Я лежал, слабый, как слепой котенок, и едва мог передвигаться. Видел, что Эм остановилась и взглянула в мою сторону. Она смотрела прямо мне в глаза, только я лежал за водопадом, и она не заметила. Пробовал кричать, но у меня вышло хуже, чем у лягушонка, и Эм ничего не услыхала.

Конечно, она искала меня. Однако она все время оглядывалась, и это меня насторожило. За некоторое время до приезда Эм я спал, и что-то меня разбудило. Это могло быть выстрелом, хотя за шумом воды даже выстрел прозвучал бы приглушенно. Тем не менее ее что-то беспокоило, и она уехала.

Я постарался скрыть все следы и, сдается мне, сделал слишком хорошо. Может случиться так, что здесь придется помереть, и тогда никто не узнает, что произошло. Ладно, я не первый и не последний. Многие в те дни уезжали и не возвращались. Случалось всякое, даже если не считать индейцев, ганменов и им подобных.

Человека могла сбросить лошадь, он мог умереть от жажды, утонуть в реке, оказаться в сухом русле во время грозы, упасть с горы, пораниться топором, его могла укусить гремучка или зараженный бешенством скунс. Многие в те дни путешествовали и работали поодиночке, и если происходил с ними несчастный случай, дело обычно кончалось смертью.

То место, что я нашел, было не единственным в мире. Когда с уступа падает вода, часть ее ударяется о стену, и через годы эта вода стачивает ее, быстро или медленно — зависит от силы падения и твердости камня. Иногда вода подтачивает стену настолько, что поток прорывается вниз и оставляет арку.

Пространство за водопадом часто бывает маленькое, но в моем случае до обвала дна реки осталось, должно быть, меньше года. Мне повезло. Там оказалось значительно больше места, чем я думал.

И не я обнаружил его первым. Здесь побывали крысы и, судя по засохшему калу, одно время обитал медведь. Главное было попасть внутрь. Мне удалось провести коня по лабиринту поваленных деревьев, сломанных веток и намытых стволов.

Вначале коню пещера не понравилась, однако скоро он успокоился. Я совсем устал, поэтому перетащил вещи в угол и улегся. К вечеру меня стало лихорадить. Я чувствовал жар и сухость во рту. Положение было незавидное, совсем незавидное.

Я все еще смотрел в ту сторону, куда поехала Эм, когда появился первый из всадников. Они здорово осторожничали, их было восемь. Один из них взглянул в сторону водопада, но не заинтересовался.

Преследователи немного постояли и поехали дальше. Я попил, добрался до одеяла и отключился.

Когда пришел в себя, уже наступила ночь, но я не услышал ничего, кроме шума водопада. Долго лежал, глядя в темноту. Во рту пересохло, отчаянно хотелось пить, но сил, чтобы добраться до воды, не было. Возможно, пролежал бы так целую вечность, однако меня заставила двигаться мысль о коне. Его надо было отпустить. Он много часов не ел и, если я умру, он так и останется привязанным.

С трудом перекатившись на живот, встал на четвереньки и дополз до воды. Я пил, пил и пил, а потом подполз к коню, ухватился за стремя и, подтянувшись, отвязал поводья. Потом привязал их к луке седла.

— Иди, мальчик, — хрипло сказал я. — Иди домой.

И знаете что? Он не хотел уходить! Он стоял, пока я не отвел его к выходу на тропу и не хлопнул по крупу. И даже тогда он задержался, но я упал без сил. Последнее, что успел, — снять седельные сумки.

После этого заполз на одеяла и забылся. Когда снова открыл глаза, сочился серый свет раннего утра. Надо что-то делать. Вначале необходимо все обдумать, потом распределить силы. Перво-наперво следует развести костер, затем вскипятить воду, промыть раны и сварить кофе. Седельные сумки на вид были почти пустыми, однако в них может оказаться что-то стоящее.

Дров у меня хватало. Первое, что попалось под руку, — сухое крысиное гнездо. Собрав его в кучу, я поднес спичку и разжег огонь. На душе потеплело от одного его вида, и некоторое время я лежал и просто смотрел на него.

Потом залез в сумку и достал старую оловянную кружку, которую таскал с собой несколько лет. Налил туда воды, положил кофе и вскипятил. Когда вода прокипела, я стал отхлебывать кофе маленькими глотками, чтобы не обжечься. Кофе пришелся кстати, это точно, и я начал оживать. Опорожнив кружку, опять вскипятил в ней воды и занялся честно заработанными ранами.

