Так сразу мы с места не тронулись. Необходимо было все рассчитать, собрать снаряжение. Я подолгу просиживал рядом с Ходит Ночью, рассуждая о тропах, о дичи, о горах. Он часто охотился далеко к северу и бывал там в набегах на индейцев кроу.

Наконец я показал ему карту, взятую у Конвея. Подумав, он опознал место и дал мне ясные указания, как туда добраться. Я никому об этом не рассказывал.

Между тем он подарил мне поджарую мощную аппалузу, поклявшись, что это — самая лучшая лошадь для охоты на бизонов, какую он когда-либо знал. Своего прежнего коня я отдал Человеку из Перьев, получив в обмен двух вьючных: соловую и саврасую.

В конце концов багаж был уложен. Лишнего провианта у шайенов не водилось, но что могли, они нам уделили. Благородный поступок, ведь надвигалась долгая зима.

Утро выдалось зябкое, но ясное. В небе еще висело несколько звезд. Вел Соломон Толли, обок ехал Дегори Кембл, за ними Сэнди и Шанаган, далее дюжина вьючных лошадей, следом Лусинда и я. Улибарри погонял вьючный табун, Казби Эбитт и Айзек Хит замыкали поход.

Выехав со стоянки, мы спустились в речную долину и продолжили путь по ней — все на хорошей скорости. Мы хотели побыстрей оказаться подальше от лагеря, в надежде, что наше исчезновение заметят не скоро. Капитана Фернандеса мы больше не опасались, так как направлялись на север, несомненно, не входивший в испанские владения. Если только он не охотился за девушкой. Но непохоже было, чтобы это он преследовал ее от Санта-Фе.

С деревьев падали листья, хотя в основном они только еще становились красными и золотыми, готовясь к приближающейся осени. Мы покинули нашу уютную долину и свернули вверх по другой, незнакомой, но ведущей к северу.

Лусинда помалкивала. Уезжать ей явно не хотелось, но она сознавала: выбора нет, надо двигаться, и проворно. По мере того как мы отъезжали все дальше, она все заметнее волновалась и начала поглядывать на солнце, как если бы пыталась определить направление.

— Если вам есть что сказать, лучше сказать это, не откладывая.

— Что? — В ее глазах читалось подозрение. — Что вы имеете в виду?

Я пожал плечами.

— Так все же лежит на поверхности, верно? Некто тащится за вами от самых испанских поселений. Вопрос: почему? Ответ: он считает, у вас есть что-то, нужное ему, или же вы можете ему сказать, где это найти. Человек, которого я видел, тот, кто напоминает вашего отца, не выглядел способным гнаться за женщиной из любви к ней. Отстегать ее кнутом — куда ни шло, но бегать за ней — нет. Судя по внешнему виду, его интересуют исключительно две вещи: деньги и власть.

— Я его не знаю.

— А он вас знает и не отстанет.

— Не думаете, что мы оторвались?

— От такого? И не надейтесь. Будет идти по следу не хуже волка. Избавиться от него можно, лишь отдав ему желаемое.

— Не отдам!

Я хохотнул.

— Мне тоже этого не хочется. Но нам надо оставаться готовыми удирать, драться и снова удирать. Эти люди, — я указал на едущих с нами, — ставят для вас на карту не только добычу за сезон, но и жизнь. Могли бы хоть рассказать нам, за что воюем.

Девушка уперлась и больше ничего говорить не хотела. Однако я продолжал себе размышлять, и ни с того ни с сего мне открылось, что разгадка, возможно, лежит у меня в кармане. Одна из вещиц, взятых мною у Конвея перед тем, как мы прикрыли тело. Я оглядел их одну за другой мысленным взором. Кроме карты, там имелись монеты и пуговицы!

