Глава 1 26 мая 1941 года. Варшава

Гальдер задумчиво курил, наблюдая за тем, как струи дыма уплывают вверх, превращаясь под потолком в какое-то сплошное марево. Война началась совсем не так, как они предполагали. Нет, в глубине души он понимал, что Канарис всех водил за нос, но масштаб предполагаемой трагедии его совершенно выбивал из колеи и лишал работоспособности. Да что уж стесняться, вся эта война стала превращаться в грандиозную трагедию буквально с первых минут.

Никакого безумного и тупого сопротивления сумасшедших фанатиков не наблюдалось. Напротив, советские войска вели себя на удивление странно. Не ввязываясь в долговременные перестрелки пограничные войска, били и отступали, устраивая бесконечные засады, взрывали мосты, минировали дороги, броды и переправы. В общем, делали все для замедления продвижения войск. И эти бесконечные спорадические обстрелы наводящие настоящий мор на офицеров и водителей автомобилей всех мастей? Войска с огромным трудом продвигались вперед, буквально продираясь через неподатливое тело Советского Союза. И стремительно выдыхались, теряя с каждым часом, с каждой минутой силы и волю к победе. Но если бы так было печально только на земле, еще можно было смириться, но в воздухе дела складывались не лучше, мягко говоря. Хваленые Люфтваффе не стали лучше со времен французской кампании… совсем. Да и у русских откуда-то взялись весьма многочисленные самолеты, превосходящие по возможностям на голову, а то и на две весь германский авиапарк.

По всему было видно, что их ждали, и очень хорошо готовились. Причем умно, выставляя себя дурачками. А на деле-то вон оно как вышло. Чего стоили их цельнометаллические старые истребители. Ведь ввели же они в заблуждение всех в ОКХ? Ввели. А танки на параде в Варшаве? Никто и подумать не мог, что на самом деле против Польши Союз применяет старье, накапливая новейшие машины.

Гальдеру было больно и стыдно за свою страну, за свой народ, за армию, которой его поставили командовать. Теперь, на одиннадцатые сутки войны он уже понимал, что ни о какой быстрой победе речи идти не может. Да и вообще о победе. Если их так встречают пограничники и летчики, то, что будет дальше? Когда его дивизии дойдут до частей первого эшелона, в тылу у которых уже развернется второй эшелон, а на подходе окажется третий. Прекрасно вооруженные и неплохо обученные бойцы… как это было не похоже на все то, что рассказывал этот адмирал. И на то, что генерал сам знал о Союзе. Он понимал, что СССР стремительно меняется, но не мог даже предположить масштаб изменений. Одни цельнометаллические самолеты чего стоили. А ведь еще пять лет назад алюминиевые сплавы в Союзе являлись страшенным дефицитом. Или высокооктановый бензин? Пять лет назад его просто не было, а сейчас он лучший в мире.

Начальника ОКХ не отпускало ощущение нереальности происходящего. Бреда. Какого-то фантастического повествования. И лишь рапорты, приходящие с изрядной регулярностью, заставляли принимать творящуюся фантасмагорию как данность.

Адъютант доложил о прибытии Гудериана.

— Вижу вы не рады такой замечательной погоде? — Вместо приветствия произнес входящий Хайнц.

— А вы чему радуетесь? Или можете похвастаться тем, что ваши танки уже достигли Москвы?

— Москвы не Москвы, но кое-что уже наметилось.

— Вот как? — Оживился Гальдер. — А то эти рапорты меня совершенно в тоску загнали.

— Мои передовые разведгруппы смогли нащупать некоторые очаги обороны первого эшелона. Это значит, что скоро так доставший нас ад с этими бесконечными засадами, обстрелами и минами должен закончиться.

— Вы полагаете?

— Уверен. Вы не хуже меня знаете, что у русских главной слабостью было время стратегического развертывания. Мы хотели этим воспользоваться. Они придумали способ нам помешать. Все вполне разумно. Другой вопрос, что эти пограничники, досаждающие нам своей партизанской деятельностью, устали не меньше наших солдат. И вряд ли у них есть кто-то на замену. Да и территорию нужно подготовить. Я полагаю, что они откатятся вместе с линией фронта за оборонительных позиции. Хотя, вероятно, какая-то часть останется у нас в тылу. Но это уже забота СС. Надеюсь, вы не решитесь продвигать в жизнь этот мутный приказ Кейтеля?

— Вынужден. Он завизирован Гитлером и обязан к исполнению. Но согласен с вами, армию эта глупость будет разлагать чрезвычайно. На днях я иду на доклад к фюреру и попытаюсь его убедить в том, что пока подобные меры преждевременны. Хотя, надежды никакой. Наш добрый ефрейтор буквально с ума сошел в последние дни. Так сильно переживает скромность наших успехов.

— Ему нужно уже привыкнуть, — усмехнулся Гудериан.

— Так вы вышли к передовым позициям первого эшелона? Как организована оборона?

— Сплошной линии фронта как во Франции нет. Однако грамотно расположенные распределенные узлы обороны даже опаснее. Тем более что они, насколько мы смогли выяснить, неплохо замаскированы. Кроме того, много наблюдателей и корректировщиков. На нас довольно скоро навели артиллерию и вынудили отойти. Мы даже толком не смогли попробовать на зубок их оборону. Кроме того, я полагаю, что огневые точки расположены не в одну линию, а в некоем порядке, позволяющем им прикрывать друг друга.

— А воздух? Он помог вам?

— Что воздух? — Улыбнулся неунывающий Гудериан. — Вы сами не хуже меня знаете, что воздух контролируют русские. Ситуация напоминает Францию, только много хуже. По мне так я прямо сейчас попытался бы с ними замириться. Эта война ничем хорошим не закончится. В моем корпусе уже десять процентов личного состава убыло. Двадцать три танка безвозвратно потеряно, причем семнадцать сгорели из-за чертовых зажигательных пуль, а остальные уничтожены авиацией противника или подорвалось на минах. С автотранспортом ситуация еще хуже. Тридцать процентов грузового парка ушло в утиль. Каждый второй водитель убит или убыл по ранению. Инженеров хорошо если треть осталась. Только строевым пока относительно спокойно живется. Но это пока. Чувствую, что при попытке взять тупым лобовым ударом позиции первого эшелона РККА мы там кровью умоемся.

— У вас есть предложения?

— А они нужны? — Повел бровью Гудериан. — Насколько я знаю, фюрер уже принял решение, и мнение каких-то там генералов его не интересует.

— Но я его могу попробовать донести. Всякое бывает.

— Штурм советских позиций очень дурная затея, потому что они там, по всей видимости, хорошо окопались. По крайней мере, сходу атаковать не стоит. Нужно провести разведку. Потихоньку их прощупать. Подтянуть тяжелую артиллерию. И только потом, начинать. Причем, без штурмовых отрядов в духе тех, что в нашу юность сражались на западном фронте нам не обойтись. Пытаться взять танками такую оборону есть прекрасный способ их потерять. Я уверен в том, что противотанковых средств там достаточно. Поэтому Панцерваффе нужно будет вводить только во вскрытый пехотой прорыв, либо дальше пытаться нащупать слабость стыка частей и бить туда, надеясь на плохую согласованность…

Первого июня 1941 года генерал Гальдер был отправлен в отставку с поста начальника ОКХ, уступив оный Кейтелю прямо на совещании у Гитлера.

 

Глава 2 2 июня 1941 года. К западу от Луцка

Василий летел на очередное задание, ощущая легкий мандраж от которого он никак не мог избавиться. Командир эскадрильи. Боевой летчик-истребитель, у которого на личном счету свыше трех десятков самолетов противника. Но все равно. Переживал так, словно это первый бой.

Его могучий истребитель мерно рассекал воздушный океан, наравне с еще двумя дюжинами таких же машин, идущих на перехват немецких бомбардировщиков. Цельнометаллическая машина из новейших алюминиевых сплавов с мощным двигателем шла легко уверенно, как будто бы и не замечая десяти километров под собой. Просторная кабина с каплевидным фонарем. Мощное вооружение из двух пушек и двух крупнокалиберных пулеметов. Коротковолновые радиостанции, обеспечивающие надежное взаимодействие, как с другими машинами, так и с наземными службами. Еще несколько лет о таком советские ВВС могли только мечтать. А теперь — вот, пожалуйста. На их фоне лучшие немецкие машинки казались просто чем-то совершенно отсталым. Хотя, весьма недурно обученные летчики Люфтваффе все равно представляли серьезную опасность, особенно в драке на виражах, поэтому стандартной тактикой советских ВВС на этом этапе войны стали вариации 'соколиного удара' без лишнего геройства.

'Каждый солдат должен стремиться не к тому, чтобы героически умереть за свою Родину, — говаривал не раз Тухачевский, — а к тому, чтобы помочь солдатам противника умереть за свою'. От чего и плясали, учась работать аккуратно, здраво и по глупостям не подставляться. Что на земле, что в воздухе. Вся война превратилась в какие-то кульбиты и выкрутасы. Поначалу Василий от этих новостей просто приходил в ярость. Как же так? Бегать от врага, вместо того, чтобы выдвинуться вперед и дать ему честный бой. Довозмущался до того, что тесть в гости вызвал для внушений. И только после того, как Михаил Николаевич в числах и буквально на пальцах все объяснил, понял, каким он болваном был. Можно ведь и насмерть стоять, только зачем? Ведь задача не стоять, а побеждать, перемалывая личный состав и технику противника, изматывая его и лишая покоя. И все лишь для того, чтобы замедлить, ослабить и дать возможность мобилизованным частям привести себя в порядок и подойти к линии фронта. Покаялся он тогда. Стыдно стало.

— Бор! Бор! Я Свиток. Цель подтверждаю. Квадрат десять — сорок семь. Время три. — Раздался в наушниках голос оператора наземной службы обнаружения и сопровождения — 'Сириус'. О, это была просто удивительная организация, включающая в себя массу звукометрических, визуальных, радиолокационных и аналитических постов, которые отслеживали в реальном времени практически все перемещение любых самолетов в прифронтовой зоне. Как показали эти две недели боев — результативность по обнаружению врага и наведению на нее своих истребителей стоила очень многого. Сам факт ее существования оказался намного более важен, чем даже новые замечательные машины и прекрасно подготовленные пилоты вместе взятые. Будь даже сейчас старые 'ишачки' с практически необученным личным составом — и то бы немца били в воздухе. По крайней мере, такая убежденность была практически у всего летного состава.

Молодой Сталин взглянул на карту. Они входили в обозначенный квадрат, опаздывая на пару минут. Но успеют. Не в первый раз.

— Сирень. Я Ромашка. Вижу цель. Групповая. Лево десять. Высота шесть. — Донесся голос командира второго звена, выведший Василия Иосифовича из задумчивости.

— Я Сирень. Вас понял, — ответил командир эскадрильи, пытаясь разобрать что-то в далеких темных точках где-то впереди, внизу и слева. Бомбардировщики шли достаточно плотным строем, а вокруг них крутились на виражах истребители. Совершенно стандартная ситуация. Не привыкли немцы забираться выше еще. Да и острая нехватка материальной части вынуждала использовать бомбардировщики с перегрузкой, а потому не только не хотели, но и не могли подниматься выше советских соколов.

Первая эскадрилья прибавила газа и вышла чуть вперед, после чего пары, одна за другой, стали падать куда-то вниз. Заметили их сразу. Начали шевелиться. Но вот попасть по несущемуся с весьма солидной скоростью истребителю в пике очень сложно, тем более что И-300 с его хорошей аэродинамикой выходил за восемьсот километров при пикировании.

Когда первая эскадрилья нанесла свой 'соколиный удар' и пришла очередь Василию вести своих бойцов в бой, от строя немцев уже отвалилось несколько бомбардировщиков. У одного не было плоскости, и он смешно кувыркался в воздухе. Двое дымили двигателями, оставляя после себя густой шлейф. А последний бомбардировщик, так и вообще — просто стремительно терял высоту, идя по какой-то странной траектории. Кое-где показались белые купола парашютов. Негусто, но никто особенно и не рисковал, работая аккуратно. Впрочем, несмотря на удар, немцы продолжали держать строй. Он не сильно спасал, но был намного лучше неупорядоченного бегства, давая хоть какие-то шансы продать свою жизнь дороже. Тем более что началась стандартная процедура сброса бомб 'на кого Бог пошлет' и разворот на базу с набором высоты и скорости в надежде, что строй позволит добраться туда хоть кому-то. Уж больно кровавый им раз за разом давали урок.

Василий отдал приказ по эскадрилье и первым пошел в пике, привычно ощущая некую легкость, сопутствующую началу этого не самого легкого для здоровья маневра.

Внизу начало второй волны заметили, и стали активно маневрировать, стараясь поставить советские пары в несколько огней, эшелонировав обстрел по ярусам. Истребители ушли ниже и выше, а бомбардировщики чуть подкорректировали курс.

Лезть головой в петлю Василию очень не захотелось, поэтому он потянул рукоятку на себя и вбок, давая длинную очередь поперек курса идущих вдали немецких истребителей, и уходя вниз в стороне от строя, готовящегося его растерзать. Впрочем, он промахнулся. Очередь прошла в стороне от 'сто девятого', пугнув его и вынуждая отвернуть в сторону. А вот ведомый попал — пройдя несколькими пулевыми попаданиями по капоту. Жаль, что снаряды ушли в молоко, но и этого хватило.

— Акация, ты как там? — Нажав тангентку, спросил Василий, когда они уже ушли в пологом пикировании в сторону километра на два.

— Несколько винтовочных попаданий в крыло. Ничего страшного.

— Клумба. Клумба. Я Сирень…. - продолжил Василий Иосифович вполне уже привычную работу по координации эскадрильи.

В тот вылет эскадра Василия Сталина еще дважды заходила на высоту для повторения удара. Но кое-кто из немцев смог уйти. Хотя в первые дни войны получалось вырезать подобные эскорты полностью. Впрочем, Василий не расстраивался. Свои все живы, а это главное. Кое-какие повреждения самолетов починят. Да и немцев старались бить не в кабину, а по двигателям. По возможности. Насаждая тем самым определенную атмосферу благородства что ли. Не очень рационально, но на самоощущение летного состава влияло крайне положительно. Особенно на фоне весьма многочисленных воздушных побед.

