мне не удалось рассмотреть отдаленные уголки пещеры, и чтобы лучше освоиться с новым окружением, я, спотыкаясь, побрел в направлении отвесной стены, иногда по колено проваливаясь в костяное крошево. И с каждым шагом меня все больше и больше охватывало чувство, что я знаю это место. Когда я разглядел огромную вырубленную в скале статую с глазами из изумительных пещерных жемчужин, я с криком отпрянул, поняв наконец, где же я нахожусь. Я был внутри пещеры, которая привиделась мне в кошмаре после рассказа Бокруга о происхождении светлячков, ореолом окружавших головы всех жителей подземелья. В этой пещере пол был усыпан костями, у стены возвышалась статуя гигантской рептилии и... и...

Спотыкаясь, я побежал прочь от каменной статуи по хрустящим костям к противоположной стене. Я должен был узнать наверняка... Должен!

Я остановился как вкопанный, чувствуя, как стучат мои зубы. Вытянув вперед руки, я попытался защититься от зрелища чересчур чудовищного, чтобы в него поверить. Там, в дрожащих тенях, виднелась зияющая дыра, ведущая вниз, во тьму — и кости, лежавшие около этой дыры, были покрыты черной блестящей пленкой зловонной слизи, происхождение которой не вызывало сомнений!

Чувствуя, как леденящий ужас сжимает мое сердце, я понял, что я действительно знаю, откуда она взялась. Эта грязь, прилипшая к обломкам костей, была ничем иным, как следом Шоггота. В этой пещере держали в заключении ту самую его «другую форму», упомянутую Бокругом, чтобы она могла выполнять свою «необходимую функцию» — уничтожать тела умерших Тхуун'а, их богов, а изредка и чрезмерно любопытных странников, забредших сюда из верхнего мира! И, уж конечно, Тхуун'а время от времени приносили Шогготу живую жертву! Для них Шоггот был божеством смерти, творением их богов-рептилий!

С научной точки зрения Шоггот ничем не страшнее кремации...

Я в страхе не мог отвести глаз от чернеющей дыры. И тут на меня откуда-то сверху хлынул поток зеленоватой воды. Я в ужасе вздрогнул, потрясенный этим неожиданным потопом, закричал и попятился от дыры. На миг я съежился там, зарывшись в костях; затем, взглянув вверх, увидел, что по входной шахте спускается труба, из которой бьет поток зеленой жидкости. Усыпанный костями пол оказался чуть наклонен в сторону отверстия, и вода с ревом перекатывалась через кучи останков, бушующим потоком низвергаясь по своему ужасному руслу.

Потоп длился примерно десять минут. Я тем временем попытался взять себя в руки и выбраться на более сухое место. Вскоре поток превратился в тоненькую струйку, которая быстро иссякла. Трубу вытащили из шахты.

Вскорости после этого до меня опять донеслись странные хвалебные песни Тхуун'а. Эти песнопения сопровождали меня на протяжении всего кошмарного путешествия на руках у моих тюремщиков по подземному лабиринту, но после того, как меня спустили в пещеру, полную костей, они затихли и прекратились совсем. Новые песни звучали по-другому. Они отличались от тех, которые я «слышал» раньше. Я обнаружил, что впервые слушаю, а не чувствую эти странные колебания. Вместе с этой мыслью пришла и другая, та, что заставила меня похолодеть. Дело в том, что эти новые песни доносились из смрадной черной дыры!

Я попытался вспомнить хоть что-нибудь из того, что Бокруг рассказывал мне о Шогготе, попутно заметив, насколько резким стал гармоничный прежде ритм. Потом раздался новый звук, похожий на рев бешеного ветра, и через несколько секунд омерзительная дыра начала испускать самые зловонные газы, которые только можно вообразить.

Я представлял себе Шоггота, выбирающегося из недр земли — огромную кучу вязкой черной массы, выталкивающую перед собой собственную вонь; Шоггота, спешащего наверх в ответ на призывы. И тогда я вспомнил, что Бокруг говорил мне о шогготах. В далеком прошлом они обладали небывалой способностью к подражанию. Я понял, почему песни, доносящиеся снизу вместе с чудовищной вонью, звучат резко и негармонично! Там, внизу, последний из шогготов, как попугай, заучил загробные звуки песен своих хозяев, и сейчас он «пел» их сам себе, выбираясь наверх, чтобы исполнить свою «необходимую функцию»!