Весь этот первый день пути мы выдерживали приличный темп, пробираясь понизу — под деревьями, вдоль ручья. Дважды останавливались на отдых, и каждый раз кто-нибудь отъезжал проверить, не идет ли кто по следу. Но ничего подозрительного не было ни видно, ни слышно.

— Я бы сказал, что мы от них сбежали, — заметил Шанаган, — да только понимаю, что это — сладкие мечты.

— Кого я видел, от него не сбежишь. Твердокаменный тип; несгибаемый. Он-то уж не отвяжется ни в какую.

Местами ягоды смородины еще цеплялись за ветки, и мы жадно на них набрасывались, наслаждаясь разнообразием во вкусе. Два раза попались гризли: трое — взрослая медведица и два медвежонка — кормились на косогоре ярдов за сто от нас. Медведица встала на задние лапы, чтобы рассмотреть нас, и внимательно наблюдала, как мы медленно проезжаем мимо.

Два раза мы видели скопления бизоньих черепов, все с рогами, повернутыми к западу: индейцы думают, это поможет при следующей охоте. Лошадиных следов встречалось мало, и совсем не было человеческих.

Наш путь лежал к горам; не меняя темпа, мы держались понижений, стараясь не показываться на открытом месте. Лусинда оставалась неразговорчивой и все внимание посвящала окружающей местности. Несколько раз она натягивала поводья, чтобы изучить какой-нибудь скальный выступ, и похоже на то, больше и больше беспокоилась.

Когда спустилась ночь, мы разбили лагерь при последних лучах света, спустившись с уступа в поросшую густой травой низину. Стремительный поток пробил там себе дорогу сквозь частый осинник. Небо было затянуто тучами; весь день нависал дождь. Говорить никому не хотелось. Как мне казалось, все мы прониклись серьезностью предпринятого шага. Несмотря на поздний час, Дэйви и Айзек поставили ловушки. Для бобров уголок — лучше некуда; правда, плотины мы не видали, а искать её — уже темно, но везде вокруг пролегали бобровые тропы, по которым зверьки волокли к воде ветки и молодые деревца.

За кофе я напомнил Лусинде:

— Хотите что-нибудь рассказать, лучше сделайте это поскорее, мы поедем быстро.

— Почему вы мне это говорите?

— Что-то вас тревожит, и, по-моему, я знаю, в чем дело. Видите ли, я первый увидел Конвея.

— Он был жив? Еще не умер, когда вы нашли его?

— Мертвее мертвого. Но надо соблюдать порядок. Нельзя же просто закопать труп, и конец. Нужно известить кого положено. Кто-нибудь да начнет расспрашивать, захочет выяснить, что произошло.

— Таких нет. Он был сирота. Друг моего отца, но отец на том свете.

— Возможно. Но тогда я об этом не подозревал.

— То есть?

— Я обыскал его карманы.

Она задержала дыхание и как будто побледнела.

— Забрал, что нашел, для опознания либо передачи родственникам.

— Я же сказала, у него нет родственников. Можете отдать все мне.

— Может, и отдам. Там нашлась карта. Потом несколько монет и пуговицы. Очень необычные пуговицы.

— Я ничего про них не знаю.

Какое-то время я молчал. Скоро к костру подойдут остальные. Я покормил огонь палочками и произнес:

— А я знаю.

— Что? — поразилась Лусинда.

— Я узнал эти пуговицы. Понимаете, мисс Фолви, я человек любопытный. Читаю, слушаю, а когда заинтересован, спрашиваю. Ищущий знаний может забрести на весьма странные тропы. Зайдя так далеко, как зашел я, сложить два и два нетрудно. Ваш отец тоже интересовался разными вещами, это очевидно. Каким образом до него дошли сведения о кладе, мы, вероятно, никогда не поймем, но известен этот клад ему был, как и Конвею, тут все ясно. Его выдают пуговицы.

— Кроме них, ничего не осталось, — сказала Лусинда. — Когда отец разыскал старую церковь, сокровища исчезли… их уже не было. Он нашел эти пуговицы, медальон… несколько монет и драгоценный камень, который воры уронили, торопясь поскорей оттуда убраться.

