Когда дон Исидро кончил говорить, в комнате повисла тишина. Если мисс Нессельрод и была несколько напугана, то никоим образом этого не показывала. Напротив, голос ее обрел уверенность, когда она сказала:

— Сеньор, я надеюсь, вы выслушаете меня. Это необходимо. Боюсь, вы живете только прошлым. Сорок ну, может быть, еще двадцать лет назад такие вещи могли бы сойти вам с рук. Но не теперь.

Вы умышленно изолировали себя от общества до такой степени, что даже не подозреваете о происходящих ныне переменах.

История о том, как вы преследовали Зачари Верна и вашу дочь, всем известна. Но все это в прошлом. Настоящее же таково: если теперь что-нибудь случится со мной, немедленно начнется расследование, а я предусмотрительно записала все факты, свидетельствующие против вас, и передала их в надежные руки.

Если же что-нибудь случиться с Иоханнесом Верном... я уже вижу вас на веревке, мистер. Если произойдет что-то непредвиденное с вашей сестрой, финал будет тот же. И у этих ваших приспешников, — мисс Нессельрод небрежно махнула рукой в сторону стоящих в дверях людей, — тоже. Что после всего этого будет с вашей гордостью за ваш род, за ваше имя? Все разрушится навсегда, причем вашими же собственными руками.

Она повернулась к людям у дверей.

— Уберите свои грозные ружья! Неужели вы страшитесь меня, женщину?

Вы подумали, кто будет платить вам? У этого дона уже нет денег, он не в состоянии заплатить никому. Вы — глупцы, слепо следующие за слепцом. Вон отсюда! Сейчас же! — Мисс Нессельрод повелительно махнула рукой. — Мистер Келсо, если они не уйдут, стреляйте в них!

Ружья опустились. Сконфуженные люди смотрели друг на друга, потом устремили взоры на дона Исидро. Келсо поднял свое ружье. Это была мистификация чистой воды, блеф, но никто не знал об этом лучше него.

Стоявший позади всех мужчина молча повернулся и вышел, за ним потянулись остальные. Женщина была последней, кто еще чего-то ждал, но и она вскоре исчезла.

— Дон Исидро! — Мисс Нессельрод говорила спокойно, но в ее голосе ощущался металл. — Я бы на вашем месте послала человека, чтобы немедленно отозвать дона Федерико. Полагаю, если бы я была на вашем месте, то давно бы сказала ему, что он не является вашим наследником и никогда им не станет. До тех пор, пока он не знает об этом, за вашу жизнь нельзя будет поручиться. Ведь ясно, что этот человек не остановится ни перед чем.

— Она говорит истинную правду, брат. Еще юношей он пытался убить Альфредо. Несколько дней назад он угрожал мне. Федерико преследует Иоханнеса лишь потому, что думает, будто молодой Верн станет оспаривать его права на твое состояние.

Дон Исидро посмотрел на сестру полными печали глазами.

— Если ты говоришь правду, Елена, то и я тебе признаюсь тоже: у меня нет состояния. У меня уже нет ничего.

— Это так, — тихо подтвердила донна Елена. — Ты не сумел вести дела, брат, наживать капитал, поэтому я с помощью мисс Нессельрод делала все это — все, что необходимо. Но Федерико ничего не знает. И ты должен отозвать его, отозвать немедленно, пока не произошло трагедии.

— В соответствии с нашими законами, в случае чего... — добавила мисс Нессельрод, — вы будете считаться соучастником. А вам пора побеспокоиться о собственной безопасности.

— У меня нет людей, как нет и безопасности... Вы прогнали всех.

— Пишите письмо! — Мисс Нессельрод подошла к креслу дона Исидро ближе. — Думаю, его можно отправить с кем-нибудь из тех, кто раньше работал на вас.

Елена взяла из бюро бумагу, чернила и протянула дону Исидро.

Несколько секунд тот молча, будто невидяще смотрел на лист бумаги, затем медленно, с неохотой начал писать.

— Ты уничтожила меня. — Он поднял мрачный взгляд на Елену.

— Нет, брат, я старалась спасти тебя. Ты же все разрушил. С самого начала твоя дурацкая гордость и ненависть уничтожили все, чем ты был или мог стать.

Ты стал жестоким, безжалостным, но в какой степени это произошло из-за дона Федерико? Думаю — в немалой. Он был твоим злым гением и всегда под рукой — советующий, знающий все наперед. По-моему, ты смягчился бы еще много лет назад, не будь этого человека рядом.

