Дорога в Йорк была похожа на кадры из фильма ужасов. Повсюду, насколько хватало глаз, лежали тела, мертвые вперемежку с умирающими, которые жалобно стонали и махали руками, стараясь привлечь внимание приближающихся всадников. В воздухе уже чувствовался запах разложения, и хотя Николь была в ужасе от постоянного созерцания трупов, и ей хотелось как можно скорее выбраться из этого царства мертвых, слабая надежда на то, что Джоселин может быть где-то здесь, заставила ее попросить Карадока ехать медленнее, чтобы она могла рассмотреть лицо каждого погибшего воина. Но сколько они ни смотрели, ни тела Джоселина, ни принца Руперта, они не увидели. Проведя за этим занятием почти всю ночь, они, наконец, Бог знает в котором часу, подъехали к Западным воротам Йорка. Перед их взорами предстала еще более мрачная картина. Раненых солдат, сумевших добраться до стен города, туда не пускали. Вся дорога, ведущая к воротам, была заполнена умирающими людьми, которые плакали, стонали и молили о помощи.

– О, Господи! – воскликнула Николь, она уже не могла больше плакать, не могла никого жалеть, она хотела только одного – поскорее лечь в постель. – Мы не сможем войти в город.

– Хотел бы я повстречать человека, который сможет помешать мне сделать это, – ответил Карадок, и она увидела, что его осунувшееся лицо исказила яростная гримаса. – Именем принца Руперта, откройте! – прорычал он, изо всех сил колотя в сторожевую калитку короткой обожженной дубинкой, которая висела у него на поясе.

– Это вы, ваше величество? – послышался за воротами чей-то голос.

– Нет, я сопровождаю женщину, леди Аттвуд. Если с ней что-нибудь случится, вы поплатитесь за это жизнью. А теперь впустите нас!

С этими словами Карадок так яростно заколотил в калитку, что Николь удивилась, как эта деревянная дверь, державшаяся на нескольких железных болтах, вообще не отлетела. Послышался звук открываемого замка, и, заскрипев тяжелыми петлями, ворота открылись. Увидев это, раненые, находившиеся вблизи ворот, кинулись вперед, и Николь стала свидетелем еще одного примера человеческого безразличия и жестокости. Лошадь Карадока с бешеной скоростью влетела в ворота, стражники тут же начали их закрывать.

– Пустите раненых! – прокричала Николь стражникам, оглянувшись через плечо. – Они же тоже люди, такие же, как и вы! Ради всего святого, проявите хоть каплю сострадания!

Она так и не узнала, как отреагировали солдаты на ее слова, потому что в следующее мгновение Карадок завернул за угол, и ужасное зрелище исчезло из виду.

– Куда теперь? – спросила Николь, чувствуя себя такой уставшей, что с трудом могла говорить.

– В дом маркиза Ньюкасла. Если принц жив, он может находиться только там.

– А что будешь делать ты? – спросила Николь, внимательно всматриваясь в лицо слуги своего мужа.

– Как только вы окажетесь в безопасности за закрытыми дверями, я вернусь на поле боя.

– Но ты и так ужасно устал.

– Я не могу отдыхать, пока не найду лорда Джоселина. Я не могу допустить, чтобы над его телом издевались, а потом обчистили. А с первыми лучами солнца наши враги займутся именно этим.

– Неужели у них хватит варварства, чтобы обирать мертвых?

– Они, так же, как и мы, нуждаются в пище и деньгах, – бесстрастно ответил Карадок. – А вещи, взятые у мертвых, считаются честной добычей.

– Боже мой, – произнесла Николь, – неужели ни в одном из столетий не было настоящего благородства?

– Ни в одном, – с горечью откликнулся Карадок, и его плечи затряслись от истерического смеха.

Маркиз Ньюкасл, как они узнали, отыскав, наконец, его дом, тоже не вернулся из боя, и его никто не видел после того, как он присоединился к войску принца Руперта.

– Но все равно, это его гостья, – сообщил Карадок дворецкому.

– А принц, он вернулся? – в волнении спросила Николь.

