К хижине подъехал Бен Ропер, который привел к нам в загон шесть сменных лошадей.

— Подумал, что они могут вам понадобиться, — пояснил он. — Как насчет кофе?

Фуэнтес оторвался от починки риаты, веревки, которой связывают цугом лошадей, и посмотрел на Бена.

— Нашлись еще коровы?

— Похоже, молодняк ушел отсюда, — ответил Бен.

Я рассказал ему о своей находке. Бен нахмурился, наливая кофе в кружку.

— Говоришь, на юго-восток? Это дикая страна. Страна кайова.

Потом осмотрел мою шляпу.

— Это не кайова, — пояснил он. — Индеец так просто не отстал бы. И они редко ходят в одиночку.

— Я видел следы подкованных лошадей.

— Значит, белый, — решил Бен, — который не хочет, чтобы его заметили.

— Бриндл объявился, — вмешался Тони.

— Оставь его в покое. Джо велел передать тебе это на тот случай, если Бриндл появится. Он не стоит загубленной лошади или искалеченной ноги.

— Мне хотелось бы заарканить его, — заявил я. — Будет что привязывать.

— Ты с ним не связывайся. Это все равно что заарканить гризли.

— Мы проделывали такое в Калифорнии, — улыбнулся Фуэнтес. — Впятером или вшестером. Затягивали на гризли два-три лассо, привязывали к дереву и натравливали на него быка. Только клочья летели.

— Не связывайся с Бриндлом. — Бен поднялся и посмотрел на меня. — Собираешься выследить угнанный молодняк?

— Когда будет время. У меня такое чувство, что его угнали недалеко, да и сам вор где-то поблизости.

— Бэлч?

Я пожал плечами.

— Мне известно лишь то, что с ним трудно поладить и что он, похоже, намеревается заграбастать все пастбища.

— Ну ладно, пора возвращаться. — Бен Ропер решительно поднялся. — Мы сгоняем скот, но в основном, как ты заметил, старых животных.

Он направился в сторону ранчо, а мы с Фуэнтесом вскарабкались в седла и оба прихватили с собой винчестеры — даже если индейцы кайова лишь изредка встречаются на пути, все равно на этот случай лучше иметь при себе оружие.

Мы ехали точно на юг, на широкую равнину с разбросанными по ней купами меските вперемежку с кошачьим когтем и опунциями, которые делали их непролазными. И там обнаружили несколько голов совершенно одичавшего скота.

— Их отогнали сюда, когда охотились за телятами, — заметил Тони.

Несколько раз мы натыкались на следы… следы молодых коров, а также лошадиных подков. Собрав с десяток голов, погнали скот в сторону ранчо, по дороге еще несколько животных присоединились к стаду по собственной воле. Я свернул к скалам посмотреть, не спрятался ли скот в проломах у подножия утеса, и неожиданно очутился внутри небольшой лощины, закрытой от ветра с трех сторон стенами утеса, а с четвертой частично загороженной зарослями меските. Это было живописное, уютное местечко, и, как обычно случается с подобными местечками, кто-то уже успел подумать об этом.

Там струился небольшой ручей, возле которого я увидел старое кострище. Когда я заметил его, то натянул поводья и остановил лошадь, не желая оставлять еще больше следов. С седла мне была видна поленница, оставленная кем-то под навесом, образованным скалой, где дрова не намочил бы дождь. Значит, тот, кто бывал здесь, намеревался вернуться,

— Чувствуй себя как дома, — усмехнулся Фуэнтес.

Мы двинулись дальше. Я выгнал из кустарника старого быка и парочку коров, на редкость хорошо откормленных. Когда уже начало темнеть, мы загнали скот в загон и подъехали к хижине.

Внутри горел свет, а возле хижины стояла привязанная лошадь под седлом.

Фуэнтес посмотрел на клеймо. Бэлч и Сэддлер. Мы спешились.

— Пойду посмотрю, что у нас за гости, — предупредил я, — а ты оставайся и позаботься о моем коне.

— Будь осторожен.

В комнате сидел Ингерман. Он уже разжег огонь и заварил свежий кофе. Его глаза смотрели на меня из-под светлых бровей, еще сильнее выгоревших на солнце. Старая серая шляпа была сдвинута на затылок, в руке он держал кружку.

— Однако ты припозднился, — заметил он. — Наверное, у тебя глаза стали кошачьими, чтобы видеть в потемках.

