— Просить чего?

— Вы самый старший ее родственник. Полагаю, что по закону вы ее опекун. Поэтому я и пришел к вам.

— Будь я проклят! Ты!.. — Моуэтт недоверчиво смотрел на Чантри, потом начал смеяться. — Чтоб мне всю жизнь проходить трусливым койотом, если я слышал что-либо подобное! Мои ребята за тобой охотятся, а ты являешься ко мне только затем, чтобы сказать такую штуку!

— Она леди, — спокойно продолжил Чантри, — и где-то под вашей толстой шкурой тоже скрывается джентльмен, человек, который знает, как делаются подобные вещи.

— Ты ей об этом что-нибудь говорил?

— Нет. Для нее это будет сюрпризом. Она может даже рассмеяться мне в лицо. Но я должен это сделать.

— Ну и дела! — Мак Моуэтт выплюнул окурок сигары и раздавил его носком сапога. — Можно подумать, мы опять в Ричмонде, или в Чарльстоне, или в каком-нибудь другом джентльменском месте. — Он покачал головой. — Я отвечаю — нет. Ты бродяга, ганфайтер, Чантри.

— Чтобы выручить ее из этой переделки, понадобится ганфайтер, и никто другой. Вы потеряли контроль над своими людьми и…

— Потерял контроль? Черта с два! Я могу…

— Я же говорил, что собираюсь осесть и заняться хозяйством, если вы отзовете свою команду.

— Почему это я «потерял контроль»?

— Ведь ваши парни гнались за Марни, верно? Один из них сказал, что она чересчур зазнается и они ей еще покажут.

— Надеюсь, ты убил наглеца?

— Он получил пулю в ногу, которая не принесет ему никакой пользы. Насколько я знаю, он все еще там. — Чантри встал. — Теперь вы все знаете, Мак Моуэтт. Я хочу ухаживать за Марни и пришел к вам как джентльмен к джентльмену. Отзовите своих ребят, иначе будет война.

— И сколько ты думаешь продержаться? — Мак Моуэтт тоже поднялся.

— У меня только один серьезный противник — Джейк Строун.

— А Том Фрика?

— Я думал, он возглавляет погоню за Марни. Мне доподлинно известно, что он убил по меньшей мере еще одну женщину. Уберите его из округи, или я убью его.

Мак Моуэтт потер подбородок.

— Черт возьми, Чантри, ты мне нравишься! Точно говорю, нравишься. Ты настоящий мужчина. Но у меня есть мои парни, а когда ты ведешь такую команду, ты должен вести ее, должен держаться впереди. Не знаю… Правда не знаю. А почему бы вам с Марни не убежать? В долине Сент-Луис есть проповедник, а в Санта-Фе и подавно.

— Это моя земля, Моуэтт. Я вернулся домой. Если твои парни хотят войны, они ее получат. Мой вам совет — держитесь Строуна. Он и ваш сын Фрэнк — единственные мужчины в этой компании.

Моуэтт пожал плечами. Он сделал свой выбор.

— Ты со своими фермерами, Чантри, много не стоишь. Мои ребята перебьют вас, как куропаток.

— Значит, война?

— Война, — ответил Моуэтт. — Но вот что я тебе скажу, Чантри: если ты каким-то образом останешься жив и Марни захочет увидеть в тебе своего мужчину, считай, что ты получил мое разрешение. Если так оно и выйдет, постарайся сделать ее счастливой. Она хорошая девушка.

Чантри повернулся и вошел в лес. Он ничего не выиграл.

Медленно и осторожно он пробирался обратно к своему коню, каждую секунду ожидая выстрела.

Он уловил смутный блеск луны на отполированной коже седла и услышал, как вороной переступил во тьме. Что-то мелькнуло в ночи, и низкий голос произнес:

— Мне всю жизнь хотелось убить большого человека, одного из самых известных ганфайтеров, и вот почему: я всегда считал, что вся их меткость и быстрота — не больше чем пустые разговоры. Ты знаешь, кто я, Чантри? Я Трэшер Бейнс, и ты у меня на мушке.

Внезапно Чантри почувствовал огромную усталость. Ему все надоело. Почему люди — такие неисправимые идиоты? Он никого не хотел убивать. Ему приходилось стрелять на войне — и не раз, ему приходилось стрелять служа закону, но он не хотел, никогда не хотел, прославиться как убийца.

