Глава четырнадцатая

Джетро Стьюарт неподвижно сидел на лошади, глядя на трупы. Как только он наткнулся на них, глаза его тут же обшарили окрестности в поисках возможной засады, но до ближайшего подходящего укрытия было по крайней мере двести ярдов, а следы были оставлены несколько часов назад.

Очевидно, убитые были рабочими с железной дороги, но индейцы решили прекратить их работу и подкрепили свое решение стрелами.

Джетро Стьюарт был человек сухой, немногословный, он экономил движения и не тратил зря времени. Он соскочил на землю, забросил тела на спины вьючных лошадей и надежно привязал. Потом снова поднялся в седло, последний раз тщательно осмотрел местность, убедился, что ничего не пропустил, и двинулся обратно к железной дороге.

По дороге его глаза скользили вдоль двойной стальной нити. Ничего не скажешь, времени они не теряют. Вчера еще здесь была голая пустая прерия, а сегодня рельсы текут сверкающим ручьем на запад.

Наверное, это и называется прогресс… но Джетро Стьюарт был не из тех людей, кто воспринимает прогресс как чистое благословение. Когда он впервые приехал на Запад, земля еще оставалась такой же, как, должно быть, всю последнюю тысячу лет, если не больше, и он не увидел здесь ничего такого, что ему захотелось бы переделать по-другому.

Но вот теперь сюда пришла железная дорога, которую проложил Майк Кинг, и Джетро Стьюарт обнаружил, что он расходится с Майком Кингом во всех главных принципах. Конечно, этот человек умел дел? дело… и делал его любыми средствами, даже если приходилось топтать копытами всех и все, что попадалось на пути.

Джетро натянул поводья на вершине длинного холма и скептическим взглядом окинул открывшуюся внизу картину. Железная дорога начнет потоком гнать на Запад массу народу, которому здесь не место. Пока путь на Запад был тяжелым, преодолеть его и удержаться здесь могли только люди определенного склада — такие люди, как он сам. Но когда по этим рельсам побегут вагоны, они доставят на Запад всевозможный сброд… в целости и сохранности.

— По мне, так этот прогресс немного стоит, — сказал он своей лошади. — Этот чертов телеграф положил конец «Пони-Экспрессу» … да по-настоящему и не было шансов продержаться. Восемнадцать месяцев… что такое восемнадцать месяцев?

Официально «Пони-Экспресс» прекратил свое существование в октябре 1861 года, хотя отдельные пачки писем доставляли еще и в ноябре. В результате Джетро лишился работы, как и многие другие… и пройдет немало времени, прежде чем здешние края снова увидят таких как они.

Джетро работал смотрителем почтовой станции этой компании, и то были славные деньки. А как же, у него хватало друзей по всей линии, вроде Билла Коди, того, которого сейчас зовут Буффало Биллом. Билл начал возить почту, когда ему было всего пятнадцать лет, и он был одним из лучших , «Пони-Боб» — Хаслем и ирландец «Счастливчик Том» — Ранахан… много, много времени пройдет, пока кому-то удастся собрать вместе вторую такую компанию…

Джетро двинулся вниз по длинному склону, глядя на ряд шпал, уложенных на место и готовых принять стальные рельсы. Когда он подъехал к полосе отчуждения, рабочие шли обратно к рельсовозке — плоской платформе без бортов, запряженной одной лошадью. Рельсы снимали с нее сразу по два — с каждой стороны становились по пять человек и стаскивали рельс вперед. Выкрики бригадира и другие звуки сливались в ровный гул, ритм которого мог бы даже нравиться Стьюарту, если б он не знал, что именно они делают.

Начнет возчик: «Взяли… ап!» Потом бригадир выкрикнет: «Рельс!» — люди сдвинут рельс с платформы и понесут. Потом бригадир отдаст следующую команду: «Вни-из — р-раз!» И рельс с тяжелым лязгом упадет на место.

Платформу прокатят вперед, а после этого подойдут болтеры, бросят у каждого стыка накладку, а у каждой шпалы — по два костыля. Потом накладки привинтят болтами к рельсам, соединяя стык; а потом появятся костыльщики со своими тяжелыми кувалдами и начнут вгонять в шпалы костыли, пришивая рельсы на место. В ритме молотов есть что-то волшебное, им можно заслушаться.

— Взяли… ап! — Рельс! — Вни-из — р-раз! — Взяли… ап! — Рельс! — Вни-из — р-раз!

Кое-кто из людей оглядывался, когда Джетро Стьюарт вел вьючных лошадей к полосе отчуждения, и глаза их замирали на грузе, который везли эти лошади.

Постепенно шаг рабочих замедлился, они остановились.

— Где ты нашел их? — спросил бригадир.

— Вон в той стороне, с милю отсюда.

— Вот этого я знаю, — сказал один из укладчиков, показывая на ближнее к нему тело. — Он когда-то был золотоискателем. Я с ним в Калифорнии встречался. Звать его Прескотт… Сэм Прескотт.

Глаза людей оторвались от убитых и с опаской обернулись к молчаливым холмам. Слухи о нападениях индейцев ходили все время, но это уже были не слухи это был факт…

Гнев никогда не покидал надолго Майка Кинга — он служил одной из составляющих его успеха, одним из факторов, поддерживающих высокий темп продвижения пути на запад. Кинг был мускулистым молодым человеком с жесткими смелыми глазами. Обычно он носил деловой костюм. И вот сейчас, увидев, что работа остановилась и люди сгрудились вокруг лошадей, Кинг вспыхнул гневом. Он ринулся к рабочим, а за ним едва поспевал молодой человек с портфелем.

Бригадир поднял глаза, увидел несущегося к нему Кинга и только хотел раскрыть рот, чтобы вернуть людей к работе, как Кинг ткнул в его сторону жестким пальцем.

— Ты был здесь бригадиром. А теперь ты путеукладчик — или уволенный, выбирай сам. А если ты уволенный, то в поселок добирайся сам, как хочешь.

Он резко отвернулся от бригадира и тут же выбросил его из головы.

— Ты!.. — Он показал на коренастого человека с глубоко врезанными в лицо морщинами. — Теперь ты бригадир, пока я не найду кого-нибудь получше. Верни этих людей к работе!

— Есть, сэр! — Новый бригадир по-военному повернулся кругом. — Ладно, ребята! Покатили! — резким жестом он послал вперед лошадь, которая тянула рельсовозку, а потом завел:

— Взяли… ап! — Рельс! — Вни-из — р-раз!

Майк повернулся к Стьюарту.

— Вас зовут Джетро Стьюарт?

— Да.

— Стьюарт, вас наняли для того, чтобы стрелять бизонов на мясо этим людям, а не для того, чтобы останавливать их работу! Зачем вы привезли сюда эти трупы?

— Это здешние рабочие. Я думал, может кто-нибудь с железной дороги ими поинтересуется.

— Я — железная дорога, — ответил Кинг, — и я не интересуюсь! Вы должны были закопать их там, где нашли, и выследить индейцев, которые это сделали!

— Как вы сказали, мистер Кинг, — глаза у Джетро стали ледяные, — меня наняли для того, чтобы стрелять бизонов. Меня не нанимали копать могилы или сражаться с индейцами. В любом случае, эти люди, — он показал на рабочих, — в большинстве своем старые солдаты. Не думаю, чтобы два мертвеца их сильно взволновали.

— Я не желаю, чтобы в их толстых черепах шевелилось хоть что-нибудь, кроме мыслей о работе, — вы поняли? А теперь избавьтесь от этих тел и отправляйтесь выслеживать индейцев, а я вызову армию по телеграфу.

Резко отвернулся и зашагал прочь.

Джетро Стьюарт не двинулся с места. Лениво вытащил плитку табака и откусил кусок.

— Вы все забываете, мистер Кинг, моя работа — охотиться на бизонов.

Кинг повернулся на каблуках.

— Ваша работа была охотиться на бизонов. Отправляйтесь к кассиру и получите расчет!

Джетро невозмутимо повернулся к нему спиной и принялся отвязывать тела.

— Интересно бы узнать, мистер Кинг, а кто теперь будет добывать вам мясо? Может, вы сами?

Издевка в голосе Джетро взбесила Кинга, но он был вынужден сдержаться, когда сообразил, что Стьюарта ему заменить некем. Если не будет охотника, рабочие останутся без мяса; а если не будет мяса, он вскоре останется без рабочих. Его гнев и злость на Джетро ничего не значили, когда на другой чаше весов лежало продвижение пути.

— Ладно! — он нетерпеливо махнул рукой. — Забудьте, что я сказал. Но мне надо, чтобы вы привозили бизонье мясо, а не мертвецов!

Отвернувшись, он бросил секретарю:

— Запишите — этого человека надо заменить при первой же возможности.

— Что-то у него за спиной ударилось о землю, и Кинг, оглянувшись, увидел, что Стьюарт сбросил оба тела прямо там, где стоял.

Гнев снова вскипел в Кинге, он хотел было дать ему волю, но лишь стиснул зубы, глядя вслед Стьюарту. От злости стало горько во рту. Позади него костыльщики в ровном ритме стучали кувалдами… это был великолепный звук. Постепенно жаркая волна гнева схлынула.

— Мистер Кинг, — сказал секретарь, — эти тела…

— Оставим их военным. Если они не могут защитить нас, так пусть хотя бы хоронят мертвых!

* * *

Звалось это Конец Путей, и название было почти абсолютно точным. Только одно могло быть точнее — Конец Пути, ведь для многих так оно и оказывалось.

В этот вечер он располагался здесь; а прошлой ночью находился в тридцати милях отсюда. Завтрашняя ночь будет последней на этом месте, послезавтра его отсюда перенесут. Если повезет, они смогут провести целую неделю на одном месте… но такое бывало редко, когда работой заправлял Майк Кинг. Здесь, в Конце Путей, действовал только один закон — закон Железной Дороги. И здесь, в Конце Путей — или в любом другом месте вдоль шестисотмильных стальных рельсов — слова «Железная Дорога» означали «Майк Кинг».

Это был городок, продвигавшийся вместе с путями, и его можно было свернуть быстрее чем за час — городок без корней, населенный мужчинами без корней и женщинами того же покроя — за одним исключением…

Дюжина больших палаток и полсотни маленьких — вот что представлял собой городок Конец Путей, и нигде больше не было сконцентрировано столько порока на таком малом пространстве. Вы могли здесь выбрать себе по вкусу и игру, и пойло. Если вам было не наплевать, вы покупали виски-горлодер. Если вам было не наплевать, так здесь вы могли найти и хорошее виски; да что там, здесь было даже шампанское и дорогие вина.

Вы могли выбрать себе по вкусу женщину. Здесь можно было найти женщин любого цвета кожи и национальности, обученных всем на свете грехам и готовых изобрести новые на радость клиенту. Здесь царили грубость, непристойность и грязь.

Основную массу народа, населявшего городок по ночам, составляли путеукладчики, костыльщики, пильщики шпал, погонщики лошадей и мулов — все, кто строил железную дорогу. Но были здесь и такие мужчины и женщины, которые шли за строителями следом, чтобы развлекать и обслуживать их. Путеукладчики и те, кто шел впереди них, готовя полотно, зарабатывали деньги и хотели их тратить. Майк Кинг смотрел на это одобрительно, потому что когда человек истратил деньги, он вынужден оставаться на работе. Найти рабочую силу в Конце Путей было трудно, многие рабочие не хотели рисковать, опасаясь индейцев, которые засели где-то в холмах. Среди жителей палаточного городка на каждом шагу мелькали синие мундиры, потому что железная дорога не хотела и не могла продвинуться ни на шаг без военной охраны. А командовал военными лейтенант Зеб Ролингз.

* * *

Зеб Ролингз вышел из своей палатки в ночную темноту и остановился, подставив лицо прохладному ветру. Он снял шляпу, причесал волосы пятерней, повел глазами вокруг — но это был не случайный взгляд: он смотрел на холмы.

Зеб никогда не думал о возвращении на восток, хотя изредка переписывался с Джеремаей, который процветал у себя на ферме. Он знал, как и Джеремая, что он создан для Запада. Здесь он на месте… а больше для него нигде места нет.

Он смотрел на холмы и помнил, что там — индейцы, и что они следят, днем и ночью. Он не знал, как долго они будут довольствоваться наблюдением, — знал только, что не целую вечность. Пробьет час, и в дело придется вступить ему и его солдатам в синих мундирах.

Зеб не сомневался, что столкнется с превосходящим по численности противником. Три года сражений с индейцами научили его, что с этим можно управиться, если сумеешь уклониться от внезапного нападения. Эти три года возобновили в его памяти то, что он давным-давно узнал из рассказов отца: индейцы — воины несравненные.

Он медленно пошел вдоль «улицы» к палатке, служившей игорным домом, лишь краем уха прислушиваясь к музыке. Три года на границе оставили след более глубокий, чем солнце и ветер. Он становился все более молчаливым и все более наблюдательным. Давно уже научился он постоянно вслушиваться в ночную тишину вокруг себя, улавливать легчайший звук. Хотя, конечно он никогда не достигнет такого совершенства, как отец — Лайнус намного дольше жил в индейской стране и знал ее намного лучше.