Подобная мысль лишила меня остатков присутствия духа. Я заметался по пещере в тщетной попытке отыскать спасительный выход или туннель. Но прежде чем я успел осознать тщетность своих попыток, пещера задрожала, точно бревенчатая хижина на пути несущейся лавины. Шоггот оказался у меня за спиной. Он кровожадно урчал в своей норе. Адские газы, извергавшиеся оттуда в жертвенную пещеру, становились все гуще, и каждую секунду я ожидал, что на выходе из этой смрадной преисподней вот-вот покажется само чудовище... что в конце концов и случилось!

Перепрыгнув через кучу костей, я повернулся спиной к отверстию, когда появился Шоггот. Я знал, что он здесь. Тошнотворные испарения прекратились, а еще через миг перестали дрожать стены и хрупкий пол. В пещере снова воцарилась тишина — дьявольская тишина. И тогда я медленно обернулся навстречу своей гибели...

Боже правый! Огромные, лишенные век глаза, дюжинами возникающие в стене из блестящей черной колышущейся грязи! Как только чудовище заметило меня, оно начало разевать рот — огромный слюнявый рот, из которого сочилась вонючая слизь, покрывая черные кости у входа в ужасную нору!

Человек и чудище сошлись лицом к лицу. Я почувствовал, что ужас вот-вот накроет меня с головой. Потом раздался чудовищный взрыв, разнесший пещеру и заваливший нору Шоггота. Этот взрыв швырнул меня ничком на усеивавшие пол кости.

Грохот этого неописуемого взрыва оглушил меня, разорвав барабанные перепонки. Похоже, где-то поблизости взорвали огромный заряд динамита. Гигантскую статую сбросило с постамента. Я изо всех сил цеплялся за обломки громадной каменной головы, за выпученные жемчужные глаза на бесстрастном лице. Потом факелы вверху погасли, сметенные огромным обломком. Чудо, что меня самого не расплющила лавина камней, низвергающихся с потолка.

Оглушенный, ослепленный и потрясенный, в чернильной тьме я попал в поток неожиданно хлынувшей откуда-то ледяной воды, которая подхватила меня и закружила среди черных костяных обломков.

Остальные мои воспоминания обрывочны и очень смутны. Они состоят в основном из полузабытых ощущений. Вздымался и бешено несся поток вод, жутко саднили легкие, откуда-то доносились испуганные песни Тхуун'а... А потом начался головокружительный спуск по нескончаемым лабиринтам подземных рек на гребне бурлящего потока...

 

Глава 19

Письмо психиатра с Харли-стрит

Харли-стрит, 63-а, Лондон.

8 сентября 1959 года.

Титусу Кроу.

Йоден-авеню, 25, Харден, Графство Дарем

Дорогой Титус, в дополнение к моему последнему отчету от 1-го числа с величайшим сожалением вынужден сообщить вам о том, что мне так и не удалось привести профессора в себя. Как вы и предлагали на тот случай, если все окажется именно так, я готов снова препоручить вашего дядю вашим заботам, хотя считаю необходимым разъяснить некоторые факты, прежде чем вы возьмете на себя подобное обязательство. Галлюцинации и расстройства сознания, которыми он страдает — самые невероятные из всех тех, с которыми мне приходилось иметь дело; возможно даже, что они уникальные в анналах психиатрических недугов.

Например, ваш дядя, даже под действием успокоительных лекарств, гипноза и наиболее современных наркотических препаратов или сочетания этих методов, отказывается обращаться к любым лицам иначе как по имени Бокруг! Он не желает находиться в ярко освещенном помещении. Следовательно, говорить с ним можно лишь при свечах. Даже тогда он склонен хватать свечи и задувать их! Я полагаю, что он вполне искренне страдает тяжелой формой светобоязни, что вполне естественно, если он действительно провел год под землей. Любые свои иррациональные действия (задувание свечей и т. п.) он объясняет тем, что «уничтожил еще одного из этих проклятых Шогготов»!

Его личная гигиена до последнего времени оставляла желать лучшего, и если не купать его насильно, он и вовсе станет избегать ванны. Если за ним постоянно не наблюдать, он облегчается в углу любой комнаты! Даже сейчас он желает спать только на голом матрасе. Мне не удалось отучить его от рыбы и грибов. Это по-прежнему единственная пища, которую он охотно принимает. Он одевается лишь тогда, когда ему напоминают, что он должен носить одежду, и то с огромной неохотой. К тому же он почти оглох — все это лишь небольшая часть осложнений его расстройства. Я предоставлю вам полный список этих отклонений по первому же вашему требованию.

В любом случае профессор эрудирован, но эксцентричен в своей логике, и за исключением галлюцинаций и фантазий его мыслительный процесс вполне упорядочен. Проблема в том, что он неприемлем для нас. Профессор полагает происходящее вокруг неотъемлемой частью сна или кошмара, создателем которого он сам и является! Но состояние его (хотя он никогда не станет физически опасным) — это ужасное состояние.

