Глава 1
1 октября 1607 года, Москва
Наконец-то удалось провести огромный обоз к Москве, подсчитать все и подвести итоги Ливонской кампании. Мешали хляби, так несвоевременно начавшиеся осенью, и очень большие трофеи, что приходилось тащить в столицу, применяя немало хитрости и смекалки. До Новгорода доставили корабли. А дальше приходилось большую часть пути преодолевать водой, на плотах, что буксировались лошадьми или ручными лебедками там, где не удавалось завести бечеву. На волоках фургонами перебрасывали.
Выкрутились. Прошли, несмотря на вывихи природы. И довольно быстро, протащив с собой очень большой обоз.
– Неплохо, – пробежав глазами по листку сводки, произнес Дмитрий.
– Неплохо?! – удивилась Марина. – И только?
– Я ожидал больше, – пожав плечами, соврал государь. На самом деле – меньше. Но говорить об этом совсем не хотелось. Его что-то останавливало от излишнего ликования. Вроде какого-то глупого предрассудка. Дескать, пусть и умираешь с голоду, но вкушать пищу должен так, будто ты сытый и лишь оказываешь уважение повару. Человек ведь старался, некрасиво сразу отказываться.
Сухопутные трофеи, вира и каперский улов одними только серебряными монетами дал около двух миллионов рублей, в пересчете, разумеется. Плюс золотыми еще на полмиллиона. Грабить купцов было выгодно. Особенно непуганых. Ведь шведов и датчан в те годы балтийские пираты не трогали. Да и тех, кто шел в шведские порты за железом, тоже получилось пощипать. Дмитрий действовал очень нагло и дерзко как в Ливонии, так и на море. Однако такой подход позволил получить свыше трех годовых доходов всей страны. И только монетами! Причем эта сумма получилась ПОСЛЕ выплаты удвоенного жалованья, надбавок за участие в кампании и больших премий. Дмитрий не забыл ни строевых, ни тыловых. Ведь крепкий, толковый тыл – фундамент боя.
Не меньшим был улов и в цветных металлах, до которых государь был особенно жаден. Ведь они все – строго импорт. А тут одного только серебра сто двадцать тонн да золота – полторы. Четыреста тонн свинца, двести тонн бронзы, восемьсот тонн меди, триста пятьдесят олова. Колоссально! Просто колоссально! Большей частью, конечно, лом, принятый в качестве платы, взятый в трофеи или конфискованный. Но все одно – это было целое сокровище!
Откуда столько?
Конечно, Дмитрий освободил провинцию Ливония от державных налогов на пять лет, но вира-то никуда не делась. И конфискация имущества политических противников, которое предлагалось выкупить городам за полцены – тоже. Отказаться, как несложно догадаться, они не могли. Таким шагом император не только вымогал себе еще немного средств, но и ссорил горожан со своими врагами, чтобы тем было сложнее договориться. А сверху на все это ложились военные трофеи полевых битв и штурмов, содержимое походных и гарнизонных казенных сундуков да каперский «улов». Ведь, как гласит древняя мудрость, даже у самого плохого человека можно найти что-то хорошее, главное, тщательнее обыскивать.
Не меньше радовал государя и «урожай» оружия. Одних только аркебуз да мушкетов фитильных получилось «найти» свыше десяти тысяч. А еще клинков разных, пистолетов, пик, шлемов с кирасами и прочего, прочего, прочего. Ну и порох. Его получилось набрать очень много. Тут и полевые трофеи, и грабеж крепостных арсеналов, и обнесение кораблей…
А сверху, вишенкой на этом крайне аппетитном торте, располагались шесть сотен лошадей тяжелых пород. О! Это было просто песней, позволяя перевести все обозное хозяйство легиона на качественно новый уровень.
Но на этом праздник и заканчивался.
Новости с юга шли очень пасмурные.
Султан Ахмед не только благословил, но и поддержал поход на Русь своего буйного вассала – крымского хана Тохтамыша Герая, сына удачливого Газы II Герая. А тот уж расстарался, так расстарался, рассчитывая навалиться на изможденную северной войной страну…
– Кто выйдет в поход?
– Крымский хан и все его личные вассалы выходят совершенно точно, – произнесла Марина, трудившаяся во время Ливонской кампании блюстителем престола и получавшая все оперативные донесения. Она же их и обобщала. – Армия Болотникова – тоже. Возможно, Большая Ногайская орда…
– Орда?! Но они же наши вассалы! – удивился Дмитрий.
– Они ногаи. До нас дошла информация о факте переговоров. И никаких политических скандалов не было. А значит… – произнесла и замерла в многозначительной паузе Марина.
– Кто-то еще?
– Казань и Астрахань. С Казанью все непросто. Там слишком много противоречий. А вот Астрахань, судя по всему, принудят поучаствовать. Уральские казаки тоже могут принять участие, вдохновленные словами Болотникова о будущей Руси, в которой все будет по справедливости.
– Выяснилось же, что Василий самозванец. На что надеется Болотников?
– Он заявляет своим разбойникам, что Василий не самозванец и что его насильно постригли в монахи. А потому этот постриг не имеет силы. И он-де их истинный царь.
– И ему верят? Хотя… что я говорю? Кстати, как там Василий?
– Я приказала перевести его в Москву. Так спокойнее.
– И?
– Несмотря на суровое послушание, он вполне неплохо себя чувствует. Я разговаривала с ним несколько раз. Сам он поведение Болотникова осуждает, называя безумцем и самозванцем, ибо знать его не знает, хотя тот представляется его воеводой. Василий считает, что Болотников сам стремится к власти. Возможно, даже объявит себя чудом спасшимся царевичем Иваном.
– Каким таким Иваном?
– Это тем, прах которого в Архангельском соборе лежит. Их же уже не опознать. А по возрасту они должны быть схожими. Он его если и моложе, то не сильно. Пятьдесят три или сорок два? Учитывая, что жизнь Болотникова била сильнее, он выглядит старше своих лет.
– Странно… Почему так считает Василий?
– Это не он считает. Он просто заинтересовался озвученными мной слухами. До Москвы доходят настроения в армии Болотникова. Там эта версия имеет немалую популярность.
– Да уж, – покачал головой Дмитрий. – Все чудесатей и чудесатей.
– Я перевела Василия на обычное послушание, вместо того строгого, на которое ты его посадил.
– Зачем?
– Его мать просила. Да и он раскаялся.
– А если серьезно?
– Ты же сам говорил, что его смерть станет поводом для появления самозванца. Зачем нам это? Этот – вот он. Вполне спокойный. Чем дольше он проживет, тем лучше.
– Хорошо, – кивнул после долгой паузы Государь. – Ладно. Возвращаемся к нашим баранам. Сколько их там набежит? Выяснить удалось?
– Этого никто не знает, – грустно произнес Мстиславский. – Степь, она такая. Даже когда придут – толком не поймешь. Мешанина сплошная. Только трупы потом по головам считать.
– А Ахмед чем-то конкретным поддержал этот поход? Или ограничился добрыми словами?
– Он выделил полсотни пушек и пару тысяч янычар, – произнесла Марина. – Это не точно и со слов посла австрийских Габсбургов.
– Отлично! Просто отлично! – раздраженно воскликнул Дмитрий, вскочил и начал вышагивать по комнате. – А Персия, случаем, ради такого дела перемирия с османами заключить не хочет? Ну, чтобы поучаствовать на этом празднике жизни.
– Отец писал…
– Что? – напрягся государь.
– У него сложно с деньгами, но в прошлом и позапрошлом году татары ходили в большие набеги на Малую Польшу. Много недовольных. Ему удалось верстать под твою руку четыре хоругви гусар. С недели на неделю должны прибыть. Денег им дал только на дорогу, обещая, что ты их поставишь на довольствие.
– Неплохо, – чуть подумав, произнес Дмитрий. – Поставлю. Хотя, боюсь, там будут самые бедные. А значит, без доброго доспеха и оружия.
– Так и есть. Но у тебя большие трофеи. Приведешь их под свою руку. Примешь клятву. Да снарядишь из взятого на шпагу. Порядка промеж них мало, но все одно – это гусары. Лишними они не будут.
– Не будут. Сколько их там? Жидкие хоругви?
– Сотен пять совокупно.
– Хм. Нормально. Кто-нибудь начал собирать поместное ополчение? Справиться одним легионом будет очень сложно. Врага может быть от пятидесяти до ста и более тысяч. Не предугадаешь.
– Я начал, – тихо произнес Мстиславский.
– И что?
– Плохо все. Кто-то явно воду мутит. Сейчас мы можем рассчитывать на тысячу, максимум две. Да больше все из бедных. У большинства же проблемы внезапные появились. Кто брата поехал хоронить, кто свата, кто еще кого. В неизвестном направлении. Со стрельцами чуть лучше. От десяти тысяч по реестру в Москве сейчас стоит тысяч семь. Я уже послал за тверскими да владимирскими и прочими. Но и их будет немного. Тысячи три-четыре. Вероятно, оттуда еще несколько сотен поместных подойдет.
– Когда сбор?
– В середине будущего месяца. Как хляби застынут.
– Немецкие роты?
– Эти здесь. Жалованье им платят исправно. Так и они в ус не дуют. Четыре роты по две сотни бойцов. На каждую по полторы сотни пикинеров и полсотни стрелков.
– Резервные артиллерийские команды?
– Две готовы. Под них две батареи 3-фунтовых «Единорогов» справили, пока ты в походе был. Учатся помаленьку. Картечью уже добро бьют, но гранат пока боятся.
– Гранат, кстати, – заметила Марина, – наделали изрядное количество. Что простых, что картечных.
– На оба калибра?
– На оба, – кивнула она. – Андрей говорит, скорее «Единороги» развалятся, чем удастся их все пожечь.
– Кстати, про развалятся… – произнес Дмитрий и, потерев виски, быстрым шагом вернулся в кресло за столом.
Ситуация вырисовывалась, в принципе, терпимая. Да, степняков очень много. Но и воины они плохие. Отбиться можно. Осталось понять, когда и как они пойдут. И готовиться, как следует готовиться, не тратя ни минуты попусту…
Глава 2
29 ноября 1607 года, Москва
Продвижение противника, новости о котором присылались голубиной почтой, отмечали на большой эрзац-карте, нарисованной мелом на стене. С помощью флажков трех видов: татары, османы и казаки. Где кого заметили, там такой флажок и ставили. И чем ближе подходил враг, тем ярче становилась картинка: войска идут двумя колоннами.
