Глава 1

 1471 год – 2 сентября, Москва

Прошло чуть больше недели, прежде чем Великий князь остыл и смог отвлечься от митрополита. Судьба Филиппа была незавидной. В палатах его оказались найдены бумаги, подтвердившие обвинения Вани. Частично. А остальное? А остальное и не важно. Княжич ведь поступил осторожно – переплел проверяемые тезисы обвинения с непроверяемыми, переплетя их в единую, непротиворечивую композицию. Во всяком случае для людей тех лет. Посему и самого Филиппа, и его людей взяли в оборот, начав вдумчивое и методичное дознание. С пытками, разумеется. Ну а как иначе? Ведь, как известно, добрая дыба и прутик раскаленного железа многократно облегчают искреннее раскаяние.

Впрочем, все эти крайне увлекательные дела не помешали Великому князю прийти в себя и пригласить сына на долгую, серьезную беседу. Все-таки столь значимый воинский успех пехоты сложно было проигнорировать. И, одно дело, слушать истории о том, как кто-то где-то кого-то куда-то. И совсем другое дело – увидеть все самому…

- Нет, отец, - покачал головой Ваня. – Казимир, конечно, скот, но нам войну с ним затевать не с руки. Ну возьмем мы город какой значимый. А удерживать его как? Тем более, что хан Ахмат этим, безусловно, воспользуется. Нет. Нужно принять нападения литовских ратей как личное дело отдельных князей, ступивших на дорожку татей. И относиться к ним нужно как к разбойникам.

- А если за них Казимир заплатит выкуп?

- Так и хорошо! Чем меньше у Казимира денег, тем нам лучше. Посему о твоем намерении развесить по осинкам этих татей нужно сообщить, но в жизнь то не претворять. Дескать – дознание учиняешь. Вот пусть Казимир их и выкупает, кого сможет.

- А кого не сможет?

- То посмотреть надо, что за ратники. Если верные своему господину, то после отказа их выкупать клятва их рухнет и можно тебе под свою руку взять. Или брату твоему. Ему ведь воины на Юрьеве-Камском ой как нужны. Остальных же, что никуда не годны, повесить как татей для устрашения участников будущих набегов.

- Негоже ратников вешать, - возразил отец.

- А чего с ними делать? Выкупа не получить, на службу не принять. Какой с них прок? В холопы обратить? Так это дурость. Какие из них холопы?

- Сынок, так не принято. Свои же и не поймут первыми. То ведь ратники, а не селяне. И боем шли, а не разбоем.

- Боем? Мда. Ну хорошо, - пожав плечами, согласился с отцом Ваня. – Тогда отправить их на дальнее поселение, чтобы от тебя во всем зависели. Да сбежать оттуда не могли. Ну… даже не знаю. Хотя бы в устье Северной Двины. Сбежать им оттуда особенно и некуда. Только отправлять их туда нужно не как есть, а женить, коли холостые или семьи их с Литвы вывезти, ежели уже обзавелись женками. Куда им оттуда по снегам да болотам с женками-то бежать?

- Добре… - кивнул Великий князь. – Так и сделаю. Жаль только, что с Казимиром войны ты не хочешь зачинать. Обиду он нанес нам не малую. А войско его ныне очень ослабло из потерь на Шелони и при Москве.

- Отец, отложить не значит забыть. Сейчас воевать с Казимиром нам самим не с руки. После взятия Юрьева-Камского и Новгорода держава увеличилась вдвое, ежели не больше. Это здорово. Это славно. Но у любой монеты две стороны. Кроме земель и людей это увеличение принесло тебе и новых врагов, доставшихся по наследству. Кроме Литвы да Орды тебе теперь угрожают и ливонцы, и шведы, и татары разные: сибирские там, ногайские да с Нижней Волги. А войск у тебя ровно столько же, что и раньше. Да, отныне и Новгород сможет тебе выставлять рати. Сотен пятнадцать-двадцать. Но и им нужно время, чтобы оправиться от тяжелого поражения. Оттого ныне нам даже против одного врага – сложно будет. А если они союзом выступят? Устоим?

- На все Божья воля, - грустно произнес Иван III.

- На Бога надейся, но и сам не плошай, - возразил сынок.

- То верно, - согласился отец, покачав головой. – Но, слава Богу, не ты один мне о том сказываешь, отговаривая от войны. Жажду я очень отомстить этому злодею. Мда… - произнес он, покачав головой. – Думал, что хоть ты меня в том поддержишь. Видно действительно придется за войско браться и множить его, сообразно могуществу державы.

- У тебя есть какие-то задумки? – Спросил Ваня. - Расскажи. Может я чем помогу.

- Хм… может и поможешь, - кивнул Иван Васильевич и начал расписывать сыну поместную систему верстания. Что, дескать, с ней заживем! Дай только срок. А главное, войска будет очень много.

- Я вижу, ты не рад услышанному, - заметил Иван III откровенно кислое выражение лица у сына.

- Отец, - с самым серьезным тоном произнес сын. – Тебе ведь кто-то посоветовал это, да?

- Посоветовал.

- Греки?

- Кхм… - кашлянул Великий князь. – Почему ты так решил?

- Да больше просто некому, - пожал плечами Ваня. – Или греки, или их люди.

- Давай отложим этот вопрос. Кто посоветовал – не важно. Почто тебе совет по душе не пришелся?

- Я даже не знаю, с чего начать… - медленно произнес княжич. – Все такое вкусное…

- Вкусное? – Удивился Иван Васильевич.

- Да, - сказал Ваня, тяжело вздохнул и начал повествовать. - Описанный тобой способ верстания действительно применяется в державе османов. Но он не нов. Ему едва ли не тысяча лет. И родился он не в османских землях, а латинских . Например, так верстали свои рати древние короли франков отражая вторжения магометан, что едва ли не до Парижа дошли . И, несмотря на успех, франки не стали держаться за старину и давно от нее отказались. Еще до того, как приняли подобное в землях осман и персов. Да-да, не только осман, но и персов.

- А почему они отказались?

- Потому что такой способ верстания не дает сильных воинов. Как крошечные дружины викингов стали гонять их в хвост и гриву, так и отказались. Ибо могущество это все кажущееся оказалось. Перешли они тогда к личным дружинам благородных людей или городов, или купцов, или еще кого. Как и на Руси ныне. А османы же, хоть и держатся дремучей старины, но всюду и конница их, верстаемая с таких поместий , слаба и ничтожна, хоть весьма многочисленна. Сила осман в янычарах, а не в коннице поместной.

- Но… - попытался было возразить отец, однако, сын его перебил.

- Причина этого ничтожества проста и очевидна. Человеку дают землю, дабы он с нее мог кормиться и через то нести службу. Но сам человек разорваться не может – еми либо службу нести надо, либо кормиться, то есть, заниматься хозяйством. В больших наделах нанимают управляющих, чтобы не отвлекаться от службы. Но такое могут себе позволить только богатые. Тимариоты же – нет. Посему возникает неразрешимое противоречие. Помещикам становится не нужна служба, ибо от нее они несут один убыток и разорение. Да и война не интересна, ибо не с нее живут. Из-за чего всячески уклоняются от службы и не желают отрываться от своей земли.

- Это легко уладить.

- Нет отец, - максимально жестко сказал сын. - Это вообще нельзя уладить. Никак и никогда. Поначалу-то может оно и выйдет что. А потом? При каждом удобном случае помещики будут плодить смуту и интриги, выторговывая свою поддержку за все большие и большие привилегии. Вон, у франков это привело к тому, что король впал в полное ничтожество. Ни денег, ни земли, ни власти, ни войска. А вельможи его вертели им как хотели. Всюду, где такую систему верстания вводили, подобная беда приключалась. В той или иной форме. Если же у нас такое вводить, то получится совсем туго.

- Почему? – Хмуро спросил отец.

- Ты сколько хочешь им земли выделять?

- Сто четей на конного воина.

- И ты думаешь, что они справятся?

- Да. Советники мои сказывают, что этого вполне хватит для доброго конного воина.

- А я говорю тебе, что они либо по дури своей, либо по злому умыслу в заблуждение тебя вводят. Дружинника ныне можно держать с четырехсот четей. Но не малым наделом стоящих, а вообще. Там не уродилось, взяли здесь. Им о том заботы никакой. В том же варианте, что тебе насоветовали, с поместий будут кормиться не только сами дружинники, но и семьи их, да прочие домочадцы и приживалы. А крестьяне бегать будут, ибо все соки с них станут выдавливать, дабы хоть как-то выехать на службу. Оттого и земля станет худо обрабатываться. Да и «железо» им самим покупать придется, куда-то пристраивая товары своих крестьян, оттого и от купцов хитроумных терпя убытки. Да и соседи шалить будут. А значит, что?

- Что? – Переспросил расстроенный отец.

- Вдесятеро хуже станут кормиться твои воины по сравнению с дружинниками. Коней у них добрых не останется. Перейдут на никчемных степных лошадок из-за дешевизны их. Броней железных носить не станут, так как для большинства из них них это окажется непозволительной роскошью. Никаких. Даже кольчуг. Как свои да отеческие изорвут, так и прекратят. Четверти века не пройдет, а беда случится великая – превратятся рати русские в обычных степных татар. Много войска? Много. А толку с него? Ну, татар, допустим, бить они смогут… Все-таки много их выйдет и снаряжение у них будет пусть и бедное, но лучше татарского. Те то вообще голь перекатная. А что делать с кованными ратями Запада?

Отец промолчал, хмуро взирая на сына. Ваня же продолжил.

- Греки тебе ту лукавство присоветовали?

- Греки… - тихо ответил отец. – Давно уже меня к тому склоняют. Еще при жизни матери твоей начали. А как она умерла и Софью мне стали сватать, так и вообще – уши все прожужжали. Рассказывали о славном устройстве войска у султана Мехмеда. Дескать, только через этих славных воинов он Царьград и взял.

- Константинополь, - автоматически поправил его сын.

- Что?

- Не Царьград, а Константинополь. А взял он его, бомбардами и пехотой. Именно янычары первыми вошли в этот город через проломы в стенах, сделанные тяжелыми бомбардами. То есть, не то и не так. Лукавство эллинов не знает предела. Они врут тебе даже в этом. Янычаров детьми отнимают у родителей и воспитывают в специальных лагерях в упражнениях воинских и вере. Так что вырастают они очень преданными, сильными и умелыми воинами.

- А с чего живут?

- С казны султана. Они ведь его рабы. Вот он им все и оплачивает. Щедро оплачивает. Они живут, ни в чем не нуждаясь и находясь выше многих свободных людей. Нам такое не подходит. Оттого и не нужно бездумно повторять за султаном. Задумка ведь в том, что войной должен заниматься воин, а селом – селянин.

- Хм. И как ты предлагаешь поступить? – Спросил мрачный Великий князь.

- Ты видел – мой подход к подбору и выучке как конницы, так и пехоты. Поэтому я предлагаю тебе плодить и множить такие рати. Не сразу. Постепенно. Оттого и прошу – не затевай войны с Литвой. Пока не надо. Мы им потом отомстим. Сторицей. Сейчас же делами внутренними надобно заняться. Набирать охочих и готовить из них новые рати. Потихоньку. За службу платить им монетой. В мирное время – меньше, во время похода – больше, да в добыче долю. А чтобы монет меньше уходило, часть платы давать кормом, платьем и кровом в специальных воинских жилищах - казармах. Где им жить и премудрости воинской набираться. Верстать лет с пятнадцати. После двадцати лет службы выдавать им землю где-нибудь на пограничье и отпускать туда. Али возмещать землю движимым имуществом, например, деньгами, чтобы бывшие солдаты могли поселяться по городам твоим да обустраиваться. Но повторюсь – быстро это не сделать. Нужны время и деньги. Много денег. Без денег вообще ничего не получится. А для денег нужна торговля и покой. Хотя бы какое-то время.

- Покой!? – Усмехнулся отец. – Да какой с тобою покой!?

- И да, отец. Ты не подумай – я не против того, чтобы ты женился. А очень даже за. Но только не вот так, дурнем.

- Ты говори, да не заговаривайся! – Нахмурился Иван III.

- А как это назвать? Ты ведь чуть проклятую кровь в дом не ввел. Впрочем, я не о том.

- А о чем?

- Раз Папа Римский заинтересован в браке латинянки с тобой, так почему бы этим не воспользоваться?

- Латинянки… - Иван Васильевич скривился. Он уж вызнал от митрополита о том, что Софья Палеолог приняла католичества. А ведь ему о том ни слова не говорили. Даже не обмолвились.

- Италия, отец, ныне самая богатая земля в мире. Войска они не дадут, земли не прирежут. А вот приданое богатое отсыпать в состоянии. Хоть серебром, хоть золотом. Ради такого дела и я не прочь какую из италийских девиц в жены взять.

- Не думаю, что Папа Римский сильно за нас хлопотать станет, - покачал головой Великий князь. – Вон, даже с Софьей хотел в ничтожество вогнать.

- Насколько я смог узнать, то не затея Понтифика. Иван Фрязин сказывал, что для него посольство твое было неожиданностью. Это все происки ученого грека на латинской службе известного как Виссарион Никейский.

- Опять грек… - процедил Иван III с немалой злостью.

- Бойтесь данайцев, дары приносящих! – Назидательно произнес Ваня известную фразу. – Так сами греки о себе говорили уже в глубокой древности. Данайцы – это одно из их старинных названий.

- Говорили? Откуда ты знаешь?

- В глубокой древности один грек по имени Гомер сочинил «Илиаду». Что-то вроде нашей летописи, только в стихах, дабы петь ее можно было да запоминать и изустно передаваться. И в поэме той Гомер вложил в уста прорицательницы  эти слова. Никто в осажденной Трое ей не поверил, оттого город тот и сгинул. Очень поучительная история. Мда. Неужели даже не слышал? Саму поэму мало кто читал, но слова сии зело поучительны и много кем сказываются.

- Бойтесь данайцев, дары приносящих… - медленно повторил Великий князь, обдумывая эти слова… словно пробуя на вкус.

- И те слова пророческие сильны и ныне. – Продолжал сын. - Чтобы они не приносили – все с подвохом. Вон – Рюрик, был крещен уже латинянами еще до сотворения Руси. Трижды…

- Крещен? – Удивился Иван III. – Трижды?

- О! Он был настоящим викингом, - расплылся в озорной улыбке Ваня. – Когда у него заканчивались деньги, он шел к ближайшему аббатству и предлагал креститься. Дескать, он вождь викингов и язычник, но, если священники смогут его убедить, то он согласен принять их веру. Убеждать предлагалось подарками: деньгами, тканями, драгоценной посудой и прочим.

- Ого! – Присвистнул Иван III оценив находчивость предка.

- Да. И Ольга, жена его сына Игоря, была тоже крещена по латинскому обряду. И старший брат Владимира Святого – Ярополк, взявший в жены родственницу Императора Священной Римской Империи. А в самом Киеве даже стоял небольшой латинский храм. Но греки смогли склонить Владимира к тому, чтобы креститься самому и Русь к Христу привести именно по греческому обряду.  Я же тебе рассказывал уже. А потом обманули и стали вгонять земли наши в мракобесие. Дошло до того, что ныне даже священнослужители многие читать не умеют и тексты священные заучивают. Сами себя уязвили в лукавстве. Вспомни того дьяка, что меня отпевать пытался. Я потом его выловил и оказалось, что он едва-едва читать умеет. А псалмы те по памяти пел, искажая, ибо не крепко еще зазубрил.

- Почто же они нам столько зла несут? Что же мы им сделали дурного? - Тихо произнес отец, чуть покачивая головой.

- Данайцы… - пожав плечами, ответил Ваня. – Такова их природа. Давным-давно, задолго до ромеев их Басилевс Александр Македонский создал поистине великую державу, которая простиралась от Индии до Иберии . Но данайцы оказались не готовы к такому могуществу. И они пали. Сначала между собой передрались, а потом и латиняне завоевали их. Позже, в державе латинян они смогли возвыситься среди прочих, но больше никогда эллины не могли подняться даже до тени былого величия. Данайцы – это древний народ, пожравший сам себя. Они не смогли принять свое падение, в которым только-лишь сами и виноваты. Но у них всегда в том будут повинны окружающие. Кто угодно, лишь бы не они. А варвары, за которых они нас держат, так и вообще не люди, так, грязные животные, посягнувшие на толику их величия. Оттого и стараются не за страх, а за совесть на службе магометан…

- Бойтесь данайцев, дары приносящих… - вновь повторил Иван III свет Васильевич и сокрушенно покачал головой.

 

Глава 2

 1472 год – 19 январь, Краков

Король Польши и Великий князь Литовский Казимир IV вошел в небольшую комнату. Его ждали. Он остановился и внимательно посмотрел в глаза вскочившему Александру Чарторыйскому. Немного помолчал. Что-то для себя решил. И, хмыкнув, сел в кресло.

- Рассказывай, - сквозь зубы процедил он. – Как ты умудрился проиграть сражение этому щенку?

- Ваше Величество, - вкрадчиво произнес князь. – Мы недооценили этого щенка. Сильно недооценили.

- Ты говоришь серьезно? – Повел бровью король, выражая на лице немалое удивление, смешанное с пренебрежением и раздражением.

- Ваше Величество, этот отрок взял меня в плен на Шелони. Под Новгородом ландмейстер Тевтонского ордена, действуя в союзе с боярами, попытался поставить его в крайне затруднительное положение ударив сразу с двух сторон – от города и с поля. И я своими глазами видел, как этот отрок играючи разрешил столь сложную задачу. Новгородцы умылись кровью, а ливонцы только чудом избежали уничтожения. В то время как в самом войске княжича потерь вообще не было. Ни одного человека, даже пешца, у него не пострадало. А потом он легко взял Новгород. Словно бы нехотя. Вы бы видели те улицы, по которым новгородцы попытались ночью атаковать его лагерь, демонстративно поставленный в черте города. Кровавая каша из многих сотен людей. Да и во время всего перехода от Шелони до Москвы у него ни один человек животом не маялся. Я был в множестве походов и никогда ничего подобного не видел.

- Ты говоришь очень странные вещи, - произнес король нахмурившись.

