Мы находились в самом центре дикой и безлюдной страны. Где-то далеко от нас к востоку вплоть до Остина и Сан-Антонио простирались освоенные земли, а к западу только совсем недавно появилось несколько ранчо, хозяева которых рискнули обосноваться в долине Панхэндл. Холмы, с которых мы вели наблюдение, считались охотничьими угодьями, тут пролегали военные тропы кайова и команчей, совершавших свои набеги на мексиканские территории.

На эту землю претендовали апачи, но, как мне казалось, больше прав на нее имело племя липанов, однако я не знаток этого района Техаса. Большую часть своих сведений я почерпнул из разговоров у костра… Два года назад, к югу отсюда, перебили армейский патруль, а какой-то торговец, попытавшийся пройти по новому маршруту, пролегавшему через перевал Лошадиная Голова, подвергся нападению, потерял двух людей и все свое добро.

Один ковбой, покинувший ранчо в Панхэндле, надумал обосноваться самостоятельно. Работал не покладая рук и выдержал всего лишь одну весну, сражаясь против дождя со снегом, пыльных бурь и запоздалого мороза. Жара сгубила его урожай, а индейцы угнали скот. Когда же он в отчаянье попытался бежать, они добрались и до него самого.

Его хижина стояла где-то к востоку от нас. Все слышали о ней, но никто точно не знал, где она. Ходили также слухи об огромных пещерах, но их еще предстояло открыть.

Хотя нас разбирало любопытство, ни я, ни Фуэнтес не испытывали особого желания подобраться к костру поближе. Если там расположились кайова, команчи или липаны, то у нас появился отличный шанс расстаться со своими скальпами. Во всяком случае, мы могли спуститься туда завтра — если, конечно, они уберутся оттуда — и представить себе по оставшимся от лагеря приметам всю картину, как если бы наблюдали за ними с близкого расстояния.

Какой-нибудь неопытный юнец, наверное, попытался бы подползти к лагерю. И если бы он оказался достаточно умен, чтобы перехитрить индейцев, то подобрался бы к ним довольно близко и вернулся обратно… но мог и не вернуться.

Я никогда не считал проявлением большого ума подвергать себя риску без необходимости, и Фуэнтес придерживался такого же мнения. Мы уже вышли из ребяческого возраста, когда задираются или совершают поступки только для того, чтобы показать, какие мы большие и смелые.

Это все для тех, у кого еще молоко на губах не обсохло. Мы шли на риск только по особой необходимости и вступали в драку, когда курки уже были взведены, но никогда не искали неприятностей на свою голову.

Понаблюдав за костром, мы вернулись к себе и завернулись в одеяла, предоставив лошадям караулить нас.

Какое-то время мы лежали молча, потом я заговорил:

— Знаешь, Тони, тут что-то не так.

— Si? — Его сонный голос прозвучал удивленно. — Неужто кто-то ворует коров, а?

— Возможно… Пока нам известно, что коров угнали и что эти коровы из разных стад. Но с другой стороны, не хватает только молодняка. Кто-то мог попытаться украсть старых коров. Но молодняк? Он по большей части слишком мал, чтобы его можно было продать с прибылью. Значит, тот, кто угнал молодняк, намерен попридержать его до поры до времени… Ну и конечно, молодняк не клеймен.

Фуэнтес никак не отреагировал — возможно, он заснул, но я еще некоторое время не смыкал глаз, размышляя над последними событиями. Если похитители искали только молодняк, то почему они угнали и старых животных?

На рассвете мы вылезли из одеял и подогрели кофе на костре из бизоньего помета. Съев немного вяленого мяса с сухарями, вскочили в седла и покинули свою стоянку.

Проехав кружным путем, спустились в низину, где сверху заметили скот.

Тут на твердой иссушенной земле росло совсем мало деревьев. Сначала мы не увидели скот, но потом наткнулись на разрозненные группы, в основном с клеймом «Стремени». Изредка попадались и со «Шпорой». Мы погнали их в сторону дома… Некоторые животные, знавшие, где их дом, двинулись сами, однако большинство нам пришлось сгонять.

Мы не торопясь исследовали окрестности, делая вид, что разыскиваем отбившихся от стада коров, но неуклонно приближаясь к тому месту, где ночью горел костер. От восхода солнца прошло немногим более двух часов, когда мы добрались до лагеря.

