Харон Губва сидел в своём кабинете. Несмотря на то, что комната с металлическими стенами была большой и в ней стояли два широких стола, а вдоль трёх высоких стен тянулись стальные полки, помещение казалось загромождённым. Этот хаотический беспорядок был, по мнению Губвы, признаком роскоши. Он считал свою жизнь очень упорядоченной, действительно настолько упорядоченной, что некоторая неряшливость или небрежность были ему необходимы. Книги громоздились повсюду в кажущемся беспорядке, и между ними на полках зияли пустые пространства.

Те книги, что были на своих местах, однако, демонстрировали увлечение Губвы так называемыми «пограничными» науками, его всепоглощающий интерес к тем паранормальным способностям, возникающим в результате врождённых отклонений, которыми извращённый Губва был чрезмерно наделён, подогреваемый столь же извращённой «Наукой о человеке». Но помимо них были десятки томов, являющихся немыми свидетелями и других наклонностей их владельца. Кроме книг по парапсихологии (главным образом касающихся телепатии, но так же затрагивающих левитацию, предвидение, телекинез и с полудюжины других сверхспособностей) были многочисленные тома, посвященные политике и политическим доктринам, мировым религиям и мифологии, войне: её причинам и последствиям, поражающим факторами и выживанию, множество биографий полевых командиров, вождей, царей, императоров, тиранов. Там было, также, большое количество книг, повествующих о жестокости человека к своему ближнему и громоздкие трактаты о воздействиях на организм человека наркотических веществ, канцерогенов и различных ядов, кислот, химического оружия и радиации.

Рабочее место было завалено фантастическим набором наполовину собранных или разобранных инструментов и приборов, некоторые из которых — впоследствии предназначенные для мысле-лаборатории Губвы — являлись или должны были стать устройствами для измерения силы и напряжения, за исключением тех, которые измеряли массу, расстояние и время; и посреди общего беспорядка стояли различные устройства для гипноза или «промывания мозгов», начиная от вращающихся зеркал, огранённых кристаллов и обычных стробоскопов и заканчивая небольшим импульсным лазером. Четвёртая стена была увешана большими фотографиями в рамках, изображающими секс во всех его многочисленных фазах и аспектах, от простых ласк и грубой непристойности до разнообразных непотребных извращений, садизма и скотоложства.

Короче говоря, кабинет был ничем иным как убежищем, или даже логовом, колдуна двадцатого века, чья магия была не белее сажи.

Среди царившего там беспорядка единственным содержавшимся с безупречной аккуратностью был высокий шкаф, в котором Губва хранил записи о своём персонале. Из этого шкафа он взял досье, на обложке которого значилось: Эдвин Чарльз Джексон. Дело было теперь закрыто, досье отправится в расход, как и тот, на кого оно было собрано. Губва не чувствовал ни печали, ни сожаления, ни вины. Такие чувства были для дураков. Он ещё раз перелистал страницы, нахмурился и бросил досье в мусорную корзину.

Мусор, вот именно, всё и все, в конце концов, становятся мусором. Если не являются бессмертными, конечно. Губва не стал развивать эту мысль; он уже посвятил ей достаточно своего времени, а время всегда было насущным вопросом.

Более суток прошло с тех пор, как он мысленно прощупывал Вики Малер, и они были насыщенными. Во внутренней безопасности Замка были обнаружены слабые места, и Губве требовалось их укрепить. Изнасилование одного из его мысле-стражей было тем, чего не должно было произойти, и это его беспокоило; это показало недостатки методов, которые Губва использовал, чтобы добиться от своих солдат подчинения и держать их в повиновении.

Все они были с наркотической зависимостью в большей или меньшей степени, рабами обычных, а иногда не очень распространённых наркотиков, по различным каналам, хотя не все солдаты попадали к нему по этой причине. Но… их полная зависимости от него была его самым мощным союзником. Собаки не склонны кусать руку, которая их кормит.

Джексон, по-видимому, был собакой другой масти! По крайней мере, так думал Губва, пока не почитал его досье более внимательно. Тогда он заметил детали, на которые ранее не обратил внимания.