– Нет, миледи. С тех пор, как закончилось сражение, никто не возвращался.

– И, может быть, уже никто не вернется, – грубо сказал Карадок. – В любом случае мне надо идти, – он повернулся к слуге. – Леди Аттвуд находится под покровительством самого принца Руперта, так что позаботьтесь о ней должным образом, вы меня поняли?

– Карадок, – Николь еле осмелилась произнести это, но она знала, что должна это сделать, – ты помнишь капитана Морельяна, который был командиром отряда в Хазли Корт?

– Да, а что с ним?

– Он вчера был в лагере «круглоголовых», его произвели в чин полковника, я видела его. Если его убили, и ты найдешь тело, похорони его, пожалуйста. Мы когда-то с ним очень дружили.

– Все когда-то очень дружили, – мрачно произнес Карадок и, выйдя за дверь, растворился в ночи.

Николь думала, что тут же уснет, но она была так измучена, что не могла сделать даже этого. Она долго лежала с открытыми глазами в доме маркиза, в комнате для гостей, разглядывая полог массивной старинной кровати и думая о том, что Джоселин убит, но никак не могла в это поверить. Потом, когда комната уже наполнилась солнечным светом, Николь уснула, желая лишь одного – больше никогда не просыпаться. Но она проснулась и услышала, как в окно барабанит дождь. Она поднялась с кровати и вспомнила, что ей нечего надеть, потому что юбку и кофту, которые были на ней, она отдала служанке, а та, наверное, сожгла их. Голова ее была совершенно пуста; она машинально побрела по дому и начала спускаться по лестнице, как была, в ночной рубашке, которую ей дал кто-то из прислуги.

В маленькой скромной гостиной она увидела сидящего в кресле человека, он был сгорблен и печален, из его ран сочилась кровь, и Николь не сразу смогла его узнать. Вдруг она увидела черные кудрявые волосы, и в ее сердце зародилась надежда.

– Джоселин?! – закричала она и, подбежав к креслу, упала перед ним на колени, заглядывая в лицо мужчины.

Он поднял голову и с удивлением посмотрел на нее. Она увидела смертельно бледное лицо со сверкавшими на нем черными глазами, но это не было лицо Джоселина, это было лицо принца Руперта.

– Господи! – воскликнула она, не зная, плакать ей или смеяться.

– Арабелла! – хрипло прошептал принц и разрыдался, закрыв лицо грязными руками, его тело сотрясали рыдания, он был жалок и несчастен, и Николь тоже расплакалась.

Он ничего не мог сказать, а только всхлипывал и стонал, по его телу то и дело пробегала судорога; он только время от времени поднимал лицо и, глядя на нее, качал головой, как бы силясь что-то произнести. Немного справившись с собой, Руперт опустился на пол рядом с ней, она обняла его и стала нежно качать из стороны в сторону, стараясь успокоить. Ей показалось, что они просидели так несколько часов. Наконец, принц пришел в себя. Он смахнул слезы, смешанные с кровью, глубоко вздохнул и жестом, полным достоинства, поправил порванную одежду.

– Это было ужасно, – тихо произнес он.

– Знаю, я была там, – так же тихо ответила Николь.

Он удивленно посмотрел на нее:

– Где?

– На поле боя, в тылу у «круглоголовых».

– И что же ты видела?

– Многое. Потом я потерялась среди трупов, и если бы не Карадок, я была бы там до сих пор, – она печально отвернулась, – Джоселин погиб, Карадок видел, как он упал.

– Слава Богу! – прошептал Руперт, сжимая кулаки так, что побелели костяшки пальцев. – Теперь никто не будет мешать нам! Ведь этот благородный человек, которому я так завидовал, мертв.

– Замолчи! – яростно крикнула Николь. – Замолчи немедленно! Я не могу даже думать об этом.

– Когда я уходил с поля боя, при свете луны я считал наши потери. Мы потеряли, по крайней мере, три тысячи, а может, и больше.

– Противник тоже понес большие потери.