- Ваше Величество, - вступил в разговор земский маршалок и каштелян Вильны Радзивилл Остикович. Именно он и организовал сначала снаряжение рати Чарторыйского, а потом и его выкуп. – Мои люди были в Новгороде под видом купцов. Расспрашивали жителей.

- И что они узнали?

- Новгородцы до жути боятся княжича, - ответил Радзивилл. - Он действительно играючи взял город, до того неприступный несколько веков. И учинил им такой урон в войске, что они в ужас приходят от одной мысли о войне с ним. Не с его отцом, а с ним. Этот малыш смог удивить всех.

- По всей Руси, - продолжил Чарторыйский, - гремит слава этого отрока. Как я смог вызнать, именно он стоял за внезапным взятием Казани. Он придумал способ, который позволил его дяде легко вскрыть ворота крепости. Да и конная сотня княжича, особой выучки, сказывают, сильно помогла в бою под стенами Казани.

- Вздор какой-то… - раздраженно фыркнул Казимир.

- Да, Ваше Величество, - согласился Чарторыйский. – Так все думают, когда слышат.

- А что Патриарх? – Обратился король к митрополиту Киевскому и всея Руси Григорию Болгарину. – Он как-то отреагировал на то, что в Москве замучили в пыточной православного митрополита и его людей?

- Константинополь в растерянности, - осторожно ответил Григорий. – По всем землям Московии погромы эллинов, которых иначе как данайцы и не называют. Да и сторонников их тоже. Сказывают, что убили уже несколько местных священников, посмевших выгораживать и защищать эллинов. Греков за священников так и не признают, именуя не иначе как татями.

- Данайцы? Почему?

- Так стали говорить с подачи княжича, - произнес Чарторыйский, - по Московии ходит фраза: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Княжич отомстил грекам за попытку его устранения так, что даже не ясно, как они выкручиваться станут. Он поднял их грешки со времен Владимира Святого. А нынешних эллинов, так и вообще – обвинил в службе магометанскому султану. Дескать они стравливают христиан да вгоняют их в ничтожество на усладу его души.

- И люди этому поверили!?

- О! Там такая история… - покачав головой произнес Чарторыйский. После чего вдумчиво, детально и развернуто пересказал риторику княжича. Тот ведь не стал ограничиваться выступлением под стенами кремля в тот день, когда митрополита взяли. Он и позже несколько митингов провел «по случаю», рассказав и про обман Владимира Святого, и про многое другое. Да и на письма не скупился, старательно продвигая свое публичное обвинение.

- Мда… - только и смог выдавить из себя король, когда Чарторыйский закончил рассказ. А потом, долго о чем-то думая, скосился на своего митрополита и спросил: – И что, все это правда?

- Ваше Величество… - неловко помявшись, начал было говорить он, но осекся под его взглядом.

- Да или нет?

- Я не могу сказать точно…

- ДА или НЕТ!?

- Да… - очень неохотно выдавил он из себя. – Обо всем сказать я не могу, ибо не ведаю. Но то, что мне известно – правда. Хотя взгляд обычно все это объясняется иначе. Однако, я полагаю, в целом, княжич прав.

- Ваше Величество, - подал голос Чарторыйский, - княжич не только обвинил Патриарха в стравливании Литвы и Московии, но и отговаривал отца от военного похода в Литву. Иван Васильевич очень хотел, прекрасно понимая, что, после столь серьезных потерь, защищаться нам будет очень сложно.

- Странно. Почему он отговаривал? – Удивился Казимир.

- Он и против Новгорода в поход отправился неохотно. Дар у него великий к воинскому делу, но душа не лежит. Он больше к ремесленникам да купцам тянется.

- Ты так им восхищаешься, - раздраженно фыркнул король. – Так чего ему служить не остался? Клятва тебя не держала.

- Это невозможно.

- Почему же?

- Даже если бы я захотел, он не взял бы меня. Ибо считает своим врагом. Кровным. И выкуп поначалу брать не хотел. Никакой. Прямо на поле при Шелони чуть и не добил. Говорил, что нет смысла освобождать хорошего командира, что позже вновь рати на него поведет. Что это глупо. Я обещал много денег и взывал к его человеколюбию и христианскому состраданию. Но он не верил моему слову. Оттого и грамоту заставил писать. Да с уговором – второй раз поймает – повесит на суку, не глядя на то, что я князь.

- Даже так? – Усмехнулся король.

- Княжич очень осторожен в выборе друзей. Да и обиды не забывает… и не прощает. Никому. Иначе с митрополитом и греками бы так не поступил.

- Патриарх хоть что-то планирует предпринять? – Спросил Казимир у Григория, возвращаясь к ранее поднятому вопросу.

- Это мне не ведомо. Константинополь и Афон в полной растерянности. Все произошло так быстро и… сокрушительно. Грекам ведь ныне путь в Московию заказан. Их даже и слушать не хотят, как и их оправдания. Более того, эта волна ненависти к данайцам грозит перекинуться и к нам в Литву. Ситуация очень сложная. Говорят, что Патриарх хочет собирать Собор, призывая на помощь патриархов Антиохии, Александрии и Иерусалима. Но когда это еще будет и к чему они придут совершенно не ясно. Да и княжич. Он ныне как кость в горле. Мыслю, что пока он жив, добром эта история не закончится.

- Опасный малыш, - после долгой паузы произнес Казимир IV.

- Да, Ваше Величество, - кивнул Чарторыйский.

- Как же так получилось, что один отрок столько всего наворотил?

- Ходят разные слухи… - уклончиво ответил князь и, увидев интерес на лице короля, продолжил. – Люди болтают, будто бы митрополит насмерть отравил не только супругу Великого князя, но и его единственного сына. Однако княжич на третий день воскрес…

- Воскрес!? – Ахнул король, перебив Чарторыйского. – И кто же его воскресил?

- Сказываю, что отпевающий его дьяк так дурно псалмы пел, что княжич разозлился и захотел его поколотить за такую нерадивость. Через то и воскрес.

- Что за вздор!? И вы верите этим базарным россказням?

- Ваше Величество, - произнес митрополит Григорий. – В то верил и покойный митрополит Филипп. О том он писал еще Дионисию , будучи свидетелем как смерти, так и воскрешения. Он клялся, что княжич был мертв и все, кто видел его в том были согласны. Отец тоже видел бездыханное тело сына, через что чуть рассудка от горя не лишился.

- Так может княжич этот вурдалак или еще какая мерзость?

- Он ходит в церковь, исповедуется, причащается. Да и говорят, что дьяка того нерадивого вперед выдвинули, о том же переживая. Вот княжич и вырвал у того дурня освященный крест, взяв в свои руки для того, чтобы бедолагу им и отходить словно дубиной. Приговаривая за небрежное пение псалмов и чтение молитв.

- И что? Выжил тот дьяк?

- Да, Ваше Величество. Княжич хоть и бил от души, но слаб был еще по малости лет. Через год после тех событий дьяк удалился в монастырь по собственной воле. Грехи замаливать. Сказывают, что он там и поныне живет. Не прошло это все для него бесследно. Сказывают, что большего рвения и старания в чтения молитвы ныне ни у кого не сыскать во всей округи.

- А сам княжич сильно изменился после этого… хм… воскрешения?

- Те люди, кто на Москве его знали до тех прискорбных дней, сказывают, будто бы дитем он был неразумным, а стал старцем мудрым. К счастью совершенно не кровожадный и не воинственный. Даже в Новгороде, несмотря ни на что, он старался договориться миром. И только лишь после унижения, приступом взял ворота. Но и после – вновь предложил переговоры, а детинец, брал уже в интересах горожан, перешедших на его сторону. И с ландмейстером Ливонии он тоже, в конечном итоге, переговорами дело решил, хотя мог легко разбить. Воевать, без всяких сомнений, он умеет. И настолько хорошо, что диву даешься. Побеждает превосходящие силы легко, играючи, словно нехотя. Но особо с того не радуется и крови не жаждет. Там, в Новгороде, после ночного нападения горожан, стоящих за Литву, он был в ярости. Но не на них. А на Борецких и их союзников. И жаждал их всех на осинке вздернуть за то, что эта баба пустила под нож мастеровых.

- Может он от другого злился? – Спросил Радзивилл.

- Он ждал этого нападения. Княжич был уверен, что они попробуют напасть ночь. Подготовился. И встретил их так, что нападающих потом со стен, заборов и брусчатки соскребали. Разозлился же с того, что нападающие оказались не воинами, а обывателями. К великому счастью Марфы она погибла при взятии приступом детинца. Не представляю, чтобы он с ней сделал, попадись она ему живой.

- Марфа погибла, - произнес король. – А как он поступил с остальными ее сторонниками?

- Всех выживших велел повесить, не взирая на происхождение. Прямо в одеждах дорогих и даже шубах. А на груди у них повесил таблички с надписью «тать».

- Что, вот так взял и повесил бояр!? – Удивился Казимир.

- Да. Но прежде перед новгородским Вече лишил их того достоинства, разжаловав в холопы «за измену».

- Мне тоже о том сказывали, - подтвердил слова Чарторыйского Радзивилл. – Суров отрок. Но Новгород ныне за Москву горой стоит.

- Боятся на суку оказаться?

- Он отдал все имущество противников сторонникам. Да и противников там особенно и не осталось. Погибли все. Кто во время приступа, кто на суках. Хотя поначалу княжич предлагал им переселиться в Юрьев-Камский.

- Куда?

- В Казань. Ее ныне московиты так зовут, в честь брата Великого князя, который там князем Булгарским сидит. Он ведь взял ее. По воле княжича, к слову, сидит. Именно он, если верить слухам, уговорил отца даровать Юрию Васильевичу титул князя Булгарского дабы верностью его заручиться.

- Это какое-то безумие... - покачал головой Казимир.

- Это еще что! – Усмехнувшись воскликнул Чарторыйский. – Я видел, что в Кракове торгуют свечами персидского воска. Так те свечи на Москве делают. Как – мне не ведомо. То выдумка княжича, которую он в секрете держит. Вот это – его истинная страсть. Выдумки всякие да выделка товаров. Он, говорят, придумал способ железо быстро и дешево из криц извлекать да чешую для броней делать в великом множестве силами горстки людей.  И многое, многое другое. Читает много. Очень много. Он даже в Новгороде потребовал, чтобы кроме денег, ему списки сделали со всем грамот, летописей и договоров.

- Латынь знает, эллинский, польский, татарский, - дополнил князя митрополит Григорий. – Не так, чтобы хорошо, но изъясняться может. Особенно на латыни. На той вообще свободно…

 

Глава 3

 1472 год – 1 февраля, Рим

Папа Римский Сикст IV  внимательно посмотрел на Джан Батиста делла Вольпе, прибывшего к его престолу во главе посольства из далекой Московии. Он уже прибывал ко двору его предшественника, почившего в 1471 году Павла II. И Сикст прекрасно знал, что тот потребовал от правителя Московии выслать нормальных сватов для Софьи Палеолог. Но, увы, это посольство было вновь довольно скромным, и вновь возглавлялось лишь мелким итальянским дворянином на московской службе.

Делла Вольпе же, видя задумчивый вид Сикста IV, поспешил прояснить ситуацию. То есть, поведал о том, что в Москве удалось вскрыть заговор фанариотов .

- Значит Великий князь более не желает брать в жены Софью? – Спросил Папа после того как глава посольства рассказал в деталях о греческом кризисе в Московии.

- Нет. Митрополит казнен вместе со многими своими людьми. После долгих пыток и допросов. Греков ныне на Москве видеть не хотят. Особенно Палеологов, считая их кровь проклятой.

- Проклятой? – Удивился один из присутствующих кардиналов. – Но почему?

- Удалось выяснить, что именно Палеологи стояли за распрями крестоносцев в Святой Земле. Из-за чего воинство Христово и разбили по частям, Иерусалим пал, а Гроб Господень оказался в руках магометан.  За это гнилое дело они и навлекли на свой род страшное проклятье. На свой род и всех, кто шел за ними.

- Даже так… - задумчиво произнес Папа. – И как же это удалось выяснить?

- Благодаря талантам наследника престола – юного Иоанна. Фанариоты пытались устранить не только его мать, расчищая место для Софьи, но и устранить его самого. Но он выжил. Говорят, что даже воскрес…

- Воскрес?! – Перебил делла Вольпе один из кардиналов.

- Его отравили и посчитали мертвым. Но на третий день он очнулся во время отпевания. Говорят, что из-за того, что дьяк дурно псалмы пел. Это вызвало раздражение княжича. Он захотел его поколотить за нерадивость. Оттого и очнулся из забытья.

- То есть, он не воскрес? – Уточнил Сикст IV.

- Мне то не известно, - уклончиво ответил делла Вольпе. – Слухи ходят разные. Сам же княжич очень сильно злится, когда его о том спрашивают. Говорит, что воскреснуть он не мог, ибо день Страшного Суда не пришел. Да и святого рядом не было. А значит и считать его смерть настоящей нет никакой возможности.

- Ясно, - кивнул Сикст IV, вспомнив несколько случаев, при которых людей пытались похоронить заживо по недомыслию, как это выяснялось позже. Так, например, столетие назад известного поэта Франческо Петрарку чуть не похоронили живьем. А он взял и очнулся спустя двадцать часов после своей мнимой смерти . Так что и он, и кардиналы были в курсе такого явления. – И что же, этот малыш так умен?

- Да, - произнес, почтенно поклонившись Джан Батиста. – В свои одиннадцать лет он смог распутать покушение на себя и мать. И не только распутать, но и найти веские доказательства. Достаточные для того, чтобы брат его отца был лишен всех титулов, владений и имущества, уйдя в монастырь на покаяние. Но на этом княжич не остановился и смог отличиться не только в интригах, но и в делах военных. Именно благодаря его усилиям Великий князь смог увеличить свои владения более чем вдвое за какие-то несколько лет.

- Ого! – Воскликнули как Папа, так и остальные присутствующие.

- Его успехи впечатляющие, - продолжил делла Вольпе. – Так, например, в минувшем году юный княжич Иоанн смог последовательно разбить четыре армии, каждая из которых превосходила его. А также взять самый крупный город Руси – Новгород – приступом. Город, который вот уже пару столетий никто не мог никак прижать. Джованни же играючи это сделал, почти не понеся потерь.

- И такого славного юношу митрополит хотел убить? – Удивился Папа Римский.

- Он не сын Софьи Палеолог. А они расчищали место для нее и ее будущих детей. Джованни слишком умен и самостоятелен. А значит опасен для Софьи и ее возможного потомства. Кроме того, юный княжич, продолжив расследование, узнал, что за амбициозным, но недалеким дядей стоял митрополит. Но говорить о том отцу не спешил, выжидая и подбирая подходящий момент для удара. Митрополит узнал о том и сильно испугался, совершил необдуманные поступки, чем себя и уничтожил…

Дальше делла Вольпе перешел к следующему этапу многоуровневых переговоров. А именно к вручению письма от Великого князя Иоанна Васильевича, в котором тот испрашивал у Сикста IV подтверждения права наследования титула.

Дело было вот в чем. В свое время Даниил Романович Галицкий получил от Иннокентия IV королевскую корону. Но его линия наследования пресеклась в XIV веке. И случился довольно интересный казус вполне типичный для Европы.

С одной стороны, Rex Russiae было завоевано королем Польши, который не позабыл включить этот компонент в свое официальное титулование. С другой стороны, в рамках правовых норм Руси наследниками пресекшейся ветви Даниила Галицкого могла стать одна из иных ветвей Рюриковичей. Не обязательно Московская ветвь. Были варианты. Вполне обычное дело для Европы тех лет.

Так вот. Ваня, а писал это послание именно он, и просил Папу Римского признать за ныне правящей на Москве ветвью Рюриковичей право наследования титула. Не даровать королевский титул, а подтвердить право наследования. Это было очень важно. Почему?

С одной стороны, Папа Римский выступал в текущей ситуации не источником титула, а международным арбитром, подтверждающим право наследование. То есть, это действо не влекло за собой каких-то масштабных жертв и уступок. Титул ведь и так был уже дарован. С другой стороны, такой акт автоматически легитимизовал этот титул в глазах европейских монархов. Ведь Папа Римский был главным, традиционным источником верховных титулов для Европы. Этакий международный центр сертификации. Да, конечно, можно было бы и самостоятельно провозгласить себя кем-то. Но потом тебя ждал увлекательный и весьма продолжительный квест по легализации и признанию.

Разумеется, такое признание влекло за собой конфликт интересов между Москвой и Краковом. И если Польша была католическим государством, то Великое княжество Московское – православным. В обычных условиях – шансов никаких. А значит, что? Правильно, Ване требовалось помочь Святому Престолу сделать правильный выбор…

- Вот, - произнес Джан Батиста, - указывая на полотно, растянутое его подручными на двух черенках. – Из этой карты хорошо видно, что могущество османов зиждется на контроле над торговлей Европы с Индией и прочими дальними странами. Товары с востока стекаются в Персию, откуда поступают в Ближний Левант через земли османов. Что-то идет через Красное море к мамлюкам, но то – сущие крохи, так как основа восточной торговли вьючные караваны.

- И что?

- По словам княжича Европа сама оплачивает могущество османов, покупая у них восточные товары. В то время как есть возможность серьезно их ослабить. Вот тут, - указал он на карту, - Каспийское море, которое омывает северные берега Персии. Как раз недалеко от караванных путей. А вот это – река Волга, по которой можно везти товары на север. И, через волоки, аж до Балтийского моря. То есть, минуя осман, вывозить восточные товары для торговли в северную Европу. А значит – ослаблять турок. Что позволит выбить их с Балкан и, возможно, даже пойти дальше.

- Но разве это выгодно Венеции? – После долгого размышления спросил Папа. Он прекрасно знал, откуда родом делла Вольпе.

- О! Юный княжич все предусмотрел. Он предложил поучаствовать в этом Волжском пути венецианским торговцам… - произнес Джан Батиста. И начал описывать схему.

Ничего слишком сложного Ваня не задумал. Обычное акционерное общество, привлекающее средства облигациями и акциями. Но простым и обыденным вся эта задумка была только для него. Аборигенам же все это оказалось в диковинку. Шутка ли? Первое упоминание об облигациях относилось к XVI веку. То есть, их еще тупо не придумали. Да и с акциями дела обстояли аналогичным образом. Первые акции были выпущены для первого акционерного общества – «Ост-Индской компании» в Голландии в 1606 году.