Во-первых, Джексон обладал частичной устойчивостью к гипнозу. Но всё-таки устойчивостью, а не иммунитетом. Есть люди, которых нельзя загипнотизировать (Губва наткнулся на нескольких в своё время), но Джексон не был одним из них. Его устойчивость, вероятно, возникла вследствие постоянной войны интересов между ним и его родителями, когда он был в подростковом возрасте, что сделало его не только любителем поспорить, но также очень волевым и целеустремлённым. Поэтому его разум сопротивлялся вмешательству извне или «командам», которые противоречили его характеру или естественным желаниям. Это присутствует во всех людях, но ещё сильнее было в Джексоне, дополнительным проявлением чего была «закрытость» его разума, она выражалась в том, что Губва испытывал некоторые трудности, при чтении его мыслей Будучи вынужденным так долго скрывать свои чувства и мысли от родителей, Джексон выработал способность к сопротивлению телепатическому зондированию.

Во-вторых, его метаболизм был неустойчивым, поэтому наркотик, который он принимал, действовал на него по-разному. Обычно Губва мог более точно рассчитывать дозировки, требуемые его солдатам — чтобы они не могли утратить работоспособность из-за своего пристрастия — но опять же, в случае Джексона были затруднения. В течение последних суток работающие вне Замка сотрудники обнаружили, по крайней мере, одного зарубежного поставщика, который признался, что снабжал Джексона наркотиками. А сколько их было ещё? Очевидно, Джексон «бодяжил», мешал выдаваемый Губвой наркотик с покупаемым лично и зачастую имеющим низкое качество. Это означало, попросту говоря, что он сделался частично независимым от власти Губвы, стал мошенником в его организации.

Он не только почти не подчинялся гипнотическим командам Губвы, но вполне мог понимать или истолковывать их в свою пользу. Особенно учитывая, что жил и воспитывался он в гетто. Например, Губва приказывал своим солдатам «не совершать никаких правонарушений за пределами Замка», «жить нормально» и так далее. Джексон никогда не считал, что приём наркотиков является правонарушением; это был образ жизни в тех кругах, где он вращался. И его представления о «нормальной жизни» вряд ли соответствовали общепринятым. Гетто — это не нормальное место, и оно подчиняется своим собственным законам. В связи с этим Джексона с тем же успехом можно было назвать образцовым представителем современного общества, как и самого Харона Губву.

И, наконец, следовало учесть тот простой факт, что Джексон был насильником. Это не было доказано, а Губва не считал целесообразным проводить расследование, но в 1979 году полицейские дважды подозревали его в нападениях на женщин. Завербовав Джексона, Губва просто отметил это как дополнительный дефект его психологии, как дополнительную потребность, которая, наряду с наркоманией, должна была, в конечном счёте, усилить зависимость Джексона. Но, к сожалению, это усилило и его непредсказуемость. Там, где секс был бесплатным и доступным, извращённые психологические потребности насильника не находили удовлетворения!

Это послужило горьким уроком, и Харону Губве некого было обвинять, кроме себя самого. Более того, он, возможно, виноват в случившемся не меньше, чем Джексон. С помощью простой уловки, предоставив своим солдатам больше знаний о назначении и природе мысле-стражи, он вполне мог бы избежать всего этого происшествия. В этот раз принцип действительной необходимости ознакомления, которому он, как правило, следовал, подвёл его. Дело в том, что в состоянии ментальной негативности, в котором мысле-стражники защищали его, они были крайне восприимчивы даже к малейшему физическому движению или напряжению. Их состояние можно было сравнить со сном без сновидений, умственной спячкой, когда их мозг способен лишь контролировать основные функции физиологических систем жизнеобеспечения. Им нужно было позволить просто спать в этом «выключенном» состоянии и получать наркотик из своих капельниц. Существа, насильственно выведенные из спячки, часто умирают, и то же самое относилось к мысле-стражникам Губвы.

К счастью, в его гареме нашлась женщина, чья наркотическая зависимость быстро приближалась к критической. Она теперь была бесполезной, разве что в качестве секс-суррогата, поскольку заниматься любовью была уже неспособна. Ну, её судьба была определена: она закончит служить Губве в качестве мысле-стража, а затем… шахты под Замком Губвы были глубокими и безразличными. Уже целых пятнадцать лет эти шахты несут свою молчаливую, без единого возражения, службу и будет продолжать нести, пока будут нужны…

Хозяин Замка вывел себя из задумчивости. Время шло впустую, и это раздражало его. Больше суток потрачено на это расследование, а его ждут важные дела, которые не могут больше ждать. Губва уже заварил кашу по всему миру; если её иногда не помешивать, особенное варево может потерять вкус.

