Глава 1

7 марта 1605 года, Смоленск

Унылая, печальная, гнетущая атмосфера церкви. Множество свечей и людей выжигают кислород, добавляя «парникового эффекта» в отдельно взятом помещении. Стиснутое пространство между крепких стен. Маленькие, редкие, узкие окна и общая планировка больше напоминали катакомбы какого-нибудь некрополя, чем что-то доброе, светлое и возвышенное. Это в какой-то мере компенсировалось неплохой акустикой, но Дмитрию никогда не нравились «ангельские» голоса, что-то пищащие контратенором и сопрано. Они его скорее раздражали и заставляли держать себя в руках, чтобы не морщиться. Уж лучше бы Джигурда что-нибудь грянул высокодуховное, чем эти муки адские терпеть, которые доставляли Дмитрию практически физическую боль. Впрочем, прямо сейчас все эти изыски не самой качественной духовной пищи его мало занимали. Он пытался сообразить, что делать в сложившейся ситуации.

Ему предложили стать царем.

Любой бы другой на его месте от радости пошел вприсядку танцевать. А он только разозлился. Потому что прекрасно понимал, что это за «прелесть», ибо имел несчастье много читать в свое время. Лучшее барахло, развлечения, еда и женщины в одном пакете с возможностью реализовывать масштабные проекты? Разве от такого отказываются? Беда лишь в том, что это только одна сторона медали. С другой же – мерзко смердело кровью, ядом, интригами, воровством и откровенным саботажем всего и вся. О том, какие страсти творились в Московском Кремле, как, впрочем, и в любом другом центре власти, Дмитрий был прекрасно наслышан. Участников тех игр хоронить едва успевали. А он не желал всю свою последующую весьма недолгую жизнь провести в осажденном положении. Он не желал всех вокруг подозревать в самых гнусных мерзостях, постоянно ожидая кинжала в спину или яда в еде. Власть… такая сладкая. Только эта сладость для него отдавала тленом смерти. Его смерти.

Сложностей добавляло и то, что действующие кандидаты на престол были не вполне легитимными. Мягко говоря. А потому рассматривали его как конкурента. Они никогда не успокоятся, пока не устранят того, на ком сможет сыграть их оппозиция.

Но залезать на трон жутко не хотелось. В представлении Дмитрия он ассоциировался с чем-то вроде красиво украшенного эшафота, на котором казнят особо изощренным образом…

Патовая ситуация.

Куда ни поверни – везде либо смерть, либо гибель.

Единственным способом выжить, после мучительных раздумий, выглядел Земский собор. Ну а что? Пройти с боями в Москву. Перевешать всех бунтовщиков. Собрать собор и наговорить им в лицо правды, пообещав честно всех воров посадить на колья. Ну или еще чего-нибудь жутко противоестественного, чтобы выглядело разумно, но отпугивало напрочь. Сами откажутся. Выберут другого. А Дмитрий на радостях и свалит, предварительно написав отречение за себя и всех своих потомков. Этому, новому царю, если не дурак, будет предельно ясно, что он специально подставился. И, возможно, он позволит ему отправиться в экспедицию «за море…»

В этот момент священник особенно пронзительно воззвал помолиться господу, из-за чего Дмитрий не выдержал и вздрогнул.

«Ну что за служба? Скукота смертная. Сплясал бы кто, что ли?»

Исподволь оглянулся и отметил – несмотря на практически полное отсутствие развлечений в этой эпохе, как и в большинстве предыдущих, народ тоже был не в восторге. Оно и понятно – бухать на свежем воздухе, развлекая друг друга байками да небылицами, всяко лучше, чем вот так мариноваться. И тут Дмитрий осознал – он вообще не воспринимал эту религию как свою. Нет, конечно, для него религия в принципе была не более чем социальным ритуалом, позволяющим производить маркировку «свой-чужой». Ничего сакрального или, упаси Кхалиси, высокодуховного он в ней не видел. И не мог увидеть. Ни в этой, ни в какой другой. В данном же случае Дмитрий с легким раздражением отметил чувство чужеродности. Но оно и понятно. В раннем детстве было не до того, а позже если и заглядывал изредка, то в куда менее депрессивные католические храмы или к протестантам, святилища которых нередко представляли собой богоугодные балаганы разной степени продвинутости. Тут тебе и спляшут, тут и споют. В общем – шоу. Хотя и не везде. А здесь… второй год уже исправно ходит на службы, а проникнуться эстетикой не может…

Эти весьма нерадостные мысли и утвердили его в правильности плана. Завершить дела – и на свободу, так сказать, с чистой совестью.

Первым делом для удачи мероприятия требовалось прекратить войну с Сигизмундом. Максимально быстро и комфортно для короля. Чтобы не ломался. А потом уже в Москву форсированным маршем двигаться.

Одна беда – терцию он не успевает полноценно реформировать. Ведь пока ее изменения бумажные – в штатных расписаниях. Реальность оказалась куда суровее. Ну и леший с ней. Ему все равно ее в бой не водить больше, наверное. Там, под Москвой, стоит Скопин-Шуйский. Но новость о разгроме Сигизмунда скоро туда дойдет. А значит, что? Правильно. Нужно повторить прием Эрвина Роммеля под Триполи. Ну тот, где он на легковушки Volkswagen ставил фанерные макеты танков для большего устрашения англичан. То есть нужно переодеть всех. Даже ту поместную конницу, что так его разозлила. Ввести пинками новые построения и, пока до выступления на восток есть время, гонять пехоту, дабы привыкла. Главное, пустить пыль в глаза…

 

Глава 2

10 марта 1605 года, Орша

Король Сигизмунд теребил свою бороду и пил вино, обильно сдобренное специями. Легкая рана, полученная картечью во время бегства из-под Смоленска, немного ныла. Но эта боль терялась на фоне осознания кошмарности своего положения.

Он потерпел полное фиаско. Его армия, собранная с таким трудом, разбита с совершенно чудовищными потерями. Король был уверен, что только гусар легло за тысячу. А ведь вместе с тем оказалась утеряна и казна с деньгами, выделенными Сеймом и кланом Мнишек. Как он перед ними всеми будет отчитываться?

Катастрофа усиливалась еще и тем, что после хлябей Дмитрий, приведя свои войска в порядок, может выступить к Орше. И ничто не помешает подвести к городу захваченные пушки. Защищать-то его нечем. Когда еще удастся собрать людей… Это катастрофа! Ежи Мнишек первым выступит с объявлением рокоша. И его активно поддержат многие. Очень уж Сигизмунд не по душе местной шляхте. А тут такой повод…

Он нервно хлебнул вина со специями и, небрежно поставив бокал на столик, откинулся на спинку кресла, закрывая глаза. Шведский престол утерян – выгнал Риксдаг. Престол Речи Посполитой повис на волоске. Оправдываться перед Сеймом ему нечем. Что ему делать? Как выкрутиться?

Рядом стояли приближенные. Но король не желал видеть их лица, их глаза. Что он прочтет там? Усмешку? Пожалуй, они его уже даже похоронили, лишь из вежливости проявляя уважение. Больно. Обидно. И стыдно. Почему так произошло?

– Сир, – тихо произнес Жерар Бернар, вошедший в комнату.

– Чего тебе? – недовольно фыркнув, поинтересовался Сигизмунд.

– Прибыл Станислав Жолкевский с посланием от царевича Дмитрия.

– Это шутка? – удивился король. Ведь Станислав был либо убит, либо ранен и взят в плен под Смоленском.

– Нет, сир, – ответил Жолкевский от порога.

Сигизмунд открыл глаза и уставился на него. Слегка скособоченный. Повязка на руке.

– Он отпустил тебя? Странно. Зачем?

– Дмитрию стало не до войны в ближайшее время. Царь Борис убит. Его сын, по слухам, тоже. Династия Годуновых прервалась. Патриарх желает увидеть Дмитрия на престоле как законного наследника. В Москве беспорядки. Говорят, что это все происки Шуйских, стремящихся занять престол вопреки воле церкви и права крови.

– А что Дмитрий?

– Он хочет заключить мир, – сказал Станислав и протянул королю небольшой пакет.

Король вскрыл сургуч и вчитался в текст на латыни:

Здравствуй, мой царственный брат.

Надеюсь, ты не держишь на меня зла за слишком грубое обращение с тобой под Смоленском. Мне требовалось, чтобы ты начал нервничать и совершать ошибки. И я был вынужден так поступить. Только дело, ничего личного.

Полагаю, что Станислав уже рассказал о бунте, поднятом Дмитрием Шуйским, и подлом убийстве царя Бориса с семьей. Не знаю, как там сложится моя судьба в дальнейшем, но сейчас я вижу своей целью только одно – покарать бунтовщиков. Пролить их кровь и разрушить их планы. Ибо Шуйские нарушили не только земные законы, но и оскорбили самого Всевышнего, подняв руку на помазанника Божьего. Такого прощать нельзя. И дело любого честного человека их покарать.

Надеюсь, ты поймешь меня и извинишь за нежелание нанести встречный визит вежливости. Было бы неприлично оставить без внимания твое вторжение. Но пока не до того. Поэтому, полагаю, к нашему общему согласию, мы сможем заключить вечный мир… лет на пять, к примеру.

В трех сражениях под Смоленском я взял много пленных. Знаю, что ты сейчас не в состоянии заплатить выкуп за них. Поэтому готов пойти тебе навстречу и отпустить всех, кто пожелает вернуться, если ты пришлешь мне несколько толковых ювелиров. Сказывают, что в бунте утрачены регалии царские и нужно будет их создавать в срочном порядке. Народность и вероисповедание этих ювелиров меня мало волнует. Главное – чтобы дело свое крепко знали и были полны сил, желаний и амбиций. Я гарантирую их безопасность.

Если тебя устраивают условия, то высылай своих представителей в Смоленск. Быстро все подпишем и разойдемся. Как ты понимаешь, в ожидании я сильно ограничен. Ведь Москва истово жаждет моего присутствия. Поэтому если будешь думать слишком долго, то мое предложение утеряет актуальность. И после взятия Москвы я буду вынужден нанести визит вежливости да пограбить немного твои земли. Ну, или как там все сложится.

Post Scriptum

За Марину не переживай. Жива-здорова. Что и передай отцу. Я не уверен, что ее буйная головушка сохранится на плечах, но пока ей ничего не угрожает. Василия постригли в монахи и заточили в монастырь, обрекая на самое суровое послушание. Его душа при таком подходе быстро очистится и, освободившись от тела, предстанет перед Создателем. Станислав присутствовал при допросе и все пояснит.

Дмитрий

Сигизмунд завершил чтение письма и поднял глаза на Жолкевского.

– Он пытал Василия?

– Нет, – усмехнулся тот. – Просто задавал вопросы при скоплении народа. Василий был вынужден признаться. Жалкий тип.

– А сам Дмитрий? Что он за человек?

– Странный. Опасный. Умный. Чрезвычайно много всего знает. Иной раз заговаривается и начинает говорить о каких-то непонятных вещах. Потом спохватывается и все объясняет более доступно.

– Он говорил, что его готовили как ученого, – добавил Жерар Бернар, присутствующий тут же.

– Ученого? – оживился представитель католического ордена иезуитов, пребывавший практически постоянно при короле. Собственно, именно из-за них Сигизмунд и был довольно радикально настроен на борьбу со Швецией, принявшей протестантизм. Да и погнали его оттуда по той же причине – народ не захотел возвращаться в лоно католической церкви. – А где он учился?

– Прямо Дмитрий не отвечает, – произнес Жолкевский, – но, судя по оговоркам, с частными учителями. Много путешествовал. Был в Англии, Франции, Испании. Видел Сикстинскую капеллу в Риме. Был в Праге, Вене и других крупных городах. Иногда мне кажется, что он всю свою жизнь путешествовал, не задерживаясь нигде подолгу. Упоминал какие-то непонятные пирамиды Гизы, долину царей в Луксоре и прочие удивительные места. Я даже не слышал о таких местах. Где это?

– В Египте, – небрежно ответил иезуит, погрузившись в свои мысли. Фигура Дмитрия в его глазах обрела чрезвычайный интерес. Ведь совершенно очевидно становилось, что он рос и воспитывался в Европе. Преимущественно в Европе. Но где и кем? Вот в чем вопрос. А главное – зачем. Не человек, а сплошная загадка.

– И еще, – продолжил Жолкевский. – Есть женщина, очень похожая на Марину. Зовут ее Йеннифэр. Дмитрий ее очень боится. Кто она и откуда – выяснить не удалось. Но тот страх, граничащий с ужасом, что плескался в его взгляде, когда он первый раз увидел Марину, даже сравнить не с чем. Он словно в Преисподнюю заглянул. Вероятно, она как-то связана с его воспитанием… Не самым лучшим образом.

– Значит, у Марины нет шансов, – констатировал Сигизмунд.

– Этого никто не знает. Дмитрий вообще довольно странный человек. Он не волочится за женщинами, хотя в его возрасте это обычное дело. И деньги есть, и положение. Мало кто из них ему откажет, но он все равно подчеркнуто сдержан. Крайне чистоплотен. Ежедневно, если то позволяет ситуация, принимает ванну. Перед приемом пищи моет руки. После еды чистит рот небольшой щеточкой…

– Ваше величество, – обратился иезуит к королю. – Вы позволите мне сопровождать того, кому вы поручите вести переговоры с Дмитрием? Мне очень бы хотелось с ним поговорить.

– Почему нет? – пожал плечами Сигизмунд, протягивая иезуиту пакет, полученный от Дмитрия. – Верительное письмо я вам напишу. Никаких сложностей переговоры вызвать не должны. Только вы должны помочь мне найти ему ювелиров, да как можно скорее. У вас есть кто-нибудь на примете?

– Есть, – задумчиво произнес иезуит, завершив чтение письма.

 

Глава 3

11 марта 1605 года, Москва

Москва который день гудела и «плескалась», словно густое, нажористое хрючево в корыте, норовя выплеснуться и обляпать все вокруг. Убийство семьи царя не удалось утаить. Да, Годуновы в народе не пользовались особой популярностью, особенно Мария Федоровна, но это была царская семья. Не все поняли и приняли. Одно дело, когда ядом потравили в обычаях старых. А другое дело, когда вот так – грубо и вульгарно, как разбойники.

Чтобы хоть как-то увести мысли людей в сторону, люди Шуйского носились по городу и всячески распускали слухи один трагичнее другого. Их объединяло одно – Дмитрий погиб, и войско Сигизмунда движется к Москве. Чего там только не было! И отравление врагами, и подосланные убийцы, и гибель в бою, и казнь после попадания в плен, а местами и все вместе и по две порции. Но главное – Дмитрий Иванович Шуйский выставлялся как последняя надежда перед неизбежно накатывающим злом – поляками. Дескать, придут, ограбят, перекрестят в свою нечистую веру да заставят козлов под хвост целовать. И так далее, и тому подобное. Все это выглядело бессмысленно и глупо. Однако люди в те годы были весьма не искушены в переваривании лапши ушами, поэтому верили, но, к счастью, кто во что.