Как вы и просили в нашем телефонном разговоре 23 августа, я прилагаю к этому письму полную распечатку записанного на магнитофон повествования вашего дяди. Письмо к инспектору Блэйсдену в Радкаре обеспечило меня копией заявления Роберта Круга, которое я включил в распечатку вместо менее подробной версии вашего дяди в том виде, в котором он вспомнил и пересказал его. Распечатка в существующем виде, разумеется, представляет собой неполную запись наших сеансов, поскольку многие из них оказались неудачными.

В том случае, если благоприятная атмосфера вашего дома, с которой ваш дядя хорошо знаком, не приведет к существенному улучшению его состояния, боюсь, вам не останется ничего, кроме как действовать единственным образом. Как вы знаете, в нашей стране существуют высокоспециализированные частные санатории... Я могу порекомендовать вам по меньшей мере четыре подобных заведения.

В надежде, что в ближайшем будущем ваш дядя выздоровеет, остаюсь

искренне ваш,

Д-р Юджин Т. Таппон.

 

Глава 20

В заключение

Из записной книжки Титуса Кроу

Очень трудно понять, с чего же мне начать. После всех исследований я остался с такой коллекцией кусочков и обрывков, фактов, цифр и дат, случаев, событий и совпадений, что их взаимосвязь кажется почти невозможной. Я знаю, что написать обо всем случившемся беспристрастно не в моих силах, любовь к дяде продиктует мне версию, приукрашенную эмоциями. И все же я чувствую, что это единственный способ представить открывшуюся мне тайну. Я буду описывать одни лишь факты, дам хронологический список событий, которые, насколько мне известно, наверняка имели место. Таким образом, я надеюсь остаться беспристрастным, иначе кто-нибудь может счесть, что я унаследовал «безумие» моего дяди...

12 августа 1958 года профессор Юарт Кроу исчез на йоркширских торфяниках. В течение нескольких месяцев, предшествовавших исчезновению, его состояние (ранее он перенес довольно тяжелые травмы головы, попав в автомобильную аварию) было нестабильным, если не сказать больше. Но за месяц, непосредственно предшествовавший исчезновению, оно так улучшилось, что я утратил бдительность настолько, что одолжил ему машину, чтобы он мог съездить из Хардена в Бликстоун в Йоркшире. Целью его поездки было пополнение коллекции окаменелостей. Сначала казалось, что все идет хорошо, и он каждый день звонил мне по телефону. Но затем, после трех дней молчания, я связался со «Святым Георгием», бликстоунской гостиницей, в которой остановился мой дядя. Вот тогда-то и обнаружилось, что он исчез. В последний раз его видели 12 августа примерно в полдень, идущего пешком по торфяникам в направлении Дьявольского омута.

За пять дней поисковые партии прочесали все торфяники от Или до Дендхоупа и от Мэрска до Ли-Хилл. Я говорю «прочесали», но это, конечно же, огромное преувеличение, ибо прочесать торфяники не под силу даже десяти тысячам полицейских, не говоря уж о двух сотнях, которые этим занимались! На огромных торфяниках столько укромных уголков и расселин... В конце концов, в феврале 1959 года, Юарт Кроу был объявлен пропавшим без вести...

5 августа 1959 года, почти ровно через двенадцать месяцев после его исчезновения, когда я давно уже утратил последнюю надежду когда-нибудь снова увидеть моего дядю, появились новости, изумившие и обнадежившие меня. За три дня до этого, днем 2-го числа, был обнаружен голый человек. В состоянии крайнего возбуждения он бродил в окрестностях Сарби. Его глаза были закрыты, по-видимому, чтобы защититься от яркого дневного света.

Этот человек сначала был доставлен в маленькую местную больницу, откуда его, как только поняли, насколько опасно его состояние, сразу же перевели в отдельную палату в хорошо оборудованной клинике в Радкаре. Там, после неоднократных просьб представиться, он наконец смог назвать свое имя: Юарта Кроу!

Персонал клиники передал эту информацию в полицию, а они, в свою очередь, связались со мной. Так я впервые услышал о возвращении дяди, и, разумеется, отправился прямиком в Радкар, в надежде узнать его в найденном человеке. В том, что передо мной дядя, не оставалось никаких сомнений — длиннобородый, усатый, седоволосый и невероятно бледный человек, которого я обнаружил под белоснежными одеялами клиники, действительно когда-то был профессором.

Когда я приехал, он спал, но сиделка сказала, что сон для него полезен. В силу этого с момента своего прибытия он постоянно находился под воздействием успокоительных лекарств. И все-таки даже находясь в наркотическом сне, он метался и ворочался, постанывая и бессвязно бормоча о странных и непостижимых вещах.

