Индеец исчез прежде, чем Ленни успела разбудить отца.

— Не волнуйся, — сказал Спэньер дочери. — Все обошлось.

Под утренним небом горы выглядели как измятый лист пыльной меди с зелеными пятнами кустов.

Еще перед тем как закрыть глаза и уснуть, Дэйв при слабом свете надвигающегося утра оглядел окрестности. Индейцы могли подойти отовсюду. Но с двух сторон им негде спрятаться, значит, атака оттуда маловероятна.

Любой здравомыслящий человек, ожидающий нападения, стал бы более внимательно наблюдать за теми подступами, которые давали врагу возможность сгруппироваться, затаиться. И Спэньер рассуждал так же. На самом же деле апачи ухитрялись появляться там, откуда их меньше всего ждали.

Индейцы обладали способностью буквально сливаться с местностью и умели вести партизанскую борьбу, как ни один народ прежде или потом. Территория, на которой они жили, предоставляла им немного естественных укрытий, но они в совершенстве овладели искусством ведения войны в пустыне.

Ленни отец поручил оборонять тот участок, откуда приближение врага было легче заметить, а остальное взял на себя. К счастью, площадка, где они находились, оказалась небольшой, а углубление в скале достаточным, чтобы укрыть лошадь.

— Этот Консидайн… — начал Спэньер. — Мог бы стать для тебя хорошим мужем.

Слезы выступили у девушки на глазах. В этот миг отец стал ей ближе, чем когда-либо прежде. Теперь надежда когда-нибудь увидеть Консидайна снова показалась ей несбыточной, и те минуты с ним стали ее звездным часом. Она любила его.

Одной своей фразой Дэйв разрушил барьер, который существовал между ним и дочерью. Мысленно она уже видела их вместе, двух мужчин, которых любила, и себя с ними рядом.

Не спуская глаз с окружающих скал, она думала об усталом, ссутулившемся человеке — своем отце. Очень строгий по отношению к ней, он и сам вел необычайно аскетический образ жизни и был одинок с тех пор, как ее мать умерла. Ленни считала, что она в долгу перед ним.

В зарослях кустов не шевелилась ни одна веточка. Ленни держала винтовку наготове. Ей случалось убивать дичь, но только для еды. Она никогда не стреляла в человека, и мысль о том, что ей предстоит сделать это, и даже умереть самой через несколько минут, внушала неописуемый страх.

Ленни снова и снова тщательно обшаривала глазами территорию, которую ей поручил контролировать отец, переводя взгляд с одной скалы, заросшей кустами на другую, особенно внимательно осматривая то, что было прямо перед ней, потому что знала: движение обнаруживается, прежде всего, уголками глаз. Пока она не видела ничего подозрительного. И вдруг ее внимание привлекло слабое движение на земле, потом из куста показалась темная ступня.

Девушка оценила расстояние до цели, приняв во внимание куст, прицелилась, взяв немного правее того места, где видела ногу, глубоко вдохнула, затем чуть выдохнула. Но дуло задрожало, пришлось прицеливаться снова. Ленни чувствовала, что не в силах нажать на спусковой крючок. Вдруг винтовка дернулась в ее руках.

Смуглая нога напряглась, затем медленно вытянулась и, замерла.

— Один есть, папа.

— Умница.

Три индейца одновременно поднялись и бросились к ней. Она выстрелила… слишком быстро. Все трое исчезли в кустах, приблизившись к укрытию футов на пятьдесят.

Спэньер не повернул голову на звук выстрела. Апачи внезапно появились и с его стороны, где еще минутой раньше их не было и в помине. Он стрелял спокойно и методично… один раз… второй… третий…

Один апач упал и, кажется, еще один.

Спэньер вытер пот, заливавший глаза. Нападающие попрятались.

Ему отчаянно хотелось пить, во рту совершенно пересохло, но покинуть пост значило дать возможность врагу перегруппироваться и, воспользовавшись моментом, подобраться еще ближе.

Спэньер взглянул на солнце. День только начался. Сколько времени индейцы уже стерегут их? Внезапно он выстрелил, отреагировав на подозрительное движение, затем выпустил пулю наугад, давая понять, что не теряет бдительности. Да, они могут и не увидеть, как сегодня заходит солнце.

О себе он не переживал — его трудная жизнь уже позади. Судьба Ленни — вот что беспокоило его до щемящей тоски. Она заслуживала лучшей участи, чем смерть в унылом кольце скал от пули чужой или его… Он обязан сделать это для нее — отнять жизнь, чтобы спасти дочь от более страшной участи.