Западная колонна держала путь на Серпухов, восточная – на Коломну. Где конкретно находились османы – не понять. Они засветились только единожды, да и то – в районе Воронежа. А вот то, что в восточной колонне было много казаков, очевидно.
– Думаю, – произнес Мстиславский, – Герай с Болотниковым что-то не поделили. Вот и идут разными армиями.
– А чего тогда с Болотниковым идут не только казаки? Вон сколько татар мелькает.
– Так не все татары готовы Гераю служить. Не всех он устраивает. Да и Большая орда ногаев, судя по всему, не захотела под Гераеву руку становиться.
– А османы, значит, вот тут идут, с крымчаками… – постучал пальцем император по зоне движения западной колонны.
– Значит, там, – согласился Мстиславский. – Вряд ли они пошли бы под руку разбойника…
Поколебавшись еще немного, решили выступать противнику навстречу. Двумя корпусами. Дмитрий должен был повести свой легион под Серпухов, где встретить Герая с османами. А Мстиславский – остальное войско под Коломну, так как армия Болотникова выглядела менее грозной и опасной.
Дмитрия довольно сильно волновал сам факт разделения войск. Но он позволил себя уговорить Андрею Голицыну, Ивану Романову, Федору Шереметьеву и прочим. Да и Мстиславский не возражал. Все хором говорили, что, дескать, татары не будут сильно упорствовать. А потому, столкнувшись с заслонами, постоят, да и уйдут. А стрельцы в обороне сильны. Скрепят сани, засядут за них, и просто так уже не возьмешь. Зато предместья Москвы удастся сохранить. Да и вообще – несмотря на удручающие новости, они не рассчитывали увидеть под столицей совокупно больше сорока тысяч. Дескать, разгром при Молодях подорвал силы Крымского ханства.
Почему нет? Если все советники в один голос это говорили, то можно и послушать. Тем более что против степи сам Дмитрий никогда не воевал. Мало того, так и вопросом интересовался этим только в общих чертах. Тем более что в историографии XX–XXI веков действительно встречались мнения, что битва при Молодях подорвала силы крымчаков.
Однако эти благостные заверения не остановили Дмитрия в стремлении всецело усилить войско Мстиславского.
Девять тысяч стрельцов, две тысячи поместного ополчения и пять сотен крылатых гусаров из бедноты. Они изрядно пощипали обширные трофеи императора. Но государь не жадничал. Каждый стрелец, помещик и гусар получил свою кирасу и шлем. А стрельцы еще и новые добрые аркебузы вместо пищалей, большей частью времен «царя гороха», ну, то есть отца Дмитрия – Ивана Грозного. Полвека в таком деле – срок. Особенно сейчас, когда кроме банального износа не самых качественных изделий еще и прогресс изрядный накладывался. Также Мстиславскому достались две учебные батареи с дюжиной стандартных бронзовых 3-фунтовых «Единорогов» и шесть сотен наемной немецкой пехоты.
Сила? Сила. Да еще какая! Особенно если сани скрепят, а стрельцы в шлемах и кирасах займут оборону за ними. Да при поддержке учебных батарей, обученных, впрочем, только картечью бить. Гранат они пока боялись. Кавалерия и «немцы» же в этом случае выступали просто приятным дополнением.
Легион также преобразился за эти два месяца.
Но тут нужно сделать важное отступление и пояснить, что откуда взялось.
В самом начале февраля 1606 года Дмитрий согласился взять в жены графиню Марину Мнишек в случае, если ее отец в приданое пригонит в Москву пару сотен мастеровых. Разного толка. А еще за две сотни таких молодцов он соглашался на выставление своей кандидатуры на выборы короля Речи Посполитой, коли они таки состоятся.
Ежи Мнишек, рассчитывающий в случае победы Дмитрия стать фактическим наместником Великой, а возможно, еще и Малой Польши, расстарался на славу. И уже к осени 1606 года в Москву прибыло четыре сотни мастеров из Польши, Богемии, Силезии и Саксонии. Настоящих мастеров среди них было очень мало. Да оно и не удивительно. Откуда их столько взять? Однако ругаться с тестем Дмитрий не стал. Даже эти «кадры» были большой пользой и выгодой для державы.
Незадолго до того, в конце 1605 года, в Ивангород англичане пригнали три флейта, забитых пиратским неликвидом – отказниками-ремесленниками, за которых никто не хотел платить выкуп. Им путь был только один – на рынок рабов. Но и там за них много не выручишь: низкий уровень мастерства. Однако Дмитрия они вполне устроили. На фоне острой нехватки любых хоть сколь-либо квалифицированных рук они стали манной небесной.
Таким образом, к октябрю 1606 года в Москве внезапно появилось около тысячи разной степени «рукастости» ремесленников наиболее ходовых направлений. Огромный ресурс! Превышающий в несколько раз совокупно все то, что имелось на Руси до того. И Дмитрий постарался реализовать эту возможность с размахом, запустив потихоньку несколько важных производственных направлений.
Кое-что удалось запустить достаточно быстро. Например, пудлингование чугуна или тигельную выплавку стали. А что-то потребовало больше времени и усилий. Так, например, лишь к лету 1607 года удалось полностью переоборудовать Московский монетный двор, реорганизовав технологию и номенклатуру производимых монет.
Плавили металл в тиглях, дабы получить заготовку с нужной пробы. Разливали по стандартным заготовкам. Передавали в прокатный цех, где рабочие, крутя педали, прокатывали эти небольшие заготовки в полосы. Дальше кривошипные механические прессы с ножным приводом вырубали из лент круглые заготовки. Следующие кривошипные прессы – чеканили. А под финиш монеты прокатывали на гуртовальной машинке.
И вуаля! Монета нового типа, вместо старых проволочных чешуек, готова.
Ясная, четкая чеканка, приятный вид да гурт с насечкой, защищающий от обрезания и истирания изображения. А главное, несмотря на кажущуюся сложность, стоимость и трудоемкость получения монеты ощутимо уменьшилась. Да и требование к индивидуальному мастерству тоже упало, не говоря уже о высоком уровне повторяемости качества.
Все станки, примененные на обновленном Монетном дворе, были чрезвычайно просты и примитивны. Ремесленники сами их и изготовили с нуля по одним лишь пространным описаниям Дмитрия. Впрочем, он вообще редко где стоял над душой, позволяя людям работать самостоятельно. Направлял, подсказывал, корректировал, давал грамотно сформулированные задания, но не более. Иначе и нельзя. Он один – задач много.
Такие же малые производства были развернуты по многим другим направлениям. Мелованная, гладкая, плотная писчая бумага с листами стандартных размеров. Листовое прозрачное оконное стекло, катанное на валах. Небольшие зеркала на основе этого листового стекла. Сапоги с крепкой подошвой и твердой номенклатурой размеров. Парусина большой ширины полотна, выделываемая на механическом станке. Стандартные фургоны. Крепежные метизы: гвозди да скобы из железа. Топоры, пилы, косы, вилы, лопаты, кирки и ломы различные. Литые чугунки да печные колосники. Доски пиленые, калиброванные, а вместе с ними и брус, и рейки. И так далее. Пусть и в небольших объемах, но очень многое стало производиться в «дикой Московии», да качеством не хуже, чем в Западной Европе. А местами и лучше, ведь внутренний рынок Руси был крайне слабым, императору же требовались деньги. Не одним же грабежом соседей жить. Налоги и пошлины Дмитрий кардинально ослабил, чтобы страна вздохнула и поскорее вышла из тяжелого экономического кризиса. Убрал внутренние таможни, что опять-таки снизило поступление денег… ударив не только по казне, но и по местной аристократии, живущей с этих поборов. Вот и приходилось искать пути и варианты. Чем не выход?
Разумеется, на фоне всего этого разнообразия Дмитрий не мог забыть войско.
К осени 1607 года действовало уже две пудлинговые печи, которые выдавали почти тонну хорошего железа в сутки. Что позволило наладить какой-никакой, а прокат железного листа с приводом чугунных валов от водяного колеса. Само по себе – прорыв для начала XVII века. Но Дмитрий пошел дальше и, введя стандартные размеры для предельно простых кирас и шлемов, реализовал холодную штамповку заготовок. Медленно и непросто, с помощью винтовых прессов и чугунных пуансонов. Брак достигал шестидесяти процентов из-за разрывов и прочих дефектов. Однако это все равно было прорывом, кардинально ускорив, упростив и удешевив изготовление стандартных доспехов.
В нагрузку к штамповке шла цементация в ящиках с порошком березового угля и закалка. Так что кирасы и шлемы получались не только дешевыми, но и вполне приличного качества.
Вот в них-то легионеры и переоделись. Все. Даже рейтары и егеря.
Это навело немалый порядок в снаряжении и вооружении легионеров. Как такового улучшения боевых характеристик это не принесло. Но избавило от «трофейной зависимости» в плане защитного снаряжения. И излишней пестроты снаряжения.
Артиллерия тоже обновилась.
Андрей Чохов всю весну и лето экспериментировал с предложенной Дмитрием «бутылочной» формой «Единорогов», отлитых по методу управляемой кристаллизации. Делал опытные отливки. Стрелял. Проверял. Переделывал. Отливал заново. Иными словами – был полностью поглощен исследовательским проектом. Как следствие – к осени он уже смог более-менее подобрать геометрию новых орудий. Масса – та же. А вот живучесть радикально выше из-за более грамотного распределения толщин и предельной минимизации паразитных элементов, то есть украшений.
Вот Дмитрий и заказал ему отлить заново стволы всех 3- и 12-фунтовых «Единорогов» легиона по готовым формам. Уж больно много они стреляли в летнюю кампанию. Мало ли что произойдет? Очень не хотелось бы получить разрыв ствола в разгар боя.
С фургонов сняли колеса, заменив коваными железными полозьями.
Поход не предстоял долгий, поэтому общий объем перевозимого имущества существенно уменьшился. Убрали штурмовые принадлежности. Увеличили общее количество фургонов. Поставили орудия и зарядные двуколки на полозья. Ну и так далее, и тому подобное…
Глава 3
15 декабря 1607 года, окрестности Серпухова
Быстро добравшись до Серпухова, Дмитрий встал лагерем в наиболее удобном месте недалеко от его стен. Все-таки город небольшой, и набивать в него четыре с гаком тысячи строевых, да еще с тыловыми службами – не лучшая идея. И местным жителям на голову сядут, ибо подходящих жилых площадей просто не было. И в случае необходимости быстро не выступят, учинив давку и столпотворение. Поэтому лучше так – в поле.
Стояние длилось вот уже неделю.
Появились татары. Рейтары выступили на рекогносцировку всей сотней и в спонтанной стычке перебили большую часть замеченного отряда. Остальные энергично отступили куда-то. Только копыта сверкали.