Христианская мораль, запрещающая давать деньги под проценты, обходилась довольно легко. Облигации подавались как инструмент покупки небольшой, но гарантированной доли в доходах . А акции стали формой долевого участия. То есть, вопрос процентной ссуды вообще обходился стороной, что очень понравилось Папе Римскому. Как и то, что и акции, и облигации были на предъявителя, то есть, их можно было продавать, дарить и так далее. Очень удобно. А главное это открывало возможность консолидированного участия разных разрозненных сил Италии в этом предприятии против османов.

- Казанское ханство, державу магометан, стоящую по среднему течению Волги, Великий князь уже смог взять. – Продолжал рассказывать Джан Батиста, показывая на карте. – Осталось захватить вот этот небольшой город в нижнем течении Волги и построив корабли, начать ходить в Персию. Выход же к Балтийскому морю дает Новгород, взятый в минувшем году.

- Очень интересно… - произнес Сикст IV, а кардиналы, присутствующие на приеме посольства, согласно закивали. – И что сказали в Венеции? Я полагаю в дворце дожей уже знают об этом предложении?

- В Венеции очень заинтересовались, - произнес делла Вольпе. – Кроме очевидной торговой выгоды и разорения османов, открывается возможность завозить в Персию оружие. А значит усиливать ее, вынуждая османов держать на восточных границах сильные армии. Юный княжич особенно отмечал этот эффект от поддержки Персии.

Еще немного поговорили. Папа Римский и кардиналы задавали вопросы. Джан Батиста на них отвечал. Благо, что с Ваней они многое проговорили и он прекрасно представлял себе всю затею в деталях. А потом вдруг кардинал Пьетро Риарио, бывший по совместительству, племянником Сикста IV, спросил, сползая с темы:

- А как решается вопрос с женитьбой Великого князя?

- Они отправили меня в Италию, среди прочего и для того, чтобы подыскать невест как самому Великому князю, так и его сыну – юному княжичу. Ему ведь уже четырнадцать лет . Только венецианок брать не хотят. Княжич уверен в том, что многие семьи Венеции захотят поучаствовать в Волжской торговле с Персией. Если же брать жену из какого-то влиятельного венецианского дома, то, по его мнению, это породит распрю внутри Венеции.

- А они хотят взять в жены итальянок? – Оживился кардинал Пьетро Риарио.

- Да, - ответил делла Вольпе кардиналу, глядя, впрочем, на Папу Римского. - Великий князь просил меня обратиться к вам с просьбой о помощи в столь непростом деле. Никого более компетентного и сведущего в делах Италии он не видит.

- И кого же Великий князь желает видеть невестами?

- Он полагается в этом вопросе на вас и на вашу мудрость, - произнес Джан Батиста и поклонился. – Но есть небольшие детали. Во-первых, одна из невест должна представлять Миланское герцогство. Иоанну предстоит много войн с неверными, а в Милане делаются лучшие в мире доспехи. Эта связь ему очень нужна. Во-вторых, большое приданое. У каждой невесты оно должно быть не меньше тридцати тысяч дукатов. Это самый минимум, но желательно значительно больше, потому как эти деньги пойдут на обустройство персидской торговли. На Руси мало монет и их нехватка может серьезно затормозить развитие дела. В-третьих, девушки не должны быть близкими родственницами или происходить из открыто враждующих домов.

Наступила небольшая пауза. Все присутствующие задумались, начав прикидывать возможные партии. Потом еще немного поговорили и делла Вольпе откланялся. А совещание продолжилось уже без посольства. И поговорить там было, о чем.

Конечно, скепсис никуда не девался. Однако, в целом, можно сказать, что Святой Престол отреагировал на это посольство очень радостно и живо. Особенно партия Папы. Тот же кардинал Пьетро Риарио был по совместительству и латинским патриархом Константинополя, на посту которого он подменил почившего во Бозе грека Виссариона Никейского. Ему, как, впрочем, и Сиксту IV, этот острый конфликт между Константинополем и серьезно усилившейся Москвой был на руку.

Не менее интригующим оказалось личное письмо юного княжича. В нем он ратовал за воссоединение церкви, ибо Владимир Святой крестил Русь в единое и неделимое христианство, а не в православие или католицизм. Развернуто жаловался на греков, которые продались османам. Ну и предостерегал от каких-либо решительных шагов на Руси. Дескать греки многие столетия настраивали русичей против латинян. Поэтому нужно те дьявольские заблуждения рушить тихо, спокойно, осторожно, дабы не утопить державу в крови. Сначала требовалось приучить русичей к тому, что католики – тоже люди. Их ведь тут чуть ли не исчадиями ада греки выписывали. Для чего он предлагал ряд мер… В общем, там было что обсудить.

Хотел ли Ваня перекрестить Русь в католичество? Нет. Но и противостоять этой идеологической платформе считал совершенно излишним. Более того, он стремился разыграть карты таким образом, что Святой Престол предпочел бы Русь Польше. Через это рисовал радужные финансовые и геополитические картины. Через это дразнил, подначивая на тему желаемого объединения церквей. Через это послал и интересные подарки.

О! Подарки были особенно провокационны, прозрачно намекая на крайне выгодную торговлю. Ядром подарочного комплекта был сервиз костяного фарфора. Его дополняло стеклянное зеркало размером с лист писчей бумаги в оправе из чеканной, позолоченной меди и со светоотражающим слоем из серебра. Все это было упаковано в изящный деревянный сундучок с медной оковкой. И везде клейма, что сделано в России, в Москве.

Подарок был сам по себе самостоятельным слоем переговоров, которые должны были привлечь Святой Престол на сторону Великого князя. Отдельно о дарах Джан Батиста не говорил. Поднес и поднес. Однако позже, когда их достали и рассмотрели вблизи, начался новый виток очень интересного обсуждения…

Королевство Польша было католической державой. Поэтому-то Ваня и постарался сделать все, чтобы ее интересы терялись на фоне выгод от сотрудничества с Русью. Одно к одному. Складно и взаимосвязано. Княжич был уверен – в Италии не устоят перед соблазном. Особенно в свете того, какими тяжелыми были для них войны с османами, несущие католикам поражение за поражением. Ваня прекрасно знал, что и в более поздние времена итальянцы с Габсбургами отчаянно искали помощи в борьбе с чудовищной мощью османов. Так почему бы не разыграть эту карту чуть пораньше?

Отцу пришлось, конечно, всю эту задумку обосновывать намного детальнее и вдумчивее. Но удалось. Благо, что к грекам и Константинополю Иван III свет Васильевич после произошедших событий не испытывал никакого пиетета, любви и уважения. Так что, выслушав Ваню и подумав, он дал отмашку сыну действовать так, как он считает нужным. Ну тот и накатал два послания к Папе Римскому – официальное от отца и тайное от себя. Проинструктировал Джан Батиста и выдал ему полдюжины подарочных комплектов. Один Папе, по одному родителям невест, а остальные – на его усмотрение, дабы укрепить дипломатические связи Руси в Италии.

Княжич хотел выдать больше подарков. Но не справился. Все-таки и фарфор, и зеркала делали не то, что кустарным, нет – практически лабораторным путем. Не успел Ваня пока еще развернуть профильные производства из-за нехватки обученных людей, времени и сил…

Но надо сказать, что Италию взбудоражили и эти шесть комплектов. Это ведь был фарфор. Настоящий фарфор. Более того – качеством даже лучше, чем идущий из Китая, ибо ничего, сравнимого с костяным фарфором в XV веке просто не было. Не придумали еще. Да и ровное стеклянное зеркало с серебряным отражающим слоем, без явных искажений и прочих пакостей – дело серьезное. Оно само по себе стоило по весу золотом… в лучшем случае. А то и дороже. Ведь ничего подобного в мире не было. Даже на острове Мурано пока не делали зеркал – только стекло. А тут такое чудо…

Двух недель по прибытию делла Вольпе не прошло, как на уши встала вся итальянская аристократия, а также купечество. У всех был свой интерес. Но это уже детали. Главное, что прикормка привлекла большую стаю вкусных, жирных рыбешек. Теперь главным было не зевать и закреплять достигнутый успех, делая своевременные подсечки.

 

Глава 4

 1472 год – 17 февраля, Москва

Княжич работал в привычной для себя манере, стараясь не поддаваться влиянию эпохи. Поэтому изо дня в день не только учился и тренировался, но и уделял самое пристальное внимание своим производственным проектам.

А сложностей хватало.

Ключом всех проблем оказались кормовые мощности региона. Казалось, при чем здесь они? Однако, к сожалению, именно слабый уровень развития агротехники и малоэффективная организация труда приводила к массиву далеко идущих последствий.

Кто-то говорит и о климате, как о ключевом факторе. Однако это не верно. Вон – в Индии прекрасный климат. Палку воткни – расти будет. И что? И ничего. Климат диктует лишь особенности, такие как предпочитаемые культуры и агротехнические приемы. Главное – это уметь гибко мыслить и находить методы адаптации под конкретные условия окружающей среды.

Так вот, проблема «кормовой базы» для Руси XV века была все еще критической. Да, «взлет на холмы », произошедший в XIV веке, серьезно расширил пахотные земли Северо-Востока Руси. Что, в свою очередь, в несколько раз увеличило численность населения по сравнению с предыдущими веками. Однако все равно даже до среднего уровня европейских глухих углов Русь пока не дотягивала. Что, в свою очередь влекло за собой, вполне объективные проблемы. Ведь от объема производимых кормов напрямую зависела численность популяции. А от эффективности их получения – доля рабочих рук, которые можно занять чем-то отличным от производства пищи. То есть, количество и населенность городов напрямую зависели не столько от общей численности населения региона, сколько от эффективности сельскохозяйственного производства.

И вот с этим вопросом была БОЛЬШАЯ проблема. Например, имело место почти полное отсутствие тягловой скотины в крестьянских хозяйствах. То есть, энерговооруженность селян мало отличалась от времен палеолита. Даже плуг внедрить было невозможно в силу того, что тягать его было нечем. А посев? Зерна просто раскидывали поверх разрыхленной земли из-за чего птицы и полевые грызуны сжирали большую их часть. И таких «чудес» хватало. Что влекло за собой не только низкий объем производимых кормов, но и очень низкую эффективность труда. Из-за чего у княжича имелись серьезные проблемы с персоналом.

Даже несмотря на то, что Москва была одним из самых больших городов Руси, найти в ней лишнюю сотню рабочих рук оказалось очень сложно. В ней ведь обитатели не жили праздно. У каждого имелось свое дело, и не просто так, а вплетенное в сложную гирлянду интересов и взаимовыгодных связей. Так что Ваня был вынужден набирать персонал с разных уголков Руси, потихоньку наращивая их массив. Ограничиваясь если не кустарным, то очень компактным производством. В каждом подворье трудилось человек по двадцать-тридцать, не больше, что влекло за собой массу ограничений и технологических нюансов.

Ситуацию осложнял не только острый дефицит свободных рабочих рук, но и низкий уровень их квалификации. Все-таки из-за слабой кормовой базы класс ремесленников был на Руси малочисленным и слабо развитым во всех отношениях. Ко второй половине XV века даже к городским цехам они еще не подошли, то есть, отставали от западноевропейских реалий на несколько столетий. А ведь еще были и проблемы проживания, и безопасности, и многие другие. В общем – забот полон рот. Однако, несмотря на массу сложностей и некоторую нервозность, дела продвигались. Намного медленнее, чем хотел Ваня, но намного быстрее самых смелых ожиданий местных жителей. В их глазах он просто творил чудеса…

В этот день Великий князь выехал с кремля и отправился к одному из новых подворий, отстроенных минувшей осенью. А именно артиллерийскому двору, куда его пригласил сын. Под копытами скрипел снег. Крепкий мороз бодрил. А предвкушение чего-то нового и необычного заставляло Ивана свет Васильевича откровенно нервничать.

И вот, открылись ворота. Он въехал, оставив охрану за воротами. Лихо спрыгнул с коня, отдав поводья кому-то из сотрудников подворья.

Да, его немного бесила закидоны сына, трясущегося над безопасностью. Умом-то понимал, что дело того стоит, наверное. Но не привык он к таким вещам. Не привык. Вот и сейчас – поморщился, но смирился. И последовал к вышедшему ему навстречу Ване.

- Ну, показывай, ради чего звал, - с легким раздражением произнес отец.

- Пойдем, - проигнорировав эту реакцию, ответил сын с улыбкой. И повел Великого князя в небольшой сарай, ворота которого предусмотрительно распахнули.

Зашли. Сразу в глаза бросилось что-то, накрытое грубой тряпицей. По жесту княжича чехол сняли и перед Великим князем предстало новое бронзовое орудие, с горем пополам отлитое для нужд полевой артиллерии.

- Вот, - махнул рукой княжич.

- Тюфяк?

- Нет, - помотал он головой. – Тюфяки они вон, - кивнул Ваня в сторону дальней стенки. – Видишь какие? Грубые. Кованные. А это – красота. Юркая огненная зверушка. Я прозвал ее саламандрой.

- Красота? Так украшательств нет.

- Красота не в украшениях. Красота в простоте. Древние викинги считали, что оружие красиво само по себе. В своей изящной смертоносности. И в украшениях не нуждается. Так и тут. Видишь – все скромно и гладко. Ничего лишнего. Ведь каждое украшение – это лишний вес, если сверху накручивать, либо ослабление крепости ствола, если вырезать. А тут – все в дело…

Орудие удалось отлить очень неплохое. Ваня остановился на бутылочной форме, при которой толщина ствола варьируется от значительной в казенной части до довольно тонкой – у дульного среза. Из-за чего ствол имеет большую живучесть. Цапфы, вингард и дельфины также были простыми, но прочными и удобными.

Канал ствола – главная проблема старинных литых орудий. Ведь он остывает в последнюю очередь, из-за чего там образуется масса всяких дефектов. Поэтому, отлив ствол с заведомо меньшим каналом ствола, Ваня расточил его плоским сверлом до нужного сечения. Долго и муторно, но всяко лучше, быстрее и дешевле, чем отливать по восемь-десять раз одно и тоже оружие, чтобы получить приемлемый результат. Не идеальный, нет, просто приемлемый.

Сверленый ствол обладал заметно меньшей живучестью, но этот вопрос княжич разрешил по методу Грибоваля. А именно уменьшением зазоров между каналом ствола и снарядом. В свою очередь это позволяло существенно повысить эффективность порохового заряда. То есть, снизить расход пороха.

Украшений не было практически никаких. Лишь на казенной части выбивалось название класса орудия, серийный номер и прочие характеристики. В те годы так не поступали. Тюфяки еще ладно, но литые орудия уже старались украшать самым отчаянным образом.

Лафет был деревянный вполне классического для гладкоствольной артиллерии типа. Для эпохи – передовой. Для Вани – старина, откатанная на тюфяках в предыдущую кампанию. Разумеется, изменения были и местами значительные. Пришлось учесть нюансы и опыт эксплуатации. Но все равно – ничем принципиальным они не отличались. Тут крепление передвинули, там оковку удлинили и так далее.

- Ох! – Только и выдохнул Великий князь, заглянув в канал ствола. Ваня ведь не только плоским сверлом с малой подачей и биением ствол аккуратно рассверлил, но и отполировал. Так что он сверкал чуть ли не зеркальной поверхностью, отражая лучи света, пробивающиеся в затравочное отверстие.

- Да, отец. – Кивнул Ваня. – Не зря я кривился от тюфяков. Загляни в них. Да-да. Давай. Вот. Видишь какой кошмар. При выстреле это создает массу сложностей. А главное – грозит стволу разрывом из-за неравномерности.

- И сколько же ты мучился с этим бронзовым тюфяком?

- С «Саламандрой»?

- Да, с «Саламандрой».

- Долго. Три месяца. Это седьмая попытка. Все ведь в новинку было. Но дальше будет легче. Жаль только бронзы мало. С такими орудиями и крепости оборонять легче. Они ведь что ядра, что картечь пускают дальше тюфяков. Да и расход пороха на них скромнее.

- Да, - покачал головой Великий князь, - с бронзой совсем беда.

- Ничего, - улыбнулся Ваня. – Торговлишку наладим заморскую – будет нам бронзы вдоволь. Медь дешевая у свеев ныне, а олово – у англичан можно покупать или через Ганзу по землям кесаря. А уж составить правильную пропорцию для бронзы мы и сами сможем.

- Я слышал, что ты не стал договариваться с камнетесами на ядра. Как решил поступить?

- Железо, что я в индийских печах плавлю, не всегда доброе получается. Иной раз совсем не ковкое. Приходится ныне проверять каждую плавку. Смотреть как держит поковку – не растрескивается ли. Отчего в отвал часть дурного железа идет. Вот его я вновь и переправляю, превращая в свинское. А потом, пока оно еще жидкое, отливаю в формы земляные. Получаются вот такие шары. - Произнес Ваня, показав отцу чугунное ядро.

- Ого! – Оценил Великий князь. – Тяжелые.

- Да, - согласился княжич, - намного тяжелее каменных, в том же размере. Их после отливки на наждачном круге правят да по лекалу выводят, чтобы гладкие получались - без выступов всяких ненужных…

Еще немного поговорили про новое орудие, а потом перешли в кабинет Вани, подальше от ненужных глаз, и перешли к более важным вопросам.

Оказалось, что попытка провести военную реформу забуксовало всеми колесами. Иван Васильевич, вдохновленный успехами сына, попытался перевести Московский полк на «новый строй», но не вышло. Мало кто из бояр да дружинников согласился «старину рушить». Да, все они признавали, что Ваня добился больших успехов, но далее этого не шли. Ведь одно дело что-то признавать, и совсем другое – делать.

Как в те дни версталось войско? Например, Московский городовой полк состоял из личной дружины Великого князя и дружин бояр московских. И все эти, безусловно, уважаемые люди, не желали «плясать под дудку безусого юнца». Особенно их бесила жесткая дисциплина. Они считали такое обхождение не уместным для воинов. Дескать, Ваня словно с холопами обращается.

Сами дружинники тоже бесились с того, но не все и не в той же степени, как бояре. То есть, явно находились под их влиянием. Посему в общем и в целом настроения старых воинских контингентов было крайне неблагоприятно для перевода в новый строй.