Зеб вошел в палатку и пробился к бару. За столами сидели игроки, вокруг толпились болельщики, вдоль стойки выстроились жаждущие. Ему повезло — когда он добрался до стойки, один человек отошел, освободив ему место.

Музыка сменилась фанфарами, и на подмостки вышла девушка в красном платье с блестками. Зеб Ролингз смотрел на нее равнодушно. Она была хорошенькая, когда впервые появилась в Конце Путей, но после того прошло не меньше пятисот миль. Девушка запела «Я стану невестой железнодорожника», а рядом с Зебом появился Майк Кинг. Люди расступались перед ним с почтением и опаской.

— Вы видели этих двоих, которых сегодня убили? — спросил Майк Кинг.

— Мы их похоронили.

— А что насчет арап ахов?

— Мы прошли по следам ваших людей, нашли мы и арапахов, но следы вели не к ним. Рабочих убил военный отряд шайенов, пришедший с севера.

— Черта с два! А двоих, которых убили на прошлой неделе?

— Тех убили арапахо. Ваши люди были пьяны и гонялись за скво. Что бы вы сделали, если бы какие-нибудь пьянчуги начали приставать к вашей жене?

— У меня нет жены. — Он следил за девушкой в красном без особого интереса. Майк Кинг уже знал о ней все, что стоило о ней знать. — Ладно, в любом случае ваше дело — драться с индейцами, а не идти у них на поводу.

— Там было две сотни арапахов, а я имел всего двадцать человек — так что куда лучше было послушать, что они говорят. И в любом случае — я не начну воевать, лишь бы доставить вам удовольствие.

— Я буду вынужден телеграфировать вашему полковнику, — сказал Кинг раздраженно. — Возможно, у него другое мнение насчет того, кому вы тут должны доставлять удовольствие.

Не сводя глаз с поющей девушки, Зеб сунул руку в карман, вытащил телеграмму и протянул Кингу.

— Я ему передал рапорт, — сказал он сухо, — и, как видите, он одобрил мои действия. Послушайте, если вы в здравом уме, то меньше всего вам нужны неприятности с индейцами. Начните сейчас войну с арапахами — и тут же вмешаются все кайовы, сиу и шайены.

Зеб оперся локтями на стойку и взял виски, предложенное Кингом, — до этого он пил молоко. Выспаться бы надо толком… он устал, до смерти устал. Да еще сегодняшние похороны сильно на него подействовали. Он лишь мельком взглянул на убитых, но их лица врезались ему в память. Особенно одного… он был так похож на маму…

Во внутреннем кармане мундира лежало очередное письмо от Джеремаи. Брат купил дополнительный участок земли, и письмо кончалось словами: «Помни, если захочешь вернуться, половина всего здесь — твоя. Рут и малыши посылают тебе самые добрые пожелания»… Джеремая за эти годы успел жениться и уже завел двоих детишек.

Зеб посмотрел на танцующую девушку.

— Я хочу увидеть зверя, — сказал он вслух.

— Что? — спросил Кинг. — А? Вы ее имеете в виду? Вы правы… та еще зверюга. Дикая кошечка…

Кинг повернулся, опираясь локтем на стойку, чтобы смотреть в лицо Зебу.

— А вы знаете, что я недавно видел Джули?

— Она мне говорила. Что ж, это пока еще свободная страна.

— Вы правы. — Кинг ухмыльнулся. — Но если вы на деетесь, что одних ваших латунных пуговиц достаточно, то вы ошибаетесь. Я за месяц зарабатываю больше, чем вы за год.

— Если вы к чему-то ведете, так давайте, выкладывайте.

— Вы можете получать куда больше, — мягко сказал Кинг. — Я бы не хотел предлагать неравное состязание. Возьмите, скажем, этих моих людей — их убили в миле от полосы отчуждения. А я хочу, чтоб мои рабочие чувствовали себя в безопасности и за десять миль от путей. Они любят выпить и они будут приставать к индейским бабам, но мне надо, чтобы они при всем при том оставались в безопасности.

— Мне приказано поддерживать мир. Я здесь именно для этого, а не для чего другого.

— Приказ — это бумажка, — нетерпеливо огрызнулся Кинг. — Вы здесь для того, чтобы помочь нам строить железную дорогу. Правительство хочет этого, и народ хочет этого…

— И вы хотите этого.

— Правильно. Я этого хочу. — Кинг поставил стакан. — И вы мне поможете этого добиться.

Кинг ушел. а Зеб Ролингз облокотился на стойку и рассеянно уставился на танцовщиц, практически не видя их, потому что думал он сейчас вовсе не о танцовщицах. В первый раз он всерьез задумался о жизни, не связанной с армией. Он знал, как может Кинг нажать на все педали… и тогда через несколько дней лейтенанту Ролингзу придется услышать кое-что от своего полковника… точно так же, как самому полковнику — от генерала.

Генерал собирался в отставку и уже расчищал себе дорогу к хорошей работе в гражданской жизни. Даже генеральской пенсии не хватит, чтобы обеспечить достойную жизнь отставному генералу и его привыкшей к достатку семье. А вот работа на железной дороге, на хорошей административной должности, даст ему все. Зеб Ролингз слышал об этом кое-что — а об остальном догадывался. Майк Кинг, чтобы добиться своего, пускал в ход деньги и связи без зазрения совести, не вспоминая о морали и порядочности.

А у Зеба Ролингза был простой взгляд на мир, свойственный человеку, который живет на границе и имеет дело с простыми вещами. Его разум не был отягощен слишком многими проблемами, он давным-давно научился поступаться своими личными интересами перед интересами дела, когда это требовалось. Но с арапахами было заключено соглашение; Если попытаться отогнать их подальше, они будут сражаться, и тогда начнут умирать невинные люди, не имеющие вообще никакого касательства к железной дороге.

У стойки рядом с ним появился Джетро Стьюарт. Бармен поставил перед ним бутылку и стакан.

Джетро повернулся к Зебу, приняв почти такую же позу, как несколько минут назад Кинг.

— Ваша фамилия Ролингз, вы из Огайо. А папашу вашего случайно не Лайнусом звали, а?

Зеб посмотрел на него с любопытством.

— Да, Лайусом.

— Я его знавал… — Джетро протянул руку. — Вы встречаетесь с Джули. Если вы хоть в чем-то походите на Лайнуса, то я рад, что вы встречаетесь с ней.

— Погодите-ка, я ведь слышал, как па рассказывал о вас! — Он сам удивился, что до сих пор не вспомнил этого имени. — Он частенько о вас говаривал…

— Говаривал?

— Его убили при Шайло.

Джетро наполнил стакан Зеба, а потом свой.

— Что ж, это лучше, чем умереть, топая за плугом; насколько я знал Лайнуса, он бы предпочел именно такую смерть. Мне когда-то пришлось пахать… целый год. Это укоротило мне жизнь на добрых десять лет.

Джетро повертел стакан в руке.

— Вы похоронили этих людей, что я привез.

— Да.

— Хорошие люди… изыскатели. Они имели право быть там. Это шайены сделали…

— Так вы это знали?

— Ну, следы-то я читать умею… — Он опрокинул свой стакан в глотку. — Кинг попытается использовать это как повод. Он ненавидит индейцев.

Зеб Ролингз был удивлен.

— Ненавидит индейцев? Но почему?

— Они стоят у него на дороге. Они не нужны Майку Кингу и таким как он. Они из той жизни, которая у Кинга вызывает ненависть, потому что она не такая, как у него. Существует на свете порода людей, которые ненавидят все, что не похоже на них, все, чего они не понимают… и им просто невмоготу видеть индейцев, которые не делают чего-то, им понятного.

— Я никогда не смотрел с этой стороны.

— Когда-нибудь Кинг будет в нашей стране большим человеком… но я его невысоко ставлю. Он мне напоминает бобра. Выпусти бобра там, где есть вода, и он начнет строить плотину, таким уж его природа создала. Убери его от воды — и он больше ни на что не годен. То же самое с Майком Кингом. Он умеет заставить других работать, он сумеет сделать деньги — и умрет, так и не узнав, что на свете существует еще что-то… Есть и еще одна причина, из-за которой он ненавидит индейцев. Они во многом лучше него. — Джетро повернулся к стойке. — Загляните ко мне, когда в голову взбредет. Буду рад вас увидеть.

Зеб допил виски и поставил стакан. «Ох, — подумал он, как я устал…» Он вышел из палатки, постоял немного на свежем воздухе, подальше от жестяной музыки и грубой болтовни.

И снова пожалел, что не успел застать маму живой. Маме бы Джули понравилась.

 

Глава пятнадцатая

Городок у конца путей обычно затихал сразу. Редко когда музыка, шум и сумятица успокаивались постепенно. Чаще жизнь гремела и бушевала всю ночь, без тормозов, а потом вдруг падала тишина, как наброшенное одеяло, и не оставалось ничего, кроме ночных звуков — поскрипывали на ветру болтающиеся вывески, хлопали незастегнутые входные клапаны палаток, шаркали ноги, кто-то невнятно бормотал во сне. Вдалеке одинокий койот изливал свою тоску в звездное небо, а еще дальше уныло и траурно свистел паровоз, взывая к пренебрежительно молчащим звездам.

Джули поплотнее завернулась в плащ. Холодало. Она знала, что выходить не стоило бы, но после целого вечера в палатке ей отчаянно хотелось побыть на свежем воздухе.

Сегодня вечером, когда пришел отец, он с одного взгляда увидел, что она кого-то ждет.

— Кинга ждешь? — осведомился он.

— Нет.

— А этот Зеб, — заметил он, — славный парень. Он мне напомнил своего отца.

Он укутался в одеяла и заснул, а Джули еще долго сидела неподвижно, удивленная его замечанием. Джетро никогда не пытался повлиять — в ту или иную сторону — на выбор ею друзей, еще с тех пор, как она была маленькой девочкой. Они долго жили порознь, а потом, когда встретились вновь, он сознательно взял себе правило — никогда не вмешиваться. Временами ей даже хотелось, чтобы он что-то посоветовал, но была у него такая, чисто западная черта характера: он считал, что каждый должен выбирать сам. А в ее случае было кое-что и сверх того — он ей доверял.

Он заснул, а она вышла из палатки на воздух, постоять под звездами. Джули думала о палаточном городке, составной частью которого была и она сама. Других женщин в Конце Путей не было, если не считать тех, что шли следом за путеукладчиками и строителями. Ни одной из них она не знала и знать не желала. В ее мире и в ее времена эти две породы женщин, как рельсы, никогда не сходились вместе — если не считать церемонных приветствий на улице.

Она услышала шаги Зеба Ролингза раньше, чем смогла увидеть его, и почувствовала в этих шагах усталость. Она знала, что он встревожен, она видела ту же тревогу на лице отца. И понимала, что тревога эта вызвана индейцами.

Зеб подошел и остановился рядом. Постоял немного молча, подставив лицо ветру, ловя его прохладу,

— Зеб, — сказала она, — о чем вы думаете?

— Какая-то навязчивая идея. Один из этих людей, что мы похоронили сегодня, напомнил мне мать. Не скажу даже, чем точно… что-то такое в лице…

— А какая она была?

— Какая? Добрая… — не сразу ответил он, — исполненная любовью к земле. Любила свою семью… и была у нее в характере поэтическая жилка. То в одном, то в другом проявлялась. А я в папу пошел.

— А какой был ваш отец?

— Наверное, на меня был похож. А еще больше — на вашего папу. Забавная штука, — добавил он задумчиво, — о родителях редко думаешь иначе, чем о родителях. До тех пор, пока сам не станешь старше и не начнешь понимать, что и у них были свои надежды, мечты, устремления и тайные думы… Просто принимаешь их как данное, а потом вдруг однажды с изумлением узнаешь, что они были влюблены, или там сильно увлечены чем-то. И не перестаешь гадать — а какие же они на самом деле, в душе… пока не станет слишком поздно… Не один хороший отец — или мать — работает не покладая рук, чтобы вырастить детей, а душа его — или ее — блуждает где-то далеко за горизонтом, гоняется за своей мечтой… мечтой, которую из-за этих детей никогда не поймать.

— Я понимаю…

— Действительность имеет обычай воздвигать препятствия. Как сейчас.

— Сейчас?

— Мне нравится армейская служба. Я давно уже не могу вообразить себя вне армии, хоть война и кончилась. Но сейчас обстоятельства складываются так, что, может быть, мне придется подать в отставку.

— Из-за Майка?

Даже если он и заметил, что она назвала Кинга по имени, то не придал этому значения.

— С одной стороны — из-за него. А с другой стороны, есть кое-что поважнее. Сейчас сошлись лицом к лицу не просто два народа, а два образа жизни: один — это охота и добывание пищи, а другой — деловая, коммерческая, техническая деятельность со всеми ее нуждами и потребностями. Когда такие два народа сталкиваются лицом к лицу, один из них, менее приспособленный к выживанию, будет изгнан. Это неправильно, это ошибка… но так уж оно есть.

