Накрапывал мелкий дождь, когда мы прибыли в Кроссинг. Там я сторговался с хозяином лавки, уступив ему дробилку для кукурузы за одноглазую, с больными ногами кобылу.

Ни один человек на Западе не сможет разбогатеть, не прикладывая к этому усилий. Я собирался стать богатым и составил план. Каждый, кто хочет преуспеть, рассудил я, должен прежде всего заботиться о приросте. Пусть моя кобыла принесет жеребенка. Но сначала ее надо подкормить. Я огородил место на лугу и выпустил там мою красотку.

Тинкер возмутился моим поступком.

— Хвастался, что умеешь торговать, — негодовал он. — Ну и что ты будешь теперь делать с этой больной, одноглазой клячей?

Что касается меня, то я просто улыбнулся в ответ. Уже давно я мечтал заполучить эту кобылу.

— Ты слышал когда-нибудь о Хайленд Бэй?

— О той легендарной беговой лошади? В горах только о ней и говорили. Но она сломала ногу, и ее пристрелили.

— Семь или восемь лет назад Хайленд Бэй могла обогнать любого коня в наших местах и много раз побеждала на скачках в долине.

— Ну, помню.

— Как-то Хайленд Бэй вырвалась и убежала на соседнее пастбище. Обычный низкорослый конь, учуяв ее, сломал забор и бросился за ней.

— Уж не думаешь ли ты, что твоя, ничего не стоящая кляча и есть ее жеребенок?

— Уверен в этом. Фактически я присутствовал при ее рождении. Старый Хейвуд, владелец Хайленд Бэй, был настолько глуп, что подарил жеребенка своему работнику.

Тинкер задумчиво посмотрел на меня.

— Итак, ты взял эту одноглазую тварь только потому, что считаешь ее жеребенком Хайленд Бэй? И что ты теперь собираешься делать?

— Я слышал, что индейцы и мексиканцы держат сильных лошадей для скачек. У меня будет мул, который по резвости превзойдет любую лошадь.

— И ты надеешься на свою кобылу? — усмехнулся Тинкер.

— На ее потомство, — сказал я. — Если найти хорошего производителя, то можно получить отличного мула.

Мы сидели на берегу, наблюдая за кобылой, пасущейся на зеленом лугу, и, помолчав немного, я добавил:

— Должник обязан так или иначе расплатиться! Не знаешь, где Кэфри держит своего племенного осла?

Мой приятель ничего не ответил и после недолгой паузы произнес:

— Никогда еще мулы не участвовали в скачках.

— Тинкер, если кто-то устраивает скачки, то кто-то другой делает ставки. Например, здесь, в горах, готовы поставить хоть на корову, — учти, многие мулы бегут гораздо быстрее, чем лошадь, хотя мало кто верит в это. Но я сам видел. К тому же те единицы знатоков, которые знают толк в мулах, рассказывали мне.

Осел Кэфри считался производителем самых лучших мулов. Он был настолько силен, что мог убить жеребенка или человека. До наступления темноты мы спрятались в густых зарослях кизила и ивы, как раз напротив пастбища Кэфри.

По пастбищу гулял ветер, и время от времени осел чуял запах кобылы. Не имея возможности приблизиться к ней, он носился, вскидывая голову, озирался по сторонам.

— Хорошо, что мы остановились в этой деревне. Пока все идет по плану. Отправляйся к тропе. Когда кобыла будет готова, мы сможем легко заполучить осла.

— Ты, оказывается, более ловкий, чем я думал, — сказал Тинкер.

Потом мы сидели молча, били москитов и дожидались полной темноты. В кустах пели сверчки, а в воздухе разливался аромат свежескошенного сена.

Наблюдая за огнями большого белого дома, который Кэфри построил два года назад, я подумал, как должно быть красиво и уютно там внутри, за занавесками. Обзаведусь ли я когда-нибудь таким же домом? Будут ли окружать меня любящие люди? Или же я обречен сидеть в темноте и наблюдать неизвестно за кем?

Кэфри ловко распорядился деньгами отца. Он завладел ими, когда золото поднялось в цене. Потом со свойственной ему хитростью хорошо нажился в послевоенные годы. Теперь он стал одним из самых богатых людей в округе.