И все, как отрезало.
Странно.
Очень странно.
Однако 15 декабря тыловой разъезд, обеспечивающий дальний периметр, заметил довольно крупный отряд всадников. Сблизились. Оказалось, крылатые гусары во главе с раненым Мстиславским.
– Что случилось? – всполошился командир разъезда.
– Нас разбили, – хмуро произнес князь. – Нужно доложить государю. Веди.
Меньше чем через час добрались до лагеря.
Лошадям отсыпали овса, передав на обиход. Гусарам выдали горячей еды и травяного отвара. А Мстиславского пригласили к Дмитрию в шатер, чтобы он покушал уже там, докладывая.
Старому князю было сложно сдерживаться и есть без излишней спешки. Все-таки двое суток без еды. Поэтому Дмитрий позволил ему немного насытиться. После чего потребовал рассказа. И чем больше тот говорил, тем сильнее император хмурился, ибо дела принимали какой-то кошмарный оборот. Сюрреалистичный.
К Коломне подошло объединенное войско, ведомое ханом Тохтамышем Гераем. Под его рукой было войско донских, волжских и уральских казаков, большая и малая орда, астраханские татары, а также черкесы и прочие союзные владетели Северного Кавказа. Ну и, само собой, османский отряд поддержки в пять тысяч янычар и семь десятков различных орудий. Суммарно же численность толком не понять. Но намного больше ожидаемых сорока-пятидесяти тысяч. Тьма-тьмущая. То есть неопределенно до хрена.
Когда это огромное войско стало подходить к окскому льду, произошел прецедент, давно ожидаемый Дмитрием. Ну как давно? С Земского собора 1606 года, ударившего по «кормовой базе» помещиков и бояр.
Романов, Голицын и Шереметьев, командующие поместным ополчением в составе армии Мстиславского, подняли его и увели из расположения войска, благо что стояли не со стрельцами за скрепленными санями, а чуть в стороне. Немного помедлив и переговорив с делегатами от армии вторжения, помещики так и вообще перешли на сторону Герая. Тем более, что там и так уже имелся немалый отряд поместных дворян, недовольный политикой Дмитрия. Тех самых, что уклонились от мобилизации по «уважительным причинам».
Стрельцы, гусары и немцы сохранили верность. Им резонов предавать не было. А помещики с боярами продолжили тренд, послуживший началом Ливонской кампании 1607 года.
Мстиславскому, кстати, тоже предложили перейти на сторону Великого государя, царя и хана Тохтамыша Герая, как его именовали сподвижники. Но князь отказался.
Нет, не потому, что такой верный. Отнюдь.
Дмитрий прекрасно понимал мотивацию Мстиславского. Одинокий, бездетный мужчина в возрасте. Зачем ему это? Тем более что, в отличие от большинства бояр, он смог найти себе место при новом режиме.
– Что было дальше?
– Ничего хорошего, – грустно буркнул князь. – Османы подкатили свои пушки и начали методичный обстрел саней, за которыми укрылись стрельцы. При «Единорогах» была только картечь, а эти били ядрами. Не дотянешься. В семь десятков стволов они разворотили все за час-полтора. Стрельцы побежали. А татары лавой бросились за ними. Рубить.
– А поместные?
– Впереди неслись, – скривился Мстиславский. – Выслужиться явно хотели перед новым господином.
– А тебе как удалось уйти?
– Как стрельцы побежали, так и стал гусар уводить. Мы же с ними в тылу стояли. Стрельцов уже было не спасти.
– А немцы?
– Они тоже стояли в тылу. В них ядром только пару раз попали. Я им приказал отступать к Москве, но как там вышло – не знаю. Видел только, что немцы бегом бросились к ближайшему лесу. За ними часть стрельцов устремилась. Может, и ушли.
– Ясно, – сухо ответил Дмитрий, обдумывая текущий расклад.
– Злишься, государь? – осторожно поинтересовался князь.
– На тебя?
– Да.
– Нет.
– А на кого?
– На себя. Ваше единодушие было странным. Они ладно – знали все. А ты? Или тоже знал?
– Не знал.
– Тогда чего поддержал их?
– Так здраво звучало. Чего не поддержать?
– Да уж. Столько людей глупо положили.
– Что делать будешь? К Москве отходить?
– Зачем? – удивился Дмитрий и прищурился, взглянув на Мстиславского.
– Как – зачем?
– Мы пойдем другим путем, – усмехнулся император. После чего повернулся к дежурному. – Приказ по лагерю. Сворачиваемся. Спешно. Подготовка к марш-броску.
– Есть, – козырнул дежурный и вылетел на улицу.
– Повоюем, – как-то особенно кровожадно улыбнувшись, произнес тому в спину государь.
На самом деле он не был ни разу уверен в успехе кампании. Слишком уж много людей оказалось у противника. По паническим настроениям Мстиславского и его гусар – все сто тысяч. Да еще и семьдесят пушек, которые наверняка увеличились за счет трофейных 3-фунтовых «Единорогов». Очевидно же – шли брать Москву. И возьмут, если Дмитрий ничего не предпримет.
Сколько у него было людей?
Шесть батальонов линейной пехоты. Рота гренадеров. Рота штурмовиков. Рота егерей. Дивизион кровавых гусар. Эскадрон рейтар. Два дивизиона полковой артиллерии. Батарея полевой артиллерии. Ну теперь еще и неполные пять сотен крылатых гусар. То есть примерно четыре тысячи пехоты, тысяча кавалерии и сорок два орудия. Прилично. Но капля в море по сравнению с войском, что привел Герай. Да, у Дмитрия пехота была прекрасно обучена, опережая в плане тактики и техники своих противников на голову, но десятикратное, а то и двадцатикратное превосходство в живой силе и двукратное в артиллерии – это очень и очень опасно.
Хотя, конечно, не фатально.
Вон при Роркс-Дрифт англичане встретились с зулусами без всяких пушек, не говоря уже о пулеметах. Сколько их там было? Полторы сотни. А противника? Около четырех тысяч. И ничего. Победили.
– Государь, – напряженно произнес Петр Басманов.
– Что? – произнес Дмитрий, сфокусировав взгляд на нем. – Боишься?
– Боюсь, – после некоторых колебаний сказал тот.
– Мы все боимся, – поддержал его Мстиславский. – Сила совершенно невиданная. Как ее побить?
– Взять оглоблю – да по хребту.
– Чего, прости?
– Петя, тебе не кажется, что ты повторяешься?
– Но…
– Там, под Смоленском, ты тоже говорил, что врагов слишком много и нужно отступать. Или забыл уже?
– Такое не забудешь.
– Правильно. А тут что? Снова их много?
– Но их действительно много…
– Сейчас зима. А значит, это не так плохо. Вот если бы дело было летом…
– Государь, о чем ты говоришь?
– Зима – значит, холодно. То есть тела тухнуть не станут. И можно будет спокойно, вдумчиво снять с них все ценное, а потом подготовить к погребению, не боясь преждевременного разложения и болезней всяких, с ней связанных. Одна беда – лошадей много побьем. Куда их девать? Мяса же прорва. Шкуры опять же…
– Дмитрий Иванович! – несколько нервно воскликнул Мстиславский. – Их не десять тысяч!
– Так и я не один. Или ты думаешь, что я с ума сошел? Да настолько, что пытаюсь покончить жизнь самоубийством в бою?
– Нет, но…
– Что «но»? Я знаю, что делаю, и прекрасно оцениваю свои силы. Поэтому мы сейчас снимаемся и идем навстречу Гераю. Уверен, он идет по твоему следу. Иначе не стал бы отпускать. Ему нужно разбить меня, после чего идти на Москву. Или думаешь, он рискнет оставить меня в своем тылу?
– Государь, ты уверен? – тихим, робким голосом спросил Петр Басманов.
– Конечно уверен! Сражение будет долгим, но ничего сверхъестественного от нас не потребуется. Просто чуть сложнее, чем обычно. Или ты забыл, как мы взяли Нарву, Ревель и Ригу? Или про тот большой корабль на рейде не помнишь?
Все ушли из палатки, а Дмитрий, сидя в раскладном кресле, задумался.
Катастрофа, что произошла под Коломной, не являлась чем-то удивительным и была вполне ожидаемой. Государь ждал, где и когда прорвет. Вот. Дождался.
Почему вообще так получилось, что именно помещики его предали? Многие не отозвались на сбор, а те, что согласились встать под его знамена, перешли на сторону противника. Из-за чего?
По его мнению, секрет крылся в старом камне преткновений – «греческих реформах», которые начали последовательно проводить еще при Иване III. Начав разворачивать институт помещиков, Великий князь выделял им землю в кормление. Но сама по себе она ничего не родит. Ну, кроме бурьяна. Для внятного кормления на ней должны сидеть люди, которые бы ее обрабатывали. И вот беда: земля разбежаться не может, а крестьяне – вполне. От чего разбегаться? Так от избыточно рьяного помещика, что дерет с них три шкуры. Тех тоже можно было понять. Иван III требовал от них не только самим являться на коне, при доспехе и оружии, но и с собой приводить ведомых. Этакое миниатюрное рыцарское копье. Одна беда, денег, как в том анекдоте, хватало только на водку. Просто потому, что и земли выделяли мало, и рабочих рук остро недоставало. Вот помещики и драли с крестьян три шкуры, а те, как несложно догадаться, пытались свалить подальше от такого благодетеля. Понятно, что дело государственное. Но им бы чего поесть. Да и жен с детьми накормить.
Некрасивая коллизия, вызванная вредительскими реформами, привела к изрядному бардаку. Из-за чего уже через два десятилетия после начала внедрения института помещиков пришлось фиксировать регламентацию – когда и на каких условиях крестьяне могут уйти от помещика. Что было отражено в судебнике Ивана III в 1497 году. Сущая дикость для более ранних времен! Там-то, конечно, еще со времен Русской правды существовали ранние формы крепостной зависимости – закупы, холопы и прочие. Но массового характера закабаления не было, и крестьянское большинство было лично свободным. А тут такая «радость».