Он покинул свой кабинет, прошёл через мысле-лабораторию, миновал разветвление центрального коридора Замка и направился в командный Центр в своих личных покоях. Хотя весь маршрут длиной был не более чем тридцать шагов от начала до конца, Губва, пока шёл, строил планы на будущее, перебирая те уже возделанные умы, в которые собирался ещё раз проникнуть, и семена, которые должен посеять в них.

Каддафи, например. Оказав небольшое давление, Губва может обратить внимание Ливии на юг, на Нигерию, Чад и Судан. Давление не должно быть слишком большим, чтобы не нарушить хрупкий баланс. Этот разум был достаточно взрывоопасным и без внешних воздействий; слишком глубокое зондирование может вывести всё из равновесия. Лучше держать положение на грани, чтобы горшок просто продолжал кипеть.

Затем были генералы Чан Тан Масунг и Ли-Пан Данг на китайско-советской границе. Там не помешал бы инцидент или два. А ещё, чтобы Франция предложила Аргентине новые ракеты воздух-море Excism III с безотказной помехоустойчивой системой. Это заставило бы Фолклендские острова и британское правительство призадуматься; конечно, Губва позаботится, чтобы новость о продаже «просочилась» по всему миру.

Также он не должен забывать ООП: с тех пор как Израиль почти год назад нанёс их войскам сокрушительный удар, они были слишком тихими. Стоит пару раз слегка надавить — внедряя убеждения — на сознания в настоящее время залёгших на дно лидеров организации, и молодой Али Зуфта может преуспеть, в одночасье получив известность и власть! Но там был и человек, разум которого следовало держать под наблюдением. Губва должен быть осторожным, чтобы не создать то, что может выйти из-под его контроля. Но в то же время с его стороны было бы упущением отказаться от небольшой телепатической агитации в определённых израильских правящих кругах…

Он добрался до Командного Центра и дал указание его не беспокоить, затем взял свой портативный терминал и уселся перед большим глобусом.

С чего бы начать?

Улыбнувшись, Губва набрал на клавиатуре: «ГЛОБУС» и «ВАШИНГТОН». И пока глобус вращался, постепенно останавливаясь, он устремил взгляд и мысли на север американской столицы. В своем воображении он сформировал образ Белого Дома, словно рассматривал издалека его внутренние покои. Человек, разум которого он искал, был в резиденции, он… дремал! Решил отдохнуть перед напряжённой вечерней работой. Что было к лучшему.

Губва начал зондирование…

Тот видел во сне зерно, пшеницу… бесконечные конвейерные ленты, нагруженные бесчисленными мешками с зерном… вёдра, бушели, тонны пшеницы… золотистое зерно для заполнения урчащих от голода желудков населения СССР…

…Мир и добрая воля… в стакане с коктейлем под названием «Холодная война» раскалывается и тает лёд…

…Лидеры стран улыбаются, пожимают друг другу руки через стол… их флаги рядом на стене позади них…

…Деньги для крестьян, бедняков… работа для всех… мир… процветание… голоса избирателей!

«НЕТ!» — Губва начал внедрять собственные мысли. — «НЕУЖЕЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ КОРМИТЬ ЭТИХ ЛЖИВЫХ УБЛЮДКОВ И СДЕЛАТЬ ИХ ДОСТАТОЧНО СИЛЬНЫМИ, ЧТОБЫ ВОЕВАТЬ С ТВОЕЙ СТРАНОЙ? НЕУЖЕЛИ ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БУДЕШЬ КЛАНЯТЬСЯ РАЗГРЕБАТЕЛЯМ ГРЯЗИ, ПОТАКАТЬ ТУНЕЯДЦАМ РАДИ НЕСКОЛЬКИХ ГОЛОСОВ? И В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ, КТО, НАХОДЯСЬ В ЗДРАВОМ УМЕ, БУДЕТ ГОЛОСОВАТЬ ЗА ТАКОГО СЛАБАКА?»

…Хаос!.. Мечта, которая становится кошмаром… картины, следующие одна за другой в бесконечной процессии… зерно портится… пустые советские корабли поворачивают обратно… исхудавшие лица русских… голодные дети… зерно опять кучами лежит в доках, гниёт, кишит крысами… хаос и ужас!

