Драгошани “возвратился в школу” на три месяца, в течение которых усиленно совершенствовал свои познания в английском. В конце июля он вновь приехал в Румынию или, как он теперь мысленно называл свою родину, в Валахию. Причина возвращения домой была проста: несмотря на все угрозы, высказанные им в прошлый раз, он тем не менее сознавал, что год уже пролетел, и помнил о том, что таков был предельный срок, отпущенный ему старым дьяволом из склепа. Драгошани не вполне понимал, что тот имел в виду, но был абсолютно уверен в том, что не может себе позволить упустить Тибора Ференци. Если его гибель неминуема, вампир, скорее всего, захочет поделиться с Драгошани еще какими-нибудь секретами в обмен на продление своей бессмертной жизни.

Бухарест Борис проехал уже к вечеру, поэтому он заскочил на — деревенский рынок и купил там пару живых кур в плетеной корзинке. Он поставил груз на пол между сиденьями “Волги” и прикрыл легким одеялом. Сняв на ночь комнату на ферме, стоявшей на берегу Олтула, он перенес вещи в дом, но вскоре покинул жилище и в наступивших, сумерках поехал в сторону поросшего лесом крестообразного горного хребта.

Наступила ночь. Борис стоял на краю участка черной земли под темными кронами сосен, не сводя глаз с высеченного в скале склепа. У его ног причудливо изогнувшимися змеями вились корни деревьев.

Еще по дороге, проехав Бухарест, Борис попытался связаться с Тибором, но безуспешно. Как ни старался он пробудить от векового сна старого дьявола, ответа так и не дождался. Возможно, он приехал слишком поздно. Сколько мог выдержать старый, лишенный внимания вампир? Несмотря на все долгие беседы со стариком из склепа и все полученные от Ладислава Гирешци сведения, Борис по-прежнему очень мало знал о Вамфири. Тибор сказал ему, что эти знания доступны далеко не всем, поэтому Драгошани будет допущен к ним лишь тогда, когда сам войдет в братство. “Ну это мы еще посмотрим, ” подумал некромант.

— Тибор, ты здесь? — прошептал он, стараясь уловить малейшее движение воздуха и разглядеть что-нибудь во тьме. — Тибор, я вернулся и принес тебе подарок.

Куры, лежавшие со связанными лапами в корзинке у его ног, зашевелились. Но воздух вокруг оставался недвижим — никаких невидимых существ, никаких призраков, тонкими пальцами-паутинками касавшихся его волос, ни одного невидимого рыла, подозрительного принюхивающегося к нему. Все вокруг было тихим и мертвым. Тонкие веточки, свисавшие вокруг, с хрустом ломались при малейшем прикосновении, пыль поднималась из-под ног при каждом шаге Драгошани.

— Тибор, — снова позвал он. — Ты дал мне год. Год прошел — и вот я вернулся. Разве я опоздал? Я принес кровь, старый дракон, чтобы оживить твои старые вены, возвратить прежнюю силу... Никого.

Драгошани встревожился. Что-то было не так. Старик всегда был здесь. Он был неотъемлемой принадлежностью этого места. Без него холмы были пусты, а само это место ровным счетом ничего не значило. А что же будет с мечтами Драгошани? Кто даст ему знания, которые он надеялся получить от вампира, если тот исчез навсегда?

На минуту его охватили отчаяние, гнев, разочарование, но вдруг связанные куры у ног Драгошани слегка пошевелились, и одна из них тревожно пискнула. Верхушки сосен над головой Драгошани задрожали от слабого ветерка. Солнце уже закатилось за далекие горы. Из мглистой тьмы, из-за старых веток кто-то наблюдал за Драгошани. Там никого не было видно, но Борис явственно ощущал на себе чей-то взгляд. Казалось, ничего вокруг не изменилось, но воздух ожил, задышал.

Однако дыхание было зловещим, и это совсем не понравилось Драгошани. Он ощутил угрозу, почувствовал, что находится в чрезвычайной опасности. Подхватив с земли корзинку, он попятился от круга нечистой земли, пока не уперся спиной в ствол огромного дерева, почти такого же старого, как сама могила. Здесь он почувствовал себя более уверенно и безопасно. Из горла ушла внезапно возникшая сухость. Борис с трудом несколько раз проглотил и наконец смог спросить:

— Тибор? Я знаю, что это ты, старый дьявол. Если ты решил игнорировать меня, тебе же будет хуже.

Снова ветер прошел по верхушкам сосен, и Борис услышал проникший в его сознание шепот:

«Драгоша-а-а-а-ни? Это ты? А-а-а-х!»

— Да, это я, — нетерпеливо откликнулся Драгошани. — Я пришел, чтобы подарить тебе жизнь, старый дьявол, а точнее, продлить твое бессмертие.

«Слишком поздно, Драгошани, слишком поздно. Мое время пришло, я должен откликнуться на зов черной земли. Даже я, Тибор Ференци, Вамфир! Я испытал слишком много лишений, и огонь моей жизни едва теплится. Он едва мерцает. Чем ты теперь можешь мне помочь, сын мой? Боюсь, ничем. Все кончено...»

— Нет, я не могу поверить в это! Я принес тебе жизнь, свежую кровь! И завтра принесу еще. Через несколько дней силы вернуться к тебе. Почему ты не сказал мне, как в действительности обстоят дела? Я считал, что ты пугаешь меня. Как мог я поверить тебе, если ты до этого только и делал, что врал?

«...Возможно, это было моей величайшей ошибкой, — после паузы раздался голос. — Но если даже мои отец и брат ненавидели меня, почему я должен был доверять сыну? Да еще и не родному? Ведь мы с тобой не единой плоти, Драгошани. Да, мы давали Друг Другу обещания, но я мало верил в то, что из этого когда-либо что-нибудь получится. Однако ты достиг некоторых успехов — в основном благодаря своему дару некроманта, а я снова попробовал вкус крови, хотя и очень мерзкой. Так что давай разойдемся с миром. Я слишком слаб, чтобы...»

Драгошани сделал шаг вперед.

«Нет! — снова воскликнул он. — Ты еще многому можешь научить меня, многое объяснить. Секреты Вамфири...»

Показалось Драгошани, или действительно земля дрогнула под его ногами? И в самом деле невидимые существа стали подползать к нему? Он попятился обратно к дереву.

В голове его послышался вздох. Это был вздох уставшего от земных забот, жаждущего покоя и забвения существа. Драгошани забыл, что это был лживый вздох вампира.

«Ах, Драгошани! Драгошани! Ты так ничего и не понял. Разве не говорил я тебе, что учение Вамфири недоступно для смертных? Разве не говорил я тебе, что, для того чтобы быть в него посвященным, необходимо стать одним из нас? Другого пути нет! уходи, сын мой, и предоставь меня моей судьбе. Почему я должен подарить тебе власть над миром, в то время как сам остаюсь здесь и постепенно превращаюсь в прах? Разве это справедливо? Разве это честно ?»

У Драгошани не было выхода.

— Тогда прими эту кровь, эту плоть, которую я принес тебе. Стань снова сильным. Я приму твои условия. Если, для того чтобы узнать секреты Вамфири, я должен стать одним из них, что ж, пусть будет так, — солгал он. — Но без тебя я не могу это сделать!