- Ты не кручинься, бать, - усмехнувшись произнес Ваня. – Оно ожидаемо было. Гордость глаза застит. А рубить с плеча начнем – так взбунтуются.

- И что делать?

- Как что? Собаки лают – караван идет. Гнуть нужно свою линию потихоньку. Вон, моя рать вполне недурно уже воет. А значит – увеличивать ее численность надо, да заменять потихоньку ею старые дружины.

- А с дружинами что делать?

- А ничего. Просто не поднимать их по возможности. Да, при первом удачном случае, распускать. Мало ли чем провинятся? И боярство не жаловать. Поначалу то все равно придется. Но редко и неохотно то делать. Ныне ведь только князья, бояре да купцы дружины держат. Купцы – особняком стоят. А вот бояре – опасны своим желанием к самостийности. Сам же знаешь, сколько бед от того. Тут и дружины, и права старинные. Морока одна.

- Так как же без бояр-то? – Удивился Великий князь.

- А ты дворянство плоди – слуг Государевых. Да титулы им начни давать. Тут подумать нужно. С кондачка не решить. Но мню – надо табель делать о рангах. Чтобы и титулы, и звания, и должности расписать в порядке общего взаиморасположения. Кто над кем стоит и как при дворе твоем служить станет. Вот слуг своих и станешь назначать сообразно.

- Мудрено.

- Это только так кажется. Я тебе вечером привезу свои записи по этому поводу. Думал. О том, что бояре не желают переходить на новый строй службы – не знал, но догадывался. Им-то он совсем не интересен.

- А бояре смуту не учинят? – Насторожился отец.

- А чего им смуту творить? Ты их ничего не лишаешь. В случае острой нужды – к делу призываешь. А так – не дергаешь. Благодать! Новых же боярством не жалуй. Разве что изредка за заслуги особые. Старые же сами вымрут без волнений особых.

- Ну если так… - задумчиво произнес отец, покивав, - я подумаю.

И перешел к куда более насущному вопросу. В 1471 года Ахмат стал единоличным правителем Большой Орды после смерти старшего брата. Разгром Казанского ханства напугал многих правителей татарских держав. После удачной кампании 1471 года, в ходе которой Москва смогла присоединить Новгород и разбить Литву, это обеспокоенность существенно усилилась, мягко говоря. Дошло до того, что даже Крым, бывший вот уже несколько десятилетий верным союзником Москвы, обеспокоился. И не только Крым. Несмотря на предельно миролюбивую риторику и татарские державы, и Литва, и Ливония испытывали нешуточное волнение. Слишком решительные и масштабные успехи Москвы их напугали. Никому такое соседство оказалось не по душе. Даже опосредованно.

- Ты ожидаешь прихода Большой Орды? – Наконец спросил Ваня.

- Да. Поэтому Филиппу по прошлом годе и поверил. Тем более, что и повод есть – мы дань давно не платим.

- Но минувшей кампанией мне удалось побить большие рати новгородцев и литовцев. Ахмата это не настораживает?

- Как мне передали, в Орде никто не верит в эти россказни. Они считают, что мы так им голову морочим. И рати там были небольшие, раз пешцами удалось их одолеть. Будто бы ты побил два литовских отряда разбойных да Новгород сам ворота открыл.

- Хм. А что, на Москве их людей в то время не было?

- Видимо не было.

- И сколько их может прийти?

- Не знаю… - покачал головой отец. – Все зависит от того, сможет хан Ахмат примирится со своими противниками или нет. Если Сибирское и Крымское ханства да Ногайская орда  выставят войско в поддержку Ахмата – много татар придет.

- Значит будем готовиться к худшему, - произнес Ваня. -  Я к июню отправлюсь на стругах к Алексину и буду стоять там. При нужде, легко и быстро спущусь на стругах хоть до Коломны.

- А почему в Алексин?

- Это самый западный наш городок по Оке. Если Ахмат пойдет по литовским землям к нам, минуя Рязань, то Алексин станет первым на его пути. Если же через Рязань, то мы заранее узнаем, куда он идет. Из Алексина мне легче всего будет совершить переход рекой.

- А не боишься встать на его пути с горсткой воинов? Три сотни всадников и восемьсот пешцев – не великая сила.

- Всадников я тебе оставлю. Их на стругах перебрасывать неудобно. Да и ни к чему они там.

- Тем более. Он ведь тебя сомнет.

- Отец, ты же видел действие моей пехоты в бою. Ты опять ее недооцениваешь.

- Твои пешцы…

- Пехота.

- Хорошо, пехота, - поморщился отец, - она победила отряд всего в шесть сотен всадников…

- На реке Шелони – около двадцати сотен.

- Пусть так. Ахмад же приведет много больше. Меньше ста сотен и не жди. А может и больше.

- Так и что? Он приведет степных воинов. У них брони железные будут едва ли у шестой части. Да и то – совсем не обязательно. Остальные – это обычные пастухи, поднятые в ополчение.

- Но их будет много!

- А у меня будут стены. Ты опять не веришь моим словам? В крепости, пусть самой убогой, хан Ахмат ничего не сможет сделать моей пехоте. Особенно, если усилить ее саламандрами. Приступом он крепость не возьмет. А осаду долгую держать не сможет.

- Хорошо, - недовольно буркнул Великий князь после долгой паузы.

- Ты не веришь мне?

- Верю, - нехотя ответил Иван Васильевич. – Но уразуметь не могу. Дивно и странно все. Понимаю, что ты ту литовскую конницу под Москвой разогнал ссаными тряпками. Словно бродяжек каких. Но все одно – чую – беда приключится.

- Думаешь, что убьют?

- Чувствую.

- Ну и леший с ним. Тебе же легче станет, - усмехнулся Ваня.

- Не говори так! НИКОГДА НЕ ГОВОРИ ТАК!

- Отец, - устало произнес Ваня. – Я ведь знаю, что священники меня не любят и ежедневно тебя склоняют к озлоблению на меня. Я им враг, ибо сломал замысел великий, вгоняющий всю Русь им под пяту. Не удивляйся. Доброхоты многое мне рассказывают. Хватает и злодеев языкатых, которые подбивают меня на открытый бунт против тебя. Не явно. Но так – исподволь, исподтишка.

Великий князь промолчал, смотря хмуро на сына. Так что он продолжил после небольшой паузы.

- Я ведь должен был умереть тогда… вместе с матушкой. Посему ныне каждый день на бренной земле – подарок. Я не боюсь умереть. Поверь – это не так страшно. Поэтому нет у меня никакой робости перед выступлением к Алексину. Погибну – значит так тому и быть. А нет – дело доброе сделаю.

- Сын… - начал было говорить отец, но Ваня его перебил.

- Меня убьют. Не сегодня, так завтра. И выбор у меня не велик. Либо забиться под лист лопуха и дрожать как заяц, либо действовать открыто и смело.

- Митрополит мертв, брат мой – в монастыре прощение у Всевышнего вымаливает. Кто тебя хочет убить?

- Скажи, я ведь прав? И священники тебе стараются пакости про меня или людей моих сказывать?

- Стараются, - после долгой паузы, произнес отец.

- И что, уже антихристом называют?

- Нет, - усмехнулся Иван Васильевич. – Пока только людей твоих поносят. Дескать, бесовскими вещами занимаются, а ты их в том покрываешь.

- Вот видишь, - улыбнулся Ваня. – Если долго человеку говорить о том, что он свинья, то рано или поздно он захрюкает. В конце концов и ты поддашься этим уговорам да вкрадчивым наветам. Поверишь. Вопреки всему. Поэтому я и говорю, что убьют меня рано или поздно. Если сам не казнишь, то в опалу отправишь. А там и враги подсуетятся, дабы последовал я за своей мамой. Боюсь, что даже до монастыря не доеду.

- Ты мой единственный сын!

- Это сейчас. А потом? Ты ведь возьмешь себе жену, и она родит тебе еще наследников. Поверь, я не против. Я буду искренне рад братьям и сестрам. Но… разве мир состоит только из добрых людей?

- Сын… - начал было говорить Иван Васильевич.

- Отец! – Перебил его Ваня. – Давай не будем. Ты прекрасно все понял. Священники не смирятся с тем, что ты из-за меня рассорился с греками. Ни греков они мне не простят, ни митрополита, ни жизнь мою.

- Ваня… - попытался с жалость произнести Великий князь.

- Не надо отец. Не надо. Я живу в долг. То, что я до сих пор жив – уже чудо. Посему давай не будем. Я поеду в Алексин с пехотой и саламандрами. Бог даст – отстою город, а погибну – так тому и быть. Все лучше так погибнуть, чем умереть от яда в похлебке.

- Боже… - тихо выдохнул Иван Васильевич и схватился за голову обоими руками. А на лице его явно проступило отчаяние. – Что же делать?

- Жить, - грустно произнес сын. – Просто жить. Бог даст побарахтаемся еще. Я сдаваться не хочу и не буду. Но и по кустам прятаться не желаю. Мне не нравится война, но, веришь – я отдыхаю в походе. Не нужно постоянно искать яда буквально во всем. Я даже причастие ныне с опаской принимаю. Потравят ведь. Как крысу амбарную потравят. С них станется.

 

Глава 5

 1472 год – 28 июля, Алексин

Первоначальные планы кампании пришлось менять сразу после того, как выяснилось КАКАЯ крепость стояла в Алексине. С теми укреплениями можно было и не устоять. Пришлось спешно изготавливать кованный шанцевый инструмент и выдвигаться к городку сразу с началом навигации.

Высадились. Разместились. Занялись делами.

Небольшая деревянная крепость являла собой в плане треугольник с шестью небольшими башнями. Вот вокруг него Ваня и принялся формировать контур земляной крепости бастионного типа. Сначала солдаты отсыпали три мощных угловых бастиона. А потом соединили их невысокой куртиной. Благо, что протяженность стен вышла небольшая – примерно по сто метров каждая. Так что, объем работ для тысячи человек большой, но не так чтобы и непреодолимый. Особенно имея под рукой железные лопаты с заступами и колесные деревянные тачки.

И вот, наконец, 27 июля разъезды, организованные из крошечного гарнизона, вернулись взмыленными и испуганными. Шли татары.

Вопреки распространенной практики княжич не стал набивать гражданское население в крепость. Нет. Это было слишком рискованно. Потому как площадь укреплений небольшая и туда едва-едва помещался усиленный гарнизон. Поэтому пейзан начали эвакуировать на левый берег Оки с помощью стругов. А вместе с ними и имущество их перевозить, живность всякую и так далее. Благо, что заранее на той стороне, в ближайшем лесу нарыли землянки силами самих же жителей.

Однако не успела начать эвакуация, как к городу подошел один из отрядов татар. Небольшой, но наглый. Тот самый, который заметил разъезд. Впрочем, зашел он неудачно и, получив залп из пищалей, отошел, потеряв два десятка убитыми. Там и было-то едва с полусотню всадников, поэтому такой урон им сильно охладил лихие головы. Руки в ноги и только копытами засверкали, стремясь как можно скорее покинуть это негостеприимное поселение. А значит, что? Правильно. Давая людям возможность эвакуироваться более полно, забирая с собой все, что только можно.

Жители Алексина трудились всю ночь. В чем им совершенно не помогали солдаты. Им изнуренными быть было нельзя. Опасно. Вдруг война, а ты уставший? И не зря. Потому что утром 28 июля к городу подступило войско хана Ахмата. Сильно раздосадованного ситуацией. Ну а чему тут радоваться то?

Когда его войско подошло к городу, небольшой посад был пуст. Жители с имуществом перебрались на левый берег Оки, отходя в ближайший лес. А экипажи стругов, что их туда переправили, кричали обидные слова и показывали всякие неприличные жесты. Хуже того – в немало укрепленной крепости сидел радикально усиленный гарнизон под развивающимся красным флагом с восставшим золотым львом.

- И как это понимать? – Поинтересовался хан у своего советника, в кафтане-однорядке черного цвета . – Кто это такой?

- Княжич Иоанн, - скривившись, ответил собеседник.

- А что он тут делает? – С легким раздражением, спросил хан.

- Оборону держит…

- Ты шутить со мной вздумал?! – Рявкнул Ахмат.

- Нет, о Великий хан! – Предельно искренне воскликнул священник. – Но я не ведаю, какие бесы привели сюда этого мерзавца. Когда по весне я уезжал он готовился к Коломне идти да укреплять ее. Как он тут оказался – не ведаю.

Хан на такие слова раздраженно фыркнул, но продолжать расспросы не стал. Очень хотелось этому священнику оторвать голову. Но он сдержался. Пусть дурной, а представитель союзников. Тем более, что княжич действительно мог действовать самостоятельно, не ставя никого в известность.

Попытки переговоров даже предпринимать не стали. Зачем? Видно же – ждали, готовились. Значит и без боя отходить не станут. Посему в полдень татары предприняли попытку общего штурма.

Каждый из трех импровизированных бастионов был вооружен четверкой легких полевых бронзовых пушек – «саламандр». Стрелки расположились на деревянной стене, дабы прикрывать и поддерживать своих «верховым огнем». А пикинеры заняли оборону в основании бастионов, закупорив таким образом проходы между невысокой земляной куртиной и деревянной стеной. Высокие же стены бастионов и особенно глубокие сухие рвы, окружающие их, сами по себе очень недурно прикрывали артиллеристов и защищали их. Что, в свою очередь, позволяло работать в очень спокойных и комфортных условиях. Ведь «саламандры» были попарно расположены в бойницах так, чтобы бить вдоль куртины. То есть, с фронта даже не просматривались, укрывшись массивом земляной стены.

Татары, спешившись, ринулись в атаку.  Преодолели разоренное предполье и спустились в ров, где попали под рассеянный огонь стрелков. Им не требовалось концентрировать обстрел нет. Им требовалось выбивать как можно больше супостатов. А значит и стрелять в самые скопления, дабы задеть хоть кого-то.

Это обнадежило супостатов. Очень уж жидкий обстрел получился. Но ровно до того момента, как вдоль куртины начали бить картечью «саламандры». По очереди. Сначала первый номер, потом второй, потом снова первый. А навстречу, с бастиона, стоящего в оппозицию, аналогично трудилась своя пара.

Минуты не прошло, как у внутреннего скоса рва образовался завал из тел, некоторые из которых еще шевелились и стонали. И кровь. Она там была повсюду. Как и фрагменты тел, вырванные крупными кованными картечинами из противников.

Казалось бы – штурм начал захлебываться. Татары шокированы, испуганы и деморализованы. Но не все. Самый сильный отряд умудрился прорваться через эту огненную завесу по единственному мосту через сухой ров. Несмотря на скорострельность и действенность картечи легких пушек по мосту можно было быстро и легко двигаться. Оттого скученности и продольного огня не получилось. Ваня не посчитал это действительно большой угрозой, полагая, что противник сдуется намного раньше. А восстанавливать потом мост заново – морока немалая.

И вот, пройдя по мосту, татары устремились к бастионам, находясь в относительной безопасности. Под такими крутыми углами с деревянных стен уже не пострелять из пищалей. Ни гурдиций, ни машикулей там не имелось. Простенькая крепостица ведь. Не до жиру. Да и «саламандры» сюда не доставали. А там, у основания бастионов, находились лишь горстки пикинеров. Во всяком случае по сравнению с той массой татар, что ворвалась туда.

Хуже того – «саламандры» стали перегреваться. Они не могли долго стрелять в столь напряженном режиме. Поэтому темп огня резко снизился, и по мосту начали втягиваться все большие и большие силы.

С минувшей кампании Ваня немного усовершенствовал своих пикинеров. Кроме доброго чешуйчатого доспеха и шлемов он выдал им большие круглые щиты, клееные в три слоя из тонких, узких дощечек. Что-то вроде массивных асписов, применяемых гоплитами в Античность.

Хитрость заключалась в том, что для удержания тяжелого щита применялась специальная сбруя, посредством которой весь вес этого элемента снаряжения переносился на плечи. Что, в свою очередь, оставляло левую руку относительно ненагруженной. То есть, пикинер все так же мог уверенно работать длинной клееной пикой. Иными словами, на выходе получался даже не столько классический пикинер, сколько слегка модернизированный сариссофор Александра Македонского.

С ними-то татары и встретились в нешироких проходах между деревянной стеной и земляной куртиной. По десять шеренг сомкнутых больших щитов дополнялись частой, хорошо эшелонированной «гребенкой» пик. Для пусть и спешенной легкой степной конницы – это оказалось непреодолимое препятствие.

Да, у татар были лучники, но им в той давке работать было совершенно невозможно. Да и бесполезно в общем-то, если в лоб обстреливать. А с фронта построение пикинеров Иоанна прикрывалось от обстрела земляным валом куртины. С легкими же короткими копьями и саблями, не то что продавить, а даже пробиться «к телу» этого тяжелого оборонительного построения было невозможно.

В прочем, Ваня даже не пытался давить своими пикинерами. У него просто не хватало людей, чтобы смять ту толпу, что набилась между земляной куртиной и деревянной стеной. Поэтому он крепко стоял в обороне, изматывая, непривычных к такого рода боям, противника. Ну и вымывая его бойцов. Доброго защитного снаряжения у татар не было, а с остальным даже легкий удар пикой справлялся без особых проблем. Что с кольчугой, что со стеганым халатом, что с легким плетеным щитом…

Долгое и изнуряющее противостояние шло порядка часа.

Татары, отброшенные на других участках, набивались по мосту в пространство между земляной куртиной и деревянной стеной, и давили как могли. Задние ряды пихали вперед передние. Прямо на пики. Те, кому не повезло оказаться в передних рядах, гибли, нанизываясь на острые, граненые наконечники. Но и пикинеры оказывались вынуждены отходить, чтобы удержать дистанцию. Сначала на шаг. Потом еще. И еще. И еще.

А потом случилось то, что должно было случиться. Спешно удалось соорудить насыпи на бастионах, куда закатывали «саламандры» и били картечью поверх собственных войск.

Да не тяжелой, а легкой, для ближнего боя. То есть, по лицам супостатов полетела мелкая картечь, сотворив натуральное чудо. Уже после второго выстрела – давящая колонна дрогнула и побежала. Как с одного фланга, так и со второго. Ведь от такого урона – не убежать и не укрыться. И накрывало как! По морде лица получить мелкую свинцовую картечину – то еще удовольствие.