«НЕТ!» — Губва представил огромную железную руку, крушащую, ломающую стоящие без дела ленточные конвейеры, расшвыривающую горы гниющего зерна влево и вправо. Он представил российские заводы, рабочих, собирающих ракеты; показал, как останавливается производство, когда заканчиваются запасы продовольствия. Ракеты ржавеют в своих пусковых установках. Танковые войска замирает на равнинах Европы, их скелетоподобные экипажи бросили машины и бродят, протягивая руки, выпрашивая еду. — «ГОЛОДНЫЙ ВРАГ СТАНОВИТСЯ СЛАБЫМ!»

… Слабый враг… казаки, падающие с лошадей… монгольские орды, бросающие оружие, их руки слишком слабы, чтобы нести его…

«МОРИ УБЛЮДКОВ ГОЛОДОМ!»

И снова: «МОРИ ИХ ГОЛОДОМ!»

И опять: «МОРИ ИХ ГОЛОДОМ!»

… Рельефная карта мира, Россия и прочие советские республики, заполненные морем голодающих беженцев; ввалившиеся глаза, измождённые лица…

«И НАКОРМИ ИХ ТОЛЬКО ТОГДА, КОГДА ОНИ ПРИПОЛЗУТ К ТЕБЕ НА КОЛЕНЯХ!»

… Всемогущий Даритель, раздающий еду склонившейся перед ним молчаливой толпе… СССР, весь мир на коленях, прославляющий великую, могущественную, всемогущую Америку, скандирующий: «А-ме-ри-ка!»…

…Звёздно-полосатый флаг… Белый Дом…

… Удаляющийся теперь от мысленного взора Харона Губвы. Он открыл глаза, вздохнул, улыбнулся.

Хорошо! Очень хорошо!

Теперь на очереди Москва, где сейчас раннее утро. Что ж, это время ничем не хуже любого другого, чтобы увидеть то, что ему хотелось. Губва набрал «ГЛОБУС, МОСКВА» на своём портативном терминале, его разум искал Кремль, глаза сузились, пока подвешенная сфера поворачивалась, повинуясь его желанию…

Самолет, кружась, покидал небо, словно ленивый падающий осенний лист или огромная серебряная моль, подпаленная жаром свечи. С момента взрыва прошло секунд десять. Внутри, пол, наклоненный под сорок пять градусов и перегрузка, скрепили Гаррисона и Вики, расплющили друг о друга и о прогибающуюся стену, около их сидения и окна. Двигатели встали, их завывание сменилось негромким шипением рассекаемого воздуха. Давление в салоне так или иначе поддерживалось, но управление самолетом было нарушено полностью. Ситуация была безнадежна, вращение усиливалось, поскольку угол спуска становился все более отвесным.

Впереди, дверь в кабину пилотов распахнулась, провернувшись на петлях, и через мгновение стюардесса перевалилась через развевающееся шторы, буквально перетащила себя или, скорее, вскарабкалась по проходу небольшого салона. Кровь хлынула и ее носа. Глаза были широко раскрыты, раскрасневшееся лицо наполнено страхом.

— Падаем! — задыхаясь промолвила она очевидное.

Гаррисон приподнял и придвинул Вики назад в ее собственное место и спросил:

— Всё совсем плохо?

Прежде, чем она могла ответить, он прочитал ее мысли: «Всё очень плохо». Она была страшно испугана, разум наполнен хаосом и мыслями о неизбежной смерти. И все же ее обучение вернуло ее к реальности, четко командующее как по книге.

— Ваши ремни безопасности… — она задыхалась: — Спасательные жилеты…

Гаррисон устремил своё зондирование мимо стюардессы в кабину. Разум второго пилота молчал, должно быть он ударился головой и теперь был без сознания. Первый пилот боролся с управлением, зная, что всё бесполезно, но все еще отчаянно пытался хоть как-то управлять покалеченным самолетом. Испуганный человек, осознающий что он умрет, но очень храбрый.

Гаррисон прозондировал глубже:

«Бомбабомбавклочьябомбанасубилабомба», снова и снова. «Нетнадеждынетнадеждынетнетнетнадеждынет! Нетникакойнадежды!» И: «Нетбомбаникакойнадеждыбомбанетнадежды-нетнадежды!» И: «Tвоюматьвотдерьмо! Чтобтебя-дерьмогребаноедерьмо!»