— И Майк хочет, чтобы это вы изгоняли?..

— Да.

— Но если это неизбежно, то что вас смущает, почему вы раздумываете?

— Человек всегда раздумывает, Джули. И потом, не обязательно начинать изгнание прямо сейчас. Ваш отец думает, что индейцы вызывают у Майка раздражение… может, он и прав. Ясно одно: мы с Кингом по-разному смотрим на это дело. Кинг надеется взять надо мной верх, потому что может использовать политическое влияние… а ни один военный человек не станет спокойно терпеть, чтобы ему отдавал приказы штатский, хоть и политик. Президент — это другое дело. Он, конечно, штатский, но, в то же время, он и главнокомандующий…

Не задумываясь, они пошли прочь от палатки. Рука Зеба скользнула к поясу — револьвер на месте. Далеко они не пойдут; он не любил ненужного риска — его любят только дураки. Риска и так хватает в обыденной жизни.

— И что же вы будете делать, Зеб? Я имею в виду, если уйдете из армии…

— Поеду на запад. Может, заведу ранчо. У нас в семье, похоже, все стремятся на запад, кроме разве что Джеремаи.

Он рассказал ей о Джеремае, а потом и о тете Лилит. О тетке он вспомнил потому, что муж Лилит, Клив Ван Вален, был заметной фигурой в железнодорожном бизнесе на тихоокеанском побережье.

Но, конечно, он не станет обращаться к дядюшке Кливу, чтобы воспользоваться его влиянием. Зеб Ролингз был из тех людей, кто сам машет кулаками в своей драке и умеет принимать поражение.

— Не стану отрицать, — сказал он ей, — я подумывал временами насчет ранчо. На западе есть свободная земля, и где-то во мне затаилась любовь к земле. Думаю, ко мне это от мамы перешло. Только я бы предпочел остаться в армии, если смогу, несмотря даже на то, что у человека мало шансов дойти до больших чинов, если он не учился в Пойнте . Продвижение по службе — дело медленное… то есть, в мирное время…

Они вышли за пределы лагеря, потом медленно повернули и пошли обратно. Палаточный городок тихо лежал под звездами. Возле штабеля шпал Ролингз заметил часового — его силуэт выделялся на фоне неба.

Когда они расставались, он уже совсем собрался предложить ей уехать с ним на запад — но тут подумал о Майке Кинге. Когда-нибудь Кинг станет вице-президентом Дороги, а может даже и президентом. Он будет обеспеченным человеком. А что может предложить Зеб в противовес этому?

Он ушел, а она еще стояла, глядя ему вслед. Ей было неприятно видеть, что он уходит, и немного обидно, что он не сказал ничего, ничем не показал, что думает и о ней, когда строит жизненные планы.

А скажет ли он что-нибудь вообще? Она ощутила внезапный ужас, подумав, что может и не сказать. Она чуть было не бросилась за ним следом… но потом опустила голову и вошла в палатку.

* * *

Лейтенант Зеб Ролингз вел свой патруль по широкой дуге вокруг Конца Путей. Повсюду он натыкался на следы некованых лошадей… кое-где всадники проезжали большими группами; и нигде он не видел борозд от травуа. Это означало, что индейцы ехали без семей, следовательно, это были военные отряды… Он поднялся верхом на вершину холма и осмотрел местность.

— Сержант, — сказал он, — вы в последние несколько дней видели Джетро Стьюарта?

— Он где-то поблизости. Правда, я с ним не говорил. С тех пор, как он привез этих убитых…

Ролингз был обеспокоен. Конечно, группы индейцев, проходившие через эти места, могли быть и охотничьими отрядами, потому что неподалеку находилось несколько больших селений… достаточно близко, чтобы скво могли прийти и освежевать убитых животных. Но здесь, вблизи железной дороги, дичи совсем мало — из-за шума и суеты… так что вряд ли следы были оставлены охотничьими отрядами. Правда, индейцы временами приезжали к лагерю попрошайничать или просто поглазеть на белых людей, занятых своими непостижимыми делами…

Но Ролингз ощущал беспокойство — а он был достаточно опытен, чтобы доверять собственной интуиции.

Местность вокруг открытая, хотя и не настолько открытая, как это казалось с первого взгляда. Железная дорога спускалась в широкую долину, но долину эту обрамляли холмы — довольно пологие, но кое-где срезанные крутыми обрывами. Гребни повыше поросли лесом, полосы деревьев тянулись и вдоль редких ручьев. Большой отряд всадников, знающих местность, мог тут проехать незамеченным достаточно далеко, пробираясь по руслам ручьев или под деревьями.

Как и у многих других солдат, служивших на границе, у Зеба Ролингза с годами выработалась симпатия к индейцам. Они отличные воины, они сумели великолепно приспособиться к своему окружению… но потом оно изменилось — пришли белые.

До прихода белых людей и появления лошадей пределы странствий индейских охотников были ограничены. В те времена они запрягали в свои волокуши-травуа собак, с этими же собаками преследовали дичь; кроме дичи, питание их составляли семена, орехи, ягоды и коренья. А главным источником почета и удовольствия были войны с другими племенами.

Появление лошади коренным образом изменило их образ жизни, неизмеримо расширило доступные им просторы, и это сделало лошадь самым ценным из всего, что знали индейцы. Обладание лошадьми стало мерилом общественного положения, и хороший конокрад мог выбрать лучшую молодую скво.

Племена сиу, заведя лошадей, ступили на тропу завоеваний. Если бы продвижение белого человека на запад шло чуть помедленнее — скажем, к примеру, не случилось бы золотой лихорадки в Калифорнии — дикие всадники Великих Равнин могли бы найти в своих рядах нового Чингиз-хана, подобно тому, как нашли его монгольские всадники, пребывавшие примерно на той же ступени цивилизации.

Как и монголы, американские индейцы были разделены на множество мелких племен и не знали никакого чувства единства в его высшем понимании. Чингиз-хан сумел спаять свободные племена монголов в одну воинственную целостность. О том же думал и Текумзе , но тогда угроза со стороны белого человека еще не была осознана — Текумзе пришел прежде своего часа. О том же думал и Гуанах Паркер — но он пришел слишком поздно.

Если бы появился такой вождь и повел индейцев против белых, то не исключено, что белые были бы — по меньшей мере — отброшены обратно к морю. Несомненно, множество пограничных поселений исчезло бы с лица Земли.

В последние годы белые люди всегда сохраняли преимущество в вооружении; даже когда у индейцев появилось огнестрельное оружие, они никогда не имели достаточного количества боеприпасов для мало-мальски долгих боевых действий. И все же индейская опасность существовала всегда.

За редкими исключениями — это относилось к юным офицерам, только что прибывшим с Востока, — именно военные понимали индейцев лучше всех; и если бы армии предоставили возможность улаживать отношения с индейцами, то столкновений было бы намного меньше. Однако, к сожалению, не успевала армия утихомирить индейцев, как тут же появлялся какой-нибудь гражданский чиновник, который вновь вызывал их возмущение и провоцировал неприятности.

Зеб Ролингз вступал в контакты с индейцами без всякой предубежденности — в ту или иную сторону. Он вовсе не считал их бандой дикарей, которых надо стрелять как бешеных собак. С другой стороны, он не был согласен и с теми, живущими в безопасности на Востоке, кто полагал, что бедный индеец — это всегда неправедно гонимый страдалец.

Зеб узнал очень много об индейцах еще от отца; он понимал многие их обычаи, их страсть к войне; он понимал, почему они находили высшую гордость в мужестве и отваге; понимал даже то, что белые обычно считали вероломством.

И сейчас, прощупывая взглядом местность, он вспоминал уроки отца.

— Мой па, — сказал он сержанту, — знал об индейцах больше, чем кто другой, и он всегда относился к ним настороженно. Каждый раз, как вы попытаетесь оценивать их поступки по меркам белого человека, вы обязательно попадете в неприятную историю. У них другие мерки.

— Джетро говорит то же самое, — заметил сержант. — Как вы думаете, сэр, чего надо ожидать?

— Подумайте-ка сами. Много ли следов мы видели в прошлом месяце?

— Немного… так, то здесь, то там…

— Но совсем немного. А теперь? Как вы полагаете, сколько индейцев в тех отрядах, которые мы видели сегодня? Я имею в виду, следы которых мы видели…

— Может, человек тридцать, а то и больше, в первом отряде — и примерно столько же в следующем… Мы сегодня пересекли следы больше чем сотни индейцев! — Сержант нахмурился. — Такое впечатление, будто их тут целая толпа шляется, сэр.

— Согласен… — Зеб помолчал. — Знаете, сержант, в докладах и рассуждениях было бы куда меньше нелепостей, если бы люди просто задумались о снабжении продовольствием больших вооруженных групп. Вы знаете, сколько провианта нам нужно на наш эскадрон. А теперь просто умножьте на десять — и что получится? Я вам могу точно сказать, сержант, что получится… и мне это вовсе не по вкусу. Сейчас в этой местности находится в пять раз больше индейцев, чем она может прокормить… а это означает, что либо они не собираются оставаться здесь долго, либо надеются в самом скором времени добыть много припасов, которых у них нет сегодня… ну, а тут речь может идти только о железной дороге…

Зеб замолчал — он увидел всадника, выехавшего из лощинки, и по посадке в седле узнал Джетро Стьюарта.

Ролингз обвел глазами окрестные холмы. Он был совершенно уверен, что его отряд находится под постоянным наблюдением… Индейцы тут же узнают, что Джетро присоединился к нему — скорее всего, им даже известно, что именно может рассказать Джетро. Он думал, как индеец, и поэтому мог предсказать, что собираются сделать индейцы.

Джетро Стьюарт окинул взглядом эскадрон — всего двадцать два человека, включая Ролингза и сержанта. Очень мало, совершенно недостаточно. А еще двух десятков не найдешь и за пять-десять миль.

— Мы видели очень много следов, Джетро, — сказал Зеб.

— Вождь заявляет, что железная дорога нарушила договор. Строители изменили трассу, и теперь она захватывает охотничьи земли арапахов.

— Он правду говорит, Джетро?

— Он в этом уверен, вот что главное… но, впрочем, так оно все и есть на самом деле. Я попробовал предупредить Кинга, но этот… не желает слушать. Он изо всех сил старается выгадать время, чтобы ускорить продвижение путей, и меняет трассу, как ему заблагорассудится. Может, вам удастся объяснить ему.

— Вы знаете Майка Кинга. Он никого не слушает.

Тем не менее, уже через час лейтенант Зеб Ролингз подъехал к вагону, который служил Майку Кингу канцелярией и спальней. Неподалеку стояли три платформы. Путеукладочная бригада работала милях в полутора, но палаточный городок был рядом. Повсюду высились штабеля шпал, напиленных среди ближних холмов, на жарком «солнце сосновые брусья сочились смолой. Зеб соскочил с лошади и вошел в вагон, предоставив Джетро Стьюарту самому решать, идти ли следом.

Кинг сидел за столом, сверяя накладные на доставленные грузы с заказом, лежащим на столе. За другим столом в дальнем конце вагона его секретарь стучал телеграфным ключом.

— Кинг, когда вы решили изменить трассу? — резко спросил Зеб Ролингз.

Кинг еще некоторое время продолжал сверять свои списки, потом наконец поднял голову. Он ожидал этого разговора и был готов к нему, не испытывая никаких сомнений, что сможет управиться с этим захолустным лейтенантом. Наконец он заговорил, и в голосе его ясно звучало нетерпение.

— Мы не вносили изменений, хотя мы имеем право производить мелкие уточнения, чтобы ускорить строительство… а ускорение строительства — это именно то, чего мы добиваемся.

— Вы напрашиваетесь на неприятности. Вы пересекли охотничьи земли арапахов, и теперь все соседние племена вышли на тропу войны.

— Не говорите глупостей, Ролингз! — раздраженно ответил Кинг. — Вы еще скажите, будто то, что мы делаем, сильно повлияет на дичь!

— Неважно, что я скажу, — важно, что думают арапахо, а они думают — и сказали об этом Джетро Стьюарту — что с ними поступили несправедливо.

— Пошли они к черту, лейтенант, и ваш Джетро тоже! Я не допущу, чтобы «Центральная Тихоокеанская» зарабатывала на мне деньги из-за горсточки голых дикарей. Если я буду терять время, тревожась о том, что подумают несколько жалких индейцев, я никогда ничего не добьюсь!

— То, чего вы добиваетесь — оно настолько важно, что стоит войны? Войны, в которой будут гибнуть люди?

— Какой еще войны? Вы же сами говорили, что армия находится здесь для того, чтобы поддерживать мир — ну так и поддерживайте!

— И как бы вы мне посоветовали это делать?

— Внушите им мысль, что железная дорога не причинит никакого вреда. Это просто два рельса и свисток.

— Они на это не купятся, Кинг. Вы забыли — эти индейцы уже видели, что железная дорога привозит на Запад людей. Их беспокоят не сами рельсы, а охотники на бизонов и поселенцы-фермеры.