Рядом с его кроватью в пепельнице лежала огромная жемчужина. Сиделка, увидев, что я не могу отвести от нее взгляда, рассказала мне:

— Эта драгоценность была у него в руке, когда его нашли. Он держал ее очень крепко, что-то бормоча об Одиссее и о... о Циклопе с двумя глазами! Нам пришлось попотеть, чтобы заставить его разжать пальцы.

— Можно мне ее взять? Потом я верну ее.

— Конечно. Врач сказал, что если она будет напоминать ему о том, что он пережил, то, возможно, будет лучше забрать ее насовсем!

— Это пещерная жемчужина, — объяснил я сиделке, задумчиво подбрасывая маленький шарик на ладони. — Чуть ли не самая большая, о которой я когда-либо слышал. Откуда она у моего дяди?

Разумеется, сиделка не могла ответить на этот вопрос.

Я не хочу писать о... действиях профессора после того, как он наконец проснулся. Достаточно сказать, что я немедленно обратился к лучшему психиатру, которого смог найти. Его порекомендовал мне один из лондонских друзей дяди, с которым его связывало общее увлечение археологией. Так и вышло, что я поручил заботу о своем дяде специалисту с Харли-стрит, доктору Юджину Т. Таппону.

Через неделю я вернулся домой, в Харден, и лишь тогда задумался о странных «природных» явлениях, сопутствовавших необъяснимому возвращению моего дяди. Разумеется, я уже проследил все его передвижения в Бликстоуне, предшествовавшие исчезновению. Почти год прошел с того момента, когда я разговаривал с полицейским той деревушки, который сообщил мне, что за день до исчезновения профессор выражал намерение съездить в Дильхэм, чтобы взглянуть на Дьявольский омут. Я был бы слепцом, если бы не подумал о том, что дядя пытался исследовать подземное русло этого потока.

И, по всей видимости, я не ошибся. Полиция, переговорив с жителями Бликстоуна и Дильхэма, пришла к тому же заключению. Мне также сообщили, что профессор был не первым человеком, исчезнувшим в Дьявольском омуте. Невероятно, но он смог выжить под землей и спустя почти год вновь выбраться на поверхность.

А как же насчет странных обстоятельств, окружавших его возвращение? Например, многие месяцы в Йоркшире не было сильных дождей, и все же в тот самый день, когда дядю нашли около Сарби, возле той же самой скалы, где обнаружили статуэтку из Радкарс кого музея, в трех местах вышли на поверхность подземные потоки. Вполне возможно, что профессора вынесло из-под земли силой тех внезапно и таинственно забивших потоков. Но что же вызвало деформацию подземных пород, которой можно было бы объяснить внезапное появление такого небывалого количества воды? Возможно, какой-то сейсмический импульс или подземное землетрясение освободило моего дядю из подземного плена?

18 августа я отправился в Сарби, чтобы собственными глазами взглянуть на новые выходы потока на поверхность. Вода разрушила большую часть каменистого склона одного из холмов, и там, где когда-то из-под земли бежал маленький ручеек, теперь зияли четыре грота, откуда извергались потоки холодной воды. Я поговорил с несколькими геологами и спелеологами, исследовавшими этот феномен, но обнаружил, что они столь же озадачены причиной этого неожиданного потопа.

Была там и другая группа наблюдателей. Они держались поближе друг к другу и переговаривались шепотом. Это оказались члены научного отдела Северо-восточного Топливного Совета. Я, разумеется, тогда не придал этому факту особого значения и лишь значительно позже уложил его в общую схему.

К счастью, бурный поток меньше чем в миле от скалы вливался в реку и затопил лишь один небольшой мост, по которому проходило шоссе. Новый мост уже проектировался, а пока группа военных инженеров построила временную переправу.

Хотя моя короткая поездка в Дильхэм не дала никакой полезной информации, стоило мне вернуться обратно в Харден, как в «Хатрльпул Мэйл» я прочитал о еще одной археологической «находке» в ручье близ Сарби. 20 августа очень сильная струя воды вынесла на поверхность восемнадцатидюймовый обломок странной скульптуры, высеченной из камня — части головы какой-то рептилии. Столь же важными оказались отлично сохранившиеся кости странных, скорее всего, доисторических животных, которые в большом количестве вынес на поверхность тот же поток. Но меня больше заинтересовала скульптура, и я прочитал, что обломки представляли собой левую часть лица, похожего на мордочку ящерицы, но с высоким лбом почти человеческих пропорций. Пустующая впадина в каменном лице указывала место, где когда-то располагалось что-то вроде глаза. Вспомнив, что говорила дядина сиделка относительно пещерной жемчужины, я прямиком направился в Рад-карский музей, где археологическая находка была выставлена рядом со статуэткой в витринах «Чудеса Древней Британии».

