Он стоял в одиночестве позади тесной кучки мужчин, смотревших представление, — высокий и стройный, чуть сутуловатый от езды верхом.
Оружия при нем вроде бы не было; однако он заложил большие пальцы за ремень, и у Дженис создалось впечатление, что рукоятка револьвера у него под рукой.
На лицо косо падал свет керосиновой лампы, висевшей на стене, отчего щеки его казались темными впадинами; глаза же находились в тени. Он так и не снял свою шляпу, только сдвинул ее на затылок. Он выглядел таким, каким и был на самом деле: мужественным и одиноким.
Последняя мысль пришла к Дженис неожиданно. Да, он всегда будет одиноким… Это его судьба.
Мэбри пускал в ход оружие. Таких мужчин Дженис еще не встречала. И тем не менее она с детства слышала рассказы о ему подобных. Глядела в щелку занавеса, сооруженного из одеял и вспоминала все, что слышала о таких людях, когда была маленькой девочкой, вспоминала истории о поединках и перестрелках, которые рассказывали взрослые.
Ей вдруг подумалось, что Кинг Мэбри чем-то напоминает ее отца: такой же строгий и спокойный, со смешинкой, затаившейся в уголках глаз.
Сейчас на импровизированной сцене выступала Мэгги, завораживающая зрителей своими душещипательными монологами и песенками о любви. Ее лицо, обрамленное крашеными белокурыми волосами, опухло, голос охрип от выпитого за всю жизнь виски и долгих лет на сцене; и тем не менее она очаровала этих мужчин, как не смог бы и Док Гилфорд.
Потому что в душе эти внешне грубые люди были сентиментальны.
Все ли?
Она снова посмотрела на Кинга Мэбри. Разве можно быть сентиментальным и убить одиннадцать человек?
Кто же он такой, Кинг Мэбри?
Дженис обвела взглядом комнату в поисках Бентона, но того в комнате не оказалось. Джо Носс стоял у двери, беседуя с Артом Бойлом, помощником Баркера. Бойл не сводил глаз со сцены, но Дженис видела, что он внимательно слушает Носса.
Это немного обеспокоило ее, но потом она решила, что в их беседе нет ничего странного: здесь ведь все знакомы…
Сзади подошла Доуди Саксон. Дженис отошла в сторону, давая девушке возможность посмотреть на зрителей.
— Который из них Кинг Мэбри? — прошептала Доуди.
Дженис указала мужчину, который стоял, прислонившись к стене.
— Он симпатичный.
— Он убийца.
Дженис произнесла это чуть резче, чем хотела, — слишком уж Доуди интересовалась мужчинами.
— Ну и что? Это Вайоминг, а не Бостон. Здесь все по-другому.
— Убийство — везде убийство. — Дженис отвернулась. — Твой выход, Доуди.
Доуди распахнула пальто, под которым был театральный костюм.
— Я готова.
Выступление Мэгги закончилось. Зрители аплодировали. Мэбри, повернувшись спиной к сцене, направился к выходу.
— Он уходит, — сказала Дженис. Сама не зная почему, она была рада его уходу.
Доуди сбросила с плеч пальто и подала знак Доку Гилфорду, сидевшему за пианино.
— Не бойся, не уйдет, — пропела Доуди.
Она выпорхнула на сцену под звуки канкана. Но это был не просто танец… Дженис досадливо закусила губу. У Доуди была великолепная фигура, и она прекрасно знала, какого рода чувства вызывает у мужчин. Однако сегодня она танцевала только для одного из них; и Дженис тотчас поняла, для кого именно, и ощутила внезапный приступ ревности. Она в досаде отвернулась. Глупо ревновать, — ведь этот Кинг Мэбри нисколько ее не интересует…
Но не прошло и минуты, как она оглянулась. Мэбри, услыхав звуки канкана, вроде бы передумал уходить. Джо Носс исчез, а Арт Бойл остался, весь поглощенный зрелищем.
Когда запела высокая и стройная Доуди, ладно двигавшаяся в такт музыке, Мэбри отпустил дверную ручку и вернулся к бару. Доуди пела по-французски. Этот язык здесь почти никто не понимал, но общий смысл песенки, дерзкой и легкомысленной, так или иначе дошел до каждого. Девушка закончила свой номер, кокетливо покачивая бедрами. Затем на сцену вышла Дженис.
Она пела старые, задушевные песни. Пела об уюте домашнего очага людям, у которых никогда не было своего дома. Пела о любви людям, которые знали лишь случайных женщин. Она пела о прогулках по тенистым аллеям, — а ведь люди эти видели лишь суровые горные склоны и дикие прерии.
Том Хили слушал, стоя у бара. Слушал, с отчаянием осознавая, что никакая другая женщина, кроме этой девушки, ему не нужна, и в то же время прекрасно понимая, что она никогда не станет его женой или возлюбленной.
