— Жаль, что Рамстронг не может поехать с нами, — вздохнула Бранза, глядя из окошка кареты. — И Тодда. Андерсу тоже понравилось бы путешествие. Засыпал бы нас вопросами — голова пошла бы кругом.

— Да и Озелу нашлось бы на что посмотреть, — согласилась Эдда. — Только у Рамстронгов сейчас дел невпроворот, готовятся к рождению ребеночка.

Бранза промолчала. Увидит ли она этого младенца? Скорее всего нет, если в Рокерли все пройдет удачно.

— Знаешь, — по секрету поделилась с ней Эдда, — Давит хочет, чтобы родилась девочка.

— Тодда говорила, он давно хотел дочку, еще с тех пор, как повстречал нас с тобой, сестренка.

— Да что ты? Как славно! Хотя ему грех жаловаться на своих сыновей. Андерс и Озел — просто ангелочки.

— Что правда, то правда. Рамстронг их так любит! Да и мы тоже.

Экипаж ехал меж деревьев, на лице Бранзы мелькали пятна солнечного света. Прощания и слезы остались позади, однако впечатались в память Эдды. Особенно запомнилось, как трогательно Озел и Андерс подставили пухлые щечки Бранзе для поцелуя.

— Тебе надо родить собственных детей, Бранза! — отчеканила Эдда.

Сестра удивленно покосилась на нее.

— Эдда, мне уже почти тридцать!

— Двадцать пять лет — это еще далеко не «почти тридцать». К тому же вокруг полно женщин, которые рожают детишек на четвертом десятке. Ты все еще очень красива! Стоит тебе пошевелить пальцем, и у тебя появится уйма ухажеров.

Лицо Бранзы оставалось серьезным и непроницаемым.

— Что такое? Секрет? У тебя кто-то есть на примете? Рассказывай! Ну, кто, кто же он? За кого бы тебе хотелось замуж? — Эдда вскочила со своего сиденья и плюхнулась рядом с сестрой.

— Не говори глупостей! — Косые лучи солнца, которые падали на руки Бранзы, сложенные на коленях, делали заметной каждую складочку на коже, мягкой и податливой, словно замша. — Когда ты пропала…

Острое чувство вины кольнуло Эдду, она притихла, перестала ерзать на сиденье.

— Когда ты пропала, — очень сдержанно произнесла Бранза, — я решила, что это случилось мне в наказание за то, что в детстве я, как и ты, заглядывалась на Ролло Груэна.

— Бранза, глупенькая, ну что ты! — Эдда взяла ее ладонь в свои руки. — Я сбежала по своей воле и прихоти. Откуда мне было знать, что в том мире время будет течь так быстро? Мисс Данс объяснила, что это сбой, который произошел из-за вторжений мистера Дота, и ни ты, ни я здесь ни при чем.

— Может, ты и права, но я сказала себе: «Раз виновата, надо постараться искупить вину. Если я потеряла сестру из-за парня, наверное, можно вернуть ее, отказавшись от него. Если это поможет, я даже глаз не подниму на мужчину». С тех пор я не смотрела ни на Ролло, ни на остальных парней в городе, и перестала думать об этом.

— Бранза! — испуганно охнула Эдда. — Теперь-то ты понимаешь, что никакого наказания не было, и… ты вернула меня, и можешь выбросить эти мысли из головы. Не нужно прятаться от мужчин, ты вполне…

— Я так долго не общалась с мужчинами, что теперь они для меня страшнее жаб и угрей. Если бы мой Волк явился из прежнего мира в человеческом облике, как мамин Медведь, возможно, я решилась бы на что-то, но здешние мужчины — мужчины от природы — такие грубые! Послушать только, как они разговаривают между собой; а как отзываются о нас, женщинах, когда думают, что мы не слышим! Они же презирают нас! — Бранза высвободила пальцы из ладоней Эдды.

— Не все мужчины одинаковы! — Эдда проводила взглядом руку сестры, но не потянулась за ней. — И не все женщины. Возьми, к примеру, Рамстронга. Разве хоть кто-то из мужской половины его семьи нас презирает? Мистер Дит тоже всегда добр и ласков с нами, я потому и попросила Энни нанять его на работу. А Бейкстер, что торгует на рынке, и его сыновья…

Бранза не отвечала и лишь молча глядела в окошко на широкие поля, летящую из-под колес пыль, пышную растительность, к концу весны сменившую нежный салатовый цвет на густо-зеленый.

— Пожалуйста, Бранза. — Эдда и сама толком не знала, о чем умоляет сестру. — Мое сердце не выдержит, если ты встретишь одинокую старость.

— У меня была одинокая юность, — пожала плечами Бранза. — Не вижу в этом ничего страшного.

— Не говори так! — Уязвленная, Эдда рывком пересела на противоположную скамейку и уставилась в окно.

— Почему? Это же правда. Из нас двоих именно ты всегда предпочитала говорить и слышать правду.

Эдда еще некоторое время молчала, потом прислонилась к стенке кареты и чуть откинулась назад.

— Ты ненавидишь меня, — промолвила она. — Ненавидишь за то, что я счастлива в этом мире, и за то, что я оторвала тебя от скучных постных людей, от всех этих зайчиков, птичек и твоего драгоценного Волка! — заключила Эдда, почти торжествуя.

К ее удовольствию, в глазах сестры заблестели слезы, однако Бранза сглотнула их и вновь отвернулась к окну.

— Раньше ты сопротивлялась! — в отчаянии воскликнула Эдда. — А теперь спорить с тобой — все равно что… пинать мешок с сырым песком! В тебе всегда было столько жизни, не то что сейчас!

Бранза несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, не отрывая взгляда от мелькающего за окном пейзажа.