Патриарх паниковал и метался, не зная, как выкрутиться. Ведь если Дмитрий действительно погиб – это конец. Шуйский в его представлении мог сделать только одно – спустить все царство в выгребную яму. А иных внятных кандидатов не было. Иов прямо так натурально чувствовал, как царство погружается в хаос. Хоть монарха со стороны приглашай, а то ведь все окончательно прахом пойдет…

И тут прибыли огненники с письмом от Дмитрия и самыми радостными новостями. Иов даже поначалу не поверил. Вся та болтовня, что учинили Шуйские, и на него действовала тоже. Она была довольно заразительна и даже в какой-то мере убедительна. Люди вообще легче поддаются негативным эмоциям. Вот он и поддался. Однако, когда осознал масштаб произошедших событий, немедля побежал по Москве делиться с людьми «сей благой вестью».

Тут у толпы с подводы выступил. Там на бочку взобрался и речь толкнул. Полдня не прошло, как в столице наступил натуральный коллапс. Ведь Шуйские, вольно или невольно, умудрились сформировать образ народного героя из Дмитрия. Получалось, что царевич живота не пожалел ради счастья народного, так не посрамим же и мы его! Отстоим Москву от армий, исторгнутых из самой преисподней!

А тут еще и патриарх со своими речами задорными. Дескать, всевышний не оставил детей своих. Явил чудо и позволил трем тысячам московской рати разгромить в пух и прах несметное множество врагов. Да, почитай, без потерь, ибо сам господь бог оборонил их. А сам король Сигизмунд бежал в одном исподнем, едва успев скрыться.

И все бы ничего, да только на очередном микромитинге патриарха попытались схватить неизвестные. Но его легко отстояли. Как оказалось, в толпе, внимающей импровизированной проповеди, имелось с полсотни казаков – они и порубили в капусту тех, кто поднял руку на патриарха. Не всех. Кое-кто смог вырваться и броситься бежать.

Озверевшая от крови толпа двинулась следом.

Конечно, убивали не обычные горожане. Но разве это кого-то когда-то остановило? Чувство сопричастности – опасная игрушка! Откровенно бедственное положение бегунов спасли ворота, обычные кремлевские ворота, что затворились за их спинами, отсекая от ревущей толпы…

– Отче, – обратился к Иову старший среди казаков, когда основной накал спал. Отвел чуть в сторону да и решил полюбопытствовать. – А что, верно ли побил ляхов царевич?

– Верно, – кивнул уставший патриарх. – Побил. Иначе и не сказывал бы. В трех битвах под Смоленском. В первой держал оборону. Там гусар крылатых их посек да пехоте урон великий причинил. Во второй – разгромил лагерь их временный, куда те раны зализывать отошли. А в третьей – захватил пушки, прикрывающие покой основного лагеря под городом, и устроил страшный погром. Сам Сигизмунд с сотней рейтар бежал, да в засаду угодил. Царевич загодя в обход отряд послал с малыми пушками. Вот те короля польского и встретили картечью. Уйти-то ушел, но половину рейтар положил. Великая победа! Чудо!

– Да, – кивнул мужчина с удивительно ржавым голосом, который словно скрежетал. – Настолько, что не похожа она на правду. Не привык я грешный к чудесам.

– Дмитрий писал, что, как уладит все с Сигизмундом, к Москве пойдет. Тогда все и прояснится. Вернется к стольному граду с воинами да трофеями – никто не усомнится.

– Уладит?

– Мир хочет заключить, ибо не с руки нам с ними сейчас воевать, – сказал Иов и растер лицо руками. Устал он очень. Спать хотелось. Голова болела. – И спасибо тебе. Если бы не ты да твои казаки – меня бы к Шуйскому уволокли.

– Пытать?

– Если бы, – зло усмехнулся Иов. – Злодейство они задумали. Шуйский же меня добром пытается уговорить венчать его на царство. Я отказываюсь, ибо не богоугодно это. Вот теперь силой попытается принудить. Хм. А звать-то тебя как? Мне кажется, я тебя уже видел.

– Может, и видел, – усмехнулся казак. – Звали меня как-то в бытность минувшую Иваном по прозванью Кольцо.

Патриарх задумался на минуту, а потом вдруг побледнел.

– Неужто вспомнил? – едко поинтересовался собеседник. Сам Иов ему лично ничего дурного не делал, но был в той команде, к которой он имел счеты.

– Так убили же тебя! Два десятка лет как!

– Убивали да не убили, – кровожадно оскалился Иван. – Напасть – напали. Всех моих вырезали. Сам израненный остался – как выжил, не ведаю. Оклемался немного и понял – возвращаться обратно нельзя. Царь сил в поддержку прислал слезы. Ни людей, ни огненного припаса. Там и гадать нечего – перебьют нас всех. Года не пройдет, как перебьют. Ушел я от тех мест подальше – на Днепр. Там и узнал о гибели Ермака Тимофеевича.

– Голосом таким тогда и обзавелся?

– Тогда.

– Так вот кто на царевича нападал… – после небольшого раздумья констатировал патриарх. – Обиду на Ивана Васильевича затаил?

– Затаил, – кивнул Иван Кольцо. – Годами жалел, что отомстить не вышло. Утек в могилу подлюка! Мы ему Сибирским царством поклонились, а он бросил нас там подыхать. И тут такой случай…

– А чего дело до конца не довел?

– Я Ивана Васильевича хорошо помню… Он часто мне снится. Когда висел на дыбе, тогда и запомнил крепко. Он ведь не верил, что я не лгу, желая от казаков поклониться Сибирским царством…

– Так чего не убил? – повторил свой вопрос Иов.

– Когда царевич сопротивлялся, дрался – задор был. Парень сильно железом махал, хитро крутился. Охотником себя тогда чувствовал за дичью опасной. Прямо предвкушал, как с удовольствием перережу ему глотку, мстя за преданных товарищей. А как отвел он пистоль да пальнул впустую – во мне что-то надорвалось. Рука не поднялась. Теперь вижу – не зря. Другой он, хоть и похож на отца. Я как первый раз увидел, так чуть сам не бросился с саблей. Едва сдержался. Лютая злоба, что годами копилась, проснулась… Только ты, отче, поменьше болтай. Иван Кольцо умер от татарской сабли два десятка лет назад. Не хочу былое ворошить.

– Понимаю, – кивнул патриарх. – Захаживать станешь али уйдешь?

– На Дону Иван Болотников сын войско собирает. Представляется воеводой царевича Василия. Пойду к нему. Постараюсь образумить. Если Дмитрий ляхов так лихо побил, то и Ивана в лепешку раскатает. Да и ни к чему это, мню.

– Ведаешь, что Василий сын царицы от окольничего? – голосом заговорщика поинтересовался Иов.

– Нет. Откуда то известно?

– Дмитрий выпытал. Без пыток. Василий при людях признался. О том и бумага есть за подписями видаков. Как наших, так и ляхов с немцами.

– Так вот за что Иван Васильевич Анну в монастырь упек… – покачал головой Иван Кольцо. – Я бы убил.

– Иван, – серьезно сказал патриарх. – Не знаю, поверишь ты или нет, но царь не бросал вас. В том году только война завершилась тяжелая. Все царство та война опустошила да пожгла. У царя ни людей, ни оружия, ни припаса огненного почитай и не было. Послал все, что смог найти. Свеи, ляхи да татары угрожали Москве. Но он – послал вам припасов и людей. Последнее отдал. Сейчас не отвечай ничего. Просто помни это. И когда в следующий раз что удумаешь – вспоминай Дмитрия, что отвел свой пистоль да пальнул впустую. Ты даже не представляешь, как он похож на отца…

 

Глава 4

18 марта 1605 года, Смоленск

Делегация от Сигизмунда приехала довольно быстро. Это объяснялось в первую очередь тем, что возглавили ее Станислав Жолкевский и довольно высокопоставленный иезуит Муцио Вителлески, который оказался втянутым в это дело совершенно случайно. Посетил Речь Посполитую по делам ордена. Узнал о походе Сигизмунда к «восточным варварам». Заинтересовался и прибыл в Оршу одновременно с королем, бежавшим от разгрома. Что только добавило любопытство Муцио.

Договор подписали быстро. Нет. Очень быстро!

Положение, в которое поставил Дмитрий Речь Посполитую своей победой, оказалось крайне щекотливым.

Уже пять лет шла война между Сигизмундом и его дядей – Карлом, что выгнал племянничка со шведского престола. И совершенный разгром армии под Смоленском давал Карлу существенное преимущество. Пусть временное, но все же. Тем более что вместе с армией оказалась потеряна и походная казна короля.

В самой Речи Посполитой положение Сигизмунда было также довольно шатким. Настолько, что, если бы иезуиты и Рим не поддерживали его напрямую, давно бы вылетел и отсюда. Страшное поражение под Смоленском подорвало и без того очень невысокий авторитет короля, грозя вылиться в законное восстание шляхты – рокош. Причем не в малый, частный бунт, а в весьма масштабный, грозивший смещением и изгнанием. То есть в воздухе запахло «шведским сценарием». Поэтому предложение Дмитрия заключить мир, сохранив status quo, более чем устроило Сигизмунда.

Подписали.

Пожали друг другу руки.

И разошлись.

Дело сделано. Пора и честь знать.

Однако Муцио Вителлески не мог просто так отпустить Дмитрия в его поход на Москву. Слишком он оказался им заинтригован.

– Сын мой, не уделишь скромному монаху немного времени? – вкрадчиво поинтересовался Муцио вечером того же дня на приеме, посвященном мирному договору. Вообще-то банальной пьянке, но Дмитрий в ней принял лишь символическое участие. Не любил и не хотел привыкать, да и не в том он был положении, чтобы терять контроль над ситуацией, что неизбежно следует из обильных возлияний.

– Вижу, ты тоже не испытываешь страсти к горячащим кровь напиткам? – уклончиво ответил Дмитрий, размышляя – следует ли ему вступать в дискуссию с этим иезуитом или нужно уклониться. Дмитрий ответил на вульгарной латыни с примесями немецкого языка. Но иезуит понял и оценил. Как незнание в должной мере разговорной латыни, так и желание в ней попрактиковаться.

– Горячая кровь не приближает спасения души, – улыбнулся Муцио.

– И туманит рассудок, – вернул улыбку Дмитрий. – О чем ты хотел поговорить?

– О тебе, сын мой. Твоя судьба удивительна. Говорят, ты бывал в Риме?

– Это было давно и неправда. Но, святой отец, давайте оставим эти вопросы. И ты, и я прекрасно понимаем ваш интерес. Я не хочу выдавать, кто, где и чему меня учил. Собой я рисковать готов, людьми, давшими мне многое, – нет. Я объездил практически всю Европу. Посещал Египет и Абиссинию. Путешествовал по землям Ближнего Леванта, Персии и Индии. Имел возможность заглянуть и в грустный город Иерусалим. Мои следы есть везде и нигде, ибо мы постоянно находились в движении. Кто и зачем это делал – я не знаю и не хочу знать. Его планы остались в прошлом сразу, как я вырвался на свободу после нападения разбойников на наш отряд.

– Быть может, это нападение тоже было частью плана?

– Если бы не случайность – меня бы совершенно точно убили. Скорее кто-то из врагов моего покровителя решил поставить точку в этом его плане. Или он сам решил прекратить затянувшийся фарс. Не знаю, что он хотел, но безумия в его замыслах хватало с лихвой. Впрочем, та жизнь закончилась, и я не очень хочу ее вспоминать. Так что прошу тебя мне не верить. Я ведь не привел ни одного доказательства того удивительного путешествия. А слова – это просто слова. Считай меня лжецом, который читал слишком много книжек.

– Это так больно вспоминать? Хм. Можно поинтересоваться, почему ты сохранил православие? Ведь ты воспитывался в католической среде.

– Святой отец, должен тебя разочаровать, – ответил, мягко улыбнувшись, Дмитрий. – Я сохранил христианство, а не православие или католицизм. Мелкие распри священников меня мало волнуют. Мало того, и я весьма снисходительно отношусь к их возне и стремлению самоутверждаться в борьбе друг с другом.

– Зря ты так говоришь, сын мой. Закон Божий должно правильно трактовать, ибо иначе не спасти души, – возразил иезуит.

– А разве споры о законе Божьем? Как по мне, так суть раскола – обычная гордыня, борьба за власть и стремление присвоить доходы, идущие от паствы. Слаб человек. Велики его пороки.

– Ты неверно понимаешь сущность ситуации, – немного нервно улыбнулся Муцио. – Природа разногласий лежит в толковании Священного Писания и трудов отцов церкви.

– Какая связь между Священным Писанием и законами Божьими? – искренне удивился Дмитрий.

– Но как же?.. – ахнул иезуит.

– Все сущее создал Всевышний. Верно?

– Безусловно.

– Все сущее как-то функционирует. Так?

– Что ты имеешь в виду? – напрягся иезуит.

– Смотри, – произнес Дмитрий и уронил монету на пол. – Почему монета упала на пол, а не взлетела в небо?

– Ну… – задумался иезуит, – так заведено.

– Кем? Не тем ли, кто создал все сущее? – усмехнулся Дмитрий. – А зачатие? Ты думаешь, что Всевышнему делать больше нечего, чем бегать по всей планете и держать свечку при спаривании всего живого? Коз, коров, кроликов и мух всяких. Он дурной, что ли? Не думаю. Ведь смог как-то создать все сущее. А значит, смог и придумать, как не морочить себе голову такой чепухой. Не понимаешь? Он установил законы, которым подчиняется все бытие. Именно эти законы и заставляют монету падать на пол. Именно они истинные законы Божьи. А то, что написано в Священном Писании, есть жизнеописание. Интересное и поучительное чтиво, но не более того.

Иезуит посмотрел на Дмитрия долгим, вдумчивым взглядом. Скорее даже не вглядываясь или давя, а полностью уйдя в свои мысли. Ведь Дмитрий невольно затронул его научную специализацию. Ну как научную? Если можно теологический метод познания мира назвать наукой, то научный. Ведь Муцио как раз специализировался на фундаментальных вопросах происхождения бытия. Причем Дмитрий повернул вопрос так, что иезуит откровенно завис. Слова царевича звучали логично и непротиворечиво. Но вместе с тем они рушили самым безжалостным образом весь его мир. Все. Вообще все, во что он верил прежде, осыпалось прахом.

– Тут еще есть важный момент, святой отец, – продолжил Дмитрий. – Называется «синдром барана». Дело все в том, что большинство людей в состоянии понять только то, что не выходит за пределы их парадигмы восприятия. А все слишком сложные для него вещи они привыкли упрощать, подменяя близкими для них понятиями. Вот возьмите дикого пастуха с каких-нибудь высокогорий и постарайтесь объяснить ему проблему борьбы с аберрацией при изготовлении зрительных трубок.