Старик заерзал в своем кресле и вдруг пробормотал:

— Кроха... Он называл меня дедушкой.

Келсо убрал оружие.

— Мадам, уже поздно. Не знаю, как вы, но я страшно устал и едва держусь на ногах.

— Да, да! Мы должны идти. — Мисс Нессельрод посмотрела на донну Елену. — Вы пойдете с нами?

— Нет, я останусь. — Твердость не изменила ей и на этот раз. — Брат нуждается теперь во мне более, чем когда-либо...

Питер Буркин расседлал лошадь в импровизированном загоне, среди деревьев, сквозь которые пробивался блеск воды Потайного Озера. Питер приехал сюда позже, чем предполагал, и теперь ему придется провести тут ночь, что он делал крайне редко.

Взвалив на плечо тяжелый мешок, взяв в руку другой, Буркин пошел по тропинке.

Он приехал в самый разгар дня, когда небо сияло синевой, воздух был чистым и прохладным. Дважды Питер останавливался, чтобы передохнуть.

— Ты уже не так молод, Питер, как раньше, — громко сказал он себе. — Да и дорога стала куда круче.

Его ждал Альфредо, обхвативший голову своими гигантскими ручищами.

— С тобой все в порядке, мальчик? — только и спросил Питер. Альфредо поднял голову. Казалось, черты его лица отяжелели, а тело слегка раздалось, но, может быть, как показалось Буркину, это была всего лишь игра света.

— Нет, Питер. Я плохо себя чувствую. Стало тяжело ходить. Думаю, мои мускулы стали слабеть.

— Вот принес тебе немного еды, книги и все такое. Мне и самому стало тяжело бродить по этим дорогам. Полагаю, старею.

Питер посмотрел по сторонам.

— У тебя здесь красивое местечко, мальчик. Нигде нет такого мира и покоя.

— Я нашел Мегги Лаурел, — сообщил Альфредо.

— Она в безопасности?

— Сейчас она у индейцев с женой Франческо.

— Были неприятности?

— Да, с двумя бандитами. Один убежал, другого я... я столкнул.

— Ты столкнул?

Оба замолчали, наблюдая, как за горами, там, где плескался океан, скрывается красный диск солнца.

— Я могу что-нибудь сделать для тебя, малыш?

— Ты и так уже много сделал, Питер. Без тебя... без тебя я был бы ничто.

— Не переживай, Ал! — Питер взял ветку и поворошил ею хвою. — У меня никогда никого не было, пока я не встретил твою мать и тебя.

Одно время я много мечтал, но ни одно мое желание так и не исполнилось. Не получил образования, не умею хорошо читать, как ты и Верны... Да, я наделал немало ошибок, прежде чем повстречал твою мать.

— Она мне не родная...

— Знаю это, мальчик. Но она считала себя твоей матерью, так же, как я считаю отцом. Умирая, она сказала мне, что ты не похож на других, и наказала заботиться о тебе.

— Что ты и делал всю жизнь. Ты был отцом, которого у меня никогда по сути не было. Ты очень добрый, Питер.

— Я старею, мальчик. Дороги становятся для меня крутыми. Если со мной что-нибудь случится...

— Не беспокойся об этом, Питер. Не думаю, что и мне долго осталось жить.

Питер начал что-то говорить, но Альфредо, будто не слыша, поднял руку в знак протеста.

— Нет, Питер, я чувствую это. Я устал, понимаешь? Я любил эти горы, очень любил. И Иоханнеса. Он многое значил для меня. Мы беседовали с ним, понимаешь? Благодаря книгам. То, что ему особенно нравилось, волновало, вызывало сомнения, он каким-то образом сообщал мне. Но я никогда не хотел, чтобы он видел меня. Просто старался быть для него другом. Если бы он увиделся со мной, его могло постичь разочарование. Оставляя ему книги, я представлял, как он их читает, что думает. По-моему, и он испытывал те же самые чувства...

— Он хороший мальчик. И любит пустыню, горы.

— Когда сгорел мой дом, я подумал, что это самое худшее, что могло со мной произойти.

— Знаю. Знаю, как долго ты трудился над тем полом.

— Мне хотелось сделать что-нибудь, что останется навсегда. В некоторых книгах, которые ты нашел в миссии, есть рисунки мозаик. Это то, что я стремился сделать...

— Становится поздно, малыш. Может быть, тебе лучше прилечь? Надо немного отдохнуть.