Вечером того же дня

— Вы уверены? — Гитлер разочарованно смотрел на Геринга.

— Мы перепроверили все данные. Треть парка Люфтваффе, выделенная для боев на Восточном фронте, уничтожена либо сильно повреждена. При этом четверть летного состава убыла по смерти или ранению.

— Если все так будет продолжаться и дальше, то через пару месяцев от нашей авиации на Восточном фронте останется одно название. — С упреком спросил Гитлер. — В чем причина такого краха?

— У русских намного более совершенные самолеты, чем у нас. Мы изучили подбитые образцы и сильно разочарованы. Теоретически, мы можем сделать что-то подобное. Там нет ничего из того, что было бы нам не под силу. Вполне обычный самолет, только сконструирован достаточно смело и грамотно. И я уже отдал все необходимые распоряжения, но есть одна деталь, которая не позволит нам решить эту задачу быстро. Это двигатель. Технологически он уступает нашим лучшим серийным образцам. Но он сделан под совершенно недоступный нам бензин. — Развел он руками.

— Значит, наш новый самолет, несмотря на все усовершенствования, будет уступать русским?

— Да. — Кивнул Геринг, понимая, что это не самый уместный ответ в сложившейся обстановке. Поэтому, сразу же решил исправить ситуацию. — Но у нас есть решение — реактивная авиация.

— А… — небрежно махнул ручкой Гитлер. — Эти игрушки… наши ученые до сих пор не смогли добиться разумных сроков работы двигателей. Все рушится в их руках.

— Но нам нужно сосредоточить все усилия на этом направлении. Потому что иного варианта у нас нет. Англо-американские самолеты сражаются с нами на равных, а то и превосходят. Русские — превосходят на голову. Без стремительного рывка вперед мы обречены в воздухе. Наш Вермахт буксует в этой дикой, варварской стране, потому что мы не в состоянии прикрыть его с воздуха.

— Как быстро можно будет получить достаточное количество реактивных истребителей? Вы ведь за них печетесь?

— Не раньше зимы. Это направление чрезвычайно сырое. Но я приложу все усилия к тому, чтобы ускорить работы.

— И что, до зимы наши войска должны вас ждать? — С усмешкой спросил Гитлер.

— Почему? Они могут продолжать наступление. Только в воздухе через пару месяцев наших самолетов уже не будет. При таком техническом превосходстве у нас там просто нет шансов. Поэтому я прошу вас написать приказ о снижении интенсивности полетов. Иначе нам на реактивные машины придется сажать неоперившихся юнцов.

 

Глава 3 25 июня 1941 года. Ставка Гитлера

— Судя по вашей записке, — начал без приветствия Гитлер, — вы раскопали что-то, действительно стоящее.

— Так точно, — кивнул Канарис. — Нас всех очень сильно удивило, что слухи о новейшей советской технике оказались правдой. Мы полагали, что эти недоразумения, лишь по странному стечению обстоятельств кем-то считающиеся людьми, не могли придумать и построить ничего дельного.

— Короче!

— Оказалось, что мы были правы, — развел руками с еле заметной улыбкой Канарис.

— А все советские танки и самолеты — это просто плод больного воображения наших солдат?

— Конечно, нет! Просто они плод не их научного поиска.

— И кто же решил им так помочь? — С усмешкой спросил Гитлер. — Американцы? Так у них тоже таких машин пока нет.

— Наши люди, работающие в Лондоне, столкнулись с очень странной активностью британской разведки. Они собирали сведения о каких-то малопонятных объектах на территории СССР. Кое-что мы смогли через них узнать и тоже ими заинтересовались. Из того, что мы смогли узнать, оказалось, что при НКВД существует ведомство, очень близкое по своим задачам к нашему обществу Аненербе. Так вот. Ими была вскрыта могила Тимура. Само по себе это ничем интересным не является. Если бы не реакция, которая последовала сразу за этой акцией.

— И что же там случилось? — Уже несколько заинтересованно спросил Гитлер.

— Введены беспрецедентные меры безопасности и начались какие-то совершенно непонятные работы. Возят какие-то глухие контейнеры на Лубянку. И тишина. Ни шумихи в прессе, ни каких-либо официальных заявлений. Через неделю после этого начинается экстренная подготовка к экспедиции к месту падения Тунгусского метеорита, ну или что там упало. Причем тоже тихо. Даже более того — с попыткой скрыть от наших глаз, хоть и неуклюжей.

— Что же они там такое обнаружили? Вы смогли хоть косвенно это узнать? Откуда столько мистики и тайн?

— Что там русские нашли, выяснить не удалось. А вот то, что через тот самый специальный отдел НКВД пошли большим потоком материалы, связанные с наукой и техникой — выяснить удалось.

— То есть, ты считаешь, что они столкнулись…

— Даже предположить сложно с чем. Но это что-то им помогает. По нашим сведениям в СССР интенсифицировались работы практически во всех областях науки и техники. И то, что мы увидели на фронте — первые, робкие капли предстоящего ливня.

— Кроме английских сведений у вас есть что-нибудь еще? А то мне иногда кажется, что Foreign Office это ваше иностранное подразделение.

— В тайнике одного из внезапно пропавших агентов мы смогли обнаружить обрывки двух документов, кусок телеграммы и два артефакта. Вот переводы, протянул он Гитлеру листок:

'… сейчас мы можем прямо заявить, что, несмотря на идеологическую отсталость, наука империалистической царской России, несомненно, получила в начале одна тысяча девятьсот семнадцатого года невиданные доселе технологии и знания, превосходящие даже те, что имеет на данный момент наша, вооруженная передовым учением Маркса, Ленина и Сталина, прогрессивная Советская наука. Если бы эти знания приспешники антинародного царского режима успели применить в промышленности, то это вызвало бы переворот в мировой истории и, несомненно, способствовало бы многократному увеличению мощи прогнившего царизма. К счастью, наша родная коммунистическая партия, ведомая нашими дорогими вождями товарищами Лениным и Сталиным, вовремя сумела свергнуть ненавистную власть помещиков и капиталистов, не допустив еще большего порабощения ею страдающих угнетенных народов…'

'… К сожалению, из-за тяжкого наследия царизма, освоение новых технологий и проверка изученных конструкций затягивается. Ощутимых результатом можно ожидать не ранее начала тридцать восьмого года. Особо хотим отметить следующее: в настоящий момент, кроме применения вполне поддающихся объяснению с точки зрения социалистического материализма явлений, огромный интерес для нашей социалистической Родины может иметь и, объяснимое только с точки зрения буржуазной мистики явление, наблюдающееся в установке …., где с крайней высокой долей вероятности…. К сожалению, добиться стабильности и управляемости установки нам пока не удалось, так как суть происходящего явления нам непонятна…'

'Объект 'Тимур' совпадает с найденным артефактом в секторе 16 зоны Альфа 3. Продолжаем поиски объекта 'Ченгиз', обеспечьте охрану объекта 'Тимур'. Академик И.И.'

— Очень любопытно, — взволнованно произнес Гитлер. — А что за артефакты?

— Два обломка. Артефакт номер один — это обломок какого-то устройства, которое в нашей лаборатории идентифицировали как неизвестный нам вид радиоламп. Причем маркировка на обломках советская. То есть, это их продукция. По предварительной оценке, эти, как их назвали в лаборатории стержневые лампы, позволят создать более миниатюрные и экономичные электронные приборы. Артефакт номер два — фрагмент какой-то конструкции. Стенки корпуса какого-то устройства, вероятно. После анализа в лаборатории выяснилось, что это угольные волокна, что само по себе странно, скрепленные незнакомой синтетической смолой. Материал чрезвычайно прочный, жесткий и довольно легкий.

— Вы советовались с Вюстом?

— Да. — Кивнул Канарис. — Он в восторге от этих сведений, особенно от материалов. Но уверяет, что при текущем уровне информированности у нас нет никаких шансов даже догадаться, что там нашли Советы.

— И что ты планируешь предпринять?

— Уже предпринял. Сейчас готовятся семнадцать разведгрупп, которые будут заброшены в Россию с нейтральных направлений. Две нацелены на объект 'Тамерлан', три на 'Оазис', остальные на 'Тунгус'.

— А что это за 'Оазис' такой?

— В Казахской степи Советы начали строить непонятный объект. У нас только общие сведения. Причем, степень его секретности очень высока — на уровне 'Тамерлана' и 'Тунгуса'.

— У вас еще есть персональные контакты с Лондоном?

— Нет, но мы можем их установить.

— Вы уверены, адмирал? — Прищурился Гитлер.

— Абсолютно.

— Тогда устанавливайте. Мне очень любопытно, что они по поводу всего этого думают. — Буквально прожигая взглядом Канариса. — Война войной, но эти сведения ставят нас всех в тупик. А англичане нам расово близки. Так что, в случае чего, я полагаю, мы сможем договориться.

 

Глава 4 5 июля 1941 года. Токио

— … я уполномочен передать для вашего правительства совершенно секретные сведения, относительно ваших планов, связанных с Соединенными штатами Америки, — спокойно произнес, глядя прямо в глаза министру иностранных дел Японии полномочный посол СССР Константин Александрович Сметанин.

— Я не понимаю вас, господин Сметанин, — с невозмутимым видом произнес Того Сигэнори.

— Советский Союз в курсе планов Японии, относительно войны на Тихом океане, — отметил с легкой улыбкой Константин Александрович. — По большому счету эти планы давно уже секрет Полишинеля. И, прежде всего, для США. По нашим сведениям, они ждут вашего нападения, специально не предпринимая никаких шагов для того, чтобы не спугнуть Токио. Ведь силы не равны и 'сохранить лицо' Вашингтону будет очень сложно, если нападут они на вас, а не наоборот. Тот, кто защищается, всегда выглядит жертвой. Даже если он это нападение спровоцировал.

— Вы так говорите об этом, словно получаете консультации в Вашингтоне, а не в Москве, — напрягшись, произнес Сигэнори.

— Не буду скрывать давно и хорошо известного факта — в Советском Союзе сильная разведка. Но я пришел не для этого. Наш Генеральный штаб проанализировал планируемую Японией операцию в Перл-Харбор и позволил себе ряд замечаний… — от произнесенных слов лицо Того вытянулось.

— Зачем это Москве? — Глухо спросил тот, после небольшой паузы. — Ведь Соединенные штаты Америки для вас являются скорее союзниками.

— Вы шутите? — Улыбнулся Сметанин. — Вашингтон и Лондон являются главными авторами идущей мировой бойни. Думаете, СССР рвался погрузиться с головой в эту кровавую мясорубку? Но пока, к сожалению, мы открыто выступить не можем.

— Допустим. — Понимающе кивнул Того. — Но ослабление США в сложившейся ситуации выгодно скорее Германии, чем вам.

— У вас неверные сведения. Поясню. США выгодно максимальное затягивание войны в Европе, чтобы там камня на камне не осталось. Впрочем, как и Великобритании. Но Туманный Альбион своими интригами сам выкопал себе могилу и теперь в полушаге от нее. Так вот. Дабы всемерно реализовать задуманное, США через нейтральные государства поддерживают противоборствующие стороны. Например, в Германию через Испанию и Португалию идут поставки ценного стратегического сырья — никеля, марганца, вольфрама и прочего. Причем идут — из США либо как источника поставок, либо как посредника. У Союза сейчас хватает сил, чтобы достаточно быстро и вполне самостоятельно разбить Рейх. Но Вашингтону такое развитие событий не выгодно и он приложит все усилия к тому, чтобы Европа не отвлекалась на его большую Тихоокеанскую игру. Ту самую, в которую вы сейчас ввязываетесь и в которой вам отведена роль агрессивной жертвы.

— У американцев тоже хорошая разведка?

— Скажу только, что мне достоверно известен тот факт, что план нападения на Перл-Харбор изначально был придуман не в Токио. — С еле заметной улыбкой заметил Сметанин.

— Что?!

— Не переживайте. Ваши генералы и адмиралы не предатели. Но ситуацию с американцами не стоит недооценивать. Они умело манипулируют плохо контролируемыми амбициями и эмоциями вашего генералитета. Вы ведь дипломат и не хуже меня знаете, как плохо принимать решения под влиянием эмоций, особенно когда разум застилают амбиции переходящие в грезы.

— И что, кроме доброго совета может предоставить Японии Советский Союз? — Чуть подумав, произнес Того. — Ведь получается, что в этой войне мы будем представлять и ваши интересы тоже.

— Верно. Нам известны планы Японии относительно Юго-Восточной Азии, и мы считаем, что вы вполне способны их реализовать. Поэтому мы можем предложить вам поставки нефти в обмен на каучук и прочее ценное тропическое сырье. Кроме того, в ваших руках есть тот же Китай с его замечательными запасами. Думаю, тем же чаем вы вполне в состоянии поделиться. Позже, если отношения между нашими державами войдут в конструктивное русло, мы сможем начать поставки высококлассного авиационного бензина с октановым числом в сто. Причем, не этилированного. Также можно будет обсудить вопросы поставки алюминиевых сплавов. Ограниченного, конечно, объема, но все-таки нам есть о чем говорить в плане торговли.

— Вы делаете очень интересные предложения, — задумчиво произнес Того. — Однако я не могу сейчас принимать решения. Мне нужны консультации.

— Мы вас прекрасно понимаем, — кивнул Сметанин, — и не торопим.

Спустя четыре часа. Личные покои министра армии Японии Тодзио Хидэки

— … какой странный разговор, — покачал Тодзио головой. — И что вы хотите от меня?

— Посоветоваться. — Прямо произнес Того. — Вот тот пакет, который передал мне господин Сметанин и я хотел бы вас попросить оценить то, насколько близко к реальности его содержимое.

— Так вы ему верите?

— Он меня заинтриговал.