— Я не ненавижу тебя, сестричка, — наконец сказала она. — Просто мы с тобой хотим разных вещей. Так было всегда. Я восхищаюсь тобой — ты такая смелая, бросаешься навстречу жизни так же бесстрашно, как малыши Рамстронгов, но я мечтаю лишь о покое и безопасности. Не хочу никаких неожиданностей, не хочу приключений, этим и отличаюсь от тебя.

Карета, громыхая, катилась по дороге. Все слова были сказаны, сестры молча глядели в окно: Эдда — с каменным лицом, Бранза — с отрешенным.

Через некоторое время Эдда заставила себя подняться и опять пересела на сиденье к старшей сестре, близко, но не вплотную.

— Ты сказала, что я тебя бросила, — тихо произнесла она.

— Бросила!

— Ты сделала то же самое.

Бранза обернула к сестре прекрасное лицо, устремила на нее свои ясные глаза.

— Посмотри, какая ты высокая, — продолжала Эдда. — Какая взрослая!

— Но…

— Из пятнадцати лет ты перескочила сразу в двадцать пять, а я подросла лишь на год! Это ты, ты оставила меня позади. Разумеется, не нарочно, ведь я тоже не хотела, чтобы нас разделило целое десятилетие. И все-таки эти годы никуда не денешь… Мне, девчонке, трудно разговаривать с тобой, взрослой женщиной, и знать, что мы могли бы расти вместе, узнавать мир и переживать все события вдвоем.

Карие глаза с болью взглянули в голубые; голубые спокойно встретили взор карих. Эдда прижалась к старшей сестре, как делала еще с тех пор, как они были маленькими, Эдда — всегда меньшая из двоих.

Наконец, Бранза вышла из задумчивости. Положила руку Эдды к себе на колено и накрыла сверху ладонью.

— Давай немножко помолчим, если разговоры причиняют нам боль, — просто сказала она.

Эдда придвинулась еще ближе к сестре, склонила голову ей на плечо, и экипаж продолжил свой тряский путь в Рокерли.

— Бранза, проснись!

Эдда подергала сестру за рукав, обе выпрямили спины — они сидели в креслах посреди гостиной мисс Данс. Бранза бросила взгляд на часы: почти полночь!

В коридоре послышался шум.

— Не может быть! — донесся резкий голос вернувшейся хозяйки. — В такой поздний час?

Пока экономка что-то сбивчиво объясняла, мисс Данс распахнула дверь, большая черная кошка скользнула в комнату, обметя хвостом щиколотки колдуньи. Эдда поспешно вскочила и сделала реверанс.

— Добрый вечер, мэм!

Бранза поднялась более плавно.

— Вечер? Ночь на дворе, барышня! Что случилось? — Чародейка сделала два шага вперед. Кошка вышла из-за ее спины и остановилась, глядя на Эдду и неторопливо помахивая хвостом. — Что опять натворила эта бестолковщина, старуха Байвелл?

— Ничего, мэм, — ответила Эдда. — У моей сестры к вам просьба.

Мисс Данс сняла перчатки, повернула суровое усталое лицо к Бранзе.

— Думаю, это может подождать до утра, — пробормотала та. — Я не сообразила, что уже поздно. Задремала и…

— Завтра мне будет некогда. В Рокерли гуляет лихорадка, это отнимает все мое время. Говорите сейчас, зачем приехали.

— Мне… я… — Стряхивая с себя остатки сна, Бранза бросила на Эдду смущенный взгляд, затем низко опустила голову. Краешком глаза она видела, как мисс Данс переводит зоркий ястребиный взор с нее на Эдду и обратно.

— Пойдем ко мне в кабинет, детка. Там, правда, холодно, зато нам никто не помешает.

Мисс Данс взяла со стола лампу и вышла, Бранза последовала за ней. Лицо Эдды разочарованно вытянулось, хотя сестра заранее предупредила ее:

— Я буду разговаривать с ней наедине.

— Но я хочу послушать, что она скажет!

— Я потом тебе расскажу.

— Ты половину забудешь, непременно забудешь!

— Значит, тебе придется удовольствоваться второй половиной. Эдда, я не могу позволить, чтобы ты присутствовала при нашем разговоре. Это касается только меня. Мне и без того неловко.

Бранза поднималась по холодной лестнице вслед за мисс Данс. Ее приводило в ужас все, даже сердитый шелест юбок чародейки. Как изложить ей свою просьбу, чтобы не показаться избалованным эгоистичным ребенком? Как обратиться к этой женщине, которая полночи не смыкала глаз, врачуя больных?

Бранза поспешила по коридору за мисс Данс, которая уже подошла к кабинету и отперла дверь. Войдя в комнату, Бранза изумилась. Ничего более удивительного она не видела: вдоль стен от пола до потолка тянулись книжные полки, беспорядочно забитые книгами, рукописями, коробочками и баночками. Среди прочего Бранза заметила пару бюстов из черного дерева и… многочисленные кости. Половину комнаты занимал огромный письменный стол, также беспорядочно заваленный книгами и свитками. Кроме того, там были письменные принадлежности и два подсвечника, сплошь залитые воском, так что Бранза не могла разобрать, медные они или серебряные. Кошка прижалась теплым боком к ее подолу, потом неслышно скользнула вперед.

Мисс Данс поставила лампу на стол, вернулась к двери и закрыла ее.

— Что тебя мучает, дитя мое? Полагаю, речь идет не о легкомысленном любовном увлечении, раз ты решилась приехать ко мне из Сент-Олафредс?

— Возможно, вы сочтете мою просьбу легкомысленной, мэм.

— Присаживайся. — Мисс Данс подбородком указала на кресло. — Вижу, ты утомлена не меньше моего. Если не ошибаюсь, тебя зовут Бранза?

— Да. Вы перенесли меня и мою мать из…

— Верно, верно. Я тебя знаю, просто запамятовала имя. — Колдунья уселась напротив, бросив перчатки на колени. Ее руки, точно бледные пауки, белели в полумраке в ожидании слов, которые слетят с уст гостьи.