Гаррисон сказал в голове пилота: «НАДЕЖДА ЕСТЬ», но сразу был отвергнут:

«Нетнетнетникакойнадеждынет!»

«ВЕРЬ!»

«Верить?» Это было, как будто мужчина внезапно понял, что это был не его собственный голос, тот, что он слышал в голове, а скорее чей-то чужой. Гаррисон ощутил что страх и даже ужас в нем затмился трепетом. Человек был католиком, очень религиозным, верующим.

«ВЕРЬ!» — он повторился. «ЛЕТИ С ЕЕ ПОМОЩЬЮ».

«Немогунемогунемогунемогу! Машинапокалеченапокалеченапокалечена!»

Гаррнисон знал, что он мог спасти себя. И он мог, вероятно, спасти и Вики. Телепортировать. Он мог переместить себя и её из самолета в любое место на суше, куда угодно. Но…

…Но как быть с этими людьми?

Знать бы, сколько силы он может собрать? Что, если он ошибется? К черту! Так или иначе, но он не мог просто взять и оставить их умирать. Но если они все должны были быть спасены, он нуждался в помощи пилота, нуждался в его вере.

«ТВОЁ ВРЕМЯ НЕ ПРИШЛО, СЫН МОЙ», сказал он пилоту.

«МойБогМилостивыйБожетысомной!» Руки пилота заработали на штурвале. Гаррисон поднялся с помощью своего разума. Левитация. Он зажмурился, плотно, сильно, захватил самолет, выравнивая его падение.

«Мой Бог!» Адреналин постепенно отпускал пилота. Его руки еще дрожали, но самолет, казалось, начал реагировать на управления! «Мой великий небесный милосердный… Бог!..»

«ИСПРАВЛЯЙ КУРС САМОЛЕТА,» сказал Гаррисон.

«Да, конечно, да! Да, да, да!»

Гаррисон не открывая глаз и не уменьшая мысленный контроль сказал стюардессе:

— Мы, кажется, выровнялись. Вы можете понадобиться пилоту, ну например сделать ему кофе.

Она прищурилась, глупо усмехнулась, истерично хихикнула и затем проронила:

— Кофе! — её внезапный смех был похож на кудахтанье. — Долбаный кофе! — она засмеялась. И снова: — Мать его… долбаный кофе!

Ужас почти парализовал её чувства. Слезы стояли в глазах, лицо было безумной белой маской, окрашенной кровью, продолжающей капать из её носа.

— Конечно, Кофе, — сказал Вики, встав и залепив стюардессе пощечину, почти сбившую ёё с ног.

Резкая пощечина вернула ёё к действительности. Она обхватила лицо, поскольку горячие слезы полились более свободно, прежде чем повернуться и броситься назад к кабине пилотов.

Вики застегнула ремень безопасности Гаррисона, почти упала на своё место и застегнула собственный. Она знала, что Гаррисон делал это — спасал все их жизни, знала и не смела делать что либо, вдруг оно могло бы помешать.

«ПОДНИМАЙСЯ ВЫШЕ. — Гаррисон скомандовал пилоту. — ВОЗВРАЩАЙСЯ К СВОЕЙ ОБЫЧНОЙ ВЫСОТЕ»

«Без энергии! Без двигателей! Не может быть!» — пилот плакал, слезы текли по его лицу. Он говорил с Богом!

«ВЕРЬ»

Самолет начал подниматься. С молчащими двигателями он поднимался выше, крылья рассекали воздух.

— Вики, — Гаррисон вздохнул сквозь зубы. — Помоги мне.

— Ричард, как?

— Нет, не касайся меня! — он отшатнулся, когда она наклонилась. — Просто… поднимай! Чтобы самолет летел, нужно удерживать его в воздухе. Повторяй снова и снова про себя эти слова: «Мы сделаем это, мы сделаем это, мы сделаем это.» Повторяй их и верь им.

Вики медленно и глубоко задышав, откинулась в кресле и закрыла глаза. Она сжала кулаки: «Мы сделаем это, мы сделаем это, мы сделаем это…»

Второй пилот начал приходить в себя. Гаррисон мысленно позвал его: «ПРОСЫПАЙСЯ НАМ НУЖНА ТВОЯ ПОМОЩЬ. МЫ ДОЛЖНЫ СПРАВИТЬСЯ. МЫ ДОЛЖНЫ СПРАВИТЬСЯ!»