— Ну что же, давайте посмотрим, что они там навыдумывали… — произнес Тодзио и открыл пакет. Смотрел он молча, благо, что все документы были тщательно переведены на японский язык. И чем дальше он читал, тем сложнее ему становилось сохранять невозмутимость лица, что отчетливо видел Того.

— И каков ваш вердикт? — Спросил Того, после того, как Тодзио закончил чтение.

— Совершенно не укладывается в голове. От чтения этих записок осталось впечатление, что русские знают о подготовке нашей военной операции больше, чем мы. Это…

— И не только русские.

— Что?

— Нам намекнули, что вся японская дипломатическая переписка читается шпионами США. Причем, менять коды не рекомендовали, ссылаясь на то, что взломают и очень быстро.

— Мы их так и послушаемся! — Попытался съязвить Тодзио.

— Проверим. И если они правы — послушаемся. — Невозмутимо ответил Того. — Как вы считаете, эти заметки можно написать зная только сам факт нашего намерения?

— Вряд ли. — Покачал головой министр армии. — Тут фигурируют данные, которые нельзя предположить. Но беда в том, что никакого утвержденного плана пока еще нет. Однако общий вид заметок выглядит так, словно они делались людьми, изучившими те наброски, что у нас имеются. Причем, особенно отмечу тот факт, что замечания дельные и интересные. То есть, назвать эти бумаги подлогом и выдумкой не получиться. — Он на несколько секунд замолчал. — Значит…

— Значит у нас очень большие проблемы.

— Господин Сметанин не намекнул, откуда у него сведения?

— Нет, но намекнул, откуда эти сведения у американцев. Ведь он не заинтересован в падении советской разведывательной сети, в то время как ликвидация вражеской нашими руками его вполне устраивает.

— И кто же это?

— Кто-то из числа генералитета. Он намекнул, что этими людьми манипулируют, пользуясь их амбициями и грезами.

— Очередная охота за ведьмами?

— Для начала я хочу проверить наш дипломатический канал. Если он действительно полностью контролируется американцами, то это…

— Это значит, что нас всех использовали в своих целях. И Советы тоже. Не понятно только зачем им было действовать прямо. Что мешало подкинуть нам информацию через какие-нибудь третьи руки?

— И мы бы поверили? — Улыбнулся Того. — Кроме того, Союз сделал очень прозрачный намек на то, что он хочет с нами сотрудничать. Что экономически, что политически нам это очень выгодно. Даже несмотря на настроения в армии. Особенно после того, как США ввело эмбарго на торговлю с нами авиационным бензином. Поэтому я пришел к вам, а не к нашему многоуважаемому премьер-министру. Тем более, что его звезда уже заходит. Поговаривают, что чем дальше, тем больше он теряет уважение в глазах Императора. А вы… вы можете воспользоваться ситуацией и не только укрепить свое положение в армии, но и отодвинуть от реальной власти тех, кто против нашего сближения с СССР.

— А если Рейх выиграет?

— Вы знаете, я не верю в это. Хотя, если он и выиграет, мы всегда может обернуть свое оружие против своих друзей. Но пока они сильны и не предъявляют к нам никаких претензий, нам нет нужды с ними ссориться. Тем более, что высококлассный авиационный бензин нам просто негде больше взять.

— Вы оставите мне эти документы?

— Не могу. Но мои люди снимут для вас копию. Завтра утром ее доставят вам курьером.

 

Глава 5 7 июля 1941 года. К юго-западу от Дубно

Василий помнил о достаточных жестких приказах не геройствовать и работать профессионально, что изо дня в день твердили замполиты летному составу по всему фронту. Но в этот момент его охватил какой-то по-настоящему детский азарт. Вот ты, вот враг. И вы мчитесь на встречу друг другу. Практически рыцарский турнир! И Василий не нашел в себе сил отказаться от столь манящей шалости. Вышли в лоб и метров со ста молодой Сталин всадил в 'сто девятый' приличную очередь из крупнокалиберных пулеметов и пушек. Кучно так всадил. В капот и двигатель. Однако немец тоже успел выжать гашетку, и очередь пулемета винтовочного калибра прошила И-300 наискосок, повредив чудесным образом все, что только могла повредить.

Заходить на посадку было сложно. Дым, валивший от двигателя, сильно затруднял видимость. Да и машина плохо слушалась руля. Кроме того, пара пробоин приводила к тому, что густой маслянистый дым нетерпимо тянуло в кабину, снижая и без того плохую видимость. Хорошо хоть кислородная маска была надета, так что перспектив задохнуться не намечалось. Но все равно пришлось отстреливать аварийными пиропатронами фонарь. И, несмотря на это, Василий едва справлялся, пытаясь удержать машину и посадить ее по-человечески, а не в овраг с деревьями. Само собой, ругая себя самыми вычурными выражениями. Герой хренов! И машину угробил и сам едва не погиб. Хотя это еще неизвестно. А всему виной гордыня. Не захотел технично немца бить. Удаль молодецкая желтой лавиной в голову ударила…

Но обошлось.

Каким-то чудо, иначе и не скажешь, Василий умудрился посадить громыхающую и безбожно трясущуюся на неровной земле машину на луг, что лежал между лесом и эвакуированной деревушкой Мильча. Пару раз напоследок чихнув, заглох двигатель. Василий включил порошковый огнетушитель моторного отсека, снял кислородную маску, очень выручившую его во время пожара. Вообще это новое снаряжение для пилотов очень помогало. Появилось буквально перед войной и очень сильно облегчило работу. Новые комбинезоны из какого-то синтетического материала. Кислородные маски. Новые шлемы с прочным внешним покрытием из странного материала. И многое другое.

Мгновенно проскользнувшие воспоминания вылетели, и наступила пустота. Было тяжело дышать, а сердце колотилось так, будто оно собиралось выскочить из груди. Вдох. Выдох. Вдох…. Молодой Сталин пытался справиться с переизбытком адреналина, который сейчас просто бушевал в крови, мешая прийти в себя после столь тяжелого стресса.

Сколько он так провел времени, сложно сказать. Может быть минуту. Может быть две. А может и четверть часа. Однако ничто не вечно и потому, стук в борт, самым наглым образом прервавший эту, практически медитацию, был предопределен.

'Проклятье! Тут же не должно быть никого! Приплыли…' — пронеслось в голове у Василия. Стук повторился. И Сталин, стараясь выглядеть как можно более спокойным и уверенным в себе, неспешно открыл глаза и повернулся. Внизу его встретил насмешливый взгляд из-под капюшона какой-то непонятной пятнистой накидки.

— Здравствуйте товарищ, — обратился к нему незнакомец. — Лейтенант государственной безопасности Кравчук.

— Капитан Сталин, — кивнул Василий, начиная выбираться из аппарата. — Не вытягивайте так лицо. Да, сын.

— Эко вас угораздило, — чуть помявшись, отметил Кравчук. — Хорошо, что мы рядом оказались. Вам помочь выбраться?

— Спасибо, не нужно. Что с машиной делать? Она без ремонта не взлетит и запчастей здесь взять негде. А немцам оставлять негоже. Может бензином облить и поджечь?

— У нас с взрывчаткой проблем нет. — Улыбнулся Кравчук. — Сделаем им сюрприз.

— Хорошо. Дерзай. Я в этих делах ничего не понимаю. — Ответил юный Сталин и поднял голову туда, где послышался нарастающий гул знакомых моторов. Он помахал руками своим летчикам, что беспокоились о нем и залетели посмотреть, как у него дела. Истребители покачали крыльями, в знак того, что заметили и все поняли, после чего полетели на свой аэродром. Садиться на необорудованную площадку трехтонной машине было рискованной задачей. Да и смысла не имелось. В одноместном самолете вдвоем не улетишь.

— Вы не волнуйтесь, — напомнил о себе Кравчук. — Это все ненадолго. Мы из отряда радируем. Через день — два за вами самолет вышлют.

— Да можно бы и надолго, — сокрушенно сказал Василий. — Вон, — махнул он на самолет, — совсем голову терять стал. На подвиги потянуло. Машину угробил. Сам чуть не погиб. Охладиться бы мне. Да протрезветь. У вас ничего не намечается?

— У нас все по плану, — лукаво улыбнулся Кравчук. — Но вы на базе подождете.

— Что?! Почему?

— Вы летчик. А у нас пограничные войска. К нашим делам вы совершенно непривычны и не готовы. И нас тяготить будете. И сами легко можете подставиться и глупо умереть. — Прямо ответил лейтенант госбезопасности.

В общем, разговорились. Не убедил товарищ Сталин лейтенанта государственной безопасности. Расстроился. Так и шли до лагеря. Впрочем, человек предполагает, а Бог располагает.

Самолет не прилетел ни через день, ни через два. Что там случилось на 'большой земле' было не ясно, однако, забирать Василия не спешили. И этот факт связывал бойцов-пограничников по рукам и ногам. У них ведь боевые задачи стояли, которые нужно выполнять. А группа и так маленькая — каждый человек на счету. Ни разделяться, ни сидеть на попе ровно они не могли. Так что, на третий день, получив подтверждение невозможности в ближайшее время выделить самолет для эвакуации капитана ВВС Василия Сталина, Кравчук был вынужден удовлетворить его просьбу. Ну не под кустом же его связанным оставлять, в самом деле.

Трасса со Львова на Дубно шла по не очень лесистым местам, поэтому к любым засадам и диверсиям приходилось готовиться по ночам с особой осторожностью. Так и в этот раз получилось.

Скрытно пробравшись к небольшому селу, стоящему немного в стороне от трассы, где немцы решили поставить ремонтный взвод, приписанный к автотранспортному батальону. Благо, что местного населения не было и проблем да возмущений не предвиделось. В общем — с наступлением темноты отряд начал заранее спланированную диверсию. Главным преимуществом пограничников было, кроме выучки и опыта то, что на вооружении у них имелись пусть и ограниченно, но образцы вполне недурного оружия с глушителем: пистолет и карабин под американский пистолетный патрон 'сорок пятого калибра' с его тяжелой, медленной пулей.

Василий в непосредственном нападении не участвовал. Не пустили. Оставив в группе прикрытия — поручив важную задачу прикрытия хутора от внезапных гостей. Благо, что с пулеметом обращаться он умел. Вот и посадили его со вторым номером расчета и снайпером на подходах.

Операция шла достаточно спокойно. Лишь через десять минут после начала кто-то из немцев смог спохватиться и начал стрелять. Но довольно скромно. Магазин из маузера расстрелял и все. А еще через час за ними зашли. Дело сделано — пора уходить. Тихо, спокойно, и без геройства. Во всяком случае, ремонтники и не могли оказать достойного сопротивления бойцам-пограничникам. И чья ж того вина, что немцы пока еще не догадались ввести нормальное охранение для частей обеспечения?

Спустя девять часов. Дубно. Штаб танковой дивизии.

'… дежурный, после получения донесений о выстрелах на обозначенном выше объекте, направил туда усиленную патрульную группу. По прибытию они радировали, что база подверглась нападению, живых не наблюдают. Начали обследование. В ходе обследование выяснилось, что тела погибших заминированы, как и ряд объектов на базе. В частности, из-за неосторожного поведения солдат патрульной группы был инициирован взрыв несколько зарядов. После взрывов патрульная группа вызвала саперов и отошла за периметр базы, постаравшись занять естественные укрытия, которые также оказались заминированы…'

— …! — Искренне, но совершенно непечатно воскликнул, оторвавшись от чтения рапорта, полковник Краузе. — Не война, а какое-то сумасшествие…. Что там случилось? — Обратился он к лейтенанту.

— По всей видимости, русские напали. Характерные ранения пистолетными пулями сорок пятого калибра говорят о том, они снова применяли оружие с глушителями. А те выстрелы были произведены кем-то из бойцов Вермахта. Кем конкретно сейчас сложно сказать. Но винтовочные гильзы мы нашли. После чего, противник заминировал местность и отошел. Мы обнаружили несколько прикрывающих постов. Так что, если бы мы поспешили с патрульной группой, то наткнулись на пулеметный огонь.

— Седьмое нападение за неделю! По корпусу уже начали ходить мрачные слухи… — пробурчал майор, присутствующий в кабинете. Но полковник никак не отреагировал.

— Это был последний ремонтный взвод в дивизии. Почему не был исполнен приказ об усиления охраны военных объектов в тылу действующей армии? Не успели выделить охранение?

— Герр полковник. Оно было выделено сразу же после получения приказа и еще вчера должно было заступить на дежурство, но не успело добраться. Очередная диверсия. Их обстреляли из леса и сильно повредили грузовики.

— …! — И снова полковник в весьма экспрессивной и труднопереводимой форме, выразил свое отношение к происходящему. — Оборудование ремонтного взвода пострадало?

— Все уничтожено, герр полковник. Его целенаправленно минировали. Плюс ряд хитро поставленных направленных фугасов. Все остальное либо ручные гранаты, подложенные под трупы, либо противопехотные мины. — Вместо ответа полковник просто раздраженно махнул рукой, давая понять, что 'аудиенция завершена', и после выхода лейтенанта, задал майору риторический вопрос: — И как в такой обстановке работать? Ведь эти гады строевые части стороной обходят. Только по тыловикам бьют…

— Ну почему обходят? — Возразил майор. — Батальон Германа позавчера обстреляли. В четыре пулемета и три ротных миномета. А когда наши солдаты добрались до позиций противника, их ждало только несколько противопехотных мин-лягушек, вместо давно отступивших солдат противника. Итог — сорок семь человек чистой убыли. Плюс два грузовика сильно повреждено.

— … - полковник грязно выругался. — Как с этими варварами вообще воевать?