Когда в молитвенном доме я требовал, чтобы он вернул деньги, у меня не было надежды получить их, но мне хотелось разоблачить хапугу перед обществом, уличить его в незаконном присвоении денег, доверенных ему моим отцом. И хотя у меня не было ни денег, ни свидетелей, чтобы приступить к решительным действиям, смуту в сердцах людей я посеял. Почти все вокруг стали интересоваться, каким образом Вилли заполучил свое богатство.

Он всюду объявил, что собирается выставить свою кандидатуру на выборах, а мне казалось, что человек, обманувший ребенка, не заслуживает доверия сограждан. Я считал его полным ничтожеством, и мне очень не хотелось, чтобы Кэфри пролез в правительство. Высказав ему все это, я понял, что моя песенка спета и пора сматывать удочки, — он не успокоится, пока не засадит меня в тюрьму или не убьет.

Сейчас я рисковал всем. Если меня схватят, то серьезных неприятностей не избежать.

Прихлопнув москита, я тихо выругался, а Тинкер объяснил:

— Все из-за соли. Им нравится соль в твоей крови. В джунглях речные москиты роем окружают белого человека, прежде чем накинуться на туземцев. В крови белых больше соли.

— Ты был в джунглях?

— Мне рассказывали.

В этом был весь Тинкер. Он никогда не говорил о себе. Возможно, сейчас улыбнулся мне в темноте, но я разглядел только слабый блеск его золотых серег. Тинкер, единственный известный мне мужчина, носил серьги.

Наши отношения немного тревожили меня. Он был чужаком, а местные жители подозрительно относились к чужакам, какими бы достоинствами они не обладали. Тинкера ценили в горах и все же не принимали полностью. Так почему он решил взять меня с собой?

Из дома доносились привычные звуки — звон посуды, шум льющегося молока, хлопанье дверей. Наконец все стихло, и мы подошли к забору. Я отвязал лошадь и выломал две перекладины.

Кобыла пошла на пастбище, будто знала, зачем ее туда привели. Вскоре до нас донеслось фырканье осла и стук его копыт. Он бежал навстречу нашей красавице.

Мы укрылись в зарослях кизила и ждали. Никому из нас и в голову не пришло использовать для своих целей пастбище какого-нибудь другого человека. Так в полудреме просидели около двух часов. Только москиты досаждали нам.

Вдруг Тинкер положил руку мне на плечо.

— Кто-то едет, — шепнул он, и я увидел, как лезвие ножа сверкнуло в его руке.

Мы замерли. Шли лошади. Две, может три. Голос одного из всадников я сразу узнал — он принадлежал Дункану Кэфри.

— Нам пришлось выставить двух хороших лошадей на скачках в западном штате. Бишоп будет недоволен, если потеряет куш. Он очень щепетилен, когда дело касается денег.

Они ехали вдоль зарослей, где мы прятались.

Путники помолчали, потом заговорил другой, видимо, пожилой мужчина.

— Ты говорил, что твой отец получил золото от Фэлкона Сэкетта. Где он сейчас?

— Исчез куда-то. Давно. Отец считает, что умер.

Тинкер приставил руку к моему уху и еле слышно прошептал:

— Давай уйдем отсюда.

Мне самому не терпелось поскорее дать деру. Но моя кобыла паслась на этом пастбище. Как я мог ее оставить? Еще больше взволновал меня случайно подслушанный разговор, и я решил узнать все до конца.

— Иди вперед, — сказал я. — Догоню тебя на перекрестке Томбикби.

Тинкер поднял свою сумку, затем взял и мою. Я даже не мог предположить, что он так быстро исчезнет с такой тяжестью. В тот момент мне в голову не пришло, почему он взял мою сумку, но обрадовался: тащить ее, да еще вести кобылу, конечно, было бы обременительно для меня.

— Ты должен все точно выяснить, — произнес мужчина.

— Какое это имеет значение? — раздраженно спросил Дункан. — Его нет.

— Ты дурак, дружок. Фэлкон — один из самых опасных людей на свете. Слышал, что Бишоп говорил? Он годы потратил, выслеживая Сэкетта ради того, чтобы найти золото.

— Но Фэлкон мертв.

— Ты видел тело? Никому еще не удалось убедить в этом Бишопа. И я не уверен, что он когда-нибудь поверит в такие россказни.