Иными словами, социальная прослойка поместного ополчения – помещиков была изначально создана на материальной базе крепостничества. И дальше было только хуже. Последующие монархи, стремясь укрепить свое положение среди помещиков, не только подтверждали, но и расширяли их полномочия в этом плане. Апогей был достигнут, правда, только к правлению Екатерины II. Однако и в год реформы, в 1606-м, на Руси была далеко не малина в этом плане…
Помещики поначалу поддержали реформу, проведенную Дмитрием на Земском соборе. Ну а что? Подали-то ее правильно. Они были твердо уверены, что эти нововведения отстаивают прежде всего их интересы и именно им облегчают путь наверх. Отмена крепостного права и любых форм личной зависимости на фоне куда более крупномасштабных изменений попросту потерялась. Одна беда – помещикам нужно было как-то вести хозяйство на местах. А крестьяне взяли и разбежались. Вот – год они помыкались и очень сильно разочаровались. Ведь получалось, что Дмитрий выбил у них из-под ног кормовую базу. Как они дальше дела вести будут?
И нарисовался хан. Конечно, он был басурманином. Но и что с того? Главное – бояре божились, что Тохтамыш вернет все, как было в старину. Ну, разумеется, в «старине», которая удобна им, а не той, что была на самом деле. Возвращение крепостного права и внутренних таможен очень сильно должно было укрепить дворян и бояр. Так почему нет? В конце концов, Герай шел не просто грабить, а завоевывать.
Вот нарыв и прорвало.
Глава 4
17 декабря 1607 года, река Лопасня
Утро.
Небольшая речка с пологими берегами и крепким льдом. Казалось бы – бери да форсируй. Однако леса мешали нормально подойти во многих местах. Оставляя всего несколько удобных мест. И вот у самого подходящего, прямо в поле, и встал легион. А на той стороне накапливались силы противника. Первые отряды с ходу проскочили по льду и, попав под картечь, поспешно отступили и больше не лезли…
Оборонительные порядки легиона опирались на полевые укрепления, возведенные из фургонов. В отличие от классического вагенбурга, Дмитрий выстроил целую систему из люнетов и флешей. Не грунтовых. Временных. Фургоны скреплялись. Частично разбирались так, чтобы, встав в полный рост, можно было бить из ружей поверх бортов. А просвет между землей и фургоном, а также внешний периметр были обложены снегом. Его легионеры полдня собирали, благо что подошли к реке к обеду 16 декабря. Выложили знатно и облили водой в ночь. Ядра такие поделки не выдержат, конечно, а вот штурмующей пехоте проблем создадут.
Почему так? Почему не редут?
Из-за необходимости реализовать преимущество в стрелковом оружии и артиллерии. Если собрать эрзац-редут из повозок, то пушки на него не выкатишь. Только с ружей бить. А в выбранном Дмитрием варианте три недурственно разнесенных пояса «уголков» обеспечивали очень приличную площадь фронта и целые аллеи для работы артиллерии картечью. Впрочем, ударам гранатами это тоже не мешало.
В центре укреплений была устроена небольшая наблюдательная площадка из тех же самых снежных шаров. Не самая надежная вещь. Но метров на пять она позволяла взобраться и озирать оттуда все окрестности.
Последним же фортификационным элементом обороны стали испанские рогатки, выставленные в проходах. Конструкция простейшая. В разобранном виде очень компактно едет в фургоне. В собранном – неприятное препятствие для кавалерии и пехоты. Да и собирается очень быстро, как и легко переносится по полю парой бойцов. Очень удобно.
В центре укрепления разместились гусары и резерв из батальона тяжелой пехоты и батальона линейной. Причем кавалеристы спешились, чтобы лучше контролировать своих лошадей, ибо обстановка грозила быть довольно напряженной. Там же разместились и тыловые части.
Остальные линейные батальоны и егеря заняли стрелковые позиции вдоль куртины эрзац-укреплений.
Шесть 12-фунтовых «Единорогов» были собраны в батарею, приготовившуюся вести контрбатарейную борьбу. Император помнил о том, что Герай удачно применил османскую артиллерию для разгрома полевых укреплений стрельцов. Поэтому решил сосредоточить на них огонь своей полевой батареи, благо что била она заметно дальше. Да, не так уж и точно, однако картечные гранаты должны были этот вопрос в какой-то мере решить. Как и значительно более высокая скорострельность. 3-фунтовые «Единороги» оказались распределены батареями и полубатареями по всему фронту обороны более-менее равномерно.
Рейтары же курсировали в разъездах, осуществляя рекогносцировку и оперативную разведку.
Но Герай не спешил.
Его войско стягивалось и стягивалось.
Выкатили орудия – все семь десятков своих да обе батареи 3-фунтовых «Единорогов». Пока для демонстрации.
Татары крымские и астраханские, ногаи, черкесы, казаки донские, волжские и уральские, османы, мятежные помещики и прочие. Здесь были все. Странно, что с Днепра казаки не подтянулись. Не успели, наверное, или заняты чем. Да и казанских татар не видно. По стягам, во всяком случае.
Понять численность этого войска было очень сложно, ибо оно постоянно находилось в движении. Наверное, какой-то порядок там, безусловно, был. Но Дмитрию казалось, что оно просто кишело природным, первозданным хаосом…
Но вот какое-то осмысленное действие.
Вперед выехал десяток всадников, направившись к укреплениям.
Император взглянул на них в зрительную трубу и криво усмехнулся. Знакомые все лица: это были его бояре или те, кто был им незадолго до его восшествия на престол. Исключая тех, что уехали в геологоразведку в Пермь, после падения их проекта по присоединению Новгорода к Швеции. А тут были все самые родовитые и влиятельные. Пожалуй, не хватало только Мстиславского и старшего Шуйского. Но первый стоял рядом с Дмитрием и морщился, а второй все еще не вернулся из испанского посольства.
Подъехали метров на тридцать.
И давай голосить, что, дескать, Великий государь, царь и хан Тохтамыш Герай предлагает доблестным и прославленным воинам перейти под его руку. Всем гарантировались поместья. А тем, у кого было, – удвоение оных. Учитывая тот факт, что в легионе абсолютное большинство имело низкое происхождение, – очень щедрое предложение. Мало того – легко реализуемое. Ну и дальше в том же духе. О том, как щедр новый царь Руси к верным людям. О том, как велика и могущественна его армия…
Однако никто из бойцов даже ухом не повел.
– Шугануть? – поинтересовался Петр, когда бояре уже слегка охрипли.
– Только не убивайте, – чуть подумав, произнес император. – Пусть и мрази, но переговорщики. Пусть егерь один выстрел даст. В землю перед ними.
– А может, положим? Где их потом искать? Все одно за учиненное ими предательство положена смерть.
Дмитрий скосился на Петра. Потом на наблюдателей при его войске. Собственно, он взял с собой только австрийца, испанца и француза. Остальные остались в Москве или были при войске Мстиславского. После чего медленно с достоинством сошел с снежной горки и, сев на коня, поехал к передовому люнету.
Бояре явно нервничали. Но без ответа уходить не хотели. Они прекрасно знали: перед ними серьезные бойцы и было бы неплохо избежать битвы. Потери войска Герая их не интересовали, в отличие от возможности сохранить прекрасно обученный и закаленный в боях легион.
– Пятая рота второго линейного батальона, капитан Прохор Иванов сын, – козырнул командир части, занявший этот люнет.
Император кивнул и повернулся к переговорщикам.
– ВЫ! – громко закричал Дмитрий. – ПРИСЯГНУЛИ МНЕ НА ВЕРНОСТЬ! ИМЕНЕМ ВСЕВЫШНЕГО! И ВЫ НАРУШИЛИ КЛЯТВУ! ПОВИННЫ СМЕРТИ!
Пауза.
– РОТА, ГОТОВЬСЬ! – И вся рота пришла в движение.
– ЧТО?! – хором воскликнули переговорщики, завертевшись на своем четвероногом транспорте. Они ведь были всего в тридцати метрах от линии стрелков. Тут даже на конях никуда не сбежишь.
– ЦЕЛЬСЯ! – И все рядовые вскинули свои ружья, наведя их на переговорщиков. – ПО КЛЯТВОПРЕСТУПНИКАМ И ИЗМЕННИКАМ – БЕЙ!
Залп!
Полторы сотни ружей с тридцати шагов по десятку целей – непреодолимая сила. Рухнули все. И люди, и лошади.
– Благодарю за службу, – намного тише сказал император, обращаясь к роте. И, развернув коня, направился к снежной горке, что возвышалась в центре полевого укрепления.
Тохтамыш Герай, наблюдавший всю эту сценку в зрительную трубу, криво усмехнулся. Отдал трубу слуге, что стоял рядом. И приказал артиллеристам приступать к обстрелу. Не получилось так не получилось. Бояр только жаль. Они пользовались большим авторитетом среди помещиков. Без них будет сложнее ими управлять.
Бах! Бах! Бах!
Слитно ударила полубатарея полевых 12-фунтовых «Единорогов», осуществляя пристрелку. Ливонская кампания очень сильно подняла их навык в работе картечной гранатой. Серьезно уточнились баллистические таблицы. Да и привычнее, что ли, это дело стало.
Спустя несколько секунд вспухли белые облачка.
Бах! Бах! Бах!
Следом ударила вторая полубатарея с корректировкой дистанционной трубки.
Накрытие.
Слабое, с сильным рассеиванием ядер, но накрытие.
А среди османских артиллеристов смятение. Они как-то не привыкли к такому обхождению. Ведь откуда-то сверху сыплются пули и ранят – убивают. Картечные гранаты для них были в новинку. Да с такой дистанции! Они-то точно не добьют до полевых укреплений.
Дальше так и продолжили работать – по очереди полузалпами с корректировкой. Тут и сильно не вспотеешь, и стволы не перегреешь.
Османы же продолжали упорно пытаться выйти на огневые позиции. Все-таки обстрел был не очень серьезный. Так – беспокойно свистели пули. Изредка кто-то падал. Слишком уж неточно ложились картечные гранаты.
Выбрались. Заняли позиции. Начали стрелять.
Никакой организованной стрельбы не получилось. У каждой пушки – свой вполне независимый командир. Корректировать ее огонь на предельной дистанции было практически невозможно. Ведь остальные семь десятков орудий тоже пытались сделать что-то подобное. Даже понять – куда ты попал – не представлялось реальным. Большая часть ядер уходила в землю с недолетом. Изредка шли попадания. Но без особого успеха.
А полевые «Единороги» не прекращали своей работы, накидывая картечные гранаты.
Понимая, что они не справляются из-за слишком большого рассеивания, Дмитрий приказал выдвинуть чуть вперед шесть полубатарей 3-фунтовых «Единорогов», которые давали еще большее рассеивание, но докидывали гранаты на интересующую дистанцию.