Я был здоровым, крепким и мог переносить боль, как и всякий другой, может быть, даже лучше. Сейчас прежде всего надо было проверить, не воспалились ли раны. Похоже, не воспалились. Я хорошенько промыл их, как мог, перебинтовал, а затем лег и заснул.

Проснувшись, почувствовал себя лучше. Тревожила мысль об Эм Тэлон. Я боялся, что она не доедет домой, и беспокоился, что те восемь человек смогут отыскать мое убежище по следам коня. Когда он прискачет на ранчо, они наверняка подумают, что я мертвый. Барнабас знал, где меня оставил, но Эм была здесь и ничего не нашла.

Я проверил оружие и приготовился к любым неприятностям. Мое положение сильно походило на то, когда неприятности кусают человека за пятки и могут закусать до смерти.

В пещере было холодно и сыро. Некоторое время лежал, обдумывая случившееся. Я чувствовал сухость во рту и жар, и, хотя мне стало немного лучше, сил не было даже на то, чтобы разжечь костер. Мне оставалось лишь лежать и спрашивать себя, выберусь ли отсюда живым. В тот момент я бы не поставил на это ни цента.

Слышался только шум падающей воды, и вскоре я опять задремал. Проснулся от жуткого холода. Мой костерок давно погас. Но я сложил вместе несколько веточек, снял с одной из них кору и, растерев ее в пальцах, зажег спичку и раздул пламя.

Подкладывал в костер ветки до тех пор, пока не осталось достаточно угольев, чтобы вскипятить кофе. Приятно было почувствовать внутри что-то горячее.

Теперь почти все должны считать меня мертвым. Я прикинул, что пролежал в пещере двое суток, хотя, возможно, и больше. Надо выбираться отсюда. Хотелось на солнце и свежий воздух, да и желудок давал о себе знать. Без коня придется туго, но постараться стоит. Если уж умирать, то на свежем воздухе и под деревьями.

Хотя работа заняла много времени, мне все-таки удалось свернуть одеяла, собрать оружие и доползти до выхода, волоча за собой вещи.

Когда выбрался наружу, все выглядело не так, как представлял. Было утро, а я был уверен, что сейчас ближе к вечеру. Где-то я потерял… день? Или два? Хотя мог пробыть в своем убежище и неделю.

Я посмотрел на тропу, по которой попал в пещеру, и не нашел никаких следов. С тех пор, как залез, несколько раз шел дождь. Меня это не удивило, так как высоко в горах дождь может идти каждый день в полдень, как по часам, и чаще всего так оно и бывает. На тропе не было никаких следов — ни Эм на муле, ни тех, кто ее преследовал, ни моих.

Опираясь на дерево, осторожно, чтобы не открылись раны, поднялся на ноги и не спеша побрел по тропе. Мне просто хотелось идти. Куда — не имел понятия, но куда-нибудь пониже, где можно разжиться едой.

Я много отдыхал, однако за час прошагал не меньше полумили. Река была с левой стороны, а справа, пробиваясь к ней, вытекал ручеек. Я остановился, лег на траву и напился. Потом захромал дальше.

Один раз вдалеке заметил оленя, изредка взлетали тетерева или похожие на них птицы. И конечно, возле каждой россыпи камней сидели суслики. Через какое-то время почувствовал, что не могу идти дальше, поэтому углубился в лес, расположился на краю полянки и вытянулся на солнце. Отдохнув, тронулся дальше, держась поблизости от тропы и не особенно торопясь. Мало-помалу доковылял до верхних лугов, находившихся позади ранчо.

Самым легким было бы спуститься в каньон по крутому склону. Я не мог идти подолгу без отдыха, а в каньоне меня никто не увидит, если только не заглянет специально. Постепенно склоны стали намного круче, и я спустился вниз к потоку, текущему на дне каньона.

Мне повезло, потому что скоро склоны превратились в сплошные каменные откосы, тут и там рассеченные глубокими трещинами, по которым в каньон сбегала вода. Ручей протекал почти от стены до стены, но оставалась узкая кромка песка и гальки. По ним кое-как можно было пройти, и только пару раз мне пришлось на несколько шагов войти в воду.