— Я надеялась, что вы поможете мне вернуться.

— Вернуться. В сердечный рай твоей матери?

Бранза кивнула. Резкий голос чародейки, точно молот, выбил из ее груди всякие остатки надежды:

— Это невозможно, — сказала мисс Данс.

Бранза молча сидела, вслушиваясь в безмолвие книг, шипение лампы. Жестокий приговор полностью сразил ее.

— Думаю, тебе и самой это известно. Ты же знаешь, что после возвращения твоей матери в реальный мир иллюзорный мир перестал существовать.

— Знаю.

— Зачем тогда приехала? — Резкость и недоверие в тоне волшебницы сменились неподдельным любопытством. — Проделала такой долгий путь, чтобы просить о невозможном? — Мисс Данс кинула перчатки на край стола. — На что ты рассчитывала? — почти ласково спросила она.

Бранза попыталась вспомнить момент, когда она решилась на это бессмысленное путешествие.

— Мама сказала, что вы велели ей приехать, если она захочет вернуться.

— Это правда. И ты подумала, что я могу перенести туда и тебя? Вполне вероятное допущение.

Бранза подняла глаза. Значит, не все потеряно?

— Увы, не могу. Хотя и понимаю, почему вы с матерью предполагали обратное.

— А еще я думала… — Бранза вдруг почувствовала страшную усталость. — Нет, ничего, — оборвала она фразу. — Вы сказали, это невозможно. Не буду отнимать ваше время. — Она рывком встала с кресла.

— Нет, нет, погоди. Давай поговорим.

— Но вы же… Это все… — Бранза отвернулась от света, чтобы эта грозная сильная женщина не увидела ее слез.

За ее спиной зашелестели дорогие шелка, на плечи легли крепкие руки мисс Данс.

— Так, — по-деловому сказала чародейка, — садись поудобнее и рассказывай. Сейчас разведем огонь, ты поделишься со мной своими мыслями, а я объясню то, что можно объяснить.

К тому времени как огонь в камине разгорелся, начал потрескивать и бормотать, точно третий и самый оживленный собеседник, Бранза немного успокоилась. Кошка вылезла из своего укрытия и запрыгнула на ручку кресла мисс Данс.

— Когда в тот, первый раз вы перенесли нас с мамой сюда — помните, на берегу ручья?..

Чародейка, сидя на коленях перед камином, кивнула.

— …вы сказали, что десять лет — это наименьшая величина, к которой вы можете свести разность времен между мирами.

— Именно. Причем я действовала на самом пределе возможностей.

— И я… задумалась. Мне показалось, вы имели в виду, что раньше, то есть до того, как вы уменьшили разрыв до десяти лет, несовпадение времен было гораздо больше.

Мисс Данс кивнула и наклонилась вперед, чтобы поворошить кочергой расцветающее пламя. Когда она закончила, Бранза отважилась продолжить:

— Насколько я поняла, для того, чтобы свести времена как можно ближе, вам понадобилось убрать сколько-то лет, ну, как портниха распарывает шов, чтобы выпустить платье.

Мисс Данс удивленно подняла брови — на ее лице плясали отблески пламени — и опять кивнула.

— Получается, вы отменили какую-то — не знаю какую — часть нашей с мамой жизни, которую мы бы прожили дальше. Верней, мы действительно прожили бы ее и еще долго оставались бы в нашем мире, а вы появились бы и забрали нас оттуда гораздо позже, если бы не убрали эти лишние годы, не сократили разность между временами до десяти лет. — Бранза закрыла глаза ладонями. — Я говорю ерунду? Простите, я ужасно устала…

— Ты все правильно понимаешь, дорогая. Значит, ты надеялась, что я перенесу тебя из этого мира обратно в райский, в то самое место, откуда начала распарывать шов, чтобы ты могла жить в нем дальше вместе с матерью, так?

Теперь наступил черед Бранзы кивать.

— Без сестры?

Бранза сглотнула.

— Если это цена, которую надо заплатить, то — да.

Мисс Данс вновь обратила взгляд на камин, но пламя уже как следует разгорелось и больше не требовало внимания. Чародейка повесила кочергу на крючок, поднялась с пола — в каждом ее движении сквозила усталость — и села в кресло напротив Бранзы.

— Я просто подумала, — без всякой надежды произнесла та, — если вы умеете подчинять себе время и перемещать людей между мирами, то, наверное, вам под силу и то, что на первый взгляд кажется невозможным.

Мисс Данс негромко рассмеялась, сверкнув белыми зубами, и снова кивнула.

— Может быть, вы могли бы отправить меня назад, — продолжала Бранза, — или хотя бы перенести в этот мир моего любимого Волка. Мне совсем не мешало, что он был ненастоящий…

— Строго говоря, и одно, и другое в моей власти, — произнесла мисс Данс, глядя на огонь. — Но иметь возможность и иметь право — это зачастую совсем разные вещи, девочка, и Энни Байвелл подтвердит мои слова. Совершая перемещения и трансформации, чародей должен работать заодно с природными силами, а не против них.

— Но ведь именно природные силы подарили моей маме ее сердечный рай! — воскликнула Бранза — не с жаром, а, скорее, озадаченно.

— Да. Я не ставлю под сомнение, что это было сделано во благо, ради вашей общей безопасности, ее и твоей.

Бранза посмотрела в глаза чародейке.

— От каких опасностей мама нас оберегала? Она не говорила вам, чего боялась? Диких зверей? Или непристойного поведения мужчин? — Бранза прогнала из памяти образ Тизела Вурледжа.

— Если мать не рассказала тебе об этом, то от меня ты тоже не услышишь ни слова. Я не вправе разрушать защитную стену, которую возвела Лига.

— Я уже взрослая женщина.

— Так иди и поговори с матерью как взрослая женщина. Не знаю, расскажет она тебе что-нибудь или нет, но в любом случае это должна сделать не я.