— Ну что, всю ночь собираешься болтать о покойнике? Давай лучше пришпорим лошадей.

Ждать дальше стало бессмысленно. Если и уходить отсюда, то только сейчас. Я выбрался из зарослей и прокрался к забору. При мысли о том, что может произойти, у меня дрожали поджилки. Ослы тогда были в большой цене. Если конюх или хозяин застукают меня посреди пастбища, улизнуть живым и невредимым едва ли удастся.

Темень стояла непроглядная. Я пробирался на ощупь. Один раз мне показалось, что слева раздался стук копыт. Застыв на месте, прислушался. Ничего. И тут зашелестело в кустах, а потом кто-то толкнул меня под локоть. Собрав все мужество, я оглянулся. Возле меня стояла моя кобыла. Не зря я, значит, подкармливал ее морковью и турнепсом. Более чем вероятно, что первый раз в жизни кто-то заботился о ней. Вот она сама и нашла меня.

Взгромоздившись ей на спину, я взял курс к дыре в заборе.

Упомянутый Бишоп, известный аферист, речной пират и еще Бог знает кто, был одним из самых влиятельных личностей в Натчез-андер-Хилл и самый опасный человек на побережье.

— Кто-то забрался на пастбище, и он все еще здесь, — раздался вдруг чей-то голос, и луч света скользнул по земле.

Я совсем не хотел навлекать на себя неприятности и поддал кобыле сапогом по ребрам. Оттолкнувшись от земли, она подпрыгнула как олень; не нуждаясь больше в понуканиях, понеслась вперед и легко перемахнула через забор. Вдруг прямо перед ней вырос из темноты какой-то человек и тут же получил сильный удар в плечо, так что отлетел в кусты. Другой нападающий попытался схватить меня, но я со всего размаху пнул его ногой в живот. У него перехватило дыхание. Застонав, он повернул назад, и мы потеряли его из виду. Поднимая за собой клубы пыли, моя кобыла изо всех сил мчалась по дороге.

Теперь, когда главная опасность была позади, я неожиданно понял, какая глупость эта наша встреча с Тинкером на перекрестке Томбикби. Приняв все меры предосторожности, я приблизился к перекрестку, подобно тому как обманчивый рассвет растекается лимонно-желтыми полосами по серому небу. Тинкер ждал возле дороги, и сумки лежали в траве. Когда я подъехал, мне показалось, что он собирается открыть мою сумку.

— Ты не ту открываешь, — произнес я.

Он резко обернулся, готовый к отпору. Его так увлекло предпринятое им исследование, что он даже не слышал шагов кобылы по мягкой пыли. Увидев меня, Тинкер легко поднялся, продолжая держать в руках мою сумку.

— Я ищу кофе, — сказал он. — Ты положил его к себе в сумку прошлой ночью.

Я не очень-то поверил в то, что он действительно ищет кофе, но мне не хотелось с ним спорить. Наконец я задумался, пытаясь сообразить, что к чему, а это не всегда так легко, как кажется.

— Давай уйдем от дороги. Может, нас уже ищут.

— Вон там, между холмами, — Тинкер указал рукой вперед, — есть тропа. Когда-то я прошел по ней. Правда, пришлось потратить почти день.

Спустя два дня я обменял на двухколесную повозку свой старый «баллард», который только из любезности можно было назвать ружьем, о чем я отлично знал, и поэтому сразу решил показывать его только с лучшей стороны. Остановившись рядом с фермером, на которого сделал ставку в моем бизнесе, я выстрелил в белку, и она тут же упала к его ногам. Увы, я проделал лишь ловкий трюк, многие мальчишки в горах о нем хорошо знают. Белка небольшой зверек, и, чтобы не испортить шкурку, стрелять нужно не прямо в него, а по ветке, где он сидит, или рядом. Бедняга, оглушенная грохотом, падает с дерева. Убить ее могут и разлетевшиеся щепки.

— У тебя хорошее ружье, — заметил фермер. — Не собираешься ли ты продать его?