– Знаю. Но те, кто спаслись, гнались за мной, они жаждали моей крови, грозились разрезать меня на куски и бросить их толпе. Мне пришлось несколько часов прятаться на гороховом поле, пока преследователи не успокоились. Они захватили знамя и разорвали его. Но что самое страшное, Арабелла, самое ужасное…

Она подняла глаза и увидела, как по лицу Руперта беззвучно текут слезы.

– Что?

– Они убили Боя и поймали Шейда, моего красавца Шейда, которого я назвал в память о тебе, дорогая. Они взяли его в плен, отрезали ему уши и зовут теперь Круглоголовый!

– Не может быть! – воскликнула Николь и поднесла руку к губам.

– Да, да. Они убили не только почти всех моих друзей и моих лучших солдат, они расправились даже с моими собаками! Боже мой, Арабелла, они чуть не убили меня этим!

Она снова обняла его, и они оба горько заплакали.

– Я не могу уйти отсюда без Джоселина. Я люблю его, Руперт, ты понимаешь? – в ужасе произнесла Николь.

– Я знаю. Как ты можешь думать, что я тебя не понимаю?

Николь нетерпеливо поднялась:

– Я должна вернуться и отыскать его. Мне нужно одеться и вернуться в Мур.

Руперт покачал головой:

– Там уже наши враги. Они раздевают трупы и хоронят своих. Всякий, кто окажется поблизости, рискует попасть в плен.

– Но там Карадок, он ищет своего хозяина.

– О, этот выберется невредимым откуда угодно. А что касается тебя, ты не можешь снова рисковать своей жизнью. Я запрещаю тебе.

– Мне никто никогда ничего не запрещал, – машинально ответила она.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – устало произнес принц, – но при сложившихся обстоятельствах, ты должна подчиниться, ибо это – военный приказ.

Они молча смотрели друг на друга, и вдруг Николь спросила:

– Когда ты в последний раз ел?

– Я завтракал перед сражением.

– И все?

– Да.

– Я распоряжусь насчет еды, или попросим маркиза? Он здесь?

– Маркиз ушел, – ответил Руперт, изобразив на лице подобие ухмылки, – они оба, он и лорд Эйсин, это жалкое ничтожество, не вступили в бой до самого полудня, я это точно знаю. Они оба не выполнили мои приказы, во всяком случае, мне так показалось. А теперь они направляются в Скарборо, где их ждет корабль, на котором они сбегут. Вот так закончилась история о «самом преданном мне человеке».

– А что слышно о Ферфаксе? – она вспомнила, как этот человек выбивал оружие из рук своих же воинов, рубивших на куски отряд «белых накидок».

– Он думает, что проиграл сражение, и отправился в Кавуд, он понес большие жертвы, даже потерял брата.

– Он пытался спасти «белые накидки».

– Мне говорили об этом. Но они все равно погибли все до единого, прямо там, где стояли. Когда все закончилось, их накидки стали красными, – с горькой иронией добавил он.

Николь встала.

– Мы больше не должны об этом говорить. Мы должны быть мужественными, как те, кто пережил последнюю войну, – сказала она.

– Какую войну?

Она грустно покачала головой:

– Это не имеет значения. Разреши мне накормить тебя.

Руперт поджал губы:

– Нет. Сначала я напьюсь, чтобы у меня хватило мужества вернуться обратно.

– Куда, на поле боя?

– Нет, к своим кавалеристам, которые остались живы. Северный полк Горинга прячется где-то поблизости. Я должен разыскать его и привести сюда.

– Чтобы продолжать борьбу?

– Конечно. Говорят, мое войско разбито, и так оно и есть, но им не удастся добраться до моего дяди, пока я не доберусь до каждого из них. Дай мне выпить, а потом распорядись насчет ванны. Я с ног до головы запачкан кровью и смертью, – перехватив тревожный взгляд Николь, он добавил: – Обещаю тебе обязательно поесть вечером.

«Теперь я знаю, – думала Николь, – что чувствовали вдовы во время второй мировой войны. Кровавая бойня продолжается, каждый день кто-то гибнет, и нужно думать о живых».

