Красное небо наверху. Розовый песок внизу. Борден-Чантри ехал по тропе, пролегающей между ними. По тропе, на которой человек может погибнуть.

Кожа седла — как кожа его лица. И он пел песню Бренана — Бренана Болота, ирландского разбойника, ездившего грабить в стране, очень далеко от той земли, на которой жил Чантри.

Времени на розыски следа он тратить не стал. На восток даже и не взглянул, ибо Лэнг знал, как связаться с Буном Сильвой. А такой человек должен удариться в бегство на запад. К изломанным берегам Симаррона, в сторону Меса-де-Майя, Сьерра-Гранде — Великой горы, и к уголку, прозванному Роберз-Руст — Разбойничье гнездо. Или даже к городку Мэдисон, куда собирались бродяги, поставленные вне закона, чтобы пьянствовать и веселиться.

Дикая, пустынная страна, глубоко прорезанная речными ущельями — каньонами, с торчащими ребрами красных скальных стен и бородавками осыпающихся останцов, в черных шапочках лавы давно отгоревших вулканов. Среди красных вертикалей и крошащихся лавовых глыб встречается зелень сосны и можжевельника, кое-где вода — достаточно, в избытке даже, вот только надо знать где.

Аппалуза Чантри, вороно-чалый с россыпью белых точек на бедрах, любил ходить по таким местам и настораживал уши на каждом гребне, на каждом повороте.

В траве звенели цикады, воздух был неподвижен и горяч. Высоко над землей стервятник описывал ленивые круги в закатном небе, спокойный в своем знании, что, где ездят, там будут и умирать, удовлетворенно ожидающий этих смертей. Стервятник был выше всех земных сует, спор и ссора, свист пули и стон стрелы, ухающие копыта и внезапное падение его не касались, как не касались перехватывающая горло жажда и обжигающий, как пламя, жар. Его дело — наклонять темнеющее крыло туда, где небо развешивает облака, заслоняясь от солнца, и ждать неизбежного результата.

Борден Чантри в этих безлюдных краях чувствовал себя как дома. Ему нравилось покачиваться на лошади, чувствовать ее меж своих коленей, нравилось, как щекочет щеку сползающая капля пота. Нравилось щуриться на солнце, слушать покряхтывание седельной кожи, а ночью — пение волков, поднявших носы к луне.

Он выбирал для своего пути понижения и не спешил. Хорош аппалуза на охотничьей тропе: окраска сливается с местностью, и пересеченная дорога и работа, требующая напряжения, ему только в удовольствие.

Он ехал тропинками, оставленными бизонами, тропинками, которыми временами пользовались дикие лошади. Найти след Лэнга Адамса и идти по нему он не пытался. По той простой причине, что следы людей в западном краю сходятся в определенные маршруты, продиктованные их нуждами. Вода, еда, общество себе подобных — эти вещи заставляют цепочки следов стекаться вместе.

Лэнг Адамс — человек не западный, но на него охотятся. А преследуемый человек — все равно, что преследуемый волк или другое какое животное, он будет настороже. И не только это.

Он будет готов убить преследователя, искать случай. А На тех, кого он убил, Лэнг Адамс не тратил зря свинец. Он делал дело точно и без неряшливости. А также без малейшего сострадания к жертвам. Никогда, насколько было известно Бордену Чантри, Лэнг Адамс не выстрелил мимо Цели.

Где-то впереди, где-то не слишком далеко, Лэнг будет ждать. Возможно, он рассчитывает, что Бун Сильва выполнил задание, но возможно, строит еще какие-то планы. Так же как Чантри знал кое-что о Лэнговой породе людей, Лэнг знал о нем самом — столько же или больше. У Лэнга было основание скрывать свою натуру от других, Чантри же вел себя открыто, ничего не прятал.

Резкий поворот к югу. Поперек долины Каррисо-Крик — Осокового ручья — и вдоль нее назад, на восток, с полмили до выступающих скал и низкого кустарника, среди которого Чантри поднялся из вымытой ручьем впадины. Осмотрев окрестности, он двинулся дальше и натолкнулся на старую индейскую дорогу. Проторена основательно, но давно не используется. Он проехал направо, потом налево, но следов никаких не обнаружил.