— И вы не вернете меня в мамин безопасный мир или в мой собственный, если он есть, — в мой сердечный рай? — В голосе Бранзы прозвучала страстная мольба; она сама понимала это и взывала к жалости загадочной и грозной колдуньи.

Мисс Данс долго смотрела на нее, ничего не говоря. Когда пламя в очаге громко треснуло и выплюнуло на каменную плиту россыпь искр, чародейка отвернулась, чтобы взять метелку и замести угольки.

— Сердечный рай… — задумчиво произнесла она и села на свое место. — Звучит неплохо. Райский мир Лиги Лонгфилд действительно был воплощением ее мечты, самым лучшим местом для воспитания двух маленьких девочек: никаких врагов, только приятные доброжелательные люди, ручные звери, милостивая природа. Посмотрев на него, я могу ручаться, что у твоей матери доброе сердце. Я повидала много райских миров, и большинство из них устроены далеко не столь мило. Поверь, дитя мое. — Мисс Данс протянула руку, и ее бледные, неожиданно теплые пальцы на мгновение коснулись ладони Бранзы. — Я понимаю, как тоскливо тебе в реальном мире. Я оторвала тебя от родного дома, оторвала внезапно и резко, поскольку находилась под большим напряжением, и от этого твоя тоска еще сильнее. Ты неожиданно оказалась в мире, где нет твоего волка, нет зверушек, которые на любовь отвечали тебе любовью, нет приветливых знакомых лиц. Сейчас ты переживаешь страшную потерю, Бранза.

Бранза застыла в кресле — безмолвная, разочарованная. Перед ее мысленным взором стоял этот дом, эти зверюшки, эти люди с каштановыми волосами.

— Что есть сердечные желания? Дорогая, твое отчаяние, уже сама твоя просьба убеждают меня в том, что ты знаешь о человеческих сердцах много больше, нежели знала раньше и нежели позволял мир твоей матери. Они такие хрупкие, верно? И часто разбиваются. Порой болят, порой бешено колотятся. Сердца не обязательно связаны с рассудком, а если и связаны, то рассудок далеко не всегда бывает ясным и трезвым. Сердце способно очень сильно чего-то желать, однако это желание может оказаться тем, что меньше всего нужно человеку для жизни и счастья.

Бранза не слышала слов — эту часть разговора она позже не сможет пересказать Эдде — и внимала лишь мягкому спокойному тону; чувствовала понимание, исходившее от этой женщины, которая видела перед собой израненную кровоточащую душу и делала все возможное, чтобы не поранить ее сильнее.

— Моя мама… — наконец вымолвила Бранза, — мама была здоровой и счастливой в своем мире, и мы тоже. То есть я. Эдда почти с самого детства рвалась в настоящий мир, даже когда не подозревала о его существовании.

— Что касается твоей матери… — Взгляд чародейки стал далеким, стеклянным; в нем отразилось рыжее пламя, пляшущее в камине. — Видишь ли, она перенесла тяжелые страдания и… Стоп, об этом она расскажет тебе сама. Думаю, она испытывала столь мучительную боль, причем совершенно незаслуженную, что там, у обрыва…

— Вы хотите сказать, Лунный Младенец сжалился над ней?

Мисс Данс взяла кочергу и медленно, рассеянно поворошила угли.

— Пожалуй, да, что-то в этом роде. Не буду делать вид, что мне известно, как все случилось на самом деле.

— А я не испытала таких страданий, как мама? Или заслужила их?

Мисс Данс села в кресло и улыбнулась. В начале разговора Бранза и представить не могла, что увидит на лице чародейки подобную улыбку, вобравшую в себя всю усталость мира, весь груз прожитого, а еще — всю теплоту, щедрость и лукавую смешинку.

— Ты чиста сердцем, Бранза, добра, мила и не совершила ни одного дурного поступка. Тем не менее, как ни тяжело это признавать, ты — живое существо, рожденное в реальном мире для реальной жизни. Тот, другой мир, несмотря на свою чудесность, все-таки был не настоящим. Он был плодом воображения твоей матери, ее мечтой, венцом желаний. Ты не могла оставаться там вечно и считать себя живой. Теперь ты находишься в подлинном мире, который требует от тебя много большего. Здесь тебе предстоит подружиться с настоящими волками и приручить небесных пташек; привыкнуть к тому, что вокруг тебя другие люди, и не все одинаково добрые и хорошие. Мы — разные, и каждый по-своему испорчен и подвержен странностям. Здесь трудно и небезопасно, однако именно для этого мира ты была рождена.

Некоторое время женщины молчали. Огонь в камине потрескивал и бормотал. Слова мисс Данс оседали в душе Бранзы, в мозгу, в тоскующем сердце.

Чародейка не сводила с гостьи внимательного взора. Пламя бросало отблески на лицо мисс Данс: худощавое, скуластое, с четко очерченным носом и подбородком. В глазах светился ум; точно так же мерцали глаза кота, неподвижно сидевшего рядом.

— Скорее всего в этом мире ты никогда не будешь абсолютно счастлива — мало кому из людей удается. Вероятно, твоим сердечным желаниям не суждено исполниться, здесь это тоже большая редкость. Посиди с мое у смертного одра, Бранза, и ты вдосталь наслушаешься историй об упущенных возможностях, ошибках и промахах, несбывшихся надеждах на любовь. От тебя не требуется быть счастливой, нужно просто быть. Поверь мне, как бы все ни сложилось, здесь тебя ждет лучшая жизнь, нежели в иллюзорном мире, где главенствующим принципом было счастье твоей матери, да еще созданное по меркам пятнадцатилетней девушки. За все время она ни разу не пожелала изменить свое представление о счастье, лицом к лицу встретившись с правдой, трудностями, людьми, чьи характеры сложнее, чем натуры ее собственных прелестных дочек. Конечно, я могу понять это нежелание, причины которого — беды, выпавшие на долю Лиги в прошлом, и постоянный страх за будущее, но я не… — Мисс Данс коротко усмехнулась. — Если бы речь шла обо мне, я не сумела бы простить ее — нет, не сумела бы — за то, что она отняла столько лет у себя самой и у вас с Эддой.