Я приехал еще до того, как обломок поместили иод стекло, и, улучив момент, когда никто на меня не смотрит, вставил пещерную жемчужину в зияющую впадину в огромном каменном лице. Жемчужина встала точно на место, бесспорно подтвердив (как я и опасался) тот факт, что мой дядя на самом деле провел целый год в подземном заточении!

Через три недели, 10 сентября, я получил от доктора Таппона письмо, в котором он признавал свою неспособность вылечить моего дядю, и через три дня после этого я привез профессора обратно в Харден. Его состояние улучшилось, я заметил это с самого начала, но он все еще оставался не в себе. Я понял, что не смогу справиться с ним сам. Поэтому, чтобы не рисковать, я нанял местного санитара, Гарри Вильямсона, который должен был присматривать за дядей по ночам, с шести вечера до десяти утра.

Несколько первых вечеров я все свое внимание целиком и полностью посвятил распечатке дядиного рассказа, записанного на магнитофон. Кассеты мне передал доктор Таппон. Многое из рассказанного дядей, вплоть до его пребывания в Бликстоуне, я уже знал, хотя не подозревал о новых приступах его болезни. Дальше его рассказ становился невероятным и слишком ужасным, чтобы быть правдой. Однако я нашел одно противоречие, касавшееся утверждения профессора о том, что он вернулся от Дьявольского омута в отель «Святого Георгия» в Бликстоуне. По всей видимости, он не делал этого. Бармен в «Святом Георгии» совершенно точно вспомнил, когда дядю видели там в последний раз. Кроме того, существовали и другие доказательства — например тот факт, что мою машину нашли в Дильхэме.

Как я уже говорил, совершенно несомненно, что мой дядя целый год провел под землей, и я полагал, что он, вероятно, нашел какие-то остатки давно погибшей цивилизации. В поддержку существования подземного города говорили статуэтки из Радкара и Бликстоуна, а также более убедительное доказательство в виде жемчужного глаза недавно вынесенного на поверхность обломка каменного лица. Наверное, профессор и вправду жил внизу, во мраке, питаясь лишь рыбой и грибами, но оставшаяся часть его повествования, если не считать ее то жуткими галлюцинациями или больными фантазиями — звучала совершенно неправдоподобно. Еще более удивительным было то, что в таком душевном состоянии он вообще смог пережить столь ужасное испытание...

Как и мой дядя ранее, я тоже счел подозрительным, что Иенсон, тогдашний инспектор полиции в Радкаре, не увидел зловещей связи между делом Круга и делом о подброшенном младенце. 16 сентября я снова поехал в Радкар, попросив Гарри Вильямсона подежурить на этот раз весь день, и задался целью обнаружить следы Иенсона или каких-либо его родных, которые могли остаться здесь после того, как он покинул страну. Однако, судя по всему, у Иенсона не было родственников: по-видимому, он был сиротой!

Я разыскал отставного полицейского, человека, который якобы неплохо знал Иенсона, и тогда, наконец, получил первые неприятные сведения.

Я позвонил отставному полицейскому — некоему мистеру Симпкинсу, и мы договорились встретиться в пивной «Белая Лошадь». Симпкинс оказался добродушным, пышущим здоровьем пожилым господином, чьи манеры и взгляд на жизнь полностью убедили меня в надежности фактов, которые он предоставил мне. Сначала мы поболтали за кружечкой пива о том о сем, а потом перешли к делу. Мистер Симпкинс был не из тех, кто обсуждает других без веской на то причины, поэтому мне пришлось изложить ему свое дело, прежде чем он согласился перейти к подробностям. Вот что я узнал.

В течение двух или трех лет, непосредственно предшествовавших «отъезду за границу», инспектор Иенсон — странный, совершенно лысый человек — все сильнее и сильнее страдал неизвестной науке формой ихтиоза, от которого он лечил себя сам, не позволяя провести никакого медицинского обследования. Заболевание не ограничивалось только его кожей, ибо в последние несколько недель перед тем, как он покинул Радкар, все его движения казались скованными и болезненными. По сути, в эти последние дни облик Иенсона был не вполне человеческим, что не могло соответствующим образом не сказаться на его работе в полицейском участке. Симпкинс не верил, что инспектор уехал за границу с женщиной. Он в свое время долго обдумывал все обстоятельства и пришел к выводу, что Иенсон, зная, что умирает, просто скрылся, не поднимая шума, в каком-то уединенном месте. Таково было мнение Симпкинса. А мое собственное?