Южнее — ехать день или два — лежит старый путь на Санта-Фе… Точного расстояния Чантри не знал, только что он в той стороне. Давно заброшен, теперь это всего лишь лабиринт колесных следов, глубокими бороздами изрезавших почву. Шесть тысяч фургонов и шестьдесят тысяч мулов проходили по нему ежегодно, и достаточно людей, чтобы населить средних размеров городок. Он постоянно обещал себе как-нибудь съездить на юг поглядеть на него, но так и не поехал. Всегда отыскивалась какая-то работа.

Несколько раз он проезжал вправо и влево проверить, нет ли следов, но их не нашел. Зато обнаружил каменный дом, что его удивило.

Дом пустовал уже долгое время. Чантри проверил, исправен ли ворот над колодцем, достал воды. Вытащив наверх несколько ведер, дал пить лошади, потом вытянул еще ведро и напился сам.

Поднял щеколду и открыл дверь. Здесь когда-то жили лесные крысы, но и они переселились в другое местечко. Набрав сухого дерева из гнезда, он развел в камине огонь, вскипятил кофе и поджарил бекон. Съел часть собранного Бесс обеда, вышел наружу и постелил себе под звездами.

Когда занялся рассвет, он уже два часа находился в седле. Углубился далеко в запутанные каньоны Меса-де-Майя, и день только наполовину склонился к вечеру, а он уже поил коня в речке Симаррон у западной оконечности Черной Месы.

Он переправился через реку и выбирался из воды на той стороне, когда заметил отпечатки копыт.

Узнал их сразу. Адамсов большой вороной. Следам не больше часу от роду.

Чантри сразу повернул и поскакал на восток. Ехать было недалеко: до старой тропы, идущей вверх по ручью, от которого остались отдельные бочажки; по ней он пробрался в нагромождение скал и оврагов дальше. Присматривался, ища следы, но ничего не увидел и решил, что Лэнг отправился вверх по Симаррону. Надежный маршрут.

Роберз-Руст находился к востоку, на западе лежал Мэдисон, кстати, Лэнг не погрешил бы против себя самого, если бы поехал туда. Вламываться в «Гнездо» Борден Чантри намерения не имел. Ему был нужен только один бандит, и ни к чему было пытаться пулями проложить дорогу сквозь шайку, околачивавшуюся у Коу.

Он спускался в каньоны, жался к месам, следов так и не встречал, и видел Симаррон лишь иногда. Когда стемнело, он находился в двадцати пяти или тридцати милях к востоку от Мэдисона — по самой своей старательной оценке.

Выбрав местечко с подветренной стороны наклонившегося можжевельника, он сложил костерок из сухих палочек. Дыма пошло мало, да и тот, что был, рассеялся в кроне можжевельника. Он съел еще сандвич, приготовленный Бесс, потом упаковался и проехал больше мили, пока не нашел, что хотел. Привязав аппалузу там, где росла трава, он поднялся на уступ чуть выше и заснул.

При аресте он не прочь был обойтись без стрельбы. Не находил удовольствия в том, чтобы убить кого-то, а уж тем более недавнего друга.

Как же это организовать? У него не было никаких идей.

Солнце садилось, завершая следующий день, освещая Чантри, въезжающего в Мэдисон с юга. Он оторвался от Симаррона и набрел на дорогу немного севернее гордой вершины, известной как Сьерра-Гранде.

Вдоль улицы редко стояли с полдюжины домов, не больше, и еще сколько-то домов и лачуг теснились вместе или торчали на отшибе — как кому показалось удобно. На виду три загона, черной лошади ни в одном нет. Вот это строение похоже на конюшню. А это — на салун, и перед ним у коновязи стоит с десяток лошадей.

Солнце закатилось, но на макушке горы Эмери-Пик, названной в часть Мэдисона Эмери, как и город, все еще горело алое сияние.

Вне сомнения, некоторые из лошадей принадлежат бандитам из «Гнезда», и среди этих он себе друзей не найдет. И вообще не найдет их в этом городе, если не считать Дивоя, о котором слава ходила неплохая. Но он и не мучается желанием заставить кого-то из местных помогать закону. Свою работу Он исполнит сам и помощи просить не будет.

Сколько народу умерло. Лэнг и его хотел уморить.