— Никак, — усмехнулся майор. — И ты это не хуже меня понимаешь. Мы связались не с теми. Да и не варвары они. По крайней мере, я в это не верю. Вон — передовые части пытаются выбить их линейные части с позиций, но безрезультатно. Они просто перемалывают наши войска как жернова. Причем ни о каком безумном героизме я не слышал. Напротив — хитрят постоянно и мудрят. Ловушки, артиллерийские засады, ночные минные постановки, обходы и так далее. Но не трусы, если их прижать — дерутся до последнего. Три дня назад встретился с Куртом Краусом. Ты его еще по Чехословакии должен помнить. Так вот, он рассказал о небольшом эпизоде, произошедшем неделю назад. Там в ходе этой бесконечной карусели удалось окружить одну из мобильных групп, работающих из засад и минирующих бесконечно все и вся. Случайно, в общем-то. Там подвернулась одна из рот батальона, передислоцировавшегося на левый фланг дивизии. Результат: пять трупов диверсантов и тридцать два — наших солдат. И ни одного пленного! Последний из русских, уже раненный, успел подорвать гранатой и себя и двух наших, которые пытались его взять. Вряд ли варвары в состоянии так воевать. Не верю я в это.

— А во что, ты веришь? — Нехорошо прищурился полковник Краузе.

— Хм. Вспомни Польшу. Вспомни Норвегию. Вот в это я верю. Вместе мы были непобедимы. А после того, как их маршал увел у Гитлера его любимую актрису, начался натуральный бред. Ты этот вздор, что вещает нам Геббельс, слушаешь? Соотносишь с тем, что мы с тобой каждый день видим?

— Так еще больший бред получается. Тем более что у Гитлера была и есть женщина.

— Допустим. Отчего же тогда был тот скандал? Влюбилась баба, уехала к мужу. Что в этом странного? Зачем так нервничать? И ведь вся грязь на русских полилась сплошным потоком совсем недавно. А ведь если бы не они, то не видать нам было ни разгрома Польши, ни Франции. Мы ведь с тобой во время Польской кампании хлебнули по полной программе. Помнишь, как в одиночку на семерых поляков ходили?

— Усмехнулся майор.

— Не утрируй.

— А что я утрирую? Тяжело нам было. Не готовы мы были штурмовать эти укрепленные города.

— На войне всегда тяжело. И потоптавшись, мы бы пошли дальше и разбили их.

— Безусловно. Но сколько бы немцев при этом полегло? И, кстати, ты помнишь, как воевали против поляков русские? Они не лезли в тупые и бессмысленные штурмовые атаки. Просто блокировали, обходили и … И вообще. Неужели нам с ними было плохо в союзе? Ничего подобного я не помню. Так что мы разругались? Из-за их 'расовой неполноценности'? А почему же раньше мы об этом молчали? Все-таки, я думаю, наш фюрер просто приревновал их маршала к нашей актрисе. Кто его знает, какие отношения у них там были, да только грязь вся эта началась после той свадьбы.

— Тебя послушать, так он не фюрер, а мальчишка.

— Кто знает мой друг, кто знает, — усмехнулся майор. — Ты сам же видишь, что происходит. В войсках разброд и шатание. Люди не понимают, за что они сражаются. Крики о неполноценных русских сталкиваются с их военным превосходством. Что уж тут скрывать. Ты и сам это понимаешь. И эту версию с женским следом не я придумал. Она по младшим чинам ходит вполне устойчиво. И дальше будет только хуже.

— Прямо Троянская война…

— Только Одиссей на стороне Трои, — усмехнулся майор. — Мало того, он Елену и украл. Так что, ничем хорошим эта затея не кончится. Да ты и сам видишь настроение нашего генерала. Особенно в свете совершенно бредовых распоряжений руководства ОКХ и нашего, горячо любимого ефрейтора.

— Какой-то ты не оптимистичный. Неужели не веришь в нашу победу?

— А ты сам-то, веришь? Два месяца прошло с начала войны. А мы продвинулись едва на сотню километров. Причем понесли потери страшнее, чем за всю Французскую и Польскую кампании вместе взятые. Вон — в небе практически безраздельно хозяйничают русские. Мы бессмысленно долбимся в их оборону значительно превосходящими силами и не можем ничего сделать. А в тылу у нас какая-то натуральная вакханалия. Уверяю тебя — начни сейчас русские наступление, мы не устоим. — Вся надежда на егерей. — Не хочу тебя расстраивать, но с ними все не так просто. Русские тоже несут потери. Нам достоверно известно о трех мобильных отрядах, уничтоженных в нашем тылу. Однако это совсем не объясняет семь групп егерей, вполне натурально уничтоженных бомбовыми ударами. 'Случайными', как говорил в сводках. Летели русские бомбить пустое село или лесную полянку, а там случайно оказались наши егеря. Наверное, не сложно догадаться, кто навел на них штурмовики русских. Причем оперативно скорректировав.

 

Глава 6 25 июля 1941 года. Москва. Ставка

— Товарищ Сталин, — Берия вопрошающе взглянул на вождя.

— Да, Лаврентий. Начинай. — Произнес Иосиф Виссарионович, потирая виски. — Эта ситуация с Василием мне совсем не нравится. За такую выходку его нужно наказать. Но он сбил уже немало самолетов противника. Семь представлений на него. В том числе на Героя. И наказать нужно, и наградить, и спускать это на тормозах нельзя. А то у нас таких молодцов сразу много станет. Воевать без ума нам сейчас никак невозможно.

— Сорок две машины — это очень прилично, — задумчиво произнес Лаврентий Павлович. — Он входит в десяток самых результативных наших истребителей. И только у него нет звезды Героя. Так что, это представление нужно подписывать. Не поймут. А разнос, я думаю, можно сделать показательным. Соберем его авиадивизию в каком-нибудь актовом зале. Отчитаем его, ссылаясь на то, что эмоции в бою только делу мешают, да напомнив в какую копеечку стране и народу обходится подобная дурость. В общем — устроим 'товарищеский суд' с разносом по полной программе. Так, будто собираемся публично и примерно наказать.

— Не психанет? — Спросил Сталин. — Он парень горячий.

— Мы поможем. Света к нему уже вылетела и все растолкует. Он ее послушается и все вытерпит. А потом, чтобы осадка у него на душе не оставалось, публично объявим, что, несмотря на дурное поведение, недостойное летчика РККА, Василию присваивается звание Героя Советского Союза. Перед всеми. Дескать. Дурак ты Вася, конечно, но зажимать награды за дело мы не станем. Чтобы ему стало стыдно. Да и остальным наука. Мало кто не поймет, что ему по шее не дали только из-за выдающихся боевых успехов. Не у каждого они есть.

— Хорошо, — кивнул Иосиф Виссарионович. — Так и поступим. Что там у тебя? — Кивнул он на папку. Докладывай.

— Начнем с проекта 'Нил'. На днях мы все-таки завершили процедуру модернизации магистральной железной дороги Москва — Новосибирск. На всем протяжении два пути. Привели в порядок насыпи, отсыпав гравием. Уложили новые шпалы по повышенным нормативам, а на них тяжелые рельсы. Модернизировали все мосты под большую массу составов. Привели в порядок поддерживающую инфраструктуру. Вплоть до ремонта домиков смотрителей на переездах.

— Электрифицировали?

— Это второй этап модернизации… — начал Берия и запнулся на пару секунд. — Частично. Сорок процентов пути полностью электрифицировано. Но на маршруте всего семь электровозов. Весь остальной парк сейчас составляют мазутные тепловозы.

— И как успехи их эксплуатации?

— Электровозов?

— Да.

— В рамках ожиданий. В принципе, они себя полностью оправдывают, поэтому мы заказали еще пятьдесят штук. Их должны изготовить к концу сорок второго. К этому же сроку мы собираемся закончить электрификацию дороги Москва — Новосибирск.

— Хорошо. — Кивнул Сталин и стал неторопливо выбивать трубку.

— С железной дорогой дальше на восток пока проблемы. Выбиваемся из графика. Слишком много сложностей. Но, думаю, к концу сорок третьего сможем модернизировать однопутную нитку. Что позволит существенно поднять ее пропускную способность за счет более тяжелых вагонов и мазутных тепловозов. Однако завершения проекта 'Нил' мы может только в районе пятьдесят второго — пятьдесят пятого годов. Раньше реконструировать мы не успеем.

— Что с подвижным составом?

— Производство мазутных локомотивов идет с опережением плана. Электровозов — с отставанием. По паровозам и вагонам все в целом нормально. Даже с учетом боевых потерь. Разве что с вагонами специального назначения не все так ладно. Те же холодильники, цистерны для перевозки сжиженного газа и прочее серьезно проседают. Вдвое хуже от ожидаемого.

— Новосибирск… — медленно произнес Сталин. — Значит, в целом, задачу развертывания мощного промышленного комплекса за Уралом мы решили.

— Получается, что так. — Кивнул Берия. — Дел там, правда, непочатый край, но практически все текучка. Эвакуация местного населения из прифронтовой полосы позволила обеспечить рабочими руками массу новых промышленных объектов второстепенного значения. Те же кирпичные и стекольные заводы. Лесопилки и так далее. Так что года через три-четыре будет в целом решена проблема жилья для всех переселенцев. Под открытым небом никто не останется.

— А что на Дальнем Востоке?

— Хуже, из-за острой нехватки буквально всего. Но подтверждения многих месторождений, полученных нам по проекту 'Альфа' заставляют нас форсировать работы. Пока мы смогли более-мене добраться только до двух крупных месторождений олова и вольфрама рядом с Хабаровском и Владивостоком. Но концентрат оттуда пойдет не раньше, чем через восемь месяцев. В лучшем случае. Кроме того, мы прикладываем все усилия по разработке таких ценных металлов, как ниобий и уран. Геологоразведка… проверка сведений еще продолжается, но в Иркутске мы начали строить новый завод специальной металлургии. А пока потихоньку начали копить концентраты ценных руд. Впрочем, не только в Иркутске. Месторождения урана промышленного значения были подтверждены в районе населенного пункта Желтые Воды в Днепропетровской области.

- 'Альфой', кстати, заинтересовались за рубежом?

— Более чем. По нашим сведениям этот проект вызвал сильный интерес, и Лондона, и Берлина, и Вашингтона. Особенно зашевелились немцы. Точного количества разведывательных групп мы пока не знаем, но их ожидается около двух десятков. Да и Аненербе гудит как развороченный улей. Видимо готовят экспедиции.

— У вас все готово для встречи?

— Почти. Остались лишь небольшие приготовления. Прежде всего, на стройке ракетного полигона в Казахстане и ядерного научного центра на Урале. И если с ядерным центром все достаточно просто — он проходит как радиотехническая научно-исследовательская лаборатория. То есть, особенного интереса у немцев, да и у англичан вызвать не должен. Хотя работы над маскировкой продолжаются. То с полигоном не все так ладно. Строительство этих гигантских ангаров вызывает массу затруднений. Я лично поднялся на вертолете над стройкой. Вид впечатляет. Для наблюдателей с земли тоже ничего. Хотя нужно успеть возвести хотя бы один ангар метров на десять, чтобы чувствовался масштаб и размах.

— Надеюсь, Королев успеет к развертыванию полигона. У него дела двигаются по плану?

— В целом да. Есть определенные проблемы, но в целом справляется. Сведения, полученные через 'Альфу', хоть и весьма далеки от прямого практического применения, но во многом упростили постановку задания. Ну и теории немного, опережающей наше время лет на сорок. В своего рода научно-популярном изложении, но даже это сильно помогло. Аналогичная ситуация с ядерной программой. 'Альфа' дала нам принципиальные схемы устройства ядерных реакторов, теорию и массу важных сведений, связанных с безопасностью и эксплуатационными особенностями. Это серьезно упорядочило и ускорило процесс решения вопроса. Как таковой ядерной бомбой мы сейчас плотно не занимаемся, потому что без надежных носителей и возможности произвести хотя бы пару десятков штук это все в целом не больше, чем политический блеф. А вот реакторами занялись вплотную. По мнению экспертов, при том объеме информации, которые мы смогли получить, управляемый ядерный реактор сделать намного проще. Да и отдача от него будет не в пример выше. Те же подводные лодки океанского типа, способные совершать кругосветное путешествие под водой.

— Вы что, проект ядерной бомбы вообще затерли?

— Нет. Конечно же, нет. — Чуть более эмоционально, нежели обычно отреагировал Берия, вскинув руки. — Просто, сосредоточили все усилия на реакторах. Первые бомбы согласно информации, полученной по каналу 'Альфа' были очень слабые и изготавливали их долго. Даже если американцы смогут изготовить ядерную бомбу, то их относительно массовое производство будет затруднено. Да и надежных средств доставки у них нет. Разрабатываемый сейчас истребитель И-310 с комбинированной силовой установкой уже сможет достать их лучшие стратегические бомбардировщики в ближайшие лет пять-шесть. А перспективный реактивный перехватчик — тем более. Ядерная бомба, безусловно, угроза. Но путь от первых робких шагов до возможности ее более-менее уверенного применения не против разбитых и униженных противников, а против тех, кто в состоянии постоять за себя, весьма велик. Думаю, что раньше появления у противника баллистических ракет большой дальности нам ничего фатального угрожать не будет. Поэтому нам лучше заняться более практически значимыми работами в этом направлении, а потом, набив руку и разобравшись в том, что к чему, плотно заняться бомбами.

— Без надежных носителей, говорите? Тогда почему же они немцев, согласно сведениям 'Альфы', потрепали очень хорошо этими же самыми 'ненадежными носителями'. Например, тот же налет на Дрезден в конце войны.

— Это было возможно потому, что Люфтваффе к тому времени был совершенно обескровлено. Летчики пошли совершенно необученные, а численное превосходство союзников стало абсолютным. На каждый немецкий самолет союзники выставляли по несколько, причем с лучшими характеристиками. А в случае, если такого не будет, массированные удары коробочками стратегических бомбардировщиков — самоубийственное дело. Так что, без ракет, причем, чем выше их скорость и дальность полета, тем лучше, ни нам, ни им не обойтись. Правда, к пониманию этого факта они должны прийти не сразу, предварительно построив 'непобедимую армаду' небесных линкоров.

— Будем надеяться, — усмехнулся Сталин.

— Кроме того, мы сейчас завершаем подготовку ряда статей по губительному влиянию радиации. Сведения о том, насколько это все плохо и так далее. Над ними трудится группа Курчатова. И после готовности, мы собираемся их опубликовать. Причем не просто в Союзе, а разослав по разным мировым источникам. Что научные, что научно-популярные.