И вот через полчаса артиллерийской дуэли к шести 12-фунтовым орудиям подключилось восемнадцать 3-фунтовых. Их «пуки» терялись на фоне куда больших гранат полевых орудий. Но дело пошло. Унитарно-картузное заряжание позволило кратковременно развить просто дикую скорострельность. Шесть выстрелов в минуту на ствол! Дмитрий решил компенсировать неточность и слабость объемом. Пять минут. Пятьсот сорок малых гранат ушли в сторону артиллерийских позиций противника, затопив там все сплошной чередой взрывов.
Полковые «Единороги» укатили назад. Остывать. А полевые перешли на обычные гранаты. Личный состав артиллеристов очень сильно пострадал от этого шквального налета. Много легло. Остальные сбежали, побросав свои пушки. И теперь надлежало их привести в негодность.
Герай поморщился.
Снова провал.
Чуть подумав, он послал разведку вдоль реки – искать удобные места для переправы. А сам поехал беседовать с поместными дворянами, что перешли под его руку. Нужно было понять, что ожидать от этого укрепления. Оно выглядело странным и непривычным. Может, то от незнания, а может, и хитрость какая. Да и посмотреть на настроения этих перебежчиков следовало.
Прошло три часа.
Ничего не добившись от помещиков, которые тоже видели подобное укрепление впервые, Герай решает провести разведку боем. Пока его люди ищут удобные проходы для проведения войск в тыл легиона.
И вот, выстроившись неровной толпой, вперед двинулись казаки.
Двести шагов до передового люнета.
Залп роты линейных стрелков. С двухсот шагов компрессионными пулями да по толпе.
Бах! Бах! Бах!
Ударили дальней картечью полковые «Единороги».
Новый залп передовой роты.
Бах! Бах! Бах!
Вновь сработали 3-фунтовые орудия.
Сдвоенный залп двух рот, прикрывающих передовой люнет.
Бах! Бах! Бах!
Залп!
Залп! Залп!
Бах! Бах! Бах!
И казаки дрогнули. Они даже на сто метров сблизиться не смогли. А уже чуть ли не захлебывались в крови. Сами ни в сабли, ни в пищали атаковать не могли. Из пищалей на такую дистанцию не стреляли. Далеко. Не попадешь ни в кого. Тем более вон – у них только головы торчат. А сабли… иди – дойди.
– Ура! – грянул батальон тяжелой пехоты, выступая для контратаки… и ускорения отступления противника. До рукопашной не дошло. Не догнали, остановившись возле реки.
Герай наблюдал это хмурый как грозовая туча. Винить казаков он не мог. Вон сколько их осталось на снегу. Они своими жизнями заплатили за то, чтобы он оценил огневую мощь легиона. И она ему очень не понравилась. Совсем. Так же, как и это нагромождение повозок. Вроде и проходов много, но, судя по всему, пройти там очень непросто.
Смеркалось.
Вернулись разведывательные отряды.
Первый день сражения подошел к концу.
Глава 5
18 декабря 1607 года, река Лопасня
Утро для Дмитрия началось с обхода лагеря.
За ночь тыловые службы должны были убрать за его пределы все «продукты жизнедеятельности», наведя чистоту и порядок. Да и проинспектировать, как его бойцов кормят, следовало. Император ведь питался из общих ротных котлов наравне со своими легионерами, поддерживая в тонусе интендантов и поваров. Они банально не знали, к какой роте присоседится монарх во время каждого приема пищи. Никакой системы в том не было. Точнее, была, но известная лишь Дмитрию.
Проснулись.
Умылись.
Поели.
Привели себя в порядок.
Проверили оружие и, где нужно, почистили.
Проверили наличие и состояние боеприпасов.
А где-то через час и войско Тохтамыша пришло в движение.
– Обходят? – поинтересовался командир батальона тяжелой пехоты, наблюдая за движением вражеской орды, уходящей большими массами кавалерии в обе стороны вдоль реки.
– Обходят, – согласился с ним император.
Но это его не беспокоило, в отличие от османской артиллерии.
Ночью обстрела из 12-фунтовых «Единорогов» не велось, поэтому османы смогли привести в порядок десятка три пушек. Остальные либо были испорчены вчерашним обстрелом, либо под них тупо не имелось личного состава. Очень уж сурово вчера османских артиллеристов приложило.
Вот эти пушки и вывели на новые позиции – намного ближе, чем вчера. Да разместив не компактно, а раскидав довольно далеко друг от друга. Видимо, с целью минимизировать действие гранат как обычных, так и картечных.
– Раздели своих, – приказал Дмитрий командиру полевой батареи, – как вчера. Одна тройка пушек пусть бьет с левого краю, а вторая – с правого. Чтобы не мешали друг другу. Задача – разогнать прислугу как можно скорее. Сами орудия – черт с ними. Главное – чтобы они молчали. Все ясно?
– Так точно! – козырнул командир полевой батареи.
– Повтори… – задал император стандартный уставной вопрос.
Уже через десять минут 12-фунтовые «Единороги» заговорили. Они не стали дожидаться «первого слова» от османов, что копошились вокруг своих пушек. Да и зачем?
Бах! Бах! Бах!
Ударили орудия, и спустя несколько секунд вспухли белые облачка взрывов.
Прошло три залпа полевых орудий, прежде чем османы стали отвечать. И опять вразнобой, как и вчера. Мешая друг другу пристреливаться и прицеливаться. Таблиц-то стрельбы у них не было. Поэтому все на глазок. Из-за чего результативность огня сильно страдала. Хотя вреда причиняла много больше вчерашнего. Все-таки расстояние сильно уменьшилось и, как следствие, выросла точность. То здесь, то там ядра попадали в полевые укрепления, пробивая их насквозь и поражая расположенную за ними живую силу.
Дмитрий наблюдал за этим и радовался, что османы не гранатами стреляют. Не жаловали их в те годы в полевой артиллерии, как, впрочем, и в корабельной. Да даже в осадной – и то применяли неохотно, предпочитая работать ядрами из ломовых пушек.
Вот так и перестреливались в молчаливом ожидании.
Прошло два часа.
Османские батареи замолчали… по исчерпании личного состава. Они не учли, что не только у них вырастет точность, но и у полевых орудий.
Тишина.
Дмитрий осмотрел свои укрепления. Три десятка убитых, сотня раненых, совокупно – и строевых, и тыловых. Два полевых и шесть полковых орудий разбито. Есть повреждения в люнетах и флешах, но незначительные. Вон – тыловики бросились их исправлять, заваливая хламом по типу баррикады. Час – и все поправят. Только намерзший лед не восстановить. Одно ядро даже попало в центральную смотровую площадку, где стоял Дмитрий. Но практически не повредило ее – ударило по касательной.
Терпимо.
Осмотр османских орудий в зрительную трубу показал множество трупов. Как артиллеристов в характерной одежде, так и помощников, в том числе и из казаков, знакомых с пушками. Занятно было то, что к ним никто не подходил. Вообще. Видимо, боялись возобновления огня. Поэтому раненные старались сами отползти подальше. Если могли.
– Государь, – произнес Петр, привлекая внимание.
– Что?
– Обошли, – сказал он, указывая на многочисленную легкую кавалерию противника.
– Ну, что я могу сказать – Бог в помощь штурмовать полевые укрепления легкой кавалерией.
– Тебя они совсем не заботят? – удивился Петр.
– Нет. Потому как они нужны для отвлечения внимания. Посмотри туда, – махнул рукой Дмитрий в сторону основного войска Герая.
А там было что посмотреть.
Янычары и казаки готовились к атаке. А за их спинами собирались спешенные татары, ногаи и черкесы. Никакого порядка – чистая стихия. Разве что янычары организовали внятный строй. Но все равно – выглядело угрожающе. Очень угрожающе.
– Усилить фронтальные полковые батареи, – приказал Дмитрий командиру артиллерии легиона. – Восполни штат и усиль, доведя полубатареи до четырех стволов. Снимай с тыла и флангов. Там справятся.
– Есть, – козырнул офицер, повторил приказ и «ускакал» его выполнять.
– Штурмовиков раздели пополам и поставь их тут и тут, – указал император командиру тяжелой пехоты. – Чтобы могли в случае необходимости контратаковать. Гренадеров раздели на четыре равные части и отправь в усиление вот этим трем флешам и передовому люнету. И да – пусть с собой захватят гранат побольше. Им их все равно руками кидать, так что ручные мортиры будут без особой надобности, могут в расположении оставить. Главное – гранат как можно больше унести. Понял?..
И так далее.
Серия распоряжений спокойным голосом и с невозмутимым видом. Чтобы, не дай Кхалиси, не началась паника. Хотя у самого Дмитрия по спине маршировали мурашки. Ему как-то было не по себе от того, насколько многочисленное войско идет на него. Но самообладания хватало. А вот у наблюдателей от Габсбургов и Бурбонов – нет. Стояли бледные как полотно. Они бы сбежали. Точно сбежали. Если бы за лагерем не кружила многочисленная татарская кавалерия.
Наконец ударили барабаны, и вся эта масса пришла в движение.
– Понеслось говно по трубам, – тихо буркнул себе под нос Дмитрий, вызвав, впрочем, удивленные взгляды всех окружающих. Даже иностранные наблюдатели, и те уже неплохо говорили по-русски, поэтому услышать его смогли, а понять – нет.
– Государь? – произнес Петр, озвучивая немой вопрос окружающих.
– Что? К бою!
Ничего не поняв и посчитав это очередной странной присказкой Императора, все отмахнулись от нее и приготовились к сражению. А оно явно выходило не простым.
Бах! Бах!
Ударили полевые «Единороги», отправляя свои 12-фунтовые картечные гранаты в толпу.
Бах! Бах! Бах!
Следом за ними ударили задравшие стволы 3-фунтовые полковые «Единороги».
А легкая степная кавалерия, стремясь отвлечь на себя внимание, пошла на сближение.
Залп.
Залп.
Залп.
Заработали роты поверх фланговых флешей и люнетов.
Бах! Бах!
Ударили дальней картечью ослабленные полубатареи полковых «Единорогов», что располагались в тылу и на флангах. Но хватило.
Залп.
Залп.
Залп.
Продолжали методично бить стрелки линейной пехоты компрессионными пулями из своих ружей с колесцовыми замками.
А фронтальные «стволы» пока еще работали картечными гранатами, что вспухали белыми облачками над густой массой пехоты, идущей на приступ полевых укреплений.
Даже у закаленных в боях ветеранов-легионеров был на лице четко отпечатан страх. Да практически ужас. Но они держались. Оборачивались на Дмитрия и держались. Тот-то стоял с едва заметной улыбкой и с явным интересом наблюдал за тем, как продвигается пехота противника. Легкая кавалерия же его совсем не интересовала. И то, что с флангов и тыла постоянно доносились выстрелы, он, казалось, даже не замечал.