Майк Кинг внезапно рассмеялся и сменил тон.

— Черт побери, Зеб, вы мне нравитесь! Вы смелый человек. Вы бы мне пригодились в моем деле. — Он встал и, обойдя стол, подошел к буфету. — Хотите выпить? За выпивкой я никогда на обманываю людей.

Зеб взял стакан виски. Он представлял себе, что будет дальше, и собирался с духом. В то же время он знал границы своей власти, и понимал, как мало будут значить его аргументы, когда их начнут рассматривать в мирных кабинетах за много миль от места событий, где бесчисленные канцелярские вояки станут судить да рядить с важным видом…

Он не мог остановить железную дорогу. Он не мог заставить, чтобы ее перенесли в сторону хотя бы на фут. Его дело — поддерживать мир, и он старался, как мог. Может, ему надо просто уехать в холмы на дальнюю разведку, и пусть Кинг сам расхлебывает последствия своих поступков… но беда в том, что пострадают и многие другие. А Кингу никогда не приходилось хоронить женщину, побывавшую в руках у индейцев, или видеть результаты внезапного набега.

Если индейцы нападут, то железная дорога сможет защитить себя, потому что большинство рабочих — это ветераны Гражданской Войны и войн с индейцами, а многие из них успели послужить и в европейских армиях, еще до эмиграции.

— Послушайте, — Кинг налил себе стакан, — вы же видели бизонов — их целые миллионы! Да нам недавно пришлось остановить поезд на двое суток, пока стадо прошло, и это было не далее как на прошлой неделе! Сколько же времени потребуется переселенцам, чтобы перестрелять такую массу бизонов? Этого не случится ни при моей жизни, ни при жизни самого молодого из тех, кто у нас здесь найдется… Я не испытываю ни малейшей братской любви к благородному краснокожему человеку, и никогда не испытывал. Когда встречаются два народа, один из которых имеет более высокую культуру, технические знания и умения, второй народ вынужден сложить оружие или погибнуть. Я слышал, как вы с Джетро говорили то же самое — слова, может, были и другие, но смысл один: это неизбежно. Индейцы могли Справиться с чем угодно, пока не появился белый человек, но теперь они уже отстали от жизни, с ними покончено. Я лично хочу видеть всю эту страну усеянной фермами и скотоводческими ранчо. Я хочу видеть шахты и фабрики. Я хочу видеть, как эта страна заполняется людьми и растет… и именно так все и будет, и никому этого процесса не остановить — ни этим безмозглым краснокожим, ни вам, никому. Или индейцы сами станут участвовать в этом процессе, или исчезнут с лица земли!

Он отхлебнул из стакана и продолжал:

— И не я это делаю. И, по сути дела, никто конкретный. Просто образ жизни индейцев не дает им возможностей конкурировать с белыми людьми в борьбе за землю и пропитание. Не обвиняйте меня. Не я создаю законы природы. Просто задумайтесь над логикой происходящего. Этим охотничьим землям ничто не угрожает — по крайней мере, на время нашей жизни и жизни индейцев, о которых вы так печетесь. И чем скорее индейцы познакомятся с белыми людьми и их образом жизни, тем выше у них шансы выжить. А главное, все-таки, что им вообще не о чем беспокоиться. Пройдет лет пятьдесят, а то и целый век, пока люди заселят этот край.

Зеб Ролингз задумчиво смотрел на янтарную жидкость у себя в стакане. В словах Кинга было много правды, он знал, что и некоторые индейцы, постарше годами, тоже все это чувствуют. Вся беда была в том, что он не доверял ни самому Кингу, ни любому его аргументу. И уж никак не мог он довериться молодым индейским воинам, которым хочется охотиться за скальпами и воровать лошадей.

Но почему он не доверяет Кингу? Не из ревности ли? Зеб нахмурился. Ему неприятно было подумать, что он может осудить человека, руководствуясь своими личными чувствами.

Да нет, не в личных чувствах дело; просто он знал, что для Майка Кинга лишь одно существует на всем белом свете — железная дорога. Чтобы проложить ее точно в срок, Майк Кинг проедет копытами через все и всех, кто окажется на пути. Включая некоего Зеба Ролингза…

— Ладно, -сказал он наконец, -я посмотрю, что можно сделать. Я поговорю с ними.

Кинг проводил Зеба до дверей вагона, положив руку ему на плечо.

— Не беспокойтесь, Ролингз. Мы ведь просто пересечем их территорию. Даю вам слово — никто не останется здесь.

— Я поеду…

— Вы встречаетесь с Джули?

Зеб Ролингз глянул кверху. Взгляд был холодный и сдержанный.

— Да. Есть возражения?

Кинг усмехнулся — той ядовитой усмешкой, которая, казалось, всегда скрывала так много.

— Нет-нет! Просто вы — счастливый человек, вот и все.

Зеб подошел к лошади и немного выждал, сделав. вид, что затягивает подпругу. У него было такое чувство, что Кинг сумел использовать его… но с Кингом человек постоянно испытывает такое чувство, неважно, проиграл ты спор или выиграл.

Поднявшись в седло, он повернулся к Джетро, который все еще ожидал его.

— Вы можете свести меня с вождем арапахов? Я должен поговорить с ним.

Джетро только кивнул и повернул коня. Они направились в холмы вдвоем.

 

Глава шестнадцатая

День только занимался, когда они въехали в поселение вождя по имени Ведущий Своих Лошадей. Едва увидев поселок, Зеб Ролингз почувствовал, как напряглась кожа на затылке. Здесь было не меньше двухсот вигвамов, следовательно — около пятисот воинов.

К ним бросились собаки, заливаясь свирепым лаем, и из одного вигвама вышел индеец.

— Можем ли мы считать себя в безопасности? — спросил Зеб. — Отец не раз говорил, что если ты по своей воле приезжаешь в поселение индейцев, то тебе ничего не грозит, пока ты из него не выедешь.

— Это правда… в общем.

Джетро с минуту раздумывал.

— Я бы сказал, что на этот раз мы в безопасности. Ведущий Своих Лошадей — человек рассудительный, и достаточно умный, чтобы понимать, что лучше вести переговоры, чем сражаться. Беспокоиться вам надо из-за его молодых воинов — им не терпится одержать побольше побед, чтобы иметь успех у женщин.

Ведущий Своих Лошадей был высоким, крепко сложенным индейцем лет сорока. У него было скуластое умное лицо и столько достоинства, сколько может быть только у индейца. Он взглянул на них и пригласил к себе в вигвам.

Когда они уселись, Джетро неспешно повел речь. Говорил он на языке арапахо, из которого Зеб знал лишь отдельные слова. Однако Джетро пользовался одновременно и языком жестов, изящными и плавными движениями рук подчеркивая важные места в своей речи. Постепенно в вигваме собирались и другие воины.

Джетро, не оборачиваясь, сказал Зебу:

— Он говорит, у него есть знакомый индеец, который знал вашего отца… оседж по имени Стрела, Летящая Домой. Он говорит, ваш отец известен как великий человек… великий воин и великий охотник.

— Я слышал от отца упоминания об этом оседже. Они вместе пересекли Великие Равнины… году в сорок четвертом или сорок пятом.

Зеб улавливал суть разговора, потому что понимал язык жестов — он был один и тот же у всех племен, хотя мало кто из индейцев знал устный язык какого-нибудь племени, кроме своего собственного.

Вигвам заполнился воинами. Стало душно. Была зажжена трубка и медленно пошла по кругу. Зеб с серьезным видом затянулся, потом передал трубку дальше.

— Старик в хорошем настроении, — прошептал Джетро, показав на седого человека с благородными чертами лица, который сидел за спиной у Ведущего Своих Лошадей, чуть правее, — это очень важно.

Беседа тянулась дальше, Джетро время от времени переводил фразы, смысла которых Зеб не улавливал.

— Когда я вижу вас здесь в моем вигваме, — говорил Ведущий Своих Лошадей, — я чувствую радость, как пони, когда первая зеленая трава появляется на холмах в начале года. Мое сердце наполняется счастьем от того, что мы можем говорить друг с другом как старые друзья, потому что нет в нем желания ссориться с моими белыми братьями, и меньше всего с тобой, кто говорит со мной здесь, моим другом и сыном человека, известного всем среди индейцев… Когда в первый раз белый человек пришел к нам и заговорил об огненной железной тропе для Железного Коня, в нас возникло любопытство и желание посмотреть на это чудо, но одновременно мы испытывали и страх, ибо дошла до нас весть, что там, куда Железный Конь привозит свои фургоны, там появляются белые люди, чтобы охотиться на бизонов, появляются не дюжинами, а сотнями, может быть даже тысячами. Мы боялись, что эти охотники убьют всех бизонов и краснокожий человек останется без пищи, что его скво и дети будут умирать от голода. Мы слышали, что белый человек убивает бизона и забирает только шкуру, оставляя мясо гнить на солнце, а дети индейцев тем временем страдают, не имея еды… Но пришедший к нам белый человек обещал, что Железный Конь не будет пробегать близко от наших охотничьих земель, а пройдет по другую сторону холмов. А теперь это изменилось, и Железный Конь будет везти свои фургоны прямо среди наших вигвамов. Мы видим, как испуганная дичь уходит в дальние холмы, и нам приходится идти туда среди многих опасностей, чтобы добыть пищу… Теперь Железный Конь явился сюда, и мои молодые воины пришли ко мне с криками обиды и гнева. Они потрясают стрелами войны и смешивают краски для своих лиц, они привели с пастбищ своих боевых пони… Мы не хотим воевать с белым человеком, но наши молодые воины гневаются. Они требуют войны. Они требуют, чтобы железная тропа была разрушена прежде, чем она принесет белых охотников на наши охотничьи земли.

Зеб Ролингз сидел молча и тщательно подбирал слова для ответа. Почему он чувствовал себя виноватым перед Ведущим Своих Лошадей? И перед этим седоволосым стариком? Разве Майк Кинг не нарушил свое слово?

Он заговорил медленно, не жалея времени, чтобы быть уверенным, что они понимают его, и чтобы Джетро успевал переводить те слова, которых ему не хватало.

— Мы видим в арапахо наших братьев, их беды — это наши беды. Это правда, что тропа Железного Коня была изменена, но он не может пробежать где угодно, как вольный пони. Там, где тропа прошла сейчас, путь Для него ровный и гладкий, и он может бежать быстро, не поднимаясь на холмы и не перебираясь через реки по мостам… Много людей будет ехать в фургонах Железного Коня, но это люди, которые хотят добраться далеко, в край у Большой Синей Воды, где садится солнце. Они будут проезжать по вашей земле, но не будут останавливаться. Человек, который строит огненную железную тропу для Железного Коня, пообещал мне это.

Глаза Ведущего Своих Лошадей вспыхнули и вперились в глаза Зеба Ролингза.

— Синий Мундир, сын человека, которого мы знаем, я говорю с тобой. Я не говорю с человеком, который делает железную тропу. Ты сидишь в моем вигваме, ты куришь мою трубку, твой голос я слышу. Я не курю трубку с человеком, который делает железную тропу. Он не сидит в моем вигваме, он не слышит моего голоса. Что скажешь ты? Что пообещаешь ты сам?

Лейтенант Зеб Ролингз колебался. Ему не надо было осматриваться, чтобы понять, кто его слушатели. Вигвам забит воинами, в том числе и молодыми, которые требуют войны. С их стороны можно ожидать лишь острой враждебности. Их сдерживает только авторитет вождя… но надолго ли его хватит?

Если они выступят, кому придется умирать? Первыми погибнут одинокие путники, поселенцы, невинные люди, не сделавшие ничего такого, что могло бы вызвать ярость краснокожих… а она захлестнет равнины. Только потом нападут они на железную дорогу. Да, погибнут невинные люди, если он не сможет остановить беду сейчас, если он не сможет остановить ее здесь…

Ведущий Своих Лошадей был мудрым человеком. Он знал, что возмездие белых людей будет жестоким, ему довелось видеть, как безжалостно они преследуют своих врагов. В обычае индейцев было сразиться в большой битве — одной битве, исход которой решает все. До прихода белых они не знали, что такое военная кампания. Индеец сражается, а потом возвращается в свой вигвам; но белый человек идет следом за противником, уничтожает посевы индейца, его мясо и его вигвам. Он прогоняет его лошадей прочь и травит индейца собаками, пока снег не станет красным от его крови…

Вождь знал все это, как и старик, сидящий рядом с ним. А молодые воины не знали — или верили, что могут победить. Они еще не понимали, что в войне против белого человека победить невозможно.

— То, что я сказал, — медленно повторил Зеб Ролингз, — это правда. Люди будут ехать на Железном Коне, но они будут направляться в те края на западе, где есть золото и серебро. Человек, который делает железную тропу, дал мне свое слово. Я даю вам мое слово. Ни один ни остановится здесь. Охотничьи земли арапахов останутся охотничьими землями арапахов.