— А не спугнем? Может придержать эти статьи до того момента, когда они уже начнут испытывать подобные бомбы?

— В этом случае наши статьи будут выглядеть, как обычные страшилки, которые пытаются помешать США обрести величайшее оружие в истории, способное защитить их от любых неприятностей. Вот если мы заранее начнем трубить на весь мир о том, какая ужасная вещь радиация, пока все ядерные программы что США, что Великобритании, что Германии находятся в стадии совершенно секретных разработок, причем, глубоко теоретических, то будет совсем другое дело. Этим мы спровоцируем заведомо негативное отношение в международном сообществе к любому разработчику ядерных вооружений. Особенно если мы будем налегать на то, что радиационное заражение не только чрезвычайно опасно, но и достаточно легко переносится на большие расстояния посредством водной и воздушной среды. То есть, если разбомбить Пекин, то люди от радиации начнут страдать в Нью-Йорке. Причем не умирать сразу или становиться калеками, а куда хуже: начнет ослабляться иммунитет, повышаться шанс развития различных тяжелых заболеваний, вроде рака. Ну и потомство очень сильно пострадает. Физические уродства, умственная неполноценность и прочие ужасы. А люди достаточно мнительны. И если где-то кто-то таки испытает ядерную бомбу, то они начнут винить этих бедолаг во всех своих бедах, даже если те не имеют к этому никакого отношения.

— Только не переусердствуй. — Улыбнулся в усы Иосиф Виссарионович. — А то ведь догадаются. Легенду уже придумали?

— Она довольно банальная — изучения радиоактивности и ее влияние на человеческий организм. Примеры идут с ториевой зубной пастой, которая выпускается в Рейхе и рядом других обычных, казалось бы, вещей. То есть, никаких намеков на собственные разработки не будет.

— Скользкое это дело. — Потискав трубку в руках, сказал Сталин. — Если верить сведениям 'Альфы', то с нашими интеллигентами нужно держать ухо востро. Так что, давай поступим так — по мере написания статей, приноси их мне. Почитаем. Подумаем. Так. Что у нас там дальше?

— Электроника и автоматизация. — На пару секунд скосив взгляд, ответил Берия. — Результаты пока скромные. Это все упирается в то, что через 'Альфу' идет очень мало сведений по этому направлению. Только полная, абсолютная убежденность в том, что это нужно и крайне важно. Ну и кое-какие теоретические сведения. Если кратко, то работы над транзисторами потихоньку продвигаются и уже есть определенные результаты, полученные в лаборатории, правда. Стержневые лампы освоили в опытном производстве и собираем из них новые радиостанции для истребителей. Вплотную занялись высокоточными РЛС, новым поколением приборов инфракрасного видения и дистанционного радиоуправления. И, в общем, по электронике пока все. С автоматизацией дела не сильно лучше. Создали рабочую группу, которая занимается разработкой и созданием мощного инженерного вычислителя на стержневых лампах. Но там пока все глухо. Куда лучше обстоят дела с упрощенным вычислителем, управляющим токарно-винторезным станком по программе, загружаемой через пачку перфокарт. Есть прототип. И он работает. Хоть и неустойчиво. Однако выточка по программе сильно повышает скорость и точность выполнения сложных токарно-винторезных работ, очень серьезно уменьшая количество брака. Через год, ориентировочно, начнем выпускать этот станок малой серией. Хотя уже сейчас отобрали сотню наиболее толковых рабочих с металлообработки и обучаем.

— Почему токарно-винторезный станок? Это ведь не самая сложная работа.

— Потому и выбрали его. Сразу браться в новом деле за слишком сложную задачу не решились. Да и с этим постоянные чудеса творятся. Кроме того, начались в инициативном порядке работы по управляемым, программируемым модулям для роторных конвейеров. Но там все только в самом начале пути.

— Хорошо. — Кивнул Сталин. Несмотря на то, что Берия откровенно плакался, говоря о том, что ничего не получается, результаты были. И очень серьезные. Особенно в свете того, что, по словам Тухачевского, первые программируемые станки на производстве появились только в пятидесятых годах и в США. А тут уже идут работы. И, судя по всему, вполне успешно. — Кстати, чем там закончилась эпопея с алмазами в Якутии?

— Проверили. Все так. Огромные месторождения. Кроме того, подтвердилось еще несколько месторождений. Ради этих задач мы задействовали три полужестких дирижабля, иначе по тем буреломам мы могли бы лазить очень долго. Доставили. Персонал спрыгнул с парашютами. Потом им, также, на парашютах сбросили все необходимое и отбыли не приземляясь. Площадка-то необорудованная. Хотя, конечно, три дирижабля это очень мало. Только для нужд научных экспедиций нам ориентировочно нужно два десятка этих машин.

— Дирижабли? — Слегка удивился Сталин. — По 'Альфе' сверялись?

— Да. В целом подтверждает то, что текущий отход дирижаблей на глубоко третьи роли носит искусственный характер. Самолеты они заменить, конечно, не смогут. Однако у дирижаблей есть масса задач, для которых совсем не подходят аэропланы. Например, длительное патрулирование, противолодочная оборона или снабжение удаленных точек, до которых иначе не добраться.

— Но ведь для этого требуются весьма трудоемкие в возведении ангары и причальные мачты.

— По каналу 'Альфа' мы смогли получить сведения о так называемых геодезических куполах, которые еще в двадцать шестом году изобрел Вальтер Бауэрсфельд. Если не гоняться за самыми большими дирижаблями, то подобный тип ангара вполне подойдет. Причем он легок и быстр в возведении. Хорошо держит сильный ветер и осадки. Высокая сейсмоустойчивость. Обшивка сотовой конструкции возможна уже готовыми многослойными панелями. Причем, все необходимое для строительства ангара и оборудования взлетно-посадочной площадки для дирижабля им самим туда и завозится за пару десятков заходов. Без приземления. Просто на тросах спускается. Скорость возведения ангара под дирижабль типа 'Красная звезда' составляет два месяца работы бригады из десяти человек

— А как же краны? Их тоже возить?

— Особенность геодезического купола в том, что при высоте до пятидесяти метров подъемный кран не нужен. Все можно сделать руками строителей и простой ручной лебедкой.

— Любопытно. И вы предлагаете восстанавливать и развивать это направление? Ведь еще пару лет назад было свернуто практически все производство. А завод в Долгопрудном восемь месяцев назад переоборудовали под производство учебно-тренировочных планеров для ДОСААФа. Опять все переделывать?

— Мы… — Берия слегка запнулся, — я ошибся в оценке перспектив. Недостаток сведений и восторги наших авиаконструкторов заставили пойти на поводу у излишне радикальных взглядов. Сейчас же, изучив сведения, поступившие по каналу 'Альфа', я считаю дирижаблестроение одним из стратегически важных направлений в гражданской авиации. Без него для нас большая часть Сибири и Дальнего Востока просто балласт. Мы не сможем их контролировать. Кроме того, у дирижаблей много и других ниш, в которых требуется подолгу находиться в воздухе. Использование передовых материалов и технологий позволит сделать дирижабли более надежными и управляемыми, открывая перед ними новые перспективы.

— Хорошо. Что вы предлагаете?

— Сформировать рабочую группу при НИИ Авиации с задачей проектирования для начала обычного сигарообразного жесткого дирижабля. В Казани начать строительство небольшого авиазавода и ряда поддерживающих предприятий. После запуска в серию этого простого аппарата начинать заниматься вопросами дискообразных дирижаблей смешанного типа. Кстати, мы нашли дополнительное применение синтетическим тканям, которые начали производить в прошлом году. Например, фабрики по выпуску газонепроницаемой нейлоновой ткани уже обеспечили нас надежным материалом для дирижаблей.

— Хм. — Произнес Сталин и пыхнул трубкой. — Ладно. Действуйте. В конце концов, хуже нам от этого точно не будет…

 

Глава 7 5 августа 1941 года. США. Вашингтон. Кабинет президента США

Рузвельт грустно посмотрел на Эгарда Уоллеса, со слегка растерянным видом зашедшего в кабинет.

— Судя по лицу, ситуация с этими странными событиями не прояснилась.

— И да, и нет. Все очень запутано. — Рузвельт кивнул ему на кресло и, присев, он продолжил. — Как вам известно, руда была вывезена со складов. Когда точно это произошло, не известно. Но узнали мы об этом только две недели назад и совершенно случайно. Поводом послужило расследование семи случаев пропажи служащих с высокой степенью доступа. Их не нашли, но дела свели в одно расследование, так как выяснилось, что они так или иначе были связаны с атомным проектом. Это нас насторожило. В ходе проверки складов на западном побережье, в которых хранилась урановая руда, оказалось, что ее подменили. Кто и когда — не ясно, так как за пару недель до нашего приезда сгорело здание администрации со всей документацией. Опросы показали, что какое-то движение вокруг этих складов было, но с документами было все нормально.

— Вот как? — Задумчиво произнес Рузвельт. — Сообщники?

— Скорее всего. Хотя все довольно чисто. Практически весь перечень лиц, вертящихся возле складов, был, так или иначе, связан с военнослужащими и различными спецслужбами. И ни у кого не вызвал каких-либо серьезных подозрений. Правда, преимущественно это были военные моряки. Попробовали проверять по номерам, которые кое-кто вспомнил. Так вот, оказалось, что эти номера действительно реальны, и на самом деле относятся к военным и специальным структурам. Беда только в том, что все автомобили с подобными номерами оказались на капитальном ремонте. Да и модели далеко не везде совпадали.

— Странно. Очень странно. Получается, что либо мы пропустили создание чьей-то сильной агентурной сети, либо…

— Заговор? Маловероятно. Хотя изоляционисты могли, пожалуй, и так поступить.

— Проклятье! Этого нам еще не хватало!

— Так вот, — постарался увести раздражение в сторону Уоллес. — Поняв, что ничего с этими личностями не выясним, мы стали искать следы руды. Тысяча двести тонн — не иголка, утаить сложно. Так что, запросы ушли на все мало-мальски серьезные транспортные узлы. И, что удивительно, быстро обнаружили следы уранового концентрата… на восточном побережье. Оказалось, что его перегрузили на корабль, идущий в составе конвоя в Великобританию. На него загрузили сразу всю партию под видом вольфрама, но по косвенным уликам можно довольно уверенно говорить о том, что это искомая партия. По крайней мере, и сроки и маршрут движения совпадают. Да и вольфраму там взяться было не с чего. Его возят по другим маршрутам, другие люди из других мест.

— Неожиданно!

— Именно, что неожиданно. Впрочем, судьба конвоя оказалась вполне предсказуема — он подвергся нападению германских подводных лодок, — чуть улыбнулся Уоллес.

— И наш беглец с концентратом урановой руды отправился на дно?

— Скорее всего. По крайней мере, он был единственным кораблем, который немцам получилось успешно торпедировать. Остальные благополучно удрали и добрались портов Великобритании.

— Хм… и все концы в воду. — Усмехнулся Рузвельт. — Ведь теперь мы даже не сможем проверить, была ли там на самом деле урановая руда.

— Именно так.

— Как скоро мы сможем восстановить эти запасы?

— Если все срастется с поставками из Бельгийского Конго, то за несколько месяцев. Если нет, то нам потребуется года полтора или больше. Ведь шахта в Порте Радий законсервирована, с месторождением в Колорадо все пока не ясно. Нужно проводить геологическую разведку и, если нам повезет и там действительно большие залежи, как твердил наш бельгийский друг, то через год-полтора, начнем разработки. Но там места тяжелые — часты вспышки чумы и прочей гадости. В общем, если нас каким-либо образом отрежут от Конго, то мы сможем начать восстанавливать запасы только через год, причем весьма скромными темпами.

— Хорошо, тогда я жду от вас подробный отчет о графиках поставок урановой руды и ориентировочные объемы потребления. И, кстати, проверьте сведения о подкалиберных, бронебойных пулях и снарядах.

Спустя три недели. Там же

— Как вы знаете, наркомат иностранных дел Союза обратился к нам с довольно вежливым запросом. Однако в той же Италии вышло несколько статей, в которых сообщается, что мы продали немцам наши запасы урановой руды… той самой, что похитили с западного побережья. Посол Великобритании также высказал обеспокоенность. Передал, что Премьер-министр желает услышать от нас правдоподобные объяснения тому, как запасы урановой руды, переданные в наши руки с их помощью, оказались у немцев.

— Получается, что кто-то очень хорошо нажился на этой поставке. — Задумчиво произнес Рузвельт. — Кому это могло быть выгодно?

— Много кому. Дела с немцами ведутся довольно активно, так что заинтересованных лиц немало. Однако наше расследование пока ничего конкретного не дало.

— Кстати, а как отреагировал Рейх?

— Никак. После того, как сгорел дом адмирала Канариса вместе с владельцем у них там переполох. Мы делали запрос по неофициальным каналам, но ничего не подтверждается и не опровергается. Полагаю, что даже если руда не у них, немцы не признаются. Им ведь выгодна такая неопределенность.

— Странно, — пожал плечами Рузвельт. — Кстати, а на основании чего русские решили, что уран наш?

— Утечки. Кроме того, ими было предоставлены остатки двух подкалиберных снарядов от германской двухдюймовой пушки с урановыми сердечниками. Как вы понимаете, это не говорит ни о чем. Тем более что вся эта затея лишена смысла. Ведь у Рейха нашими усилиями нет проблем с вольфрамом, а подкалиберные снаряды с сердечником из него делать на порядок проще и дешевле. В общем, бред какой-то. Хотя вряд ли русские нас обманывают, мы ведь им нужны для обеспечения нейтралитета Японии. Так что, полагаю, их кто-то ввел в заблуждение. Вопрос только кто. Скорее всего, англичане. Хотя и немцев с японцами я не исключаю.

— По Конго что-нибудь прояснилось? — Задумчиво потер подбородок Рузвельт.