— Вы когда-нибудь были женаты, Кинг? — спросил он у стоявшего рядом Мэбри.
— А что, я похож на женатого?
— Я тоже не был.
В комнату вошел Баркер. Перекатывая во рту сигару, он пристально смотрел на Дженис. Затем что-то тихо сказал Арту Бойлу, который тотчас повернулся и вышел из комнаты.
Баркер подошел к бару и, не обращая внимания на Мэбри, заговорил с Хили.
— Погода устанавливается. Если вы готовы, можно выехать хоть завтра.
— Мы успеем приготовиться.
Хили не чувствовал удовлетворения. Конечно же, ему хотелось ехать, но глядя на поющую девушку, он испытывал какое-то смутное беспокойство. Он не имел права брать ее с собой, не имел права рисковать ее жизнью. Да и жизнями других членов труппы…
— Погонщики снимут с фургонов колеса и поставят полозья, — продолжал Баркер. — Когда они закончат работу, можно трогаться.
Хили вопросительно взглянул на Мэбри, но непроницаемое лицо ганфайтера ему ничего не говорило.
— Понадобится запас провизии, — добавил Баркер.
Хили достал из кармана небольшой мешочек и вытряхнул из него три золотые монеты. Баркер принял протянутое ему золото, одновременно поглядывая на мешочек своим цепким взглядом.
Мэбри резко повернулся и вышел на улицу. Взглянув на небо, он решил, что утром отправится в Шайенн. И правильно сделает. Остальное его не касается…
Тучи стали рассеиваться, ветер постепенно стихал. Он зашагал к амбару. Под ногами его поскрипывал снег.
Амбар освещался двумя лампами, свешивающимися с балки, которая протянулась по всей длине строения. Мэбри подошел к своему вороному, осмотрел его, проверил, в порядке ли седло. Положив руку на холодную кожу седла, он долго стоял в глубокой задумчивости.
Нет, не его это дело… В Баркере он мог и ошибаться. А Хили сам должен знать, что делает.
И все же, что ни говори, дурацкая затея — отправиться в такое путешествие в разгар зимы с тремя женщинами. Да еще и на грузовых фургонах… А какие там дороги? В лучшем случае лошадиные тропы…
Мэбри вспоминал лицо Дженис, вспоминал ее голос, песни, вызвавшие в его памяти картины детства. Он вполголоса выругался. Надо седлать коня и убираться отсюда восвояси. Не его это дело. А Хили, — он хороший парень, но дурак.
Снаружи послышались голоса и стук молотков, — погонщики снимали колеса с фургонов, чтобы поставить их на полозья.
Из своей комнатушки в дальнем углу амбара вышел конюх.
— У этих актеров здравого смысла ни на грош.
Мэбри промолчал.
— Какие фургоны?.. Там ведь бездорожье, — продолжал конюх. — И постоянно северный ветер в лицо…
— Знаете Баркера?
Конюх сразу поскучнел. Он смущенно откашлялся.
— Поздно уже. Пойду-ка лучше спать.
Мэбри вышел из амбара и, чиркнув спичкой, посмотрел на термометр. Два градуса ниже нуля. Хотя накануне было тридцать. Утром выглянет солнце, так что путешествие обещает быть приятным.
А вмешиваться в чужие дела он не желает. У него на это нет ни времени, ни причин. Через два дня его ждут в Шайене, и, следовательно, надо поторапливаться. Что бы там Баркер ни задумал, его, Мэбри, это не касается. И все же…
День обещал быть и ясным, и теплым. Поднявшись с первыми лучами солнца, Мэбри поспешно оделся. Он двигался почти бесшумно, поэтому никого не разбудил. Собрав свои вещи, Мэбри вышел в коридор.
Из комнат напротив доносились приглушенные звуки — там тоже уже встали. Он прошел через пустой салун и вошел в столовую.
Уилльямс сидел, склонившись над кофейником. Мэбри взял себе чашку, присоединяясь к бармену.
Повар принес завтрак; Уилльямс передал кофейник Мэбри.
— Остерегайтесь Бентона и Гриффина, — проговорил Уилльямс. — Они ничего не забывают.
— Я тоже.
В столовую неожиданно вошла Дженис, бросив взгляд в их сторону, она присела за стол. Повар принес ей завтрак.
— Вы уезжаете?
В ответ на ее вопрос Мэбри молча кивнул, не желая вступать в разговор. Но Дженис проявила настойчивость.
— Вы не одобряете нашего путешествия, не так ли?
— Не одобряю. — Он поставил чашку на стол. — Впрочем, это не мое дело.
— А почему не одобряете? — Он снова промолчал, принимаясь за еду. Дженис выждала минуту-другую, затем сказала: — Я спросила — почему?
— Подобное путешествие не для женщин. Слишком холодно.