Мисс Данс как будто бы не произносила слов — она входила в прозрачный ручей, каким была жизнь Бранзы, и один за другим переворачивала большие круглые камни, устилающие его дно. Все глубже и глубже заходит чародейка и уже добралась до тех камней, что прочно засели в илистом дне, и выворачивает их своими белыми руками, и оттирает грязь. И вот она завершила свой труд: все до последнего камушка перебраны и отмыты, и между ними журчит чистая вода, и заново видны все их цвета, прожилки, обкатанная гладкость и шероховатость.

— Мисс Данс? — обратилась к ней Бранза, но сухие казенные слова, которые она собралась произнести, застряли в горле. — Простите меня, — сказала она, встала с кресла, наклонилась и поцеловала чародейку в высокий спокойный лоб, а затем в ямочки на щеках. — Вам нужно выспаться. Я отняла у вас столько времени.

Мисс Данс расхохоталась глубоким низким смехом, как полагается ведьме.

— Лучше уж ты отнимешь несколько часов или даже дней у меня, чем опустишься до того, чтобы обращаться к деревенской лечухе с просьбой перенести тебя в сердечный рай.

— Ну, что? — поинтересовалась Эдда.

Сестры шли по тихим улочкам Рокерли вслед за лакеем, который нес в руке лампу, провожая девушек на постоялый двор, где им предстояло переночевать. Когда Бранза спустилась из кабинета мисс Данс в гостиную, Эдда спала в кресле. Она и теперь до конца не проснулась, ее не взбодрило ни прощание с хозяйкой, ни свежий воздух.

— Поедешь вместе со мной или отправишься домой к своему мистеру Волку? Наверное, второе, судя по тому, как ты выпорхнула от колдуньи. — Даже в полусонном голосе Эдды сквозила печаль, и даже ее полусонные уши уловили это.

— Ах, нет, — весело отозвалась Бранза. — Тебе не придется ехать одной.

— Да?

— Да, да, не придется. Я еду с тобой. — Она взглянула на ошарашенную сестру, выпростала руку через прорезь плаща и обвила ею руку Эдды, а потом рассмеялась, и эхо отразило ее звонкий смех от стен домов. — Возможно, я не буду счастлива, зато просто буду.

— Во всяком случае, вид у тебя счастливый, — буркнула Эдда.

— Ты против? — удивилась Бранза. — Ты хотела бы, чтобы я всегда оставалась мрачной и хмурой?

— Нет, конечно! Только… — Эдда умолкла, не зная, что, собственно, «только». Она засыпала на ходу. А вдруг все это ей снится? Впрочем, во сне не имеет значения, кто и что сказал. — Не понимаю, Бранза, о чем ты. Думаю, мисс Данс чего-то там наколдовала и ты немножко свихнулась. — Несмотря на свой ворчливый тон, Эдда крепко стиснула ладонь сестры и прижалась к ее боку, чтобы та почувствовала радость Эдды. Как хорошо, что Бранза никуда не исчезнет!

По возвращении сестер в Сент-Олафредс жизнь семьи наладилась. У Лиги отлегло от сердца, когда она узнала, что Бранза остается в реальном мире и, более того, не сожалеет о своем решении, вняв речам мисс Данс, о чем бы та ни говорила. К облегчению Лиги, дочери стали меньше перечить друг дружке. Старшая уже не злилась на младшую за то, что жизнь в городе устроена так, а не иначе, и ей приходится приноравливаться к бессчетному числу запретов и устоявшихся обычаев. Теперь Бранза — правда, не без досадливых вздохов и закатывания глаз — подробно расспрашивала сестру, как нужно держать себя с разными людьми, что может означать та или иная деталь одежды, жест, взгляд или интонация. Дочери по-прежнему вздорили по пустякам, однако Бранза справилась со своими страхами, а Эдда — с недовольством. Теперь Лига все чаще улыбалась, слушая разговоры двух молодых женщин, и ее память воскрешала образы беззаботных девчушек, чирикающих о своих важных детских делах.

Финансовые дела также пошли в гору. Свадьба Ады Келлер, дочери трактирщика, которая состоялась в начале июня, принесла Коттингам славу настоящих мастериц. Ада была единственной дочерью в семье, и Келлер пригласил на пир почти весь город, чтобы все могли разделить с ним праздник. В наряде, который пошила Лига с дочками, невеста выглядела столь очаровательной, что отец и жених даже прослезились, увидев ее в свадебном венке под резной тенью листвы, через которую пробивались золотистые лучи солнца. Несколько городских матрон твердо решили, что также обратятся к услугам семьи Коттинг, когда придет время шить подвенечные платья для дочерей.

Наступил день летнего солнцестояния. У Лиги сохранились смутные воспоминания об этом празднике: она помнила только, как пряталась за юбку Ма, робея и сторонясь танцев и забав. Бранза и Эдда лет с десяти бегали в город повеселиться на празднике, Лиге же не хватало смелости, и она предпочитала проводить этот долгий летний вечер дома. Костер на городской площади мерцал рыжим цветком, рассыпая фейерверки искр, а звуки музыки, шум и смех, доносимые теплым ветерком, казались далекими и почти неслышными.