— Пока что все верно, нет сомнения, но как насчет старого индейца? Он ведь что-то поведал вашему отцу. Поведал достаточно, если придерживаться истины.

В замешательстве ее глаза старались проникнуть мне в Душу.

— Мне нужна помощь. Этим людям можно верить?

— Они ставят на кон свои жизни, чтобы поддержать вас.

— Или чтобы найти то, что я ищу?

— Когда дело заходит о золоте или хорошенькой женщине, доверять следует не всем, но этим, я считаю, можно. Я убедился, что люди они порядочные, и, чему бы там некоторые ни желали верить, есть на свете честь и достоинство. Но подумайте-ка вот о чем. Допустим, вы уезжаете без добычи; как вы сумеете вернуться сюда? Историй о затерянных городах, заброшенных храмах, утраченных ценностях — тысячи. С какой стати поверят именно вашему рассказу, а не любому другому? Сколько найдется желающих отправиться с вами в места, где живут индейцы? И еще одно. Вдруг кто-то найдет клад, пока вас нет? Что, если тот старый индеец не был единственным, который знал? Тот человек, кто напоминает вашего отца, — известно ли ему что-либо?

Все сказанное мной соответствовало действительности, и она это сознавала. Ее шансы попасть в эти края опять не стоили ломаного гроша, и однако девушка оставалась в нерешительности, ломала пальцы и размышляла.

Я прекрасно представлял себе ее чувства. Одинокая молодая женщина по уши в затруднениях, на которые никогда не рассчитывала, не говоря о том, чтобы предусмотреть выход. Выберется из этих диких мест — ее ждет отчаянная бедность В мире, не знающем милосердия. Кругом чужие, грубые на вид люди, не признающие никого и ничего. Она знала, что я ирландец и Дэйви Шанаган тоже, но это еще ничего не значило. Среди ирландцев тоже сволочей хватает.

— Не представляю себе, что и делать, — растерянно пробормотала Лусинда. — Я… у меня нет никого. Не ждала такого, отправляясь в Санта-Фе. Должен был помогать мистер Конвей, Хорхе опять же. Им я верила.

— Теперь придется верить нам.

Глаза умоляли. Рискнуть всем… или всего лишиться.

— Вы… раньше об этом знали?

— Знал. Всегда увлекался подобными историями, а эта отличается некоторыми особенностями, углубляться в кои сейчас нет надобности. Кладов было два, знаете ли.

— Не слыхала.

— Началось дело на Мальте. Мальтийский рыцарь-отступник сбежал с острова, прихватив золотой медальон, серебряные пуговицы, срезанные с форменной одежды, и дюжину самоцветов. Со страху перед бывшими товарищами, которые наверняка бросятся вдогонку, он вступил в Испании в ряды солдат, отправляющихся в индийские земли. Замыслил он купить себе плантацию на одном из островов и там осесть. Однако его преследователи устроили, чтобы его арестовала инквизиция. Беглеца предупредили, он продал один из камней и тайком пробрался на борт каравеллы, отплывающей в Мексику. По прибытии он под вымышленным именем поступил в службу и несколько раз руководил походами за индейскими рабами. В одном из таких походов ему и попалась заброшенная церковь в пустой деревне. Очередная неудачная попытка основать поселение, из Которой, по причине индейской воинственности, ничего не вышло, и к тому времени, когда наш герой набрел на развалины, давно забытая.

Тут-то один индеец и предложил рассказать о сокровище, если капитан согласится отпустить его и не вести в рабство. Капитан стал слушать, и индеец рассказал, что много золота спрятали от испанцев, когда те взяли в плен Монтесуму, и он знает, где это золото. Привел капитана к нему, тот быстренько индейца убил, укрыл свои драгоценные камни и только что взятое золото в древней церкви и ушел.