— Кроме того, вам не нравится Энди Баркер.
— Да, он мне не нравится.
— Но почему?
— Ни один человек не отправится в такое путешествие зимой. Если только он что-то не замышляет…
— Вы же отправляетесь!
Он едва заметно улыбнулся.
— Я-то как раз замышляю… У меня срочное дело в Шайенне.
Она подумала, потом сказала:
— Я во всем полагаюсь на Тома Хили. Он знает, что делает.
— Вы говорили обо мне? — В дверях стоял Том Хили. Вид у него был озабоченный. Взглянув на Мэбри, он продолжал: — Я в ответе за труппу. Нам не видать успеха ни в одном городе от Шайенна до Солт-Лейк-Сити потому, что там уже выступала более сильная труппа, чем наша. Поэтому мы отправляемся в Олдер-Галч. Вы полагаете: я не знаю, что делаю? Но я прекрасно все понимаю.
— Меня это не касается. Поступайте, как знаете.
Мэбри подхватил свои вещи и направился к двери. Том Хили задумчиво смотрел ему вслед. В эту минуту ему больше всего на свете хотелось, чтобы Мэбри поехал с ними. Этот человек обладал знаниями и опытом, которых ему сейчас так не доставало. Однако упрашивать — не в его характере. Если бы в столовой не было Дженис, он, возможно, и поговорил бы с ним. Но сейчас, после того как он видел, какими глазами девушка смотрела на Мэбри, ему сразу расхотелось, чтобы тот их сопровождал. В дверях Мэбри обернулся. Взглянув на Дженис, он сказал:
— Желаю удачи. — И вышел, на мгновение заполнив плечами дверной проем.
Несколько минут все молчали.
— Я его знаю еще по Доджу, — неожиданно сказал Уилльямс. — А потом мы встречались в Юте. Крутой парень.
— Он действительно убил одиннадцать человек?
— Да. Одного при мне, в магазине Доуна. Парень по имени Лес Бенхэм и его дружки хотели отбить у Мэбри часть стада. Мэбри сказал, что не отдаст ни одного теленка.
— Отбили?
— Нет. Они были заняты похоронами Леса Бенхэма.
Неподалеку, в маленькой хижине лежал Гриффин. Плечо его заживало, но он был еще слишком слаб.
Баркер кивнул на занавешенный дверной проем.
— Там кто-нибудь есть?
— Мы одни. Что у тебя?
— Работенка для тебя. Двести легких долларов.
— Недурно. — Гриффин приподнялся на постели и начал сворачивать самокрутку. — Выкладывай.
— Двести долларов, если Мэбри не протянет до конца недели.
— Нет.
— Нет?
— Мне нравится тратить деньги, которые я зарабатываю.
— Испугался? — усмехнулся Баркер.
— Лучше держаться от него подальше.
— Триста. Согласен?
Гриффин не отвечал, Баркер молча ждал. Ему не хотелось поднимать цену, но он вспомнил о Дженис. Баркер редко обращал внимание на женщин, но эту девушку ему очень хотелось заполучить.
И кроме того: в мешочке Хили лежало триста с лишним долларов, а если информация от его осведомителя в банке была верной, в одном из фургонов было спрятано еще пятнадцать тысяч.
— Нет, — сказал наконец Гриффин. — Не согласен.
— Я-то думал, ты ненавидишь его.
— Мэбри? — Глаза Гриффина злобно сверкнули. — Я его действительно ненавижу. Я с ним рассчитаюсь, когда буду знать, что действую наверняка.
— Но ведь можно устроить так, чтобы ты его видел, а он тебя — нет.
Гриффин молча уставился в одну точку. Он ненавидел холод и снег, а с деньгами можно податься в Калифорнию. В Калифорнии — благодать… Он слишком долго работал на Хантера. Никогда не отправился бы следом за Мэбри, но, зная Хантера, он не хотел возвращаться ни с чем.
— Его не найдут до весны, — убеждал Баркер. — Если вообще когда-нибудь найдут. Ты будешь за сотню ярдов, и если промахнешься, сможешь выстрелить второй раз.
У Мэбри всего лишь две руки. И он всего лишь простой смертный. К тому же в стрельбе из винтовки Гриффину не было равных. Если залечь в укрытии, с хорошим обзором…
Гриффин бросил сигарету в печь.
— Возьму только золотом.
— Половину — сегодня, остальное — когда выполнишь работу.
Гриффин подбрасывал в печку поленья. В кого он превратился? Когда-то он мог бы пристрелить того, кто предложил бы ему убивать в спину, из засады. А теперь?.. Он взялся выполнить поручение Хантера только потому, что работал на его ранчо. Но здесь — просто подлое убийство.
Что же с ним случилось? Что так изменило его?
— Ладно, — сказал Гриффин. — Давай деньги.