— Да. Туда, наконец, добрались наши люди. В общем — наша обеспокоенность подтвердилась. Оказалось, что после того, как было нарушено телеграфное сообщение и радиосвязь, в окрестностях рудника стали появляться вооруженные негры, которые причисляли себя к армии освобождения Конго. Вооружены они были немецким оружием — пулеметы, карабины, пистолеты-пулеметы, гранаты и прочее. Только с артиллерией и прочим тяжелым вооружением проблемы. Хотя уже сейчас объявилось с десяток батальонных минометов немецких моделей. Самое удивительное в том, что с боеприпасами, судя по всему, повстанцы проблем не испытывают.

— Получается, что они и блокировали шахту, обрезав связь?

— Все еще интереснее оказалось. — Усмехнулся Уоллес. — Буквально через несколько дней после начала боевых столкновений к берегам Бельгийского Конго подошло два невзрачных сухогруза под флагом Бразилии. С ними прибыло несколько сотрудников 'Юнион Миньер'. Фиктивных разумеется. Которые организовали эвакуацию запасов уранового концентрата, собранного на складах компании.

— Бразилия… А причем здесь Бразилия?

— Вы же знаете, как этот бельгиец трясся над ураном. Подобное отношение осталось в компании и после его смерти. Так вот. У немцев с бразильцами нейтралитет. Поэтому, опасаясь нападения германских подводных лодок, руководство 'Юнион Миньер' решило зафрахтовать пару бразильских судов и таким образом обеспечить безопасность доставки. Все-таки, пять тысяч тонн уранового концентрата — это не то, что кому-то хотелось бы потерять. Все вполне логично и стройно. За тем исключением, что нас банально опередили.

— Как я понимаю, после завершения эвакуации руды местные повстанцы окончательно перерезали сообщение шахт с портом?

— Да. Железная дорога очень серьезно разрушена. Грубо говоря — ее нужно сооружать заново. Все мосты, какие только были — взорваны. Львиная доля железнодорожного полотна демонтирована. А местами и с насыпями проблемы из-за избытка взрывчатых средств у повстанцев.

— Получается, что в ближайшее время рудники Конго нам будут недоступны. Вы уже согласовали с руководством 'Юнион Миньер' военную операцию?

— Да. Но это еще не все. Дело в том, что продолжая расследования, мы заинтересовались вообще ситуацией в атомном проекте. И оказалось, что с конца сорокового года по тем или иным причинам погибло пятьдесят семь ученых — обеспечивающих научный и административный хребет нашей атомной программе. Кроме того, произошло несколько странных пожаров и несчастных случаев в лабораториях, унесших, опять-таки по странному стечению обстоятельств, наши наработки в этой области. Иными словами, кому-то очень не хочется, чтобы мы получили атомную бомбу, и он прикладывает к этому все усилия.

— Полагаете, что это все дело рук одного игрока?

— Уверен. Тем более, что после хищения наших запасов на западных складах, диверсии в Конго и прямого террора против наших ученых и их лабораторий, всплыло еще несколько пренеприятных моментов, связанных с Колорадо и Порт Радий.

— Слушаю.

— В Колорадо 'неожиданно' вспыхнула бубонная чума, которая выкосила уже треть персонала на шахтах и в округе. А в населенных пунктах, рядом с канадскими разработками — совершенно не типичная для данных мест лихорадка.

— Вот как… эти заражения искусственного происхождения, я полагаю.

— Да. Причем, судя по тому, что последнее место, где видели названные выше бразильские сухогрузы — это западное побережье Южной Америки и шли они якобы в Сан-Франциско, то это наводит на мысли. Ведь если верить нашим разведывательным данным японцы ведут весьма интенсивную работу над биологическим оружием.

— Японцы?! — Удивился Рузвельт. — Но ведь мы читаем их коды.

— Из чего следует, что это либо не японцы, либо они в курсе и используют известные нам каналы для дезинформации. Хотя, конечно, сказать точно нельзя.

— А что с кораблями?

— Последнее, что о них известно, что они подали сигнал 'СОС' в паре сотен миль от побережья Мексики и пропали.

— Только 'СОС'?

— Потом пошел белый шум, будто кто-то умышленно забивал эфир. Судя по всему они 'затонули'. По крайней мере, имитировали именно это. Вы не находите, что это очень похоже на конвой в Великобританию?

— Полагаете, что целью было не захватить, а утопить?

— Возможно. Только не ясно, зачем им было так далеко уводить корабли. В той же Атлантике пустили бы на дно и никаких проблем. В общем — очень странно все.

Спустя неделю. Москва. Ставка

— Операция 'Хищник' завершилась в целом успешно, — начинает Берия свой доклад. — Подставной корабль с 'урановым концентратом' под видом 'вольфрама' благополучно затонул. Мы переживали из-за того, что взрывное устройство даст сбой, но все прошло нормально. Примитивный задублированный часовой замедлитель оказался вполне надежным решением. Урановый концентрат с западных складов мы уже полностью вывезли в Петропавловск-Камчатский на двух субмаринах, которые мы частично переоборудовали для транспортных нужд. Пришлось сделать семь рейсов, но все прошло достаточно спокойно. Парочку 'южан' встретили в Беринговом проливе и теперь со всей аккуратностью ведем через льды двумя ледоколами. По срокам сложно сказать, но, примерно через пару месяцев они должны прибыть в Диксон, куда из Архангельска двигаются сменщики.

— Отлично! — Воодушевленно воскликнул Тухачевский, в то время как Сталин лишь улыбнулся в усы. — Шесть тысяч двести тонн уранового концентрата! Кстати, никаких источников в Белом доме у нас нет? Я полагаю, у них там сейчас паника.

— К сожалению нет, — покачал головой Берия. — Но определенную суету мы и так отследили. Идут многочисленные консультации с англичанами. Обе стороны хватились, опять-таки погибших и похищенных ученых. В общем, они серьезно взялись разгребать тот клубок проблем, что мы им создали. Впрочем, им на это потребуется время, а успех маловероятен, так как мы хорошо подчистили следы.

 

Глава 8 25 августа 1941 года. Москва. Болотная набережная

Ольга сидела на лавочке и смотрела на медленно плывущие облака. Этот совершенно сумасбродный роман с советским маршалом вначале казался ей веселым приключением. Чем-то остреньким и необычным. А потом втянулась. Особенно из-за необычности характера своего нового мужа, который пришелся ей по душе. Хотя, признаться, она думала, что не пройдет и пары месяцев, как они рассорятся или начнут скандалить. Однако же…

Художественная кинолента 'Спартак', в которой она успела уже сняться даже беременной, дескать, вынашивает ребенка лидера восстания, монтировалась, а ей надлежало отдыхать. По крайней мере, муж был в этом непреклонен. Даже более того, она видела, как Михаил искренне переживал за нее и их общего ребенка, ведь сниматься в положении не просто.

— Дорогая, — услышала она знакомый баритон и почувствовала, как крепкие руки нежно обнимают ее плечи. — Я вижу, ты на своем излюбленном месте. И как обычно задумчивая. Тебя что-то тревожит?

— Я боюсь…

— Чего же? Тебе кто-то угрожал?

— Нет, что ты! Конечно, нет. Просто я пыталась понять, что же с нами будет дальше и ничего хорошего в голову не приходит.

— Тебя беспокоит война? Но ведь пока все хорошо. Да, есть потери, но мы контролируем ситуацию, а через год все будет окончательно решено.

— С Германией. — Она тяжело вздохнула. — Как мне ее жаль. Группа каких-то никчемных фанатиков со своими бредовыми идеями. Признаться, тогда, в двадцатые, никто и не мог даже подумать о том, что эти клоуны станут во главе государства. Но встали…

— Они и не смогли бы занять лидирующие позиции, если бы не деньги наших заклятых друзей.

— Из Америки?

— В том числе, — усмехнулся Тухачевский. — Ты, наверное, хорошо помнишь, тот ужас, который устроили фанатики в России сначала пятом, а потом в семнадцатом и далее годах. Везде, где ступает их нога, остается только кровь, боль и страдания. И самое неприятное то, что этим, идейным деньги поступали примерно из тех же источников, что и нацистам.

— Но зачем?

— Чтобы добиться мировой гегемонии. Ведь сейчас на нашей многострадальной планете идет увлекательная феодальная распря из которой сможет выйти только один победитель, которому достанется вся власть и вся слава объединителя планеты. А любые революционеры и бунтовщики приводят только к одному — ослаблению конкурентов. И всегда приводили, а потому с удовольствием поддерживались иностранными 'доброжелателями'.

— Глупости какие… — покачала она головой. — Неужели из-за глупых амбиций миллионы людей должны умирать?

— Миллиарды, — поправил ее Тухачевский. — Это не первая и не последняя война. И еще много землян сложит голову в борьбе за единение.

— Но зачем?! Неужели нельзя жить в мире и возделывать свой огород? Или каждый второй мнит себя Александром Македонским, на деле являясь тщедушным Раскольниковым?

— Такова природа человека, — лишь пожал плечами маршал. — Понимаешь, пока человечество возится на своей планете, оно не выходит за стадию эмбриона. Мы вылупимся из этой икринки только когда начнем осваивать новые планеты и системы. До тех пор мы вынуждены терпеть сражения за какой-то маразм вроде идеи избранной расы или всеобщего равенства.

— А что плохого во всеобщем равенстве? — Насторожилась Ольга.

— Только то, что оно невозможно. Физически. Одна девушка родилась умной, другая красивой, третья и красивой, и умной, а у четвертой беда — и смотреть не на что, и в голове ветер гуляет. Думаешь, они равны? Формально, да. Но по факту — нет. Ни разу. Мы все рождаемся разными. И с этим ничего сделать нельзя. А если еще к этому добавить социальные различия, родителей-то не выбирают, и просто обстоятельства жизненного пути, то разброс получается очень серьезный. — Тухачевский хмыкнул. — Почему, как ты думаешь, одним математика дается легко, а другие страдают, бесплодно стараясь ее освоить?

— Прилежание? Собранность?

— Без них, а также без труда, безусловно, ничего не получится, — согласился Тухачевский. — Только упорство, воля и труд позволяют таланту раскрываться. Но это, все же, не главное. Даже если человек будет трудиться, не разгибаясь, то все равно сможет прыгнуть не выше своей головы… своих природных способностей. Кухарка может хорошо руководить государством, безусловно, но только если у нее есть необходимый талант к этому и набор необходимых знаний, умений и навыков. А если всего этого нет, то, что получается? Ничего хорошего. И представь — некоторые странные люди говорят о том, что все люди равны. Каким образом? Вот, например, я. Разве могу претендовать на то, чтобы быть равным тебе в вынашивании нашего ребенка? Ни при каких обстоятельствах! Это просто исключено просто потому, что я физиологически не то, что выносить, даже забеременеть не могу. — Ольга улыбнулся, а он нагнулся и нежно поцеловал ее в шею. — Мое чудо…

— Ты весьма убедителен, — она еще сильнее заулыбалась. — Но тогда что? Получается, что национальная идея не подходит потому, что для ее продвижения нужно либо залить всю планету кровью, вырезая иные народы, либо сидеть по своим углам. А концепция всеобщего равенства ошибочна. Честно говоря, я смущена твоими словами. Ведь… — начала она предложение и осеклась, покосившись на мужа.

— Да, именно так. Именно по этой причине я, поняв все, в конце тридцать пятого приступил к попытке свернуть с падшего пути мою страну. Родину. — Произнес Тухачевский и замолчал, так как на него нахлынули сплошной волной воспоминания прожитых лет… вплоть до того странного разговора на даче в конце девяносто третьего. Чувство боли и душевных терзаний, сомнений, практически ощутимой боли, от которой щемило в груди. А ведь тогда ему хотелось попробовать еще раз спасти идею коммунизма…. Потребовались смерть и перерождение, чтобы понять, насколько это было наивно и бессмысленно.

— Такая убежденность… — произнесла Ольга после практически минутной паузы. — Иногда мне кажется, что ты знаешь все, что будет наперед. Или почти все.

— Отчасти. Это не так сложно. Наши враги достаточно предсказуемы.

— Наши враги… — медленно произнесла жена. — Как звучит-то… страшно. Хотя, вероятно ты прав. Враги… Они ведь не отступят. Сейчас, слушая сводки Совинформбюро, я прекрасно понимаю, что Германия проиграла эту войну, если никто не вмешается и не поможет ей. Но что дальше? Наши народы уже ослабли от борьбы. Погибло множество молодых парней. И потрачено просто ужасное количество ресурсов на смертоубийство…

— И девушек, — поправил ее Тухачевский.

— Девушек?

— Да. В РККА служит много девушек. С тридцать девятого года мы стали набирать добровольцев и среди слабого пола на самые разные должности. Например, сейчас у нас три пехотных батальона, полностью укомплектованных девушками и молодыми женщинами. Да что уж там… двадцать процентов личного состава ударных частей — женского пола. Преимущественно, тыловое обеспечение, но все-таки.

— Хм… — задумчиво произнесла Ольга. — Но все равно. Вы… Мы, победим, — поправилась она. — А что потом? Ведь Советский Союз настолько усилится, что сможет претендовать на гегемонию в Европе. Неужели Великобритания и США это потерпят?

— Нет, конечно, но это будет уже совсем другая война. Холодная.

— Холодная? — Удивилась Ольга. — А это как?

— Это когда иезуиты и демагоги обеих сторон пытаются задурить голову широким массам населения противника. И тот побеждает, чьим словам больше будет веры вне зависимости от того, истинны они или нет. А в таких играх всегда проигрывает тот, кто цепляется за правду. Она его ограничивает. Тем же, кому она не нужна, совершенно свободны в маневрах и средствах. 'Если джентльмен не может выиграть по правилам, то джентльмен меняет правила'.

— Интересно. Но за что же мы будем стоять в такой странной игре?

— К сожалению, это решать не мне. Конечно, я приложил все усилия к тому, чтобы Советский Союз максимально быстро стал дрейфовать от абсурдного и вздорного радикализма ультралевых взглядов к весьма умеренному социализму, граничащему с центризмом, но ситуация все еще достаточно сложная. Особенно в связи с тем, что власть коммунистической партии чрезвычайно сильна, что не есть хорошо. Один раз она уже привела нашу страну к трагедии… — задумчиво произнес он и осекся.