— Я понятия не имела обо всем этом. Откуда вам стало известно, как дело было?

— Большая часть попала в записи. Секреты не бывают настолько секретными, как мы себе воображаем. Индеец, пытавшийся выкупиться, говорил с другими индейцами о том, что надеется осуществить, и, когда он исчез, один из группы об этом рассказал. Золото всякий любит, а где мед, там и мухи. В штабе получили запрос о некоем ренегате с Мальты, так что капитана вызвали на допрос сразу по двум пунктам. Допрапшвающим не повезло, как и капитану: он оказался слабее, нежели полагал, и не пережил допроса. Все, что удалось вытянуть, это что тот ничего не знает, ничего не прятал, а мальтийские рыцари его травят за проникновение в их тайны.

К отчету о происшедшем был приложен листок о том, что, по-видимому, умерший скрыл сокровище в церкви или часовне при миссии.

— А я ничего не знала!

— Все это случилось давным-давно. Я приобрел эти сведения одним прекрасным вечером во Франции. Мы собрались и беседовали об исчезнувших городах и потерянных кладах, люди часто это делают. Среди нас находился молодой человек из Мадрида, он и знал всю историю. После мы малость покопались еще, просто из любопытства.

— Но там ничего не было! Отец как-то разузнал или вывел местонахождение брошенной церкви, но сокровище исчезло, и даже ту ерунду он еле нашел. Он думал, что забирали клад ночью и не заметили, что кое-что оставили.

— Может быть. Но на этом не кончилось. Двое нашедших наняли ватагу индейцев и двинулись на север. Случилось это очень давно, до того, как Анса отправился покорять Нью-Мексико. Та пара скрылась, и далеко к северу один прикончил другого. Потом его самого с несколькими спутниками убили индейцы.

— А дальше?

— Дальше ваш черед. Если только вы знаете, где золото лежит и оно все еще там.

Ветерок коснулся пламени, и оно раздраженно заплескалось. Я добавил горсть веток, прислушался. Где-то в ночи завыл волк — голос пустыни, одиночества.

— Уже двести лет тому! — шепнула Лусинда.

— Много лет. Но ведь здесь время мало что значит. Разумеется, зависит от того, где его спрятали. Скажем, речной обрыв. — это плохо. Реки меняют русла, уносят куски берега. Трудно будет отыскать почти любое место… — Я покосился на собеседницу. — Того человека убили-то не тут, а далеко к востоку, около большого индейского поселения.

— Ну да, но это все разговоры.

— Неправда?

— Нет. Было так: двое офицеров, Франсиско де Лейва Бонилья и Антонио Гутьеррес де Умана, вышли из Нуэво-Бискайя и направились к Пуэбло рядом с Сан-Ильдефонсо или, может быть, на месте нынешнего города. Потом повернули на восток к равнинам, где пасутся бизоны, собираясь пробраться на север, к французским колониям в Квебеке. Они подрались, и Умана заколол Лейву. В конце концов и Умана погиб, в Большом Поселении или близ него, что гораздо дальше к востоку в прериях, но он закопал свои богатства до того, как индейцы отвели его туда. Они окружили его и придвигались все ближе, и хоть не лишили свободы, он понимал, что фактически является пленником, поэтому припрятал добро, надеясь за ним вернуться. Не вернулся, естественно, поскольку его укокошили.

— И вам известно, где находится сокровище? Карта есть, да неполная. С умыслом составлена такой, мне кажется.

— Со дня на день будем там, — уклончиво ответила девушка.

Однако же она разрешила мои сомнения, подумал я, она знает!

Остальным не пришло в голову тревожить нас во время нашего долгого разговора. Один из них насобирал листьев на постель Лусинде, и она расстелила поверх свои одеяла. Я слушал ночь, и душа моя не была спокойна. На память приходило лицо человека, виденного мной… недоброе лицо.