Чантри сошел с лошади и с минуту стоял в темноте рядом со зданием, размышляя, что делать дальше. У него не было охоты получить пулю, едва переступив порог салуна. Но, голодного и усталого, его донимало нетерпение.

Он совсем было собрался шагнуть на тротуар — деревянные подмостки, как и везде, — когда из салуна вышел человек, подошел к краю веранды и потянулся. Потом Чантри заметил темный силуэт около лошади в серых сумерках. Вытянутые над головой руки опустились очень медленно.

— Зря всполошился, — сообщил ему маршал. — Я за тобой не охочусь.

— Ты меня утешил. — Голос звучал насмешливо. — Я сейчас хлебнул лишнего, и моя стрельба может оказаться не на высоте.

— Где тут можно поставить лошадь и добыть пожрать?

— Пожрать можно внутри. Лошадь придется отвести туда вон, в конюшню, разве что захочешь попытать счастья с городским корралем. Могу добавить, что городской корраль — первое место, куда бегут, если позарез нужна лошадь. И обычно не капризничают, возьмут чью угодно.

Чантри издал смешок.

— Я свою ценю, — сказал. — Дальнюю дороженьку проделали вместе.

— Поставь в конюшню. Пятьдесят центов и стоит того. Тех лошадей никто не трогает, здешние наездники знают, что иначе их присутствие быстренько тут всем надоест.

Казалось, он силится разглядеть Чантри в темноте.

— Я тебя знаю? — спросил он неожиданно.

— Вряд ли. Я об этом месте слышал, но сам тут никогда не бывал.

— Как и большинство из нас. Закон сюда и не суется, так что можно развлекаться спокойно. Выпивка хороша. Это если ты поддаешь. Я-то нет, но один тут угощал, я и тяпнул парочку стаканчиков. Не часто тут найдешь кого с деньгами.

— А — крупный мужчина, приятно выглядит, недавно приехал?

— Похоже, я такого знаю. Говорит, как ручей журчит, и таскает винтовку, не один шестизарядник. Я как глянул, сразу подумал, неприятностей ждет. Это ты — неприятность?

— Возможно, хотя я все надеюсь, уладим по-хорошему. — Чантри переждал секунду. — Не хотелось бы говорить, зная твои деликатные чувства, только я как раз представляю закон.

— Не туда тебя занесло. На твоем месте я бы взял старину Апа меж колен да показал, как умею поднимать пыль.

— А знаешь, совет-то хорош. Прямо тянет ему последовать. Ты мог бы только рассказать народу одну вещь: то, что я тут никого не ищу и ни на кого не смотрю даже. Мне одного надо, и все. И тут не в законе, собственно говоря, дело. Он затеял в меня пострелять. Как-то я волноваться начинаю, когда в меня то и дело палят. А из засады, так и вообще. Я решил: единственный способ уберечь нервы, это как-нибудь его обложить со всех сторон и убрать подальше. Еще я бы добавил, что тот человек, который у меня на примете, — он убил Сэкетта, и Тайрел прямо сейчас сидит у меня там, в городе, ждет, пока я его привезу. А не привезу, он с компанией сродственников как раз прикатит сюда проверить, хорошо ли здешние дома горят. Еще наверняка заинтересуется, сколько вас тут будет драться, чтобы уберечь их от пожара.

— Мы народ не из пугливых, мистер. Нету тут таких. Но надо сказать, воевать теперь очень уж сильно никому не хочется. Еще Логан Сэкетт заглядывал не так давно, и мне почему-то показалось, люди охотно с ним расстаются. Крутой нрав у парня, боюсь я. А кого тебе, ты сказал, надо? Не на вороном ехал? Здоровенный такой.

— Приметы сходятся. Я его знал под именем Лэнг Адамс, но не его это имя на самом-то деле. Там на Востоке — он восточный вор, кстати, не западный, — так вот, там его знали как Форда Мейсона.

— Ну вот, не хватало. Такое пошло, я против. У нас без того нищебродов достаточно, не надо нам восточной шпаны, чтобы последний кусок хлеба с маслом отбивала. Он там внутри сейчас сидит. Не в салуне самом, а в комнате за баром, ест там один. Сидит он лицом ко входу, винтовка на столе, а шестизарядник в кобуре у него.