Мы начали торговаться. Он кипятился, брызгал слюной, но я, с детства приученный к терпению, спокойно дал ему выговориться. Он жаждал совершить сделку, и многие люди на его месте действовали бы точно так же. Его старой, разбитой повозкой уже долгие годы никто не пользовался, но я был уверен, что вместе с Тинкером мы сможем ее починить. А здесь, в долине, повозка может нам очень пригодиться. Мы торговались за ужином, пока ели мамалыгу с мясом, продолжили торг за завтраком и после него. Но к тому времени мне все порядком надоело, и я взялся распаковывать сумку, беседуя еще и с Тинкером. Фермер стал опасаться, что может упустить покупателя, и пошел на уступку.

Наконец к общему удовольствию все кончилось: я отдал ему свой «баллард» и получил повозку, три бушеля отличных яблок, старую косу и пару свежевыделанных шкур. Теперь нам с Тинкером предстояло подтянуть обод, поправить спицы и погрузить наши манатки.

Мы потратили две недели, чтобы добраться до реки, но зато нам удалось совершить неплохую сделку.

Моя кобыла выглядела отлично. Наши короткие ежедневные путешествия не особенно утомляли ее. Мы подкармливали лошадь морковью, турнепсом, арбузами, к тому же вдоль дороги росла сочная трава. На вольных хлебах кобыла поправлялась прямо на глазах.

Никто, похожий на Курбишоу, нам до сих пор не встретился, но мысль о них не выходила у меня из головы.

Все это время я пытался выторговать у Тинкера один из его ножей. Дюжину их он носил в сумке, два затыкал за пояс, третий висел у него на шее, под воротником. Ножи были совершенно одинаковыми и сделаны из очень качественной и прочной стали. Мы оба брились ими, что вполне нас устраивало. В горах дорого дали бы за умение Тинкера делать такие ножи.

По дороге мы не часто болтали друг с другом, и у меня оказалось достаточно времени, чтобы подумать. Мысли все время возвращались к вопросу о золоте, который задал мне Тинкер. Конечно, любого человека интересует золото, но почему его особенно заинтересовало именно это золото? Испанское золото, как говорят. И зачем Тинкеру понадобилось рыться в моей сумке? Нашел ли он, что искал? А может, был уверен, что не встретит меня ни на Томбикби, ни еще где-нибудь? Связано ли это как-то с золотом, из-за которого Курбишоу стали преследовать меня?

Золота у меня не было, и вряд ли кому-нибудь могло прийти в голову, что оно вдруг появится. Что же такое я имел, если вызвал интерес столь разумных людей?

Ничего.

Ничего, если не считать кое-каких вещей в сундуке моей матери. Первое время, оставшись один, я часто перебирал их, но никогда по-настоящему не рассматривал. Для меня они были памятью о ней.

Кроме того, мое наследство включало поношенную одежду, несколько шерстяных одеял и пару отличных рубашек.

Как я уже говорил, путешествие дало мне время пораскинуть мозгами, и я стал сопоставлять некоторые факты» Вспомнил, например, что отец не потратил ни одной монеты из имевшихся у него, а когда Кэфри завладел золотом, то стал его понемногу расходовать. Сначала он пустил в дело малую часть монет, опасаясь, что отец вернется. Потом стал чаще выпускать их из рук. Вот тут-то и появился Тинкер. Не сразу. Должно быть, ему потребовалось время, чтобы выяснить, откуда золото.

Тинкер не отличался общительностью, но все же он мог считаться моим другом, — взял меня с собой, делил со мной тяготы и радости походной жизни, и я верил, что он действительно мой друг. Но теперь я стал думать, что у Тинкера есть свой особый интерес к отцовскому золоту.

Оживленных больших дорог мы старались избегать, и однажды ночью добрались до Миссисипи. Шли тропами, проселками. Владелец парома окинул нас злобным, подозрительным взглядом. Мы стали торговаться с ним, и он наконец согласился переправить всю компанию за бушель яблок. На наши сумки паромщик уставился с таким видом, будто видел, что там внутри; но особенно он пялился на ножи Тинкера. У нас не было никакого другого оружия, если не считать длинной палки, которую я взял, чтобы отбиваться от бродячих собак.

— В городе полно путешественников, — сказал паромщик. — А куда вы направляетесь, парни?

— Туда, где не задают вопросов, — ответил я.

Он смерил меня с ног до головы.

— Вероятно, у вас есть на то причина. У нас много таких, кто не любит отвечать на вопросы.