– Прости? – удивленно переспросил иезуит. – Аберрация? – Оптика не входила в сферу его научных интересов, как и большинство естественных предметов.

– Хм, – осекся Дмитрий, понимая, что заставил иезуита почувствовать себя тем самым бараном. – Извини. Пусть это будет, допустим, смены сезонов. Почему они происходят? Отчего дует ветер? Отчего идет дождь именно здесь, а не везде, где проходят тучи? Все это находится за пределами парадигмы сознания того пастуха. Он просто не знает законов Божьих, которые все это регулируют. Так что он если что и сможет осознать, то преобразовав в понятные ему образы. Очень сильно искаженные и упрощенные. Сам себе придумал. Сам испугался. Помните притчу про бисер и свиней? Там речь не о гордости. Отнюдь. Свиньи не оценят бисер, он им просто не интересен. Поэтому, если вы хотите работать с этой мирно хрюкающей паствой, то нужно либо свиней развить до того уровня, чтобы они начали интересоваться бисером, либо взять вместо бисера вареную репу – то есть то, что им по душе. Надеюсь, я пока не сильно мудрено говорю?

– Не сильно, – улыбнулся Мунци. – Но, признаться, мне крайне неловко ощущать себя диким пастухом с высокогорий или свиньей, которая с недоумением смотрит на бисер. Ты меня невероятно заинтриговал, Деметрий. А еще смутил и озадачил. Уж не враг ли рода человеческого тебя воспитывал?

– Ты имеешь в виду дьявола?

– Его по-разному называют, – лукаво улыбнулся иезуит. – Он жаден до душ человеческих…

– И каждый раз я слышу эти бредни, – тяжело вздохнул Дмитрий. – Иногда мне кажется, что священники сами не читали Священное Писание и не думали над словами, воспринимая их в лоб, как дети. Вот скажи, зачем ему наши души? Ты никогда не задумывался о его статусе и положении? Там все грустно и фатально. Отец решил наказать строптивого сына, возомнившего о себе слишком много, и сослал его тюремщиком. Грязная работа. Задумайся. К нему в преисподнюю стекаются души грешников для отбывания наказания. Души, преступившие закон Всевышнего. Так кому он служит? Кто он? Строптивый фрондер или наказанный гордец? И на кой бес ему лишние заключенные? Их ведь всех размещать где-то надо, содержать, пытать, наконец. Лишняя головная боль. Штаты там новые бесов утрясать, пыточные новые строить и прочее, прочее, прочее. Уверен, что он ненавидит себя за тот миг слабости, и Отца, и работу, которую ему поручили. Но ослушаться не в силах. Или ты полагаешь, что Всевышний, обладая всей полнотой власти во Вселенной, позволит какому-то вздорному юнцу оппонировать себе? Серьезно? Выписал розгами немного любви вдоль спины да отправил исправляться.

– Ха! – нервно хохотнул иезуит. – Но почему отец?

– А кто он? Создатель, полагаю, мужского пола. Потому и отец. Хотя некоторые считают его матерью. Есть и те, что предполагают наличие семьи. Это непостижимо, поэтому и не принципиально.

– Ты очень интересный человек, – максимально вкрадчиво произнес Мунци после очередной долгой паузы. – То, что ты сказал, просто невероятно, но интригует… Я могу тебя в будущем навещать для бесед? Они обещают быть чрезвычайно интересными.

– Ты прекрасно знаешь, что Русская православная церковь имеет острую непереносимость католиков и в особенности иезуитов. Вас боятся. А мне, как возможному монарху, нужно учитывать религиозные чувства своих подданных. Иначе меня погонят, как Сигизмунда из Швеции. Придумай повод, который позволит тебе присутствовать в Москве. И тогда это станет возможным, наверное. По крайней мере, я могу и подыграть, если мне это будет выгодно.

– Повод? – прищурился Мунци.

– Кому расскажу – засмеют, – покачал головой Дмитрий. – Иезуит предлагает посоветовать ему интригу.

– Я не это имел в виду, – нахмурился Вителлески.

– Да ладно уже, – отмахнулся Дмитрий. – Хм. Смотри. В Италии хранятся мощи моего небесного покровителя – Дмитрия Солунского. Если папа подарит их мне, то я не смогу отказать ему в небольшой услуге. Например, разрешу иезуитам на свои средства поставить маленькую церковь в Немецкой слободе. Там ведь проживают и католики, а значит, их должно как-то направлять духовно. Уверен, что патриарх, как и большинство других иерархов Русской православной церкви, не откажет в этом. Ведь иезуиты имеют свойство совать свой нос во всякие дела, их не касающиеся. А значит, что? Значит, не смогут усидеть в Москве довольно долго. Ввяжутся в интригу и вылетят со свистом, как недавно случилось с англичанами.

– Оу… – покачал головой Муцио.

– Да, полагаю, что мощи моего небесного покровителя – вполне приемлемый подарок. А теперь ступай. Мы и так слишком долго говорили, чтобы привлечь ненужное внимание.

Иезуит уходил раздавленный и опустошенный. Даже споткнулся пару раз так, словно накачался вином до изрядной степени. А Дмитрий позволил себе едва заметную усмешку. О да! Он вынес бедняге мозг. Да еще засеял его сомнениями. Зачем? На первый взгляд, сущее ребячество, усложнившее ему жизнь на ровном месте. Но это только если не задумываться и не приглядываться. В сущности весь его разговор с Муцио был одной сплошной провокацией, граничащей со стебом. Например, они оба знали, что дьявол, как персонифицированное зло в христианстве, был выдуман сразу после того, как старое «Вселенское зло» – привычные боги – оказалось более не действенно. Только Муцио считал это закрытой от чужих глаз информацией и был немало потрясен прозвучавшими намеками. Да еще в такой ехидной форме, мягко указывая на недалекий ум творца сего злодея. Тут и семи пядей во лбу не нужно, чтобы понять – Дмитрия воспитывал кто-то очень высокопоставленный, из тех иерархов католичества, кто допущен до древних секретов. Скорее всего, даже иезуиты.

Что выходило еще тем яблоком раздора. Ведь нужно же будет выяснить, кто обладает таким слабым умом, позволившим вырваться на свободу чудовищу. А черную кошку в черной комнате довольно сложно найти, особенно если ее там нет. Что единства католичеству не добавит. На фоне религиозных войн, гремящих в Европе, подобный шаг напоминал торпеду, пущенную в борт вражеского корабля. Утонет? Вряд ли. Но воды нахлебается изрядно.

Единственная существенная ошибка Дмитрия заключалась в том, что подобный поступок поставил его под удар как личность. Что шло в противоречие с задуманными планами, мешая их воплощать в жизнь. Он это прекрасно понимал, но отказать себе в этой маленькой слабости не смог. Очень уж хотелось вынести мозг этому деятелю духовного фронта. Попробовать свои силы. Страшилок-то о них массу придумали, создав ореол абсолютного превосходства. Возможно, они сами эти слухи и распускали. Глупо, конечно, вот так подставляться. Но Дмитрий не удержался. Слишком велико оказалось любопытство…

 

Глава 5

1 апреля 1605 года, окрестности Москвы

Потихоньку в свои права вступала весна.

Малый ледниковый период злобствовал, поэтому снег только-только начал сходить и грунт пока еще был весьма плотным. Не успел оттаять. Однако хляби стремительно приближались. Дня два-три, и войдут в силу, начав стремительно затруднять всякое движение по дорогам, а ледоход парализует реки. Этакий период весеннего паралича.

Михаил Васильевич Скопин-Шуйский немного нервничал…

Его дядя и претендент на царский венец Дмитрий Иванович Шуйский смог обыграть патриарха в публичном противостоянии уже недели две как. Все оказалось очень просто и банально. На следующий день после славной новости о разгроме Сигизмунда под Смоленском в Москву «прискакал» гонец из Воронежа. Он и сообщил о том, что крымские татары-де выступили в поход. Пользуясь этим поводом, а также посулами, угрозами и подкупом, Шуйский смог убрать из собранного на западном рубеже Москвы войска всех ненадежных. Переведя в так называемый южный заслон. Это было непросто, но удалось.

На западном направлении же под командованием Скопина-Шуйского он сосредоточил всех более-менее верных или лояльных. Тут были и те, кто так или иначе пострадал в годы опричнины. И те, кто имел обиду на старшую ветвь Рюриковичей, в том числе застарелую. Сюда же собрались лично верные и обязанные клану Шуйских, а также нейтралы и наемники. Вот всем им Дмитрий Иванович Шуйский и пообещал натурально золотые горы, если отстоят Москву и позволят ему венчаться на царство.

Поэтому Михаил Васильевич хоть и нервничал, но в пределах разумного. Люди за его спиной были вполне надежны и многочисленны. Позиция верна. А он лично в случае успеха становился главным царским воеводой. Для восемнадцатилетнего парня – головокружительная карьера! Особенно учитывая тот факт, что в обычных условиях он не мог на эту должность рассчитывать даже в теории. Рылом не вышел. Хватало и более родовитых, он ведь дальняя ветвь Шуйских, слишком дальняя для таких случаев…

Дмитрий задумчиво изучал противника в зрительную трубу.

Очевидно, ситуация вышла за пределы его ожиданий. Он точно знал, что эти люди знают, кто он. Да и про победу под Смоленском тоже слышали. Но все равно готовятся к сражению. Что в его планы ну вот вообще никак не входило.

«Надо поговорить…» – сказал он и поехал на середину поля.

Чуть погодя к нему выехал и Скопин-Шуйский со товарищи.

– И как это понимать? – поинтересовался Дмитрий, обводя ледяным взглядом подъехавших командиров. – Поляки разбиты. Я возвращаюсь с победой в столицу.

– Велено не пускать, – пожав плечами ответил Михаил Васильевич максимально бесстрастным тоном.

– Кем и почему?

– Пока дядя мой Дмитрий Иванович на царство не венчается, приказано тебя к Москве не пускать.

– Серьезно? И ты обнажишь оружие против меня? – повел бровью царевич.

– Обнажу! – с некоторым пылом произнес Михаил.

– Да, – покачал головой Дмитрий, – боярская вольница совсем берега потеряла. Боюсь, что наказание Руси холодом и голодом не пошло ей впрок. Бояре не усвоили урок. И теперь накликают новые беды.

– О чем ты говоришь? – покачал головой Скопин-Шуйский. – У тебя слишком мало сил, чтобы победить. Патриарха уже схватили и убеждают поступить благоразумно. Он вскоре уступит, и Дмитрий Иванович Шуйский будет венчан на царство. А ты… да кому ты потом будешь нужен? Хотел уезжать в Новый Свет? Уедешь. Здесь и без тебя управятся. Шуйские, чай, не Годуновы.

– А ты? Что получишь ты? Он ведь всем вам что-то предложил.

– Хочешь перекупить? – усмехнулся Михаил Борисович ШеинШеин Михаил Борисович (конец 1570-го –1634 год) – русский полководец, активный участник Смутного времени. Сражался за Годунова и Шуйского. Воевал против Лжедмитрия I и II, против Болотникова. Руководитель обороны Смоленска против польско-литовских войск в 1609–1611 годах (сдача Смоленска). Главнокомандующий Русской армии в Смоленской войне 1632–1634 годов, по результатам которой его обезглавили в Москве как изменника. Изменником, скорее всего, не был, но и воинскими талантами особыми не обладал. Отличался нераспорядительностью, очень ярко проявившейся в ходе войны 1632–1634 годов. Судя по всему, его потолок командования не превышал уровень полка. Лично в атаку людей водить мог, и недурно. Был храбр. А вот командовать не умел.], стоящий рядом. – Он предложил нам права шляхетские, как в Речи Посполитой, да вотчины царские почти все уже меж людей разделил. Что ты сможешь предложить такого, чтобы перебить его цену?

– Жизнь, – пожав плечами, ответил Дмитрий.

– Что?! Ха-ха-ха! Ты рвешься к венцу! Но у тебя нет сил его надеть. И ты еще смеешь нам угрожать? Ха-ха-ха! Пес блудливый! Где тебя черти все эти годы носили?! Думаешь, вот так можешь вернуться и указывать нам? Ты не пройдешь! А попытаешься – так пощиплем, что только перья в разные стороны полетят!

– Веселый ты парень. Нравишься ты мне, – произнес Дмитрий, с мягкой улыбкой глядя на Шеина. – Поэтому я убью тебя последним.

После чего, не прощаясь, развернул лошадь и направился к своей армии. За ним последовали его командиры.

Со спины ему вслед неслись какие-то проклятья и угрозы. Но он не слушал. Не до того. Он лихорадочно, нервно думал.

Расклад получался весьма поганый.

В Смоленске он позволил себе подурачиться. Да так, что теперь заглядывать в земли католиков ему стало боязно.

«Пошутил? Покуражился? Поиздевался над иезуитом? Придурок!» – пульсировало в его голове.

Конечно, убивать его не станут. По крайней мере сразу. Но совершенно точно упекут в какой-нибудь монастырь, где станут с тактом, с толком, с расстановкой колоть. Слишком опасные он дал им намеки. Только сейчас оттекла моча от его юных извилин, позволяя понять – проект «Новый Свет» в том формате, который он хотел реализовать, стал невозможен. Технически. Не дадут ему спокойно жить в землях Испании.

Хуже того было то, что в колонии Франции и Англии ему путь также оказался заказан. Особенно в Английские владения, где ему грозит деревянный макинтош практически у порога. Если, конечно, кто-то ради него на гроб раскошелится, а не бросит гнить в какой-нибудь канаве.

Горе от ума в его чистой и незамутненной форме.

На Западе для него оставались открыты только такие страны, как Дания да Голландия. Ну, может быть, еще Швеция. С высокой вероятностью он вполне мог поступить на службу в тех землях. Особенно в Голландию, где ему, пожалуй, даже будут рады. Общие враги сближают. Но это все несколько не то, чего он жаждал. От слова «совсем».

«Идиот! Кретин! Дегенерат!» – корил он себя.

Теперь ему оставалось только идти вперед и бить то хорошо мотивированное войско, что Дмитрий Шуйский собрал против него. Разобьет ли он его? Скорее всего. Но что дальше? Узнав о победе царевича, Шуйский, безусловно, избавится от патриарха, чтобы выиграть себе время. Венчать на царство же должно патриарху по текущему канону. А значит, Гражданская война перейдет на следующую стадию своего развития. Страна расколется на два лагеря со всеми вытекающими последствиями. Мечты, как говорится, сбываются.

Особенно тошным было то, что его оппонент применил безотказную карту вольностей. Людям нравятся такие ходы. А значит, и казаки, и многие служилые дворяне перейдут на сторону врага. За ним же так и закрепится немногочисленное войско… Но по какому бы сценарию эта борьба ни развивалась, в финале он либо погибал, либо становился владетелем дымящихся руин.