На этот раз Эдда и Бранза даже слышать не хотели о том, что их мать останется дома. Они собрали целую толпу Рамстронгов и Тредгулдов, вместе с которыми Лига могла без стеснения пройти по городу, убранному цветами и флагами, подняться на Холм и занять место у огромного костра. Сидя на расстеленном покрывале рядом с Тоддой, которую беременность сделала большой и красивой, Лига обнимала колени и с удовольствием смотрела по сторонам на общее веселье. Все, от малых детей, едва научившихся ходить, до стариков и старух, играли в салочки, состязались в меткости, пробовали удержать на кончике носа яйцо и плясали, плясали без устали. Лига никогда еще не видела — точнее, не позволяла себе видеть в райском мире, — как мужья и жены, молодые парни и девушки танцуют парами, хотя ее мать когда-то танцевала с ней, да и она дома иногда затевала танцы с дочками. Теперь ей бросались в глаза девичьи ладони на плечах мужчин, мужские руки на женских бедрах, и, самое главное, — Лига плотней обхватывала колени, не зная, куда себя деть, — это происходило у всех на виду, не считалось зазорным, от этого никому не было плохо. Как самозабвенно кружились девчата, и среди них — ее дочери! Не сбавляя шага, они оживленно болтали, улыбались друг другу и парням, порой сбивались, даже падали, и тут же со смехом поднимались, чтобы плясать дальше. Девушки танцевали со своими отцами — Лига и не представляла, что подобное возможно! — сияющие, беспечные, не боящиеся побоев или домогательств. Какая прекрасная у них жизнь! Она тоже дала своим дочерям такую жизнь, напомнила себе Лига. Посмотрите на них, разве не красавицы?

К ней подошел Рамстронг. Рубашка Давита взмокла, он шумно отдувался, делая вид, что замысловатые па «Летнего вальса» чрезвычайно его утомили.

— Лига, ты еще ни разу не сплясала! — воскликнул он и протянул ей руку, приглашая на следующий танец.

— Правда, Лига, потанцуй, — подтолкнула ее Тодда. — Сама видишь, из меня плясуньи не выйдет, танцевать со мной все равно что с откормленной индюшкой!

Лига сопротивлялась, но Рамстронг настаивал:

— Идем же, это легко, совсем легко.

— Не бойся, Лига; обещаю, Давит не оттопчет тебе ноги, — вторила Тодда.

Веселая ритмичная музыка звала за собой, и не успела Лига опомниться, как уже с бьющимся от волнения сердцем оказалась среди других пар вместе с Рамстронгом.

Боже мой, только и пронеслось в ее голове, но гудящий огонь, людской смех и разговоры заглушили ее негромкий полувскрик-полувздох. Рамстронг, сама доброта и мягкость, повернулся к ней, ободряя, и взял за руку. Лига впервые танцевала с мужчиной. Впервые в жизни мужчина прикасался к ней без насилия и дурных намерений. Свет от костра озарял лица танцующих, глаза возбужденно блестели. Лига знала, что отблески огня так же падают на нее, и что ее прическа — дочки немало потрудились, убирая волосы матери цветами и лентами, — ей очень к лицу. Испуганная, ослепленная, Лига в то же время ликовала: она может позволить себе танцевать в общем кругу и не беспокоиться, что кто-то сочтет ее недостойной! Память подсказывала танцевальные па, которые Лига разучила еще с матерью, много раз повторяла, малышкой глядя на мать снизу вверх, и которым потом обучала своих крохотных девочек на лужайке за домом, на циновке перед очагом. И вот теперь оказывается — как же она могла этого не знать? — что предназначались они для таких вечеров, как сегодня: темных, теплых, сверкающих искрами костра, когда музыка льется отовсюду, точно волшебный пьянящий напиток, который можно глотать залпом прямо из воздуха, когда кругом тебя люди, их голоса перебивают друг друга, и запах свежего пота сменяется слабым ароматом кедра или лаванды, исходящим от платьев, целый год ожидавших праздника на дне комода.

— Не сказала бы, что ты танцуешь, как медведь, — отважилась пошутить Лига.

— Да уж, — улыбнулся в ответ Рамстронг. — Но мы-то с тобой знаем, что в душе я все равно им остался.

Ее восхитило, что он не постеснялся признаться в медвежьей неуклюжести — этот высокий, стройный, красивый мужчина, сильный и одновременно хрупкий по сравнению с лесным гигантом.

Лига дважды составила Рамстронгу пару, но когда объявили круговой танец, где предстояло обмениваться партнерами, она почувствовала, что слишком устала. Кроме того, неровное освещение не позволяло ей различить, нет ли среди танцующих одного из тех мужчин — Кливеров, Фоксов и остальных, поэтому Рамстронг проводил ее обратно к Тодде, а сам пригласил Бранзу.

— Ну как, мой муж не подвел меня, не отдавил тебе пальцы? — спросила Тодда, передавая Лиге кружку с водой.

Лига с благодарностью выпила воду.

— Кажется, мои пальцы вообще не касались земли, я парила в воздухе!

Сидя на земле, она переводила дух и наблюдала за дочерью. Бранза учтиво раскланялась с прочими парами и начала двигаться в торжественном танце. Может, я еще не успела окончательно испортить ее жизнь, — думала Лига. — Наверное, мисс Данс вовремя вернула нас в этот мир, и душа моей девочки еще наполнится радостями и желаниями. А вон и Эдда! Чем-то рассмешила вдову Темс… Стоит ли мне так сильно переживать за них?

Только не сегодня, решила она, когда весь город празднует самый длинный день в году, когда Андерс что-то лукаво выпрашивает у двоюродного дедушки, а малыш Озел свернулся клубочком на одеяле рядом с матерью. В эту ночь она может отвлечься от тревог и насладиться праздником, как любая другая женщина.

— А-а, все ясно.

Госпожа Энни смотрела, как Бранза ковыряет палкой землю. Молодая женщина собиралась посидеть на крылечке и погреться на солнышке, отдыхая от долгой прогулки, но потом вдруг передумала, обошла крыльцо с краю и начала тыкать в землю тростью Энни до тех пор, пока не нащупала мягкий участок.

— Теперь понятно, что ты задумала.