Существо под землей долго молчало, и Драгошани, затаив дыхание, ждал. Ему показалось, что в какой-то миг земля под его ногами дрогнула, но, возможно, виной тому было его воображение, сознание того, что под землей лежит кто-то древний и жестокий, полуразложившийся, но при этом бессмертный. Дерево, о которое он опирался, казалось ему очень крепким, цельным и твердым, как скала. Драгошани и не подозревал, что его сердцевина совершенно сгнила. На самом деле оно было полым, и теперь внутри его медленно ползло нечто, возникшее из-под земли.

Наверное, еще мгновение, и Драгошани ощутил бы спиной движение внутри ствола, но именно в эту минуту Тибор заговорил снова и отвлек его внимание:

"Ты сказал, у тебя есть... подарок для меня?” В голосе, прозвучавшем у него в голове, Драгошани послышался интерес, и перед ним мелькнул луч надежды.

— Да-да, он здесь, у моих ног. Свежее мясо, кровь.

Он схватил одну из кур и мгновенно свернул ей шею, так что она и пискнуть не успела. Потом достал из кармана нож с блестящим стальным лезвием и перерезал ей глотку. Во все стороны брызнула алая кровь, он отшвырнул от себя птицу, и тело ее, хлопнулось о землю, а разлетевшиеся перья неслышно закружились, опускаясь на черную землю.

Покрытая опавшей листвой земля, словно губка, впитала кровь, а за спиной у Драгошани полуразложившееся щупальце быстро скользнуло вверх. Его покрытый белыми чешуйками кончик, найдя в стволе дырочку от сгнившего и выпавшего сучка, высунулся наружу не более чем в восемнадцати дюймах над головой Драгошани. Щупальце существовало как бы само по себе — оно поблескивало и трепетало, исполненное враждебного нетерпения.

Драгошани поднял, держа за шею, вторую курицу и сделал два шага вперед к самому краю “безопасной” территории.

— У меня в руках еще одна, Тибор, и ты можешь получить ее. Но для этого ты должен продемонстрировать свое доверие ко мне и рассказать хотя бы немного о том, какой властью я смогу обладать, какими силами командовать, если стану таким же, как ты.

"Я... я чувствую свежую кровь, сочащуюся сквозь землю, и это хорошо, сын мой. И все-таки мне кажется, что ты пришел слишком поздно. Но я тебя не виню. Мы с тобой были не в ладах, и я виноват не меньше тебя, так что давай забудем прошлое. Да... И я непременно хочу продемонстрировать тебе хотя бы частицу того, что я чувствую по отношению к тебе, и поделиться с тобой одним маленьким секретом”.

— Я жду, — нетерпеливо проговорил Драгошани. — Продолжай...

"Поначалу все были равны, — начал Тибор, — и первые вампиры были такими же детьми Матери Природы, как и люди. И так же, как люди, жили за счет тех, кто был слабее их, так жили вампиры. Понимаешь, каждый из нас по-своему паразит. Таковы все живые существа. Но в то время как люди убивали тех, кто служил для них пищей, вампиры были более гуманными — они просто превращали их в своих “хозяев”. Эти существа не умирали — они становились бессмертными. В своем роде вампиры — обычные создания природы, как, например, миноги, пиявки и блохи. Только в отличие от других видов паразитов они не только оставляют хозяев в живых, но даже делают их бессмертными. Однако по мере того как человек становился все в большей степени хозяином, хозяином становился и вампир. Человек стал занимать главенствующее положение, и вампиры разделили с ним это главенство.

— Симбиоз, — сказал Драгошани.

"Я вижу значение этого слова в твоей голове, — ответил Тибор. — Да, ты прав. Только дело в том, что вампиры очень быстро научились прятаться. Эволюция привела к тому, что произошла одна, но очень важная перемена: если до тех пор вампир мог жить отдельно от своего хозяина, то теперь он от хозяина полностью зависел. Как миксина погибает в отсутствие хозяина, так и вампиру нужно, чтобы существовал его хозяин! Но как только люди обнаруживали, что в одном из них сидит вампир, они тут же убивали его. Но самое ужасное, что они научились убивать и того, кто был внутри этого человека!

Но это было еще не все. Исправляя собственные ошибки, природа иногда поступает страшно и безжалостно. Ее не устраивает, что ее создания становятся бессмертными. Она считает, что никто не имеет права жить вечно. А тут вдруг появляются существа, бросающие вызов строго установленному порядку, существа, которые могут прожить неопределенно долгое время, если, конечно, не случается чего-либо непредвиденного. И тогда природа яростно ополчилась против Вамфири. Прошли века, и за то время, что прошло с тех пор, мои потомки-вампиры стали внутренне намного слабее. Из поколения в поколение они постепенно теряли силу. Природа установила по отношению к ним свои законы: если вампиры так редко «умирают», то она лишь в самых редких случаях допустит рождение новых вампиров.

— Поэтому вы просто вымираете, — вмешался Драгошани.

«Только один раз в своей жизни, какой бы долгой она ни была, мы имеем право перерождаться...»

— Но вы обладаете невероятной потенцией! Не понимаю, в чем состоит проблема. Не думаю, что виноваты в этом ваши мужские особи. Может быть, женские особи бесплодны. То есть, ваши женщины могут произвести на свет потомство только один раз в жизни?

«Наши женщины, Драгошани?! — вопрос был задан таким язвительным тоном, что Драгошани стало не по себе. — Наши женщины?..»

Драгошани вновь отступил к дереву.

— О чем ты говоришь?

«Мужчины и женщины... Нет, Драгошани, если бы природа обременила нас подобной проблемой, мы бы вымерли гораздо раньше...»

— Но ты же мужчина! Я знаю это совершенно точно!

"Мой хозяин-человек был мужчиной”.

Драгошани вглядывался во тьму широко раскрытыми глазами. Внутренний голос говорил ему, что надо бежать — но от чего? Он был уверен, что старик не осмелится причинить ему вред, не посмеет.

— Значит... ты... женщина?

«Мне казалось, что я все объяснил достаточно ясно. Я ни то, ни другое...»

— Гермафродит? — Драгошани не был уверен, что нашел нужное слово. “Нет”.

— Значит, вы существа бесполые и не можете вступать в брак?

На кончике бледного пульсирующего щупальца, торчавшем из дыры в стволе над головой Драгошани, возникла похожая на жемчужину капля. Она росла, принимая грушевидную форму, и подрагивая висела над головой Бориса.

А над ней вдруг возник малиново-красный глаз и не мигая, с вожделением уставился на происходящее, — Но как же твоя страсть в ту ночь, когда мы были с девушкой?

"Твоя страсть, Драгошани”.

— А те женщины, которые были у тебя в жизни? “Моей была энергия, сила, а страсть и желание принадлежали моему хозяину”.

— Но...

«А-а-а-а-х! — в голове Драгошани раздался тяжелый стон. — Сын, сын мой! Мне почти что конец! Все кончено!»

Некромант в тревоге вновь сделал еще один шаг по направлению к кругу. Голос был таким слабым, в нем слышалась безысходность, отчаяние, нестерпимая боль.

