При свете луны заросли дуба напоминали черные, загадочные очертания острова. Мы выпили кофе, поели вяленого мяса. Потом, загасив костер, проехали еще мили две, прежде чем разбили новый лагерь.
Место выбрали неплохое. Ниже нас, ближе к дороге, тянулся длинный холм, светлый от луны и необитаемый; позади него виднелась крутая каменистая возвышенность, недоступная, по нашим расчетам, ни для пешего, ни для конного.
Мы расположились на ночлег, разбрелись, как обычно, в темноте, каждый под свое облюбованное им дерево. Несколько поваленных недавней бурей дубов лежали на земле. Уцелевшие, шелестя листвой, возвышались массивными громадами. Мы выбрали наиболее удобную позицию, которая могла служить в случае нападения как бруствер.
Место привала казалось сухим, наши фляги полны — в футе от длинного холма протекал ручей. Следы, по которым мы шли, были совсем свежими, значит, и конокрады, и похищенные лошади находились где-то совсем поблизости.
— Не думаю, что они намерены вести нас и дальше, — предположил Финней. — Мы и так уже преодолели гораздо большее расстояние, чем я ожидал.
Та же мысль владела, очевидно, остальными. Ведь Лос-Анджелес находился теперь от нас в нескольких днях езды, и, как казалось, у похитителей не было нужды увлекать нас еще дальше: ведь всего в часе скачки от Лос-Анджелеса, какое направление ни возьмешь, за исключением побережья, начиналась дикая пустынная местность.
Или, может быть, враги наши надеялись, что по мере удаления от города мы станем терять в конце концов бдительность и окажемся более беспечными?
Мы разулись и, сняв с плеча ружья, положили их рядом с собой.
Куда бы ни отправлялся я последнее время, всегда имел при себе пару мокасин, которые почти ничего не весили и не занимали много места: они могли пригодиться в любое время ночью в лесу. Находясь в дикой местности, я обычно надевал их к ночи, на случай, если бы мне пришлось непредвиденно сняться с места и куда-то идти. И на этот раз перед тем, как лечь, я надел мокасины, положив рядом шестизарядник.
Освещенные луной листья на фоне неба казались черным, причудливо сплетенным кружевом. Я всегда трудно засыпал на открытом воздухе в лунную ночь. Наверное, нет на земле человека, совершенно освободившегося от своих атавистических «воспоминаний», прочно заложенных в подсознании еще с первобытных времен, когда ему, одинокому, приходилось бояться не только себе подобных, но и разнообразных диких зверей. Отдыхая, я лежал без сна, но при этом все мое существо оставалось в напряжении. Ветер едва шелестел листьями, а вскоре совсем утих. Какая-то наша лошадь начала вдруг бить о землю копытом. Я тут же нащупал в темноте ружье.
Послышался сначала слабый, потом все нарастающий звук — отдаленного топота копыт по траве. Я приподнялся на локте и посмотрел туда, где проходила тропа, ведущая к ручью. И увидел трех всадников: их черные силуэты четко выделялись на освещенной луной траве.
Подъехав к ручью, они напоили лошадей. Слабый шорох рядом со мной подсказал, что кто-то из моих товарищей тоже не спит и прислушивается столь же внимательно к тому, что происходит. Мужчины возле ручья о чем-то едва слышно переговаривались, но до них была добрая сотня ярдов, поэтому, конечно, мы ничего не расслышали.
— Их трое, — прошептал Монте, это он не спал, — что означает одно: нам придется иметь дело с большой шайкой.
— Давайте все же попробуем немного поспать, — предложил я. — Скоро рассвет.
Кто-то хихикнул, то ли во сне, то ли проснувшись и не посчитав выдвинутую мной идею серьезной. Во всяком случае все вскоре смолкло, и наступила тишина.
Три человека, передвигающиеся в ночи и довольно быстро. Маловероятно, что они не имели к нашему делу никакого отношения. Путешествие в такое время суток означало одно: либо эти люди должны прибыть в какое-то место к определенному часу, либо они уже возвращались откуда-то, что тоже находилось неподалеку.
Лежа на спине и глядя на причудливое переплетение листьев, я размышлял над сложившейся ситуацией. Наверняка западня уже расставлена и, самое большое, в часе езды отсюда: я сомневался, что они отъехали на большее расстояние от своего лагеря, да еще ночью. Лошади под ними не выглядели уставшими.
Итак, что из всего этого следует? Кто-то покушается на мою жизнь. Дон Исидро? Такое было вполне вероятно, но мой родственник — слишком опытный наездник, и я сомневался, что он стал бы скакать всю ночь, ради того чтобы куда-то добраться. Дон Федерико — другое дело.