Сразу же включились стрелки из пищалей, стоявшие на деревянной стене. Их туда с двух остальных переправили. Вот караколем и работали, стараясь выдать наибольшую плотность огня при обстреле моста. Включились остывшие «саламандры», взятые с безопасных участков.

Пикинеры же остались стоять на месте. Они были измучены чрезвычайно. Слишком несопоставимые силы им приходилось сдерживать. Как стояли, так и повалились на землю, чтобы передохнуть. У многих от напряжения не только руки, но и ноги тряслись самым натуральным образом…

 

Глава 6

 1472 год – 29 июля, Алексин

Часть стрелков княжича выполняла роль трофейной команды, собирая ценности с убитых противников, сваливая попутно убитых и раненых от стены в ров. Татары же пытались восстановить управление совершенно деморализованными людьми. Да, урон был нанесен им очень серьезный, но по оценке хана – еще бы немного, еще бы чуть-чуть и удалось бы продавить оборону русичей. И с Ахматом были солидарны и его соратники, да, пожалуй, все, кто от его ставки наблюдал за сражением.

Ваня же лихорадочно готовился к новой схватке. Он также, как и Ахмат, заметил – еще бы немного, и продавили. И что получилось бы дальше – не угадать. Скорее всего устояли бы, но ТАК умылись бы кровью, что от дружины остались бы лишь жалкие воспоминания. Урок, который вчера ему преподали был шокирующим и отрезвляющим.

Он сам, невольно, сформировал такую конфигурацию укреплений, из-за которой его чуть не стоптали противники. Более того, он как-то не ожидал, что натиск легковооруженной толпы окажется столь чудовищным. Степняки ведь не все в полный рост шли. Кое-кто попытался пролезть под толстой гребенкой пик и пощупать русичей «за нежное вымя». Да, ни саблей, ни коротким копьем из такого положения не очень удобно работать. Но все равно – опасно. Вот первый ряд и встал на защиту пикинеров от таких вот энтузиастов.

В подготовке своей пехоты Ваня налегал на дисциплину, строевую подготовку и работу титульным видом оружия. Однако это совсем не помешало вооружить всех пикинеров новыми добрыми клинками и заставить их отрабатывать минимальные навыки. Вот и удивили воины княжича своих супротивников смертоносными выпадами своих тяжелых боевых шпаг из-за массивных щитов.

Боевые шпаги – удивительное оружие. Одно из самых опасных и смертоносных в истории ручного клинкового оружия. Внешне они совершенно не походили на те тростиночки, что назывались их гордым именем в известном советском фильме о похождении гасконца. Отнюдь. Там ведь были показаны спортивные рапиры XX века. А настоящая шпага – это разновидность меча в килограмм, а то и полтора «живого веса». Вся идея в форме клинка, его балансировке и рукояти, которые были приспособлены для удобства фехтования и нанесения преимущественно колющих ударов. Впрочем, это совсем не мешало и вполне результативно рубить боевой шпагой.

Вот такими клинками, с развитыми эфесами типа бильбо , Ваня и вооружил всю свою пехоту. Вместо сабель или классических для русских дружин мечей. Княжич вообще рубящее оружие не уважал. Да, естественные движения, но эффективность поражения – не в пример хуже колющих аналогов. Особенно по противникам в доспехах. Даже плохонькая кольчужка уже низводила любую саблю до «звонкой колотушки».

Первый ряд пикинеров, обломив свои пики буквально на пятой минуте бой, взялся за свои клинки, и держался как мог. Благо, что добрый чешуйчатый доспех, шлем и большой щит изрядно ему помогали. А остальные ряды, обламывая свои пики, получали их из задних рядов. Тем же подносили из крепости.

На том и стояли.

И вот наступило раннее утро. Рассвет едва забрезжил где-то там на краю горизонта. И под покровом остатков темноты и густого утреннего тумана хан Ахмат бросил своих воинов в бой.

Тишины, разумеется, не было. Большой лагерь не засыпал полностью. Поэтому, как подошел туман, хан и велел поднимать людей. Так, чтобы от крепости не видно. Более того – даже остальные притихли в лагере, проникнувшись моментом.

Расчет хана был прост. Он сумел оценить губительное действие «саламандр» и пищалей. Поэтому решил их нейтрализовать и навалиться скопом со всех сторон. Ведь куда по темноте стрелять-то? Не видно же ничего.

И вот, когда в этом тумане татары двинулись на приступ, крик ворона прозвучал особенно громко пронзительно. Кар! И птицы, что пировали трупами, резко начали влетать, подняв немало шума.

А дальше сработало то, чего не было в те годы ни в одной армии мира. Практически железная дисциплина и устав караульной службы. Ваня, с трудом, но смог еще в минувшем году кое-как высосать его из пальца да внедрить в своей пехоте. Так что и посты все стояли где надо, и смена караулов проводилась должным образом, и бдели все самым надлежащим образом.

Поначалу-то оно, конечно, понятно, внедрялся устав туго. Однако постепенно прижился. И не последнюю роль в этом сыграла система наказаний. Княжич ввел систему наказания шпицрутенами, когда провинившегося солдата проводили сквозь строй и свои же товарищи били его розгами. Это ведь их он подвел. Ваня прекрасно знал, что на этапе перехода от иррегулярных воинских формирований к регулярным профессиональным армиям шпицрутены сказали очень веское слово. Казалось бы – обычная порка. Что в ней может быть такого? Однако она воспитывала корпоративный дух чрезвычайно. Потом, когда настал черед массовых армий, конечно, такое наказание уже не работало. Но здесь и сейчас – очень даже.

Первые несколько месяцев редкий караул не заканчивался выдачей десятка, а то и полусотни ударов одному или более виновных. Но чем дальше, тем меньше приходилось прибегать к этой мере. Так что сейчас, по шуму, поднятому птицами, постовые подняли тревогу и войско княжича бросилось занимать позиции согласно боевому расписанию. Спали-то в доспехах и при оружии. При такой близости врага иное глупость.

Артиллеристы отреагировать не успели, как и стрелки. Да и куда стрелять при такой видимости? Вон – шагов на тридцать уже и не видно ничего – сплошная молочная стена. А вот пикинеры вновь не подвели. Причем первый ряд сразу был с клинками наголо, без пик. И поставили туда самых крепких и выносливых, чтобы не валились с ног как в прошлый раз.

Татары прошли не только по мосту, но и, преодолев ров, попытались навалить со всех направлений. Из-за чего особенно мощного давления не получилось. Просто не удалось создать нужной глубины, без которой человеческая колонна не может должным образом давить.

Конечно, даже это сдержать было непросто. Но не в пример легче, поистине чудовищного натиска минувшего дня. До такой степени, что пикинеры даже не отступали, уверенно удерживая свои позиции.

А потом, когда с деревянной стены полетели первые импровизированные гранаты, начали давить. Ничего хитрого. Просто керамические кувшины, обмотанные веревкой или тряпкой, чтобы не бились. Внутрь пихали мелкие камни и порох. Ну и втыкали примитивную трубку-замедлитель, скрученную из бересты. Вот таких вот поделок за остаток дня 28 июля и наделали десятка два. Теперь же, поджигая, их скидывали на головы татар.

Бах! Бах!

Рвались эти гранаты не сильно и не все. Но моральный эффект произвели колоссальный! И так-то после вчерашнего татары не сильно рвались в бой. И так особой глубины и напора у них не получилось создать ни на одном из направлений. А тут еще и такие «подарки». И туман, который толком не давал понять, что взрывается. И воспоминания о том, как их «причесала» артиллерия вчера. Трех минут не прошло после первого взрыва, как нападающие очистили подступы к крепости…

 

Глава 7

 1472 год – 29 июля, Алексин

Расцвет нового дня был особенным. Сквозь медленно рассеивающийся туман и облака пробивали мощные лучи солнца, порождая удивительную игру света. Мрачный полумрак западной стороны укреплений пока еще едва подсвечивался. И оттого был особенно депрессивными на вид. На контрасте. Иван Иванович стоял на деревянной стене внутреннего периметра и хмуро наблюдал за апокалиптической картиной. Ров перед крепостью был частично завален человеческими телами. Не только мертвыми. Уже было достаточно хорошо видно, что, то здесь, то там шевелились живые. Видимо это отползали раненые ночью. Пытались во всяком случае. Бруствер земляного вала и проход между грунтовой куртиной и деревянной стеной тоже полнился телами. Но мертвыми. Кто был способен – уже отполз и копошился там, во рве, среди завала трупов.

- Господи помилуй! – Прошептал кто-то рядом.

Ваня так погрузился в созерцание этого кошмара, что даже не заметил, как к нему подошли его командиры. Вот он и дернулся, резко обернувшись и увидев, как один из них размашисто перекрестился.

- Кого помилуй? – Вполне серьезно спросил княжич.

Это вызвало недоумение у окружающих, но отвечать не пришлось. Откуда-то сбоку раздалось громкое «Кар!». Люди вздрогнули и все резко обернулись к большому ворону, что сидел на перекладине креста местной крохотной церквушки.

- Кыш окаянный! – Кто-то крикнул, а потом схватил камень и попытался кинуть, пытаясь прогнать птицу. Но княжич остановил его, схватив за руку.

- Ты что творишь?! – Раздраженно спросил он.

- Чертову птицу гоню, - растерянно ответил Андрей – один из сотников княжича.

- Почему же она чертова?

- Так все знают о том, - еще больше растерялся Андрей.

- Дураки! Ворон – это божественная птица! Он, как и вороны, спасает людей от страшных болезней, кои порождают гниющие тела без погребения. Вы должны быть им благодарны! А вы? Эх… - покачал головой Ваня. – Кроме того, нынешней ночью именно ворон поднял тревогу и позволил часовым заметить приближение татар. Ворон спас ваши жизни! А чем платите ему вы?

И словно в подтверждение слов княжича здоровая черная птица вновь громко каркнула. Да с такой интонацией, что показалось, будто осуждает их. Во всяком случае так всем показалось после слов Вани. А тот продолжил:

- Да и как чертова птица может сидеть на кресте освященного храма? Что? Молчите? Кто вам говорил о том, что вороны – зло? Ну?

- Так священники… - тихо буркнул кто-то и пехотинцев, стоявший поодаль и прекрасно слышавший весь разговор.

- Вот же мерзкий народец… - покачал головой княжич. - Что не день, то пакость. Да не хмурьтесь! Не о вас речь. О священниках, что совсем позабыли для чего нужны. Погрязли в дрязгах да борьбе за власть. И несут уже иной раз не Благую Весть, а всякую погань и вздор несусветный…

Наступила тишина. Люди задумались. А ворон, заметив, что агрессии больше в его сторону не проявляется, решил подлететь поближе. Ум рождает любопытство. А ворон – птица умная. Одна из самых умных в мире. Вот он и спланировал с креста на зубец стены, невдалеке от княжича. Но, впрочем, выбрав место так, чтобы легко было соскочить за стену и удрать.

- Какой умниц птиц, - тихо произнес Ваня, рассматривая ворона. Тот в свою очередь скосил голову на бок и изучал одним глазом молодого мужчину. – Может быть ты посланник пращура?

- Пращура? – Тихо кто-то спросил рядом, настороженно наблюдая за этой стеной.

- Рюриковичи, - спокойно произнес княжич, - происходят от Рюрика, известного также как Хрерик Ютландский. Он был последним мужчиной и наследником дома древних конунгов севера - Скьёльдунгов.

- Ох… - выдохнул Нильс – швед в отряде княжича. Тот его еще в Новгороде прошлым годом принял на службу с ватажкой малой. И за минувшее время интегрировал в отряд.

Шведы, несмотря на сложные отношения с Русью, выставляли ей нередко ограниченные контингенты наемников. И если Польша и Литва могли набирать наемников в Богемии, Моравии и Нижней Германии, то Русь европейских наемников получала в основном именно по шведской линии, откуда могли прибывать не только скандинавы, но и германцы, и прочие.

Так вот – Нильс был младшим сыном одного бедного шведского дворянина. Наследство ему не светило, денег на нормальное воинское снаряжение для службы в коннице не было. Поэтому он сколотил небольшую ватажку охочих и отправился искать свое счастье привычным для всех честных людей образом – грабежом да наемной службой. Однако он рос в пусть и бедной, но благородной семье. А потому получил мало-мальски достойное образование. То есть, читать, писать и считать немного умел. Да старых легенд со сказками наслушался вдоволь. И сейчас, когда княжич сказал, что Рюриковичи – это Скьёльдунги он натурально ошалел. Потому что для него этот род был чем-то легендарным, мистическим, почти сказочным. Более того, он прекрасно знал, что Скьёльдунги происходили от Одина… по сказаниям. А вороны, посланники Одина…

- Мунинг? – Вымучено выдавил из себя Нильс.

- Или Хугин, - пожав плечами, ответил Ваня.

Нильс нервно перекрестился.

- Да брось. Ты видел, как ворон сидел на кресте. А значит, что?

- Что?

- Это значит, что Один принял Христа. Иначе бы его посланник не посмел приблизиться к освященной земле. Потому и переживать не стоит. Тем более что пращур просто наблюдает. Сам видишь – битва великая. Не каждое десятилетие такая случается, а то и столетие. Сколько мы степняков покрошили?

- Тьму! – Воскликнул прекрасно говорящий по-русски Нильс и снова перекрестился, опасливо наблюдая за вороном. Тот же, сохраняя спокойствие, продолжал изучать людей.

- Верно. Но мы пока не победили. А победы не бывает без наступления. Верно я говорю? – Спросил Ваня у ворона и расплылся в улыбке. Тот на секунду замер, словно что-то обдумывая. А потом громко каркнул и принялся чистить перья.

Кар! Спустя несколько секунд отозвался другой птиц. Все обернулись и увидели второго ворона, сидящего на перекладине креста.

- Принесите вареного мяса, - с улыбкой произнес княжич. И один из его помощников быстрым шагом отправился к полевой кухне. Обозное хозяйство войска осталось в основном в Москве, так как шли не пешком, а на стругах. Но вот походные кухни все одно взяли. К ним уже привыкли.

Пара минут прошла прежде чем княжичу приволокли большой кусок вареного мяса на тарелке. Рядом было очень много еды, но птицы явно побаивались лезть в раненым, ползающим по рву. Закономерно опасаясь получить люлей. Значит птицы могли быть голодны, что княжич и решил проверить. Он аккуратно отрезал от принесенного мяса кусочек и демонстративно съел, вызвав интерес со стороны черного птица. Тот не приближался, но посмотрел с любопытством. Так что Ваня отрезал еще кусочек и осторожно подойдя, положил его на зубец стены недалеко от ворона. А потом отошел. Тот несколько секунд помедлил, осматриваясь, а потом в два прыжка достиг зубца с мясом и, чуть-чуть помедлив, съел его. Размер как раз подходил для того, чтобы удобно было заглотить.

И все это в тишине. Полной. Почти гробовой. Если не считать легкий фон из стонов во рве и дальнего шума татарского лагеря.

Ваня отрезал еще один кусочек мяса. Демонстративно съел. Потом еще один и, протянув его на острие ножа вперед, осторожно приблизился к ворону. Тот хотел было отскочить, но, чуть поколебавшись резким движением метнулся вперед, схватил вкусный кусочек и отскочил на один зубец назад.

Княжич улыбнулся. И снова повторил ритуал. Сначала сам съел кусочек. А потом отрезал кусочек ворону и протянул его, но уже держа пальцами и не приближаясь. Птиц секунд десять колебался. Однако потом в пару прыжков достиг княжича, выхватил кусочек и, отпрыгнув назад, заглотил его.

Через пару минут ворон уже сидел на зубце возле княжича и вкушал с ним мясо. Кусочек Ваня, кусочек птиц. В тарелку тот не лез. Сидел чинно на дальней стороне зубца и спокойно уже брал кусочки мяса прямо из рук. Все это проходило в молчаливом наблюдении солдат княжича. Многие ничего не понимали, просто дивились на странное зрелище. Нильс же и бойцы из его ватажки, влившиеся в войско Иван Ивановича, смотрели открыв рот и вытаращив глаза. После сказанных слов сцена приобрела в их представлении удивительный, сакральный смысл.

Кар! Вновь подал голос второй ворон и, взмахнул крыльями, перелетел на зубец стены подле княжича. Прыжок. И вот он приблизился к тарелке с мясом, чуть приоткрыв от нетерпения клюв. Ваня улыбнулся и подал ему кусочек. Первый птиц же не мешал. Видимо это была пара. Или наелся. Поэтому даже чуть посторонился и спокойно наблюдал, чистя перья.

Мясо закончилось. Второй ворон с явным сожалением заглянул в пустую тарелку. Потоптался. Каркнул. И подпрыгнув улетел, вернувшись на перекладину креста. Следом последовал и первый.

- Боже… - наконец выдавил из себя Нильс и перекрестился, смотря каким-то странным взглядом на княжича. В его глазах оказалось столько всего намешано, что понять чувства шведа было совершенно невозможно. Сходу, во всяком случае.

- Пращур никогда не вмешивается. Он лишь наблюдает. Разве что иногда подает знаки. – Нарочито грустно ответил Ваня. - Даже несмотря на то, что в нынешней старшей ветви Рюриковичей соединилась вся древняя кровь севера – ему то без разницы. Только лишь наблюдает… следит за тем, чтобы те, кому много далось, оказались достойны своих предков.

- Вся кровь севера?

- Да. Три исконных дома. Скьёльдунги данские, да Инглинги – норманнские Хорфагены и свейские Мунсё. – От этих слов Нильс еще сильнее побледнел, окончательно выпучив глаза. – Супругой Рюрика и матерью его сына – Игоря была дева из норманнского дома Хорфагенов. А Ингегерда из свейского дома Мунсё прославилась как супруга Ярослава Мудрого свет Владимировича, славного сына крестителя Руси.

Услышав это, Нильс истово перекрестившись и рухнул на колени.

- Ты чего? – Наиграно удивился княжич, прекрасно осознавая тот шок, который испытал этот парень. Не каждый день оказывается, что ты ходил бок о бок с легендами старины далекой.