— Что с тобой? Что случилось? Вот тебе еще пища!

Он перерезал курице горло и бросил труп на землю. Алую кровь мгновенно поглотила земля. Вампир сделал большой глоток.

Драгошани ждал. Наконец снова услышал вздох:

«А-а-а-а-х!»

И тут у Драгошани зазвенело в ушах. Он вдруг ощутил невероятную силу вампира, его коварство. Он быстро отступил назад, и в ту же секунду капля над его головой из жемчужно-серой превратилась в ярко-красную и упала вниз!

Она упала на шею Драгошани, как раз туда, где заканчивался высокий воротник. Он почувствовал ее. Если бы вокруг не было абсолютно сухо, он принял бы ее за каплю влаги, упавшую с ветки. Ее могла бы уронить птица, но здесь не было ни одной птицы. Он автоматически Поднял руку, чтобы смахнуть ее, но ничего не обнаружил. Яйцо вампира, подвижное, как ртуть, мгновенно проникло под кожу и теперь продвигалось вдоль позвоночника.

В следующую минуту Драгошани ощутил сильную боль и отскочил от дерева. Он оказался там, где, по его мнению, была опасная зона, и снова вылетел из нее, когда боль усилилась. Он был неспособен управлять своими действиями — он бежал, не разбирая дороги, натыкаясь на стоявшие вокруг деревья, спотыкался и падал, кувырком летел вниз. Его не оставляла ужасная боль в голове и спине, а кровь в его жилах пылала.

Его охватила паника, такого ужаса он не испытывал никогда в жизни. Ему казалось, что он умирает, что этот приступ боли — какова бы ни была причина — убьет его. Он чувствовал, что все внутри разрывается, а голова горит словно в огне!

Семя вампира наконец нашло себе убежище внутри его грудной клетки. Оно затихло и уснуло. Его предшествующие движения были сродни судорожным движениям новорожденного. Но теперь оно обрело тепло и безопасность и нуждалось только в покое и отдыхе.

Мучения Бориса мгновенно прекратились, и облегчение было столь велико, что его организм просто не выдержал. Наслаждение от исчезновения боли было таким сильным, что Драгошани потерял сознание и провалился в темноту.

* * *

Гарри Киф раскинувшись лежал на кровати. Влажные волосы прилипли ко лбу, покрытому бисеринками пота, руки и ноги судорожно подергивались во сне, точнее, это был не совсем сон, а нечто иное. Его мать, бывшая при жизни довольно известным медиумом, осталась им и после смерти, ее дар проявлялся теперь еще более явно. За прошедшие годы она не однажды посещала Гарри в его снах, пришла она к нему и сейчас.

Гарри снилось, что они с матерью стоят в саду дома в Бонниригге. Лето. За оградой сада медленно течет река, берега ее заросли пышной зеленью, согреваемой яркими лучами солнца. Сон был полон резких контрастов и сочных цветов. Мама еще очень молодая, почти что девочка и Гарри можно было принять скорее за ее юного любовника, чем за сына. Но в этом сне родство их не вызывало никаких сомнений, и, как всегда, мама очень беспокоилась за него.

— Гарри, твой план опасен и невыполним, — говорила она. — Неужели ты не понимаешь, что делаешь? А если ты все же сделаешь, что намереваешься, это же будет убийство. Гарри, ты же будешь ничем не лучше... его!

Она повернула обрамленное золотыми локонами лицо и со страхом посмотрела в сторону дома — глаза ее были похожи на два голубых кристалла.

На фоне голубого неба, такого яркого, что резало глаз, дом казался темной и мрачной громадой. Он был похож на только что поставленную ребенком чернильную кляксу, резко выделяющуюся на зелено-голубом фоне, или на “черную дыру”, о которой твердят космические физики. Ни один лучик света не пробивался наружу из этой зияющей всепоглощающей черноты. Дом был черен, как душа человека, жившего в нем, он вполне соответствовал сущности своего обитателя.

Тряхнув головой, Гарри усилием воли заставил себя отвести взгляд от дома.

— Нет, это не убийство, — сказал он. — Это акт справедливости. Он избегал возмездия в течение шестнадцати лет! Я был маленьким ребенком, когда он отнял тебя у меня. И он до сих пор не наказан за это. И вот я вырос. Но могу ли я считать себя мужчиной, если позволю, чтобы все оставалось по-прежнему?

— Но как ты не понимаешь, Гарри, — настаивала мать. — Твоя месть ничего не изменит. Два зла не создадут одного добра...

Они сели рядом на траву, она крепко обняла Гарри и стала гладить его по голове, перебирая пальцами волосы. В детстве Гарри очень нравилось это. Он снова обратил взор в сторону черного дома, содрогнулся и быстро отвел глаза.

— Мама, дело совсем не в том, что я хочу отомстить, — сказал он. — Я хочу лишь выяснить причину. Почему он убил тебя? Ты была его женой, молодой и красивой, богатой и талантливой женщиной. Ему следовало бы обожать тебя, а вместо этого он тебя убил! Он держал тебя подо льдом, а когда у тебя не осталось сил сопротивляться, отпустил и позволил течению унести тебя. Он хладнокровно убил тебя, как если бы ты была слепым ненужным котенком или лишним поросенком в помете. Он вырвал тебя из жизни, словно сорняк из земли в этом саду, но ведь на самом деле это он был сорняком, а ты прекрасной розой. Что заставило его так поступить? Почему он сделал это? Она покачала золотистой головой и нахмурилась:

— Я не знаю, Гарри! И никогда не знала.

— Именно это я и хочу выяснить. Но я не смогу сделать это, пока он жив, он никогда не признается сам и не допустит, чтобы я узнал что-либо. Так что мне придется спросить об этом у него, когда он умрет. Покойники мне ни в чем не отказывают. А это значит... что я должен убить его. И я поступлю так, как считаю нужным.

— Но твой замысел ужасен, Гарри, — теперь вздрогнула она. — Я убеждена в этом.

Он кивнул, но глаза его при этом оставались холодными.

— Да, тебе это хорошо известно, вот почему я должен так поступить...

Она в страхе крепко прижала к себе Гарри.

— Но вдруг что-нибудь пойдет не так, Гарри? Пока я знаю, что у тебя все в порядке, я могу лежать спокойно. Но если с тобой что-нибудь произойдет...

— Ничего не случится. Все будет так, как я задумал. Он поцеловал ее в нахмуренный лоб, а она еще крепче прижала его к себе.

— Он очень умный человек, Гарри, этот Виктор Шукшин, умный и жестокий. Я иногда ощущала в нем эти качества, они приводили меня в замешательство и одновременно привлекали. Ведь я тогда была совсем молодой девушкой! А он был очень привлекательным. В его жилах, как и в моих, текла русская кровь, он был постоянно погружен в мрачные мысли, задумчив, от него исходил какой-то суровый, жестокий магнетизм. Нас тянуло друг к другу, как два противоположно заряженных полюса. Даже сознавая, что у него черное сердце, я сразу же в него влюбилась. Но что касается причины, по которой он убил меня...

— Я слушаю...

Она снова покачала головой, а взгляд ее затуманился от воспоминаний.