Утром 19 числа я позвонил из Хардена в оукдинский санаторий, попросив к телефону директора этого заведения. Он не мог подойти. Тогда я поинтересовался, сможет ли мой собеседник ответить на мои вопросы? Услышав, что я интересуюсь, не находятся ли в санатории несколько пациентов, чей «облик столь чудовищен», что посторонним не разрешается их видеть, голос в трубке стал недружелюбным:

— Прошу прощения, сэр, но я не могу разговаривать с прессой. В газеты и так просочилось уже достаточно...

На этом связь прервалась. В то время я еще ничего не знал о странных происшествиях в этом санатории.

Следующий телефонный звонок в редакцию «Сандерленд Эхо», где служил репортером один мой хороший друг, дал мне следующую информацию. Я записал слова журналиста прямо по телефону, что объясняет некоторые расхождения между моими записями и текстом, который тогда появился в «Эхо»:

ДВА ОПАСНЫХ СУМАСШЕДШИХ

СБЕЖАЛИ ИЗ ЭЛЬМХОЛЬМА

Два сумасшедших из Эльмхолма, которые, как полагают, являются братьями-близнецами, сбежали вчера (вечером 17-го) после того, как их перевели туда из оукдинского санатория близ Глазго. Последние шесть месяцев сбежавшие проходили в Оукдине специальный курс психотерапии, осуществляемый немецким психиатром безупречной репутации, доктором Рубеном Кругером. Именно по совету доктора Кругера два пациента были переведены в слабо охраняемое крыло Эльмхольма. Однако с момента их побега власти так и не смогли связаться с врачом. Вот описание беглецов: лысые, от 70 до 72 дюймов ростом, примерно 130 фунтов весом. Оба страдают серьезными кожным и мышечным заболеваниями, по которым их очень легко распознать. Кожа на их лицах и телах толстая, грубая и чешуйчатая. На расстоянии их очень легко принять за пожилых людей, поскольку их движения наводят на мысль о серьезных ревматических расстройствах...

Статья была много больше, но суть сообщения — именно такова. Мне еще предстоит узнать, что мой друг из Сандерленда думает о том, как я закончил наш разговор. Мне придется выдумать какое-нибудь оправдание тому, что я положил трубку без единого слова благодарности. На самом деле я просто уронил трубку, прежде чем он закончил говорить.

Позднее, когда я смог продолжить мое расследование, то обнаружил, что история двух сбежавших... очень похожа на ужасную историю о сумасшествии, загадочном ихтиозе и непонятном происхождении мнимого безумца Роберта Круга. Я понял, что все больше и больше боюсь собственных открытий. В конце концов я начал дрожать от засевшего внутри меня ужаса. Случившееся выглядело слишком уж дико, слишком невероятно. И все же пункт за пунктом, улика за уликой, немыслимая головоломка начала соединяться в жуткую и пугающую картину.

21 сентября еще один кусочек головоломки встал на свое место. В утренней газете среди второстепенна новостей промелькнуло сообщение о расследовании, начатом министром по национальной экономике в отношении подозреваемого в «злоупотреблении властью» руководства СВТС. Еще не прочитав заметку, я вспомнил, что письмо Круга было составлено специально, чтобы предотвратить расширение буровых работ Северо-восточного Топливного Совета на йоркширских торфяниках. И еще... Я вспомнил толпу ученых, которую видел у места выхода на поверхность подземных потоков в Сарби!

По всей видимости, до сведения Министерства по национальной экономике дошло, что СВТС проводил несанкционированные эксперименты на торфяниках — эксперименты, включающие бурение глубоких шахт в земле и мощные подземные взрывы!

Согласно предварительному заявлению министра, эти «экспериментаторы» несли прямую ответственность за выход на поверхность подземных потоков в Сарби, затопление моста и уничтожение пятидесяти ярдов шоссе; далее он подчеркивал, что результаты могли бы стать и вовсе катастрофическими. Если бы вода пробила себе выход наружу в каком-нибудь другом месте, вполне могли бы оказаться затопленными целые деревни!

Разумеется, меня не слишком интересовали эти обвинения, но зато очень интересовали места, где проводились взрывы. Разве мой дядя в конце своего повествования не упоминал о чудовищном взрыве, вынесшем его на свободу? Я торопливо пробежал глазами конец заметки и узнал, что место проведения последнего и самого сильного из взрывов находилось в торфяниках лишь примерно в четырех милях от того места, где нашли дядю. Заряд взорвали на большой глубине при помощи дистанционного управления в 10 часов утра 2 августа, всего лишь за четыре или пять часов до того, как моего дядю нашли бродящим в окрестностях Сарби!