Дождевыми потоками здесь нанесло много сучьев, бревен. Я стал здорово уставать, но негде было присесть. Неожиданно передо мной возникла вроде как щель в стене. Она заросла кустарником и деревьями, но за ними разглядел зеленую траву, которая могла оказаться лугом.

Пробравшись через кусты к расщелине, увидел перед собой большой луг, однако прежде чем добраться до сухой земли, мне пришлось проковылять через болото.

Сил совсем не осталось. Бок болел, а слабость была такая, что хотелось упасть и больше не вставать. Мне нужен был отдых, но в таком состоянии, как мое, трудно даже осмотреться и выбрать место. Огромные облака поднимались высоко над горами, ловя последние отсветы солнца. Я медленно начал отдирать от бревна, на котором сидел, сухие куски коры, затем с трудом поднялся и начал разжигать костер.

Прислонив винтовку к дереву, стал рубить лапник для подстилки. Тяжелый револьвер на бедре мешал работать. Пришлось его снять и повесить на ветку. Затем, срубив еще несколько ветвей и сделав подобие шалаша, с трудом дохромал до костра и нагнулся, чтобы подбросить веток в огонь. Я присел на колени, тяжело дыша и чувствуя, как голова наливается свинцом. Вдруг услышал шаги по мху и начал было поворачиваться, когда меня что-то ударило.

Я упал, пытаясь схватить револьвер, но его не оказалось. Сквозь пелену боли увидел ноги нескольких лошадей…

— Ну-ка, дай ему, — это был голос Джейка Фланнера. — И как следует.

Что-то опять меня ударило. На этот раз я плашмя упал на траву и сухие листья. А они били и били. Но теперь боль не чувствовалась — только тяжесть сильных ударов. Первый удар оглушил, выбив все чувства.

Кто-то ударил сапогом в бок, и я ощутил теплую струю крови там, где открылась рана. Протянул было руку, но уцепиться было не за что, и я потерял сознание.

Меня привел в чувство дождь. Ужасный ливень, низвергавшийся с неба потоками. Он возвратил мне сознание и боль, но двинуться с места я не мог. Только лежал под дождем, как бы впитывая его, а потом снова отключился.

Они подумали, что на сей раз прикончили меня. Это была первая мысль, и она осталась со мной. Может, они правы. Может, я уже умер, а это — ад?

Я промок насквозь, но ночь уже кончалась. Близилось утро, хотя солнце еще не взошло. Постепенно я стал что-то вспоминать. Они стреляли в меня… Припомнил гром выстрелов и жгучую колющую боль. Стреляли по меньшей мере три раза… Странно, как я это запомнил.

А если все так, то почему я еще жив? Как вообще мог хоть что-то соображать? Чувствовать? А я чувствовал. Чувствовал боль, смертельную усталость, чувствовал, что мне хочется умереть, не вставая. Но вся штука в том, что я упрямый. Слишком многие желали моей смерти, чтобы вдруг взял и угодил им. Я открыл глаза и долго лежал, глядя на вымокшие коричневато-зеленые листья и влажный ствол.

Неважно, что они сделали или пытались сделать, — я все еще живой. Человек, способный ощущать, способен драться. Не по мне было помирать здесь, как собака в кустах, не взыскав долги. Джейк Фланнер сам пришел за мной. С помощниками, но сам. А теперь я пойду за ним. Хотелось знать, как дела в долине, в «Эмпти». Но в эту минуту забыл обо всем на свете. Я чувствовал себя животным, борющимся за жизнь, и попытался перекатиться и опереться на руки.

Я это сделал, хотя было очень трудно. С одного бока не мог двигаться, поэтому осторожно повернулся на другой. Оперся на одну руку и подтянул под себя колено.

Когда я поднялся на него, то понял, что рубашка в том месте, куда меня ранили в первый раз, приклеилась к телу. Туда ударили ногой, прямо в рану, и она сильно кровоточила. Ну и ладно, пусть потерял много крови. Терял ее и раньше. Я не девица, которой впервые пускают кровь.

Ухватившись за дерево, подтянулся. К этому времени так посветлело, что мог разглядеть, что же со мной сотворили, а сотворили они прилично. Грудь и бок рубашки затвердели от крови. Слева обнаружил новую рану — пуля прошла в том месте, где рубашка слегка оттопыривалась, и прошла насквозь, немного задев бок. На плече кровила свежая царапина, а тело посинело от ударов. На голове нащупал глубокую ссадину и пару шишек.