– Что с тобой? – обеспокоенно поинтересовался Петр Басманов, смущенный совершенно посеревшим лицом Дмитрия.

– Все нормально, – вымученно ответил ему царевич и, достав зрительную трубу, стал вновь рассматривать противника.

Совершенно очевидно, что Скопин-Шуйский не планировал наступления. Да в его задачи оно и не входило. Поэтому центр позиций занял длинный ряд саней, за которыми встали стрельцы. Тысяч шесть примерно. Весьма годная позиция, позволяющая сдерживать натиск крылатых гусар или тех же пятигорцев. Да и от немецкой пехоты должна в какой-то мере защитить. Впрочем, у тех были длинные пики, которые вполне позволяли уверенно работать через этот барьер.

В глубине построения за стрельцами стояли три коробки немецких пехотных рот общей численностью человек в пятьсот. Пикинеры.

Поместная кавалерия была сведена в два отряда где-то тысячи по полторы, которые располагались на флангах. Мелкие ногайские лошади. Треть бойцов в «полной броне», то есть при шлеме да кольчуге. Остальные в стеганых халатах – тегиляях. Из вооружения – короткое легкое копье, сабля, щит да лук. Иными словами – классические ратники степного типа. Имелись и более тяжелые всадники. В зерцалах или иных дощатых доспехах да на породистых ахалтекинцах – самые родовитые, богатые да влиятельные. Но этих явно было меньше сотни.

Дмитрий обернулся в сторону своих войск.

Их явно стало больше с момента выхода из Москвы в феврале. Даже несмотря на потери. Это стало возможно по довольно банальной причине…

Дело в том, что пленных, взятых под Смоленском, Дмитрий решил отпускать в максимально человеколюбивой, то есть унизительной, форме. Выставил, как бродяг безродных, с наилучшими пожеланиями. Для воинского люда и особенно для шляхты такое обращение оказалось обидным. Не для всех, но для весьма приличного числа пленных, которые отказались просто так уходить. Им Дмитрий предложил каждому самостоятельно оценить свои «жизнь и честь» и, когда сможет изыскать возможность, – заплатить.

Вот две сотни шляхты из наиболее бедных родов и попросились на службу в зачет долга. Плюс пять сотен наемной немецкой пехоты, посчитав Дмитрия более удачливым нанимателем, нежели король Сигизмунд, к которому им придется, скорее всего, вернуться. Денег-то нет. Царевич забрал у них практически все в качестве законного трофея. Так что вариант найма их польским королем был крайне вероятен и их совсем не радовал. Подобное положение дел позволило не только полностью покрыть штатные потери по пехоте, но и развернуть эскадрон кирасир в дивизион…

И что делать дальше?

Скопин-Шуйский, очевидно, нападать не собирался. Так что принять противника на картечь от обороны не выходило.

Прямой натиск штурмовыми колоннами «по-суворовски» прямо на импровизированные укрепления тоже отпадал. Ибо провоцировал удар вражеской кавалерии во фланги. Да, она слабая. Но ее много. И четыре сотни эрзац-кирасир, да, по сути, улан при доспехах, при поддержке пары сотен поместной конницы не смогут отразить общий фланговый удар трех тысяч поместного ополчения. Слишком неравные силы. А дальше ничего хорошего. Устоять на линии повозок пехота Дмитрия устоит. Возможно, даже поместных обратит в бегство. Только кавалерии он своей лишится. Да и в пехоте потери будут слишком большие.

Оставалось играть от тактики, провоцирующей противника на преждевременный удар…

Развернув свои батальоны пехоты в линии, Дмитрий начал движение.

Центральный батальон двигался чуть впереди. Левый и правый – за ним отстающими крыльями. Кавалерия держалась позади этого импровизированного клина.

Барабаны и флейты играли «Московский пехотный марш».

Пехотинцы, держа равнение, продвигались максимально аккуратно и неспешно. Им было непривычно и сложно выдерживать строй в линиях. Большое упущение Дмитрия. Но сейчас быстрота и не требовалась.

Выйдя на двести шагов к линии повозок, центральный батальон зафиксировал свою позицию. Левый и правый батальоны отстали шагов на семьдесят, образуя таким образом хороший, просторный проход для кавалерии, полностью простреливаемый пищалями.

Тонкие, хрупкие, такие соблазнительные линии. Они стояли и манили Скопина-Шуйского атаковать поместной кавалерией. Но он держался. Ждал. Боялся попусту рисковать.

Дмитрий дал отмашку и две батареи полкового дивизиона открыли огонь дальней картечью. Двести шагов – далековато. Но вполне себе убойно по лишенной доспехов пехоте. Пусть и за санями, которые, собственно, и не были рассчитаны на защиту от артиллерии.

Не спеша. Аккуратно. Размеренно. Чтобы не перегреть стволы и не пугать раньше времени. Каждая пушка делала выстрел в минуту. По очереди. Одна за другой. Так что один из десятка «стволов» ухал каждые пять-шесть секунд, изрядно нервируя стрельцов. Да и как не нервничать, когда то и дело кто-то рядом падает, получив свой чугунный «подарок».

Началась было беспорядочная стрельба из-за саней, но совершенно бестолковая. Слишком далеко. Пуля-то долетит. Да только не привыкшие к такой дальности оказались стрельцы. А потому отправляли все свои пули со знатным недолетом.

Так продолжалось добрые полчаса.

– Михаил Васильевич, – обратился к Скопину-Шуйскому Шеин. – Они нам так всех пешцев повыбьют. Вон, только относить успевают. Видишь сам – люди роптать да волноваться начали.

– Предлагаешь атаковать? – раздраженно спросил командующий.

– Так вон как стоят удобно.

– Слишком удобно! Это ловушка!

– И какая же? Что та горстка пешцев, растянутая в жидкую полосу нам сделает?

– Хочешь атаковать?

– Да.

– Атакуй, – поджав губы, зло произнес Михаил Васильевич. – Бери левое крыло и атакуй. А Федор Михайлович, – обратился он к князю Мстиславскому, согласно кивавшему на слова визави Скопина-Шуйского, – ударит правым крылом. Только сообща нападайте…

Шеин и Мстиславский усмехнулись и, пришпорив коней, двинулись к вверенным им подразделениям.

Дмитрий все это наблюдал в свою зрительную трубу. Он ждал этого. Жаждал. В каждом батальоне было примерно по тысяче бойцов. Три линии в глубину давали две стрелковые караколи по триста с гаком «стволов». Плюс возможность надеть штыки и контратаковать фактически короткими копьями. Плюс линия пикинеров. Да еще полковые орудия. Нормально. Не густо, но нормально.

Прозвучал сигнал атаки, и поместная кавалерия беспорядочной лавой устремилась к своим целям.

Бах! Бах! Бах!

Ударили полковые орудия, встречая ее дальней картечью.

Бах! Бах! Бах!

Повторили они свой залп спустя двенадцать секунд. Быстро! Удивительно быстро! Слишком быстро, нежели ожидал Михаил Васильевич…

Бум! Бум! Бум!

Среди конной лавы стали взрываться маленькие ручные гранаты гренадеров, рота которых стояла в тылу центрального батальона. И сразу с началом атаки выдвинулась к его флангам, прикрывая. Разделившись пополам, согласно замыслу Дмитрия.

Залп!

Пищали слаженно выпустили в надвигавшуюся конную лаву свои пули.

Залп!

Отработала вторая линия стрелковой караколи.

И сразу же ее место заняли пикинеры, все как один одетые в трофейные латы. А стрелки, нацепив штыки, готовились поддержать их своими ударами.

Бах! Бах! Бах!

Ударили полковые орудия, только уже густыми тучами мелкой ближней картечи.

Бум! Бум! Бум!

Вновь стали рваться ручные гранаты гренадеров, отправленные в полет уже руками. Благо дистанция позволяла. Что серьезно увеличило их количество.

Залп!

Встретили попытавшихся было сунуться в проход между батальонами кавалеристов гренадеры из мушкетонов.

Беглая беспорядочная стрельба.

Это драгуны ударили из своих штуцеров по просочившимся всадникам противника. Благо, что были фактически конными егерями.

Дмитрий вертел головой, осматривая поле боя.

Ловушка удалась. Помогло незнание Скопиным-Шуйским и его командирами технических и тактических возможностей применяемых Дмитрием приемов и вооружения. Локальное преимущество достигнуто. Но как его реализовать? Не так уж и много у царевича осталось выстрелов к пушкам. А штурмовать эту полосу саней со стрелками за ней – значит подставиться под серьезные потери. Оставить же их в покое означало позволить войскам отойти ближе к Москве и закрепиться там. Может, даже пушки какие серьезные подтащат.

Секунда. Вторая. Третья.

Они тянулись крайне медленно и вяло для лихорадочно кипящего мозга царевича.

– Вот он, момент истины! – выкрикнул Дмитрий. Решение принято. Адреналин уже полетел в кровь ведрами, заводя и ускоряя восприятие реальности. – С нами бог! Кирасиры! За мной! – уже натурально заорал царевич и, пришпорив коня, двинулся на левый фланг, который хоть и отступал, но казался наименее пострадавшим. А значит, требовал добавки.

Михаил Васильевич не пропустил момент, когда его оппонент пришпорил коня и повел за собой в атаку порядка четырех сотен всадников. Рассеянные, деморализованные и изрядно потрепанные поместные ополченцы были неспособны дать им отпор. Не в этой ситуации. Их отступление, очевидно, превращалось в бегство, чего нельзя было допустить.

– Развернуть немцев! – крикнул Михаил. – Прикрыть левый фланг пиками!

А сам, увлекая за собой свою свиту всадников в дощатых доспехах, попытался встречно атаковать Дмитрия. Всего полусотня. Крайне мало, чтобы победить. Но достаточно для затруднения натиска. Замедления. Сбивания темпа. А там и с другого фланга подоспеют, наверное. Вон они уже скачут…

Дмитрий несся на своем коне впереди отряда и откровенно мандражировал. В голову лезли дурацкие мысли о судьбе Густава II Адольфа, что погиб самым дурным образом, вот так же возглавив атаку своей кавалерии при Люцерне. Но отступать было поздно. Слишком поздно.

Поместная кавалерия бежала, стремясь избежать столкновения с конницей Дмитрия. Но их слабосильные лошадки, утомленные рывком к позициям, изрядно сдавали. Поэтому всадники царевича их быстро настигали…

Михаил Васильевич летел, натурально насилуя своего коня шпорами и бледнея. Он прекрасно видел, как Дмитрий, возглавлявший контратаку на фланг, развернул своих всадников на него. Это был конец.

Секунда. Вторая. Третья.

Удар копья в грудь!

И он вылетает из седла спиной вперед. Полет. Падение. Темнота.

Ту полусотню, что повел за собой Скопин-Шуйский, кирасиры Дмитрия ссадили играючи. Только вот копья пообломали большей частью. Кого насмерть. У кого просто дух вышибли. Но разбираться было некогда.

Собрав и построив своих всадников, царевич вновь повел их в атаку. Те, что с копьями, – в первый ряд. Остальные, выхватив кончар, шли во втором.

– Ура! – закричал Дмитрий.

– Ура-а-а-а-а! – эхом отозвались четыре сотни глоток за его спиной.

А поместная кавалерия правого фланга, резко отвернув, стала уходить в сторону Москвы. Следом за своими товарищами. Был ли у них шанс? Наверное, был. После ударов картечью, дробью и пулями там оставалось сотен восемь всадников. Могли задавить массой, численностью. Особенно если левый фланг, увидев эту рубку, повернет назад. Но ни Шеин, выживший в самоубийственной атаке, ни Мстиславский так рисковать не стали.

Дмитрий решил не преследовать их, навязывая бой. Долго, муторно и нерезультативно. Все-таки кавалерия. Тем более есть шанс нарваться на засаду. Да и сражение еще не выиграно до конца. У противника оставалось около четырех-пяти тысяч стрелецкой пехоты да пять сотен наемных немцев. Причем последние оттянулись к повозкам и прикрыли их пиками, защищая от наскока конницы с тыла…

Покрутившись там, царевич решил отойти обратно. Для его кирасир – патовая позиция.

– Берете свои батальоны и обходите с флангов, – хмуро произнес Дмитрий, обращаясь к вызванным к нему командирам левой и правой линий.

Центральная же позиция возобновила обстрел дальней картечью. К ней присоединились и гренадеры, начав закидывать сгрудившихся у саней врагов гранатами из ручных мортир. Точность отвратительная. Зато моральный эффект! На психику давит изумительно. Да и попадает изредка.

Зазвучали барабаны и флейты. Развернутые знамена затрепетали на ветру. И фланговые батальоны, перестроившись в колонны, демонстративно двинулись в обход позиции врагов. А вместе с ними шли и по батарее полковых орудий.

«На санях» это вызвало бурю волнений.

Минуту маршируют стрелки Дмитрия. Вторую. Словно в кино. Шаг к шагу. Равнение держат. А как пересекли линию саней, так и не выдержали стрельцы. Побежали. Там не требовалось великого ума, чтобы понять, чем грозит такое окружение.

Дмитрий же небрежно махнул рукой, отпуская оба кирасирских эскадрона в атаку. Да, они не предназначались для преследования и добивания. Но здесь и сейчас прекрасно могли выполнить эту роль. Благо что пехота убегает, а не кавалерия. По идее, это были потенциально его люди. Ну, эти, за санями. Однако в текущей ситуации он не мог допустить укрепления войска Шуйского пехотой. Пусть даже такой. Ибо поместная конница без опоры на пехоту становилась совсем уж легкой целью. А с пехотой, да на хороших позициях, приобретала опасность. Второго шанса врагу он давать не хотел.

Сам же царевич подъехал к позициям «у саней» и с грустным, задумчивым видом уставился на эти кучи трупов… К горлу подкатил предательским ком, который едва удалось проглотить.

– Вот и начал я заливать Русь кровью… То ли еще будет…

– Это были твои враги, – возразил Петр Басманов, следовавший следом.

– Мои враги… – медленно, словно пробуя на вкус, произнес Дмитрий. – Срочно готовимся к выступлению! Форсированным маршем! Драгун отправить до Москвы. Пусть разведают обстановку. Нельзя дать противнику оправиться. И да, верни кирасир! Нам нет времени ждать.

– Слушаюсь, – кивнул Петр и ускакал распоряжаться.

Дмитрию следовало бы остановиться на позициях. Добить раненых. Собрать трофеи. Возможно, похоронить тела. Но Шуйский не давал этого сделать.

Еще час-два, и в Кремле узнают – западный заслон пробит.

Сколько Шуйскому потребуется времени, чтобы сбежать?

