Гансграф Руперт фон Гильдерштерн ехал впереди на своем могучем боевом коне. Как всегда, он сидел, выпрямившись в седле, держа поводья левой рукой на уровне груди. Поистине монументальную фигуру являл собой гансграф.

Недалеко от нас был берег Днепра, справа расстилались поля тех немногих жителей, которые отваживались заниматься земледелием в окрестностях Киева.

За гансграфом следовали компании его самого и его брата Петера; чуть поотстав, двигался караван Фландрена. Прочие шли следом на своих обычных местах, а замыкали колонну Сарзо и Гроссефельд.

Из моих друзей при мне остался лишь один — вор, нищий и философ Хатиб.

Перед отъездом из Киева я собрал жонглеров и акробатов — пеструю группу в шутовских нарядах; большинство из них были моими знакомыми ещё по Кордове.

— Я ничего не требую от вас. Но я боюсь, что князь Юрий попытается захватить графиню, а я не могу все время оставаться рядом. Если бы вы помогли присмотреть за ней, это было бы мне величайшей поддержкой и помощью.

— Не волнуйся, — ответил Лолингтон. — Где бы ни находилась графиня, мы будем неподалеку.

Мы встали лагерем на опушке леса из старых буков и кленов, сомкнувшись плотным кольцом; скот отогнали на близлежащий луг и оставили под надежной охраной.

На закате гансграф позвал меня в свой шатер. Там уже сидели Петер, Фландрен, Сарзо, Гроссефельд и другие.

Гильдерштерн озабоченно хмурился.

— Кербушар, ты у нас знаток географии. Как далеко отсюда до моря, если двигаться прямо на юг?

— Примерно наполовину ближе, чем если идти вдоль реки, которая делает поворот и уходит далеко к востоку.

— Значит, так тому и быть. Мы направляемся прямо к югу.

Возражений не последовало. Даже Сарзо был явно доволен. Если мы сможем добраться до Константинополя раньше челнов, наша торговля пойдет намного лучше.

Гансграф поднялся.

— Приготовиться к движению через час.

Мы уже направлялись к выходу из шатра, но, услышав эти слова, все остановились.

— Что? — переспросил с недоверием Фландрен. — Сейчас, ночью?

— Противники наши будут тешить себя надеждой, что мы идем вдоль реки — и соответственно строить планы. А мы теперь пойдем форсированным маршем. За десять дней доберемся до моря. А если нам повезет… — он помолчал, переводя взгляд то на одного, то на другого, — то мы совершим этот переход за восемь дней, а может быть, даже за семь.

Выйдя из шатра, Сарзо проворчал:

— Правильный он человек… Иногда я думаю не так, но это моя ошибка. А что ты скажешь насчет такого хода, а?

— Будет меньше переправ через реки, да и реки будут поуже, чем в местах, где они впадают в Днепр.

— Да-да! Ну конечно! Как же я об этом не подумал! — Он положил руку мне на плечо. — И ты тоже правильный человек, Кербушар. Тебе бы отказаться от твоих планов, какие бы они там ни были, да остаться купцом.

Вначале мы пользовались торговыми дорогами, которые проложили крестьяне, а потом пошли напрямик, ибо на пути, избранном нами, дорог не было.

Местность была открытая, потому что леса остались позади, хотя и здесь встречались отдельные островки деревьев и, конечно, густые заросли вдоль рек и ручьев. К рассвету мы оставили за спиной уже пятнадцать миль.

На третий день мы вошли в долину реки Буг. Справа от нас, вдалеке, лежала Волыно-Подольская возвышенность, но, если не считать низин по руслам речек, местность по пути была ровная или слегка холмистая, и препятствий встречалось немного. Обычно я выезжал вперед разведать дорогу, устранял по возможности помехи и настороженно высматривал опасности.

Теперь нашей путеводной нитью был Буг, и мы шли по западному его берегу. Дубы, которых в этой стране было множество, постепенно уступали место букам; клены росли вперемешку с ясенями, попадались среди них и вязы.

Дичи было сколько угодно, пастбища отличные. Из трав здесь росли, в основном, мятлик и пырей; из зверей мы видели и иногда добывали антилоп-сайгаков, рыжих оленей, косуль и диких кабанов. Время от времени нам встречались небольшие табуны диких лошадей тарпанов. Они были мышастой масти, с черным ремнем по хребту.

Каждая компания выделяла своих охотников, которые разъезжались далеко в стороны от маршрута, чтобы пополнить запасы съестного и разведать местность, как это делал я.

К вечеру третьего дня мы покрыли около ста миль, примерно треть общего расстояния. Это был хороший темп. Челны, спускающиеся по реке обычно в начале лета, продвигались, должно быть, медленнее, за исключением короткого участка днепровских порогов. Киев стоял на небольшой высоте, и уклон русла реки, даже если считать пороги, вряд ли был больше восьмидесяти футов на милю.

Уже давно мы переправились через Буг и теперь приближались к реке Чичеклея.

Мы с Лолингтоном и Иоганнесом далеко отъехали от колонны в поисках дичи. Видели несколько медведей и одного лося, но лишь мельком.

Вдруг Лолингтон натянул поводья и поднял руку:

— Чую дым, — сказал он.

Мы как раз пересекали небольшой лужок, окаймленный ясеневой порослью, и сдержали коней, принюхиваясь к ветру.

— Костер на стоянке, — заметил я, — не более того.

Уже много дней нам никто не встречался…

Стараясь не шуметь, мы въехали в лесок, пробираясь между деревьями, и спешились. Иоганнес, который не очень хорошо себя чувствовал, остался с лошадьми. На нас были кольчуги, поверх которых мы натянули туники, на головах — конические шлемы, вывезенные из Испании.