Да, они хорошо постарались, только я лежал на земле и мягкой траве, которая пружинила, отбирая силу ударов. Однако все равно мне досталась большая их часть — поэтому снаружи болело не меньше, чем внутри.

Если они искали в темноте мое оружие, то не нашли его. Винтовка, которую прислонил к дереву, упала в траву, а револьвер так и остался висеть на ветке, еще больше прогнувшейся под его тяжестью.

Голова гудела, как большой барабан, желудок выворачивало, и сам я был очень слаб, но внутри разгоралось такое бешенство, какого мне никогда не приходилось испытывать. Поглядев по сторонам, заметил несколько давно сломанных веток, хорошо просушенных и оттого твердых. Соорудив из одной костыль, чтобы поберечь раненую ногу, с шестизарядником на поясе и винчестером в здоровой руке я пошел по следу, оставленному всадниками.

С одного взгляда было ясно, куда они направлялись. Они спускались к «Эмпти» сзади, со стороны гор, и ехали убивать. Бандиты меня опережали, но не намного. Где прошли они, там пройду и я.

Вид у меня был еще тот. Но я собирался не на конкурс красоты и поэтому шел вперед. На лице запеклась кровь вперемешку с грязью. В волосах — тоже. Где-то по дороге потерял шляпу, а залитая кровью рубашка была порвана в нескольких местах, но я был злой, как загнанный кабан, и искал крови.

Там, где Фланнеру и его людям верхом приходилось петлять по тропе, я просто садился и съезжал, экономя время и силы.

К полудню, судя по следам, стал их нагонять. Они останавливались, чтобы подождать до рассвета, так как не знали ни тропы, ни дороги — значит, я опять немного выиграл. Когда добрался до ближних лугов, рассчитывал услышать выстрелы, но ничего не услышал. И это меня очень обеспокоило. Я не мог думать о том, что Эм Тэлон умерла, хотя знал, что только этого им и надо. Если они убьют ее, то не захотят оставлять и свидетелей. Заодно застрелят и девушку, которую я привел сюда в надежде на защиту. Это была моя драка, только моя!

Костыль впивался в подмышку, причиняя боль, но выбора не было. Пока сползал и карабкался между скалами около ранчо, выстрелов так и не услышал. Я разглядел корраль, лошадей в нем, своего чалого. Значит, он нашел дорогу домой! И лошадь Барнабаса тоже была там. Он дошел живым… по крайней мере, лошадь была здесь.

Я добрался до скал позади и чуть сбоку от ранчо. Это был изрезанный каменистый хребет, покрытый кустарником и одиночными соснами. Здесь можно укрыться в тысяче мест и наблюдать за двором и корралем, оставаясь незамеченным…

Солнце мирно освещало двор. Тени лежали там, где им и положено лежать, а лошади отдыхали в коррале. Ни одного следа чужих лошадей.

Я ничего не понимал.

По всем расчетам, Фланнер со своими людьми должен был давно появиться здесь и атаковать ранчо. Тут должна полыхать драка… или Фланнер уже завладел домом? Но где же их лошади?

Время было полуденное, и во дворе должен был работать кто-нибудь из оставшихся на ранчо. Однако никого не увидел.

Я лежал в кустах и изучал каждое возможное укрытие. Может, парни Фланнера захватили дом, а теперь, вроде меня, сидят и ждут кого-то?

Затем я кое-что увидел. На заднем крыльце, в том месте, куда не падала тень, темнело пятно. Вода давно бы испарилась за то время, что я здесь лежу, или по крайней мере большая ее часть. Вода бы испарилась, но не кровь.

Это было пятно крови.

В боку жгло так, что я сморщился. Другой бок онемел, и все тело болело. Я спрятался за скалы и иногда оглядывался по сторонам. В такой ситуации нельзя быть слишком осторожным, говорил я себе, держа винтовку наготове. И все-таки никакого движения.

Они убиты? Все убиты? Вряд ли. Но, может, люди Фланнера сейчас в доме и издеваются над Эм и остальными? Я решил спускаться. Допустим, они нарочно не показываются, потому что кого-то ждут.

Меня?

Но они посчитали, что я мертв, и бросили.

Тогда кого?

Или я ошибаюсь, ошибаюсь во всем? И пока я жду, кто-то внизу умирает, надеясь на мою помощь.

Он может не умереть, если я сумею добежать до крыльца и вбежать в дом, не получив пулю в голову.

Надо идти.

Надо.