— В нем... в нем было что-то такое... это нельзя выразить словами... какое-то внутреннее сумасшествие, не поддающееся контролю. Это все, что я знаю, а конкретно... — Она снова покачала головой.

— Именно это я и хочу выяснить, — вновь повторил Гарри. — И я не успокоюсь, пока не выполню то, что задумал.

— Ш-ш-ш, — вдруг прошептала она, прижимая его к себе. — Смотри!

Гарри оглянулся. От черного дома отделилась маленькая черная точка. Человек шел по дорожке сада, беспокойно оглядываясь по сторонам и нервно потирая руки. На черном фоне его головы сверкали два серебристых овала — глаза. Он двигался по направлению к ограде сада, отделявшей его от реки. Гарри с матерью тесно прижались друг к другу, но видение, призрак Шукшина не обратил на них никакого внимания. Он быстро прошел милю, на минуту остановился, подозрительно принюхиваясь, словно собака, затем продолжил свой путь. Остановившись у ограды, он облокотился на верхнюю перекладину и надолго замер, пристально вглядываясь в спокойно текущие воды реки.

— Я знаю, что у него на уме, — прошептал Гарри.

— Ш-ш-ш-ш, — снова предостерегающе зашептала мать. — Он чувствует присутствие других. Он всегда обладал такой способностью...

Темное пятно возвращалось. Человек время от времени останавливался все так же странно и с подозрением нюхая воздух. В непосредственной близости от сидевшей на траве пары он замер и серебром блестевшими глазами посмотрел куда-то сквозь них. Моргнув несколько раз, призрак Шукшина двинулся обратно к дому, потирая руки. Вот черная точка слилась с чернотой дома, дверь с громким стуком захлопнулась.

Звук эхом отозвался в голове у Гарри, превратился в серию повторяющихся ударов:

«Тра-та-та! Тра-та-та!»

— Тебе нужно идти, — сказала мать. — Будь осторожнее, Гарри. Бедный малыш Гарри...

Гарри проснулся в своей квартире. По солнечному свету, проникавшему через окно в комнату, он определил, что близится вечер. Он проспал не менее трех часов, гораздо дольше, чем намеревался. В дверь постучали, и Гарри вздрогнул от этого стука:

"Тра-та-та”.

Кто это может быть? Бренда? Нет, ее он не ждал. Несмотря на то что была суббота, Бренда задерживалась на работе, делая нарядные прически харденским модницам. Кто же тогда?

И вновь раздалось настойчивое:

"Тра-та-та”.

Гарри спустил ноги с кровати и направился к двери. Волосы его растрепались, глаза были заспанными. Посетители бывали у него редко, и Гарри это вполне устраивало. Подобные непрощенные визиты требовали быстрых и решительных действий. Пока Гарри застегивал брюки и натягивал рубашку, стук повторился.

Сэр Кинан Гормли стоял за дверью и ждал. Ему было известно, что Киф дома. Он был уверен в этом, шагая по улице, подходя к дому, чувствовал это, поднимаясь по лестнице. Гормли ощущал признаки присутствия Кифа в каждой частичке воздуха, поскольку, как и Виктор Шукшин, как Григорий Боровиц, он обладал одним особенным талантом — он тоже был “наблюдателем” и мог безошибочно угадать в находящемся рядом человеке экстрасенса. А Киф обладал такой мощной аурой, какую ему никогда прежде встречать не приходилось. И теперь, стоя перед дверью на верхней площадке лестницы, он чувствовал себя так, словно стоял возле мощнейшего генератора.

Гарри открыл дверь...

Гормли видел Кифа и раньше, но не так близко. За последние три недели, живя в доме Джека Хармона, он часто наблюдал за молодым человеком. Однажды Гормли и Хармон, случайно встретив Гарри, последовали за ним, внимательно, хотя и издали приглядываясь к нему; еще пару раз с ними ходил Джордж Ханнант. Гормли не потребовалось много времени, для того чтобы убедиться в правоте Ханнанта и Хармона относительно оценки Гарри Кифа — этот мальчик и в самом деле был весьма неординарным. Совершенно очевидно, что они не ошиблись: он действительно некроскоп и обладает талантом мысленного общения с мертвыми. В последние три недели Гормли много думал о сверхъестественном даре Кифа. Ему очень хотелось иметь в своем распоряжении человека, обладающего таким талантом. Теперь ему предстояло убедить Кифа.

Моргая сонными глазами, Гормли с головы до ног оглядывал посетителя. Он собирался быстро избавиться от незваного гостя, кем бы тот ни был, поскорее покончить с проблемой и выпроводить его. Однако с первого взгляда понял, что Гормли не из тех, кто быстро уходит. От него исходил дух спокойствия, не самодовольства, но вызывающего уважение чувства собственного достоинства, который в сочетании с приятной улыбкой и требовательно, но дружелюбно протянутой рукой совершенно обезоружили Гарри.

— Гарри Киф? — спросил Гормли, отлично зная, что это именно он, и настойчиво предлагая Гарри пожать протянутую руку, вытянув ее еще дальше. — Я сэр Кинан Гормли. Вы, вероятнее всего, никогда обо мне не слышали, но мне известно о вас очень много. Да что там много! Я знаю о вас практически все!

На площадке было довольно темно, и Гарри не имел возможности хорошо рассмотреть посетителя, он мог составить о нем лишь самое общее представление. Наконец, коротко пожав руку Гормли, он отступил в сторону, приглашая того войти. Рукопожатие, хотя оно и было очень кратким, сказало ему многое. Рука у Гормли была твердой и упругой, холодной, но честной, она ничего не обещала, но и угроза в ней отсутствовала. Словом, это была рука человека, который вполне мог оказаться другом. Если бы не...

— Вы знаете обо мне все? — Гарри не понравилось подобное утверждение. — Ну, это, право, означает не слишком многое. Обо мне и знать-то особенно нечего.

— О, я не согласен с вами, — ответил посетитель. — Вы чересчур скромны.

Теперь, при ярком дневном свете, Киф внимательнее рассмотрел гостя. Ему, наверное, лет пятьдесят-шестьдесят, скорее ближе к шестидесяти. Слегка потускневшие зеленые глаза, морщинистая кожа, аккуратно подстриженные, почти седые волосы, высокий лоб. Рост около пяти футов десяти дюймов. Прекрасно сшитый пиджак не скрывал, однако, легкой сутулости. Сэр Кинан, вероятно, знал и лучшие времена, однако было очевидно, что он и сейчас еще при деле.

— Как мне следует называть вас? — спросил Киф, впервые разговаривавший с “сэром”.

— Называйте меня просто Кинан, поскольку мы вскоре, я думаю, станем друзьями.

— Вы в этом уверены? Я имею в виду — в том, что мы станем друзьями? Должен предупредить вас, что я не стремлюсь заводить лишних знакомых.

— Боюсь, у вас нет выбора, — улыбнулся Гормли. — У нас с вами слишком много общего. И к тому же, насколько мне известно, друзей у вас достаточно много.

— В таком случае у вас неверная информация, — Гарри нахмурился и покачал головой. — Настоящих друзей я могу пересчитать по пальцам.