Но вот наконец ударили первые залпы ружей рот, стоящих с фронта.
А следом за ними 3-фунтовые «Единороги» перешли на дальнюю картечь.
Залп! Залп! Залп!
Бах! Бах! Бах!
Пехота продолжает накатывать, неся огромные потери. Но в этой беспорядочной лаве простым бойцам того не разобрать. А вот представитель султана, командующий артиллерией и янычарами, прикомандированными Гераю, все видел и все замечал. Он восседал на своем коне и внимательно всматривался в поле боя с помощью зрительной трубы. И хмурился. Как все замечательно начиналось… Там, под Коломной. Гяуры вели себя так, как и надлежало неверным. Сначала часть перешла под руку правоверного правителя, а остальные были рассеяны благословенным огнем его пушек. Сейчас же он не только потерял всех артиллеристов и большую часть орудий, но и на его глазах совершенно растерзали практически всех янычар, не дав тем даже дойти до рукопашной. Странные укрепления. Кто так ставит вагенбург?! Дикари! Однако именно это построение и позволило им массировать огонь орудий и ружей. Вон какой плотный огонь!
Османский паша, побывавший не в одном сражении и успевший отличиться в последней войне с Габсбургами, был очень недоволен увиденным. Он знал: внутри укреплений – горстка воинов, по сравнению с той монументальной лавой, что накатывается на них. И радовало его только одно: их задавят. Их должны задавить.
Вон пехота прошла дальше вчерашнего продвижения казаков. Вот она уже охватывает с двух сторон передовой люнет. Названия паша не знал, но смысла это не меняло. И вдруг начались взрывы. Много взрывов! Такое чувство, что у воинов Аллаха, что первыми прорвались к укреплениям московитов, сама земля под ногами стала взрываться. То, что в дело включились гренадеры, руками начавшие метать гранаты в великом множестве, он отсюда не заметил. Слишком плохие оптические свойства зрительной трубы.
Вот ударили полевые 12-фунтовые «Единороги» дальней картечью с малой дистанции, прорубая натурально просеки среди врагов. Вот их поддержали полковые 3-фунтовые орудия. А потом артиллеристы просто отступили, оставив свои орудия.
Вместо них выдвинулись штурмовики с дробовиками.
Впрочем, этого ни паша, ни хан не видели. Дым от выстрелов и мешанина людей на укреплениях не способствовали удобству наблюдения.
Включились гренадеры с трех других позиций, натурально затопив накатывающую пехоту взрывами ручных гранат. Из-за чего она отшатнулась и стала расходиться стихийными колоннами, обходящими укрепления. Артиллеристы вернулись к «Единорогам» и частыми ударами картечью подрубили основания этих колонн. Бить вдоль густой толпы дальней картечью с малой дистанции было одно удовольствие. Маленькие чугунные ядра пробивали по пять-шесть человек, прежде чем теряли энергию. Время от времени заряжали ближней картечью – когда масса противника становилась разреженной. А потом снова дальней. Да по самой гуще людской.
Передовой люнет все же захлестнула волна пехоты противника.
Завязалась рукопашная схватка. Янычар к тому времени уже выбили, поэтому линейная пехота столкнулась «в штыки» с казаками да степняками. Точнее, у легионеров был штык, которым они ловко орудовали, удерживая плотный строй. А вот наседающие махали сабельками, мешая друг другу. Не зря Дмитрий решил опираться на развитую немецкую школу дуэльного фехтования двуручным мечом. Именно она, богатая на колющие удары, прекрасно подошла для создания школы штыкового боя. И вот сейчас легионеры демонстрировали прекрасный уровень навыка.
– Ура! – закричали штурмовики, ударившие контратакой по запирающему передовой люнет противнику.
Залп из дробовиков с малой дистанции. И крепкие, хорошо накачанные и тренированные мужчины в латных кирасах и шлемах врубились в рыхлую толпу противника. В одной руке дага, в другой – тяжелая боевая шпага, коей можно и колоть, и рубить.
Отбросили.
И линейная пехота люнета незамедлительно вернулась на позиции, откуда открыла огонь из своих ружей. Утроенные запасы готовых выстрелов в бумажных патронах были запасены заранее.
Но вот атака захлебнулась.
Очень сложно идти вперед, пробираясь по телам своих товарищей, а также их фрагментам, что сплошным ковром покрывали предполье укреплений. И не все из них были мертвы – многие шевелились и матерились. Этакое кошмарное месиво.
Легкая кавалерия тоже изрядно пострадала.
Будучи изначально более удобной целью в силу габаритов силуэта, она ловила куда большее количество попаданий. И потому изрядно поредела. Имитации атак давались ей очень дорого. Легионеры выжимали в среднем по три выстрела в минуту да били прицельно по толпе на триста метров.
– Андрей, – произнес Дмитрий командиру линейного батальона, что стоял в резерве. – Выводи своих людей через тот проход. Чтобы по месиву не идти. Строй в линию. И атакуй. Видишь, как неуверенно отступают. Пытаются огрызаться. Вот и дашь им пинка под зад. Возьми с собой музыкантов. Пусть под барабаны и флейты идут.
Командир быстро повторил приказ и, вполне довольный тем, что его батальону тоже удастся участвовать в бою, бросился его исполнять.
– А вы, – произнес император, обращаясь к командиру кавалерии легиона, – выходите через вот этот проход. И бейте натиском с другого фланга. Пики не берите. Зачем добро изводить? В кончары их берите.
– Есть, – также обрадовался Басманов.
Атака линейной пехоты и гусар радикально ускорила отступление противника. Легкая кавалерия попыталась контратаковать. Но ее подготовка была слишком явной и долгой. Дмитрий успел сконцентрировать на ней десять полковых «Единорогов» и все четыре полевые, которые сообща ударили туда картечными гранатами. Чем и сорвали контратаку. Почему? Потому что степная кавалерия очень плохо управлялась, особенно после довольно напряженной «карусели», в которой полегло немало командиров, ведущих своих людей «впереди на белом коне». Вот и пришлось накапливаться и хоть как-то организовываться.
Дойдя до реки Лопасни, гусары с пехотинцами остановились.
Еще пара ружейных залпов.
И тишина.
Звенящая. Прямо-таки давящая на уши.
Легион потрепан. Ощутимые потери. Но он выстоял и сохранил боеспособность. Дмитрий велит играть Имперский гимн, и бойцы охотно начали его петь, радуясь, крича и потрясая оружием. Они верили в своего императора. И он не подвел их.
Второй день сражения завершился.
Глава 6
19 декабря 1607 года, река Лопасня
После отражения натиска на укрепленный полевой лагерь войско Герая пребывало в полном разладе и упадке духа. Изрядно поредевшие отряды легкой кавалерии вернулись на левый берег реки.
Османский корпус усиления был уничтожен. Пушки – вон стоят. Только обслуга кончилась. А янычары всем скопом легли на правом берегу. Отступить-то им не дали наседающие сзади войска. Вот и перебило их пулями да картечью.
Остальным тоже досталось.
Серьезно.
На закате османский паша проехал по лагерю и сделал неутешительные выводы. Войско было совершенно деморализовано и расстроено. Русские помещики, перешедшие поначалу на сторону хана, активно роптали. Они активно участвовали в отвлекающих маневрах кавалерии и прекрасно видели ту мясорубку, что там была. Казаки так и вообще открыто высказывались о том, что Бог на стороне Дмитрия и пора бы и честь знать. Но их можно было понять – у них каждый второй погиб. Ногаи, черкесы, татары и прочие просто хмурились. Совершенно очевидно, они не ожидали ТАКОГО отпора. А ведь впереди их ждала Москва, которая совершенно точно готовилась к обороне. Как ее брать-то? Особенно без пушек и крепкой пехоты.
Утром же произошло то, чего больше всего опасался османский генерал.
Дмитрий вывел свои батальоны в поле.
Второй батальон, вынесший на своих плечах всю тяжесть мясорубки, остался в лагере на хозяйстве. Там каждый второй был ранен. Пусть легко, но все же. Остальные же пять батальонов с первыми лучами солнца выступили из лагеря и в полной тишине направились к реке.
Раненые за ночь перемерли, да и вообще вчерашняя кровавая каша знатно подмерзла и уже не выглядела настолько отвратительно. Поэтому преодоление заваленного трупами предполья проблем не создало.
А вслед за линейными батальонами выдвинулась также и тяжелая пехота с кавалерией. Дмитрий решил провести решительную атаку на деморализованного противника, поэтому задействовал все доступные ему силы.
Собственно, в сонном лагере их заметили только тогда, когда войска перешли на ту сторону реки, пехота выстроилась по нормам линейной тактики в шеренги и начала свое наступление. Да под барабаны с флейтами, играя Московский пехотный марш.
Прекрасная выучка с дисциплиной и тщательно вытоптанный снег позволили им идти словно по плацу. Ровные шеренги линий. Строгое равнение. И молчаливая невозмутимость. Легион надвигался без криков и песен. Только ритмичная музыка марша, задающая темп движения.
Сразу за пехотой ехал на коне император со своим штабом, знаменной группой и наблюдателями. За ними батальон тяжелой пехоты и кавалерия. Артиллерию оставили в лагере. И полковые и полевые «Единороги» выкатили за пределы позиций и поставили в линию для удобства управления. В случае опасности они должны были поддержать отступление легиона картечными гранатами.
В лагере хана и его союзников началась паника.
Тохтамыш Герай неистовствовал, пытаясь организовать оборону. Ведь никому даже в голову не пришло, что этот безумец попытается атаковать настолько превосходящие числом войска.
А османский паша минуты три понаблюдал за тем, как красиво шли легионеры, развернул своего коня и, прихватив свиту, покинул ставку крымского хана. Исход этой атаки был ему ясен. А дальше? Его это не интересовало. Кампания была проиграна, о чем ему и требовалось доложить в Стамбул. Да желательно с самыми точными подробностями.
Хан заметил его отъезд, но препятствовать не стал. Да и тот, в конце концов, был представителем сюзерена, и если всплывет такой поступок – жизнь хана не будет стоить ничего. Однако не только Тохтамыш заметил отбытие паши. Каким-то удивительным образом это не скрылось от глаз всего войска, став тем самым триггером, что запустил наиболее негативный сценарий. Все еще огромная армия Герая побежала. Кто куда.
Русские помещики постарались свинтить в родные пенаты, обдумывая то, как они станут вымаливать прощение у Дмитрия. Расстрел бояр видели все. Но и о судьбе новгородцев, сдавшихся на милость императора, тоже слышали. Поехать камешки ковырять куда-нибудь под Пермь – не самая худшая судьба. Во всяком случае, она намного лучше смерти.