Альфредо ушел, и Питер Буркин остался один.

— Благослови тебя Господь! — мысленно сказал он вслед Альфредо.

Он был единственным близким Питеру человеком. Вот только дороги стали круче, в который раз за этот день думал он, ему стало тяжело добираться к месту их встреч. Буркин постарел. Люди начали замечать что-то за Буркином — он часто приезжает и уезжает куда-то, они спрашивают — куда и зачем. И в один прекрасный день один из этих любопытных не удовлетворится его ответом и наверняка последует за Питером...

Войдя в пещеру, Буркин увидел, что Альфредо неподвижно лежит на своей гигантской кровати, устремив глаза вверх.

— Вот, принес тебе поесть. — Питер начал выкладывать на сковороду картошку, потом достал из мешка кусок бекона. — Чем я могу помочь тебе, мальчик?

— Если как-нибудь заглянешь в Сан-Бернардино, собери там мои вещи. Сомневаюсь, что сам смогу еще раз побывать там.

— Тебе и в самом деле так плохо? — Буркин с состраданием взглянул на Альфредо.

— Да, Питер. Я чувствую близкий конец. Но ведь все когда-то кончается.

— Ты совсем еще молодой, Ал!

— Однажды, еще до того, как мы покинули Испанию, Питер, моя сестра была знакома с одной старой женщиной, которая отвела нас к мавру. Так как он был мусульманином, никто к нему не ходил, но моя сестра считала, что он разбирается в медицине лучше других.

Консуэлло рассказала ему обо мне, и тот объяснил, что знает по своей практике о подобных случаях, хотя они и бывают крайне редко. Он сказал ей, что меня ожидает, Питер. Поэтому я готов ко всему. — Альфредо неожиданно улыбнулся. — Я только в твоих глазах молодой, Питер. На самом деле я давно уже не так юн.

— Но ты и не стар, как я. Мой отец был одним из тех солдат из Кентукки, которые сражались вместе с Джексоном возле Нового Орлеана. Я родился, когда он ушел на войну.

Альфредо закрыл глаза и задремал, покойно чувствуя себя в тишине полумрака. В конце концов, он прожил хорошую жизнь. Эта горная страна стала и его страной. Он учился жить, как живут кахьюллы. Когда порой он попадал в их леса, всегда в знак признательности оставлял им какую-нибудь плату за свое вторжение.

Часто он лежал на вершине горы, в каком-нибудь укромном месте, наблюдая, как индейцы собирают желуди, видел, какие растения их привлекают. Питер Буркин и его мать — Альфредо привык ее так называть — тоже многому научили его.

Буркин рассказал ему однажды, что Зачари Верн с сыном возвращаются в Лос-Анджелес. Тогда они вместе решили, что Питер должен отговорить их от этой затеи.

Альфредо старался избегать тропинок индейцев, но двигался по лесам и горам рядом с ними, стараясь не ходить дважды по одной и той же дороге. В молодые годы, когда он был еще очень сильным, легко преодолевал большие расстояния и даже отваживался предпринимать попытки забираться в самое сердце пустыни. Питер рассказывал ему про золото, драгоценные или полудрагоценные камни, которые можно было там отыскать. И Альфредо своими руками сделал несколько безделушек из золота и опала.

Когда был еще молодым и жил в индейской деревушке, узнал о Телмекше — месте, где живут души умерших, попадающие туда через ворота между двумя якобы «движущимися» горами. Если человек был добрый, его душа проходила через них, а злого горы душили в своих каменных объятьях.

Альфредо стал отличным охотником, бил, что называется, белку в глаз но, боясь, что кто-то услышит звуки его выстрелов, предпочитал действовать более безопасным для себя способом, используя лук и стрелы, но время от времени и пращу. Невероятная физическая сила и ловкость делали опасным любое оружие, которым он пользовался...

— Давай, мальчик, просыпайся, — услышал он через какое-то время голос Питера. — Садись поешь. Приготовить для тебя обед — это то же, что накормить целую армию.

Они сидели друг против друга возле пня, оставшегося от огромного спиленного дерева, служившего Альфредо столом.

— Мегги, говоришь, теперь с женой Франческо? Значит, с ней все будет в порядке.

— А ты, Питер? Что ты будешь делать?

Посмотрев на огонь, Питер повернул голову к Альфредо.

— Не знаю, мальчик. Полагаю, соберу снаряжение и опять буду бродить по тропам: мне не хотелось бы уходить далеко и надолго от тебя.