Чем больше я узнавал, тем яснее мне становилось, что у галлюцинаций профессора была, по меньшей мере, отправная точка в реальности. Однако я молился, чтобы этим все и ограничилось.

Вечером 23 сентября я оставил дядю на попечение Гарри Вильямсона и вышел на свежий воздух, чтобы прогуляться вдоль прибрежных скал. Шелест волн успокоил меня, и я отлично понимал, как сильно и отрицательно повлияли на меня события прошлого месяца. Правда заключалась в том, что мне необходимо было хорошенько кое-что переосмыслить, ибо я серьезно подумывал, несмотря на мнение, которое выработалось у меня к тому времени, не последовать ли мне совету доктора Таппона поместить дядю в частную лечебницу. Подобное действие, сколь бы жестоким оно ни казалось, дало бы мне время на проведение дальнейшего расследования. Но, как оказалось, мне не нужно было ломать голову относительно будущего профессора...

Мой дом стоит на самой окраине деревни, всего лишь в нескольких милях от шоссе А19, которое идет на юг, а потом на запад от йоркширских торфяников к Тирску, Йорку и Селби. Я упомянул этот факт затем, чтобы проиллюстрировать ту легкость, с которой любой путешествующий через Харден может добраться до торфяников. На автомобиле это путешествие занимает от полутора до двух часов в худшем случае, в особенности, если этот автомобиль такой же мощный, как у меня.

К тому времени, как я добрался до садовой ограды, я уже понял: что-то не так. Я вышел три часа назад, примерно в восемь часов вечера, ночь выдалась довольно темной; но сейчас я видел, что мой дом залит светом, а моей машины нет в гараже, двери которого распахнуты настежь. Потом я заметил, что входная дверь тоже приоткрыта. Я в нерешительности остановился. Тут дверь распахнулась, и оттуда, шатаясь, показался Гарри Вильямсон. Он держался за голову, а на его лице застыло выражение потрясения, смешанного с замешательством.

Задержавшись лишь для того, чтобы удостовериться, что Вильямсону не требуется срочная помощь, я поспешил в дом и быстро осмотрел все комнаты. Нужно ли говорить о том, что дяди нигде не оказалось?

Показания, которые той ночью чуть позже дал полиции Вильямсон, приведены ниже.