И тут княжичу стало по-настоящему не по себе. За Нильсом на колени упали и шведы, а потом и остальные солдаты. Почему его солдаты из местных последовали за шведами ему было непонятно. Может по вечерам они травили байки и многое рассказали о старине северных морей? Кто знает. Однако ребята, еще пару лет бывшие селянами окрестных земель московских, прониклись самым удивительным образом. И все они смотрели на него ТАКИМИ глазами, что пробирало до мурашек.

Ваня вновь забыл о том, что в эти лохматые годы люди воспринимали мистику на полном серьезе. Для них были реальны русалки, домовые и прочие чудеса больного воображения. Рационально-мистическое мышление со всеми его вывертами во всей красе.

- Семен, - достаточно громко произнес Ваня, обращаясь к командиру своей артиллерии. – Собери все «саламандры» с бастионов и поставь их в линию вот там. А в валу выбери выемки чтобы можно бить из них по лагерю. Понял?

- Так точно! – Излишне бодро отозвался парень. Повторил приказ. И убежал, развивая бурную деятельность. А следом и остальные зашевелились. Ваня хотел их всех занять хоть чем-то, лишь бы отвлечь от ставших для него слишком опасных мыслей.

Прямо сейчас татары находились в крайне уязвимой позиции. Два тяжелых поражения подряд в течение суток – это очень серьезно. К ним шел огромный, просто чудовищный урон в живой силе. Такой, что и настоящие воины не устоят. А Ваня прекрасно знал, что степняки не воины по своей сути, они разбойники. А потому не готовы к таким потерям ни коим разом. А значит, что? Правильно. Сломлены и деморализованы. Если ничего не делать то, скорее всего, они сами отойдут к вечеру или, может быть, завтра с утра. Но княжич не хотел так неоднозначно завершать это сражение. Поэтому он решил рискнуть. Тем более, что по дурости своей наговорил лишнего. Да пернатые засранцы подыграли. Вот кто их просил? Кто бы мог подумать, что они такие контактные создания? Он всегда думал, что вороны нелюдимы. А тут – нате на лопате. Приплыли. Нужно было что-то делать, чтобы не утонуть в опасных разговорах.

Выстроив дюжину «саламандр» в линию Ваня приказал открыть из них огонь по лагерю татар. Метя, разумеется, в большую юрту, которую поставили для хана Ахмета всего в пятистах метрах от куртины. Так далеко не стреляло в те годы практически ничто, кроме отдельных длинных аркебуз, не знакомых Большой Орде. Поэтому и поставили юрту без всякого опасения. Добить ничем в представлении Ахмата до него было нельзя, а вылазкой одолеть – не под силу – перед ней был довольно серьезный заслон. По которым из Алексина тоже не стреляли, благоразумно не демонстрируя все козыри, имеющиеся в рукаве.

Хан ошибся в своих оценках. Сильно. Люто. Бешено. И понял он это сразу после того, как возле его юрты стали бить в землю чугунные ядра «саламандр». И часто так! Очень часто! Дюжина орудий открыли огонь на пределе скорострельности – то есть, выплевывая по четыре ядра каждую минуту. Итого – сорок восемь ядер в минуту. Разброс, конечно, большой, но и юрта хана была немаленькой.

Минуты не прошло, как это степное жилище обрушилось, погребая под собой людей. Впрочем, «саламандры» не прекратили обстрел, продолжая работать по участку, где мельтешили люди и кони.

А пехота, тем временем, выступала от угловых бастионов к мосту. Прошли. Выстроились в три коробки. «Саламандры» замолчали. Заиграли волынки. Ударили барабаны. И вся рать, исключая раненых и базовый гарнизон крепости, двинулась вперед под развевающемся красным знаменем с золотым львом.

Большие красные щиты с золотыми львами. Длинные пики. Мерный шаг и действующая на нервы музыка. Ритмичная. И пугающая. Да еще и падение юрты хана добавило огонька. Это был символ его власти. Ставка. Олицетворение. И вот теперь он пал. Вместе с войском, которое в этот момент очень отчетливо проявило свою природу. Степные пастухи, собранные на войну так и остаются пастухами. В то время как Ваня своих селян за два года непрерывной подготовки выдрессировал изрядно. Они уже и мыслить не думали себя землепашцами и хлеборобами. Нет. Они все как один воспринимали себя равными ратникам конным. А учитывая то, что они уже разбили несколько конных ратей, то и как бы не выше.

Боя не получилось.

Татары, деморализованные двумя тяжелыми поражениями подряд, энергично отходили, разбегаясь во все стороны. Бросая обоз и прочее имущество. А в юрте, под тяжелым войлоком, кто-то шевелился. Живой верно. Поэтому, когда войско княжича подошло к ставке, ему удалось взять не только богатую добычу, но и… самого хана. Тот обнаружился без сознания. Остальным тоже досталось. Все-таки не палатка, а юрта. Но сморило удушьем их не так сильно. Впрочем, сопротивляться они все равно уже не могли. Так их и принимали, по одному, связывая и оттаскивая в сторонку. Всех приближенных хана. Они ведь там как раз сидели и обсуждали традиционные для Евразии вопросы: «что делать, и кто виноват».

 

Глава 8

 1472 год – 10 августа, Нижний Новгород

Убедившись в том, что татары действительно ушли, княжич собрал трофеи, похоронил павших и отправился в низовье Волги. Имея при том главной целью не столько столицу Большой Орды Сарай-Берке, сколько Хаджи Тархан. Почему? Так вестимо. Крупный невольничий рынок там был. Не чета тому, что в Кафе, но тоже очень значимый. И торговали там людьми, которых удавалось украсть или каким-либо еще образом захватить на севере - в землях Руси.

Время для удара подходило более чем. До ледостава можно было завершить кампанию и зазимовать в низовьях Волги, а весной, по открытой воде, вернуться с богатыми трофеями. Тем более, что хан Ахмата захвачен. Как и большая часть лидеров Большой Орды. Кто-то, конечно, ушел, кто-то погиб, но в любом случае – степь оказалась обезглавлена. А значит организованного сопротивления не будет.

Однако, добравшись до Нижнего Новгорода Иван Иванович с удивлением обнаружил тут митрополита Феофила. Того самого, что совсем недавно был архиепископом Новгорода и Пскова. После осеннего кризиса 1471 года другого кандидата в руководство церковью Всея Руси подобрать просто не удалось.

- Отче, я рад тебя видеть, - произнес Ваня, - но, признаться, немало удивлен. Зачем ты здесь?

- За тобой.

- За мной?

- Сын мой, послушай… - начал было говорить Феофил, но, замялся, явно не зная с чего начать.

- Я весь внимание. Беда какая-то случилась?

- Случилась, - нехотя кивнул он. – Я не знаю с чего начать…

- С начала.

- Хм, - усмехнулся митрополит. – Тебе нужно вернуться в Москву.

- Зачем?

- Измена. Твой дядя задумал взять престол в свои руки. Борис Васильевич.

- Бред, - покачал головой Ваня. – Зачем ему это? Его же никто не признает. Да и отец мой в силе и полон здоровья.

- Думаю, что для тебя не секрет, что священники ныне на Руси тебя не любят. Много бед ты им принес.

- За дело.

- За дело, - согласился митрополит. – Я и не спорю. Потому и пришел.

- Допустим. Расскажи порядком, что произошло?

- Хоть ты и старался удержать в тайне, но кто-то проболтался будто ты желаешь взять в жены латинянку, да и отца своего к тому подбиваешь. Вот посольство в Рим и отправил. Из-за этого сильно разозлились те, кто не принял и не разделил сору отца твоего с Константинополем…

- И они решили сменить Великого князя?

- Да. Борис Васильевич их вполне устраивает. Вас с отцом после захвата престола они планировали предать анафеме, а меня заточить в монастырь, где тихо и заморить. Борис Васильевич устраивает всех. Он готов взять в жены Софью Палеолог. Он готов к покаянию перед Вселенским Патриархом. Более того – он уже тайно получил ярлык на Великое княжение от хана Ахмата, через что в битве должен был предать своего брата – твоего отца. До нее не дошло, но ярлык получен загодя и Ахмату он союзник. Даже король Польши и Великий князь Литовский Казимир и то благоволит Борису Васильевичу. Если, конечно, тот вернет Новгороду былую независимость. Твой дядя очень удобен для всех враждебных тебе сил.

- Но он не может принять престол. Между ним и отцом стоим я и Юрий Васильевич.

- Ты думаешь, что его это остановит? – Горько усмехнулся митрополит. – Когда я получил известие о том, что ты разгромил хана Ахмата и пошел в низовье Волги, я ни дня более не оставался в столице. Это было смерти подобно.

- Почему? – Немного нахмурился Ваня. – Ты разве с этой греческой партией открыто ругался?

- Ваня… Ваня… Неужели не понимаешь?

- Видимо, не о том думаю. Расскажи.

- Меня считают твоим человеком. Не твоего отца. Нет. Твоим. А это приговор.

- Подворья и мастерские… - тихо, с налетом ужаса, произнес княжич.

- Их трогать не станут. Они ведь курица, несущая золотые яйца.

Наступила долгая пауза, в ходе которой Иван Иванович долго вышагивал, обдумывая. Ситуация опять выходила из-под контроля. Не доверять Феофилу у него не было резонов. Тот четко обозначил свои интересы. А значит, что? Правильно. Беда. И не факт, что его отец еще жив. Да и анафема – та еще засада. Ведь кроме совершенно не интересующих Ваню аспектов спасения души, она освобождала и от клятв, данных ему другими людьми. Как в такой ситуации поведут его воины? Пойдут ли за ним?

Ваня обернулся, сел на траву и окинув взором расположившихся около стругов людей. Ничто не выдавало беспокойства и волнения. Из обыденной картины выбивались только два больших ворона, сидящих на мачте струга. Эта парочка увязалась за княжичем от Алексина. Им понравилось кормиться вареным мясом с его рук. Но только с его. Почему-то других людей они не признавали и побаивались, держась дистанции. Более того, их приручение даже стало прогрессировать – они уже давали погладить себя и немного поиграть. А иногда и сами садились к нему на плечо.

- Странные птицы, - произнес митрополит, заметив, куда смотрит княжич. – Никогда бы не подумал, что вороны сами будут к людям тянуться.

- Они не к людям. Они ко мне. Сам не понимаю, чего они увязались. Как под Алексином прибились, так и остались.

- Тебя это не пугает?

- А чего бояться божьих птиц? – Пожал плечами Ваня.

- Божьих? – Немало удивился Феофил.

Княжич фыркнул с легким раздражением и пустился в долгие пояснения. Он знал – сказанное там, в Алексине, уже активно расползалось по округе и рано или поздно доберется до митрополита. Поэтому лучше ему самому все рассказать. Да как нужно, без лишних искажений.

Сказать, что Феофил удивился – ничего не сказать. Он был в шоке от услышанного. Особенно от дополнения, что дескать многое Ване открылось после того, как он постоял на пороге смерти. Обычно оттуда не возвращаются, но ему повезло. Бедняга Феофил осел на землю и прислонился к дереву, с недоверием смотря на своего собеседника. А тут, как назло, соскучился один из воронов – подлетел, сел княжичу на плечо и потерся о голову.

А митрополит смотрел на этого ворона с легким ужасом, воспринимая уже не как простую птицу, а как посланника древнего языческого Бога. Да, тот по словам княжича, принял Христа. Но все одно – дико и страшно.

- Теперь ты понимаешь – судьба у Рюриковичей тяжела. Кровь… она обязывает к борьбе. Если не с соседями, то с родичами. Поверь – это страшно. Жить, зная, что твой самый страшный враг – родич. Что возможно ты с ним рос рядом, а потом, по зрелости, именно он захочет перерезать твою глотку. Не жизнь то, а собачья мерзость. – А потом, тяжело вздохнув, добавил. - Кровь… опять кровь… столько крови вокруг…

- Власти без крови не бывает, - возразил митрополит. – К сожалению.

Ваня ничего не сказал. Он думал. Раз уж он вляпался в эту гнилую историю, то требовалось выпутываться как можно скорее. Требовалось срочно возвращаться обратно в Москву, дабы не позволить дяде удержать власть. И, главное, как можно скорее выжечь греческую партию. Она ведь притаилась после прошлой осени, а ныне вновь голову подняла при первой возможности. Давать им еще один шанс было бы глупо.

Княжич скосился на Феофила. Тот уже успокоился и вполне нормально смотрел на дружелюбного ворона, что млел от поглаживаний Вани. Даже с интересом наблюдал. Мистика пропитывала эти времена насквозь. Поэтому ничего противоестественного митрополит не услышал. А значит, что? Правильно. Нужно эту тему развивать.

- Dovahkiin Dovahkiin naal ok zin los vahriin… - затянул Ваня хорошо ему известную балладу из игры Skyrim. На языке нордов, разумеется. Слишком много он в свое время уделили внимание этой франшизе, вот и отложилась в голове. Запомнилась, словно дурная песенка-паразит, крутящаяся навязчивым мотивом без всякого разумного объяснения. Лицо Феофила вытянулось, но он промолчал, внимательно слушая. И лишь когда княжич замолчал, он спросил:

- Что это?

- Древнее пророчество. Его я услышал там, когда был за кромкой.

- Странный язык, - покачал митрополит головой. – Никогда его не слышал.

- И это хорошо, друг мой. – Невозмутимо произнес княжич. – Не думаю, что ты жаждешь общения с драконами.

- Драконами?!

- Они, правда, себя называют народом «дов».

- Дов? Хм. А что означает это пророчество?

Ваня перевел. Ну как мог. А потом пояснил употребляемые образы. Ведь драконами северных морей называли дракары. А драконнорожденный – это сложный образ, применимый к правящим династиям, «вышедших с дракаров». Династии, «рожденные» «драконами северных морей». Более того, княжич не постеснялся рассказать о том, что из всех старых домов севера выжили только Рюриковичи. Норманнские династии Англии и Италии мертвы. Датская, норвежская и шведская линия древних королей тоже вымерла. Потому ему и позволили услышать это пророчество. Страшное и пугающее…

- … Отче, ты ведь меня хорошо знаешь. И, думаю, понимаешь, что я всем сердцем эту грязь терпеть не могу. Но раз за разом я вынужден драться. И ладно бы с супротивниками. Бывает. Князь, пусть и будущий, должен уметь защищать свои земли и своих людей. Но веришь – меня воротит от необходимости драться насмерть с родичами. Сколько лет прошло с того отравления? Маму отравили лекарством, вызывающее чудовищную похоть. Дядю, сотворившего это, уморили в монастыре через тяжелые мучения, голод, холод и откровенные истязания. Страшные смерти. А сколько раз я сам едва не умер? И что теперь? Снова? Теперь жизнь висит на волоске у папы и двух дядьев. Опять будут трупы. Опять будет боль. Опять придется проливать родною кровь…

- Не ты это начал, - тихо произнес митрополит, обдумывая слова княжича. За минувший час его мир дал трещину, стремясь разойтись по швам. Они и не думал, что за обычными интригами столько «божественной материи».

- Не я. Но в конфликте всегда виноваты оба… - тяжело вздохнув, возразил Ваня. – Впрочем, отступить я все равно не имею права. Даже если бы хотел. Дядя принесет страшное проклятье на Русь. Вовек не отмоемся. И моей душе не будет покоя, ибо не прощу себя за малодушие. Пусть он и родная кровь, но поддался дьявольскому соблазну.

Митрополит промолчал.

- Эх… как бы я хотел уехать куда-нибудь далеко-далеко и тихо жить бы в покое. Но не могу. Там, за кромкой, я узнал, что сказал некий человек, по прозвищу Га-Ноцри, легионеру, когда висел распятый на кресте. И с тех пор, эти мечты у меня остаются только мечтами.

- Га-Ноцри? – Удивился митрополит.

- У него было много имен и прозвищ. Иешуа, Назаретянин и многие иные. Мы же его зовем Иисусом. – От этих слов митрополит подтянулся и как-то напрягся. – Уже находясь на кресте Га-Ноцри произнес, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость…

- Трусость? – Еще больше удивился митрополит.

- Да. Трусость. Знал бы ты, как я устал от крови. Я не хочу ее больше лить. Я хочу убежать и предаться тихой, спокойной жизни в каком-нибудь милом местечке. Но… это будет трусость, непростительная трусость. Я сам себе ее никогда не прощу. Минута слабости обернется вечным муками совести…

Княжич замолчал. Минуты посидел в задумчивом покое. После чего решительно встал с травы, оправил одежду и направился к своим солдатам. Требовалось как можно скорее подготовить их к выступлению. Да и разговор становился все горячее и горячее. Феофилу пока хватало и того, что ему вывалил княжич. Для бедного мозга митрополита и это осознать довольно непросто. Пусть лучше уляжется в голове, утрясется. А потом и еще можно будет поговорить. Если, конечно, они переживут в эту передрягу…

 

Глава 9

 1472 год – 28 августа, Москва

Большой пир по случаю успешного избавления от татар закончился трагедией. Великий князь Иван Васильевич, брат его Юрий Васильевич и часть бояр, приближенных к престолу, оказались отравлены. Союзные Борису Васильевичу священники начали на каждом углу орать, что это, дескать, происки «бесенка нечестивого», что поднял руку на митрополита, поставленного благословенным Патриархом Вселенским. И более того – провозгласили Великим князем Бориса. Ивану Ивановичу же начали возносить анафему.

Город принял эту новость очень неоднозначно. Очень уж сильно врос Ваня в жизнь столицы Великого княжества. Ведь он не жадничал и привлекал к прибылям многих. Мог разместить заказы у кузнецов по схеме распределенной мануфактуры? Размещал. Где-то частично. Где-то целиком. Да и на подарки не скупился. Вон весь городовой полк Москвы так или иначе имел компоненты снаряжения, сделанные на подворьях княжича. Кое-что приобретенное, но большей частью дареное. Особенно он отличился в массировании «scale male», то есть, чешуйчатой брони, собранной посредством кольчужных колец. Она без всяких оговоров вошла в каждый столичный дом воинский, заменив почти полностью обычные кольчуги.

Масла в огонь подливало еще и то, что митрополит бежал к княжичу, опасаясь измены людей, «впавших во дьявольское искушение». О чем верные слуги Феофила сумели сообщить всему честному народу. И именно их усилиями народ вынудил изменников в рясах отойти в кремль.