Позвонив в колокольчик и объяснив все слуге, она торопливо поднялась наверх и переоделась в то, что смогла отыскать для нее служанка: довольно линялое платье с пышной юбкой и приталенным лифом, украшенное, правда чистыми воротничком и манжетами. Потом она вернулась к принцу. Выполняя свое обещание, он накачивался бренди, на его щеках уже появился обычный румянец, лицо ожило, и на нем заиграла одна из его ленивых ухмылок. И все же Николь заметила, что глаза его блестят неестественно ярко, в их глубине притаилось отчаяние, так что малейшее расстройство может вернуть его в прежнее состояние депрессии.

В два часа дня, приняв ванну и переодевшись в какие-то вещи Ньюкасла, он отправился исполнять свой долг, пьяно дыхнув на Николь перегаром и пообещав вернуться до темноты. Николь осталась стоять, прислонившись к стене, стараясь осознать, что же произошло, и никак не веря в это и не позволяя внутренней тоске завладеть ее сердцем.

Через час вернулся Карадок, грязный как черт; сзади ковыляла его совершенно выдохшаяся лошадь. Глядя на него, Николь поняла, что больше не испытывает неприязни к слуге Джоселина. Она распорядилась, чтобы его накормили и дали выпить. Только после этого она осмелилась задать роковой вопрос, ответ на который без труда читался на его лице, ибо Карадок был просто в отчаянии.

– Ты нашел его? – решилась спросить она, наконец.

– Нет, его я не нашел. Он все еще лежит там. Но я принес вам вот это, – с этими словами он вынул из кармана кольцо с печаткой, принадлежавшее Джоселину, и осторожно положил его на ее протянутую ладонь.

Она в изумлении смотрела на него:

– Что ты хочешь этим сказать? Он умер или попал в плен? То, что ты не нашел его тела, дает ли это нам какую-нибудь надежду?

Слуга был мрачен:

– Боюсь, что нет, мадам. Лорд Джоселин никогда бы не расстался с кольцом, будь он жив. Вы помните случай с сэром Эдмундом Верни?

– Главный королевский знаменосец? – Николь побледнела. – После Эджгилла было найдено его кольцо, но его тела так и не нашли. Ты это имеешь в виду?

– Да.

Незаданный вопрос повис в воздухе.

– Ты хочешь сказать, что Джоселина разрубили на куски? – наконец произнесла Николь.

– Я его не нашел, – повторил Карадок хриплым голосом.

– Значит, он жив. Если, конечно, его не похоронил кто-то другой.

– «Круглоголовые» уже похоронили всех своих покойников. На поле остались только роялисты.

– Хватит, – отрезала Николь, – замолчи, Карадок. Если я услышу еще хоть одно слово о мертвых, я не смогу остаться с теми, кто еще жив. Ты понимаешь меня?

Он кивнул и поцеловал ей руку:

– Вы – хорошая женщина, леди Аттвуд. И сильная. Сначала я подумал, что вы просто глупая красивая кукла, но теперь я увидел огонь, горящий у вас внутри. Теперь я не удивляюсь тому, что мой хозяин так любил вас.

Только сейчас, выслушав добрые слова Карадока и осознав, что даже он говорит о своем хозяине в прошедшем времени, Николь не выдержала и разрыдалась. Она впервые плакала по мертвому мужу, только по нему, и ей не было дела до страданий принца Руперта, и ни одна жертва этой ужасной войны ее больше не интересовала.

– Вы должны отдохнуть, – превозмогая душевную боль, произнес Карадок, – пойдемте, миледи.

Несмотря на то, что он был сам до смерти измучен, он подхватил легкое тело Арабеллы и, позвав служанок, отнес ее наверх и уложил в постель, где вокруг нее тут же засуетились женщины, успокаивая ее. Они тут же напоили ее снотворным, и Николь быстро уснула, благо в этом она в тот момент нуждалась больше всего.