— Отлично. — Чантри сделал паузу. — Вот что, друг, пойду отведу лошадь в конюшню. Ты иди в салун и закажи мне ужин, а когда будет готово, скажи, чтобы прямо несли в ту заднюю комнату и ставили перед ним на стол. Кто с ним будет ужинать, говорить ему не надо, я сразу подойду.

Устроив лошадь в стойле с достаточным количеством сена, чтобы обеспечить ей досуг, Борден Чантри снял ремешок с револьвера, а винчестер взял в левую руку.

Он толкнул дверь салуна и вошел, и все глаза обратились к нему. Из-за бара как раз выходил человек в белом фартуке с куском мяса, бобами и хлебом на тарелке. Он направился к открытой двери задней комнаты, вошел и поставил тарелку на стол.

— Какого черта? — Это был голос Лэнга, Лэнг сердился. — Я же сказал, никого мне не надо, чтоб вас всех громом убило! Убери эту чертову…

Борден шагнул на порог.

— Ну разве так можно, Лэнг, — мягко упрекнул он крикуна. — Ты никогда так раньше со мной не обращался.

— Так это ты? Черт тебя побери, Борд, тебе ведь объяснили: не езди за мной!

— Лэнг, это же моя работа. За это мне платят. Я никогда особенно не рассчитывал, что от меня много проку будет, но сам понимаешь… жить-то надо.

Он спокойно отодвинул стул и сел. Ружье уместил на левом колене, левая рука — на спусковом механизме.

— Ты быстро двигаешься, Лэнг. Я и не думал, что придется так далеко забраться. Как-то подумалось, что ты подождешь меня.

Лэнг внимательно смотрел на него. Досада не мешала ему подкарауливать малейший шанс одержать верх.

— Мы дружили, Борд. Чего ради нам теперь ссориться только потому, что публика в том городе на дыбы встала. Закопал бы того покойника, как нашел, и ничего бы этого не случилось. Я всегда тебе говорил, ты слишком серьезно к своей должности относишься.

— Есть такой грех… Платят, я должен выполнять. Как Бун Сильва.

— Бун? Что с ним сталось?

— Выброшенные деньги, Лэнг. Не годился он для такой работы.

— Мне сказали, он самый быстрый…

— Это он так думал. Скорость — вещь относительная, видишь ли. Может, он и был очень быстрый там, откуда явился, но страна-то у нас большая.

Борден Чантри взял правой рукой чашку.

— Мне придется отвезти тебя обратно, Лэнг, для суда. Говорить ты умеешь, известное дело, да еще если адвоката хорошего найдешь, может, и выпутаешься.

Лэнг удивленно раскрыл глаза.

— Знаешь, я иногда не в состоянии понять, то ли ты очень хитрый, то ли безнадежный дурак.

— Дурак, наверно. Так, перебиваюсь. Но понимаешь ты, работа-то мне нужна. Без нее моим будет есть нечего, а теперь еще Билли кормить надо. Везде деньги, Лэнг.

Лэнг тронул языком губы. Правая рука его лежала на самом краю стола.

— Поговорим насчет денег, Борд? У меня не так много, но, чтобы тебя снабдить, хватит. А продадут магазин, от этого еще капнет… Откуда людям знать, что ты нашел меня.

— Лэнг, если я возьму у тебя деньги, я хуже Сильвы окажусь. Он был честный человек, знаешь ли, по-своему, и твою плату попытался отработать.

— И что вышло?

Борден небрежно махнул рукой.

— Скорость — вещь относительная, как я уже сказал. Он начал с шестерки, я ответил тузом. Тут карты пошли на стол, а у него больше не оказалось.

Лэнг опять облизнул губы. Глаза его ярко сверкали, и на лице проглядывала чуть ли не насмешка, и он чуть-чуть наклонялся вперед.

— Что там было, Лэнг? Тогда, с Сэкеттом?

Лэнг пожал плечами.