Очень вряд ли он рванет как есть. Совершенно точно он постарается сформировать обоз с ценным имуществом. Ведь для борьбы за власть ему потребуются деньги. Много денег. А значит, их он бросать не станет. Также нужно организовать какой-нибудь заслон в городе. Возможно, оставить кого-то держать оборону Кремля. Это должно надолго задержать войска царевича, если тот попытается его преследовать. Ну, по крайней мере именно так предположил сам Дима, поставив себя на место своего врага. А значит, что? Правильно! Нужно врываться в город на плечах отступающего врага. И блокировать его в Кремле. Чтобы не утек.

– Быстрее! Быстрее! – нервно выкрикнул Дмитрий, видя, что артиллеристы слишком долго возятся, «упаковываясь» в походное положение. – Дорога каждая минута! Опоздаем – эти скоты столицу спалят! Быстрее!

И солдаты, подстегнутые этой угрозой, зашевелились сильно бодрее. Ведь у многих в этом большом деревянном городе были или дома, или родичи…

 

Глава 6

1 апреля 1605 года, Москва

Дмитрий Иванович Шуйский укушенным бурундуком носился по Грановитой палате, пытаясь собраться с мыслями. Рядом на лавке сидели и напряженно смотрели на него Шеин с Мстиславским, только что прибывшие от войска.

– Поражение! Как?! Как?! Черт вас возьми! – вновь закричал Шуйский.

– Судя по всему, царевич практически не понес потерь под Смоленском, – сохраняя невозмутимое лицо, произнес Мстиславский. – Кроме того, у него было за три сотни крылатых гусар.

– Что?!

– Он поместных пересадил на трофейных коней и снарядил захваченными доспехами. Я Петра Басманова узнал. Издалека – гусар как гусар. Только когда подъехал на переговоры – опознал.

– Кошмар! Проклятье!

– Когда мы отходили, – продолжил Мстиславский, – пешцы еще держались. Мыслю, у тебя время есть. Пока их добьет. Пока трофеи соберет. Пока сюда дойдет. День, может, даже два.

– Думаешь, продержатся? – скептически поинтересовался Шеин.

– Они к саням прижались. Чай, не дураки, знают, что побегут – конница вырубит. А так – может, до ночи простоят. Там и отступят. Вряд ли Дмитрий будет бросать своих пешцев на приступ. Мыслю – не поступит так. Это войско – все, что у него есть. А он не дурной так бестолково его стачивать. По крайней мере, нас он принял очень толково. Даже до рубки дело не дошло. Сколько его людей там легло? Почитай никого и не зацепили.

– И не говори, – покачал головой Шеин. – Как детей малых побил.

– Да ты не печалься, – ободрительно похлопал его по плечу Мстиславский. – Откуда же нам знать, на что его войско способно? Это ты, Дмитрий Иванович, промахнулся. Нужно было с ним под Смоленск своего человека слать. Чтобы знать, что к чему.

– Так слал! Слал! – нервно воскликнул Шуйский. – Как концы в воду. Даже не знаю, жив ли.

– А это еще что за шум? – насторожился Шеин. Все прислушались. И мгновение спустя бросились на кремлевские стены.

Несколько минут стремительного бега. И вот она, стена.

– Проклятье! – закричал Шуйский, увидев штандарт с белым «единорогом» на красном поле.

Царевич лично возглавил отряд кавалерии, сведя воедино кирасир и поместных. И повел их на город. Драгуны присоединились уже возле Москвы, доведя общую численность конного войска до четырех эскадронов.

– Закрыть ворота! – истошно завопил Шеин, по спине которого побежал холодок. Да, в Кремле было около тысячи поместных дворян. Все, кто выжил в той атаке и не разбежался по дороге. Но не далее как несколько часов назад он уже успел удостовериться – численное превосходство для царевича не помеха.

– Ты же говорил, что ему еще день-два там возиться!

– Значит, пехоту оставил, а сам с конницей бросился преследовать, – задумчиво произнес Мстиславский.

– Зачем? На что он надеялся? Наскоком взять Кремль? – продолжал нервничать Шуйский.

– Не знаю, – с небольшой задержкой ответил Мстиславский. Он лгал, прикидываясь дурачком. Но разводить дополнительную панику у и без того не вполне вменяемого Шуйского не желал. Для Федора Михайловича было вполне очевидно, что царевич оставил пехоту разбираться с пехотой, а сам выступил с простой и ясной целью – блокировать своего оппонента в Кремле. А потом там и добить. Ловушка захлопнулась. – Да и чего нам бояться? – Максимально спокойным голосом продолжил он. – У него нет ломовых орудий. Пехота подойдет чуть позже. Но это делу не поможет. Чем он будет стены ломать? Картечью? Пойдет на приступ? Так милости простим – в сабли и примем. Не все потеряно. Мужайтесь!

– Тебе легко говорить, – раздраженно фыркнул Шеин, – тебя он не обещал убить.

– Так ты бы за языком следил и тоже чувствовал себя спокойнее.

– Что там случилось? – напрягся Шуйский.

– Этот болван стал царевича оскорблять и потешаться над ним, – усмехнувшись, произнес Мстиславский.

– Зачем? – удивленно спросил Шуйский, повернувшись к Шеину.

– Ах оставь, он и сам не знает, – махнул рукой Мстиславский. – К слову сказать, Михаил Борисович, пусть тебя это не сильно печалит. Вряд ли кто-то из его противников переживет его победу. Ну разве чтобы подивить его на плахе. Все так запуталось… Просто так уже не покаешься.

– Может, это и к лучшему, – угрюмо произнес Шуйский.

– Как знать, как знать… – покачал Мстиславский головой. – Ты точно не жилец, если он выиграет. А твои родичи? В относительной безопасности только твой брат старший. Да и то только потому, что в Испанию отбыл. Миша тебе не говорил?

– Что?!

– Там на поле мы попробовали торговаться. Вдруг он что интересное предложит?

– Да что он может предложить?! Голодранец!

– Он предложил нам жизнь, – усмехнувшись, произнес Федор Михайлович. – Казалось бы? Сейчас же я отчетливо понимаю всю ценность того предложения. И нашу судьбу в случае поражения. Ведь мы выбрали смерть.

Нарочито услужливо поклонившись, князь отвернулся от Шуйского и уставился на войско царевича. Но уже не сомневался в том, что этот сынок Ивана Грозного доведет начатое до конца…

Дмитрий осадил своего коня и с удовольствием посмотрел на захлопывающиеся ворота Кремля. Да. Он сделал это. Теперь если Шуйский и уйдет, то только как вор в ночи. «Без ничего». И то не факт.

– Отправь десяток драгун к пехоте. Поторопи ее. И передай, чтобы роту-другую вернули. Негоже раненых врагов оставлять в поле мучиться. Добить надо. А то зверье ночью живьем есть начнет. Да трофеи собрать.

– Понял, – кивнул Петр Басманов и умчался кабанчиком выполнять этот приказ.

После тех побед под Смоленском и известия о смерти Бориса с Федором Басманов сделал ставку на этого кандидата. И старался быть всегда при нем, выслуживаясь. Ибо увидел в том свой шанс, свою звезду. По местничеству-то он никуда не пройдет далеко и высоко. А так – очень может быть…

Сам же Дмитрий в сопровождении полуроты кирасир двинулся вдоль стены с инспекцией. На разумном удалении, естественно. Требовалось показать себя всем желающим.

Москве досталось.

Судя по тому, что открывалось перед глазами Дмитрия, беспорядки накатывали волнами. Одна за другой. Везде валялся мусор, какие-то обломки чего-то и даже пара разбитых саней.

Глянул дальше – а там люди жмутся в улочках, боясь выйти.

Царевич остановил своего коня и присмотрелся. Мало ли где угроза? И только через минуту до него дошло – они его боятся.

Приближаться сразу Дмитрий не стал, чтобы не спугнуть. Достал зрительную трубу и присмотрелся. Некоторых зевак даже узнал. Купцы, ремесленники да дьяки, небольшая россыпь десятников стрелецких да несколько иностранцев.

Оставив свой эскорт, он медленно подъехал к пугливой толпе зевак.

– Здоровы будьте!

– И тебе здравствовать, – нестройным хором отозвались люди.

– А чего вы тут жметесь, словно сделал я вам чего дурного?

– Тык… – заломив шапку, произнес один купец, – мудрые люди сказывают, что, когда паны дерутся, у холопов лбы трещат.

– Так ты и не холоп, – с легкой улыбкой ответил Дмитрий.

– Так и не боярин.

– А это, может, и к лучшему. На нашем боярстве словно проклятье какое-то. Вот был человек толковый, разумный, верный. Стал боярином. И вмиг превратился в незнамо что. Будто его аспиды какие дивные покусали, что травят не тело, но душу. М-да, – произнес и покачал головой Дмитрий, выдерживая паузу и наблюдая за реакцией людей. Ее не было. Они молча слушали, готовые «сдернуть» в любой момент. Зашугали их тут… зашугали. – Слышал я, что Шуйские царя убили, выбранного всенародно. И наследника его законного. Что? Неужели правда? Неужели они посмели так дерзко плюнуть в душу и люду русскому, и Отцу нашему небесному?

– Истину говорят, – произнес все тот-то же купец. – Убили. И супружницу Бориса, и многих слуг их тоже убили. Да патриарха нашего в полон взяли, перебив слуг его и защитников. Как казаки Ивана Кольцо отошли, так и управились. Так-то они патриарха ограждали от злодейства.

– Ивана Кольцо? – изумился Дмитрий. – Уж не того ли Ивана, что с Ермаком ходил?

– Того самого, – почти хором ответили многие. Не удержал патриарх языка за зубами.

– Так говорят, что убили его давно.

– Выжил. Только голос с тех пор стал таким скрипучим, что жуть.

– Скрипучим? – задумчиво вспоминая казака там, на крыше… когда едва не умер. – Интересно. А что, патриарха тайком взяли?

– Отчего тайком? Днем. Открыто. Перед всем честным народом. Словно он разбойник какой.

– А вы что? Неужто такое беззаконие терпели?

– А что мы? – встрял второй купец. – Разбойники-то вона какие! Что мы им сделаем? И так болезных посекли саблями, что помешать пытались.

– Сказывают – город обещали спалить, ежели не уймемся, – добавил третий купец. – И ведь спалят мерзавцы! Если уж на помазанника Божьего рука поднялась, то нас, сирых, вообще и не заметят! Разбойники! Как есть разбойники!

– Пожар – это серьезно, – кивнул, соглашаясь, Дмитрий. – Они и сейчас могут пустить красного петуха, чтобы вырваться из этой каменной западни. Сами заперлись от страха, а пути назад и нет. Сейчас-то у меня только всадники. Но скоро и пехота подойдет с «единорогами». Это позволит надежно их запереть в каменных стенах. А там и пушки польские, трофейные подоспеют. Ими мы ворота-то вмиг вскроем. Как поймут, так дергаться и станут. Выжить захотят. На любую мерзость пойдут, не переживая о том ни мгновения. Сами же видели – разбойники без чести и совести. Так что слушайте меня и передайте всем. Я хочу, чтобы вы от каждого конца да улицы человека выбрали. Уважаемого. Дабы остальные к словам его прислушивались. И прислали ко мне. Будем думать, как разбойные замыслы этих порочных тварей разбить и Москву от пожара уберечь.

Сказал это и, развернув коня, поехал к эскорту. А там и далее по окрестностям Кремля.

Люди эти ему сейчас были нужны, как кобыле пятая нога. Зажгут ли город Шуйские? Вряд ли. Они же надеются не только выжить, но и победить. То есть надеть царский венец и править. Чему сжигание столицы вообще никак не способствует. Но простому люду о том говорить не следовало. Скорее, напротив, – стращать. Ибо сейчас в Москве требовалось навести покой и порядок. Слишком беспокойный тыл – дурная идея. А как проще всего решить эту проблему? Правильно. Занять всех делом, чтобы праздно не шлялись. Страх же прекрасный мотив и повод подчиняться в таких случаях…

Смеркалось.

Перед всеми воротами Кремля возвели баррикады из скрепленных между собой саней. А за ними заслоны малые из кирасир, поместных и драгун, а также отрядов городского ополчения. Новость о желании Шуйских поджечь Москву меньше чем за час облетела весь город, вызвав народное негодование. Тем более те сами обещали, да и повод подходящий.

Очень неприятной новостью стало то, что в нижнем городе не осталось пушек. Ну вот вообще нет. Все, что могло быть использовано для взлома стен и ворот Кремля – утаскивали внутрь периметра. От греха подальше. Даже чудовищных размеров бомбарду – Царь-пушку – и ту уволокли. Видаки говорили – поставили напротив Спасских ворот для защиты оных.

– Далеко пехота? – устало поинтересовался Дмитрий у Петра Басманова.

– Должны были встать в половине перехода. Завтра к полудню прибудут.

– Обоз не отстает?

– Нет.

– И даже пушки трофейные, должно, тащат? – удивился Дмитрий, зная, что те всю дорогу создавали ему проблему из-за бестолковых лафетов неудачной конструкции. Очень неудобных для транспортировки.

– Польские? – дернув глазом, переспросил Басманов.

– Да.

– Эти не раньше чем через три дня подойдут. Там опять у кого-то ось сломалась. Сущая морока.

– И не говори, – покачал головой Дмитрий. – Но они нам нужны. Даже если ломать стены Кремля не станем – они должны быть и одним своим видом угрожать подобным злодеяниям. Если им требуется помощь – надо послать. Может, лошадей или людей? Уверен, что обозные команды с этими пушками уже совершенно извелись.

 

Глава 7

5 апреля 1605 года, Москва

Наконец прибыла трофейная артиллерия.

За эти дни Дмитрий уже слегка устал от ожидания. Постоянно казалось, что Шуйский вот-вот пойдет на прорыв. Поэтому свое беспокойство он старался утопить в делах. Ну, чтобы людей не заразить. Тут и заготовка унитарных картузов для дивизиона артиллерии. И организация круглосуточных патрулей по улицам городам с пресечением беспорядков на корню. И обустройство быта и прочее, прочее, прочее. Плюс внимание пленным польским и литовским аристократам требовалось уделять. Не все ушли. Самая верхушка осталась при Дмитрии. Почему? Вопрос. Может, из любопытства – такие дела творятся! Впрочем, плен в XVII веке и в XXI веке несколько отличался, если, конечно, ты не хотел прослыть быдлом некуртуазным. Репутация-с. Само собой, касалась она только старших чинов и высокородной аристократии…

Он пытался от них отделаться. Зачем ему лишние глаза? Но не удалось. В особенности от Марины. Он бы с удовольствием отправил ее домой, но та закатила истерику и заявила, что весь род ее станет враждовать с ним за такой бесчестный поступок. Что не так было в его предложении, он так и не понял, однако рисковать не решился. Кто его знает, что она там папе наговорит? От нее не убудет соврать с три короба. А ему потом сиди да убийц поджидай или очередную порцию яду. Ну их к черту, такие обороты!