* * *

Солнце уже садилось, когда они выехали вдвоем на холм, с которого открывался вид на все еще далекий Конец Путей. Они натянули поводья, чтобы дать лошадям перевести дух, и услышали вдали свисток паровоза.

— Этот проклятый свисток! — раздраженно сказал Джетро. — Он звучит как приговор всему настоящему, природному.

— А что считать природным и что — нет? Моя мама происходила из семьи поселенцев. Они верили, что человек должен проложить свою борозду на земле и сделать землю хоть немного иной. Ладно, как бы то ни было, спасибо вам за то, что сладили дело с вождем.

— Я? Я ничего не слаживал. Я лишь повторял ваши слова и говорил то, что вы сами не могли сказать. Это ничуть не прибавило словам правдивости.

— Я говорил то, что надо было сказать, чтобы сохранить мир. Это риск, я знаю.

— Риск? Вы оставили им в залог свое слово. Не мое слово. Не слово Майка Кинга или армии. Это вы, Зеб Ролингз, дали слово, что они сохранят свои охотничьи земли.

— Я думаю, сохранят.

— Вы больше доверяете своему ближнему, чем я. Особенно, когда этот ближний — Майк Кинг. — Джетро достал свой табак, задумчиво оглядел кисет и сказал: — Пораскинь-ка мозгами, сынок… как, по-твоему, они собираются платить за эту дорогу? Ты думаешь, доставка почты и нескольких пассажиров в Калифорнию окупит затраты? Если ты так думаешь, так подумай лучше еще раз. Им надо, чтоб тут были люди, фермы, города. Им нужны ранчеры, перевозящие скот, и фермеры, перевозящие зерно. Так что твой договор, Ролингз, будет нарушен… и не хотел бы я оказаться поблизости, когда это случится… Вспоминай меня иногда после ужина.

— Куда вы собираетесь?

— Поеду обратно в горы, и остановлюсь отнюдь не на территории арапахов, можешь не сомневаться.

— А как насчет Джули?

Глаза Джетро сощурились.

— Ну-у, сынок, ты только что разговаривал с индейцами и заключил с ними договор. Я так полагаю, что ты можешь поговорить и с Джули. Может быть, договориться с ней будет не труднее, чем с индейцами.

До городка они ехали молча. Каждый думал о своем. Зеб Ролингз не думал, во всяком случае, пока, об обещании, которое дал Ведущему Своих Лошадей. Он думал о Джули.

Ни одна девушка в здравом уме не пойдет замуж за армейского лейтенанта, который собирается подать в отставку, если у нее есть возможность заполучить такого человека, как Майк Кинг. Что там ни говори о нем, но у Кинга есть будущее. Этот человек имеет цель и шагает к ней быстро. С его неразборчивостью в средствах, безжалостностью и напором он вряд ли упустит случай добиться успеха.

А Зеб не мог предложить ничего, кроме своей жизни и попыток найти свой шанс в этой жизни, в армии или вне ее. Да еще теперь он поставил все на слово Кинга — человека, которому сам не доверял.

Но что еще он мог сделать? А так война предотвращена — по крайней мере, хотя бы на время…

Расставшись с Джетро, он поспешил к себе домой и вымылся. Мрачно подумал, что у него есть один-единственный чистый мундир. Не очень-то шикарный наряд, но, что ж, придется надевать его вечером.

* * *

Джетро Стьюарт остановил лошадь у большой палатки. Хозяйничал тут Лоу, по прозвищу Буйный Джим, здоровенная скотина с репутацией убийцы — вот какой человек заведовал игорным домом в городке Конец Путей. Оставив лошадь у коновязи, Джетро, лавируя среди столов, прошел к бару.

В этот час в большой палатке было довольно пусто; заняты были всего три стола, и у стойки стояли всего три человека. Одним из них был Майк Кинг.

Он повернулся и увидел Джетро.

— Идите, выпейте, Джетро, — приветливо сказал Кинг. — Я хочу поговорить с вами.

— А что случилось? Неужели, нам на радость, «Центральная Тихоокеанская» потерпела крах? Или вы нашли кого-то другого на мое место?

— Я слышал, вы ездили к арапахам с молодым Ролингзом. Ну, и хочу поблагодарить…

— Да я в основном сидел и слушал. Хотел бы я верить в ваши обещания так, как Ролингз верит.

Бармен налил два двойных и оставил бутылку.

— Вы хотите сказать, что не доверяете мне? — Кинг усмехнулся с пониманием — и с насмешкой. — А вы бы это сделали по-другому?

— Я бы на его месте сказал им, чтоб они совершили налет на ваш салон-вагон и вывесили ваш скальп на просушку. Вот это остановило бы вашу проклятую железную дорогу.

Майк Кинг рассмеялся. У него было хорошее настроение, и он не собирался его портить. А когда-нибудь потом он все это припомнит…

— Вы, Кинг, сунули Ролингза прямо в середину этого дерьма, сами знаете. А у этого парня есть понятия…

— Какие такие понятия?

— А такие, дурацкие понятия насчет чести. Но вам про это толковать нет смысла — все равно не поймете. Кинг снова рассмеялся.

— Забудьте вы эти разговоры, Джетро. Сегодня великий день. — Он улыбнулся Стьюарту. — Мы с вами будем друзьями — по меньшей мере.

— О чем это вы толкуете? — спросил Джетро подозрительно.

— Мы тут имели разговор с Джули, — ответил Кинг. — Мы смотрим на жизнь одинаково. Эх, Джетро, что за девочка у вас! Леди… до последнего дюйма леди!

— О чем это вы толкуете? — снова спросил Джетро.

Кинг отхлебнул из стакана.

— Мы вам потом скажем вместе. Я увижусь с ней сегодня.

Он хлопнул Джетро по плечу, повернулся и вышел из палатки. Джетро взглянул на свое виски с внезапным отвращением, резко отвернулся и ушел, оставив стакан недопитым. Буйный Джим поглядел ему вслед и задумался. Джетро Стьюарт пил мало, но сегодня в первый раз за все время работы на железной дороге он не выпил свою вечернюю порцию.

Буйный Джим припомнил, какое у Джетро было лицо.

— Похоже, что-то надвигается, — сказал он бармену, — никогда не видел у Джетро такой злой рожи.

— Но он вроде не любитель стрелять по людям, а?

Лоу сплюнул.

— Он-то нет, но ни один ганфайтер в здравом уме не станет связываться с Джетро Стьюартом. В этих краях быстро обучаешься одной полезной вещи — говорить повежливее с этими старыми ребятами, охотниками с гор. Может, тебе и удастся убить такого, только сперва ты сам получишь свинец в брюхо… Они умирают очень медленно — чертовски медленно!

«Стьюарт разговаривал с Кингом, — размышлял Лоу. — может, стоит заскочить к нему и предупредить? Хотя, с другой стороны, что сделал этот Кинг хорошего хоть кому-нибудь? А-а, пошел он к черту…»

Джетро Стьюарт поднял клапан своей палатки и остановился, глядя на Джули. Она причесывалась перед зеркалом, которое когда-то принадлежало ее матери. Господь один знает, как это оно продержалось целым столько времени…

Не говоря ни слова, он начал собирать свои вещи и складывать в тючок. Она, так же молча, следила за ним в зеркало. Наконец повернулась.

— Что ж, па, это был самый долгий период времени, что мы прожили вместе, с тех пор, как я была совсем маленькой. Ты снова уезжаешь?

— Ага…

Он всегда уезжал в горы. когда что-нибудь было ему не по нраву, и она ждала этого уже несколько дней.

— И ты бросаешь меня одну в этом… этом месте? Раньше ты никогда так не делал, па.

— Я так думаю, ты не собираешься долго быть одна. — Он выпрямился и посмотрел на нее. — Так что, Джули, разобралась ты уже? Ты все решила?

— Подожди, па! Что я должна была решить? — Она подошла к нему и подергала за усы. Она делала так, когда была маленькой, и знала, что ему нравится это.

— Ладно, не будем начинать все с начала. — Он внимательно всматривался в ее лицо. — Ты уверена, что поступаешь правильно?

— Конечно… — И вдруг в глазах у нее появилась печаль. — Не уезжай, па. Не уезжай сейчас. Я не хочу, чтоб ты снова исчез.

Он ощутил, что к горлу подступает комок, и разозлился.

— Слушай, прекрати-ка ты это! Я уезжаю… А то, что ты делаешь, это — твое дело!

Он помолчал.

— Мы пытались воспитать тебя правильно, мы с мамой. Надо признать, меня частенько не было дома, но когда я бывал, то старался все делать как следует… а я ведь не умею зарабатывать на жизнь никакими способами, кроме как ружьем или там капканами… А теперь ты — леди. И нечего мне пытаться прожить твою жизнь вместо тебя. Ты должна сделать это сама. — Он затянул тюк. — Ты уверена, что делаешь все как надо?

— Конечно! — повторила она.

Он вышел наружу, отпустил клапан палатки, тот хлопнул у него за спиной. Он подошел к лошади — и остановился. Уж больно вымоталась старуха. Отдохнуть бы ей надо… Может, удастся выменять другую у военных.

Он поднялся в седло и поехал медленным шагом. А потом сказал вслух:

— Я пытался, Лайнус. Я честно пытался…

 

Глава семнадцатая

Весна поздно пришла на западные земли. На бурых холмах все еще виднелись темные заплаты — места, увлажненные тающим снегом, а в тени можно было найти то тут, то там полоску снега или упрямого льда. Зеб Ролингз ехал вниз по склону холма к железнодорожной станции Уиллоу-Спрингз-Ивовые Ключи, похолодев от бешенства и отчаяния.

На станции стоял поезд из пяти вагонов, и это разозлило его еще больше.

— Беда, сержант! — сказал он, показывая на поезд. — Для нас с вами это большие неприятности. Опять прибыли поселенцы, новые охотники на бизонов — а мы все еще не выбрались с территории арапахов.

— Этого следовало ожидать, лейтенант. Если люди могут куда-то приехать, они туда едут.

Конечно, это была чистая правда, и в глубине души Зеб все это знал. Да и ему ли было не знать? Разве его собственная семья не приехала на запад по Эри-каналу и реке Огайо?

Как он смог поддаться на уговоры Кинга?.. Но, в конечном счете, ему некого винить, кроме самого себя. Надо было заставить Кинга самого давать обещания Ведущему Своих Лошадей.

Зеб не мог сделать ничего, чтобы остановить строительство железной дороги или хотя бы изменить трассу. Единственное, что было в его власти — это протестовать, подавать рапорты начальству, а они ровно ничего не значили для канцелярских вояк, далеких от места событий. Им-то было просто: приказали — и все дела…

Когда они подъехали к станции, то увидели на платформе Майка Кинга.

— Некогда при вашей жизни, вы говорили… — Зеб Ролингз положил ладонь на седельный рог и глянул Кингу в лицо.

Кинг ухмыльнулся своей издевательской улыбкой.

— Поступь прогресса не остановишь, лейтенант. Любой дурак мог понять, что люди двинутся на Запад, если железная дорога даст им такую возможность. Черт побери, для того мы ее и строим!

— Вы солгали. — У Зеба напряглись челюстные мышцы. — Вы сделали лжецом меня. Вы сказали, что при вашей жизни этого не случится.

— Кто ж мог рассчитывать столько прожить? Слезайте с лошади, лейтенант, и пошли выпьем! Плюньте вы на это!

— Я им дал слово.

— Ну, что вы такой совестливый, Ролингз? Разве хоть один индеец построил железную дорогу? Да эти рельсы стоят больше, чем вы, я и все эти поганые арапахи, вместе взятые! Мы все помрем, а рельсы будут тут лежать… Правительство позволило нам продавать землю вдоль полосы отчуждения, чтобы дорога себя окупила; но кому же ее продашь, если не будет поселенцев — фермеров, ранчеров, деловых людей? Что ж, вот они, перед вами! Видите их? Больше половины только что из Европы, их ждут нелегкие времена, но они ребята крепкие и пробьются, потому что у них хватит духу и желания приспособиться, чтобы выжить и прорасти на новом месте. Ну, так арапахам тоже придется приспособиться. Иначе им крышка.

— Все это никак не облегчает мое положение.

— Ой, да забудьте вы! Ну, дали вы им свое слово — и что из того? Это же просто голые дикари, кому до них есть дело?

— Может, это вас удивит, Кинг, но мне до них дело есть. Ведущий Своих Лошадей — это джентльмен и, в своем роде, государственный деятель. Для него слово — превыше всего. С того дня, как я говорил с ним, железная дорога не потеряла ни одного человека, ни одной лошади…

Зеб Ролингз потянул за повод и повернул коня.

— Несколько минут назад вы, Кинг, говорили об этих людях, которые приехали из Европы и с Востока. И месяца не пройдет, как многие из них умрут, и многие из ваших рабочих тоже. Сейчас Ведущий Своих Лошадей уже знает, что они приезжают, а в понедельник будет полнолуние. Так что лучше вооружите своих людей и подготовьте к драке.

Лицо Кинга затвердело.

— Только не надо валить на меня всю вину! Это ваша работа — защищать их!