Трэшер Бейнс стоял в темноте. Он заметил Чантри и ждал, когда тот ответит, потому что по звуку голоса можно узнать -его точное местоположение.

Оуэн Чантри тоже ждал, прислушиваясь к малейшему звуку. Если Трэшер шевельнется… Справа от Чантри стояло дерево, слева футов на шесть протянулась полянка, а за ней — его конь.

Трэшер снова заговорил. На сей раз голос его прозвучал на тон выше:

— В чем дело, Чантри? Испугался? Боишься разговаривать со мной? Я убью тебя.

Чантри не двигался. Его винтовка была направлена на голос, палец на спусковом крючке, свободный ход подтянут… Он знал, что стрелять нужно будет немедленно, и стрелять три раза — один на голос, второй — ниже и правее, а третий левее.

Если он попадет с первого выстрела и Трэшер начнет падать, у Чантри будет хорошая возможность всадить вторую пулю.

— Трусишь, да?

Сейчас сбегутся все. Это всего лишь вопрос времени.

Чантри выстрелил на звук. Один раз, потом второй и третий — так быстро, как мог передергивать затвор. Затем он подошел к коню, рывком развязал узел и забрался в седло.

Позади кто-то бился в кустах. Потом затихло.

Оуэн Чантри знал, где и как бежит тропа. Он погнал вороного галопом. Он сделал все, что нужно было сделать; то, что случилось сейчас, остается на их совести. Он и не надеялся, что сумеет отговорить их от драки, ибо знал человеческую природу и знал, что нельзя требовать от нее слишком многого. И тем не менее он рассказал Маку Моуэтту о том, что его шайка выходит из подчинения.

Под деревьями он чуть замедлил бег коня, но ехал ходко. Воздух был прохладным, легкий ветер с гор освежающим. Тропу заливал яркий свет луны.

Он попросил руки девушки прежде, чем спросил саму девушку или даже рассказал ей о своей любви. Ну не дурак ли он? Сможет ли она или любая другая женщина полюбить его?

Сможет ли он быть достойным мужем Марни Фокс… если выживет?

Он объявил им войну, и это была война одного против многих. Его война. Они убили его брата. Это его земля, из-за которой разгорелся спор. То, что оставил Клайв, — его наследство, будь это сокровище, знания или мечта.

Ранчо не сгорело дотла, твердые, хорошо подогнанные бревна выдержали огонь, только лишь обуглились немного. Выгорела часть крыши, но послеполуденный дождь, обычный в этих горах, потушил пламя. Чтобы починить дом, нормальному человеку с инструментом потребуется пара дней, а чтобы полностью устранить последствия пожара — не больше недели.

Тем не менее туда нельзя возвращаться. Дом слишком уязвим.

Теперь банда Моуэтта будет за ним охотиться. Он спешился и отвел коня напиться. Отошел подальше от воды, уложил седло под голову, вытянулся и смотрел, как заходит луна.

Оуэн задремал, проснулся, чтобы прислушаться к ночи, и вновь задремал. Он знал не только все звуки ночи, но и то, что они означают. Его конь тоже все время был настороже, словно дикий мустанг, слишком долго живущий бок о бок с опасностью. -

Чантри почти не помнил времени, когда спал всю ночь напролет. Он давно приучил себя просыпаться при малейшем звуке или дуновении ветра.

Когда небо только начало сереть на востоке, он сел, натянул сапоги и пару раз топнул, чтобы они удобнее сели. Снова напоил коня, оседлал его и задумался.

Вероятно, придется перебить всех людей из банды Моуэтта. Он не желал такого конца, и тем не менее он был один, против многих. А поражение будет означать его смерть.

Он думал о предстоящем без сожаления и жалости. Единственное, что осталось теперь от недавнего джентльмена, — это его великолепный вороной конь.

Добравшись до дома, он собрал несколько полусгоревших тряпок и связал их крепкой бечевкой, которой Керноган стягивал стебли кукурузы.

Затем Оуэн Чантри сел на вороного и выехал навстречу битве. Не было ни развевающихся стягов, ни боевых труб, однако ирландцы привыкли воевать бесстрашно даже в заведомо проигранном деле.

Он выехал на битву, и его единственным оружием были хитрость и горький опыт прошлого.