Гаррисон оборвал телепатическую связь и застонал. Он чувствовал, что его разум не выдерживает. Он был недостаточно сильным. Он нуждался в помощи. В гораздо большей помощи. Ему показалось, что он начинает скользить, сползать, падать.

Это было так, словно он провалился в огромную яму в земле, в пропасть. Но в то время, как одна часть его разума неслась вниз, в непроницаемую темноту, две другие поднялись на поверхность, чтобы закончить то, что он начал. Его разум разделился. Личность Гаррисона отступила, но личности Шредера и Кениха пробудились, теперь они были свободны!

Тело Гаррисона осело в кресле, лицо было бледным как смерть, руки подёргивались. Его тело было теперь бесполезным, всего лишь оболочкой, домом для трёх разумов. Два из них теперь освободились, чтобы помочь самолету лететь, а сам Гаррисон…

* * *

…Он сражался в другой битве, управлял другой машиной. Это была Машина. Психомех. Только Психомех не летел, а падал навстречу своей гибели!

— Это ложь! — вопль Гаррисона заглушил завывания Сьюзи. — Ты лжец, Шредер, лжец!

Но Шредер исчез, а Машина продолжала падать.

Гаррисон, оскалив зубы, боролся изо всех сил — не на жизнь, а на смерть — с порывами холодного ветра из пропасти внизу, а позади него собака прижалась к его спине, её страх был не меньше, чем его собственный. И вдруг, откуда ни возьмись, словно холодный плащ, наброшенный на него чьей-то невидимой рукой, его окутало ледяное спокойствие, ясность ума и чувство, которое было сильнее страха. Желание узнать, кто это подстроил, чья рука довела его до такого конца.

Кто был там, внизу, в глубине и темноте, чей магнетический разум притягивал его, как гравитация притягивает метеорит, падающий с ночного неба? Да, кто-то это подстроил, он был в этом уверен! Это была работа какого-то его заклятого врага — должно быть, одного из тех врагов, виденных им в яме колдунов! Но кого из них? Гаррисон должен узнать. Его магия была слаба сейчас, но всё же не настолько слаба, чтобы он не чувствовал желания отомстить. Он должен хотя бы попытаться нанести ответный удар.

Гаррисон послал свой разум обратно, заставил вернуться в тот свой сон во сне. Он вновь увидел круг волшебников, снова разглядывал их, пока они бросали свои странные руны и творили свою тёмную магию. И лицо одного из них он сразу узнал: тёмное лицо алчного смуглого колдуна, чей безупречный наряд не мог скрыть зло, что таилось внутри.

Этот колдун тасовал карты и иногда вращал маленькое колесо рулетки, которое держал между скрещенными ногами, а его глаза горели ненавистью, пристально глядя на маленькую фигурку Гаррисона в хрустальном шаре.

И, само собой, Гаррисон в магическом кристалле ехал на крошечном Психомехе, причём человек, Машина и собака летели вниз навстречу своей гибели в тёмной пропасти. И теперь Гаррисон знал, кто этот колдун!

По-прежнему падая и зная, что падение скоро должно закончиться, Гаррисон прекратил бесполезные попытки левитации и направил свои силы в другое русло. Он обернул их вокруг себя, как человек, обматывающий себя тканью — или сворачивающий кнут. Затем потянулся к своему разуму в другом мире, в другом месте — в яме колдунов — и метнул свою энергию в одном последнем импульсе в лицо колдуна с картами и рулеткой…

Это было обычной частью бизнеса для Карло Висенти, и, как обычно, его бизнес был грязным. Действительно грязной игрой. Местом действия был его пентхаус в Найтсбридж, двое его парней исполняли роль статистов, а звездой шоу была сейчас одна из девушек-крупье Висенти, пойманная на том, что слишком часто делала обязательную ставку в покере слишком большой. Она заслужила урок, провинившись, подобно всем его работникам, по крайней мере, один раз за свою короткую трудовую жизнь, и Висенти просто собирался наказать её.