— Вы изменили трассу железной дороги и нарушили договор. Вы изменили ее самовольно, ни с кем не посоветовавшись. В своем безумном стремлении поскорее построить дорогу вы проложили трассу через земли арапахов, и у вас хватило связей наверху, чтобы ваше изменение одобрили, хотя без него и можно было обойтись. Только все равно, — голос Ролингза был полон презрения, — своей цели вы не достигли.

Он крутнул коня и увел патруль, а Майк Кинг посмотрел вслед, и лицо его перекосилось от гнева.

— Лейтенант! — закричал Кинг и спрыгнул с платформы.

Ролингз остановил лошадь.

— Сержант, ведите эскадрон. Покормите людей, приведите в порядок лошадей. Поспите, если хватит времени, но будьте готовы к тревоге. Я думаю, тут скоро начнется ад.

А потом повернулся и отстегнул клапан кобуры.

Кинг заметил это движение и насторожился. Ролингз ехал к нему шагом, и глаза Кинга поднялись к его лицу. На свой лад Майк Кинг был человеком мудрым, и сейчас повел себя мудро — на свой лад.

— Простите, лейтенант. Я, действительно, очень сожалею. А кроме того, — он вытащил телеграмму, — тут депеша для вас. Поступила по моей личной линии. Вам присвоено звание майора, две недели назад.

Но Ролингз не смягчился.

— Это вы устроили, Кинг. Мы оба знаем, как неохотно присваивают новые звания в мирное время. Честным способом мне сейчас никак не получить повышения. Я знаю, есть такие офицеры, которые используют политическое влияние, даже добиваются специальных решений Конгресса, чтобы получить повышение в обход честных путей. Только я не из таких. Я собираюсь подать в отставку.

— Не будьте дураком!

— Вы сделали из меня лжеца, Кинг. О, я знаю — во многом тут моя собственная вина… но ваша дорога могла бы не продавать билетов до станций между Омахой и Солт-Лейк-Сити. Хотя бы несколько месяцев… А теперь Ведущий Своих Лошадей будет считать, что армия солгала ему. Мне остается единственный честный путь — подать в отставку и принять всю вину на себя. Тогда человек, который меня заменит, сможет вступить с ним в переговоры. В этом случае обманщиком будет не армия, а лейтенант Ролингз.

— А вам-то что до того?

— Если не убедить вождя, что это я нарушил обещание, а не армия, то будет убито много людей. А так — я давал обещание, я его нарушил, значит, и вина моя. Но это вы, Кинг, меня заверили, что сюда не будут приезжать пассажиры, и я поверил вам.

Майк Кинг пожал плечами.

— Хотите валять дурака — на здоровье! Но стоит вам снять эту форму — и вы ничто. Подумайте, — продолжал Кинг, — и примите повышение. Поверьте, после этого индейского мятежа вы сможете стать даже полковником. Знаете, стоит привлечь к себе внимание, и люди готовы поверить, что ты сделал что-то значительное, независимо от того, как было на самом деле. А один из моих лучших друзей дружит с генералом Шерманом…

— Кинг, в этих местах армия, за исключением нескольких человек, всегда оставалась вне политики — и так оно и должно быть. Стоит только позволить армии вмешиваться в политику, и жди диктатуры. Мы — лишь орудие в руках правительства, Конгресса и исполнительной власти. И я не приму повышения, которое пришло ко мне по политическим каналам.

— Вы рассуждаете, как ребенок. Будьте реалистом!

— Я заметил, — ответил Зеб, — что когда человека призывают быть реалистом, это означает, что его уговаривают предать что-нибудь для него святое. Это любимый аргумент тех, кто считает, что цель оправдывает средства…

* * *

Склады железной дороги в Уиллоу-Спрингз обслуживали бригаду строителей, работающих дальше к западу. Здесь же устроили себе штаб-квартиру переселенцы; были установлены несколько палаточных магазинов с полами из горбыля, вокруг рассыпались обычные в таких местах кабачки и игорные дома.

Здесь Майк Кинг держал сейчас свой салон-вагон, одновременно канцелярию и жилье. К нему был прицеплен вагон-кухня и несколько вагонов для рабочих и бригадиров. По другую сторону путей, на небольшом удалении от вагонов и станционной платформы, были штабелями сложены шпалы. Они образовали отличный бруствер. Разрывы в этом бруствере закрыли ненужными фургонами.

Эскадрон Зеба Ролингза расположился лагерем внутри стены из шпал. Был полдень — время обеда; горели костры, слышался гул разговоров и звяканье кастрюль.

В четверти мили от путей начинались невысокие холмы, во многих местах изрезанные оврагами. Зеб Ролингз все время обшаривал глазами окрестности. Опыт и интуиция подсказывали ему, что нападение может произойти в любую минуту. Синее небо над головой было девственно чистым, ни облачка… с холмов долетал легкий ветерок. Зеб посмотрел на лошадей, но они спокойно жевали. В полуденной тишине разносились то звяканье мисок, то обрывки смеха.

Если б только Джули здесь не было! Господи, ну почему Джетро уехал без нее? Зеб подумал, может, стоит побежать к ней в палатку и забрать ее сюда, чтобы она была среди солдат… но не знал, какой его ожидает прием. После того вечера, когда он собирался пойти к ней и просить ее руки, он с ней не говорил. Уже несколько недель. Он видел ее издали несколько раз, но встреч избегал — а поскольку он все время выезжал на патрулирование, это было совсем не трудно.

С горьким чувством вспоминал Зеб тот вечер после разговора с Джеро, когда вымытый, в чистом мундире, направился он к ее палатке. Он трепетал, как мальчишка, он робел, но был полон решимости… и тут повстречал Майка Кинга.

— Собрались куда-нибудь? — Кинг оглядел его парадный мундир с ехидной усмешкой. — Мне кажется, Ролингз, вы понапрасну приоделись. Сегодня вечером я с ней встречаюсь — я получил приглашение.

Зеб почувствовал неприятный холодок в желудке.

— Что вы хотите сказать?

— Ну, если вы собрались к Джули, так вы опоздали. Она дала обещание мне.

Какое-то время они пристально смотрели друг на друга, потом Зеб сказал:

— Это правда?

— Как Священное Писание.

Внезапно он почувствовал себя глупо в этом парадном синем мундире. Как он выглядит в глазах Кинга? В глазах других людей, стоящих вокруг и гадающих, что тут происходит? Не сказав ни слова, он повернулся кругом и ушел…

Он снова посмотрел на холмы, но не увидел ни малейшего движения… ничего.

— Сержант, — внезапно сказал он, — отберите восемь человек, выдайте по пятьдесят патронов каждому и отправьте их с винтовками за барьер, с правой стороны. Покормите их там прямо на месте, и чтобы глаз с холмов не спускали… Когда остальные поедят, пригасите костры, чтоб только угли остались, поставьте кофе и следите, чтобы каждый держал оружие при себе и был готов к бою.

— Лейтенант, люди утомлены, устали как собаки.

— Пусть лучше будут усталые, чем мертвые.

Зеб подошел к своей лошади — она тоже была утомлена — и поднялся в седло. Не сказав ни слова, он поехал в лагерь переселенцев и громко спросил:

— Кто тут сегодня дежурный?

К нему повернулся долговязый худощавый человек с копной волос песочного цвета и вяло улыбнулся.

— У нас тут не армия. Мы — свободные агенты. Мы не слушаем ничьих приказов.

Ролингз повернулся к нему спиной.

— Есть тут бывшие солдаты? Из любой армии? — спросил он.

Отозвались несколько человек.

— Отлично, ребята, а теперь послушайте меня. У меня над вами нет никакой власти, кроме той, что дала мне армия, — защищать вас. На нас с минуты на минуту могут напасть индейцы. Соберите детей, отведите их к штабелям шпал, укройте там и сами там останьтесь. Соберите все какое есть оружие и приготовьте к бою. Выберите командира и расставьте часовых.

— А я не вижу никаких индейцев, — снова подал голос долговязый. — Что ты тут затеял, янки? Хочешь показать нам свой синий мундир?

Тем временем из группы неторопливо вышел другой человек, за которым так же неспешно последовали бывшие солдаты. Это был изящный человек с щеголеватыми черными усиками и выступающими скулами. В нем была видна аккуратность и подтянутость, и это сразу понравилось Зебу.

Человек представился:

— Воссель, сэр. Французский Иностранный Легион.

— Воссель? А я и не знал, что здесь действует Французский Легион.

Человек слегка улыбнулся — одними глазами.

— Я был офицером, сэр. Не объясните ли вы нам ситуацию?

— Мы находимся на охотничьих землях племени арапахо. Индейцам обещали, что железная дорога не привезет сюда ни поселенцев, ни охотников. А теперь, когда вы тут появились, они попытаются изгнать отсюда нас всех. Я не знаю их численности, но будет их не меньше пяти сотен — а то и раза в полтора больше. Я ожидаю атаки скоро… может быть, перед закатом.

Зеб показал на отряд военных.

— У меня двадцать два человека, вместе со мной и с сержантом. За исключением троих, все они ветераны, да и эти трое — надежные люди. Но нас мало, и нам пригодится любая помощь.

— Благодарю за объяснение, лейтенант, я посмотрю, что могу сделать.

Человек с песочными волосами медленно поднялся на ноги.

— А я хотел бы поглядеть, что может сделать этот лейтенант! Видел я, как он тут разгуливает взад-вперед и строит глазки той девчонке, что одна в палатке живет, и я…

Зеб Ролингз спрыгнул с лошади.

— Джентльмены, — сказал он спокойно, — надеюсь, вы извините меня.

Светловолосый был на три дюйма выше и на тридцать фунтов тяжелее, чем Зеб. Он растянул рот в кривой улыбочке и вытер ладони о джинсы.

— Давненько не было у меня такого случая, с самой войны, будь я…

В Зебе Роллингзе не было рыцарской утонченности. Ему в жизни не представилось случая даже узнать, что такая штука на свете существует. С другой стороны, Лайнус, который не раз выходил победителем из грубых драк с речниками и трапперами, показывал сыновьям основные приемы и тренировал их, обучая, как побеждать в драке.

Долговязый замахнулся, но Зеб Ролингз нырнул ему под руку и изо всех двинул справа по ребрам. Тот рухнул на колени и начал складываться — и тут Зеб резко ударил его коленом в подбородок. Раздался противный лязгающий звук, и долговязый свалился на землю. Зеб Ролингз отступил назад, подул на ободранные костяшки пальцев и глянул на лежащего на земле человека.

Потом повернулся:

— Мистер Воссель, я ценю вашу помощь. Спасибо!

Он быстро вскочил на коня, вставил ноги в стремена, развернулся — и увидел Джули Стьюарт.

Она стояла не дальше чем в пятидесяти футах от него, с ведром в руке, а когда их глаза встретились, резко повернулась, чтобы уйти. Зеб тронул коня шпорой и догнал. ее.

— Я должен принести вам свои поздравления, — церемонно сказал он.

Она подняла на него глаза.

— Поздравления?

— Майк Кинг сказал мне, что говорил с вами.

Она гордо вскинула голову.

— Он говорил со мной много раз — и что из того? Не сомневаюсь, он снова заговорит со мной, если встретит по дороге, и я отвечу — ну, так что?

— Вы не… вы хотите сказать, что не выходите за него?

— За Майка Кинга? А с чего это вдруг девушке взбредет в голову выйти замуж за железную дорогу, хотела бы я знать? Да у меня и в мыслях такого не было никогда.

— Но он сказал мне… я думал…

— Значит, вы верите всему, что вам говорят? Да вы что, не знаете, что в этом человеке ни капли правды нет? У вас не было никакого повода ему поверить, и не будь вы таким глупцом, вы бы это прекрасно знали!

Зеб оглянулся на лагерь.

— Джули, захватите вещи, которые могут вам понадобиться, и немедленно приходите в наш лагерь. Мы ждем нападения,

— Вы что-то очень быстро сменили тему!

Он мягко улыбнулся.

— Неподходящее сейчас время говорить о любви и обо всем, что за этим следует… когда мне надо выполнять свой долг. — Он посмотрел вниз, ей в глаза. — Джули, я уйду из армии.

— Вы мне это уже говорили, Зеб. И если уж вы собрались подать в отставку, так подавайте поскорее. Там, где мы поселимся, нам придется посеять хлеб, а времени для сева остается совсем мало.

Зеб уже был на полпути к лагерю, когда до него дошел весь смысл ее слов. В лагерь он въехал, как в тумане.

И тут внезапно его затопил гнев. Кинг ему соврал, сделал из него дурака — а он только утерся? Он резко развернул коня и подскакал к вагону Кинга в тот момент, когда человек-железная дорога подошел к двери.

Зеб остановил коня.

— Вы без револьвера, — сказал он. — Берите револьвер, и немедленно!

Кинг осторожно опустил руки. Его револьвер лежал на письменном столе, внутри вагона, а рядом, только руку протянуть, стоял заряженный дробовик.