До тех пор, пока капитан Лаурел не предупредил, мне и в голову не могла прийти мысль, что я кому-xо мешаю или кто-то хочет убрать меня с дороги, потому что я наследник. Зная небрежность в делах, свойственную многим старым калифорнийцам, можно было предположить, что дон Исидро вообще не составил до сих пор завещания. Он состарился, и дон Федерико, понятно, жаждал стать его наследником. У этого человека появилась причина для того, чтобы возненавидеть меня, и оттого яростное желание уничтожить.
О, если бы дон Федерико только знал, насколько мне все это было безразлично! Идея наследования никогда не волновала и не интересовала меня. Большое состояние никогда не являлось моей мечтой, гораздо более важным делом я считал стремление стать совершенным человеком. И учиться, учиться у кахьюллов, гор, пустыни, у людей, окружавших меня... Существовала и волновавшая меня тайна Тэквайза, она не выходила из головы. В самом ли деле, как говорят, он живет в пещерах, где-то в горах Сан-Джакинто?..
После того как мы найдем лошадей, я обязательно вернусь в каньон, где бьют горячие источники. Назад, к моему одинокому с мозаичным полом дому, неподалеку от подножия гор. Я должен отвезти туда книги, поставить на полку, заменить те, которые уже прочитаны им...
Когда я проснулся, горел костер, сложенный из сучьев дерева, не дающего дыма. Был сварен и кофе. Возле костра сидел Монте, а Майрон повел лошадей на водопой. Я переобулся и подошел к потрескивающим веткам.
— Все спокойно, — ответил на мой немой вопрос Финней, причесываясь и пропуская между пальцами пряди волос.
— Это произойдет, очевидно, сегодня, — предположил я.
Овен Хардин стоял тут же, опираясь на ружье.
— И я так думаю, — согласился он.
Присев на корточки возле огня, я обхватил руками чашку с кофе — очень было холодно. Ночи в пустыне и ее окрестностях всегда такие. Я тревожно оглядел верхушки холмов и заросли кустарников, подступавших к ним.
— Мне это не нравится, — заметил Финней. — А что, если дорога свернет в каньон?
Я задумался, поняв ход его мыслей.
— Мы сделаемся уязвимыми для любого, кто заберется с ружьем на холмы. Они просто заманивают нас.
— Но ведь мы можем и переждать, — заметил Монте. — А можем и заставить их подойти к нам.
Кофе показался очень вкусным. Я отрезал кусочек вяленого мяса, медленно прожевал его. Утро выдалось прозрачным и ясным. Солнце еще не поднялось, но стелющийся под деревьями туман уже медленно оседал. На багряннике возле ручья набухали почки.
Допив кофе, я выплеснул остатки его на землю и поднялся.
— Надо с пользой распорядиться оставшимся временем! Я, например, собираюсь побриться. А вы?
— Побриться? — удивленно переспросил меня подошедший Броди.
— Знаете, мне понравилась идея Монте. Давайте дадим возможность нашим недругам заинтересоваться тем, что здесь происходит у нас. Вы, ребята, делайте что хотите, только не уходите далеко. Бандиты наверняка поджидают нас, следят, так пусть же теперь волнуются по поводу нашего необъяснимого, с их точки зрения, поведения.
По обеим сторонам ручья тянулись густые заросли ивы. Подойдя к ним, я внимательно осмотрелся, потом прислонил к дереву ружье и закрепил между ветками небольшое зеркальце.
Вода в ручье была прохладной, но мне приходилось бриться и в более неприспособленных условиях. Пока продолжалось бритье, я прислушивался к происходящему вокруг, но не уловил ничего, за исключением обычных, естественных звуков: как и всегда, журчал ручей, пели птицы, шумели листвой деревья.
Присев возле ручья, я сполоснул бритву и в который раз задумался над тем, что ожидает всех нас впереди, так хотелось вернуть наших лошадей! Я слишком много трудился, впрочем, как и все остальные, пока ловил и объезжал их. Если лошади почуют, что могут вырваться, то они непременно вернутся обратно в свою дикую страну, куда убежал и мой замечательный черный жеребец.
Найдя поваленное дерево, с которого был неплохой обзор окрестностей, я сел на него, положил рядом ружье и внимательно осмотрелся. Вдруг взгляд мой упал на едва заметную тропинку, тянущуюся вдоль хребта каньона. Я отвернулся, потер глаза и снова взглянул туда. Да! Это действительно была тропа, а скорее всего, старая дорога индейцев. Известна ли она грабителям?
Я еще раз внимательно оглядел хребет, зная, что под разным углом зрения обзор всегда меняется. Вернувшись в лагерь, опять посмотрел туда: тропа исчезла, ее не было видно.
Финней все еще не спеша пил кофе. Подойдя, я налил себе тоже и присел на поваленный ствол рядом с ним.
— Может быть, — говорил я вслух самому себе. — Может быть...