Таким образом Борис Васильевич оказался фактически в осаде. Городовой полк его не принял. Кое-кто, конечно, перешел на сторону, соблазнившись посулами. Но основная масса бояр решила подождать возвращения княжича Ивана. В нем они не только выгоду свою видели, но и угрозу. О том, что малец славный вояка уже знали многие и проверять его таланты на своей шкуре не спешили…

Бояре, купцы и прочий люд, не принявший Бориса Великим князем, в первые же дни кризиса выехал из кремля, осев в посаде. Оставаться в кремле они опасались, полагая, что их недруги могут воспользоваться этим и обвинить их в пособничестве изменникам. Посему не только выехали, но и рвение в неприятие новых властей проявили изрядное. Даже продовольствие прекратили подвозить, вынуждая сторонников «воровского князя» сидеть на подножном корме и крепостных запасах.

Борис пытался вести переговоры, но все тщетно. Ни бояре, ни купцы, ни посадские слушать его не хотели. Даже в вопросах поставки еды. Они просто боялись брать деньги из рук вора, подлостью захватившего престол. Они опасались, что княжич за такую жадность по головке не погладит. Это ведь были его деньги и было бы странно принимать их в оплату снабжения врагов Вани.

О том же, что расплата придет, неустанно напоминал Даниил Холмский. В отсутствие княжича он командовал его конницей и тремя сотнями пеших солдат-новобранцев, набранных по весне. И без дела он не сидел. Укрепленные подворья готовились к обороне, солдаты тренировались, конные ратники – блюли службу, выходя в патрули. Именно Даниил настоял на том, чтобы город охранялся отрядами княжича, усиленными представителями городового полка и купеческих дружин.

Но и на этом кризис не остановился, продолжая стремительно развиваться. Потому что через две недели после его начала к столице подошло войско короля Польши Казимира IV Ягелонна, бывшего по совместительству и Великим князем Литовским. Подошло, но в посад не вступало, остановившись на подступах. И Даниил Холмский этим незамедлительно воспользовался. Следуя инструкциям княжича его люди начали возводить баррикады на улицах городах.

Углядев новую беду и понимая, что при нападении поляков и литвин в кремле укрыться не получится, в дело активно включились горожане. На третьи сутки от подхода Казимира крепкое кольцо баррикад окружало весь посад. Более того – для защиты от вылазок «воровского князя» горожане полностью перегородили выезды из кремлевских ворот. Даниил Холмский им это подсказал. Ваня много сил вкладывал в его развитие и тот уже имел представление о том, как Гай Юлий Цезарь смог взять Алезию несмотря на многократное численное превосходство галлов. Вот и постарался повторить схему, опираясь на в целом позитивно настроенных горожан.

- Похоже он не собирается нас спасать, - произнес хан Ахмат, стоя на стене кремля рядом с Борисом Васильевичем. – Вон – лагерем встал. Только подходы к городу не обкладывает. Он чего-то ждет.

- Или кого, - тихо произнес подошедший священник. – Феофил не просто так сбежал. Наверняка отправился за княжичем и постарается вернуть его.

- Тогда чего ждет Казимир? – Нахмурился Борис. – Разве не время объединить наши силы?

- Мыслю Казимир не спешит ввязываться в городские бои. Видишь, как много войска он привел? Он боится княжича. Но собирался явно спешно. Прибыл только с конницей. Спешил. Опасался не успеть.

- Так он что, все знал?! – Ахнул Борис.

- Иначе бы он так быстро тут не оказался. Да еще с таким войском. Слышал я, что Казимир опасался татарского вторжения и войско собирал его отражать. Брат твой еще переживал. Думал, как бы король в спину ему не ударит. Видимо у Казимира тут, на Москве, были свои люди. Они весточку и подали.

- А он сам?

- Так под Смоленском стоял, где же еще? – Усмехнулся Ахмат. – Наверняка туда отошел, как узнал о моем поражении.

- Проклятье!

- Понял княже? – Мрачно спросил священник.

- Он не собирается со мной договариваться… - глухо прошептал Борис.

- Он ждет твоего племянника, чтобы разбить его и заключить с ним договор. Поражение должно способствовать сговорчивости. Сам видишь – вон какое войско король собрал. Даже это дьявольское отродье не устоит перед таким могуществом.

- Дьявольское?! – Резко развернувшись и схватив священника за горло, прорычал Борис Васильевич. – А не ты ли сеешь смуту?! Не ты ли принес беду на мою землю?! Нет?! – Вскрикнул Борис и с силой оттолкнул священника. Да так, что бедняга чуть не навернулся со стены.

- Успокойся! – Прошипел тот. – Даст Бог Казимир убьет молокососа. Тот не раз демонстрировал смелость. Вот и ныне может на рожон полезть. А нет – так мы поможем. Со спины ударим.

- И что дальше?

- Дальше? – Усмехнулся священник, отползая. – Казимиру с кем-то нужно будет договариваться. А тебе останется только взять в жены Софью и принять благодать истинной веры… - С этими словами он и удалился от греха подальше. Борис был зол. Сильно зол. Настолько… что за не слишком осторожные слова мог и жизни лишить.

- Если Ваня не послушается Феофила, то мы тут в кремле и подохнем, - тихо произнес он Ахмату. – А если вернется – того хуже. Уходить надо.

- Не веришь этому… в рясе?

- Ты видел племянника бою? Вот и я видел. Тут. Под Москвой в прошлом году. Он литвин как детей разогнал ссаными тряпками. А мои люди разыскали видаков того большого боя под Новгородом. С той битвы его пешцы окрепли, а тюфяки у него ныне много лучше. Поверь – надежды мало. Очень мало. Разве что чудо какое произойдет. И если этот дурень, - князь махнул головой в сторону отошедшего подальше священника, - совсем потерял разум от своей злобы, то я - нет. Нам конец. Теперь – точно. Или голодом помрем, или племянник убьет. Хотя я не верю, что он бросит Москву в беде. Прибежит. Вот те крест – прибежит. Или ты думаешь, чего купчишки да бояре испугались переходить под мою руку? Проклятье! Вот ведь ввязался!

- Успокойся, - взял его плечо хан.

- Успокоится? – Горько усмехнулся Борис Васильевич. - Думаешь, это нам поможет?

- Когда твой племянник придет, он поднимет на бой с Казимиром всех верных ему людей?

- Да, - кивнул Борис Васильевич. – Скорее всего. Я бы так сделал.

- Я тоже. Посему и думаю - вот тогда нам и нужно будет бежать. Сейчас же – это смерть. Мы не пробьемся. Да и Казимир нас не выпустит.

- А этих? – Кивнул князь на священников. – С собой тащить? Они же обузой будут.

- Они заманили тебя в западню. Они посулили тебе несбыточное. Они убедили тебя поднять руку на брата. Да и запасов они много жрут. Разве ты им это простишь?

Борис Васильевич мрачно посмотрел за плечо хану на священника, настороженно присматривавшегося к их беседе. Несколько секунд князь размышлял, а потом улыбнулся улыбкой, похожей на оскал хищного животного, им тихо не то прохрипел, не то прорычал:

- Нет…

 

Глава 10

 1472 год – 1 сентября, Москва

Борис Васильевич стоял на стене и внимательно наблюдал за тем, как по реке поднимались струги племянника. Проходили мимо крепостных стен и «парковались» у посада. Поголовье обитателей кремля за минувшие пару дней серьезно сократилось. Его верные люди избавились от балласта и потенциальных предателей. Во всяком случае священников, что укрылись вместе с ним в кремле, вырезали минувшей ночью подчистую.

Злость ушла. Пришла решимость, а вместе с ней появилось желание побороться за свою жизнь и судьбу. Хуже того – кое-что прояснилось с тем отравлением. Священники перестраховывались. Они ведь всей этой пакостью занимались. Тела тоже они забрали. Какие мертвые, а какие просто весьма болезные. И не все из тех, кто числился мертвым, таковыми оказались. Хитрецы. А значит теперь что нужно делать Борису? Правильно. Главное племяннику под горячую руку не попадаться. А потом как все остынут, можно будет и поговорить.

С отмашки Бориса Васильевича преданные ему бойцы начали готовиться к прорыву. Рывок должен был получиться мощным и внезапным. Поэтому заранее седлать коней и собираться опасались. Вдруг кто сбежит да противникам расскажет? Да и готовились все к долгой осаде, а не бегству. Публично, во всяком случае. Сам же князь оставался на стене и наблюдал, сохраняя внешнее спокойствие. Но лишь до того момента, как понял – все пошло не так, как они с ханом планировали.

- Безумец! – Прорычал Борис Васильевич и в ярости бросил оземь свой шлем. Ну, точнее не оземь, а об кладку крепостной стены. Да так, что тот слегка деформировался. А потом, спустился со стены и свалился на ближайшее относительно чистое «посадочное место».

- Что случилось? – Осведомился Ахмат.

- Этот безумец оставил весь городовой полк, усиленный купеческими дружинами, нас караулить. А сам двинулся к Казимиру.

- Ты уверен?

- Сам посмотри. За ним уже телеги свели на внешних завалах.

- Проклятье! – Прорычал хан и рухнул рядом с союзником.

- И не говори. Теперь у нас надежды на прорыв еще меньше. Он словно знал о наших замыслах…

Кар! Раздался громкий крик ворона, после чего крупная птица, сидящая на кромке стены, прыгнула и улетела. Борис Васильевич, глядя на нее, сплюнул на землю и перекрестился.

- Но разве он без городового полка справится с Казимиром? – Тихо спросил Ахмат.

- Не знаю, - покачал головой князь. – Раз вышел, значит считает, что справится. На тебя же он вышел даже без своих конных сотен. И победил. А тут всадников король привел много меньше.

- Мы не в открытом поле бились.

- Ладно… что гадать? Пойдем. Посмотрим. Все равно нам пока ничего больше не остается…

С этими словами Борис Васильевич поднялся и направился обратно на стену. Хан пошел за ним, как и многие ратники. Они ведь слышали этот разговор, и все поняли. Оттого и последовали за своим князем, прекрасно понимая, что там, на поле, будет сейчас решаться их судьба.

Тем временем Ваня не рассусоливал и даже не пытался играть по правилам куртуазности и изящества. Прихватив с собой Холмского с его тремя сотнями хорошо тренированных всадников и солдат-новобранцев он решительным рывком ринулся к лагерю Казимира. Там, конечно, не оставили без внимания прибытие стругов княжича. И оживленно готовились к бою. Впрочем, все равно не так быстро, как им хотелось бы. Расслабились в относительном покое за эти несколько дней…

За всем этим действом со стороны наблюдали не только со стен кремля и баррикад посада. Имелся и еще один – третий коллективный зритель. А именно представители итальянского посольства, которое, по стечению обстоятельств, подошло к Смоленску как раз тогда, когда там уже собралось войско короля. Лезть поперек батьки руководство посольства не стало, как и светить весьма внушительную сумму денежных средств, что они везли. От греха подальше. Просто обговорили с королем условия своего присутствия.

Казимир, конечно, хотел бы разогнать этих «итальянских нахалов», а лучше арестовать и ограбить. Но с ними был папский легат в сане кардинала . Да и вообще – хватало уважаемых людей, не говоря уже о довольно сильном отряде сопровождения. Посему он просто побоялся с ними связываться. Бескровным этот конфликт точно не получился бы, а ослаблять свое войско перед боем со странным княжичем он не хотел. Опасался. Из-за чего итальянское посольство смогло проследовать за войском короля и встать под Москвой лагерем в отдалении. Достаточным для того, чтобы внезапно не попасть под раздачу.

- Джованни, - многозначительно произнес Джан Батиста делла Вольпе, комментируя развернувшееся действо другим наблюдателям.

- Но у него так мало войск…

- Ему хватит, - как можно более уверенно произнес Джан, прекрасно понимая, что, если княжич проиграет, за его собственную жизнь никто и ломанного гроша не даст. А значит, ему оставалось только верить. Он и сам видел, что войск слишком мало. Однако надеялся на успех. Ваня ведь действовал явно быстрее, чем ожидал Казимир.

С позиции, которую заняли итальянские наблюдатели, было очень хорошо видно – воины короля Польши и Великого князя Литвы просто не успевают в полной мере изготовиться к бою. Да даже и из лагеря выехать как есть, и то не успевают. А вот солдаты Вани высыпали за пределы внешнего кольца баррикад, удивительно быстро построились и под музыку пошли в атаку. Без раскачки. Без лишней возни.

- Странно они построились… - задумчиво глядя на московскую пехоту, произнес Пьетро Риарио. – Швейцарцы, сильные пехотным натиском, строятся куда глубже.

- Да, - согласился командир миланского отряда. – У них тяжелая колонна получается. Неудержимая. Неистовая. А тут какие-то жидкие линии.

- Но как идут! – Воскликнул представитель Неаполитанского королевства. – Как идут! Видите – какое равнение!

И все закивали. А потом, подавшись общему порыву, поехали сильно вперед, желая рассмотреть сражение как можно лучше. За ними двинулись и прочие всадники отряда. Итальянцы подход стругов заметили раньше, так что и изготовились в полном объеме. Так что со стороны для человека несведущего выглядело все так, будто тяжелая латная конница накопилась на пригорке и готовится к атаке.

Ваня их тоже заметил. Поэтому резко изменил планы. Он хотел изначально врываться в лагерь и резать противника нещадно. Сейчас же – встав в примерно четырехстах шагах, выкатил вперед дюжину «саламандр» и открыл по лагерю обстрел ядрами. На пределе скорострельности своих бронзовых орудий.

- Мне кажется, - произнес Джан, - Джованни нас заметил, и мы его нервируем. Может быть отойдем?

- Нет, - резко и твердо произнес легат. – Я хочу посмотреть на что он способен в такой ситуации. Кроме того, если он посчитал нас союзниками Казимира, то вряд ли поверит, что мы отошли. Скорее предположит, что мы его обходим. А так – пока мы на виду, он знает где мы и какие действия предпринимаем… - произнес Пьетро и осекся, заметив, что в ряды всадников затесалась девица, забравшаяся верхом в седло в юбке. Да не женской посадкой, а вполне нормальной. Стыдоба! Как только посмела! – Ваше королевское высочество! Здесь может быть опасно!

- Пьетро, оставьте! – Отмахнулась девица. – Я хочу посмотреть!

- Я настаиваю!

- Пьетро, ради нашей дружбы. Здесь решается и моя судьба. Не будьте таким жестоким.

- Хорошо… - после долгой паузы произнес Пеьтро и вновь обратил свой взор к полю боя. А там орудия уже замолчали, перегревшись. Много ли им надо? Бронзовые стволы, выплевывая по четыре выстрела в минуту, уже к исходу третьей дошли до кондиции, подразумевающей тление свежих картузов. Это княжич заранее выяснил эмпирически, поэтому и приказал прекратить огонь и банить стволы.

Но и тех ста сорока четырех ядер, что дюжина «саламандр» успела отправить «в гости» к Казимиру, оказалось достаточно, чтобы наделать дел. Не столько в формате нанесения прямого урона, сколько как фактор деморализации. В лагере начался было бардак и паника. Однако обстрел прекратился. Еще бы несколько минут огня и все войско Казимира обратилось бы в паническое бегство. От неожиданности. От непривычности к таким формам боевых действий. Но теперь, когда противник перестал стрелять и стоял в поле, всадники, кое-как удерживая лошадей, направили свой гнев и страх на них. Ведь их было так мало. Казалось – дунь, и ветер унесет эти жалкие ряды.

И вот, увлеченные не приказом, а каким-то общим порывом из лагеря стали высыпать всадники. Кто в чем. Хватало и тех, кто не успел даже кольчуги надеть и был в обычном тряпье. Чего-то подобного княжич и ожидал. Поэтому-то и заставил банить стволы влажными банниками, стремясь охладить их хоть немного.

Беспорядочная толпа всадников общей лавой ринулась вперед…

- Бей! – Рявкнул командир артиллерии, когда эта орда вышла на дистанцию примерно шагов в двести-двести пятьдесят.

Бах! Бах! Бах! Относительно слитно ударила дюжина «салмандр» тяжелой кованой картечью. И сразу же бросились перезаряжаться. Второй картечный залп совпал с первым пищальным. Три секунды. Смена линии стрелков. И новый пищальный залп. Еще три секунды. И новый. Еще три. И еще раз. Еще три. И новый удар картечью. Теперь уже ближней, мелкой, свинцовой.

А потом и стрелки, и артиллеристы бросились под прикрытие пикинеров, опустивших свои пики. На швейцарский манер, как отметили итальянские наблюдатели. Первый ряд упер пики в землю, готовясь принимать на них боевых коней. Второй и третий взял ударным хватом. Стрелки же, отойдя за пикинеров, начали лихорадочно перезаряжаться.

Однако мощного кавалерийского удара не вышло. К пехоте вылетели лишь отдельные бойцы на неуправляемых лошадях. И тех очень быстро успокоили. Где-то приняв на пики. Где-то добив пищальным выстрелом.

Небольшая пауза, позволяющая пороховому дыму рассеяться, и пехота пошла вперед. Спокойно. Мерно. Под барабанный бой и игру волынок. Без лишней суеты, походя добивая раненых лошадей и людей. Главное – не спешить. Ваня совсем не рвался в лагерь Казимира, где эта «полевая отповедь» довела всю эту людскую массу до кипения. То есть, до паники. И это явно обозначенное наступление московской пехоты стало триггером, оформившим всю эту нервозность в презренное бегство. Бросая все и вся.

Ваня же, не дойдя сотни шагов до лагеря остановил свою пехоту и стал выжидать. Кавалерия, под командованием Холмского, сорвалась и двинулась с фланга, не давая противнику забиться в ближайший лес. Направляя его на Смоленскую дорогу. То есть, туда, откуда он пришел, разграбив по пути почти все поселения.

- Мда… - констатировал увиденное Пьетро Риаио. – А почему его войска остановились? Почему они не входят в лагерь? Почему не устремились за своей законной добычей?

- Джованни им этого не разрешал. А порядок и дисциплину он очень высоко ценит.