Гормли решил, что настало время перейти непосредственно к делу. В любом случае его интересовала реакция Кифа в экстремальной ситуации. Она могла послужить еще одним подтверждением правильности его решения.

— Вы говорите о живых, — спокойно произнес он, но улыбка с его лица исчезла. — А вот других, думается мне, гораздо больше...

Гарри словно ударили. Он часто думал о том, что будет, если кто-нибудь вдруг спросит его об этом напрямую, вот как сейчас. Теперь он знал. Ему стало плохо.

Он отпрянул назад и, нащупав расшатанный стул, плюхнулся на него. Он был бледен как смерть, дрожал, задыхался и смотрел на Гормли глазами загнанного в ловушку зверя.

— Я не знаю, о чем вы говорите..., — попытался отрицать он, но Гормли, не дав ему договорить, резко оборвал:

— Прекрасно знаешь, Гарри! Тебе хорошо известно, о чем я говорю. Ты — некроскоп. И вполне возможно, ты единственный некроскоп во всем мире!

— Вы, должно быть, сошли с ума, — в отчаянии прошептал Гарри. — Вы приходите сюда и обвиняете меня... бог знает в чем. Некроскоп? Такого не может быть. Всем известно, что невозможно... невозможно...

Он в замешательстве замолк.

— Невозможно что, Гарри? Разговаривать с мертвыми? Но у тебя ведь это получается, не так ли?

На лбу у Гарри выступил холодный пот. Он стал хватать ртом воздух. Он понял, что попался. Попался на месте преступления, как вурдалак с окровавленным сердцем в руках, как насильник, скорчившийся между бедрами своей жертвы под лучом полицейского фонаря... Ему никогда не приходило в голову, что это могут расценить как преступление — ведь он никогда никому не причинил вреда, — но сейчас...

Подойдя к Гарри, Гормли взял его за плечи и встряхнул.

— Придите же в себя, молодой человек! Вы выглядите, как нашкодивший мальчишка, которого поймали в момент мастурбации. Вы не больны, Гарри, то, что вы делаете, не есть проявление болезни — это большой талант!

— Это тайна, — слабо запротестовал Гарри, лицо его горело. — Я... я не причинял им вреда, я бы никогда не смог это сделать. Если бы не я, с кем еще они бы разговаривали? Они так одиноки!

Он был уверен, что его ждут крупные неприятности и, стараясь оправдаться, говорил сбивчиво и невнятно. Больше всего на свете Гормли боялся оттолкнуть его от себя, испугать!

— Все в порядке, сынок, все в порядке, успокойся. Никто тебя ни в чем не обвиняет.

— Но это же тайна! — настаивал Гарри. Он окал зубы, начиная сердиться. — Во всяком случае, было тайной. Но теперь, если об этом узнают...

— Никто ничего не узнает.

— Но вы же знаете!

— Это моя работа, сынок, знать о таких вещах. Еще раз повторяю: тебе ничего не грозит. Во всяком случае, с моей стороны.

Он был спокоен и говорил очень убедительно. Но был ли он и в самом деле другом? Гарри никак не мог справиться с охватившей его паникой, с потрясением от того, что кто-то еще знает о его секрете. Голова у него шла кругом. Можно ли этому человеку доверять? Имеет ли он право довериться кому бы то ни было? Но если приход Гормли означает конец его деятельности в качестве некроскопа, то он не сможет отомстить Виктору Шукшину. Нет, ничто не должно помешать осуществлению его замыслов.

В отчаянии он обратился мыслями к одному весьма самоуверенному и наглому ловкачу, похороненному в Исингтоне.

Гормли ощутил в этот момент колоссальную силу, исходившую от Гарри, необузданную и дикую энергию, с какой ему еще ни разу не приходилось сталкиваться. У него зазвенело в ушах, и сердце забилось тревожно и гулко. Вот оно! Это и есть талант некроскопа в действии! Гормли был абсолютно уверен в этом!

Сидевший на стуле Гарри наклонился вперед и постепенно принял скрюченную позу. Кожа его была цвета свежевыпавшего снега, а пот лился ручьем. И вдруг...

Он сел ровно, и на лице его появилась какая-то дикая усмешка, обнажившая зубы. Он откинул назад голову, и капли пота с лица разлетелись во все стороны. Страх куда-то полностью улетучился, и он выпрямился, как пружина. Спокойной рукой он откинул со лба слипшиеся волосы, на лице вновь заиграли краски.

— Ну, — улыбаясь, произнес он, — интервью окончено.

— Что? — Гормли был поражен столь быстрой переменой.

— Конечно. Ведь речь шла именно об этом, не так ли? Вы пришли сюда, чтобы выяснить что-либо о писателе Гарри Кифе. Видимо, кто-то рассказал вам о теме нового рассказа, который я сейчас пишу. Кстати, никто не должен был знать об этом. И вы решили застать меня врасплох своими вопросами и посмотреть на мою реакцию. Это рассказ ужасов, а как вы слышали, я всегда проигрываю то, о чем пишу. Так что я вполне правдоподобно сыграл роль некроскопа — между прочим, слово это я сам придумал. Видите, я неплохой актер? Итак, вы посмотрели бесплатное представление, а я от души повеселился. А теперь интервью окончено. — Улыбка исчезла с его лица, сделавшегося вдруг мрачным и ехидным. — Вы знаете, где выход, Кинан?..

Гормли медленно покачал головой. Поначалу он растерялся, но быстро сумел взять себя в руки — здесь сработал инстинкт. Именно интуиция подсказала ему, что происходит на самом деле.

— Что ж, это очень умно с вашей стороны, — сказал он, — но отнюдь не достаточно, чтобы меня обмануть. С кем вы сейчас говорите, Гарри Киф? Или, точнее, кто говорит со мной через вас?

Какое-то мгновение глаза Гарри еще сохраняли вызывающее выражение, но потом Гормли вновь ощутил поток таинственной энергии, пронесшийся в тот момент, когда Гарри прервал связь с неизвестным мертвым другом. Лицо его изменилось на глазах — исчезло саркастическое выражение, и он вновь стал самим собой. Но на этот раз он не выглядел таким растерянным. Страх прошел.

— Что вы хотите узнать? — ровным, безжизненным голосом спросил он.

— Все! — немедленно отозвался Гормли.

— Я думал, что вам и так все известно. По крайней мере, вы так сказали.

— Но сейчас я хочу услышать обо всем от вас. Я знаю, вы не сможете объяснить, как вы это делаете, и, конечно же, мне нет дела до того, почему вы так поступаете. Достаточно сказать, что однажды вы обнаружили в себе талант, помогающий вам улучшить свою жизнь. Это вполне понятно. Нет, я хочу знать факты. Как далеко простираются ваши возможности, их границы? Еще минуту назад я и не подозревал, что вы способны пользоваться своим талантом на расстоянии — вот это меня интересует. S хочу знать, о чем вы разговариваете, что интересует их. Видят ли они в вас непрошенного гостя или общаются с вами с удовольствием? В общем, я хочу знать все.

— Не то что?

Гормли покачал головой.

— Об этом речь не идет — по крайней мере пока. Гарри мрачно улыбнулся.