Лицо у Ролингза было напряженное и бледное, и Майк Кинг, хоть и считался достаточно мужественным человеком, ощутил неприятное сосущее чувство в желудке. Он мгновенно понял, что никогда еще не был так близок к смерти, как в эту минуту. Он видел, как стреляет Зеб Ролингз, и понимал, что шансов у него практически никаких.

Кинг открыл было рот, чтобы заговорить, как вдруг со стороны армейского лагеря долетел крик:

— Индейцы! Индейцы!

Пронизанную солнцем тишину разорвал выстрел. Зеб круто развернул коня. Вершина холма была усеяна атакующими арапахами, и у него на глазах из оврага всего ярдах в двадцати пяти от них вырвался еще один Отряд индейцев. Их кони неслись бешеным галопом.

— Ты просил войны! — разъяренно крикнул он Кингу. — Ну так получай ее!

Он рванул коня и пролетел несколько ярдов до своего лагеря, где уже началась беспорядочная стрельба — его ветераны находили себе мишени. Прямо перед собой Зеб увидел, как пошатнулся человек, схватился за горло, а между пальцами у него хлынула кровь.

Он посмотрел в сторону лагеря поселенцев — там Воссель и бывшие солдаты уже. расположились цепью за шпалами, изготовив оружие к бою. Их действия успокоили и воодушевили остальных, и они тоже готовились к схватке.

Среди старых однозарядных ружей, порой даже заряжавшихся по старинке, с дула, мелькало несколько новых винтовок Генри, здесь и там — «Спенсеры». Попадания из «Спенсеров» были заметны сразу, потому что тяжелые пули пятьдесят шестого или пятьдесят четвертого калибра мгновенно вышибали индейцев из седла, подбрасывая их в воздух.

Статная светловолосая девушка, с которой можно было бы лепить Брунгильду , забивала шомполом заряд в ствол ружья и передавала мужчине в обмен на другое ружье, из которого он только что выстрелил. Другая женщина, склонившись над раненым, промывала рану и готовила ее к перевязке.

Вдали от своего дома, в диком краю, эти мужественные люди, многим из которых прежде и слышать не приходилось выстрела, направленного в человека, сражались, чтобы защитить свое право находиться здесь. Не в меньшей мере, чем индейцы, бились они за свои дома и семьи, и многим предстояло пасть в этом бою.

Рабочие Кинга тоже собирались, мрачные и угрюмые. Большей частью это были ветераны или люди, которым приходилось и раньше сражаться с индейцами, — они быстро заняли позиции и начали стрелять.

Внезапный огонь, казалось, сокрушал наступательный порыв индейцев, потому что их атакующие колонны вдруг разделились, поворачивая вправо и влево. И тут Зеб услышал звук, от которого у него перехватило дыхание и зашевелились волосы.

Мягкий, приглушенный гром, едва слышный, но постепенно нарастающий… огромное облако пыли, внезапно сорвавшееся с холма… а потом пыль была разорвана на части несущимися черными телами, от которых и шел гром. Черное облако массивных, обросших шерстью голов, блестящие рога… бизоны!

С обеих сторон скакали арапахо, направляя несущееся в панике стадо прямо на палаточный городок, прямо на хрупкие баррикады переселенцев, часть которых была выстроена уже за пределами шпальных штабелей.

У них не было ни малейшей надежды. Они едва успели выстрелить по разу и перезарядить оружие, как несущееся стадо уже накатилось на баррикады. Оно неслось сплошной стеной смертоносной косматой плоти. Среди этих сотен животных многие весили по тонне и больше.

Ничто не могло остановить эту бешеную атаку. Палатки расплющивались под копытами; кричали женщины. Какой-то раненый мужчина попытался оттолкнуть женщину в сторону и прикрыть ее своим телом, но тут же страшный вихрь накрыл их. Мгновение назад здесь стоял городок переселенцев — а теперь он был втоптан в грязь, перемешанную с растерзанным и окровавленным мясом. Зеб заметил громадного быка, который провалился сквозь крышу землянки у самой железнодорожной линии — он бился, пытаясь вырваться из ловушки, потом исчез.

И тут нахлынули арапахо.

Они неслись по пятам бизонов и, поднимая своих пони в прыжок над упавшими животными, застреленными в отчаянной попытке остановить или повернуть несущееся стадо, индейцы прорвались за баррикаду и оказались среди ее защитников.

Кинг быстро отступал к своему вагону — это был один из немногих строений, еще оставшихся на месте.

А схватка продолжалась. Зеб увидел, как его сержант рухнул под скользящим ударом томагавка, и точным выстрелом выбил воина из седла. Лошадь прыгнула на него, он покатился в сторону, выстрелил еще раз, но промахнулся.

Молодой воин с раскрашенным черными полосами лицом бросился на него. Зеб поднял револьвер и выстрелил. Пуля остановила индейца на полушаге, но он снова двинулся вперед, и Зеб выстрелил еще раз. Когда индеец упал, в груди у него сидело три пули. Он свалился почти прямо на Зеба.

Зеб схватил винтовку, кое-как поднялся на ноги и выстрелил в индейца, лезущего на баррикаду. Повернулся, чтобы выстрелить еще раз, — но винтовка оказалась разряженной, и он бросился на кучку арапахов, размахивая тяжелым «Спрингфилдом» как дубинкой.

Атака кончилась так же внезапно, как и началась. Остался резкий залах порохового дыма, слышалось учащенное дыхание людей, истощивших все силы в чудовищном напряжении, стоны и вопли раненых. Зеб вынул из револьвера пустой барабан и заменил его заряженным.

Майк Кинг медленно поднялся на ноги со ступенек своего салон-вагона. По лицу его стекала кровь из раны на голове.

— Вот ты и купил, то что хотел! — свирепо бросил ему Зеб. — А теперь пойди и погляди на цену!

— Собираешься застрелить меня? — Даже теперь язвительная усмешка не покидала лица Кинга, но в глазах светилась тревога. Оба они держали в руках револьверы, а разделяло их всего несколько шагов… И тут Кинг понял, в чем разница между ними: ему отчаянно хотелось жить, а Зебу Ролингзу жизнь была безразлична. Душа Кинга наполнилась страхом. Он устоит, он будет биться… но ему отчаянно не хотелось умирать.

— Иди туда! — приказал Зеб. — Я хочу, чтобы ты видел дело рук своих!

Там, где женщина склонялась над раненым мужчиной, теперь лежали два тела, втоптанные одно в другое, измолотые летящими копытами. Светловолосая Брунгильда лежала, поверженная и изуродованная — там, где прежде развевались светлые волосы, остался лишь голый череп… Какой-то человек стонал и звал на помощь. Уцелевшие медленно приходили в себя и начинали двигаться среди раненых.

К Зебу подошел за приказами сержант; на голове у него кровоточила жуткая рана. Зеб коротко распорядился:

— Поставьте восемь человек на баррикаду, как и раньше. Остальных пошлите собирать винтовки и боеприпасы и перевязывать раненых. А в помощь тем, кто отделался ушибами, мы можем выделить только четверых.

И повернулся к Кингу.

— Ну, как, Кинг, нравится? Это ты пригласил людей сюда. Ты слишком поторопился сунуть их в ад, который сам создал, нарушив договор. Ты привез их сюда — и ты их убил. А теперь живи с этим, если сможешь…

— Яичницу не сделаешь, не разбив яиц, — пробормотал Майк Кинг. — А яйца едут и будут ехать.

Но лицо у него было серое и больное, и он поспешил отвести глаза от мертвых и умирающих.

— Так что, вы раздумали убивать меня?

— Тебя? Да ты пули не стоишь. Ты и так мертвый. Ты мертвый уже много лет. Ты просто молоток в руках у директоров твоей дороги. А внутри у тебя пусто…

И вдруг он подумал: «Джули! Где же Джули?»

Он нашел ее — она помогала раненому, и направился к ней.

— Я уезжаю, — сказал он. — Прямо сейчас.

— Сейчас? — Она не могла поверить.

— Так лучше всего. Арапахи увидят, что я уезжаю, а они считают меня главным виновником. Я думаю, теперь вы сможете отбить любое нападение, но если я уеду, то, может быть, они вообще не нападут.

— Они убьют тебя.

— Может быть. Но я не напрашиваюсь на роль мученика — я пущусь наутек во всю прыть, как только выеду отсюда. Я возьму нашего эскадронного скакового коня, а своего оставлю.

Она положила руку ему на рукав.

— Нет!.. Не уезжай.

— Я должен. Если я уеду, они погонятся за мной. Это легче, чем снова атаковать здесь… Если мне удастся уйти, я буду ждать тебя в Солт-Лейк-Сити.

Не было слез, не было протестов. Мгновение они стояли, глядя друг Другу в глаза, а потом он быстро отвернулся.

Зеб прошел туда, где сержант отдавал приказы, в жуткое месиво на месте лагеря.

— Сержант, вы остаетесь старшим. Я ушел в отставку. И уезжаю немедленно. Может быть, они так жаждут меня заполучить, что оставят вас в покое… но позиция у вас хорошая, застать вас врасплох они уже не смогут, а завтра из Омахи прибудет поезд с дополнительными войсками.

— Что ж, прощайте, лейтенант.

— Прощайте, сержант.

— Удачи вам, лейтенант!

Он оседлал серого коня. Это был великолепный скакун, стайер. Зеб его сам купил, и они держали его специально для скачек, выигрывая время от времени неплохие деньги. А теперь ему предстояло скакать по-настоящему.

Он поднялся в седло и проехал шагом до конца баррикады. Навстречу ему вышел Воссель.

— Вон там, похоже, — он мотнул головой, но рукой не стал показывать, — ни одного из них нет. Так что у вас может получиться.

— Спасибо.

Индейцы, как они делают всегда, увезли своих погибших товарищей — кроме тех, кто пал в окружении врагов. Кое-где на траве остались лужи крови — свидетельство того, что и арапахам досталось крепко.

Он поехал вдоль долины рысью, так, чтобы индейцы смогли увидеть его. Он направлялся на запад. Похоже, это рецепт на все случаи жизни: если дело плохо, двигай на запад.

Прозвучал выстрел.

Он оглянулся назад, с удивлением отметив, какое расстояние успел покрыть. А потом увидел арапахов. Они вытянулись длинной цепью вдоль гребня, они ехали за ним.

Он посмотрел на север — там была вторая цепь. Индейцы направлялись к некоей точке впереди, где надеялись перехватить его.

— Ну, что ж, Джубал, — сказал он серому коню, — давай поглядим, на что ты годен.

Длинные ноги вытянулись, копыта ударили по дерну, ветер хлестнул в лицо. Серый несся гладким, великолепным шагом, он любил бег.

Где-то впереди лежало завтра — если не изменит удача.

Копыта выбивали по дерну ровный ритм. Он пригнулся пониже к гриве, чтобы уменьшить сопротивление воздуха.

 

Глава восемнадцатая

Гейб Френч остановился на углу и посмотрел вдоль улицы. В последний раз он поднимался на Ноб-Хилл, когда искал владельца упряжки, работавшего у него в давние времена. Тогда Хилл был скопищем скромных деревянных коттеджей. Теперь их заменили богато украшенные особняки.

Он прищурился — уж очень ярко блестело солнце на латунном заборе Джима Флуда, обошедшемся в тридцать тысяч долларов. Забор тянулся на два квартала, специально нанятый работник постоянно его полировал. Гейб слышал об этом заборе. Ну да, это же Клив рассказывал ему — и о заборе, и о человеке, который каждый день его полирует!

Серые башни замка Хопкинса с высаженными на террасах садами виднелись через улицу наискосок. Он проходил, не обращая внимания на особняки Колтона, Стэнфорда и Крокера. Он никогда не посещал дом Клива, пока тот был жив, и казалось странным, что он идет туда сейчас, когда Клив умер. Но все же в старые времена они были друзьями, а дружба эта сохранилась и в последующие годы.

— Единственный человек, которому я завидовал, — сказал Гейб вслух, остановившись на углу. — Было в нем что-то такое… вкус, так бы я это назвал.

— Что было?

Гейб обернулся, услышав вопрос. Ему было неловко, что кто-то услышал, как он разговаривает сам с собой.

— Я спрашиваю, не знаете ли вы, где особняк Клива Ван Валена, — пробормотал он.

Прохожий показал рукой.

— А вон там. Хотя сегодня вряд ли можно сказать, что это его особняк. И, судя по всему, завтра он уже не будет принадлежать и его вдове. Его распродают со всем барахлом, до последнего гвоздя.

Прохожий был маленький, чопорный, с крохотными глазками и противным выражением лица, и в голосе его отчетливо слышалось злорадство.

Это разозлило Гейба Френча, и он сказал:

— Будь он живой, им бы это не удалось! Клив Ван Вален мог добыть миллионы там, где никто другой не получил бы и медного гроша… просто под свое имя!

— Я об этом слышал, — сказал прохожий, пожав УТЛЫМИ плечами, — но я в это не верю.

Гейб ощутил, как в нем нарастает гнев. С возрастом он стал нетерпимым. Раньше он мог терпеливо сносить дураков, теперь уже нет.