- Не разрешал?! – Удивился представитель Милана. Для него это звучало дико. Как и для всех других. Кто-то представлял из них классику феодального войска, кто-то наемников, но для всех из них добыча была краеугольным камнем военной кампании. И они не понимали, как войско может остановиться перед брошенным лагерем. Это же такой соблазн!

- Он не считает дело законченным. Смотрите, - произнес Джан Батиста и кивнул на поле.

И словно в подтверждение его слов со стороны группы всадников, ехавших за строем пехоты, донесся пронзительный звук трубы, явно привлекающий внимание. Потом один из всадников стал что-то махать флажками. А дальше произошло еще одно чудо по меркам итальянских наблюдателей.

Зазвучал горн, и Даниил Холмский повел свою конницу в обход лагеря на указанную ему княжичем позицию. На фланг, создавая угрозу для итальянского отряда. При этом всадники не свалкой пошли, а перестроились в колонну и выдвинулись, удерживая строй. Не идеально, но очень крепко. Во всяком случае эта эволюция из развернутого в две линии фронта в походную колонну с организованным передвижением произвела на итальянцев впечатление не меньше, чем сам факт «дистанционного управления».

Тем временем пехота также производила перестроения. Оставив заслон из новобранцев со стороны лагеря Казимира, Ваня развернул свои основные силы фронтом к новому противнику. Странному, но, безусловно, опасному. Даже отсюда были наблюдаемы латные доспехи. А значит – ребята очень серьезные и пренебрегать ими смерти подобно. Он и так немало рисковал, атакуя лагерь неприятеля, подставляя под них свой фланг.

И вот – развернувшись, московская пехота пошла вперед. Под барабаны и звуки волынок, исполняющие импровизацию на тему British Grenadiers Song. Без лишней спешки. Старательно выдерживая равнение и общую аккуратность формации. Молча. Никаких криков. Никакой суеты. Никакого волнения, во всяком случае, наблюдаемого со стороны. Что само по себе немало давило на нервы «гарным итальянцам» феодального разлива.

А за ними артиллеристы на лямках тащили по полю легкие орудия. Вполне поспевая за пехотой и готовые в любой момент развернуть их, выкатить вперед, и ударить. Ибо те были уже заряжены тяжелой дальней картечью.

- К бою! – Немало занервничав, крикнул Пьетро Риарио.

- Стойте! Стойте! Я сейчас все улажу! – Выкрикнул Джан Батисто. – Он нас просто не узнал!

И с этими словами он сорвался и поскакал вперед. Ваня заметил этого одинокого всадника и прекратил продвижение. Барабаны с волынками замолчали. Вперед выступили стрелки. Артиллеристы спешно прокатили свои орудия между секциями пехотных построений. Сам же княжич ждал и наблюдал, озираясь. Знамена ему были смутно знакомы, где-то когда-то он их видел, но про итальянцев он как-то не подумал. Другим была голова забита. Поэтому, когда до него донесся знакомый голос, он довольно сильно вздрогнул.

- Иван Иванович! Это я! Иван Фрязин! – Вновь закричал с легким акцентом прокричал всадник.

Ваня несколько секунд поколебался, а потом, тронув коня, поехал вперед – выезжая к этому переговорщику. За ним устремился десяток всадников сопровождения, выделенных из отряда Холмского. Не драбанты, конечно, но княжич просчитывал и вариант поражения, поэтому минимальной охраной озаботился. А то ведь и до баррикад не добежишь, если в одиночку.

- Княже, - поклонился Джан Батиста. – Рад видеть тебя в здравии!

- Что ты здесь делаешь? – Хмуро поинтересовался Ваня.

- Я выполнил твое поручение, - вновь поклонившись сидя в седле, ответил он.

- Мое поручение? Привод на Москву польских и литовских войск? Разве это я тебе поручал?

- О нет! Я привел посольство от Святого Престола! А вместе с ним двух невест. Дочь короля Неаполя Элеонору Арагонскую  для твоего отца и юную герцогиню Миланскую Катерину Сфорца  для тебя. Эти воины, - махнул он рукой в сторону латной конницы, - отряд сопровождения.

- А почему вы прибыли вместе с Казимиром?

- Так вышло, - виновато ответил Джан. – Когда мы прибыли к Смоленску, Казимир уже собрал войско и собирался идти походом на Москву. Мы не решились идти впереди. Да нам никто и не дал бы. Мы даже про невест не стали говорить. Хватило и того, что с нами ехал племянник Папы Римского - очень уважаемый человек. И мы все вполне походили на его сопровождение и гостей.

- Племянник?

- Да, Пьетро Риарио. Легат, кардинал и латинский патриарх Константинополя. Он решил возглавить посольство, так как твое предложение очень заинтересовало Святой Престол. Борьба с османами и магометанами – дело чрезвычайной важности.

- Я рад… серьезно, очень рад, что удалось достичь взаимопонимания. Жаль, только, что с невестами, видимо, получится некрасиво. Говорят, моего отца убили.

- О! Не переживай. До нас уже дошли эти печальные слухи. Мы обсудили их и пришли к выводу, что неаполитанская принцесса сможет стать невестой Великого князя, вне зависимости от того, кто им окажется. Ты или твой отец. А дочь герцога Милана – сможет стать невестой наследника. Даже если его только предстоит зачать и родить. Ей ведь не так много лет, и она может подождать. Если же так случится, что Элеонора умрет, не родив наследника, то Катерина сможет занять ее место.

- Хм… - задумчиво произнес Ваня, смотря на Джан Батиста. – Святой Престол до такой степени заинтересован нашим союзом?

- Да.

- А девушки согласны с таким положением дел?

- Они готовы послужить Святому Престолу.

- То есть, им ничего еще не сказали? – Повел бровью Ваня. Джан промолчал. – Ладно. Это потом обсудим. Сейчас важнее закончить более важные дела.

- Кремль?

- Да.

- Долгая осада… - начал было говорить Джан, но княжич его прервал.

- Никакой осады. На эти игры у меня нет времени. Благо, что крепость весьма посредственная. Для этих мест сильная, но ты, друг мой, вырос на севере Италии. И я уверен – видел настоящие крепости. Не думаю, что она отнимет у меня много времени.

- Я могу чем-нибудь помочь?

- Нет. Это лишнее. Снимайтесь с лагеря и подходите к городу. Я отдам распоряжения.

- Да, господин, - еще раз поклонился Джан, оставаясь в седле. Ваня же едва заметно кивнул и, развернув коня, отправился обратно к своему войску.

Несколько отрывистых команд, и пехота с артиллерией пришли в движение, перестраиваясь в походную колонну. Быстро. Слажено. Организованно. Артиллеристы отцепили лямки и завели хоботы лафетов на передки, в которые были впряжены лошади. Не удалось избежать и махания флажками. Сигнальщик передавал приказ Холмскому занять лагерь Казимира. Ну и так далее. Легат и прочие военные наблюдали эту сцену с открытым ртом. Пяти минут не прошло, как только что развернутое в боевой порядок войско полностью перестроилось в походный ордер и двинулось вперед.

Под музыку. Только не ту мерную, действующую на нервы. А другую. Скоморохи, привлеченные князем для «сочинения» по вольно подвываемым мотивам музыки для боя, отличились и в других делах. Поэтому здесь и сейчас итальянские наблюдатели услышали импровизацию на тему знаменитого Scotland the Brave. На волынках и барабанах . Под нее вся эта организованная колонна и двинулась в сторону Москвы…

- Он всегда такой? – Тихо спросил легат, наблюдая за тем, как красиво и аккуратно двигаются пехотные коробки, покачивая пиками и щитами.

- Какой?

- Почему он пленных не брал? – Кивнул легат, в сторону поля боя московской пехоты с литовцами и поляками.

- Он не любит брать пленных. Он считает, что это желание мешает побеждать.

- А разве выкуп его не интересует?

- В весьма незначительной степени. Джованни вообще не любит воевать. Для него война – лишь инструмент решения тех задач, которые не удалось разрешить иначе.

- Не любит? – Удивился глава миланской делегации.

- Терпеть не может.

- Боюсь себе представить, что было бы, если бы он любил воевать, - покачал головой легат. – Он ведь разбил довольно серьезное войско Казимира, не потеряв ни одного человека.

- В этом весь Джованни, - виновато улыбнулся Джан Батиста…

Разговор тек сам собой. Руководство итальянцев же, отправив часть воинов в лагерь, двинулось следом за княжичем. Слова о том, что он быстро решит вопрос с кремлем, их немало заинтересовали. Хотелось посмотреть на это своими глазами.

Ваня не подвел. Выбрав самые неожиданные для атаки ворота кремля, он подвел туда всю дюжину «саламандр». Развернул их. И ударил беглым огнем по воротам. Минуло всего три минуты от подхода артиллерии, как ворот попросту не было. Их сдуло. Ядрами. Деревянные же, пусть и окованные.

- Дядя! – Прокричал княжич в берестяной рупор, кои использовались активно на его стругах для общения на марше. – Ты видишь – я готов войти и убить всех, кто служит тебе. Ибо они изменники. Как и ты. Но я хочу дать тебе шанс спасти их. Выходи на поединок. Только я и ты. Пешими. И пусть Всевышний нас рассудит! Победишь? Мои люди тебе присягнут. Я одержу победу – твои присягнут мне. И обещаю воинов твоих не убивать. Если же струсишь и не примешь вызов – я убью всех, кто служит тебе.

И тишина.

Минута проходит. Другая. Третья. Никто не выходит.

Ваня тяжело вздохнул и приказал пехоте строиться в штурмовую колонну. Наверняка с той стороны постараются их принять. Но и пусть. Жаль, конечно, что своих людей придется потерять. Это ведь не то дурацкое полевое сражение. Тут явно будет рубка накоротке. Но выбора, по сути, никакого и не оставалось.

- Идет! – Вдруг кто-то воскликнул.

Княжич оглянулся и увидел в воротах одинокую фигуру воина. Чешуя, дедовский шлем, щит, меч. Классика. Словно с апокрифической картины сошел. Даром, что пеший.

Ваня снял с себя все лишнее. Шлем, да чешуя на кольцах. Из оружия взял свою тяжелую боевую шпагу и дагу. Он в этой связки уже пару лет тренировался, восстанавливая навыки той, былой жизни. Поэтому владел уже этим оружием очень неплохо. Впрочем, ключевой причиной именно этого выбора стала неожиданность. Дядя совершенно точно не готов воевать с противником, вооруженным таким образом. А княжич немало потренировался вскрывать связку щит-меч шпагой и дагой.

Вышли. Постояли немного. Посмотрели друг другу в глаза. Молча. Потом Ваня громко произнес.

- До смерти.

- До смерти, - согласился оппонент.

Начали аккуратно. Не спеша. Прощупывая друг друга. Борис Васильевич был в курсе того, что его племянник очень плотно тренировался. Да и выбор оружия удивил. Поэтому не рвался в решительный натиск, опасаясь подвоха.

За их «игрой» наблюдали остальные. Включая подъехавших итальянцев с Элеонорой. Та не отставала ни на шаг, жадно впитывая все происходящее. И Пьетро не мог заставить ее вернуться. Своевольная дама была не только его подругой, но и очень важной персоной в будущей игре. Поэтому ссориться, тем более по таким мелочам, он не стал. Держа в уме тот факт, что в случае гибели Элеоноры у него имелась Катерина. Пусть и малышка еще девятилетняя, но все одно – предъявить было можно в качестве невесты как бы что ни повернулось.

- Дядя… а ты знаешь, что попадешь прямиком в ад? – Усмехнувшись, поинтересовался Ваня.

- Или ты, - хмуро буркнул тот.

- Куда я попаду – не ясно. А у изменников выбора нет.

- Так и есть изменник! Веры!

- Я вере не изменял. Как был христианин, так и остался. А вот Патриарх, что задумал меня убить ради своих гнилых дел, изменил.

- Вздор!

- Ты сам посуди. Разве не так? Разве не по его приказу отравили мою маму, чтобы освободить место для Софьи Палеолог? Что молчишь?

- А что сказать?

- Признай – истинный Патриарх такого никогда бы не приказал сделать. Это очень грязный и гнилой поступок. Достойный лишь служителя Лукавого. Или ты забыл притчу о волке в овечьей шкуре?

Борис Васильевич промолчал. Не ответил. Но сильно нахмурился.

Диалог на этом, впрочем, не остановился. Ибо княжич говорил нужные слова не столько дяде, сколько зрителям. Поэтому повернул беседу так, как ему требовалось. Поведал историю о том, кто такие Рюриковичи и откуда. Да и вообще – трепался много и со вкусом, откровенно измываясь над дядей словами и делом. Молодое тело вкупе с серьезной тренированностью по методикам XXI века давало в плане выносливости чудовищную фору куда более старому аборигену. Тем более, что Борис Васильевич, хоть и был воином, но каких-то регулярных методичных тренировок давно не вел. Разве что верхом много ездил. Но это мало помогало. Да и на алкоголь налегал последние годы, и на жирную пищу. Так что, уже через двадцать минут вялого мучения едва на ногах держался. Щит был отброшен. Тело покрыто по меньшей мере десятком мелких ран. А сам он сипло дышал, жадно хватая ртом воздух.

- Хватит… - прошептал он. – Не мучай меня больше. Стыдно. Убей.

- Ты так спешишь в ад? – Усмехнулся Ваня. – Думаешь, там будет легче?

- Мне все равно… - произнес он и опустил меч.

Но вместо смертельного удара княжич дал ему обидный поджопник.

- Проклятье! Что ты как тряпка?! Ты Рюрикович!

- И что это изменит? – Просипел Борис Васильевич. – Я отдаю свою жизнь, чтобы спасти своих людей. Ты обещал сохранить им жизнь.

- Твоим воинам. Священников, изменивших моему отцу, я не пощажу.

- Я их уже казнил.

- Казнил? – Удивился Ваня, с интересом посмотрев на дядю. – Значит я не ошибся, давая тебе шанс.

- Шанс?! Да у меня не было ни единого шанса против тебя!

- Шанс выжить там, - кивнул княжич, неопределенно махнув головой. – Знаешь, когда я стоял на кромке, я многое понял. Ты смирился со своей судьбой. Зря. Нужно драться до конца. Потому что в любой момент твое упорство может быть вознаграждено.

- Я едва стою на ногах… - покачав головой, произнес Борис Васильевич.

- Ну же! Ты воин! Еще удар! Не будь тряпкой!

И оппонент Вани тяжело, медленно и нелепо взмахнув мечом попытался его разрубить. Что было пресечено резким выпадом с подшагом. Тяжелая боевая шпага, скользнув по чешуйкам доспехов, вошла под них, порвала крепкое кольцо и углубилась. Удар оказался весьма сильным. А начавший оседать Борис Васильевич насадился еще глубже – так, что шпага вышла со спины, пробив второй слой чешуи и колец.

- Попадешь в ад – бей ближайшего черта в ухо! И отбирай вилы! – Прорычал дяде в лицо Ваня. – И в бой! Без жалости! Без сожаления! Будешь хорошо драться – предки на дракарах подойдут и Ад содрогнется от ярости викингов! Поверь – они не пропустят доброго веселья!

Кар! Подал голос один из воронов, что даже вне кораблей крутились поблизости от княжича. Дядя заметил его. Вздрогнул всех телом. И не то засмеялся, не то закашлялся, кривя в жутком оскале окровавленный рот.

- Помни кто ты! И не давай им там спуску! – Добавил Ваня, глядя ему в глаза. А потом отскочил назад, извлекая клинок.

Борис Васильевич пару секунд постоял, а потом рухнул на землю. Несколько раз вздрогнул. И затих. Ваня ему поклонился. А потом в гробовой тишине пошел в выбитые ворота.

Он не смотрел по сторонам, но все его воины молча опустились на колено. Итальянцы, которым слова княжича переводил Джан Батиста, просто молчали, потрясенные до глубины души услышанным. И увиденным. Ибо Ваня дрался хорошо. Очень хорошо. И разделал как ребенка воина крупнее, старше и опытнее. Во всяком случае, так выглядело на первый взгляд.

Внутри кремля воины, что служили Борису Васильевичу, также становились на колено. Разве что хан устоял на ногах, хотя и пошатнулся, когда Ваня подошел и посмотрел ему прямо в глаза.

- Убьешь? – Тихо спросил Ахмат.

- Ты предавал меня? Ты предавал моего отца?

- Нет. Я воевал против тебя и твоего отца.

- Враг не предатель. Хороший враг, что верный друг – никогда не подведет. – Сказал мрачно Ваня и пошел дальше. Ахмат же, чуть помедлив, крикнул ему в спину:

- Твой отец жив!

Эта новость поразила княжича словно молния. Ваня замер и медленно обернулся. Встретился взглядом с ханом. Тот кивнул, подтверждая свои слова. И завертелось. Полчаса не прошло, как изрядно исхудавшего и измученного Ивана III свет Васильевича вытащили из «холодной». Привели в хоть сколь-либо надлежащий вид и вывели в люди. Чтобы все увидели – он жив.

Великий князь от резкого изменения своего положения был потрясен и раздавлен. Еще час назад – он был пленник, сидящий в темноте подвала. А тут – и освобождение, и посольство великое, и не только восстановление статуса, но и его повышения. Ведь легат Папы Римского зачитал прилюдно послание, подтвердив все права Ивана Васильевича на титул короля Руси.

Легат завершил чтение письма. Иван Фрязин – его перевод. Ваня же вышел вперед и громко произнес:

- Да здравствует король!

А потом опустился на колено перед отцом. Следом за ним последовали его воины. Бояре и ратники городового полка. Купцы и прочие, присутствующие. Даже гости из Италии, все прекрасно понявшие, поддержали торжественность момента своими здравницами.

Иван III свет Васильевич же смотрел на происходящее неверящим взглядом. И по его щекам текли слезы… редкие, скупые, слезы… А Элеонора Арагонская, поглядев на своего будущего мужа, представшего в весьма непрезентабельном виде, задумчиво уставилась на его сына. И очень непростой был этот взгляд. Нет. В нем не было злобы или раздражения. Отнюдь. Когда же Ваня, почувствовав столь пристальный интерес к своей персоне, посмотрел на девушку, она улыбнулась, стараясь выдавить из себя как можно больше страсти и соблазнительности. От чего новоиспеченный королевич вздрогнул и побледнел, понимая, что снова вляпался…