— Ты имеешь в виду эту войну? — Снова повернулась к нему женам и взглянула прищуренным взглядом на его странную растерянность. — Полагаешь, что вина на ней лежит?

— Да, да, именно так, — попытался схватиться за соломинку Тухачевский, но глаза Ольги вдруг стали ледяными.

— Не лги мне!

— Что? — Переспросил Тухачевский. — В чем я тебе лгу?

— Когда коммунисты уже довели Россию до трагедии? Что ты имел в виду под этой фразой. — После чего развернулась и уставилась на него в упор. Суровая и безумно красивая. Строгие, правильные черты лица. Бездонные глаза, полные холодной, сдерживаемой ярости…

— Дорогая, тебе нельзя нервничать. Пойдем лучше домой.

— Там нас слушают, — отрезала она. — Я давно заметила что-то неладное за тобой. И ты уже не раз говоришь такие фразы, от которых у меня ступор наступает. Я не могу так… Миш. Пойми. Мне кажется, что ты меня постоянно обманываешь.

— Оль, — серьезно сказал он, — есть вещи, которые знать чрезвычайно опасно. Да, кое-что я тебе не договариваю, но это по долгу работы. И больше того, даже тех намеков, что я уже сделал достаточно, чтобы меня расстреляли. Случайных, хочу заметить намеков. Ты хочешь моей смерти? А заодно и своей и нашего будущего дитя?

— Все так серьезно? — Озабоченно и уже беззлобно спросила она.

— Более чем. Нас просто придушат, а потом скажут, что умерли от инфаркта или еще чего, а то, что странная полоса на шее, то мелочи. Бывает. И если вопрошающие намека не поймут, то их дорога в страну вечной охоты будет очень близкой к той, по которой проведут нас.

— Зачем же ты тогда нас так подставляешь? — Нахмурила бровки Ольга.

— Я таю рядом с тобой, — он улыбнулся.

— Тает он, — проворчала Ольга, вставая с лавочки. А потом, когда он снова обнял ее, улыбнулась. — Извини. Честно. Мне жутко любопытно, но я постараюсь держать себя в руках.

 

Глава 9 29 августа 1941 года. Германия. Бункер фюрера

— Итак, приступим, — кивнул Гитлер всем присутствующим.

— На текущий момент наши войска закрепились на позициях, вдоль линии обороны русских, мой фюрер, — начал доклад Кейтель. — Они устали и истощены. Им нужен отдых. Впрочем, противник тоже не предпринимает никаких активных действий в силу своей малочисленности. Разве что продолжает удерживать превосходство в воздухе и время от времени наносит удары по транспортным узлам.

— Это я уже от вас слышал, — с легким раздражением произнес фюрер. — Что вы предлагаете?

— Начать накапливать войска для летней кампании. — произнес Кейтель и обвел всех присутствующих испытующим взглядом. — Эта кампания, по всей видимости, не принесла нам успеха в силу ошибок, наделанных покойным адмиралом.

— Ошибок ли? — Спросил Йодль.

— Ошибок, — с нажимом повторил Кейтель. — Подозревать покойного нам не с руки. Да и делу этим не поможешь.

— Не отвлекайтесь, генерал, — прервал назревающую перепалку Гитлер.

— Итак. Нам нужно подготовиться к летней кампании следующего года. Англичане нам не сильно досаждают, поэтому мы можем часть сил перебросить на Восточный фронт, оставив во Франции десяток полков.

— Но это ведь оголит побережье!

— У нас просто нет иной возможности быстро сосредоточить войска на востоке. Обученные войска. И если с солдатами еще куда ни шло — их можно подготовить относительно быстро, то с офицерами проблема, как и со специалистами. С этими вообще беда. Охота на ремонтные и обслуживающие подразделения на Восточном фронте, которую поначалу всерьез не восприняли из-за некомпетентности Гальдера, принесла русским очень значительное преимущество. В строю у нас около десяти процентов от списочного состава автомобилей, мотоциклов и прочего. Причем, львиная доля этих транспортных средств не уничтожена, а повреждена или сломана. Но ремонтировать некому. Солдаты и унтера шарахаются от перспективы службы в частях обеспечения как от огня, называя их смертниками и самоубийцами.

— Что с танками?

— То же самое, — ответил Гудериан, не дожидаясь Кейтеля. — Мы практически лишились ремонтно-восстановительных частей. Кроме того, разгром тылового обеспечения привел к тому, что у нас не только серьезные проблемы с личным составом, способным осуществить ремонт, но и с запчастями и горючим. Эти чертовы диверсанты всех уже основательно достали. Даже попытки возить по ночам не помогли, только усугубив потери.

— Получается, — с раздражением произнес Гитлер, — что если мы начнем сосредотачивать войска заранее, то это не только станет известно русским, но и приведет к определенным потерям. Ведь нам придется углубиться на пятьдесят-сто километров на территорию, оборудованную для ведения подобных боевых действий. — Наступила небольшая пауза. — Честно говоря, я не понимаю, почему этих диверсантов пока еще не выловили!

— Мы ловим, — ответил новый начальник Абвера Йодль, — и уже смогли ликвидировать несколько банд. Но ускорить этот процесс вряд ли получится. Ведь каждый отряд противника приходится не только выслеживать, но и пытаться обложить так, чтобы они не ускользнули.

— Поэтому, — подхватив невольно поданную идею Йоделя, продолжил Кейтель, — нам нужно сосредотачивать войска на разумном удалении от границ. Подальше от тактической авиации русских и их вездесущих диверсантов. В Генерал-Губернаторстве, например.

— Итак, господа, — тихо произнес Гитлер, мрачневший с каждой минутой обсуждения, — вы все считаете, что кампания этого года завершена? Между тем, ни одна, — с каждым словом он повышал голос и теперь уже кричал, вскочив с места, — вы слышите: ни одна из задач этого года не выполнена! Я не говорю уже о достижении линии Архангельск — Астрахань, ни даже о взятии хотя бы таких центров, как Ленинград, Минск, Киев. Сейчас мы по-прежнему стоим упершись лбом в линию Сталина. Откуда вы собираетесь начинать новую кампанию? С ее форсирования?! Так я вас скажу, чем это закончиться! Наш доблестный Вермахт, конечно же, взломает ее, но заплатит за это слишком высокую цену! Не забывайте, что здесь, русские готовились годами, залив тысячи тонн бетона, а до следующего лета дополнят свои старые укрепрайоны несколькими полевыми линиями обороны. На ее преодоления мы потратим все резервы и не сможем сразу развернуть дальнейшее наступление… нам будет нечем! А промедление, как вы уже видели, приведет к тому, что русские опять успеют возвести линию обороны, которую вновь придется взламывать. И так до бесконечности! Вместо стремительного натиска на восток, мы раз за разом будем получать новые Верден и Сомму!

Яростно выкрикнув эту тираду в лица опешивших генералов, Гитлер устало сел и уставился невидящим взглядом в стену. В помещении установилась гнетущая тишина, которую не решался нарушить никто из присутствующих. Казалось, находись здесь муха, то и она прервала бы свое жужжание. Помолчав минуту, фюрер продолжил спокойным голосом:

— Господа, я не говорил этого раньше, не желая отвлекать вас от текущих дел, но существуют обстоятельства, заставляющие нас торопиться. Покойный адмирал, конечно, сильно оплошал в предварительной оценке сил русских, но, в конце концов, он сумел раскрыть их главный секрет. Этим летом, столкнувшись с новой техникой русских, все мы не могли понять — как расово неполноценные славяне смогли опередить лучших в мире германских инженеров? А, между тем, правда состоит в том, что они сумели раньше нас найти наследие предков. Спокойнее господа, — взмахом руки он прервал начавшийся недоуменный шепот, — к сожалению, информация получена из разных источников и перепроверена уже после смерти адмирала. Это доказанный факт, а не чьи-то измышления. Увы, им уже удалось освоить часть этого наследства и создать образны техники, немного опережающей наши возможности. Так что, время работает против Рейха. Именно поэтому я был вынужден пойти на непопулярные меры, так огорчившие немецкий народ. Более того, обстоятельства вынуждают меня сделать дальнейшие шаги в этом направлении. В течение сентября все предприятия Рейха должны быть переведены на круглосуточный режим работы. Кроме этого, — Гитлер опять начал распаляться, — я объявляю о создании фольксштурма, куда будут записаны все мужчины в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет, кроме рабочих, занятых на военных заводах! Каждый представитель германской расы должен внести свой вклад в общую победу! Вы слышите?! Каждый! Я заявлял и готов повторить это много раз: 'сейчас для нас любой мальчишка с винтовкой в руках полезнее, чем тысяча мудрецов'!

Прокричавшись и вновь сбросив накопившееся напряжение, Гитлер продолжил спокойнее:

— Я приказываю немедленно начать подготовку к новому наступлению. Поскольку сил недостаточно для активных действий по всему фронту, главной целью назначаю Киев. Мы должны не только занять этот город, но и закрепиться на левом берегу Днепра, создав хотя бы несколько стратегических плацдармов. Кейтель. Для формирования ударной группировки привлеките все резервы Берите людей и технику откуда угодно, но создайте ударный кулак, способный не только проломить укрепления русских, но и занять Киев. На подготовку наступления вам отводится не более пяти недель.

— Мой фюрер, — вскинулся Кейтель. — Вы ставите невыполнимую задачу.

— Что?! — Снова начал заводиться Гитлер.

— А потому я прошу принять мою отставку, — слегка звенящим голосом произнес начальник ОКХ. — Пять недель — это совершенно невозможный срок. Особенно в свете того, какова ситуация в армии и фронтовых тылах. И дело не в людях, которые просто устали день за днем атаковать русских. Дело в том, что у нас сильно потрепано тыловое хозяйство. А любое наступление без наведения порядка в тылах обречено. Особенно если будет прорвана линия обороны и придется наступать. У нас практически нет автотранспорта на ходу и водителей. Да, теоретически, мы сможем мобилизовать часть техники в Европе, но ее ведь нужно доставить в войска, а железные дороги перегружены. Хочу вам напомнить — из-за серии диверсий их пропускная способность снизилась до тридцати процентов. Мы физически никак не сможем выполнить подготовку к наступлению в указанные вами сроки. И если вы настаиваете, то я прошу принять мою отставку, ибо браться за невыполнимую задачу и подводить вас, я не имею права.

В зале наступила тишина секунд на двадцать.

— Хорошо, — кивнул после некоторого раздумья кивнул Гитлер. — Какие сроки вы считаете разумными?

— Я потому и сказал о завершении летней кампании, что раньше весны мы не сможем навести порядок в войсках. И многое зависит не от войсковых начальников, а от наших егерей. С такими диверсантами в тылу мы просто связаны по рукам и ногам.

— Все согласны? — Гитлер обвел всех присутствующих взглядом. — Проклятье! — Он вскочил и зашагал вокруг стола. — Хорошо. Тогда, ваш план остается в силе. — Он повернулся к Кейтелю. — Вермахт должен быть готов к марту будущего года.

— Яволь, мой фюрер. Вермахт сделает все возможное.

— Геринг. Ваша задача — надежно прикрыть наступающие войска с воздуха. Русские не должны иметь возможности не только бомбить их практически безнаказанно, как этим летом, но и вообще — приближаться на марше и переправах.

— Но, мой фюрер…

— Молчите! Я не приму никаких оправданий! Делайте что хотите: снимайте авиацию со второстепенных направлений, оголяйте ПВО, вплоть до Берлина, да хоть рожайте самолеты и летчиков, — фюрер непроизвольно покосился на тушу рейхсмаршала, а тот так же рефлекторно попытался втянуть объемистый живот, — но в будущем году обеспечьте господство в воздухе хотя бы на время проведения наступательных операций! Выполняйте! Ценой провала станет ваш жезл! Геббельс. Ваше ведомство должно подготовить общественное мнение в присоединенных странах к участию в походе на восток. Европейцы должны думать, что каждый, вступивший во вспомогательные части Вермахта и вновь формируемые национальные подразделения, получит свою долю русского пирога. Вербовочные пункты во всех крупных городах откроются в течение месяца. Шпеер. На вас не только бесперебойная работа промышленности Рейха, но и запуск военного производства во всех странах, где находятся наши солдаты. Запомните, к началу кампании необходимо не только полностью восстановить потери Вермахта в технике, но и суметь вооружить еще такую же армию. … Все, господа, большая я вас больше не задерживаю. Приступайте к делам.

Настроение у присутствующих на этом совещание было хуже некуда, поэтому все стали вставать с мрачными лицами и не спеша расходиться.

— Гудериан, — окликнул он генерала у входа, — а вас я попрошу остаться.

Гудериан кивнул и сел на указанный ему стул.

— Я хочу поговорить с вами о Тухачевском. Вы давно его знаете. Скажите, вам не показалось, что последние несколько лет он стал каким-то другим?

— Да, мой фюрер. Поговаривают, что он таким стал после зимы тридцать пятого года. Но, пожалуйста, уточните свой вопрос. Что вас беспокоит? Ведь все люди с возрастом меняются.

— Хайнц, — взглянул на него с упреком Гитлер. — Прошу отнестись серьезно к моему вопросу. Не создалось ли у вас впечатления, что перед вами совершенно другой человек, отличающийся от прежнего Тухачевского как Геракл от пигмея?

— Пожалуй, вы правы. Раньше я всегда чувствовал свое превосходство над ним, как взрослый мужчина над подростком. А теперь… иногда сам ощущаю себя ребенком рядом с ним.