Часть войска Герая попыталась уйти на юг. Через Оку.
Основная же масса двинулась по проторенной дороге обратно на Коломну.
Конечно, какие-то очаги сопротивления имели место. То здесь, то там войска Герая пытались организовать отпор. Но линейная пехота неизменно плотным ружейным огнем попросту выкашивала всех, кто отказывался бежать.
Крымский хан, претендовавший на московский престол, бросил свою артиллерию. Она была ему уже не нужна. Не увезти. Да и не воспользоваться. С артиллеристами – полный швах. Кончились. Частично был брошен обоз. Взяли только самое ценное и нужное – боеприпасы, еду и походную казну.
Но и то неплохо.
– Победа! – радостно воскликнул Петр, когда легион наконец остановился. И вместе с ним так же весело закричали и остальные. Даже наблюдатели, и те выражали восхищение произошедшим. У них в голове просто не укладывалось, как можно было ТАК победить.
– В сражении, но не в войне, – остудил их Дмитрий. – Нам нужно как можно скорее привести в порядок фургоны и начать преследование.
– А трофеи?
– Ими займется второй батальон. Там много раненых. Они не выдержат темп. Оставим его здесь. Пусть соберут все. Да ждут нас. И да, нужно что-то делать с конями. Пошлите в Серпухов людей. Я хочу попробовать мясо заготовить да засолить впрок. И шкуры, если получится, снять…
На этом, собственно, тяжелое трехдневное сражение на Лопасне и закончилось полной и безоговорочной победой русского легиона.
Глава 7
23 декабря 1607 года, окрестности Коломны
Обратив в бегство армию Герая, Дмитрий крепко сел ей на хвост, организовав преследование. И тут выяснилась забавная вещь. Огромное и неповоротливое степное войско едва ползло. Настолько, что императору приходилось искусственно и существенно сокращать суточные марши своих легионеров. Они рвались в бой. Но спешить было преждевременно. Государь жаждал поймать войско на переправе.
Но вот вдали замаячила Коломна.
Рейтары, тесно опекавшие хвост вражеского войска все эти дни, донесли: Герай решился переходить на правый берег Оки. То есть уходит.
Тут-то Дмитрий и начал действовать.
Конные упряжки лихо выкатили все имеющиеся «Единороги» на дистанцию удара. Изготовились к бою. И открыли огонь на пределе своей скорострельности. Обычными гранатами. Они били по льду, по которому переправлялись войска противника. Огромный разброс и почти полная потеря энергии на такой дистанции играли Дмитрию только на руку.
Переправу охватили взрывы.
Гранаты не пробивали лед. Но взрывы, во-первых, выгнали со льда людей, а во-вторых, начали его ломать и дробить.
Спустя пару минут уже пошли первые «бульки», то есть уходы гранат под воду.
А артиллерия Дмитрия все стреляла и стреляла. На стволы накинули грубое тряпье и поливали его уксусом для охлаждения.
Но вот тишина.
Переправа сорвана.
На правом берегу Оки стояла часть войска, не решаясь уйти. Кавалерия в основном. На левом – весь обоз и пехота, что плелась в хвосте колонны. В том числе и вынужденная пехота – всадники, потерявшие коней из-за проблем с фуражом и выпасом. Или еще по какой причине. Они бы, может, и полезли на лед ниже и выше по течению реки. Только берега там были крутые больно и неудобные очень. А главное – с той стороны толком и не выбраться.
Дмитрий приказал пехоте строиться линиями.
Наступление шло очень вяло. Линейная пехота держала дистанцию. Расстреливая лишь тех, кто пытался отойти от скученной массы на берегу реки.
И тут вновь заговорили уже остывшие пушки.
Они стреляли картечными гранатами по превосходной цели. Большой, плотной толпе людей. Поначалу император хотел применить обычные гранаты, но ломать повозки обоза показалось ему лишним.
В этот раз работали уже куда как умеренно. Словно на полигоне.
Пара минут такой стрельбы, и толпа противника подается вперед. Но плотные залпы линейной пехоты еще более губительны, чем картечь.
Залп.
Залп.
Залп.
В дело вступают гренадеры, кидающие в противника ручные гранаты. И после первых взрывов он резко подается назад. К реке. А линейная пехота, повинуясь приказу императора, начинает медленно наступать. Выходя в зону уверенного поражения – делает залп-другой. Потом снова оттесняет.
И вот уже первые люди, обезумевшие от страха, стали бросаться в ледяную воду Оки. Ведь только там не стреляли. А за ними другие. И дальше. Спустя пару минут этот исход принял массовый характер. На что надеялись люди – не ясно. Но охваченные ужасом и паникой редко отличаются здравомыслием. Брать пленных император и не собирался. Кого и зачем? Большая часть этих людей была потомственными разбойниками. Требовать с них выкуп? Можно. Только чуть погодя они снова придут, пытаясь вернуть свое. Пленить и привлекать к работам каким? Можно. Но не их. Это же бандиты с весьма экзотической системой взглядов на жизнь. Их замучишься стеречь и заставлять. Дорого, опасно и бесполезно.
Глава 8
15 января 1608 года, окрестности Тулы
Понимая, что от Коломны Герай как-то должен попытаться вернуться к себе в Крым, Дмитрий решил прикинуть его маршрут, поставив себя на его место.
Обоза нет. Войско устало и изнурено. Куда он станет отступать от Коломны?
Самым очевидным вариантом для Дмитрия стал путь, по которому войско еще не шло. А значит, там можно поживиться фуражом, едой и прочим. И если не в городах, то в селах точно.
Поэтому император, располагая прекрасным обозом и вполне сытыми-отдохнувшими бойцами с лошадьми, сделал стремительный марш-бросок до Серпухова, а оттуда на Тулу, где и стал ждать противника в покое. Только рейтары по округе разъезжали в поисках врагов. По его прикидкам, они должны были появиться именно тут.
Армия Тохтамыша шла очень медленно. Еле ползла.
Люди и лошади голодали. Сухая подснежная трава под Тулой не то же самое, что степной бурьян по пояс, прикрытый снегом. Все едва ползли. Грабежи сел мало чего давали. Потому как люди еще во время движения Герая на север начали разбегаться по укрепленным городам. Так что теперь войска крымского хана и его союзников ждали только пустые хаты. Хорошо хоть, солому с крыши не утащили – и то польза. Изголодавшиеся лошади охотно ее съедали.
И вот, когда медленно бредущая орда замученных степняков вышла из-за очередного холма, перед ними раскинулось войско императора. То самое, что разбило их на Лопасне да под Коломной.
Герай, прекрасно понимая отчаянную безвыходность своего положения, выехал вперед для переговоров. Но Дмитрий не пожелал с ним общаться.
Наверное, это имело бы смысл. Гипотетически. Однако Тохтамыш был политическим трупом. Даже если он доберется до Крыма – ему конец. Султан гарантированно назначит ханом кого-то другого. А этого отправит под нож за провал дела. И это – в лучшем случае. О чем можно было разговаривать с живым мертвецом? Сейчас он мог обещать все что угодно. Мертвым ведь стыдиться нечего.
Постояв и так никого и не дождавшись, Тохтамыш Герай вернулся к своему войску. Люди не смотрели ему в глаза. Замерзшие. Изголодавшиеся. Обессиленные. Многие еще и простуженные, а то и обмороженные. Они все понимали: это конец.
Сдаваться в плен? А кто их примет? Вон под Коломной тупо перестреляли и в ледяную воду загнали. Император ясно дал понять: пленные его не интересуют.
Отступать? Бежать? Куда? Вокруг снега да леса. Крестьяне же по укреплениям уже попрятались. А они голодны, и силы их на исходе. День-два, может, три. И все. Конец. Да чего говорить? Вон – от самой Коломны за ними тянется след из трупов, павших от голода и холода.
Они все были на грани.
Бах! Бах! Бах!
Ударили 12-фунтовые «Единороги». Картечными гранатами, которые взорвались прямо над головами этой армии. Десятка два человек упало.
Бах! Бах! Бах!
Вновь ударили орудия.
И тут орда медленно пошла вперед. Люди поняли, что им конец. Поэтому решили погибнуть с честью. В бою.
Одна беда – они были слишком измождены для этого. И бой превратился в банальный расстрел. Единицы добирались до боевых построений легиона. Но дел натворить не успевали. Их услужливо добивали штыками или шпагами.
Через час все было кончено.
Дмитрию было очень не по себе смотреть в эти пустые, погасшие глаза воинов, идущих на него. Они… были словно зомби. А получив свою пулю, падали с улыбками на лице. Не все. Но таких хватало.
Да, император сделал то, что требовалось. Однако… уходя в лучший мир, они сумели испортить удовольствие от грандиозной победы. Дмитрий мог не преследовать противника. Но где гарантия, что тот не встал бы лагерем и за неделю не привел бы себя в порядок, обретя способность дойти до дома? А у Дмитрия вполне конкретная задача – использовать шанс, точнее, большую ошибку противника, который переоценил свой потенциал, вывел почти все мужское население в нашествие, оставив их семьи в степных стойбищах в зиму без шансов на выживание. Не самая приятная и красивая стезя войны, но нужная. Излишнее благодушие всегда заканчивается кровью твоих людей. Так что уж лучше чужую проливать, чем свою.
Глава 9
16 января 1608 года, окрестности Тулы
Под Тулой пришлось задержаться.
Требовалось собрать трофеи. По крайней мере, такие вещи, как оружие, доспехи и ценности. А потом договориться с горожанами о погребении. Точно так же, как и под Коломной.
Дмитрий же засел в своем шатре, где осмысливал кампанию. Она удалась на славу!
Да, потери. По сравнению с кампанией в Ливонии они были очень существенны. Разбиты первые орудия. Но по своему масштабу победа была сравнима со знаменитой победой у Роркс-Дрифт. То же соотношение сил сторон и тоже победа. Только, в отличие от англичан, император смог довести начатое до конца и не только разгромил, но и уничтожил войско противника.
Кто был собран под рукой Тохтамыша Герая?
Сорок тысяч выставило само Крымское ханство. Тридцать – обе Ногайские орды. Донские, волжские и уральские казаки – двадцать две тысячи. Астрахань – пять тысяч. Северокавказские союзники – шесть тысяч. Плюс османы – пять тысяч янычар да семьдесят одну пушку. С помещиками, перешедшими на сторону Герая, набегало сто пятнадцать тысяч одних только строевых. Да еще кто-то был в тылу.