* * *

Николь снова была на поле боя, сейчас там было пусто и тихо, только птицы пели над головой. Трупов не было, но вокруг было множество могил, аккуратных и поросших молодой травкой, которая всегда быстро вырастает на болотистой почве. Еще там был Уильям Добсон, его темный силуэт четко выделялся на фоне светлого неба, он стоял у холста и был полностью поглощен своей работой. Николь окликнула его по имени, он сорвал шляпу и помахал ей в знак приветствия.

– Что вы рисуете? – прокричала она.

– Идите и посмотрите! – прокричал он в ответ.

Она побежала к нему через поле, чувствуя себя совсем как Кэти из романа Бронте «Грозовой перевал». «Глупо, конечно», – сказала себе Николь, ведь она всегда считала, что главная героиня этого романа не только ужасно раздражительная, но и безобразно толстая.

– Это портрет, – сказал художник, когда она подошла к нему.

– Чей?

– Меня просили держать это в тайне, но вы застали меня врасплох, – ответил Добсон.

Тут он отошел, чтобы ей было удобнее смотреть. Это был Джоселин, он смотрел на нее с холста как живой. Она внимательно вглядывалась в его блестящие черные кудри, сияющие золотистые глаза, нежные чувственные губы.

– Неужели он действительно умер? – тихо спросила она.

Но Добсон, казалось, не расслышал, он рассеянно проговорил:

– А?

Вглядевшись в портрет внимательней, Николь увидела: как и она, Джоселин изображен на портрете с цветами в руках. Это были ландыши.

– Эти цветы имеют какое-нибудь значение? – спросила она Добсона.

– О, да! Они означают «возродившееся счастье».

– Слава Богу, – ответила Николь. – Значит, мне не нужно оплакивать его.

Художник ничего не ответил, продолжая молча трудиться над портретом, а она отошла, продолжив поиски своего мужа. Он действительно оказался рядом, появившись, как будто ниоткуда; он обнял ее, и она почувствовала тепло его рук и сладкую нежность его губ. С облегчением вздохнув, Николь крепко прижалась к нему и, счастливая, заснула в объятиях человека, который, она не сомневалась в этом, ее искренне любит.

* * *

Она проснулась и не могла отличить сон от реальности, потому что увидела, что в ее огромной кровати с пологом действительно находится мужчина. Она скорее почувствовала его присутствие, тепло его тела, запах его волос и, протянув руку, дотронулась до него. Ей так хотелось верить, что это не сон. Она сняла с себя ночную рубашку, чтобы быть обнаженной рядом с ним, чтобы всем телом чувствовать исходящую от него любовь.

Когда забрезжил рассвет, она снова вдруг неожиданно проснулась и, все еще находясь в дурмане, попыталась отличить сон от реальности. Она поняла, что рядом с ней в постели лежит Руперт, как будто для него это было вполне естественно – оказаться здесь. В тишине спящего дома, при свете лучей восходящего солнца, она внимательно вглядывалась в лицо этого человека, человека, который был сама история, а теперь лежал рядом с ней в качестве удивительного любовника.

На фоне белоснежной наволочки черные волосы сплелись в причудливую паутину, длинные черные ресницы слегка подрагивали во сне. Лицо его было бледно, наверное, сейчас он видел во сне всех своих погибших друзей и собак и, приветствуя их, беззвучно шевелил губами. Он показался Николь по-детски взволнованным и гораздо моложе своих двадцати четырех лет, и она впервые осознала и поразилась тому, что в руках этого нетерпеливого и чувствительного мальчишки находится сейчас судьба английской короны. Ведь именно он старался изо всех сил и сделал все возможное, чтобы спасти своего дядю Карла I и защитить его наследственные права. Она поцеловала его в лоб, стараясь не разбудить. Сердце ее вдруг затрепетало от гордости: ведь в качестве объекта своей пылкой любовной страсти он выбрал именно ее.

* * *

За завтраком они были вдвоем, и глаза принца ни на секунду не отрывались от ее лица. Но этот завтра; не мог длиться вечно, и с нескрываемой горечью, Руперт произнес:

– Арабелла, сегодня я должен уехать из Йорка.