Вдвоем с Лолингтоном мы двинулись дальше и вышли к бурелому, где лежало несколько деревьев, поваленных мощным шквалом. Мы остановились далеко в зарослях, ибо разведчик, который знает свое дело, всегда остается среди деревьев, где сам он невидим, но может разглядеть все вокруг ничуть не хуже, чем с опушки.

Не более чем в сотне ярдов от нас сгрудились вокруг костра непривычно одетые люди, числом около дюжины.

На них были остроконечные шлемы-шишаки, несколько отличные от наших, и кожаные туники до колен, но с разрезами по бокам — для удобства верховой езды. Сапоги у них были, видимо, из мягкой кожи; из оружия они имели при себе колчаны со стрелами и луки — короче и толще, чем те, что мне приходилось видеть раньше.

Это были смуглокожие люди с широкими, плоскими лицами, узкими глазами и квадратными челюстями. По виду — народ дикий и опасный.

Обычно глаза выглядят точками с расстояния в сто ярдов; рот и глаза можно ясно рассмотреть ярдов с пятидесяти, так что мы находились от них на расстоянии между полусотней и сотней ярдов — пожалуй, слишком близко, если они надумают броситься в погоню.

Вот это и были печенеги, о которых мы столько слышали, — неутомимые всадники азиатских степей. Такие, как они, когда-то давно разгромили римские армии.

Пока мы наблюдали за ними, один из воинов приподнял седло и вытащил из-под него кусок мяса. Я слышал где-то, что таким способом они размягчают мясо — кладут на спину лошади под седло и ездят на нем верхом целый день. Не скажу, чтобы этот способ показался мне аппетитным, тем не менее, однако запах жарящейся баранины пробудил в нас аппетит.

Мы осторожно отошли подальше в лес и поспешили вернуться к Иоганнесу.

— Об этом надо немедленно сообщить гансграфу, — сказал он.

— Возвращайтесь. А я сделаю круг, посмотрю, откуда они приехали и нет ли поблизости других.

— А как с тобой будет? Караван сразу же двинется, сам понимаешь.

— Гоните прямо к морю, да побыстрее. Если их главные силы не слишком близко, мы хоть немного оторвемся.

Они ускакали, а я сел на лошадь и, огибая костер степняков по широкой дуге, отправился на поиск. В конце концов я наткнулся на след печенегов. Быстрым галопом поскакал по нему обратно и, выехав на подъем, повернулся в седле и осмотрелся.

Вдали виднелась плоская равнина, которую наш караван уже пересек.

Я проехал ещё немного вверх и обнаружил место, где стоял некоторое время большой отряд верховых, лицом к реке.

Значит, они нас видели; но как далеко отсюда их главные силы?

День выдался теплый; легкий ветерок шевелил немногие оставшиеся на деревьях листья, а голые ветки, раскачиваясь, постукивали одна о другую, словно пальцы скелета. С мохового болота взлетела цапля.

Я поехал дальше по следу печенегов, навстречу их движению. Поднявшись на вершину холма, я увидел перед собой их лагерь, и сердце у меня оборвалось — черные шатры широко раскинулись по равнине.

Сколько же этих шатров? Сколько лошадей?

Пять тысяч человек? Десять тысяч? Я посмотрел на табун; даже если предположить, что на каждого человека приходится по три-четыре лошади, как заведено у степных кочевников, и то получалось огромное число. Если они выйдут против нас, мы будем сметены, словно листья под ветром. Разгромлены, растоптаны копытами в кровавую грязь.

Бегство, немедленное, безостановочное бегство — вот наше единственное спасение. Надеюсь, когда Иоганнес расскажет гансграфу о нашем открытии, тот заподозрит, что отряд, который мы увидели, тут не единственный. Заподозрит — и примет меры. Он человек опытный.

Сейчас наш караван, наверное, уже двинулся, пустился в бегство к морю, но стоит появиться здесь, в лагере, отряду разведчиков — и все войско тут же вскочит в седло.

Как остановить их? Задержать, хоть ненадолго?

Вдалеке показалась группа всадников, скакавших к печенежскому лагерю, и человека, едущего на великолепном сером коне — определенно, второго такого и быть не могло! — этого человека я узнал даже на таком расстоянии.

Князь Юрий!

Они находились ещё довольно далеко, оставалось время подумать, но решение пришло в голову сразу и само собой — только так и может прийти подобная мысль.

Мне нужно любым способом оттянуть нападение на караван, задержать печенегов в лагере, а для них — так, по крайней мере, я слышал, — нет большего удовольствия, чем посмотреть на хороший бой.

Появление князя Юрия могло означать только одно: он приехал, чтобы предложить им свои услуги против нас — если не сделал такого предложения ещё раньше. Следовательно, князь Юрий — мой враг.

Я намеренно выехал на ярко освещенное солнцем место и снял тунику, чтобы солнце сверкало на моих полированных доспехах. Я хотел, чтобы меня заметили издали; они должны меня заметить.

— Ну что ж, Айеша, будем надеяться, что ты не дурака возишь в седле, и что клинок у него сегодня будет резать как следует!

Я слегка тронул пяткой свою кобылку и поехал вниз по длинному склону к лагерю врагов. Я сидел в седле очень прямо. Лошадь шла легким галопом.

Может быть, я еду прямиком к своей смерти, однако нужно любой ценой выиграть время для каравана, для моих друзей. Иначе у них не будет никакой надежды.

И у Сюзанны не будет.