— Тинкер, ты когда-нибудь управлял паромом?

— И не таким даже.

— Я думаю, нам подворачивается неплохая работенка, а кое-кто пусть пока поплавает с камнем на шее.

Паромщик заткнулся, но когда мы причалили к берегу, на котором теснились убогие лачуги, мне показалось, что он подал знак каким-то парням свирепого вида, слоняющимся по берегу.

— Кажется, у нас неприятности, — шепнул я Тинкеру.

Бородатый мужчина в штанах, подвязанных веревкой, с бутылкой в руках двинулся нам навстречу. Несколько других последовали за ним.

Бородач отличался огромным ростом, за поясом у него торчал револьвер. Другие тоже были вооружены.

Я подумал, если мне понадобится, смогу применить в качестве оружия свою дорожную палку. Уэльсцы, живущие в горах, научили меня искусству рукопашной борьбы, и я внутренне приготовился к ней.

Как только мы сошли с парома, пьяный верзила преградил нам путь. С одного взгляда он понял, что мы безоружны.

Четверо мужчин стояли за его спиной — возбужденные выпивкой, грязные, но вооруженные и самоуверенные. У меня пересохло во рту, и я почувствовал, как похолодело внутри.

— Хотите здесь остановиться? — спросил бородач.

— Нет, пойдем дальше, — ответил я и поудобнее перехватил палку, готовый нанести удар. Палочный боец никогда не размахивает своим оружием в разные стороны, а точно наносит удары в живот, горло, глаза.

— Выпей! — И громила кинул бутылку Тинкеру.

— Я не пью, — спокойно ответил тот.

Двое мужчин двинулись ко мне и подошли настолько близко, насколько я мог им позволить.

— Выпей, и тебе понравится! — громко хохоча, выкрикнул громила и внезапно размахнулся, но… Цепкие пальцы Тинкера схватили его руку и сильно сжали, едва не вывернув. Верзила вскрикнул и отшатнулся назад, по его «лицу текла кровь.

Когда он наклонился, чтобы поднять бутылку, те двое тут же подскочили ко мне. Я чуть не выронил палку, но, взяв себя в руки, концом ее сильно ткнул того, кто стоял ко мне ближе. Удар пришелся ему прямо по горлу; задыхаясь, человек упал навзничь. Не давая передышки налетчикам, я стал наносить удары по сторонам, хотя бил неточно, — другой бандит отскочил назад. Я тотчас схватил палку обеими руками и со всей силы врезал ему по лицу.

Борьба была окончена. Тинкер только глянул на двух других бандитов, и их как ветром сдуло. Затем он неторопливо наклонился и, убирая следы борьбы, швырнул палку в торф около дороги.

Не прошло и двадцати секунд с тех пор, как наглая пятерка остановила нас, теперь трое из них валялись на земле, остальные сбежали. Должно быть, они грабили многих путешественников у переправы и думали, что так же легко справятся с нами.

Дальнейшая их судьба нас не интересовала, и мы двинулись по берегу реки. Остыв немного после драки, я осознал, что громила мертв. Раньше мне приходилось наблюдать за борьбой, но я никогда не видел, чтобы кого-нибудь убивали, хотя такое вполне могло произойти. А теперь тот, кто минуту назад самоуверенно угрожал нам, валялся в придорожной грязи.

Этой ночью мы шли не останавливаясь, стараясь подальше уйти от опасности. Наш путь лежал на Запад, и нам приходилось отмеривать милю за милей, невзирая на дождь и палящее солнце. Тинкер умел торговать, и мы всегда с выгодой получали, продавали и обменивали товары.

Я чувствовал себя в отличной форме, моя кобыла демонстрировала прекрасный аппетит, и мне очень хотелось верить, что она ждала жеребенка.

Добравшись до Техаса, мы остановились в Джеферсоне, чтобы пополнить запасы. Сделав необходимые покупки, покинули город и решили устроить привал где-нибудь у дороги. Не успели еще и расположиться, как до нашего слуха донесся негромкий стук копыт.

Я обернулся, чтобы предупредить Тинкера, но увидел его у костра с ножом в руках. Меня издали уже могли заметить, и мне ничего не осталось, как застыть на своем месте, — пусть думают, что я один.