С Мариной вообще все было очень сложно. Она ему чрезвычайно нравилась. Ее природная красота диссонировала с местной реальностью. Такие тела были не в моде. Стройна, изящна, гибка, энергична и весьма подвижна. Словно дикая кошка. И старательно это демонстрировала, потому как платья не всегда и не все позволяли. Впрочем, она как-то выкручивалась, и Дмитрий волей-неволей уже прекрасно представлял ее без этих тряпочек. Сверх того, в общем пакете к ней шло личико очень аккуратной, строгой и, можно даже сказать, едкой красоты. Нет, она отнюдь не была смазливой. Скорее какой-то холодный и смертельно опасный шарм в сочетании со стройными, правильными чертами лица. Дополнял образ приятный голос, холодные внимательные глаза и острый язычок. Ее присутствие его иногда просто до мелкой дрожи доводило. Но это с одной стороны. С другой – он ее боялся. Даже не столько саму Марину, сколько своих чувств к ней. Не требовалось великого ума, чтобы понять ее интересы и чаяния. Однако и Дмитрию не хотелось становиться «генитально зависимым». Там ведь недалеко и потерять себя, превратившись в безвольное и всецело ведомое создание класса «да, дорогая» или «как скажешь, дорогая». А станет слабым, уступив ей, она избавится от него, не моргнув и глазом. Такие женщины, словно дикие мустанги. Дал слабину – сразу улетел на землю. Эти мысли пугали его и злили. А в иные моменты ему так и вообще хотелось ее убить. Слишком уже много потрясений и переживаний она привносила в его жизнь. Даже в совокупности эти интриги да бунты с войной не могли с ней конкурировать. А эта засранка, будто бы не понимая, на что она его провоцирует, продолжала свое наступление…

Но вот подвезли пушки, и Дмитрий смог наконец-то отвлечься от дурных мыслей, терзающих его разум, душу и штаны.

Требовалось немедля обустроить позицию и начать обстрел. Слишком долгое ожидание на пользу никому не шло. Людям не по душе неопределенность. Но идея проводить штурм крепости царевичу не нравилась решительно, даже после артобстрела. И ладно бы Кремль. До него ему не было никакого дела – разрушат и разрушат, он ему все равно никогда архитектурно не нравился. Но его пехота в сложившихся условиях была поистине бесценна. Нормально подготовленные бойцы, прошедшие через четыре сражения и неуклонно выигрывавшие у противника, значительно превосходившего их числом, верили в своего командира на довольно высоком уровне. Конечно, до чудо-богатырей Суворова было далеко, но не так чтобы и очень. Иными словами – стачивать их об этих мятежников он не желал ни разу. Просто обидно было бы их так глупо потерять.

Дмитрий вновь достал зрительную трубу и всмотрелся в стены крепости. То тут, то там мелькали любопытные мордочки противников. Некоторых он даже узнавал…

– Два дурака дерутся, два жулика молятся, а коза тем временем подохла с голода, – тихо произнес царевич, припомнив одно из высказываний Ходжи Насреддина.

– Что? – удивленно переспросили и Петр Басманов, и прочие приближенные.

– Зачем ломиться в ворота, которые с радостью откроют изнутри? – усмехнувшись, попытался развернуть свою идею Дмитрий. – Петр, ступай к стенам и объяви, что мне нужны только Шуйские и те, кто повинен в убийстве Бориса, Федора и Марии. Если мне их выдадут, то остальных я прощу. И даже выделю земли на Воронежской украине.

– Даже бояр и родовитых?

– Они запятнали свою честь. Поэтому будут лишены всех титулов и владений. Но, памятуя об их поступке, я пожалую им земли в опасной стороне, чтобы они могли кровью искупить свой грех.

– Думаешь, они согласятся? – скептически спросил Басманов.

– У них простой выбор. Либо в ссылку на украину, либо в могилу. Мыслю, что путешествие в лучший мир не то, чего они жаждут. О том им и скажи. А теперь ступай. И возьми с собой хотя бы пару десятков кирасир от греха подальше.

Петр уехал. Какое-то время покрутился под стенами. Покричали. Обменялись матерными любезностями…

– Они смеялись над твоими словами, – буркнул он, когда вошел в комнату, занятую Дмитрием.

– Я слышал, – спокойно ответил царевич.

– Когда начнем обстрел?

– Какой обстрел?

– То есть?

– Ты думаешь, они прямо вот так сразу все взяли и согласились? – повел бровью Дмитрий. – На глазах у всех? Им нужно переспать со своими мыслями. Подумать. Прикинуть, что к чему. Обсудить с теми, кому они могут доверять. И только потом, когда Мстиславский решится, устроить бунт.

– Мстиславский?

– Вряд ли он желает закончить свои дни на плахе, – пожал плечами царевич. – В убийствах Годуновых он не замешан. Патриарха не похищал. Вся его вина в том, что перешел на сторону Шуйского и командовал крылом кавалерии.

– Хм… – хмыкнул Петр. – Меня терзает вопрос: а почему Воронежская украина? У нас что, медвежьих углов больше нет? Почему не за Уральский камень?

– Все просто. Воронеж – ключ к Азову. Азов – ключ к Крыму. А Крым – ключ к Черному морю. Не понимаешь?

– Нет.

– Вспомни последние походы на Крым. Чем они заканчивались? Как правило, провалами. Трофеев мы брали мало, если вообще брали. Непоправимого ущерба тем степным дикарям не наносили. Так?

– Ну…

– Так или нет?

– Так.

– Ключевой проблемой были транспорт и снабжение. Эту штуку называют логистикой. Река в этом плане открывает огромные возможности. На парочке средних стругов можно увести больше, чем на сотне подвод. Да и войско перебрасывать так проще и быстрее. Азов нам нужен для выхода к морю. Но, чтобы захватить и удержать Азов, требуется речной флот на Дону. Воронеж прекрасно подходит для этой задачи.

– А в Азове мы станем делать уже морской флот?

– Верно, – кивнул Дмитрий. – Но даже один сам факт удержания Азова станет для крымских татар большой опасностью. Мы поставим их в то же положение, в котором мой отец, Иван Васильевич, держал долго казанских татар. Угроза флангового обхода по реке и удара в тыл станет останавливать Гиреев не только от больших набегов на наше царство, но и вообще от покидания своих земель в интересах сюзерена – османов. А это важная, серьезная и интересная карта в международной политике. Цезария и Речь Посполитая будут вынуждены с ней считаться. Ну и Венеция, пожалуй, будучи природным врагом османов в наши дни.

– Большие же у тебя планы, – улыбнулся Басманов. – Почитай царем себя уже ощущаешь.

– Отнюдь. Ты же знаешь, я хочу Земский собор собрать. Ситуация очень темная и странная. Да и к венцу я не рвусь.

– Но готовишься.

– Ты про Воронеж?

– Да.

– Это просто логичный и разумный шаг. Не мне, так другому монарху пригодится. Хотя, конечно, могут избрать всех устраивающего дурака…

– Ты думаешь, что после всего произошедшего люди на это пойдут?

– А чего нет? Личный интерес никуда не делся. Каждый выборщик будет отстаивать именно свою позицию, до остальных ему не будет никакого дела. И уж тем более до державы, которую большинство воспринимают как ресурс. Этакая дойная корова, которая, если что, защитит от врагов. Да и я никого обманывать не стану и прямо потребую поддержки Земским собором больших реформ. Многое у нас тут устарело. Куда ни ткни – все ветхие начала, доставшиеся либо от истлевшей восточной земли ромейской, либо от покойной Золотой Орды, либо еще откуда-то глупостей нахватались. Возьми хотя бы то же местничество. Что, польза великая в том? Дурень высокородный полки если поведет, то какой прок с того станется? Одаренные, они широко разбросаны по земле. Не все среди именитых бояр рождаются. Таких надобно находить да к делу привлекать, награждать и продвигать. Ибо наиважнейшее державное дело!

Сказал Дмитрий, замолчал и внимательно посмотрел на собеседника. Вон как глаза вспыхнули. Да и лицо все раскраснелось. Он ведь такого услышать и не чаял. Царевич же совершенно бессовестным образом решил поэксплуатировать чувства Петра, используя того в качестве носителя вируса. День-два, и все худородные в его войске будут знать – Дмитрий хочет отменить местничество и дать им шанс. А еще через неделю – почитай вся Москва о том узнает. Нравилось ли местничество людям? Кому как. Когда оно позволяло получить преимущество, то да. Когда заставляло подчиняться – нет. Иными словами, бояре да родовитые будут против, в то время как простые дворяне да худородные – очень даже за. Пойдут ли бояре против мнения большинства? Вопрос…

 

Глава 8

7 апреля 1605 года, Москва

Ранним утром второго дня после озвученного предложения в Кремле наконец-то закипела каша. Выстрелы. Крики. Шум. Даже кто-то из орудия ударил.

– Началось, – с улыбкой произнес Дмитрий, который как раз в это время завтракал.

– Что началось? – поинтересовалась Марина. Не пригласить ее на этот завтрак не было никакой возможности без того, чтобы унизить. Как, впрочем, и многих других родовитых аристократов в его окружении. Считай – маленький двор. Пока все окончательно не разрешится, большинство влиятельных бояр, не втянутых в эти разборки, предпочитают держать дистанцию. Мало ли, Дмитрий проиграет? Яд, кинжал, шальная пуля. Всякое бывает. А обляпавшись связью с ним, потом не отмоешься. По крайней мере не сразу.

– В свое время Френсис Уолсингем научил королеву Елизавету Английскую тому, как нужно правильно воевать при пустой казне. Для этого достаточно одного своего врага натравить на другого. Потом же, когда один из них окажется повержен, а второй изможден и истощен тяжелым боем, останется лишь победить победителя и воспользоваться всеми выгодами настоящей победы, – произнес Дмитрий, нарочито акцентируя на слово «победа» и голосом, и интонацией.

– Неужели он учил ее таким вещам? – удивился Петр.

– Так гласит молва. Впрочем, именно с тех пор подобная метода и стала основой внешней политики Английского королевства. Посему ничего зазорного не вижу в том, чтобы чуть-чуть ею попользоваться. Мы спокойно вкушаем завтрак. А наши враги режут друг друга. Что может быть лучше? Не будем им мешать.

Минут десять над столом царила тишина.

Каждый думал о своем.

– Дмитрий Иванович, – тихо произнес вошедший вестовой. – Там ворота Спасские открыли. Какие-то люди вас просят.

– Какие? Что хотят? Их привели сюда?

– Да.

– Разоружили?

– Да.

– Заводите.

Оказалось, что это гонцы от Мстиславского.

Расчет Дмитрия оказался верен. Князь не пожелал умирать в общем котле. Однако на стороне Шуйского оказались Шеин и ряд других родовитых бояр, так или иначе замешанных в убийстве Годуновых. Они прекрасно представляли свою судьбу. Поэтому не согласились сдаться на милость сына Ивана Грозного, закономерно ожидая закончить свою жизнь на колу или в петле. О том, что Дмитрий принародно назвал их ворами и разбойниками, им уже было хорошо известно. А значит, благородной казни могло и не быть, как и прощения.

Иными словами, сложилась весьма неоднозначная ситуация.

На стороне Мстиславского выступили бедные поместные дворяне, для которых переезд под Воронеж был не самым плохим исходом. Их было много, но при плохом вооружении. Сторону Шуйского взяли состоятельные помещики, которым было что терять. Да бояре со своими людьми. Немного, но прекрасно обучены и вооружены. Посему сражение за Кремль балансировало в очень неустойчивом положении, норовя ежеминутно сорваться в любую сторону. Вот Мстиславский и приказал своим – пробиться к воротам и открыть их, обеспечивая возможность пехоте Дмитрия прийти ему на помощь.

– А что патриарх? Жив еще?

– Жив, – не задумываясь, кивнул вестовой. – В холодной сидит на хлебе и воде. Но жив.

– Странно, я думал, что мой тезка постарается Иова убить.

– От него бы все отвернулись, сделай он это. И без того народ роптал. Столько бы не перешло к Мстиславскому, если бы князь с патриархом обошелся человечнее. А убил бы – остался бы в одиночестве или с сущей горсткой сторонников.

– Ну что же, – произнес, тяжело вздыхая, царевич. – Друзья, я вынужден вас разочаровать. Урок Френсиса Уолсингема я так и не смог усвоить. Все-таки мы не англичане. Выступаем! Петр, держи кирасир и поместное ополчение наготове. Если кто попытается уйти – смело руби без разбора и жалости. Пехота, гренадеры и драгуны – идут в бой. Я их поведу лично.

С тем и вышел на улицу быстрым, решительным шагом. А следом вылетели и остальные. Даже Марина, хоть и не в числе первых. Очень уж любопытной была ее натура.

Быстро снарядившись в свой латный доспех рейтара, Дмитрий выступил в окружении роты гренадер к Спасским воротам, куда уже входил первый пехотный батальон.

БАБАХ!

Чудовищный взрыв так ударил по ушам, что заставил всех присесть и начать испуганно озираться. Те же, что были близки к воротам, так еще и головой потряхивали, избавляясь от последствий оглушения.

Прибавив ходу, царевич влетел в ворота практически следом за пехотным батальоном и замер, наблюдая кошмарную картину. Судя по всему, огромную бомбарду, именуемую Царь-пушкой, заряжали на глазок без особенного понимания дела. Вот и вышло, что пороха засыпали слишком много, а каменной картечи навалили и того больше. Как следствие – она не выдержала и взорвалась, пытаясь уничтожить входящую в ворота колонну пехоты. Было ли это хорошо продуманной западней? Возможно. Хотя, учитывая неоднозначность обстановки в Кремле, могло быть и случайностью. Не стоит искать злой умысел там, где все объяснимо обычной человеческой глупостью. В любом случае бомбарда крайне эффектно «самовыпилилась», прихватив с собой всех вокруг. Расчеты артиллерийских орудий и какой-то контингент бойцов, стоявший вокруг нее, полег. Кого убило, кого ранило.

«Золотой выстрел» наоборот.

– Примкнуть штыки! – закричал Дмитрий после нескольких секунд колебания. Он прекрасно понимал – батарею нужно занимать. У многих «стволов» там разрушились лафеты. Но хватало и тех, что могли стрелять. А оно ему надо, подставлять свою пехоту под картечь? – Музыканты! Марш!

И флейтисты с барабанщиками, просочившиеся следом за бойцами, «включили» «Московский пехотный марш». Простой ритмичный бесхитростный мотив.

– Вперед!

И пехота пошла.

Очень вовремя, надо сказать.

Когда до батареи оставалось шагов двадцать, из-за ближайшего здания выскочили полсотни человек поместных. Пешком.

Залп!

И они почти все валятся на землю.

Залп!

И лишь один из выбежавших с ужасом начинает пятиться. Остальные не пережили залпа второй линии.

Дмитрий достал свой нарезной пуффер и добил бедолагу. Незачем травмировать его психику такими кошмарными картинами бытия. Он же потом спать нормально не сможет.

– Зарядить пищали, – крикнул он, проходя вперед. Гренадеры последовали за ним и, следуя указаниям, развернули пригодные для стрельбы орудия в сторону возможной атаки.