Финней в недоумении смотрел на меня, но молчал. Когда подошли остальные, я объяснил всем про свое неожиданное открытие.
— При другом свете или под другим углом зрения я ни за что бы не заметил ее. Полагаю, что это старая индейская тропа, и бандиты ничего не знают о ней.
— Куда она ведет? Может быть, она не была видна с того места, где они прячутся?
— Послушайте, индейцы издавна предпочитают бродить по вершинам, но и им нужна вода. Думаю, и эта тропа выведет к воде. У нас появился шанс!
— Меня лично это устраивает, — обрадовался Монте. — Как-то не хочется скакать по дну каньона и угодить прямехонько в лапы тех, кто нас поджидает.
Монте и Овен Хардин спустились со мной к ручью, и я показал место, откуда увидел тропу. Чтобы отыскать ее снова, на сей раз потребовалось времени немного больше.
Хардин не сводил с нее глаз.
— У меня появилась идея. Попробую-ка теперь же разведать, где она берет начало, и тогда нам удобнее будет подойти к ней.
Пока он отсутствовал, мы до самого полудня продолжали в неумеренных дозах пить кофе, дремали, бездельничали. Каждый знал, что завтра этого уже не будет: завтра — то, ради чего мы все оказались здесь. И любой из нас может превратиться в мишень, — ведь пуля не выбирает. Но мы оставались твердыми в своих намерениях, смелые мужественные люди, прошедшие неплохую школу и готовые к любым испытаниям.
Овен вернулся, когда на землю уже опускались сумерки.
— Нашел все-таки! — довольно улыбаясь, сообщил он и спрыгнул с лошади. — Индейцы знали, что делали. Тропа начинается в небольшом ответвлении каньона, в густых зарослях кустарника. Похоже, что очень давно по ней никто не ходит. Если бы я не представлял, — признался Овен, — где примерно искать, то не нашел бы ни за что.
Он присел на корточки возле угасающего костра, налил себе кофе. Рубашка Хардина повлажнела от пота, на ней повсюду виднелись вырванные клочья материи — свидетельство того, что Овен кое-где с трудом продирался сквозь густые заросли кустарника.
— Спасибо, Хардин! Ты спас нас. — Я крепко пожал его руку.
— Поверь, в темноте не так-то просто было ее обнаружить, — смущенно согласился он. — Но теперь мы двинемся по ней, у нас появился свой путь.
Допив кофе, он растянулся под деревом и, сваленный усталостью, мгновенно заснул. Я подошел к костру, засыпал угольки землей, вылил на них остатки кофе и поставил кофейник в тень, чтобы остудить его. Потом, присев у своего дерева, я проверил оба пистолета и ружье.
Броди дежурил на наблюдательном пункте, в тени невысокого можжевельника, но с огромным мощным стволом и широко раскинутыми ветвями. Там царствовала глубокая тень, и Броди имел прекрасный, примерно в полмили обзор каньона.
Овен все еще спал, но вдруг внезапно сел, посмотрел на меня:
— Забыл тебе сказать, Иоханнес, я видел там следы.
Прислушиваясь, и Финней приоткрыл глаза. Я отложил ружье в сторону.
— Следы? На что же они были похожи?
— Ну... не знаю. Причем они попались мне на глаза лишь пару раз, да и то не были целыми. Я хочу сказать, они показались мне неопределенными: кусочек здесь, кусочек там...
— Но чьи же все-таки это были следы?
— Мне показалось, не удивляйся — черного жеребца. Того, который убежал.
— Значит... здесь... А почему бы и нет? Тут был его дом, его старое пастбище.
— Когда пойманная лошадь улучит момент, — пояснил Финней, — она всегда возвращается обратно, откуда бы ни шла. Животные ведь очень привыкают к одному месту.
Он посмотрел на меня.
— Я никогда не говорил тебе, что мне сказал однажды Рамон? Что этот черный жеребец — лошадиный дух. Рамон предупреждал, что никто не в состоянии объездить его, пока он сам не захочет этого.
Это было похоже на сказку о белом иноходце из Плайнс-Кантри. Рамон не раз советовал мне оставить его в покое, не пытаться объезжать, потому что он убьет любого, кто пожелает вопреки его воле стать его всадником.
— Все это чистой воды суеверия! — вздохнул Хардин. — У индейцев об этом тоже существует легенда. Кстати, когда я ехал сюда из Техаса, из уст в уста передавали одну историю про кого-то или что-то по имени Глускап.
— Говорил ли Рамон, — перебил я его, не дав досказать, — можно ли мне все же попробовать объездить его? — спросил я Джакоба.
Финней снял шляпу, протер носовым платком кожаную полоску и снова натянул на голову.
— Конечно, он так и говорил. По его мнению, этот не похожий на других конь желает, чтобы ты его объездил, а потом, будто бы, он хочет тебя куда-то отвезти.