Теперь она сидела на стуле с прямой спинкой, Толстяк Фаселло удерживал её с одной стороны, а Тони Мурелли — с другой. Они разорвали её платье спереди и задрали вверх лифчик, так что её обычно великолепные груди оказались слегка придавлены чёрным материалом бюстгальтера и сделались похожими на два вымени. Висенти считал всех женщин коровами, которых следует доить до последней капли; и теперь, когда груди этой маленькой потаскушки болтались перед ним — припухшие и с кровоподтёками от грубого обращения его головорезов, которые по очереди развлеклись с ней на толстом ворсе ковра, для разминки — их вид только лишний раз подтвердил его убеждение.

— Мэри, — сказал Висенти почти ласково, размахивая тонкой сигарой в воздухе в экспансивной жестикуляции, после того как придвинул второй стул, сел верхом напротив неё и расслабленно перекинул руки через его спинку, — ты создала мне проблемы. Которые нужно обдумать. И это мне не нравится. Мне нравится, когда всё идёт гладко. Мне нравится, когда девочки делают, что им говорят. Мне нравится, когда шлюхи зарабатывают для меня деньги и получают свою долю. Но если они присваивают мою долю — или если даже не сообщают мне, какова их доля — это мне очень не нравится! — Его голос стал строгим. — И если кто-то сделал то, что мне не нравится…

Он протянул руку, крепко ухватил её бюстгальтер и сорвал его с неё. Эластичный материал оставил на её груди горизонтальные бороздки на два дюйма выше маленьких сосков, прямо над кружками больших, выпуклых ареол.

Напуганная до смерти, девушка тяжело дышала. Она была блондинка, молоденькая — не больше двадцати или двадцати одного года от роду. От паники и ужаса и капельки пота поблёскивали на её лице. Обычно она считалась бы хорошенькой, но сейчас её глаза были яркими и бегающими огоньками на бескровном лице загнанного зверя. Висенти подумал: почему это, когда они боятся, они всегда выглядят так безобразно?

Наконец она затараторила:

— Это было всего несколько маленьких уловок, мистер Висенти, честное слово! И в моё личное время…

Он разразился коротким, резким, лающим смехом, который был подхвачен довольным хрюканьем удерживающих её головорезов.

— Твоё личное время? Твоё время — это моё время, девочка. Разве тебе никто никогда об этом не говорил? И это моё время ты тратила впустую.

— Но я ничего не…

— Нет, ты сделала! — Он наклонился вперёд вместе со стулом. — А теперь слушай, и я расскажу тебе, что будет дальше. Ты, должно быть, слишком много работала и слегка запуталась, забыла о своей преданности. Так было дело? Что ж… видишь ли, я действительно добрый человек. Что я сделаю: я дам тебе пару недель отдыха. Отпуск. Никакой работы. Конечно, это также означает, что ты не будешь получать никаких денег, но ты можешь жить на то, что успела припрятать. И просто чтобы убедиться, что ты не будешь работать… — Он глубоко затянулся своей сигарой, стряхнул белую корку пепла с её светящегося кончика и приблизил его к её груди.

— Нет, мистер Висенти, нет! Пожалуйста, не надо метить меня! Пожалуйста! — Она вжалась в стул, а затем попыталась приподняться и отодвинуться. Фаселло и Мурелли крякнув напряглись, придавили её, жёстко удерживая неподвижно.

— Видишь ли, — снова сказал Висенти, почти доверительно, — мало кому из парней понравятся покрытые струпьями сиськи. Понимаешь, они будут задаваться вопросом, чем это вызвано. Они подумают: может, у неё нехорошая болезнь? — Он протянул свободную руку, ухватил её левый сосок, так, чтобы он торчал между его большим и указательным пальцами, и поднёс горячий кончик сигары ближе.

То, что произошло дальше, было слишком быстро и слишком фантастично для понимания Висенти, Фаселло или Мурелли. Девушка, которая была в полуобморочном состоянии, смертельно побледневшая и дрожащая, закрыла глаза от ужаса, поэтому ничего не увидела.