— У нас мало людей, — ответил я. — Всем приходится много работать.

Он отхлебнул глоток.

— Лучше налей-ка себе. Я приготовил хороший кофе.

Взяв с полки кружку, я наполнил ее. С мрачной иронией он наблюдал за мной.

— Майло Тэлон… — Ингерман покачал головой. — Понадобилось некоторое время, чтобы вычислить тебя.

Я попробовал кофе.

— Неплохой. Не хочешь поработать поваром? Мы не можем много платить, но компания — что надо.

— Ты прославился на Тропе, — глядя в кружку, продолжал бандит. — Там мне сказали, что ты очень ловок.

— Только когда это необходимо, — ответил я. — Я не ищу неприятностей.

— Однако ты приструнил некоторых парней, которые их искали. — Ингерман сделал еще глоток. — Ты уверен, что не хочешь работать на нас? — Он посмотрел на меня тяжелым, оценивающим взглядом. — Может, тебе не известно, что кое-кто из ребят уже подыскивает веревку для работников «Стремени».

— Давно ею не пользовались, — небрежно сказал я. — А что их не устраивает?

— Пропадают коровы… слишком много пропадает коров.

Появившийся в дверях Фуэнтес посмотрел сначала на Ингермана, потом на меня.

— Он приготовил хороший кофе, — сказал я. — Налей себе. Пропадает скот. — Я вернулся к разговору. — В основном молодняк.

Ингерман кивнул:

— Кто-то хочет разбогатеть через три-четыре года. Бэлч подозревает Розитера.

— Ошибается, — возразил я. — У нас тоже пропадает скот. По-моему, в этих местах не осталось животных моложе трех лет. Зачем ты приехал, Ингерман?

— Во-первых, потому, что не забыл тебя. Хочу, чтобы ты был с нами. — Он усмехнулся. — Я убил бы тебя, если бы должен был это сделать, но ты слишком ловок и, возможно, успел бы нашпиговать меня свинцом, а мне этого не хочется. Мы заплатим тебе больше, чем ты получаешь здесь, и дадим лучших коней. — Тыльной стороной ладони он вытер рот. — И ты окажешься с нужной стороны, когда придет время вешать.

— А как насчет Фуэнтеса?

— Роджер Бэлч не нанимает мексиканцев. Сам я никогда против них ничего не имел.

— Забудь это. Я работаю на «Стремя». Можешь передать Бэлчу, что ему следует переговорить со мной, прежде чем размахивать петлей. Если начнется пальба и вешанье, то мы первыми доберемся до Бэлча и Сэддлера, но нет никакой необходимости в пальбе. Тут что-то неладное происходит, но мы ни при чем, и я знаю, что этого не делаете и вы.

— Тогда кто?

Я пожал плечами:

— Кто-то еще.

Ингерман допил свой кофе.

— Ладно, тебя предупредили. — Потом добавил: — Будь осторожней. Джори Бентону не терпится содрать с тебя шкуру.

— Его нож слишком короток для такого дела, — отрезал я. — Если он еще раз скажет такое, посоветуй ему отправиться в Ларедо.

— В Ларедо? Ты там хоронишь своих покойников?

— Нет, туда я советую отправиться тем, кого мне не хочется хоронить. Чудесный город, ему бы там понравилось.

Когда Ингерман уехал, Фуэнтес положил нарезанный бекон на сковородку и спросил:

— И что ты думаешь, амиго?

— Я думаю, что кто-то крадет их коров, кто-то ворует наших коров и этот кто-то мечтает, чтобы мы поубивали друг друга. Я думаю, что кто-то желает завладеть обоими хозяйствами и всем пастбищем целиком. А между тем собирает стадо для собственного ранчо, чтобы, когда стрельба закончится, у него уже имелся скот.

На следующий день Фуэнтес уехал один, чтобы прочесать небольшую долину к северу от нас. Ветер стих, и я, приняв холодную ванну в бочке с водой, побрился и оделся, все время пребывая в состоянии задумчивости. И все потому, что постоянно возвращался то к обнаруженным следам, то к загадке, оставленной Лизой.

Кто она? Где живет и с кем? Я не влюбился в нее, но вопросы, возникавшие в связи с ней, терзали мой мозг. Возможно, я больше походил на Барнабаса, чем предполагал. Он был самым образованным в семье, но у нас с ним имелось много общего.