Его глаза покраснели от постоянного напряжения. Ленни… Видит Бог, он хотел для нее лучшей судьбы. Его мучило чувство вины — ведь в таком положении она оказалась из-за него. К тому, чтобы погибнуть в бою, его подталкивала вся предыдущая жизнь. Выбор был невелик — либо в таком вот месте, либо в пыли. Покончить счеты с бренным миром в постели в собственном доме он никогда не рассчитывал. Его удел — перестрелка на улице захудалого западного городка, либо драка в баре.

Но Ленни! Она так молода, только начинает жить. Лишь вчера она впервые взглянула на мужчину с новым для себя чувством. Он же, отец, почти разрушил даже эту робкую мечту ее о счастье. А Дэйв Спэньер, переселенец и изгой, знал, что такое мечтать. Почему молодые думают, что эта радость только для них? Старые люди тоже мечтают, только с меньшей надеждой, меньшим предвкушением.

Он мечтал, как устроит судьбу Ленни — выдаст ее замуж, построит для нее крепкий дом.

Дэйв вытер потные ладони о штаны.

— Как там у тебя, Ленни?

— Все в порядке, папа.

— Если нам удастся удержать их до ночи, мы ускользнем отсюда.

Ускользнуть-то они, вероятно, сумеют… но шансы выстоять очень невелики. И Спэньер это понимал. Индейцы не собирались долго тянуть с атакой — их кровь уже пролилась. И вопреки своей природной терпеливости, любой из них полезет на рожон, чтобы девушка досталась именно ему.

— Целься получше, — крикнул ей отец и, помолчав, добавил, чтобы ей было с чем умереть: — Я ошибся, Ленни. Консидайн, наверное, славный малый.

— Спасибо, папа. — Девушка обвела глазами скалы и кусты. — Он был добр ко мне… очень добр. Я… уверена, что понравилась ему.

— Еще бы! — И Спэньер замолчал. Почему бы и нет? Если ему суждено иметь зятя, почему бы Консидайну не стать им? Они смогли бы понять друг друга. — Конечно, ты ему понравилась! Я заметил это!

Вокруг царил полный покой, но индейцы затаились рядом.

Дэйв вспомнил о жене. Что, если она наблюдает за ними сейчас? Знают ли мертвые, как живется здравствующим? Он никогда прежде не задумывался о таких вещах.

О Господи, как же стало жарко! Солнце пылало над ними, а вокруг не было ни дюйма тени.

— Калифорния — хорошее место, Ленни. Мы устроимся там. А потом я разыщу этого парня в Мексике и приглашу его в гости.

Ответом было молчание.

— У тебя все в порядке, Ленни?

— Да, папа, но… — и, не закончив фразы, она выстрелила три раза подряд.

И тут Спэньер увидел, как с его стороны из травы, в которой, казалось бы, и змее не укрыться, поднимается индеец. Спэньер прострелил ему грудь прежде, чем тот успел встать, и ощутил запах пороха и своего страха, который только что испытал.

— Еще один? — спросил он.

— Нет.

— А здесь одним стало меньше.

Дэйв извернулся, достал флягу и быстро сделал несколько глотков, в спешке облив весь подбородок. С трудом справившись со своим желанием пить, пить и пить без конца, он поставил флягу.

Напряжение и страх всегда вызывают жажду. Иногда после драки он лил в себя воду как в бездонную бочку.

Спэньер посмотрел на солнце. Хоть бы дотянуть до луны! Ленни удобно устроилась на своей позиции, но пуля попала в лошадь, и она была при последнем издыхании. Шансов выбраться отсюда ночью стало еще меньше.

И Спэньер почувствовал, как в нем что-то оборвалось. Как они пойдут по пустыне пешком? Да еще по такому опасному ее участку, простирающемуся вплоть до Юмы?

Он поднял винтовку, наблюдая за подозрительным кустом. Сколько они продержались? Час? Два?

— Теперь недалеко, — сказал Дэч. — Мы можем добраться до пещеры к заходу солнца.

И тут до них донесся отдаленный звук выстрела. Всадники резко остановились, насторожившись и прислушавшись. Прозвучало еще несколько выстрелов и после некоторого перерыва — еще один.

Дэч сплюнул в пыль, избегая смотреть в глаза остальным.

— Это наверху Хай-Лоунсэм.

Прозвучал еще один выстрел, а потом сразу несколько подряд. Последние принадлежали индейцам.

Замерев в седлах, мужчины пристально оглядывали холмы. Один Харди смотрел в направлении границы, такой близкой теперь. Если погоня за ними все еще продолжается, она окажется безрезультатной, когда беглецы повернут на юг, потому что полицейский отряд уже не успеет их догнать до того, как они окажутся в Мексике.

Шестьдесят тысяч долларов… Золотом!