Он оказался покинут. Тоненькая струйка дыма поднималась над углями, а само кострище заботливо обложили, чтобы огонь не распространялся вокруг. В лагере побывало два человека на двух вьючных лошадях. У одного на прикладе винтовки имелась выемка, чтобы оно плотнее прилегало к плечу. Несколько лет назад я видел такие винтовки у некоторых крутых парней. Меня они не заинтересовали, но их легко было распознать по следу, остававшемуся от приклада всякий раз, когда его опускали на землю.

Фуэнтес это тоже заметил.

— Когда мы их встретим, то сразу же опознаем, — сухо сказал он. — Вряд ли в округе найдется еще одно такое.

Два человека; они стояли здесь лагерем по меньшей мере дня два, а может, и больше. Некоторые признаки указывали на то, что тут и раньше разбивали лагерь — место использовалось несколько раз. Рядом мы заметили большого старого пятнистого бугая с белой мордой, весившего не меньше восемнадцати сотен фунтов. С ним паслось еще несколько животных, а среди них — почти белая корова с длинными рогами и рыжими подпалинами на одной ляжке.

Фуэнтес принялся обходить их сзади, когда у меня мелькнула мысль.

— Тони, давай-ка оставим их.

— Что?

— Давай оставим их и посмотрим, что будет дальше. Ты всегда узнаешь этого пятнистого быка и белую корову, так что давай оставим их в покое и посмотрим, куда они нас приведут.

Он кивнул:

— Bueno, по-моему, это неплохая идея.

На самом деле мы помнили каждое животное, которое нам попадалось в тот день. У человека, имеющего дело со скотом, хорошо развита на него память, как и на стадо, с которым он ходит.

Когда мы отправились в обратный путь, у нас имелось более двадцати голов. Как всегда, для этого пришлось попотеть, но нам помогло то, что животные направлялись в сторону своего родного пастбища. Это коровы всегда чувствуют, даже если им приходится пастись неизвестно где — как сейчас.

Езда верхом предоставляет человеку возможность для размышлений и наблюдений. У всадника, проезжающего по диким местам, глаза всегда заняты, если, конечно, он хочет остаться в живых, а у ковбоя умение следить сразу за всем — профессиональная черта. Он учится распознавать опасность еще до того, как приблизится к ней вплотную, его глаза немедленно отмечают увязшее животное или взбесившегося быка.

Хороший конь всегда учует опасного быка, тогда как человек и не разглядит его еще за кустарником, и он же отыщет скот, если ковбой не в состоянии найти его.

Мы разъезжали по жаре и пыли; над нами, жужжа, нависали оводы. На обратном пути прихватили двух бычков-трехлеток. Завидев наше стадо, они сами присоединились к нему, а мы с Фуэнтесом, зная, что они могут испугаться, держались от них подальше.

Уже почти добравшись до нашей хижины, мы заметили всадника.

— Ага! — ухмыльнулся Фуэнтес. — Теперь-то ты познакомишься с ней.

— С ней?

Он жестом указал на всадника:

— Вот она, дочь майора. Осторожней, сеньор. Девица иногда воображает, что сама майор.

Она приблизилась к нам верхом на самом великолепном сером коне, какого только можно повстречать, восседая боком на чем-то, чего я раньше никогда не видел, что при ближайшем рассмотрении оказалось черным дамским лакированным седлом. На ней было нечто вроде костюма для верховой езды в красивую черно-белую клетку и черная шляпа, черные сверкающие сапоги и белая блузка.

Она бросила на меня мимолетный взгляд, который, как мне показалось, не упустил ничего, и обратилась к Фуэнтесу.

— Как дела, Тони? — Потом посмотрела на скот. — Есть с клеймом «Т-Т»?

— Нет, сеньорита, только со «Стременем» и со «Шпорой».

— Вы не против, если я посмотрю?

— Конечно, нет, сеньорита.

— Только не беспокойте тех двух пятнистых трехлеток, — предостерег я. — Они раздражены.

Девушка обожгла меня взглядом, способным косить траву не хуже косы во время сенокоса.

— Я и раньше видела скот.

Она объехала стадо, рассматривая животных, большинство из них не обращали на нее внимания. Потом приблизилась к тем самым бычкам. Стоило им заметить сверкание солнца на ее лакированном седле, они тут же бросились прочь; нам с Тони пришлось поноситься и попотеть, чтобы удержать наше стадо.

Я подъехал к ней.

— Мэм, передайте вашему папе, чтобы он вытирал молоко с ваших губ перед тем, как выпустить на травку, хорошо:

Ее лицо побелело, и она замахнулась на меня арапником — очень элегантным, с рукояткой из плетеного конского волоса, выкрашенного в зеленый и красный цвет. Но когда она направила его мне в лицо, я выбросил руку вперед, перехватил арапник и вырвал у нее.