Всадники подъехали к костру, и один из них, поздоровавшись, негромко спросил:

— Можно к вам присоединиться?

— Если у вас добрые намерения, мы вам рады. Кофе вот-вот закипит.

В то время путники старались не останавливаться ни у случайного костра, ни у кого-либо в доме. Это было небезопасно.

Нашими гостями оказались трое вооруженных до зубов парней. Один примерно моего возраста, двое других немного постарше. На них была потрепанная одежда, как будто все время они жили в лесу. Присмотревшись к незваным гостям, я пришел к выводу, что они достаточно хитры и изворотливы, от их глаз ничего не укроется.

— Присаживайтесь. Мы мирные люди.

Они спешились и сразу увидели Тинкера с ножом в руке.

— У тебя нож? — заметил высокий красивый мужчина с темными всклокоченными, давно не стриженными волосами.

— У вас неприятности?

— Нет, все в порядке. Мы уже все уладили, — произнес он и отступил назад. Его лошадь все еще стояла между ним и костром. — Вы выглядите как путешественники, — миролюбиво продолжил он беседу. — Я тоже когда-то путешествовал, ехал из Теннесси в Техас. — Он жестом указал на своих компаньонов. — Они настоящие техасцы.

Мужчина присел на корточки у костра, и я передал ему кружку кофе. Остальные тоже спешились. Большинство людей обходились одним револьвером. Сколько их было у нашего гостя, я так и не смог сосчитать. Два в кобуре, еще один за поясом, маленький в кармане куртки, остальные просто не бросались в глаза.

Для того чтобы зарядить оружие, требовалось время, поэтому те, кому приходилось часто пользоваться оружием, брали с собой не один револьвер, а несколько. Один преступник из Миссури однажды при налете использовал не меньше шести шестизарядников. Его помощники помогали ему перезаряжать их.

Когда Тинкер подошел поближе к огню, они увидели остальные его ножи.

— У тебя нет револьверов?

— Я действую ножом гораздо быстрее, прежде чем кто-нибудь успевает выстрелить.

Самый молодой из них рассмеялся.

— Это потому, что тебе еще не попадался настоящий противник. Здесь Каллен, а он одинаково хорошо владеет и револьвером и ножом.

Тинкер глянул на высокого мужчину.

— Это ты Каллен Бейкер?

— Да, я. — Он указал на молчаливого парня позади себя: — Боб Ли, а тот — Билл Лонгли.

— Я Тинкер, со мной Орландо Сэкетт.

— У тебя темная кожа, как у индейцев, — сказал Каллен Тинкеру, — но ты не похож на них.

— Я цыган, — сказал Тинкер, чем привел меня в полное замешательство. Мне приходилось слышать о цыганах, но дел с ними никогда не имел. О цыганах говорили, что они хитры, ловки и знакомы со всяческими премудростями. Тинкер полностью соответствовал этому определению.

Каллен Бейкер и его друзья были голодны и к тому же настолько устали, что едва не заснули за едой.

— Хотите спать — располагайтесь, — предложил я. — Мы с Тинкером присмотрим, чтобы ничего не случилось.

— Вы навлекаете на себя неприятности, связываясь с нами, — предупредил Боб Ли. — Мы выступили против закона, этих политических проходимцев, и теперь полиция губернатора Дэвиса преследует нас.

— Мы изгнанники, — добавил Бейкер.

— Сколько я себя помню, мой народ всегда считался изгоем, — заметил Тинкер.

— Насколько мне известно, Сэкетты никогда не преступали закон, но никто из нас никогда не отказывал человеку в пристанище. Так что вы можете спокойно оставаться с нами.

Они расседлали лошадей. Избегая яркого света костра, двое из них отправились спать в густые заросли. Только Каллен сидел с нами, допивая кофе.

— Почему вы решили отправиться на Запад? — спросил он.

Его вопрос повис в воздухе, а я вспомнил свою историю.

Охоту к перемене мест впервые пробудил во мне один проповедник. Он с таким усердием призывал прихожан обратиться к Богу, что я стал сомневаться в правдивости его слов. Мне казалось, что если Бог действительно любит людей, то не должен заставлять их проводить всю жизнь в бесконечной суете. Если человек не готов прийти к Богу, значит, и Бог не готов принять его. Но все это очень лично, — каждый должен сам во всем разобраться, без посредников.