— Итак, мы должны стать “друзьями”, да? Взяв стул, Гормли сел напротив Гарри.

— Гарри, никто, кроме меня, о вас не узнает. Обещаю вам. И мы действительно станем друзьями. Потому что мы с вами нужны друг другу и потому что в нас нуждаются другие. Хорошо, допускаю, вы уверены в том, что вы во мне не нуждаетесь, что я последний человек из тех, кто вам необходим. Но это только сейчас. Вы будете нуждаться во мне! Уверяю вас!

Гарри смотрел, прищурив глаза.

— А собственно, зачем я вам понадобился? Думаю, прежде чем я вам что-либо расскажу — прежде, чем я признаю сам факт, — вам следует объяснить мне кое-что.

Ничего другого Гормли и не ожидал. Он кивнул и внимательно посмотрел в настороженные, вопрошающие глаза, затем глубоко вздохнул и начал:

— Да, совершенно очевидно, что я должен сделать это. Вы знаете мое имя, а теперь я скажу вам, кто я такой, чем зарабатываю себе на жизнь. И, самое главное, я расскажу вам о тех, с кем я работаю.

И он рассказал. Он поведал Гарри о Британском отделе экстрасенсорики и то немногое, что было ему известно о работе аналогичных отделов в Америке, Франции, России и Китае. О телепатах, способных общаться друг с другом на больших расстояниях, пользуясь при этом не телефонной, а мысленной связью. О предвидении — способности заглянуть в будущее и предсказать события, которые только должны произойти. О телекинезе и психокинезе, о людях, одной силой воли, без малейшего физического усилия, двигающих предметы. Он говорил о “дальновидении” о тех, кого он знал и кто мог совершенно точно сказать, что происходит в данный момент в любой точке земного шара. О хилерах — “врачах”, концентрирующих в своих руках силу жизни, избавляющих от болезней без применения методов традиционной медицины. О том, что под его началом работает целая команда экстрасенсов и что в их рядах есть место и для Гарри. Обо всем этом он рассказал так понятно и доступно, так ясно излагая свои мысли, так убежденно, что Гарри ни на секунду не усомнился в его правдивости.

— Как видишь, Гарри, — сказал он в заключение, — ты отнюдь не одинок. Твой талант, возможно, уникален, но экстрасенсорные способности — нет. Они перешли сначала от твоей бабушки к твоей матери, а она передала свой дар тебе. Одному Богу известно, какими способностями будут наделены твои дети, Гарри Киф.

Последовала долгая пауза — Гарри обдумывал услышанное. Наконец он спросил:

— И теперь вы хотите, чтобы я работал на вас?

— Коротко говоря, да.

— А если я откажусь?

— Гарри, я нашел тебя. Я “наблюдатель”. Сам я не обладаю талантом экстрасенса, но за милю могу определить наличие у человека необычного дара. Думаю, что это тоже своего рода талант, но у меня этим все и ограничивается. Я точно знаю одно: таких, как я, достаточно много. Один из них — шеф русского отдела. Я пришел к тебе и раскрыл все карты. Я рассказал тебе о вещах, о которых не имел права упоминать. Я сделал это потому, что хотел заслужить твое доверие, но еще потому, что уверен в том, что могу доверять тебе. Тебе не следует меня бояться, Гарри! Но за тех, кто стоит по другую сторону, я поручиться не могу.

— Вы хотите сказать... они тоже могут найти меня?

— Они совершенствуются с каждым днем, — пожал плечами Гормли, — впрочем, как и мы. Один” из их людей работает в Англии. Я его не встречал, но чувствовал, что он где-то рядом, что он следит за мной. Вполне возможно, он тоже из числа “наблюдателей”. Этим я хочу сказать, что никто не знает, насколько я опередил их, найдя тебя. Разница состоит в том, что они не предоставят тебе выбора.

— Ас вами у меня есть выбор?

— Конечно, есть! Все в твоих руках. Ты можешь присоединиться к нам, а можешь и не присоединяться. Выбор за тобой! Подумай, Гарри! Я дам тебе время, но не слишком много. Как я уже сказал, мы нуждаемся в тебе. И чем раньше, тем лучше...

Гарри вспомнил о Викторе Шукшине. Он, конечно, не мог этого знать, но именно Шукшин был тем человеком, чье присутствие ощущал Гормли, именно он следил за ним.

— Прежде чем я приму окончательное решение, я должен кое-что сделать.

— Конечно. Я понимаю.

— На это мне потребуется время, возможно, месяцев пять.

Гормли согласно кивнул.

— Ну что же, если это необходимо.

— Думаю, что необходимо. — Впервые с момента встречи Гарри улыбнулся гостю своей застенчивой улыбкой. — Послушайте, у меня во рту пересохло! Могу я предложить вам кофе?

— С удовольствием, — улыбнулся в ответ Гормли. — А пока мы будем пить кофе, может быть, ты расскажешь мне немного о себе?

У Гарри словно гора с плеч упала.

— Что ж, — вздохнул он. — Может быть, и расскажу.

* * *

Две недели спустя Гарри завершил наконец работу над романом и приступил к подготовке “дела” с Шукшиным. Аванс, полученный за книгу, обеспечивал ему финансовое благополучие на ближайшие пять-шесть месяцев, до тех пор пока он не совершит задуманное.

Первое, что он сделал, — вступил в общество чудаков, купающихся в любую погоду. Они плавали в Северном море дважды в неделю круглый год — даже в Рождество и в Новый год. Они пользовались определенным уважением за то, что, разбив лед Харденского залива, совершали благотворительные прыжки в воду в пользу Британского кардиологического общества. Бренда, вполне здравомыслящая девушка во всем, что не касалось Кифа, считала, что он, конечно же, сошел с ума.

— Все это хорошо летом, Гарри, — сказала она ему однажды августовским вечером, когда они обнаженные лежали в объятиях друг друга в квартире Гарри. — Но что будет, когда настанут холода? Я не могу представить себе, как ты прыгаешь в прорубь! И вообще с чего это ты вдруг помешался на плавании?

— Это прекрасный способ укрепить здоровье и всегда быть в форме, — ответил он, целуя ее в грудь. — Разве ты не хочешь видеть меня здоровым?

— Иногда, — ответила она, поворачиваясь к нему лицом и чувствуя, как напряглась его плоть под ее рукой. — Мне кажется, что иногда в тебе чересчур много здоровой энергии.

И действительно ни разу за последние три года Бренда не чувствовала себя такой счастливой, как сейчас Гарри стал более открытым, реже предавался мрачным размышлениям, выглядел жизнерадостным и оживленным. Его проснувшейся интерес к спорту не ограничивался плаванием. Он занялся самообороной и поступил в секцию дзюдо. Не прошло и недели, как его тренер начал утверждать, что ждет от него больших успехов в будущем. Ему и в голову не могло прийти, что у Гарри был еще один тренер, в прошлом чемпион полка по дзюдо, которому ныне ничего не оставалось, кроме как передать свои знания и навыки Гарри.

Что же касается плавания...