Старуха побрела к зарослям, чтобы подыскать более подходящее орудие. Бранза, стиснув зубы, продолжала свое занятие. Дождь превратил землю в просевшую корку, однако она еще не успела слипнуться намертво, так как дожди поливали крыльцо всего шесть недель, а не десять лет, да к тому же пасмурные дни перемежались с солнечными.

Энни возвратилась к дому и тоже начала копать, хрипло напевая все тот же протяжный мотив, который всегда заводила, принимаясь за работу. Скрипучие звуки, что издавала старуха, трудно было назвать мелодией, но все же они радовали слух Бранзы, ей была приятна помощь знахарки.

Женщины, молодая и пожилая, усердно копали; Энни напевала и время от времени бормотала себе под нос ругательства.

— Черт, неужели еще глубже? — сказала она и вытащила из ямы пыльную руку. — Хорошо же ты их зарыла, деточка!

Нисколько не смущаясь, Энни основательно вытерла ладони о свое шелковое платье, оставив на ткани серые отпечатки. Она сверкнула двумя рядами идеально ровных зубов и вновь взялась за рытье.

Немного позднее, когда Бранза сидела на ступеньке и очищала от грязи великолепный рубин, старуха воскликнула:

— Ага, вот он! — и с этими словами извлекла из земли прозрачный камень.

— Ты чувствуешь в них какие-нибудь чары? — поинтересовалась Бранза. — Или желания Ма полностью истощили их силу?

Энни разглядывала камень, вертя его в руках.

— Дорогая, я понятия не имею, как работают эти штуки и в чем их предназначение. Могу лишь сказать, что для своих размеров у этого камушка превосходная чистота, просто невероятная. Если это свойство делает его волшебным, значит, он волшебный. — Она расхохоталась. — И, конечно, еще то, что его подарил твоей матери лесной эльф. — Вдова Байвелл вручила камень Бранзе.

— Энни, а ты могла бы вызвать этого эльфа, если бы приспела нужда?

— Отчего же нет, голубушка. Я видала парочку таких созданий. Только больно уж они своенравные и капризные, редко когда принимают телесный облик, разве если сами надумают. Да и нужда моя никогда не была столь горькой, как у твоей матери.

— Так от чего же она страдала? «Я была очень несчастна», — вот и все, что она мне говорит.

Энни снова обтерла руки о платье и уселась на ступеньку рядом с Бранзой.

— Ах, голубка, не мое дело рассказывать тебе об этом. Расспроси ее сама.

— Не хочу, — качнула головой Бранза. — Воспоминания могут ее расстроить.

— Еще как могут, — охотно согласилась Энни.

Бранза искоса взглянула на старуху:

— Так что посоветуешь — приставать к маме с расспросами или нет?

— Я советую поступать так, как тебе захочется, ягодка. Это не касается никого, кроме тебя и твоей матушки.

— Но это ее огорчит.

— Угу, — тощая старуха скрюченным пальцем поманила Бранзу к себе. — Ты уже не в райском мире. Здесь разрешается огорчать.

— Мне не нравится, когда Ма грустит!

— Тогда выбирай, глупышка, что для тебя важнее: не расстраивать маму и ничего не знать, либо все узнать и, возможно, довести ее до слез. — Энни наклонила голову влево, потом вправо, представляя себе оба варианта.

— Довести маму до слез! Это ужасно!

— Не так уж и страшно иногда уронить слезинку-другую. Это часть жизненного многообразия. Некоторые мамаши говорили мне, что детишки только для того и рождаются, чтобы заставить их страдать. Если это правда, то ты плоховато справляешься со своими дочерними обязанностями! — Ведьма с притворной строгостью взглянула на Бранзу из-под клочковатых бровей.

Та рассмеялась.

— Слишком уж ты примерная, вот что. Тебе давно пора задрать юбки и всласть целоваться с парнями, — заявила Энни.

— По-моему, я для этого чересчур старая.

— Старая? С твоими-то золотистыми кудрями и нежной кожей? Лично я бы и сейчас не отказалась от мужских губ! И желательно, чтоб они не были сморщенными и слюнявыми, а сверху не топорщились седые усы. — Знахарка задумалась. — Правда, учитывая состояние моего собственного рта, надеяться особо не на что, — хрипло прокаркала она, блеснув ровными зубами.

— Хватит глупостей. — Бранза улыбнулась драгоценным камням, лежавшим у нее в ладонях. — Энни, скажи мне: ты могла бы отправить меня обратно, как господина Дота, если бы постаралась?

— В сердечный рай твоей матери, голубка?

— Да, или в мой собственный, если там все будет так, как мне хочется.

— Наверное, смогла бы. — Старуха пожала плечами. — Хотя скорее всего я бы опять все перепутала и натворила еще больших бед. Веришь ли, когда мисс Данс принялась допрашивать меня, как я колдовала для Дота, я чуть голову не сломала, вспоминая. Если у тебя есть дар волшбы, но нету опыта, нужно найти более сильного чародея или чародейку, которые обучили бы тебя всем премудростям. А я-то этого не сделала! Я, точно слепая, на ощупь пробиралась сквозь тьму, нахватавшись пары-тройки заклинаний у старой цыганки. Видишь, что из этого вышло… Я повредила эту штуку, временной стык, и бедная мисс Данс едва не померла, притягивая времена обратно друг к дружке. А ты и твоя мать по моей вине потеряли целых десять лет… нет, наоборот, прибавили.

Лечуха пошарила рукой в траве у ног Бранзы, пытаясь разглядеть насекомое, которое там громко стрекотало.

— Кроме того, — продолжила она, — я пообещала мисс Данс, что не буду колдовать, но для меня настали такие времена, что пришлось нарушить обещание — ради выгоды, ради серебра, а то и медяков, если их насыпали достаточно. Теперь-то я — женщина слова!

Мрачный тон старухи вызвал у Бранзы улыбку.