Проповедник очень любил порассуждать о грехе Содома и Гоморры. Я слушал его с большим вниманием, и мне казалось, что он лучше осведомлен о грехах человеческих в далеких мифических местах, чем в Ричмонде или Атланте. Трудно сказать почему, но вдруг наш проповедник ополчился на переселенцев.

«Бог призывает нас жить на своей земле, обрабатывать ее и ходить в церковь по воскресеньям, — вещал он. — Оставляя места свои, вы встаете на неправедный путь».

Он так много говорил о грехе путешествия, что вызвал наконец у меня желание во всем разобраться. Человек должен иметь достаточно опыта, чтобы сделать свой выбор, и мой отец всегда учил меня обдумывать хотя бы два варианта решения проблемы. Проповедник утверждал, что лишь малая часть вернувшихся из странствий в горы смогли вести праведный образ жизни. Остальные же слишком много пьют, дерутся, убивают друг друга, ни во что не ставя жизнь человека. И не домогаются жены соседа только потому, что у того есть оружие и он может употребить его в любой момент.

С особым пылом священник обличал женщин, использующих косметику, хотя мне казалось, что немного румян или черного карандаша вовсе не помешает, чтобы прибавить прелести хорошенькому женскому личику. Он утверждал, что грехи рядятся в шелка, атлас, другие дорогие ткани. «Шелк и атлас способны вскружить голову человеку, привыкшему только к домотканой одежде и миткалю», — гремел проповедник, и мне ужасно захотелось убедиться в этом. Это было последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Мне стало необходимо отправиться путешествовать.

Бейкер сидел, обхватив руками кружку с кофе, думая о чем-то своем. Я попросил его рассказать об искусстве стрельбы, о котором говорили его спутники.

— Учись, пока я жив, на моем примере, — весело сказал Бейкер. — Беда всегда приходит неожиданно. Недаром говорят, что ее надо встречать во всеоружии. Мистер Сэм Кольт изобрел свой знаменитый револьвер и сделал всем Нам огромное одолжение.

Самый лучший способ — просто навести оружие и стрелять. Не нужно целиться. Наводи на цель свое оружие, как если бы ты просто указывал на нее пальцем. Тебе нужна хорошая подготовка. Я сам тренировался восемь или девять месяцев, прежде чем научился стрелять. Чем меньше ты стрелял раньше, тем лучше. Тогда тебе быстро удастся преодолеть привычку целиться. Ты должен понять основное: действуй, будто указываешь пальцем. Тебе, вероятно, приходилось слышать, как какая-нибудь хрупкая женщина в припадке безумия хватала револьвер, который никогда раньше не держала в руках, и начинала стрелять, убивая обидчика наповал.

Бейкер засунул руку за пазуху и вытащил револьвер.

— Я забрал его у одного человека, который досаждал мне. Тебе на Западе пригодится. Дарю. Это «уэлч-нэви» тридцать шестого калибра. Револьвер делает сразу двенадцать выстрелов.

— Двенадцать? А выглядит как шестизарядный.

— У него приблизительно такой же вес. Видишь? Два спусковых крючка, два курка. Оружие отличное, но для меня слишком сложное. Бери.

Ошеломленный таким царским подарком, я молча разглядывал этот маленький шедевр человеческой мысли. Револьвер был примерно двенадцати дюймов в длину, весом около двух фунтов, с рукояткой из орехового дерева. И хотя сделали его в 1859 году, выглядел он как новый.

— Спасибо, мне как раз нужно оружие.

— Больше тренируйся. Старайся не целиться. Просто наводи и стреляй. — Он поставил кружку и поднялся. — И еще кое-что. — Каллен сурово посмотрел на меня своими зелеными глазами. — Если носишь с собой револьвер, то будь готов использовать его. Когда человек достает оружие, никому не придет в голову, что он хочет его просто показать.

Наступил рассвет. Парни оседлали лошадей и умчались, а Тинкер и я отправились своей дорогой. По пути я упорно упражнялся в стрельбе, памятуя, что человек никогда не может предугадать, что с ним случится.

А в это время где-то позади нас ехали трое Курбишоу, которые хотели меня убить.