Гарри всегда считал себя довольно сносным пловцом, но выяснилось, что он не столь уж талантлив. Поначалу он отставал от остальных. Так продолжалось до того момента, когда он нашел бывшего серебряного призера Олимпийских игр, погибшего в автомобильной катастрофе в 1960 году, — так гласила надпись на надгробном камне на кладбище святой Марии в Стоктоне. План Гарри (правда, с некоторыми оговорками) был принят с энтузиазмом, и его новый друг с великим апломбом стал принимать участие в играх и развлечениях.

Однако, несмотря на большие успехи, оставалась проблема физической подготовки. Пловец-профессионал помогал Гарри оттачивать технику плавания, но это не могло компенсировать недостаток сильных и крепких мускулов — необходимо было постоянно тренироваться. И все же прогресс был достаточно заметным.

В сентябре появилось следующее увлечение — подводное плавание: ему необходимо было знать, сколько он может пробыть под водой на одном дыхании и сколько может проплыть, не выныривая на поверхность. Тот день, когда он впервые смог дважды проплыть под водой всю длину бассейна, ни разу не появившись на поверхности, стал днем триумфа. Все прекратили плавание и наблюдали только за ним. Это произошло в плавательном бассейне в Ситон Кэри. Позднее один из присутствовавших при этом посетителей бассейна отвел Гарри в сторонку и украдкой попросил поделиться с ним секретом. Пожав плечами, Гарри ответил: “Думаю, что секрет кроется в сознании. Сила воли, наверное...” Это было почти что правдой. Гарри, естественно, умолчал о том, что сила воли была в данном случае его собственная, а вот сознание ему не принадлежало...

В конце октября Гарри стал уделять несколько меньше внимания дзюдо. Его успехи были столь стремительными, что тренеры в секции стали относиться к нему с подозрением. Так или иначе, его вполне устраивал тот факт, что теперь он может с успехом постоять за себя, не прибегая к помощи “сержанта” Грэхема Лейна. В это же время он стал заниматься конькобежным спортом — последней дисциплиной в списке.

Бренда, вполне уверенно чувствовавшая себя на льду, очень удивилась. Она много раз уговаривала Гарри отправиться с ней на каток в Дархэме, но он всегда отказывался. Это было вполне естественно. Бренда знала, при каких обстоятельствах погибла его мать, и считала, что он боится льда именно по этой причине. Ей было невдомек, что это был, скорее, страх его матери, а не самого Гарри. В конце концов, однако, Мэри Киф вынуждена была признать, что приготовления Гарри не лишены смысла, и с радостью пришла ему на помощь.

Поначалу она очень испугалась — воспоминания о ледовом панцире, об ужасе, ею испытанном, были очень свежи. Но вскоре она уже наслаждалась катанием на коньках едва ли не больше, чем при жизни. Это удовольствие предоставлял ей Гарри, а он в свою очередь с успехом пользовался ее инструкциями и наставлениями. И вскоре, к великому удивлению Бренды, он уже мог танцевать с ней веселый танец на льду.

— Одно я могу сказать тебе наверняка, Гарри Киф: с тобой не соскучишься, — задыхаясь от быстрого скольжения говорила ему Бренда, в то время как он уверенно вел ее в вальсе по льду катка. — Ты же настоящий спортсмен!

В эту минуту Гарри вдруг осознал, что действительно мог бы им стать, если бы у него не было других, весьма серьезных, проблем.

Но однажды — это случилось в первую неделю ноября, когда уже наступила зима, — визит матери как громом поразил Гарри...

В ту ночь, когда она пришла к нему во сне, Гарри чувствовал себя лучше, чем когда-либо, и был готов покорить весь мир. В часы бодрствования, если Гарри было необходимо поговорить с матерью, он обычно вызывал ее. Но когда он спал, все было по-иному. Во время сна она мгновенно получала доступ к нему. Как правило, она старалась не тревожить его, но сейчас ей было совершенно необходимо срочно поговорить с ним, дело не терпело отлагательств.

— Гарри? — Она проникла в его сон и теперь шла рядом с ним по окутанному туманом кладбищу мимо огромных, высотой с дом, тускло поблескивающих надгробий. — Гарри, мы можем поговорить? Ты не возражаешь?

— Нет, мама, конечно, не возражаю. В чем дело? Она взяла его за руку и крепко сжала ее. Теперь, когда она была уверена в том, что между ними установилась тесная связь, ее страхи и беспокойство вырвались наружу в стремительном потоке слов:

— Гарри! Я разговаривала с остальными. Они сказали, что тебе грозит страшная опасность. Она заключена в Шукшине, а если ты все же уничтожишь его, то опасность будет грозить тебе со стороны человека, который стоит за ним. Ох, Гарри, Гарри! Я страшно беспокоюсь за тебя!

— Мне грозит опасность от отчима? — Стараясь успокоить мать, Гарри прижал ее к "себе. — Да, конечно, и мы всегда это знали. Но опасность от стоящего за ним человека? Кого ты имеешь в виду, мама? С кем еще ты разговаривала? Я не понимаю.

Она рассердилась и отодвинулась от Гарри.

— Ты прекрасно все понимаешь. Во всяком случае, когда хочешь понимать, — с упреком сказала она. — Как ты думаешь, Гарри, — от кого ты получил в наследство свой талант? Конечно же, от меня. Я могла беседовать с мертвыми задолго до того, как ты появился на свет! У меня не получалось это так же хорошо, как у тебя, Гарри, но все же удавалось. Когда я обращалась к ним, звала, разговаривала с ними, у меня в голове возникали какие-то смутные видения, обрывочные воспоминания, отголоски. Однако теперь все по-другому. У меня было в распоряжении целых шестнадцать лет, Гарри, в течение которых я сумела развить свой талант. И сейчас у меня все получается намного лучше, чем при жизни. Я делала это ради тебя, Гарри. Как еще я могла следить за тобой?

Он снова притянул мать к себе и обнял, заглядывая в ее тревожные глаза.

— Не ссорься со мной, мама. В этом нет необходимости. Лучше расскажи, с кем еще ты говорила.

— С такими же, как я, с медиумами. Некоторые из них умерли совсем недавно, в течение последнего времени, другие уже покоятся в земле. Прежде, в древности их называли ведьмами и колдунами, а иногда и похуже. Многих за это и убили. Вот с ними-то я и разговаривала.

Даже во сне при мысли об этом Гарри покрылся холодным потом и задрожал: мертвые беседуют с мертвыми, общаются между собой, лежа в могилах, обсуждают события, происходящие в мире живых, который сами они покинула навсегда. Он надеялся, что мать не заметила его дрожи.

— И что же они сказали тебе?

— Они знают тебя, Гарри, — ответила она. — По крайней мере, знают о тебе. Ты тот, кто дружит с мертвыми. Благодаря тебе некоторые из нас обретают будущее. Благодаря тебе мы получаем возможность завершить те дела, которые нам не удалось завершить при жизни. Они считают тебе героем, Гарри, и очень беспокоятся о тебе. Без тебя они лишатся последней надежды. Ты понимаешь меня? Они... они умоляют тебя отказаться от данной тобой клятвы, от мысли о мести.

Гарри сжал губы.

— Ты имеешь в виду Шукшина? Я не могу. Это из-за него ты оказалась там, где ты сейчас, мама!