Но она уже ждала этого:

– Ты должен найти потерявшуюся кавалерию?

– Не только. Вчера я обнаружил, что здесь в городе и его окрестностях находятся около тысячи солдат из пехоты, которых этот негодяй Эйсин не соизволил взять с собой. Также мне сообщили, что из северной части Йоркшира мне навстречу движутся две тысячи кавалеристов под командованием сэра Уильяма Клаверинга. Так что у меня снова есть армия, правда, она совсем небольшая, но все-таки – армия!

На какое-то мгновение Николь опять подумала о нем, как о мальчишке, играющем в войну, но она тут же отбросила прочь эти мысли, потому что военное мастерство и отвага Руперта вовсе не были похожи на «мальчишеские».

– Значит, ты уезжаешь?

– Другого выбора у меня нет, – он наклонился над столом и взял ее за руку. – Прошлой ночью Карадок сказал мне, что Джоселин просил меня о твоей защите. Он сделал это, наверное, потому что знал, как я тебя люблю. И это действительно так, Арабелла. Если бы не эти смутные времена, я сказал бы тебе гораздо больше, но сейчас я должен оставить все это при себе. Знай лишь одно: я никогда ни на ком не женюсь, кроме тебя, и даже если я с кем-то пересплю, то буду думать только о тебе. Ты – добрая фея, вошедшая в мою жизнь и заполнившая все мое существо, и я от души благодарен за это Господу. Я очень хотел бы узнать тебя ближе, это относится и к сексу, но такова, видимо, моя судьба, мне опять приходится расстаться с тобой и страдать вдали от тебя, но это гораздо лучше, чем спокойно жить, не зная о твоем существовании.

Николь ничего не могла ответить, она была поражена услышанным.

– А теперь, – продолжал Руперт, – как человек, которому в руки отдана твоя судьба, я настаиваю на том, чтобы ты отправилась в поместье лорда Джоселина в Девоншир. Карадок доставит тебя туда и останется с тобой, чтобы оградить от любой опасности, я приказал ему это.

– Это военный приказ? – попыталась пошутить Николь, хотя ей было совсем не до смеха.

– Да. Я освободил его от военной службы, так что пока он будет с тобой.

– А что дальше?

– Мы подождем дальнейших событий. Но знай, что до нашей следующей встречи ты постоянно будешь в моем сердце, я буду воевать с твоим именем на устах, а ночью ты будешь приходить в мои сны.

– Да благословит тебя Бог, – прошептала Николь.

– Тебя тоже, Арабелла. У меня не будет ни минуты покоя, пока мы снова не увидимся.

С этими словами этот надменный юноша, баловень судьбы, безжалостный солдат фортуны вышел из комнаты, изо всех сил стараясь не оглянуться.

* * *

На следующий день Николь с Карадоком выехали из Йорка и начали свое длительное путешествие в Девоншир. Никто из них не знал, что граф Эссекс уже вплотную приблизился к Экзетеру и открыто угрожал взять в плен королеву Англии, так что Генриетта-Мария была вынуждена покинуть страну. Оставив Генриетту-Анну, которой было всего три недели от роду, она с большими предосторожностями (у нее все еще не прошла родильная горячка) покинула город и в сопровождении только одной служанки и доктора отправилась в Корнуолл. Большую часть пути им пришлось пройти пешком, и это было ужасное путешествие, но, в конце концов, они добрались до Фалмута, где Генриетта-Мария села на корабль и отбыла во Францию.

В ночь перед отплытием королева написала письмо королю:

«Прощай, мой любимый. Если я погибну, то знай, что ты потерял человека, который никогда не принадлежал душой и телом никому, кроме тебя. И всей своей любовью я заклинаю тебя никогда меня не забывать».

На следующее утро она села на корабль и покинула страну и человека, которого так любила и который полностью разделял ее чувства. Счастливая королевская пара – слишком редкая вещь в истории, а грядущие события были гораздо сильнее их любви, и супругам пришлось расстаться, чтобы никогда больше не встретиться.