Минут через пять подтянулись второй батальон и батарея полковых «единорогов», что позволило продвигаться дальше. Вестовые от Мстиславского охотно поделились сведениями по диспозиции. Так что не прошло и получаса, как остатки сопротивления удалось локализовать в Грановитой палате.

– Засели и не выкуришь, – грустно произнес раненый князь, баюкая свою руку.

И во многом был прав. Сторонники Шуйского ощетинились пищалями, пистолями и даже фальконетами, перекрыв все секторы подхода. Вряд ли они станут прорываться – многие видели действенность огня шеренгами да «единорогами». Но жизнь свою они, очевидно, решили продать как можно дороже. Все одно умирать, что от руки палача, что в бою.

– Не выкуришь? – усмехнулся Дмитрий. – Молодец! Хорошая идея!

Минуло полчаса.

И к стенам Грановитой палаты полетели дымящиеся гнилушки. Их забрасывали с помощью импровизированных пращей, сделанных из ремней. Хотелось бы в окна накидать этого «добра», но они там были слишком маленькие, да и остатками рам прикрытые, что тоже затрудняло данное дело.

Через минут пятнадцать видимость перед окнами практически полностью пропала. Метра два-три. Не больше. А потом гренадеры, обмотав лицо влажной тряпкой, рывком бросились к окнам, закидывая их гранатами. Шли волнами. Глубоко вдохнув, они, пригнувшись, подбегали к окну и кидали по паре гранат. Потом отбегали на свежий воздух, чтобы отдышаться. А на их место выдвигалась следующая волна.

Дмитрий не желал штурмовать обреченных по-простому, в лоб. Зачем? Только людей своих зря положит. Да и казнить их публично особого желания не было. И так уже крови по колено с этим царским венцом. Так что, пока каждый из гренадеров роты не закинул в окна Грановитой палаты по десятку гранат, он не успокоился.

– Начинайте штурм, – тихо сказал Дмитрий, когда гренадеры отошли от стен палаты, опустошив свои подсумки. – Вперед идут бойцы с мушкетонами. И да – зарядите ручные мортиры картечью да набейте подсумки гранатами.

– Пленных брать? – чуть помедлив, спросил командир роты.

– Нет, – холодно ответил царевич. – Пусть погибнут в бою…

Три минуты ожидания.

Зазвучали удары импровизированного тарана из какого-то бревна. Скорее для отвлечения внимания. Дверь там крепкая, такой чепухой не выбить. Одновременно с этим начался штурм через окна. Пара гренадеров подсаживала третьего, легко протискивавшегося на первый этаж.

Бах! Бах! Бах!

Раздались выстрелы мушкетонов. После первых же взрывов гранат сторонники Шуйского отошли на второй этаж и теперь оттуда попытались атаковать гренадеров. Безуспешно.

Залп!

Стрелки линейной пехоты, вышедшие на дистанцию действенного огня, ударили по окнам второго этажа.

Залп!

И вновь по окнам второго этажа ударила густая россыпь свинцовых шариков. Убить, может, и не убьет, но огонь на подавление должен был вынудить сбавить прыть защитникам.

Одновременно с этим драгуны заняли удобные позиции, изготовившись бить по внезапно появляющимся целям прицельно. Для чего забирался кто куда. Даже на крыши близлежащих построек.

Внутри помещения послышались первые взрывы.

Гренадеры, пополнившие подсумки, вновь пустили в ход гранаты, которыми стали забрасывать противника. Тот укрылся за импровизированными баррикадами. Но гранатам такие мелочи нипочем.

Вновь серия выстрелов мушкетонов.

Стрелкам линейной пехоты и драгунам скомандовали отбой из-за отмашки штурмовой команды. Значит, те уже вышли на второй этаж и появилась вероятность поражения своих. Теперь линейным нужно было принимать только тех, кто сиганет в окошко. Они тоже были в курсе, что царевич даровал мятежникам право погибнуть в бою. Всем. Довольно благородно с его стороны.

Тишина.

Отмашка командира гренадеров, вышедшего по-человечески, через дверь. В окна он соваться не решился от греха подальше. Приказ приказом, но мало ли?

Дмитрий, тяжело вздохнув, направился вперед. Проконтролировать факт физического уничтожения своих врагов он был обязан, если не хотел их последующего воскрешения.

Грановитая палата была в ужасном состоянии. Множественные взрывы гранат всю посекли осколками. На полу бездыханные тела. Гренадеры спешно тушат многочисленные мелкие очаги возгорания. Вон Шеин «присел» у стены с куском чугунной гранаты во лбу. Очевидно, он даже не успел понять, что умер. Дмитрия Ивановича Шуйского пока не видно.

Изрядно поврежденная лестница на второй этаж с пятеркой трупов у основания.

Царевич поднялся.

Обломки мебели. Очагов огня практически нет… В углу столпился десяток гренадеров. Странно. Дмитрий подошел туда и увидел Шуйского. Тот лежал и тяжело дышал. Крупный осколок гранаты распорол ему живот и застрял в кишках. Не жилец. Но пока в сознании.

– Ты… – тихо произнес Шуйский, увидев Дмитрия. На лице его отобразилась лютая, просто нечеловеческая злоба. – Ненавижу…

– Спи спокойно, – мягко ответил его собеседник, поднял свой нарезной пуффер и пустил ему пулю между глаз, прерывая мучения. Слушать прощальные гадости он не желал. Да и зачем? Или царевич не знал, что весь род Шуйских к нему «неровно дышит»? Отнюдь. Все было давно сказано делами. А это лишнее. – Всех раненых добить. И ищите патриарха. Возможно, его придется освобождать с боем.

Сказав это, Дмитрий вышел из помещения, выдерживая спокойствие на публику.

Здесь были все взрослые представители главной ветви Шуйских, кроме Василия Ивановича, отбывшего в Испанию. Они – валяются кто как. Кого шпагой закололи. Кого пулей убило. Кого гранатой. Победа? Возможно. Количество его влиятельных врагов немного уменьшилось.

На улице уже потушили гнилушки, пролив их обильно водой. Но все равно – дымило. Душно.

Отошел чуть в сторону. Не помогло.

Плюнув, он отправился на колокольню. Там свежий ветер должен был дать облегчение. Поднялся. Сел на небольшую лавочку. И поник, потупившись пустым взглядом в пол.

Кровь. С момента попадания в эту эпоху ее было много. Очень много. Казалось, что за ним одним сплошным шлейфом идут трупы и кровоточит сама земля от каждого его шага. И ведь не со зла. Ничего такого не делал. Просто хотел выжить.

Будет ли продолжение этой зарождающейся Гражданской войны? Вряд ли. Главные зачинщики бунтов в XVI–XVII веках на Руси – Шуйские, и они практически пресеклись. Старшая ветвь во всяком случае. Оставался только уже не молодой Василий, да и тот в Испании. А так – ни детей, ни жен. Как корова языком слизнула старшую ветку. Разве что супруга Дмитрия Ивановича Шуйского осталась – Екатерина Григорьевна. Но с ней разговор прост – забрить в монашки и на самое суровое послушание посадить. Вряд ли она не знала о намерениях мужа. Может, сама и подбивала. По-хорошему бы нужно голову отрубить, но и так слишком много крови…

Что дальше?

Князь Мстиславский перешел на его сторону. Ну, по крайней мере пока. Он был самым влиятельным среди бояр Русского царства. Детей у него не было – все в детстве умерли. И потому мотивация его поступков не ясна. Чего он хочет? К чему стремится? Непонятно. И единственное, что Дмитрию пришло на ум, – это публично его наградить самым значимым образом, чтобы повязать на крови Шуйских. Как? Например, поручив собирать Земский собор и председательствовать на нем. А что делать с остальными? Пока не важно. После серии столь внушительных побед они не рискнут открыто перечить. Наверное…

– Ох и высоко же ты забрался, сын мой, – тяжело дыша, произнес Иов, поднявшийся на колокольню. Этот подъем дался ему непросто.

– Вот видишь, отче, я, как и обещал, уже начал заливать Русь кровью, – сказал он, вставая и протягивая патриарху руку, дабы помочь завершить восхождение на колокольню. – Этого ли ты желал?

– Кровь – это проклятье царей. Без нее править нет никакой возможности. Даже брат твой блаженный и то подписывал приговоры на смертную казнь разбойникам. Не брезговал.

– С этим непросто смириться, – чуть качнув головой, произнес Дмитрий. Он просто еще как-то не привык убивать, особенно в таких масштабах.

– Твой отец так до конца жизни и не смирился. Убивал, ибо для дела нужно. А потом пытался вымолить прощение искренними молитвами.

– Боюсь, что моей набожности для этого не хватит, – тяжело вздохнул царевич.

– Какие твои годы? И да, что там за безумная баба носится?

– Где? – опешил Дмитрий.

– Ну там, внизу. Чернявая, дохлая да бешенная какая-то. Князя Мстиславского чуть ли не на побегушки уже поставила.

– Да как она смеет! – взревел Дмитрий, вставая. Его прямо-таки окатили холодная ярость и жажда насилия.

– Сядь! – хмуро произнес патриарх. – Скажи порядком, кто она и что происходит?

– Полячка. Юная графиня Мнишек. Взял ее в плен в лагере Сигизмунда под Смоленском. Да, по правде говоря, она и не старалась избежать пленения. Дом Мнишек дал Сигизмунду денег на армию, чтобы он Василия провел до Москвы и посадил на престол. А Марина должна была после венчания на царство Василия стать его супругой. Царицей.

– Вот как… – задумчиво произнес Иов. – А отчего ты ее не отправил к родителю? Чего с собой таскаешь?

– Честно?

– Честно.

– Страсть у меня к ней невероятная. Чего боюсь. Не желаю, чтобы баба мной крутила. И прогнать не в силах, и пойти навстречу не решусь. Да и боюсь – а ну как кто прознает о моей страсти и попытается эту девицу использовать против меня? Иной раз вообще думаю, что лучше всего будет ей голову отрубить, дабы избавить меня от искушения.

– Она? Страсть? Да ты, верно, шутишь! – удивился патриарх.

– Я люблю таких. Чтобы поджарая, как волчица, гибкая, как дикая кошка, и опасная, как аспид. Это мое проклятье.

– Вот оно что… – протяжно произнес патриарх. – Ты давал ей надежду?

– Нет. Но… я думаю, она прекрасно чувствует мое отношение к ней. Именно поэтому мне нужно сейчас пойти и разогнать ее веником. Таким раз спуск дашь – сожрут живьем… Я не знаю, что делать, Отче. Хоть правда отправляй ее на плаху.

– Не дури! – нахмурился Иов. – Так тяжело?

– Очень.

– Я поговорю с ней.

– Зачем?!

– Если она действительно метит в царицы, то ей должно принять православие. То дело не простое. Нужно подготовиться. Вот этим ее и займу. А ты пока передохнешь. Подумаешь над своими чувствами в тишине и покое. Возьмешь их в руки.

– Взять в руки? – горько усмехнулся Дмитрий. – О! Это не вопрос. В Испании есть такой дивный врач по имени Тристан. Он как-то поведал мне удивительно действенную методу. Одна беда – прощу ли я себе потом этот поступок?

– А что за метода?

– Если вы на женщин слишком падки, в прелестях ищите недостатки. Станет сразу все намного проще. Девушка стройна, мы скажем – мощи. Умницу мы наречем уродкой. Добрую объявим сумасбродкой. Ласковая, стало быть липучка. Держит себя строго, значит, злючка. Назовем кокетливую – шлюхой. Скажем про веселую – под мухой. Пухленькая – скоро лопнет с жиру. Щедрую перекрестим в транжиру…

– Довольно, – остановил его Иов с улыбкой на устах.

– День-другой, и все пройдет. Максимум неделя. С чувствами договориться просто. Беда лишь в том, что я пока не научился договариваться со своей совестью.

– И это неплохо, сын мой. Неплохо.

 

Глава 9

12 августа 1605 года, Москва

Земский собор.

Это была та часть реальности XVI–XVII веков, которая мало интересовала Дмитрия. Он просто знал, что они были, принимали нередко судьбоносные решения, и все. Однако представлял он их себе как какие-то огромные толпы людей, ревом реагирующие на высказывания оратора, что вещал рублеными фразами с «броневичка».

Реальность оказалась совсем иной… От двухсот до пятисот выборных со всех земель царства, представляя тех, кто платил подати или служил государю.

Патриарх и наиболее родовитые бояре стремились уменьшить количество делегатов. Дмитрий же – напротив. На каком-то этапе это даже привело диалог в тупик. И только угроза вообще отказаться от венца заставила патриарха, а за ним родовитых уступить желанию Дмитрия.

Иова можно было понять. Он стремился как можно скорее усадить царя на престол и прекратить весь этот бардак. Родовитые дворяне да бояре же надеялись, пользуясь обстоятельствами, оказаться в большинстве и отжать себе каких-либо привилегий и преимуществ. И если с патриархом Дмитрий в целом был солидарен – тянуть не стоило, то с элитой местного общества он был в корне не согласен. А потому стремился не только максимально увеличить число делегатов, но и сместить их акцент в сторону купцов, промышленников, артельщиков, ремесленников и худородных дворян. Не открыто, разумеется, а давя на необходимость заручиться поддержкой как можно большей массы народа. Ведь на юге было до сих пор неспокойно. Казаки гудели. Да и в целом по стране было все довольно напряженно.

Хорошо хоть Мстиславский был всецело на его стороне, отрабатывая прощение. С этим переговорил. Тому разъяснил. Тут попугал «народными массами»… Худо-бедно утвердили регламент и формат Земского собора. Разослали вестовых. И к двенадцатому августа народ наконец-то собрался. Семьсот двадцать пять делегатов! Никогда столько не было! Да еще девять сотен гостей, включая иностранцев, лишенных, впрочем, права голоса.

Вместить столько людей Успенский собор уже не мог. Чего в том числе Дмитрий и добивался. Пришлось на скорую руку сооружать деревянный амфитеатр. Дискретные коробчатые секции трибун позволили разместить людей в пять ярусов. Да, вышла не самая крепкая конструкция, занявшая всю Соборную площадь Кремля, но она вполне подходила для дела компактного размещения такого количества людей, а потому оспаривать ее важность никто не стал.

Солнце. Жара.

Дмитрий специально выжидал, оттягивая начало выступления, позволяя гостям и делегатам промариноваться. Ведь все, следуя местной моде, надели на данное мероприятие самую богатую одежду. И теперь сидели – изнывали на жаре в своих шубах и меховых шапках.

Наконец царевич вышел.

Очень скромная одежда. Чистая. Аккуратная. Дорогая ткань. Высокое мастерство портных. Но ничего богатого во внешнем проявлении. А главное – по погоде. То есть не жарко и не душно. Ну и не мешает двигаться, дабы в случае чего вступить в бой. На поясе шпага и дага. На бедре – пуффер, размещенный в свежеизготовленной кобуре а-ля ковбой, благо, что этот тип пистолетов не отличался особыми габаритами и массой.