— Человек обязан платить свои долги, — продолжал тот гнусавым голосом. — А Ван Вален всегда жил на широкую ногу, не по своим доходам.

— Многие годы, — запальчиво ответил Гейб Френч, — ни у кого не было таких доходов, как у него! Бывали времена, когда только одна шахта приносила ему больше восьмидесяти тысяч в месяц. Восемьдесят тысяч долларов! Столько я и сам никогда не зарабатывал.

— Охотно верю. — Незнакомец презрительно покосился на поношенное платье Гейба.

Гейб Френч попытался унять раздражение, но не смог. С годами у человека остается не много удовольствий, и теперь Гейб находил удовольствие в том, что позволял себе раздражаться по пустякам. Никто никогда не видел, чтобы он падал духом в беде, но в последние годы ему нравилось побрюзжать.

Он холодно посмотрел на незнакомца.

— Не стану утверждать, — сказал он подчеркнуто неторопливо, — будто мне не по карману купить и продать многих из тех, кто владеет особняками на этом холме. А что касается Клива Ван Валена, то никогда в жизни у меня не было друга, лучше чем он, — и вернее. Случились как-то тяжкие времена — много лет назад — когда на моих лошадей напал сап, у меня были сорваны два контракта на доставку грузов и весь мой скот подох чуть не за одну ночь… Кто-то сказал об этом Кливу, и он прорвался через перевал Доннер и пригнал мне сотню лошадей — и это поздней осенью, когда уже падал снег! Он прорвался, а перевал закрылся буквально у него за спиной. Вот так он спас мою шкуру… В другой раз модоки подловили нас в засаду у озера Кламат. Наши лошади были убиты, во мне засела пуля; и Клив в одиночку отбивался от них весь день, а ночью ушел, унося меня на спине.

Незнакомец оторопело глядел на него.

— Но тогда вы… тогда вы — Гейб Френч!

— Правильно, — сказал спокойно Гейб, поглядев вдоль улицы налево, потом направо, сошел с тротуара и двинулся через дорогу.

Клив умер, но Лилит жива, и, черт побери, если ей нужны деньги, ему известно, где она может их получить. Беда только в том, что Лилит Ван Вален — чертовски гордая женщина, страсть до чего гордая…

На улице возле дома и на короткой подъездной дороге стояло с полдюжины повозок. Гейб прошел мимо и вошел в дом, протолкавшись через кучку мужчин, беседующих у дверей.

Главная толпа собралась в холле, а на ступеньках лестницы надрывался аукционист.

— Две тысячи долларов! Это последняя цена? Леди и джентльмены, эта статуэтка выполнена из чистого золота и имеет гравировку. — Он показал надпись на золотой фигурке сбоку. — «Мистер Клив Ван Вален. Президент Железной Дороги Сан-Франциско-Канзас-Сити». Это его любимое сокровище!

Гейб оглянулся вокруг — он искал Лилит. И, когда увидел, был ошеломлен и ощутил мгновенное смятение. Он никогда не думал о Лилит, как о старой женщине, а сейчас вдруг сообразил, что ей, должно быть, уже все шестьдесят.

Она сидела в кресле, оглядывая зал, одетая в великолепное шелковое платье, с безукоризненной прической. Рядом с ней находился человек, в котором Гейб признал ее адвоката.

— Предложит ли кто-нибудь три тысячи за эту бесценную вещь?

Гейб находился достаточно близко от нее, чтобы услышать, как она сказала:

— Бесценная, ври больше! Мы ею дверь подпирали…

Аукционист снова подал голос:

— В ней одного золота на три тысячи…

— Две тысячи пятьсот!

— Продано!

Гейб пробился в задние ряды толпы. Он оказался совсем недалеко от Лилит, но чтобы добраться до нее, надо было обойти маленький зал вокруг. Наконец он тихо подошел к ней сзади.

— Печальный день, Лилит, — говорил ее адвокат.

— Печальный? Мы несколько раз делали состояние и спускали его. Что тут печального? Если бы Клив был жив, мы бы сделали еще одно состояние — и тоже просадили!

Тут к ней пробрался клерк.

— Прошу меня извинить, миссис Ван Вален…

— Что такое?

— Это кресло… Оно продано.

— Ну так забирайте! — Она встала быстрым, изящным движением. — Кончайте извиняться и забирайте. Или я должна сказать «возьмите его и будьте прокляты»? — Она мягко улыбнулась.

Клерк усмехнулся.

— Вы уж простите, мэм…

— Уматывай отсюда, — запальчиво сказала она, но смягчила свои слова улыбкой.

— Если бы существовал какой-то другой способ расплатиться с долгами, Лилит, — сказал адвокат, — мы бы его нашли.

— Плевать. У меня есть две вещи, которых вы не можете забрать — это мои воспоминания и мое ранчо в Аризоне.

— Мне не хочется сокрушать ваши надежды, но, боюсь, эта собственность практически ничего не стоит.

— Но ведь ранчо на месте?

— Да, но только скот большей частью или распродан, или разворован.

— Я могу купить скот. А если понадобится, — она усмехнулась, — так и сама сумею угнать несколько голов. Клив всегда говорил мне, что большинство крупных ранчо начинались с фальшивого клейма и быстрых лошадей.

— Вам понадобятся люди, чтоб работать на ранчо, да и управляющий какой-то.

— Есть у меня как раз такой человек.

— Кто? — с сомнением спросил адвокат.

— Мой племянник. Он служит маршалом где-то в тех местах.

— Но, в вашем возрасте, — начал возражать адвокат, — жить в этом диком краю…

— Диком? Мои отец и мать погибли, когда спускались по Огайо… они искали себе землю. Я думаю, немного прескоттовской крови во мне еще осталось.

Гейб Френч наконец решился подойти.

— Лил!

— Гейб! — В ее голосе было столько искреннего чувства, что у него навернулись слезы на глазах — пришлось неуклюже оправдываться, ссылаясь на насморк.

— Гейб Френч! Я могла бы догадаться, что вы придете. Пошли на кухню, выпьем кофе.

Она повернулась к адвокату:

— Или мой кофейник вы уже тоже продали, а?

Тот вспыхнул.

— Лилит… он был частью комплекта. Мы продали серебро, вы ведь знаете. За очень хорошую цену, могу вам сказать.

— Ой, да подите вы с вашим серебром! Я имела в виду старый черный кофейник!

Адвокат вздохнул с облегчением.

— О, конечно! Этот еще на месте. Боюсь, на него пока что нет спроса.

— Он хочет сказать, — объявила Лилит Гейбу, — что на такое старье никто не позарится. Это тот самый кофейник, в котором мы с Кливом варили кофе всю дорогу через прерии… и еще долго после того. Фактически, он был наш общий с Агатой, вашей женой.

— В нем хороший кофе получается, — сказал Гейб, — лучшего я в жизни не пил.

Они прошли в кухню и поставили кофейник на огонь. Потом Лилит села за стол и посмотрела на Гейба, сидящего напротив.

— Мне так жалко Агату… вы уж простите, что мы не пришли на похороны. Клив всю жизнь терпеть не мог похорон, да и я почти так же. Мне всегда хотелось помнить людей живыми. Я не видела Агату в гробу, и поэтому она для меня по-прежнему здесь, живая… Вам повезло с женой, Гейб. Вам досталась замечательная женщина.

— Думаете, я не знаю? Да она мне с самого начала понравилась там, в этом караване, только я не надеялся, что она на меня внимание обратит.

Он опустил голову и уставился на свои большие квадратные лапы.

— Я слышал, как вы там говорили насчет ранчо в Аризоне. Лили, если есть что-то, что вам нужно… неважно, сколько оно стоит, вы только скажите мне. Вы ведь знаете, не было в жизни такого случая, чтобы Клив не выручил меня из беды, он это сто раз делал…

— И наоборот. — Лилит положила ладонь ему на руки. — Гейб, я ни в чем не нуждаюсь. Когда все это кончится, у меня будет достаточно, чтобы добраться до Аризоны, а там приедет Зеб Ролингз и поможет мне управляться с ранчо. Но все равно, я вам благодарна.

— Будь я хоть на несколько лет моложе…

— Не беспокойтесь. Зеб все может. Сейчас он там маршал, а раньше служил в армии. Прошел Гражданскую Войну, потом воевал с индейцами…

— Я слышал о нем. — Он задумался, потом поднял на нее глаза. — Это не он убил Флойда Ганта?

— Да — и хорошо сделал.

— Мне приходилось сталкиваться с Гантом. Он несколько раз нападал на наши торговые караваны в Неваде. А его братец Чарли был еще похлеще. Что с ним сталось, с Чарли?

— Не знаю. Я вообще не знала, что у Флойда есть брат.

Какое-то время они сидели молча. Сюда не доносились голоса сверху — кухня была в нижнем этаже, окна ее смотрели на другую улицу. Всего несколько шагов вниз по склону — и вы в Чайнтауне .

— Хорошие это были времена, Гейб, — неожиданно сказала Лилит, — самые лучшие. Тогда никто об этом вслух не говорил, но все мы чувствовали, что делаем какое-то большое дело, создаем что-то…

— Я знаю. Говорил я как-то с одним пишущим человеком, из Бостона. Он расспрашивал меня о переходе через равнины и заметил, что очень многие — самые простые люди — писали тогда вроде как путевые журналы, дневники и всякое такое. Как будто всем им казалось, что они переживают что-то такое, что может никогда уже не повториться. Он все пытался разыскать эти дневники, пока они не затерялись.

— Я сама начинала пару раз. Клив никогда этого не делал. Но думал он так же, как и вы. Я слышала это от него.

Она снова посмотрела на Гейба.

— Я никогда не жалела, Гейб. Ни разу не пожалела, что вышла за Клива. Мы прожили хорошую жизнь.

Гейб ничего не ответил — просто кивнул. Он слушал голос огня в печи, а потом, когда Лилит разлила кофе, осторожно положил ногу на ногу. Да, никому никогда деньги не приносили больше радости, чем Кливу и Лилит.

— Помню, на жиле Комсток… — начала Лилит и тут же перебила себя: — Нет, сначала мы сделали большие деньги на Материнской Жиле, а вот когда она истощилась, Клив поехал в Неваду и вошел в дело на жиле Комсток … с самого начала. Пожалуй, не было такого бума, чтобы мы туда не мчались, когда верхом, когда в повозке. Никогда не забуду эту шахту вблизи Гамильтона, в Монтане. Клив добыл серебра на три миллиона долларов из ямы в земле размерами семьдесят на сорок футов, глубиной пятнадцать футов, и когда появился какой-то человек и предложил за этот разрез еще три миллиона, Клив рассмеялся ему в лицо.

— Припоминаю…

— В этой яме не осталось и трех фунтов серебра. Клив его все выгреб. А ему предлагали три миллиона за яму в земле размером с подвал!

Гейб переменил позу. В последнее время, если приходилось слишком долго сидеть в одной позе, у него начинала ныть спина.

— Если бы я знал, — сказал он, — я бы появился раньше. Вы бы смогли сохранить дом.

— Он мне не нужен, Гейб. Приходится быть практичной. Для меня одной он слишком велик, что я буду в нем болтаться, как последнее яблоко в бочке… Нет, лучше уж уеду я в Аризону и попробую как-нибудь устроиться на этом ранчо. Женщине в моем положении делать нечего, ей остается только сидеть как пень. Не буду… не нравится мне так. Я всю жизнь что-нибудь делала, стара я уже, чтоб меняться. А кроме того, — улыбнулась она, — я никогда не была в Аризоне.

Он допил кофе и поднялся.

— Когда будете готовы, я отвезу вас на станцию. И если я вам когда понадоблюсь, просто передайте весточку. Старый Гейб будет всегда готов помочь.

Он протянул ей руку.

— Да-а, много времени прошло с тех пор, как я перенес Клива на горбу через грязную улицу в Сент-Луисе, чтоб он смог выиграть пари…

Она пожала ему руку, а потом потянулась и поцеловала в щеку.

— Спасибо, Гейб. Вы — настоящий друг.

Он поспешил наружу, опасаясь, что она заметит влагу у него на глазах. Сентиментальный старый дурень…

Он оглянулся на кучку людей у другого выхода.

— Давайте, давайте, — сказал он вслух, — ничего вы у нее не отберете за ваши деньги… У нее и сейчас есть все, что нужно человеку…

Лилит снова наполнила свою чашку. Теперь, когда исчезли кухарка и горничная, в кухне стало тихо; в принципе это была самая уютная комната на весь большой дом. Приятно ощущать тепло, идущее от огня, вечер прохладный и сырой…

Она вынула из ридикюля фотографию Клива, сделанную в Майлс-Сити, штат Монтана, Хаффманом всего четыре года назад. Или пять?

Он был красивый мужчина, несомненно.

— Хотела бы я, чтоб Ева могла познакомиться с тобой, Клив, — сказала она про себя, — и Лайнус тоже.

Как далеко, как далеко ушла она… и как много, как много оставила позади!