— Питер! — Альфредо накрыл своей громадной рукой ладонь Буркина. — Я имею в виду после того? Понимаешь?

Наступило долгое молчание.

— Ну, сынок, надеюсь это «после того» наступит не скоро. Ты и та женщина, — его голос от волнения стал хриплым, — ну... у меня, понимаешь, никогда никого не было до вас. Хотя Зачари Верн всегда оставался моим лучшим другом. Ты всегда занимал все мои мысли...

— Питер! Ступай к Иоханнесу. Пойди и повидайся с ним. Мне не хотелось бы, чтобы ты остался один после того, как наступит мой Конец. Иоханнеса, думаю, ждут большие дела, и ему нужен рядом надежный человек. Кроме того, знаю, ты ему очень нравишься...

Мощные звуки голоса Альфредо сменила тишина, оба теперь сидели молча, наблюдая за игрой огня.

Еще до заката, едва Питер задремал, Альфредо надел свои мокасины, набросил плащ и вышел из пещеры. Выпрямившись, он стоял около входа в свое убежище, внимательно глядя по сторонам. Эта пещера не походила на его временное жилище в Сан-Бернардино. Кроме того, она была больше и имела несколько внутренних помещений. Из нее на некотором расстоянии друг от друга было два выхода. Один — естественный, второй Альфредо прорубил сам, когда обнаружил, как близко горы подходят к стене пещеры. Оба выхода были тщательно замаскированы и не заметны постороннему глазу.

Как обычно, он стоял тихо, вслушиваясь в окружающие звуки. Вероятность, что кто-нибудь может вдруг обнаружить это место, всегда существовала, хотя Альфредо еще ни разу не видел белого, взбирающегося на гору, а индейцы старались близко сюда не подходить. Только олени щипали здесь траву на небольшом лугу, вблизи от пещеры, да однажды он встретил медведя.

Это был гризли, громадный зверь, который, стоя на задних лапах, возвышался даже над ним, великаном. Медведь сделал несколько шагов к нему, но Альфредо стоял совершенно спокойно, зная, что медведи близоруки и любопытны. Когда великан понял, что встретился с другим великаном, то просто глаз с него не сводил, а потом упал на четыре лапы и, явно удивленный, пошел прочь. Все же пройдя около пятидесяти ярдов, медведь снова поднялся на задние лапы, обернулся и помотал головой, совершенно обескураженный.

Теперь Альфредо шел между соснами по своей, едва заметной тропинке, к краю горы, к тому месту, которое называл своим креслом. Это был огромный плоский камень, который будто звал, чтобы в нем удобно кто-то расположился.

Это место, куда он нередко заглядывал, было в восьми тысячах футах над долиной. Альфредо любил смотреть вниз на каньон, на пальмы, растущие возле горячих источников, опавшие зеленые резные листья, которые гнал по каньону ветер. Широчайший из каньонов расстилался перед Альфредо.

Отсюда он мог наблюдать, как над долиной всходит и заходит солнце. Далеко вдали виднелся перевал, который прошли Ромеро, Вильямсон и Бен Вилсон. Повернувшись на восток, он видел пустыню, окрашиваемую солнцем в бело-розовые тона.

Это было его место. И только его. Когда наступит конец, если он сможет его предчувствовать, то придет и опустится на этот камень. Как сейчас. И будет ждать прихода вечной тишины...

Альфредо попытался подняться, но, казалось, силы оставляли его. Попробовав еще раз, он почти упал на камень. Долго-долго сидел спокойно, наблюдая за невидимой жизнью пустыни. Потом повторил попытку, еще раз, но силы и в самом деле уходили из его тела, голова болела как никогда... В последнее время боли эти стали невыносимыми. Альфредо сидел неподвижно, закрыв глаза. Потом медленно открыл их и увидел орла, парящего в жарком воздухе пустыни, — орла, парящего на своих магических крыльях. Парящего, парящего... На мгновение Альфредо потерял его из виду, глаза застлал туман.

Подняв руку, он посмотрел на нее и медленно сжал пальцы. Рука упала на колено. Подняв глаза к небу, он пытался отыскать в нем своего орла. И он был там — его орел, продолжающий свой удивительный полет.

Альфредо вновь и вновь пытался подняться, но не в состоянии был сделать больше ни одного движения. Он устал и сидел теперь очень спокойно, положив свои большие руки на огромные колени.

— Сейчас? — прошептал он едва слышно. — Сейчас? — почти беззвучно. — Почему?..