— Энни, мне очень, очень жаль…

— Угу, — кивнула та и затряслась от беззвучного смеха. — Тебе надо найти молоденькую ведьмочку, только что вылупившуюся из яйца, такую, знаешь, из разряда «чары-есть-ума-не-надо», и обратиться к ее услугам. Есть тут один сиротский приют, где можно поискать подходящую девчонку. — Энни со смехом поднялась на ноги. — Тебе понадобятся деньги, чтобы уломать колдунью, ну и на антураж тоже, хотя с этим я тебе помогу. Много не потребуется — всего-то на пару голубых шелковых туфель для танцев и несколько засахаренных фиников.

— Кто знает, чем обернется для меня помощь этой девушки? — Бранза тоже встала с крыльца, завернула камни в тряпочку и привязала ее к поясу.

— Райским миром какого-нибудь негодяя или разбойника, — бодро бросила через плечо Энни, раздвигая перед собой высокую траву. — Как две капли воды похожим на этот. Подумай, ягодка, стоит ли оно того?

Дом отошел ко сну. Лига в ночной рубашке стояла у окна, не желая менять свежесть и прохладу на душную мягкость постели. Негромкий стук в дверь порадовал ее — хорошо, что лечь пока не получится. Она не стала отвечать, просто открыла дверь.

Перед ней стояла Бранза, полностью одетая. Ее лицо выражало странную смесь таинственности, смущения и радости.

— Мамочка, — шепнула она, — я пришла кое-что тебе вернуть.

Бранза отдала Лиге полотняный мешочек из зеленой ткани, который та вышила в первые дни после перемещения в реальный Сент-Олафредс. Узор представлял собой пышные кустарники, усыпанные алыми и белыми цветами, точь-в-точь как те, что росли по обе стороны крыльца перед домом Лиги в сердечном раю. Внутри знакомого мешочка контуры камней сглаживала салфетка, в которую они были завернуты, чтобы не звякали и не терлись друг о друга.

Лига провела пальцем по ткани, внимательно разглядывая собственную вышивку.

— Мне так и не удалось сделать цветы похожими на настоящие.

— Разве? По-моему, их ни с чем не спутаешь.

— Дело не в этом. Я не смогла передать их… силу, как ни старалась. — Лига вывернула мешочек и грустно рассмеялась, увидев плоды своих трудов с обратной стороны.

Она накрыла мешочек ладонью — нельзя же без конца говорить ни о чем.

— Я рада, что ты возвратила их мне, Бранза. Значит, теперь ты уже не стремишься домой так сильно? По-моему, после поездки в Рокерли ты как-то приободрилась, хотя мисс Данс ничем тебя не обнадежила.

— …Немного неожиданно, да? Я сама удивляюсь, насколько счастливее себя ощущаю, каким понятным все выглядит. Не то чтобы слова, которые нашла для меня мисс Данс, изменили меня, но точно знаю, что они были правильными. Я чувствовала, как она расставляет в моей душе все по полочкам. Возможно, это и есть волшебство… впрочем, едва ли. Думаю, мисс Данс просто очень умная и добрая, и если она говорит, что мне нужно остаться, стало быть, это правда, и я рада довериться ее мнению.

— Она действительно очень добра, — согласилась Лига, — хотя на первый взгляд кажется такой сердитой. Мисс Данс умеет щадить чувства других людей, однако не потерпит никакой фальши или глупости. Она хочет, чтобы все смотрели на вещи трезво и прямо.

— Да, только немногие сами этого хотят, — вполголоса, но с жаром произнесла Бранза, оглянувшись на темный коридор: вереница дверей напоминала выстроившихся в ряд безмолвных стражей. — Наверное, оттого, что это причиняет много неудобств.

— Еще как причиняет.

В ночь своего прибытия в реальный мир Лига провела несколько долгих часов наедине с мисс Данс, подробно описывая свою встречу с Лунным Младенцем и все события, которые ей предшествовали, начиная со смерти матери. Она помнила все до мелочей и во время своего рассказа не уронила ни единой слезинки, а мисс Данс сидела с прямой, как аршин, спиной, вся обратившись в слух. То, что творил с Лигой отец, а потом городские подростки (страшное зло, каким оно и выглядело на следующий день, когда Лига, заливаясь слезами, исповедовалась перед Энни Байвелл), для мисс Данс были элементами сложного расчета, постичь суть которого Лига была не в силах. Сознавая это, она в то же время чувствовала, что ее рассказ, правдивый и полный, вкупе с опытом и острым умом мисс Данс позволит им обеим воссоздать некую часть мироздания, очертания которой прежде ускользали от чародейки. Словно бы история скромной Лиги Лонгфилд служила линзой, и через эту линзу мисс Данс могла следить за движением гораздо более крупных механизмов — океанских волн, вулканов, планет, в которых она черпала свою магическую силу и на которые эта сила была направлена.

— Но ведь Эдда говорила, — продолжила Бранза, — хотя тогда я ее не понимала, что удобство и покой совсем не обязательны в этом мире, что мы живем не для этого.

Слыша эти трудные слова из уст дочери, глядя на лицо Бранзы, полное задумчивости и желания разобраться в непростых вещах, и ощущая в ладонях вес драгоценных камней, тех самых, что подарили ее семье двадцать пять лет покоя и безмятежности, Лига почувствовала себя кусочком переливчатого шелка, что гордо сияет под одним углом освещения и грустно блекнет под другим.

— От этого мне лишь сильнее хочется успокоить и утешить тебя, — печально промолвила она, шагнула в коридор и заключила Бранзу в объятия.

— Ну конечно, — тихонько рассмеялась дочь ей в ухо. — Ты же моя мама. Матери для того и нужны, чтобы успокаивать нас, когда все остальное огорчает.

— Да нет, — прошептала Лига, зажмурив глаза и крепко прижимая Бранзу к себе. — Для этого нужны дочери, мой ангелок.