Воспоминание о брате привело меня к размышлению о том, кто я такой и куда меня несет. Барнабас, казалось, про себя все знал наперед. Он отправился за образованием в Европу, какое-то время жил у наших родственников во Франции. Мне же вполне хватало дикой страны и безлюдных троп, но я не переставал задаваться вопросом: достаточно ли мне этого?

Чтобы стать хорошим ковбоем, от человека требовалось черт знает сколько всего. Это также требовало самого человека, а я родился слишком неугомонным, чтобы останавливаться на чем-то одном. Я не был таким хорошим ковбоем, как Фуэнтес или Бен Ропер. Они инстинктивно знали то, чему мне никогда не научиться. И только недюжинная сила, выносливость и умение разбираться в животных говорили в мою пользу. А самое главное — желание добраться до здешних мест и работать.

Возможно, все случилось из-за того, что там, в Колорадо, нам принадлежали Пустоши… и хозяйство с клеймом «МТ» имело больше скота, воды и лучшей травы, чем любое другое хозяйство.

Мой дом стоял в удивительном краю, который мне нравился. Но две недели пути отделяли меня от родной земли, и поэтому я мыслил теперь по-другому.

Розитер знал, кто я такой, знала и Лиза, кем бы она ни была, но я не хотел, чтобы об этом проведал кто-нибудь еще. Генри Розитер не станет распространяться на мой счет, и я почему-то думал, что Лиза — тоже.

Просто на всякий случай — а вдруг повезет — я оседлал сивого, привязал его к жердям загона и, взяв винтовку, поднялся на самый высокий холм в округе.

Человек может изъездить местность вдоль и поперек и ничего не распознать по-настоящему, пока не взберется на возвышенность и не получит наглядную картину всего, что на ней расположено. Всегда найдутся какие-нибудь участки, которые ловко вводят его в заблуждение о своем расположении по отношению к другим. Я обратил на это внимание еще в юности, в Пустошах. Помню, как удивился, когда впервые увидел точную карту нашего ранчо.

Но сейчас я высматривал скот. Если бы мне удалось обнаружить хоть несколько голов, то не пришлось бы столько ездить. Ведь я уже прочесал слишком много пустых участков, чтобы только удостовериться, что там никого нет. Кроме того, мне надо было кое-что обдумать.

Больше всего меня беспокоил Генри Розитер — слепой или нет, раньше он крал скот и вполне мог заниматься этим и сейчас с чьей-либо помощью. За ним шла Лиза. Никто на танцах и благотворительном ужине, похоже, понятия не имел, кто она такая, а в западных землях незнакомцы не очень долго остаются незнакомцами.

Неожиданно я заметил легкое движение и увидел, как из пролома выбрался здоровенный бык, а за ним последовало несколько коров. Я наблюдал за ними, пока их не стало шестеро. Здоровенный бык шествовал во главе. Животные находились от меня в доброй полумиле. Остановившись, чтобы принюхаться, они двинулись в лощину, в которой я побывал несколько дней назад. Она заросла травой, но там не было воды.

Вернувшись к загону, я взобрался в седло. Погода менялась. Воздух замер, а весь горизонт затянуло черными грозовыми тучами. Будет дождь? Мало вероятно. Слишком часто в западной части Техаса я наблюдал, как собираются облака и просто висят на месте, иногда даже сверкает молния, но на землю при этом не упадет и капли дождя.

Выбравшись из долины, я двинулся прямо через холм к кустам, возле которых видел скот. Не составляло особого труда перегнать этих животных. Гони их в нужном направлении — и все. Ну, пара строптивых бычков попробуют оторваться, но в основном все стадо пойдет куда следует. Однако попадаются и такие твари, которых не заманить в стадо даже моченым яблоком. И не имеет значения, в каком направлении вы пытаетесь их гнать, — они все равно считают, что это не тот путь, которым бы им хотелось идти. Если повезет, то обнаруженное мною стадо окажется первой разновидности.

Чем ближе я подъезжал, тем сильнее мною овладевало беспокойство по поводу того большого быка, который возглавлял стадо. Даже с такого расстояния он выглядел очень большим… просто огромным.

Бриндл? Вполне возможно… а если так, то мне не хотелось бы связываться с ним. Когда второпях собирают скот, нет никакой необходимости из-за одного зловредного быка калечить коня или человека. Он не стоит того, чтобы о нем беспокоились, и, несомненно, именно поэтому Старый Бриндл так долго оставался на воле… слишком он строптив и коварен, чтобы с ним справиться.