Консидайн посмотрел на горы. На душе было пусто и тоскливо. В конце концов, что ему до этого проклятого старого, вздорного осла, который втравил свою дочь в такую передрягу? И в то же время он понимал его. Спэньер бежал от своего прошлого, хотел увезти дочь туда, где никто не знал бы его, хотел дать ей шанс устроить свою жизнь. Но она этого шанса не получит. Если индейцы загнали их в угол здесь, в стороне от наезженных дорог, надежды на спасение у них нет. Никакой.

Погоня, конечно, приближается. Наверняка парни из Обаро захватили с собой запасных лошадей. Уж Рэньон-то обязательно сделает все как следует. И они, вероятно, ехали почти всю ночь. Но к тому времени, когда полицейский отряд доберется сюда, Дэйв и Ленни погибнут.

— Ребята! — воскликнул Харди. — До границы рукой подать. Я уже вижу, как сверкают глаза мексиканских девушек!

Это старое убежище на Хай-Лоунсэм… Хорошее место для обороны. И если дело зашло так далеко, там могли продержаться некоторое время четыре или пять человек. Но не два. Даже три человека имели бы какой-то шанс.

Консидайн вспомнил крепкое и гибкое тело под влажной рубашкой, которое он держал в объятиях, спокойные гордые глаза, в которых читались ожидание и уверенность в нем.

Черт возьми, на что она надеялась? И почему выбрала именно его?

Он потянул за ремешки из свиной кожи, которыми был привязан седельный вьюк, и бросил мешок с золотом Дэчу:

— Поделим там, в Мексике! И сматывайтесь, ребята, как можно быстрее. А я просто идиот!

И, развернув лошадь, помчался во весь опор к Хай-Лоунсэм. Пыль, взметнувшуюся из-под копыт, снесло назад, и она медленно оседала в горячем, тяжелом от зноя воздухе. Друзья смотрели ему вслед, слушая постепенно замирающий вдали топот.

— Что за кретин с заячьими мозгами! — произнес наконец Дэч. — Он отправился прямо в пасть индейцам! От апачей защитить невозможно!

Метис протер затвор своей винтовки и ничего не сказал, впрочем, он вообще редко говорил, этот крепкий парень, словно вытесанный из цельного камня, с квадратными челюстями и черными глазами, которые никогда не меняли своего скучающего выражения.

Дэч подобрал поводья.

— Ладно, теперь на юг, к границе.

Метис посмотрел на него, потом убрал винтовку в чехол.

— Если он сунулся прямо им в пасть, — сказал Харди, — да поможет Бог апачам!

Дэч проехал несколько шагов, потом остановился, кинул Харди мешок Консидайна и свой собственный и погнал коня не к входу в каньон, а к лощине, которая вела в холмы. Это была более пологая дорога, и она приведет его наверх почти так же быстро, как Консидайна.

А тот с полмили мчался во весь опор, затем перешел на рысь. В такую жару можно легко загнать лошадь. Удастся выбраться живым — она ему еще понадобится.

Хорошо если индейцы не слышали, как он подъехал, и не выставили засаду, тогда он застигнет их врасплох. Консидайн был настороже и держал винчестер в правой руке.

Где-то впереди раздался выстрел, вслед за ним еще несколько, слившихся воедино. Поспешно преодолев последний крутой подъем, он помчался во весь опор через луг к убежищу на Хай-Лоунсэм.

Прозвучал еще один выстрел, и Консидайн, поднявшись в стременах, повернул лошадь на его звук. Вот где они устроили стоянку. Спэньер и Ленни! В кольце скал, недалеко от убежища!

Из-за груды камней выскочил индеец и вскинул к плечу винтовку. Прежде чем Консидайн успел отреагировать, апача настигла пуля, и он упал в траву.

Оглянувшись, Консидайн увидел Дэча, соскальзывающего с лошади на крутую насыпь из гравия.

— Вперед! — крикнул Дэч. — Я прикрою тебя! — и открыл непрерывный огонь из винтовки.

Сунув винчестер в чехол, Консидайн выхватил шестизарядный револьвер, отпустил поводья, пришпорил своего черного исполина и, паля во все стороны, в одно мгновение пересек ровную площадку. На скаку его конь раздавил тело мертвого индейца, попавшее ему под копыта. Другой апач рухнул от пули, угодившей ему в голову. Неожиданно всадник почувствовал, как под ним резко сократились мышцы его лошади, и понял, что она падает. Сбросив с ног стремена, он схватил с седла сумку с запасными боеприпасами, соскочил с лошади, которая тут же свалилась, и, приземлившись, перекатился. Это спасло ему жизнь, потому что пуля попала в прикрытие, за которым он оказался. Рванувшегося к нему воина на полпути сразила пуля, посланная кем-то из-за скального кольца.