После того как Титус Кроу ушел, я снова проверил, спит ли профессор, и сварил себе кофе. К тому времени, как я закончил его пить, было, пожалуй, примерно около 20:30. Я убрался на кухне и вернулся в свое кресло у двери в комнату профессора. Я выкурил сигарету и потом еще немного почитал. Сразу после 21 часа я услышал, как профессор говорит во сне. Я знал, что он должен спать, потому что в 18:30 дал ему успокоительное. Свет в комнате профессора был погашен — ему так нравилось. Когда я заглянут туда, то увидел над его кроватью рой светлячков. Когда я включил свет, эти светлячки, должно быть, вылетели в окно, которое оказалось чуть приоткрыто. Как бы то ни было, я их больше не видел. Нет, вовсе не потому, что в комнате было светло... я хочу сказать, что я действительно их искал. Это же насекомые, понимаете? Потом я немного посидел рядом с кроватью профессора, слушая, что он говорит. Он бормотал что-то о песнях или о чем-то в этом роде и во сне зажимал уши руками. Да, точно, он все время говорил: «Песни опять звучат... Они идут за мной». Через несколько минут он начал твердить о «снах в снах» и других вещах, в которых я ничего не понял. Примерно в 21:30 он стал очень возбужденным, начал метаться и ворочаться на кровати. Потом сел и посмотрел на меня. Да, тогда он не спал. Он сказал: «Доктор Бокруг, я полагаю?» Он всегда называл меня Бокругом. А потом он расхохотался. Я попытался снова уложить его, и он послушался, но продолжил жаловаться на «песни» и зажимать уши ладонями. Я пошел принести ему еще одну таблетку а когда вернулся в его комнату, он снова сидел на кровати. Он сказал: «А, герр Обер! Что сегодня в меню? Шампиньонз унд фиш?» Я немного говорю по-немецки, и поэтому понял, что он говорил о грибах и рыбе. Не знаю, почему он говорил на немецком языке. Немного погодя, после того как я снова уложил его, он начал буйствовать, однако был слаб — вторая таблетка уже начала действовать. "Что реально? — спрашивал он меня.— Что реально? Вы реальны? Если так... тогда вы должны помочь мне! Они идут за мной! Я говорю вам... они идут за мной" Я спросил, о ком он говорит. Мне пришлось кричать, он ведь совсем глухой, и он ответил: «О них!» Да, именно так он и сказал: «О них». А чуть позже он продолжил: «И они ведут с собой Тхуун'а... ибо, разумеется, не к лицу одному из них быть замеченным рабски несущим мне подобного!» Да, я помню, он сказал именно так. Эти слова показались мне такими странными, что я обратил на них особое внимание. Еще через несколько минут его сморил сон, но он все еще был очень беспокоен и что-то бормотал себе под нос. Сразу после 21:45, к тому времени я вернулся в кресло у двери, постучали во входную дверь. Я открыл и обнаружил на крыльце очень странного человека. Под «странным» я имею в виду необычно выглядящего. Мне показалось, что у него не было бровей, и вообще, он — совершенно лыс. Незнакомец сказал, что он доктор и друг Титуса. Я хотел уже пригласить его войти и подождать возвращения Титуса Кроу, когда заметил какое-то движение в дальнем углу сада, у калитки. Было темно, и я помню, что подумал, до чего же много светлячков — сейчас их не так-то часто увидишь, а в это время года особенно. Я спросил этого Кругера... Да, он сказал, что его так зовут... не ждет ли его кто-нибудь, на что он махнул рукой в сторону калитки. Я услышал, как открылась калитка и эти два... эти два... да, я продолжаю, но не знаю, поверите ли вы мне! Клянусь богом, я не спал, и это был не сон, но... это были не люди! Нет, не люди. Они гили прямо, но очень напоминали... крокодилов! Но с человеческими лицами! У них были короткие хвосты и зеленая кожа. Я же говорил, что вы мне не поверите!.. Ну, хорошо... В руках каждого из этих созданий было что-то вроде свитка из кожи. Могу вам сказать, что я никогда ничего подобного не видел! Я пулей бросился обратно в дом и попытался закрыть дверь. Не знаю, что случилось потом. Думаю, этот Кругер схватил меня за руку, когда я пытался закрыться, но я не уверен. Я очутился лежащим на спине на ковре в коридоре. Я мог слышать и думать, да, но не мог пошевелить ни пальцем. Ну вот, видит Бог, вы не поверите тому, что случилось потом, но, я клянусь, все это правда! Этот Кругер и два... создания... вошли в дом и поднялись к комнате профессора. Потом они вышли оттуда, очень довольные собой, и прошли по всему дому, выключая свет. В темноте было видно, что весь дом кишит светлячками. Особенно много их вилось вокруг голов Кругера и... и остальных. Потом они вышли из дома. Я думал, что они, возможно, совсем ушли, но я ошибся. Меньше чем через пять минут они вернулись и привели с собой несколько... несколько других... существ! Да, я помню, я говорил, что они выключили свет, но эти чертовы светляки повсюду сопровождали их, так что я видел все происходящее! Другие существа, о которых я говорил? Ах, да... ну... то есть я не совсем уверен. Ну, они были как... как дети! То есть они были размером с ребенка. Я ясно их разглядел, но... ради всего святого! Вы просто не поверите мне! Ну ладно, ладно. Я расскажу вам. Их было четверо или пятеро. Маленькие, примерно четырех футов ростом, я бы сказал, и они... они оказались совершенно ни на что не похожи! Нет, я не знаю. Я не могу описать их... Не хочу!.. Эти меньшие существа вынесли профессора из его комнаты и из дома. Три больших твари, похожих на крокодилов немного задержались в доме, в основном в комнатах Титуса Кроу, а потом тоже ушли. Они что-то унесли с собой... Бумаги, я думаю. Через несколько минут я услышал, как от дома отъехал автомобиль. Это случилось часов в десять. Весь следующий час я пытался подняться на ноги, и мало-помалу силы вернулись. В конце концов мне все-таки удалось подняться. Я включил все лампы и как раз шел к двери, когда Титус Кроу вернулся домой...

Я слушал до тех пор, пока Вильямсон не закончил диктовать полиции свои показания, потом быстро проверил свою комнату. Все документы до последнего, которые я собрал по делу моего дяди, исчезли. Позже я узнал, что в ту же ночь были украдены магнитофонные записи доктора Таппона из его кабинета на Харли-стрит.

Потом дошла очередь и до меня. К тому времени у меня уже голова шла кругом от диких мыслей, крутящихся в мозгу. Я тупо, автоматически рассказал полиции все, что мне было известно о событиях этого вечера, а известно мне было очень немногое. И все это время мне пришлось постоянно держать себя в руках. И все же, когда под конец полицейские попросили меня описать мою машину, я зашелся в истерическом хохоте и сказал им, что о машине как раз беспокоиться не стоит: первое, что я сделаю с утра, это поеду в Дильхэм и сам заберу ее...