Здесь, в треугольнике Серпухов – Коломна – Тула, степь получила чудовищный по силе удар, совершенно опустошивший ее. Иди и бери голыми руками. Однако Дмитрий не мог. Просто физически не мог все бросить и пойти что-то там завоевывать на юге.
Нет, конечно, ничто не мешало ему взять и пойти туда прямо сейчас. Кто остановит? Пороха истрачено изрядно. Но в Московском арсенале он был, как и все потребное для ружейных и орудийных выстрелов. Люди устали. Так можно идти не спеша. Конечно, там, в Крыму, были укрепления. Однако их практически никто не защищал. Штурм и разграбление выглядело чрезвычайно легким делом. Одна беда – как оттуда вывозить все ценное имущество? Речного флота же не было. А в фургоны влезет только самое ценное.
В общем – рано. Слишком рано. Хоть и соблазнительно чрезвычайно.
– Государь, – произнес дежурный, заглядывая в палатку. – Разъезд заметил казаков.
– Что? – неподдельно удивился Дмитрий.
– Идут со стороны Орла.
– Вот как? Боевая тревога по легиону! Приготовиться к бою!
– Есть приготовиться к бою! – козырнул дежурный и выскочил из палатки.
Три часа спустя.
Легион был полностью выстроен и приготовлен к сражению. Линейные батальоны развернуты в линии. Полковые батареи встали в разрывах. Полевая – за боевыми порядками, рядом с батальоном тяжелой пехоты и кавалерией – резервом. Егеря же заняли свои позиции в полусотне метров перед легионом россыпью.
Казаки, впрочем, атаковать не спешили.
Чуть помедлив, от них отделилась группа в три десятка всадников.
Дмитрий, чуть подумав, решил-таки поговорить. Очень уж странным было появление их в этих краях. Неужели опоздали на общий сбор?
Съехались.
Император сразу узнал Ивана Кольцо. Его сложно было не узнать.
– А где крымчаки? – вместо приветствия произнес тот.
– Да вон лежат, последние, – небрежно махнул Дмитрий куда-то за спину. – А вы, стало быть, не успели?
– Не успели, – кивнул Иван. – К тебе шли на помощь.
– Серьезно? – не поверил Дмитрий.
– Спроси о том любого. Оттого и рядились так долго. Не все хотели идти в этот поход. Многим ты не люб. Но Герая, сидящим на Москве, видеть совсем не хотим.
– И знали, какие силы выступят?
– Откуда? Только примерно.
– По моим подсчетам – свыше ста тысяч пришло. Только при оружии. Да семьдесят одна пушка калибром от восьми до двадцати четырех фунтов.
– Сто тысяч! – ахнули все присутствующие.
– Свыше ста тысяч. Здесь вот, под Тулой, добили оставшиеся двадцать три тысячи. Они от Коломны без обоза шли. Голодные, замерзшие, едва на ногах стояли. Как и их кони. Не битва, а добивание из жалости. Можете пойти посмотреть. Самое тяжелое сражение было под Серпуховом. Там на реке Лопасне три дня дрались. Тысяч пятьдесят сложили супостатов. Потом под Коломной бой. Скорее избиение. Отбили обоз и пехоту в ледяную воду Оки загнали. Я могу ошибаться, конечно. Под Тулой я велел по головам посчитать. Под Коломной и Серпуховом оценивал на глазок. Как вернусь туда – так и выясню точно. Там трофейные команды трудятся.
Тишина.
Казаки медленно переваривали услышанное.
Наконец один из них не выдержал:
– А не брешешь?
– Так пойдем и посмотрим, – усмехнулся Дмитрий этой фамильярности. – Вот там за холмом и была битва вчера. Тела так и лежат. Куда их по морозу хоронить-то? Так что, поглядим? – поинтересовался император. Ему нравилась эта игра. Он ни на йоту не верил, что казаки пришли за него сражаться. Но как выкручиваются, как выкручиваются!
– А поглядим, – чуть помедлив, произнес Иван Кольцо.
Выехали.
Казаки побледнели. Потом позеленели. Ведь снегопада со вчерашнего дня не было. А потому окоченевшие тела были навалены в совершенно неприкрытом виде. И кровь… все вокруг залито кровью.
– Не всем хватило мужества умереть в бою, – нарушил тишину император. – Вон, видите, дорожка из трупов стелется? Это я гусар и рейтар в преследование отправил. Добивать. Чтобы никто не ушел. Их изможденные клячи далеко и не убежали.
– Господи Иисусе… – наконец выдал Иван Кольцо, нервно перекрестившись. Он первый вышел из ступора при виде этого зрелища. Ведь если эти тут лежат, то отчего бы и остальным не пасть? – А Тохтамыш ушел?
– Нет. Тут же лежит.
– Не видел бы своими глазами – не поверил, – произнес рядом один из атаманов. – А твоих много полегло?
– Прилично. Двести семь человек убито, восемьсот три – ранено. Да еще и орудий немного разбили. Придется переливать.
– Сколько?
– А ты не услышал?
– Это за этот бой?
– Это за всю кампанию. И поверь – это много. Шведов летом в Ливонии я разбил с меньшими потерями. Хотя, конечно, в потери нужно записать и армию Мстиславского, которую Герай разбил, прежде чем на мой легион вышел. Там было девять тысяч стрельцов, пятьсот гусар, шестьсот немцев наемных да две тысячи поместных. Но помещиков можно не считать – на сторону врага перешли. Даже стрельцы и те стояли, а они перешли. Мрази.
– А чего их разбили?
– Так не легион же, – пожал плечами Дмитрий.
Все промолчали.
– Вы, я надеюсь, понимаете, что веры вашим словам не много, – произнес Дмитрий после затянувшейся паузы. – На помощь мне шли. Не смешно же.
– Дмитрий Иванович… – попытался было сказать Иван Кольцо, но император его остановил, подняв руку.
– Но я не хочу с вами сражаться. И так крови пролито много. Поэтому я хочу предложить вам сделку. Крым, как несложно догадаться, остался без войска и практически без мужчин. Все полегли здесь. Оружия там тоже немного. Только старики, дети да одинокие женщины, жаждущие крепкого мужского… внимания. А также рабы и много добра, награбленного с честных христиан. Полагаю, что будет справедливо, если вы пойдете туда и возьмете все, что вам глянется. От меня только одна просьба: рабов освободите да помогите до земель своих добраться. Я же, в благодарность, готов буду купить у вас честно награбленное имущество. Трофеев, оставшихся после Ливонской кампании и разгрома Герая, у меня очень много. А вы, как я вижу, снаряжены погано. Оружие, доспехи, порох, свинец. Все что угодно. Да и деньги у меня водятся. Как вам мое предложение?
– А брать будешь только рухлядь да ценности?
– Хочешь пригнать коней и людей? – повел бровью Дмитрий и, заметив кивок Ивана, продолжил: – Легкие породы коней меня не интересуют. Клячи. С ними каши не сваришь. Так что только породистых, крепких коней. Чтобы от тридцати пудов живого веса. Что до людей, то меня интересуют только ремесленники и молодые красивые девушки. И не щерьтесь так. Мне чем-то своих легионеров нужно награждать. Почему не красивыми женщинами? Окрещу да в жены отдам. Пускай радуются. И да – ремесленников, если что, тащите с семьями. А если так станется, что девицы симпатичные из ремесленных семей, то не разлучать…
Глава 10
29 января 1608 года, окрестности Серпухова
Наконец-то все закончилось.
Окончательно.
От Коломны подошли две сотни немецких пехотинцев наемных да семьсот стрельцов с ними. Это все, что осталось от войска Мстиславского. Исключая гусар, отошедших вовремя. А вместе с ними и изрядно проинспектированный обоз армии Герая, что он там бросил. Плюс трофеи. Под Серпуховом тоже завершили все работы, оставив погребение на местных жителей, которым в уплату должна была пойти одежда с обувью. Весьма, кстати, немаленькая плата по тем временам. Да, некоторые тряпки в крови или еще каком содержимом, но и что с того? Отстирается.
Огромные трофеи радовали глаз.
Одних только «карамультуков» всевозможных свыше сорока тысяч! Правда, включая вернувшиеся шведские трофеи. А еще пушек, клинков, боеприпасов, ценностей и драгоценных металлов с камнями. Монеты, опять же, из казны. Правда, османские больше да персидские. Но не суть.
Дмитрий уже собирался выступать на Москву, чтобы с триумфом вернуться, как оттуда прискакал замученный огнивец – боец из личной охраны Патриарха.
– Что случилось? – встревожился император, слегка побледнев. Последний раз, когда к нему прибыл такой вот посланник, на Москве был государственный переворот с вырезанием царской семьи.
– Василий Шуйский из испанского посольства вернулся, – нервно ответил он. – До Москвы доходили страшные и противоречивые вести. Сотни две стрельцов добрались. Они рассказывали о страшной, бесчисленной орде из степи и полном разгроме армии Мстиславского. От тебя, Государь, вестей не было. Недели две назад через Москву проскакали перепуганные помещики.
– И что?
– Шуйский решил брать власть в свои руки. Он заявил, что ты со своим легионом сгинул. Слова Марины о великих победах твоих назвал враньем и сказками умалишенной бабы. И теперь пытается венчаться на царство.
– И что Патриарх?
– Он в плену у Шуйского. Я сам едва смог прорваться. Нас десятка три было. Только с боем ушел.
– Как Марина?
– В кремле обложена. Преторианцы ее защищают и словам Шуйского не верят. Но на стороне того вся Москва. Люди перепуганы. Этот разбойник жуткие сказки сказывает. Видаков подложных выставляет.
– Песья кровь… – процедил стоявший рядом ротмистр крылатых гусар. Он участвовал во всех сражениях этой кампании. – На Москву! Государь, на Москву!
– Вы приносили мне клятву только на время кампании против татар и их союзников.
– Не обижай нас, государь, – хмуро произнес другой ротмистр. А следом за ним закивали и остальные командиры. И поляки, и немцы, и стрельцы. Про командиров легиона и речи не шло. Эти были готовы того Шуйского зубами разорвать за его поступок. С одной стороны, конечно, правильный. Если Герая таки разгромил легион, то какая защита у Москвы? Никакой. Вот ее и нужно организовывать любой ценой. А с другой – законной Государыней Императрицей в случае смерти Дмитрия была Марина. И только она. Шуйский в данном случае выступал как обычный изменник и предатель. Если бы он под ее началом той же обороной занялся. Но нет. На трон сразу карабкаться стал самолично.
– Выступаем! – подытожил император, сверкнув глазами.