Да, еще тот темперамент! Потеряв хлыст, она не успокоилась и схватилась за винчестер, висевшее в чехле, а я прижал своего коня к ее, положив руку на приклад, чтобы не дать ей вытащить оружие.

— Ну-ну, успокойтесь, — невозмутимо произнес я. — Не станете же вы стрелять в человека из-за ерунды.

— Кто, черт побери, сказал, что не стану?

— Передайте также вашему папе, чтобы он проследил за вашим языком, — поучал я как наставник. — Леди не подобает употреблять такие выражения.

Она дергала своего коня, пытаясь освободиться от меня, но маленький гнедой, на котором я сидел, знал свое дело и по-прежнему прижимался к ее серому. Несколько минут мы топтали пыль, двигаясь боком, пока она не убедилась, что все усилия бесполезны.

Может, она уже слегка остыла, когда окликнула моего напарника, сидевшего в седле и наблюдавшего за нами.

— Фуэнтес, идите сюда и избавьте меня от этого человека.

Подъехав не спеша, Тони вежливо произнес:

— Я не хочу, чтобы вы стреляли в него, сеньорита. Он мой товарищ.

— Должен вам заметить, — пошел я на попятную, —что, несмотря на ваш дьявольский темперамент, вы чертовски милы.

Ее глаза чуть-чуть сузились.

— Майор вздернет вас за это, — заявила она громко, но уже не так гневно, — если только его ребята не доберутся до вас раньше.

— Почему бы вам самой не постоять за себя? — спросил я. — Вы уже большая девочка. Зачем же вам звать на помощь папу или здоровых ребят с ранчо?

— Перестаньте называть его моим папой! — воскликнула она со злостью. — Он — майор!

— О, прошу прощения! Я и не предполагал, что он все еще на действительной службе.

— Он не на службе!

— Но тогда он не майор, не так ли? Отставной майор, верно?

Она не нашлась, что ответить, и, защищаясь, выкрикнула:

— Он майор! И был майором… во время гражданской войны!

— Что ж, может, и так. Я знал некоторых, там, на севере. Был у нас один, который служил клерком в гостинице, где я останавливался, а с другим полковником я гонял коров в Вайоминге. Оба отличные парни.

Все это я произнес безразличным тоном и с бесстрастным лицом. Неожиданно она заявила:

— Вы мне не нравитесь!

— Совершенно справедливо, мэм, — вежливо ответил я, — я уже об этом догадался. Когда девушка кидается на меня с хлыстом… тут у меня появляется ощущение, что я ей больше чем безразличен. Увы, подобным образом не начинают настоящего романа.

— Романа? — презрительно воскликнула она. — С вами?

— О нет, мадам! Умоляю вас! Не говорите о романе со мной! Я всего лишь бродячий ковбой. И думать не смею о подобных отношениях с дочерью майора! — Я помолчал. —Успокойтесь, в любом случае я не начинаю ухаживать за девушкой с первой же встречи. Может быть — со второй. Ну и конечно, это зависит от девушки. А за вами, — я склонил голову набок, — пожалуй, с третьей… или нет, с четвертой. Да, точно, с четвертой.

Резко развернув коня, она уставилась на меня.

— Вы… вы! Вы невыносимы! Ну погодите! Вы у меня допроситесь!

И, пришпорив бедное животное, она ускакала.

Фуэнтес сдвинул сомбреро на затылок и принял озабоченный вид.

— По-моему, ты нажил себе неприятностей, амиго. Девчонка… кажется, тебя невзлюбила.

— По-моему, тоже, — усмехнулся я. — Давай-ка займемся скотом.

Те два бычка-трехлетки убежали, и никто из нас не собирался гоняться за ними, чтобы вернуть в стадо. Они были напуганы, и нам бы здорово повезло, если бы позволили приблизиться к себе.

Не спеша мы ехали позади стада. Несколько раз мне казалось, что в кустарнике кто-то движется, будто молодые животные следовали за стадом, но вскоре мы вышли на открытую равнину, а они так и не появились.

Значит, вот какова дочь майора! Та, которую Роджер Бэлч пытается поставить в свое стойло… или, по крайней мере, так говорят. Ну и пусть забирает.

Однако она красива. Даже когда пришла в бешенство, осталась красивой — очень красивой. Я усмехнулся — вот сумасшедшая.

Загнав скот в загон, мы улеглись спать.

— Эти бычки, — предположил я, — может, они образумятся за ночь и вернутся?