— Гарри, но здесь... здесь не так уж и плохо. И я больше не одинока, во всяком случае, сейчас. Он вздохнул и покачал головой.

— У тебя ничего не получится, мама. Ты так говоришь ради меня. И потому я люблю тебя еще больше, мне так тебя не хватает! Жизнь — это дар Божий, а Шукшин отнял ее у тебя. Послушай, я знаю, то, что я делаю, плохо, но никто не скажет, что это несправедливо. А потом все изменится. У меня есть определенные планы. Ты передала мне свой дар, и я воспользуюсь им в благих целях, после того как все закончится. Обещаю.

— Но сначала ты займешься Шукшиным?

— Я должен сделать это.

— Это твое окончательное решение?

— Да.

Она печально опустила голову, высвободилась из его объятий и отошла в сторону.

— Я передам им твой ответ, Гарри. Что ж, не буду больше спорить с тобой. Но ты должен знать вот о чем: ты получишь предостережения. Их будет два, и они будут не очень приятными. Одно ты получишь от них, здесь, во сне. Второе ждет тебя в реальном мире. Два предостережения, Гарри. И если ты не примешь их во внимание... Это останется на твоей совести.

Она стала медленно удаляться от него, двигаясь среди надгробных камней, и туман постепенно поглощал ее. Он хотел последовать за ней, но не смог, невидимые силы помешали ему сделать это — ноги словно приросли к камням дорожки, слились с ними.

— Предостережения? Какие предостережения?

— Иди по этой дорожке, — ответила она. — Там ты найдешь одно из них. А другое придет к тебе от человека, которому тебе следует поверить. Оба они укажут на то, что ждет тебя в будущем.

— Будущее неопределенно, мама! — крикнул он вслед уже по грудь скрытой туманом фигуре. — Никто не может ясно его предвидеть! Никто не может с уверенностью предсказать!

— Ты можешь считать, что это твое возможное будущее, — ответила она. — Твое и еще двоих людей. Того, кого ты любишь, и того, кто попросил тебя о помощи...

Гарри показалось, что он ослышался.

— Что? — изо всех сил напрягая голос, прокричал он. — О чем ты говоришь, мама?

Но ее фигуру, голос и мысли унес клубящийся во сне туман, и она растаяла в нем.

Гарри посмотрел туда, куда она ему указала.

Надгробия вокруг возвышались, словно гигантские кости домино, вершины которых исчезали во мгле. Они производили мрачное, зловещее впечатление, как и сама дорожка между ними, указанная матерью. Может быть, ему лучше ничего не знать о “предостережениях”? Может, ему не следует идти? Но идти ему и не пришлось — сон сам перенес его в нужное место.

Не в силах сопротивляться, Гарри медленно двигался среди огромных надгробий, влекомый неведомыми силами из его сна, которым, он знал, он не имел права противостоять. В конце прохода между могильными камнями он увидел пустое пространство, окутанное туманом. Здесь было холодно и одиноко. А за этим пустым пространством...

Он увидел стоявшие рядом и еще более зловещего вида, чем остальные, три надгробных камня. Гарри двигался в направлении к ним через пустое пространство. Когда он приблизился к тому месту, где они возвышались над землей, невидимые силы сна мягко остановили его и предоставили самому себе. Когда Гарри поднял глаза, туман, окутывавший надгробия, медленно рассеялся. И Гарри увидел высеченные на их поверхности грубыми, геометрической формы буквами “предостережения”, оставленные для него теми, с кем говорила его мать.

Надпись на первом камне гласила:

Бренда Коуэлл

Родилась в 1958 г.

Вскоре умрет в родах

Она любила и была очень любима

На втором камне было написано:

Сэр Кинан Гормли

Родился в 1915 г.

Вскоре умрет в муках

Выдающийся патриот

А на третьем он прочел:

Гарри Киф

Родился в 1957 г.

Мертвые будут оплакивать его.

— Нет! — в отчаянии закричал Гарри.

Он отпрянул от тускло поблескивавших камней, споткнулся, широко раскинул руки, чтобы не упасть...

...И ударился о маленький прикроватный столик. Он долго лежал так, не в силах избавиться от шока, испытанного во сне, пытаясь унять биение готового вырваться из груди сердца. И снова резко дернулся, когда раздался телефонный звонок.

Это был Кинан Гормли. Дрожа как в лихорадке, Гарри плюхнулся в кресло и поднес к уху трубку.

— А... это вы, — сказал он.

— А что, я для вас большое разочарование, Гарри? — спросил Гормли, однако без тени юмора в голосе.

— Нет, просто я спал, и вы разбудили меня.

— О, мне очень жаль. Но время идет, и я...

— Да! — под влиянием порыва произнес Гарри.

— Что? — Гормли, казалось, был удивлен. — Вы ответили “да”?

— Я хочу сказать, что присоединяюсь к вам. Во всяком случае, я приду к вам, и мы обо всем поговорим.

Как и обещал, Гарри все это время обдумывал предложение Гормли, но окончательное решение его заставил принять сон, который в действительности был чем-то гораздо большим, чем сон. Мать сказала ему, что появится человек, которому следует верить, который попросит его о помощи. Кому же им быть, как не Гормли? До сих пор шансы на то, что он присоединится к экстрасенсам Гормли, были пятьдесят на пятьдесят, он мог согласиться, а мог не согласиться. Но теперь, если у него появится хоть какая-то возможность изменить то, что Мэри Киф назвала его “возможным” будущим, и не только его, но и Бренды, и Гормли, то...

— Но это же великолепно, Гарри! — в голосе Гормли отчетливо слышалось возбуждение. — Когда вы придете? Вам необходимо встретиться с очень многими людьми. Нам необходимо столько показать вам, столько сделать!

— Не сейчас, — Гарри старался затормозить ход событий. — Я хочу сказать, что приду к вам в ближайшее время. Когда смогу...

— Когда сможете? — Гормли был явно разочарован.

— В ближайшее время, — вновь повторил Гарри. — Как только покончу... с делами.

— Хорошо, — голос Гормли несколько сник. — Пусть будет так. Только, пожалуйста, Гарри, не откладывайте это надолго, хорошо?

— Я не стану откладывать, — и Гарри повесил трубку. Не успел он сделать это, как телефон зазвонил снова, — Гарри не успел даже отойти. Он снова снял трубку.

— Гарри? — Это была Бренда. Голос ее был тихим и спокойным.

Не дав ей ничего сказать, Гарри заговорил сам:

— Бренда? Послушай, любимая... Я думаю... Я хочу сказать, что мне бы хотелось... я хочу сказать... о, дьявол! Давай поженимся!

— О, Гарри! — Она вздохнула, и в голосе ее Гарри почувствовал огромное облегчение. — Я так рада, что ты предложил мне это, прежде... прежде...

— Давай поженимся побыстрее, — прервал он ее, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения, потому что перед его глазами вновь возник увиденный во сне надгробный камень с именем Бренды на нем.

— Но именно поэтому я и звоню тебе, — сказала она. — Именно поэтому я так рада, что ты сказал мне это. Понимаешь, Гарри, нам и так, наверное, пришлось бы...

Для Гарри Кифа ее сообщение вовсе не было сюрпризом.