Вышел и замер, медленно пробегая взглядом по трибунам.

Вдох. Выдох. Вдох.

Неспешно. Тихо. Умиротворенно.

Это было его первое выступление перед такой толпой не в боевой обстановке. Руки и ноги потряхивало…

– Добрый день, – начал он максимально спокойным голосом. – Мы все сегодня здесь собрались, чтобы убедиться в бессмысленности избрания меня на царство.

Дмитрий прервался от волны ахов и охов.

– Поясню, – продолжил он, подняв руку. – За минувшие сто лет здесь, – он обвел рукой Кремль, – приключилось так много предательств, что я не доверяю даже камням. Мою бабку, Елену Глинскую, отравили, когда ее сыновья были еще малышами. А потом измывались над отцом и дядей все детство. Когда же отец подрос, отравили или подставили под удар практически всех его женщин. Отец умер. На престол взошел блаженный брат. Но совестливые злодеи не посмели его обойти стороной и отравили. После чего совсем стыд потеряли. На меня открытые покушения устраивали, Бориса с женой и детьми убили. Даже предупреждение всевышнего не подействовало и не проняло никого. Подумаешь? Какой-то там господь бог предупреждает? Да кто он такой, чтобы указывать родовитым боярам? В местничных книгах его нет! А значит, и права слова не имеет! Как он вообще посмел рот открыть? Холоп!

Снова пауза. Только уже в гробовой тишине. Патриарх так и вообще, казалось, застыл, превратившись в статую с вытаращенными глазами.

– Вы здесь выросли и принимаете то, что вокруг вас, как данность, как нечто естественное, правильное и натуральное. Я же вырос на чужбине и мог смотреть на царство все со стороны. И это страшно… Кажется, что держава кем-то проклята! Словно древний яд, убивший Царьград, пропитал ее до самых основ, а истлевший труп Золотой Орды отгоняет от Руси любые добрые и светлые начинания, затуманивая разум и смущая веру. Страшные наблюдения. Поэтому я хотел просто приехать, навестить могилу отца и уехать за море. Навсегда. Чтобы не дай бог не заразиться этим тленом. Но случилось то, что случилось…

Он вновь замолчал, обводя всех взглядом.

– Царство лежит в ветхости и полном разладе. У нас нет армии, способной противостоять серьезным врагам, а не этим туземцам из степи. У нас нет товарного производства, нормальной торговли и денег. Мы бедны как церковные мыши. У нас нет школ и академий. Мы темны и не образованны. У нас нет театров и консерваторий. Мы дремучи. У нас даже семинарий для духовенства нет, из-за чего в православии нет единства и ясности, а любые более-менее образованные оппоненты вроде иезуитов вызывают у нас панику… У нас нет ничего! Я никогда с этим не смирюсь. Постараюсь изменить, исправить. И вы меня убьете…

– Но почему?! – воскликнул один из купцов.

– Почему? Потому что, когда вокруг слишком много лжи, любая правда становится смертельно опасной для того, кто осмелится ее сказать. Вы все потратили массу денег, чтобы достать ту одежду, которая сейчас на вас. Красивые, дорогие шубы. Все бы ничего, да только на дворе лето. Жара. А вы с радостью и великим удовольствием заплатили за то, чтобы сидеть здесь и страдать. Достаточно ли у вас денег и власти, чтобы позволить себе одеваться по погоде? Сможете ли вы переступить через проклятие, что угнетает ваш рассудок? Не уверен…

Сказав это, Дмитрий замолчал. Медленно обвел присутствующих взглядом, полным жалости. Ну, насколько хватило его зачатков актерского мастерства. А потом развернулся и пошел в свои апартаменты, оставив людей рефлексировать.

– Это безумие! – тихо прошептала Марина, которая следила за речью Дмитрия со стороны. Ее как женщину не пустили на трибуны, где заседал Земский собор, но совсем прогнать не посмели, как и прочих зевак. Поэтому, когда Дмитрий закончил выступать и покинул место сбора, она устремилась к нему. Он ломал ей все планы! Она не могла это оставить просто так.

– Безумие? Нет. Это Спарта! – сверкнув глазами, ответил царевич.

– Что? – удивленно переспросила графиня с округлившимися глазами.

– Ой, не будь такой скучной, – небрежно ответил Дмитрий. – И не делай такое лицо. Умное лицо еще не признак ума. Именно с таким выражением лица делаются все глупости на земле…

Улыбнулся и пошел дальше к своим командирам. Марина внимательно на них посмотрела и застыла. Они не были поражены и смущены произнесенной Дмитрием речью. Скорее сосредоточенны и собранны. Она нервно сглотнула. Секунда. Другая. Третья. И девушка вздрогнула – из-за спины донесся нервный гогот князя Мстиславского.

Минуту, может быть, чуть больше продолжался этот неистовый смех. А потом вдруг резко оборвался. Князь встал. Снял с себя горлатную шапку и с усмешкой бросил ее на землю. Потом скинул шубу. И, чуть помедлив, стал прыгать на них, вбивая в пыль под дикими взглядами окружающих.

Успокоился.

Перевел дыхание.

Обвел всех взглядом. И произнес:

– Да, мы его убьем! Наверное. Но, черт возьми! Я хочу попробовать! Год! Всего год ему понадобился, чтобы сделать прекрасное войско! И разбить две многократно превосходящие армии! Практически без потерь! Это невероятно! Это не может быть правдой! Однако это правда… И я хочу видеть его своим царем!

После чего он сел на свое место, опустошенно уставившись куда-то в пустоту. То, что он сказал Земскому собору, не было тем, что он подумал. На самом деле князь просто понял, насколько Дмитрий ненавидит их всех. Люто, бешено, неистово. Вспомнил тот отстраненный, безжалостный взгляд, с которым он добил Шуйского. И пришел к выводу, что парень готовится залить тут все кровью. Да так, что самые мрачные дни опричнины покажутся чем-то добрым и светлым. И он ждет нападения. Да чего уж там – хочет, дерзко и хитроумно выманивая жертву из своей норы. Как тогда на поле под Москвой. Это очевидно. А значит, оно обречено – его пехотная бригада страшна в бою…

 

Глава 10

1 сентября 1605 года, Москва

Дмитрий подошел к Успенскому собору, не очень веря в происходящее.

Вокруг толпа народа. Все что-то кричат. Вроде бы даже радостно и приветливо. А он не может отделаться от мысли, что сейчас вынырнет неприметный человек с пистолетом в руке или кинжалом и убьет его под всеобщее ликование и улюлюканье. Этакая навязчивая мысль…

Он остановился у порога собора, и в его голове всплыли события двухнедельной давности…

Провоцируя Земский собор, Дмитрий рассчитывал совсем на другое его поведение. Прежде всего на внутренний конфликт. Он подкинул людям провокацию и надеялся выставить носителями зла бояр. Стравить их с остальными, ведь именно их он фактически обвинил во всех бедствиях, что постигли царство. А потом, когда станет слишком жарко, ему останется только навести покой и порядок с помощью своей пехотной бригады. Ну и заставить утвердить республику ну или что-то в этом духе, став ее пожизненным диктатором.

Не так уж и сложно.

Ну не лежала у него душа к венчанию на царство. Слишком отчетливо он понимал, насколько чудовищны совпадения и насколько далеко мнение большинства от правды. Он не был чудесно спасшимся царевичем Дмитрием, рожденным Марией Нагой от Ивана IV Васильевича. Но все, и даже мать, по какому-то дикому стечению обстоятельств считали иначе. ВСЕ! И ему от этого становилось стыдно и неловко. И даже более того – Дмитрия преследовала навязчивая мысль о том, что, как только он внутренне согласится со своей ролью, тут же всплывет что-то, его компрометирующее. Что? Совершенно не ясно. Да и как – тоже непонятно. Ведь он попал в эту сборку реальности через какую-то пространственную аномалию. Ну, по крайней мере он сам так для себя решил. А значит, никаких высших сил, никаких тайных замыслов… Одна беда – слишком много совпадений…

Вот он и пытался уйти от своей внутренней моральной проблемы. А также от страха того, что уже весной-летом следующего года им выстрелят из пушки, как и должно поступить с Лжедмитрием.

Впрочем, несмотря на все прилагаемые усилия, его затея сорвалась. Не прошло и пяти часов с момента выступления, как к Дмитрию явился патриарх в сопровождении выборных от собора, дабы сообщить – его единогласно избрали на царство.

– Но почему?! – не сдержавшись, воскликнул он и осекся, встретившись с лукавым взглядом Иова.

Старый конь борозды не испортил. Да, много что упустил, но главное – заметил. И, хотя Дмитрий планировал не то, о чем подумал патриарх, тот решил подстраховаться. Превращать Земский собор в резню ему не хотелось. Вот и вышло, что, когда царевич ушел, сначала чуть-чуть поюродствовал Мстиславский, а потом выступил патриарх. Да весьма в струю. А далее двинулись видаки, приглашенные Иовом. Этот видел это. Тот – то. Почти все эти пять часов люди, идущие сплошной чередой, рассказывали о делах и поступках Дмитрия, отвечая на вопросы делегатов. Патриарх постарался коснуться всего. И усмирение бунта под кремлевской стеной, когда тот в одиночку вышел против толпы. И защиту от разбойников, где Дмитрий бросился спасать Ивана Басманова, рискуя жизнью. И битвы… о да! Битвы! Их расписывали в красках! И, наверное, батальные сцены и решили исход всей затеи.

Тут нужно пояснить.

Полвека не минуло с момента одной из самых страшных войн в истории России всех времен – Ливонской. Начиналось-то все замечательно. Иван IV Васильевич, вдохновленный успехами своего войска против иррегулярных бандформирований степи, решил побороться за лакомый кусочек – Ливонию. Вот только беда, Литва, Польша, Швеция и Дания тоже имели виды на этот регион. И войска у них были куда как совершеннее.

Что представляли собой вооруженные силы Русского царства в те годы?

Прежде всего – поместное ополчение. Классический, раннефеодальный вариант мобилизации. К нам он пришел вместе с Софьей Палеолог, ибо применялся в Византии в пике ее могущества – давно, очень давно. Однако все равно стал вводиться в обиход уже при Иване III. Даже несмотря на то, что устарел к тому моменту веков на пять-шесть минимум. Собственно, в чем главный недостаток этого метода в наших условиях? Бедность населения. Оно не могло должным образом обеспечивать поместных, а те, как следствие, были отвратительно снаряжены. Обычный степной комплект – уже неплохой уровень. Львиная же доля представляла собой своего рода воинствующих бомжей от горе-кавалерии на убогих степных лошадках. Разумеется, столкнувшись с немецкой наемной пехотой и польскими крылатыми гусарами, такая кавалерия ничего сделать не могла. Ну разве что погибнуть, чем она истово и занималась. Вполне себе смелые люди просто не могли прыгнуть выше своей головы в силу системных ограничений формации – метода снаряжения и комплектования.

Вторым, но не менее массовым компонентом войска Ивана Грозного были стрельцы, то есть практически ничему и никак не обученная иррегулярная пехота милиционного типа. В столкновениях со степняками она неплохо себя зарекомендовала. В конце концов – практически поголовно вооружена огнестрельным оружием. Этого оказалось достаточно против обычных шаек, способных только крестьян грабить. Когда же потребовалось воевать с более цивилизованными соседями – люто, бешено страдала. Требовалось трех-четырехкратное численное преимущество, чтобы она на равных держалась против той же немецкой наемной пехоты, массово и активно нанимаемой королем Польши. Да и шведские пехотинцы не сильно немцам уступали.

Были и другие составляющие, но эти два стали фундаментом и основой.

И вот с такими войсками Иван IV Васильевич полез бодаться со своими западными соседями. Закончилось все печально – у царя «кончились негры», то есть молодые люди, которых можно было бы поверстать в войско. По степени удара по демографии и, как следствие, экономике Ливонская война вполне в состоянии потеснить Великую Отечественную. Не по абсолютным цифрам, разумеется. По относительным. Это был кошмар! Коллапс! Чудовищный кризис, повлекший за собой продолжительный период нестабильности в государстве. Даже вековой враг, татары, поблек и отошел на второй план в сознании многих людей – боль и потери вошли практически в каждую семью.

А тут Дмитрий гоняет ссаными тряпками войска, что создали столько проблем. Люди просто не могли поверить. И видакам приходилось раз за разом рассказывать…

В общем – шок и трепет.

Избрали.

Дмитрий даже сразу не нашел что сказать. Это было ТАК неожиданно для него.

В какие-то мгновения его захлестнула волна страха, балансирующая на грани паники. Ведь… вот он, момент истины. Он соглашается. И его уличают во лжи. А потом убивают, сжигают и выстреливают из пушки. Дмитрий просто не мог взять и отмахнуться от судьбы того Лжедмитрия из истории. Там, правда, все было по-другому. Но вдруг точки бифуркации все одно будут пройдены одинаково? Вон – Бориса убили плюс-минус месяц. Федор последовал за ним. Ксения же… ну да – промах. Да и патриарх в результате всех этих переворотов не потерял власть. Не говоря уже о Василии, который вообще нигде и никак не фигурировал. Ду и Шуйские погибли раньше срока да в товарных количествах. Минута на грани паники с удивительно спокойным «покерфейсом».

Отпустило. Немного. Но все равно – страшно. Очень страшно. Однако понимая, что все его существо против такого решения Земского собора, он попытался сорвать выборы иначе. И потребовал заменить «эту азиатскую шапку» на нормальную корону. Согласились.

Потребовал изменить ритуал венчания на царство. Согласились.

Потребовал зафиксировать факт избрания в письменном виде за подписями всех членов собора. Согласились.

Потребовал внести в этот акт наставление от собора к царю – «улучшать и реформировать» державу. Согласились.

Дмитрий опешил еще больше. Чуть потупил и пошел на крайность – потребовал права венчать свою будущую царицу, дабы обеспечить преемственность власти в случае своей смерти и пресечь беспорядки и драки за регентство. Согласились.

Этого не могло быть, потому что не могло быть. Как? Почему? Так же обычно поступают, когда можно давать любые обещания, ибо соблюдать их не обязательно… Но тут он осекся, встретившись с хитрым взглядом патриарха. Взглянул на своих командиров. Те, словно того и ожидая, преклонили колено. Оно и понятно – он ведь им замысла не разглашал. Никому ничего не рассказывал сверх того, что человеку требовалось знать для дела… Тяжело вздохнул и понял – выбора у него нет. Просто нет. Или в могилу, или на трон. Причем в могилу еще нужно постараться попасть…

Дмитрий мотнул головой, отгоняя дурные воспоминания и, перекрестившись, вошел в Успенский собор. Там уже было все готово. И новая корона, и патриарх, и гости.