Фуэнтес пожал плечами, а потом заметил:

— Завтра пятница.

— Как обычно, раз в неделю, — напомнил я.

— По субботам здесь — как это у вас называется, ну, вечеринка в школе.

— Благотворительный вечер? — скептически спросил я.

— Si… У меня не выходят из головы эти животные — им необходимо быть со своим стадом. Они устанут и могут забрести… куда-нибудь. Их надо пригнать обратно.

— Ладно, — задумчиво согласился я, — я тоже считаю, что им лучше быть со своими сородичами. Ну и конечно, не грех устроить себе небольшую передышку и посмотреть, как тут проводят приемы.

— Bueno, — с серьезным видом кивнул Фуэнтес. — Тебе доставит удовольствие полюбоваться на дюжину — а то даже и две дюжины — голов самых красивых девушек Техаса.

— Да уж, чертовски приятное зрелище для любого мужчины, — согласился я. — Ты бывал здесь на таких благотворительных вечерах?

— И не раз… почти всегда, когда они проводятся.

— И кто же из них срывает самые большие ставки?

Он пожал плечами:

— Энн Тимберли… дочь майора.

— А кто следующая?

— Наверное, дочь Дейка Вильсона… или Хина Бенн.

— Хина Бенн? Это девушка?

Фуэнтес поцеловал кончики пальцев.

— О, какая девушка!

— Она дружит с Энн Тимберли?

— Дружит? Ну что вы, сеньор! Дочь майора терпеть ее не может! Ни капельки! Хина, она уж очень… очень… — И он жестом изобразил неправдоподобно роскошные формы.

— Ну вот, — заключил я, — теперь я знаю, за чье угощение мне торговаться.

Фуэнтес лишь посмотрел на меня и покачал головой.

— Ты глупец, просто величайший глупец, но я думаю, что хорошо развлекусь на этой вечеринке. — Он помолчал. —Хина Бенн просто красавица. И к тому же нравится Курту Флойду.

— Если она так хороша, как ты описываешь, то должна привлекать многих мужчин.

Он терпеливо улыбнулся по поводу моего невежества.

— Нет, раз она девушка Курта.

Мы разбили лагерь с подветренной стороны невысокого холма, неподалеку от нашего загона в надежде, что пропавшие бычки вернутся ночью, что вполне вероятно… если мы не окажемся слишком близко от стада.

— Флойд mucho grande, amigo. Как вы это называете? Здоровенный парень. И очень сильный. Он не дерется на дуэли с оружием в руках, как подобает джентльмену, а пускает в ход кулаки. А мы, техасцы, не любим драться врукопашную. Называем это собачьей дракой, понятно?

— А разве ты техасец? Я считал, что ты из Калифорнии.

Он пожал плечами.

— Когда я в Техасе, то я — техасец. По ту сторону границы я — мексиканец. Такая у меня политика, понимаешь?

— Ладно, в этом есть свой смысл. А что, Флойд и в самом деле кого-то побил?

— Был тут один, Однопалый Том, потом еще Джордис Симпсон… здорово дрался. И еще Балки Грин… но тому, кажется, хватило двух ударов.

— Ты представишь меня Хине?

— Ну конечно. Потом отойду в сторону и стану наблюдать. О, меня ждет грустное зрелище… ведь ты еще так молод! Смотреть, как калечат такого славного парня… Да видно, так уж суждено.

— Если бы ты был настоящим другом, — сказал я, — то предложил бы подраться с ним, пока я не убежал вместе с девушкой.

— Ну конечно. Я тебе настоящий друг. Но только до тех пор, пока не представлю тебя Хине Бенн… Потом я стану наблюдателем, амиго, просто зрителем — если хочешь, даже заинтересованным, но все же только зрителем. Любому, кто осмелится ухаживать за Хиной Бенн в присутствии Курта Флойда, остается только посочувствовать.

— Тогда, значит, утром, — подвел я итог дискуссии, — мы отгоним коров на ранчо. Потом помоемся, почистим уши, отряхнем пыль с наших сапог и присоединимся к толпе паломников в… Да, где происходит благотворительный прием?

Фуэнтес усмехнулся:

— В школе Рок-Спринг. А школа Рок-Спринг находится на землях Бэлча и Сэддлера, а Курт Флойд — кузнец Бэлча и Сэддлера. И запомни, амиго. Ты не дождешься благосклонности от дочери майора. И она не переваривает Хину Бенн.

— Теперь я запомнил. Но ты об этом уже говорил. Даже забавно, как же только я мог позабыть?