Консидайн знал, что индейцы заметили, где он упал, и лежал неподвижно, распластавшись. Уткнувшись носом в нагретую солнцем траву, он вдыхал острые запахи земли и чувствовал, что любит жизнь, как никогда прежде. Сзади Дэч продолжал вести огонь.

Вдруг стрельба резко оборвалась, и эхо от выстрелов, канонадой прокатившись по каньону, заглохло в неподвижном горячем полуденном мареве.

Неужели им удалось подстрелить Дэча?.. Едва ли… Из огромного тела великана жизнь уходила бы долго и трудно.

Пчела, не потревоженная стрельбой, жужжала возле цветка кактуса. Консидайн перекатился на бок и, прежде чем перезарядить револьвер, высыпал из барабана все, что осталось, и пересчитал. Затем загнал пару патронов в магазин винчестера. Винтовка семьдесят третьего калибра была рассчитана на семнадцать пуль, и все они могли ему пригодиться. Теперь можно попробовать поднять голову и определить свое местонахождение, но он предпочел не рисковать. В этой смертельно опасной игре прежде других погибает тот, кто первым пошевелится, и он не хотел умирать. Он совсем не хотел умирать.

Метис неподвижно сидел на лошади. Наконец, искоса взглянув на Харди, произнес:

— Вы с Консидайном друзья…

— Именно поэтому я и собираюсь присмотреть за его долей. Он, думаю, будет не прочь получить ее, если выберется живым из этой передряги.

— Я всегда говорил, что у тебя кишка тонка.

Голос метиса звучал насмешливо, но беззлобно. Казалось, он чего-то ожидал и был уверен, что дождется. Но в ответ новоявленный наставник получил только свирепый взгляд своего последнего компаньона. А у того на душе кошки скребли. Он знал, каково сражаться с индейцами и что они могут сделать с пленным врагом. Ему уже случалось бывать в переделках и видеть, как умирали его друзья в руках апачей.

При одном воспоминании об этом его начинало поташнивать. Он боялся краснокожих.

Конечно, Консидайн сделал глупость, но, видимо, девушка для него что-то значила. Харди вспомнил, какими взглядами они обменивались. Тут он молча взял мешки с добычей и один за другим кинул напарнику.

— Раздели это на четыре части и жди нас, — крикнул он уже на скаку и припустил к тропе, которую до того выбрал Дэч.

Метис издал звуки, которые, вероятно, означали, что он смеется. Ни один из троих его товарищей по шайке никогда не слышал его смеха. Он связал мешки и повернул лошадь в горы. Ему нужно было время, чтобы все обдумать. Сейчас он чувствовал себя больше индейцем, чем белым, и знал, что делает. А смеялся, когда ему что-то удавалось.

В Бога метис не верил, не имел ни родных, ни жены, ни друга, чей авторитет был бы для него достаточно высок. Этот человек шел по жизни один, даже когда объединялся с кем-то ради грабежа. Он родился воином и любил себе подобных. И Харди не ушел бы от него живым, если бы не решил присоединиться к своим.

Когда он добрался до-того места, откуда открывался хороший обзор Хай— Лоунсэм, ни видеть, ни слышать было нечего. Полдень застыл в полном безмолвии. Если кто-то и скрывался в неподвижной траве, то очень ловко. Только в кольце скал мелькнул солнечный зайчик на стволе винтовки девушки. Значит, она жива. И мужчины тоже. Но ни Консидайн, ни Дэч, ни Харди нигде себя не обнаруживали.

Метис отпустил поводья и спустился по склону горы. Лошадь и человек, словно вросший в седло, казались единым целым. С темной кожей цвета застывшей в песке лавы, он как бы олицетворял собой этот суровый мир прямых линий. Его винчестер был наготове. Холодные черные глаза насторожены. От невыносимого зноя испарина покрывала шею и грудь. Сомбреро слегка сдвинулось назад. Вдруг он опять хмыкнул, подумав о том, что сейчас ему бы доставило удовольствие раскрасить себе лицо. В конце концов, он тоже индеец, вышедший на тропу войны.

Лошадь спокойно шла по пологому спуску, когда метис увидел в кустах двух прячущихся апачей. Из боязни, что они почувствуют его пристальный взгляд, он сразу отвел глаза, поднял винтовку и прицелился, но в этот момент, громко жужжа, вокруг него закружила муха. Невольно он отмахнулся, лошадь под ним переступила, о точности прицела не могло быть и речи. Пришлось подождать, пока все успокоится. Затем он снова приложил винтовку к плечу, быстро прицелился и нажал на спусковой крючок. Винтовка вздрогнула как живая, один апач испустил душераздирающий крик. Второй подпрыгнул, но прицел был уже на нем. Пуля разорвала ему горло.

Опустив винтовку, метис продолжал спускаться вниз.