Нет, мне не хотелось с ним связываться.

Поэтому я сбавил ход, въезжая в заросший деревьями пролом, куда, как заметил, направлялись животные, и сразу же обнаружил нескольких. Потом попридержал коня, изучая местность. Здоровенного быка не было видно. Раз мне почудилось, будто я различил в кустах цветное пятно, однако освещенный солнцем ствол дерева, если смотреть на него сквозь кустарник, тоже может показаться быком. Животные меня заметили, но ничуть не обеспокоились. Наконец я направил коня под углом к ним, намереваясь отогнать к горловине пролома, а оттуда — на раскинувшуюся за ним равнину.

Старая, наполовину белая корова бросилась от меня, но сивый знал, что ему делать. Он понимал, что я задумал, и мы погнали корову к пролому. Потом наехали еще на одну, потом на другую… и они пошли друг за другом, как им и полагалось. Коровы добрались почти до самой горловины пролома, когда одна из них неожиданно рванула влево, другая — вправо, и все семь голов, которых мы собрали, разбежались в разные стороны — куда угодно, только не на равнину, как того хотелось мне.

Мой сивый погнался за первой коровой, и нам удалось повернуть ее обратно к пролому. Потихоньку мы снова принялись собирать животных, но они не выказывали ни малейшего желания идти в пролом. Черт с ними, здесь есть еще один ниже по течению ручья, к тому же был шанс вывести коров на равнину незаметно для них самих, поэтому я принялся сгонять их вниз по ручью — так оказалось даже проще.

Все вместе мы прошли ярдов двести, когда что-то испугало старую черно-белую корову и она рванула в кусты, а остальные кинулись за ней. Но мне удалось снова собрать их, мой сивый измотался окончательно, да и мое терпение иссякло, однако я все же опять погнал коров на равнину.

В одном месте русло ручья сужалось между валунами примерно до пяти ярдов. Вокруг среди кустов лежало множество поваленных деревьев, частично обгоревших при давнем пожаре. Вдоль берега росли большие хлопковые деревья, один орех-пекан и множество ивняка вперемежку с кошачьим когтем и «держи-хватай». Забравшись в кустарник по самую грудь, я случайно глянул вправо и увидел Старого Бриндла.

Он стоял среди зарослей, слегка наклонив голову и уставившись прямо на меня. Поговаривали, что он весил около восемнадцати сотен фунтов, но тот, кто так говорил, давно его не видел. Он стал гораздо больше и, находясь в густых зарослях, походил на слона, огромного и такого сердитого, какого вам вряд ли доводилось видеть.

Не знаю, что на меня нашло, но я сказал:

— Привет, дружище!

И сразу же бычья голова дернулась вверх, как от укола. Блеснув белками глаз, он продолжал разглядывать меня.

Если Бриндл бросится на меня посреди этого завала, у меня останется не больше шансов, чем у курицы, попавшей в руки бродягам, которые решили устроить пикник. Но он не стал нападать, а просто стоял и смотрел. Я повернул голову, чтобы определить, где мои коровы, и во второй раз за эти дни моя жизнь оказалась на волоске. Блеснула вспышка, и я почувствовал резкий толчок, прогрохотал выстрел, и эхо многократно повторило его.

Я упал на землю, успев при падении машинально выдернуть ногу из стремени. Упал и повернулся, а потом ослепляющая боль пронзила мой череп. На мгновение я подумал, что на меня набросился бык. Некоторое время я слышал удаляющийся топот копыт моего коня, затем сознание покинуло меня.

Когда снова открыл глаза, то. решил, что, скорее всего, мой разум помутился. Падали редкие капли дождя, и кто-то пыхтел рядом. Послышалось фырканье, словно пыхтевший учуял кровь; уголком глаза я увидел в нескольких дюймах от себя наполовину белое копыто и угрожающе огромный рог.

Прямо надо мной стоял Старый Бриндл. Он ткнулся носом в мой бок — думаю, из любопытства, — но капли дождя продолжали падать, и, издав низкое недовольное мычание, он отошел в сторону. Я слышал его шаги, слышал, как он остановился — возможно, чтобы оглянуться, — и наконец пошел дальше. Лишь тогда я выпустил воздух из легких.

Меня подстрелили.

Стрелявший залег среди валунов не более чем в сотне ярдов от меня.