— Я вертелся в кухне, когда разливали кофе, и всыпал ему порошочек. Потом он ушел, я пошел за ним. Луси Мари хотела его вернуть, чтобы ночевал у них, тут я немного поволновался. Однако он уперся идти в гостиницу. Как дошел до «Корраля», уже почти падал, а я его догонял. И тут какой-то пьяный старатель перед мексиканским рестораном палить из револьвера начал, ну, я Сэкетта и застрелил. Поднял его, жакет его подобрал, который он на руке нес, и в Симмонсов сарай с ним. Только кончил менять на нем рубашку, смотрю, он в себя приходит, пришлось еще раз стрелять. Потом надел на него жакет, а на себя его рубашку. Мала оказалась, правда. Ну, и домой.

— Зачем ты это сделал?

— Ты что, вообще? Он же за мной охотился! Ловить меня приехал за то дело на юге, когда я старика Канингема угрохал!

В кои-то веки Борден Чантри испытывал удовольствие от того, что предстояло сделать.

— Нет, Лэнг, — тихо произнес он, — Сэкетт за тобой не охотился. Ни он и никто другой. Канингем не умер, а его дочь уговорила старика не возбуждать дела. Распоследнего идиота ты разыграл, Лэнг. Всех тех людей ты убил попусту. Спасался в панике, когда никто за тобой не гнался.

— Врешь!

— Нет, Лэнг. Я не вру. Так все было. Джордж Ригинз до этого дорылся и собрался сказать Блоссом, чтобы с тобой не связывалась. Как раз тогда ты его убил. Ты совершил все ошибки, какие только можно было совершить. Вырезал клеймо: я тут же понял, что-то здесь не так. Ты упустил из виду, что в западных городках на клейма обращают внимание. Я всего-навсего спрашивал да спрашивал, пока не нашел обратившего внимание именно на это.

Обе руки Лэнга виднелись над краем стола, и он улыбался — той ослепительной, мальчишеской, дружелюбной улыбкой, которая так всем нравилась. О которой Лэнг знал, что она людям нравится.

— Ну что же, Борд, пора прощаться, так? Жаль мне, что ты так далеко прогулялся — и без толку.

Его левая рука мгновенно упала, стиснув правое запястье Чантри, а правая рука Адамса устремилась за оружием.

Борден не сопротивлялся. Он смотрел Лэнгу прямо в глаза, пока дуло револьвера не начало подниматься над краем стола. И тогда выстрелил в него.

Ствол винчестера находился в немногих дюймах от живота Лэнга, когда из него вырвалась пуля, и в тот же миг Чантри вскочил на ноги, с силой толкнув стол на сидевшего напротив. Более крупный из противников упал на спину, Борден Чантри перевел рычажок на своей винтовке и стоял, глядя на Лэнга вниз.

Равнодушным пинком выбил у него кольт.

Несколько человек вошли и смотрели. Лэнг с пола впился в него взглядом.

— Черт тебя дери, Борд! Всегда ты был непроходимый болван! Никогда своей пользы не видел! Ты мог получить… да я бы тебе полтыщи дал, только чтобы ехал домой! Дурак ненормальный!

Его рука потянулась к поясу.

— Гляди, чтоб тебя зараза, у меня…

Ничего, кроме жалости, Борден Чантри не ощущал в эту минуту.

— Лэнг, нет у тебя ничего. Ничего совершенно. Даже нескольких секунд нет.

Был тогда какой-то момент, когда он, казалось, понял.

— Борд! — взмолился он. — Пожалуйста, мне…

Чантри отступил назад и взглянул на стоявших в дверях мужчин.

— Извините за беспокойство, джентльмены. Как я уже говорил, дело это частное.

На спинке стула, на котором сидел Лэнг, висела пара седельных сумок. Чантри подобрал их с пола. На коже выжжено раскаленным клеймом «ЭД Г» — Эд Гейли.

Последняя кража Лэнга. Небольшая сумма, какую, как он знал, Блоссом держала в доме.

В сумке лежал кожаный мешочек с несколькими золотыми. Деньги Сэкетта.

— У него есть монеты, — сказал Чантри. — Довольно много, думаю. Возьмите все, прилично его похороните, а остаток поделите между собой.

— Какое имя написать? — Это спросил коренастый проходимец, с которым Чантри говорил у входа в салун.

— Форд Мейсон… или Лэнг Адамс… какое хотите. Пока он жил, имена для него ничего не значили, не значат и теперь.

Он сделал пять миль на пути домой, и только тогда вспомнил, что в карманах у него ни цента, лошадь изнурена, а он так даже и не поел.