Висенти вдруг сжался и сгорбился, как будто кто-то взвалил тяжёлый невидимый груз на его плечи. Он с треском упал, ломая стул, и ударился о пол. Он не вскрикнул, ему просто не хватало воздуха; затем, когда его головорезы отпустили девушку и бросились помочь ему, его подняло в воздух, вырвав из их рук, и швырнуло в стену. К его счастью, стена была из мягкой древесноволокнистой плиты на тонких брусьях, скорее декоративная переборка, чем настоящая стена, с узкими полками для дорогих безделушек и всякой всячины. К счастью, потому что подалась под его весом, прогнулась, когда он пробил её. Затем…

…В течение нескольких секунд словно воющий ветер заполнил комнату. Шторы яростно развевались, журналы были разбросаны яростным напором воздуха, фотографии, висевшие на стенах, бешено раскачивались, окна и двери хлопали, а мелкие безделушки попадали с полок. Всё это длилось не дольше, чем три или четыре секунды. Затем ветер исчез, и вместо него пришла… тишина!

Висенти лежал, постанывая, почти без сознания, наполовину торчащий из стены и заваленный обломками. Его головорезы ползли к нему, вытаращив глаза, разинув рты, не в силах что-либо сделать.

Девушка, увидев свой шанс, сгребла обрывки платья на груди и выбежала из комнаты. Фаселло и Мурелли, возможно, слышали шаги, но и бровью не повели, чтобы её остановить.

— Босс? — прохрипел Мурелли, почти лишившийся дара речи от потрясения, стоя на коленях рядом со своим хозяином гангстером.

— Приведи мне… ох… доктора, — сказал ему Висенти. — А… потом… можешь наведаться к этим… ох… сукиным детям, братьям Блэк. Господи Иисусе, я хочу видеть… ох… этих ублюдков! Им заплатили, чтобы они… ох… убили этого парня, а не чтобы он убил меня!

— Парня? — Мурелли обернулся, растерянно глядя на изумлённого Фаселло и вопросительно пожал плечами. Очевидно, Висенти здорово ударился головой. Он явно не очень хорошо соображает. — Что за парень, босс?

Висенти кашлял и старался лежать неподвижно. Он не знал, в какой части тела ему больнее всего.

— Что за парень? — наконец, смог ответить он. — Ты, должно быть, шутишь! Вы что… ох… ослепли оба? Разве вы даже… ох… не заметили его?

— Кого, босс, о ком вы? — Фаселло встал на колени рядом с Мурелли и приблизил к хозяину свою жирную, испуганную свинячью физиономию. — Кого вы имеете в виду?

— Ох! Гаррисона, вот кого! Вы двое… ох… вы даже не видели его? Идиоты! Я не знаю… ох… как он попал сюда и чем он… ох… ударил меня. Но — о, Боже! Да приведёте вы наконец грёбаного доктора, или нет? — но это был… точно он.

И с этими словами он откинул голову назад, позволив боли скрутить его и стремительно унести далеко, на темно-красное облако бессознательного состояния.

* * *

Гаррисон метнул экстрасенсорный заряд и перед его мысленным взором колдуна ударило и вышвырнуло за пределы сатанинского круга. Нет времени, чтобы остановиться и насладиться сделанным. Нет времени ждать и не понятно, выжил колдун или нет. Есть время только на короткий взгляд в магический кристалл перед возвращением его разума к летящей в пропасть Машине. Один взгляд… но его хватила, чтобы увидеть все, что надо.

В кристалле падение игрушечной машинки было остановлено и крошечный, торжествующий Гаррисон, встав на багажник, победно ревел, потрясая кулаками и ударяя ими себя в грудь!

Гаррисон оттолкнул видение, возвратив свой разум к Настоящему, к Пропасти и Падению. И…

… И ветер больше не свистел рядом с его головой, Психомех больше не падал, Сюзи больше не выла от ужаса, но лизала его в ухо и встревоженно поскуливала. Машина остановилась в воздухе, удерживаемая там силами возвратившегося Гаррисона. И если бы он отступился от Машины, то тогда она, возможно, разбилась бы об усыпанное валунами дно пропасти.

Оно так близко!

Но он не отступился, он встал, выпрямился на широком багажнике Психомеха и победно заревел, потрясая кулаками и ударяя ими в грудь, совсем как крошечный Гаррисон в кристалле, а Сюзи сардонически залаяла, изо всех своих сил, пока пропасть не ответила своим эхом на их ликование.

Затем Гаррисон повел Машину вверх, к узкой расщелине, заполненной раскиданными по небу звездами, похожей на гигантскую пасть. Вверх и в сторону, и навстречу приключениям…