Но сколько времени прошло после выстрела — несколько минут, полчаса, час?

Я лежал совершенно неподвижно и пытался представить, сколько времени потребовалось дождевым облакам, чтобы добраться от горизонта до меня, но в моем черепе слишком сильно стучало от боли, а во рту пересохло.

Он все еще мог находиться здесь — и ждать, чтобы проверить, жив ли я. Скорее всего, он не подобрался ближе из-за Бриндла. Должно быть, он видел, как бык отошел, но оставалась вероятность, что он неподалеку. И если я поднимусь и начну шевелиться, то получу пулю. А если нет, то Старый Бриндл может напасть на меня, а в нынешнем состоянии я черта с два справлюсь с ним. К тому же я даже не знал, насколько серьезно ранен.

Дождь пошел сильнее. Я лежал на земле, то уплывая в небытие, то возвращаясь к жизни. Когда снова открыл глаза, то почувствовал, что промок насквозь, а меня вовсю поливает ливень.

Сделав невероятное усилие, я заставил себя оторваться от земли. Голову разрывала боль, бок саднило, но я приподнялся достаточно высоко, чтобы осмотреться вокруг, и не увидел ничего, кроме раскисшей земли, бурного потока воды в недавно еще пересыхавшем русле ручья, мокрых деревьев, с листьев которых капала вода.

Под большим хлопковым деревом дождь доставал не так сильно. Я заполз под него, сел, прислонившись к стволу, и опять осмотрелся.

Неподалеку лежало рухнувшее хлопковое дерево, и под ним валялся огромный кусок коры, отвалившийся от той части ствола, которая была обращена к земле. Другая половина, шести-семи футов длиной, лежала на той части ствола, которая обращена к небу.

Моя шляпа потерялась, кажется, где-то недалеко от русла ручья. Я дотронулся пальцами до мокрых волос. На скальпе прощупывалось что-то вроде пореза, но, по-моему, не от пули. Скорее всего, падая с коня, я ударился обо что-то головой и получил сотрясение мозга.

Единственная рана, которую я смог обнаружить, находилась на бедре, чуть ниже ремня. Когда пуля попала в меня, конь крутанулся на месте, и я упал, ударившись головой. Несомненно, я потерял много крови, потому что на моих штанах расплылось темное пятно. Часто мышечные раны кровоточат сильнее, чем более серьезные ранения.

Мучительно хотелось пить, а те несколько капель, которые мне удалось поймать открытым ртом, не принесли никакого облегчения. Однако до ручья было слишком далеко, а я мечтал лишь об одном — расслабиться и не шевелиться.

Кто-то второй раз попытался убить меня. Джори Бентон? Почему-то я сомневался на его счет. За мной и теперь охотится тот, кто стрелял в меня в первый раз. Он следовал за мной по пятам, чтобы убить.

И он мог вернуться.

Этот человек явно любил делать все как надо. Несомненно, он стрелял из засады, из какого-то укрытия. Он доказал, что способен попасть туда, куда стреляет. И все же в обоих случаях мне повезло, причем безо всяких усилий с моей стороны. Но сколько раз мне будет сопутствовать удача?

Дождь лил не переставая. Где-то южнее громыхал гром. Время от времени сверкала молния. Слышался шум воды — по старому руслу несся настоящий поток.

Я потянулся к револьверу. Он оказался на месте. Я вспомнил, что в нем недостает двух патронов.

Конь мой пропал.

До нашей хижины было мили полторы. По моим предположениям, здоровенный бык, возглавлявший стадо, находился где-то в полумиле от меня. Однако я не мог двигаться и не горел желанием подставляться охотившемуся за мной стрелку на открытом пространстве. А он мог быть все еще где-то поблизости.

И я подполз к упавшему хлопковому дереву, взял два длинных куска коры и, улегшись на один, накрылся другим. Так и лежал, пока не заснул.

Кора предохраняла меня от земли и прикрывала сверху — прямо как в дупле. Правда, последней моей мыслью перед тем, как впасть в забытье, было то, что это убежище здорово смахивает на гроб.

Когда такое пришло мне в голову, я чуть было не расшвырял куски коры, но оказался слишком ослабшим и слишком усталым для этого, а моя голова слишком сильно болела.

Если бы враг обнаружил меня, совершенно беспомощного, сейчас, ему бы оставалось только подойти и нашпиговать меня свинцом.