— Вот! Хайнц, вы только что подтвердили мои самые страшные опасения! Представьте себе, что русские получили в наследство от предков не технику или промышленные технологии, а умение создавать уберменшей из обычных людей. И тогда, если они победят, германскому народу не останется места в этом мире. Я всегда говорил, что нордическая раса призвана господствовать над человечеством, пытаясь внушить немцам, что они лучше, сильнее, умнее остальных. Что они и есть настоящие уберменши. Но германский народ пока лишь в самом начале этого пути и может ощущать свое превосходство над другими, только каждодневно видя зримые примеры превосходства своего оружия, техники, мысли. Увы, внутренне почти все они еще остаются обычными людьми и не в состоянии подняться духом над моралью человеческого стада. И если сейчас им придется увидеть настоящих сверхлюдей среди славян, которых они привыкли считать унтерменшами, все труды нашей партии пойдут прахом, а немецкий народ почувствует собственную ущербность, как после Великой войны. После повторного унижения он уже не возродится никогда и ему останется лишь пойти на корм червям, ибо я не позволю немцам прислуживать иным народам мира. Так вот, похоже, что Тухачевский стал первым удачным продуктом производства уберменшей и у Союза появился удачный полководец. После него изменениям подверглась группа инженеров и ученых, и теперь русские научились делать хорошие самолеты и танки. Что будет дальше? Вы представляете себе армию, в которой каждый от солдата до генерала — сверхчеловек? Если мы дадим русским время на это, то Рейху не поможет никакое чудо-оружие и германский народ будет сметен с лица земли. Да. Хайнц. Не сомневайтесь. Они воспользуются этим поводом и постараются вырезать нас всех по последнего калеки. — Произнес Гитлер и замолчал.

— Я вас понял, мой фюрер, — спустя секунд двадцать тишины ответил Гудериан.

— Ваши танкисты — ядро нашего ударного кулака. От вас зависит — победим мы в этой войне или проиграем. Вспомните восстание. Вы не пожалели своих людей ради национал-социализма. И теперь я жду от вас того же. И помните. Судьба Рейха и германской расы в ваших руках!

Гудериан вышел на свежий воздух и отойдя немного в сторонку закурил. Да, в Рейхе имелись достаточно строгие требования по борьбе с курением в общественных местах, но многие на это плевали. Особенно в такие трудные моменты. Он курил и думал над тем, что происходит.

Сзади раздались тихие шаги. Хайнц обернулся и встретился с испуганным взглядом Альберта Шпеера, который никак не мог отойти от совещания.

— Будете? — Протянул Гудериан Альберту открытый портсигар.

— Нет, спасибо. — Покачал он головой.

— Вижу вам тоже не все понравилось, — с кривой улыбкой констатировал Гудериан.

— Да я даже не могу понять, что происходит, — пожал плечами Альберт. — И этот фольксштурм… Зачем? Он что, хочет сложить в могилу всех немцев?

— Боюсь, мой друг, что он просто сошел с ума.

— Вы полагаете? — Несколько рассеянно переспросил Шпеер.

— Уверен. В старые времена таких людей называли одержимыми. Дескать, их души захватили бесы там или какие духи. Его же душа во власти идеи. Ради нее он готов пустить весь мир прахом. И нас с вами тоже.

— Но что же делать?

— Дружище, я полагаю, ответы на этот вопрос нам нужно искать не здесь и не сейчас. По крайней мере, я — так и точно не хочу об этом думать. Я солдат. Мое дело выполнять приказы, какими бы сумасшедшими они ни были.

— Хм… — в глазах Альберта проскочили лукавые искорки. — Скажем так, — произнес он и быстро оглядевшись, не подслушивает ли их кто, продолжил, — я в курсе небольшого дискуссионного клуба. Моя позиция проста — я не хочу, чтобы немецкий народ был пущен на убой. И если я могу быть полезен, то с радостью помогу, — он слегка кивнул.

— Признаться, я не понимаю, о чем вы, — чуть прищурив глаза произнес Гудериан.

— Безусловно, — улыбнулся Шпеер и попрощался с генералом. Все что он хотел сказать — произнесено, а дальше нужно было время. Ведь в таких делах никто просто так никому не доверяет.

 

Глава 10 2 сентября 1941 года. Нью-Йорк. Один из шикарных особняков Манхэттена

— Господа, — перебил всю досужую болтовню хозяин кабинета, начиная заседание, — прошу внимания. — И дождавшись тишины, продолжил. — Вчера мои аналитики обобщили сведения, полученные из Европы. Все складывается как нельзя лучше, ибо война приобретает позиционный оборот. То есть, получается то, что нам нужно — большая, затяжная война.

— Но устоит ли Рейх?

— Почему нет? По крайней мере, несколько лет точно. За его спиной, так или иначе, вся Европа. Даже с Великобританией ведутся тайные переговоры. По нашим сведениям, и Берлин, и Лондон весьма озадачены неожиданно сильным отпором советских войск.

— А разве гибель Канариса не спутала планы?

— Спутала. Признаться, никто так и не понял, что там произошло. Груда обгоревших трупов. Как такое могло случиться? Адмирал всегда был человеком осторожным.

— Значит, ему помогли. Или вы полагаете, он сам от тяжести своих грехов решил покончить жизнь столь изощренным самоубийством?

— И кто пойдет на такое странное устранение? Англичане? Вряд ли. Им достаточно допустить утечку по альтернативному каналу о том, что Канарис их агент. Русские? Тоже маловероятно. Им нет никакого смысла сжигать особняк со всеми его обитателями. Да и выгоден он им пока, так как занимается дезинформацией руководства Рейха. А Гитлер или кто-то из его доверенного окружения должны были бы поступить совершенно иначе.

— Снова некая неизвестная сила?

— У меня подозрение, господа, что под личиной этих неизвестных игроков скрывается кто-то хорошо нам известный. Волк в овечьей шкуре.

— Вы кого-то конкретно подозреваете? — Спросил хозяин кабинета, чуть подавшись вперед.

— Нет. К сожалению, кроме подозрений у меня ничего нет. Но мне все это не нравится. Ведь посудите сами — первый этап советско-германского противостояния подошел к концу. Русские смогли сдержать натиск Вермахта, нанести ему серьезный урон и законсервировать фронт в среднем на полгода. Своих сил у них пока недостаточно для наступления, а немцы выдохлись и сильно поиздержались. И тут, крайне удачно, происходит смена руководителя Абвера по вполне естественной причине. И замена производится на человека, который, в принципе, не управляем ни нами, ни англичанами, ни русскими. Кому он выгоден? Черт его знает. Он будет всем как кость в горле, так как возьмется за свои дела вполне добросовестно, блюдя интересы Рейха.

— А мне, господа, если честно, не очень понятна та возня, которая происходит в Союзе. Вместо того чтобы массово формировать новые дивизии они занимаются черт знает, чем. Нет, конечно, все штатные части первого и второго эшелонов полностью развернули. Но дальше не рвутся никуда, ограничиваясь дрессурой отдельных учебных рот. Чертовщина какая-то. Я не понимаю их замысел.

— А что тут понимать? — Усмехнулся сухой седовласый мужчина. — Они просто готовят пополнения и, черт меня побери, я буду удивлен, если штаты их частей и соединений первой и второй линии не будут раздуты.

— То есть?

— Что может показать армейская разведка немцам? Даже хорошая? Пересчитать по головам всех бойцов РККА, стоящих в частях напротив? Очень маловероятно. По отдельным полкам и ротам — возможно, но эти утечки вряд ли будут носить массовый характер. Скорее всего, речь пойдет о номерах и названиях полков, бригад, дивизий и корпусов, их дислокации, обеспечении транспортом и так далее. Контрразведка в Союзе последние годы очень сильно продвинулась вперед, настолько, что даже нам крайне сложно работать.

— Любопытно…

— Очень любопытно.

— Странно все это. Понимаете, господа, не увязывается у меня такое положение дел с Союзом. Все не так. Мы все давно уже в курсе, что Союз изменился. Однако не до такой же степени? Хитрость-то не плохая, только… зачем? Что им мешает по старинке поступить? Тем более что их выдумка если и даст выгоду, то небольшую и кратковременную. Не понимаю.

— А чего тут понимать? Выгоду дает? Дает. Значит, они этот способ и используют. По крайней мере, этот клоун, Тухачевский, хоть и 'говорящая голова', но вещает вполне неглупые вещи. А это значит, что тот, кто за ним стоит весьма циничная и умная сволочь, которую нужно не забывать учитывать в наших планах.

— И кто же этот достойный господин? — Горько усмехнулся хозяин кабинета.

— Не нужно сарказма. Вы не хуже меня знаете, что ситуация в СССР очень сложная. Эти непонятные игры с проектами 'Тунгус', 'Хеопс', 'Тимур' и иными…. Немцы и англичане в панике. Грубо говоря, именно эти проекты и заставили их начать тайные переговоры. Они боятся СССР. Искренне. Особенно после тех потерь, которые понес Рейх в западных окраинах Советской Империи.

— Империи?

— А почему нет? Формально-то оно, конечно, нет, но по факту — вполне Империя. Сталин уже достаточно укрепил свою власть, чтобы стать полноценным диктатором этой страны. Полагаю, что ни один самодержец Российской Империи кроме, пожалуй, основателя, не имел такой власти. Его верный полководец бьет врага. Его народ в него верит. Искренне причем. Даже фильмы начали снимать, которые так или иные благоприятно освещают былые имперские успехи. Никто уже не орет о царях-угнетателях и прочем. Напротив, крепость и могущество государства ставить во главу угла. Предложи он сейчас возродить Империю и…

— Вас несет! Уймитесь! Советскому Союзу до Империи далеко. Очень далеко. Он разрознен. Идеологически абсурден и уязвим. Хотя, конечно, последние годы подвижки стали пугающими. Но мы-то с вами знаем, что ничего хорошего у нашего горного друга не получится. Банально не успеет. Кроме того, насколько мне известно, сам Сталин не горит желанием стать Императором. Его вполне устраивает то положение, что он занял.

— Разве имеет значение, как называть правителя? — Усмехнулся сухой седовласый старик. — Личная власть Сталина уже сейчас очень высока. Впрочем, действительно, все это досужие и бессмысленные разговоры. Союз если и переживет эту войну, то будет так обескровлен, что мы его раздавим позже. Ибо он сыграет свою роль.

— Мавр сделал свое дело, мавр может уходить?

— Что-то вроде того, — усмехнулся хозяин кабинета. — На скотобойню.

 

Глава 1 5 декабря 1941 года. Москва. Кремль

Несмотря на то, что уже полгода бушевала большая война с немцами, Москва жила вполне мирной жизнью. Даже светомаскировку соблюдать не приходилось, так как до столицы СССР так ни разу немецкие бомбардировщики и не добрались. Было тихо. Спокойно. Только порядок более строгий и дисциплины больше.

Сталин задумчиво курил свою трубку, закрыв глаза и вслушиваясь в размеренные звуки часов на стене. Полтора года с момента того откровенного разговора пролетели незаметно, наполненные массой дел. А главное — пришло ясное понимание многих вещей, которые раньше лишь проступали еле заметными силуэтами в далеком и весьма туманном будущем.

Беседы. Долгие, бесконечно долгие, но такие увлекательные беседы с этим странным человеком, который пришел из будущего в такой подходящий момент. Ведь теперь можно было и соломки где нужно подстелить, и умом, задним, укрепиться. Впрочем, долгие приватные беседы оказывали на Иосифа Виссарионовича очень сильное влияние и в плане развития его собственного мировоззрения. И, как следствие, Советский Союз изменился. Стал другим. Совсем другим…

С одной стороны, методичное продвижение личной ответственности за дело и общей трудовой дисциплины, и ответственности, ориентированной на результат, перевернуло многое на производстве и в селе. Поначалу был бардак, но очень быстро 'пена' была отброшена по причине профессиональной непригодности и на ее место стали продвигаться нормальные руководители и специалисты. Ведь личная ответственность применялась безотносительно партийной принадлежности. Конечно, до нормального функционирования государственного аппарата было еще далеко, но, по крайней мере, бардак и показуха ушли в прошлое. Причем довольно быстро. Особенно после того, как профессионализм был поднят как знамя истинного коммуниста. Глупости, конечно, но этот шаг позволил еще больше подменить оболочку радикальных глупостей более здравым наполнением.

С другой стороны, выстраивалась сложная, взаимосвязанная структура личной мотивации, дабы взять под контроль природу человека, которая так или иначе должна была прорезаться.

Например, в ходе выполнения программы переселения из западных областей Европейской части СССР в Сибирь, на Дальний Восток и в Среднюю Азию пришлось разрешить создавать частные сельские хозяйства. Они, конечно, не позволяли компенсировать колхозы и сильно уступали им по эффективности, но позволяли в значительной степени снизить напряженность на селе.

Кроме того, произошел определенный рост количества добровольных артелей и прочих предприятий, преимущественно мелких, представляющих традиционно частный бизнес. Причем, без какого-либо шума и пыли. Тихо и незаметно. Будто так и нужно. Исподволь. Даже на очередном съезде партии, который теперь созывался каждый год для оформления и закрепления вводимых изменений на этом никто не заострял внимание. Впрочем, и кампаний, направленных на борьбу с частной собственностью, никто не проводил. Даже, напротив. В ведущих всесоюзных газетах публиковались статьи, где красочно и со смаком описывались случаи обретения этой самой частной собственности. Например, личного автомобиля, подаренного в качестве награды за хорошие трудовые успехи тому или иному деятелю, как высокого уровня, так и вполне заурядного. Или отдельной, благоустроенной квартиры, переданной в дар какому-нибудь профессору или инженеру за что-то там. Причем, не за занимаемую должность, как раньше, а за дело и только за дело.

В общем, ситуация в стране и обществе менялась и довольно сильно. Особенно после завершения большой чистки, в ходе которой с ответственных постов пришлось убрать довольно много горячих голов, которые продолжали грезить романтическими сказками революции. А потому, занимались чем угодно кроме дела. Ну и проходимцев, воров и прочих 'социально близких' в недалеком прошлом элементов.

Этот гость, пришедший на удивление вовремя, рассказывал многое о том мире, в котором гудящие ветры нынешней бури давно ушли в прошлое, и Иосиф Виссарионович мог сравнить то, что сделано благодаря его влиянию с тем, что было бы без него. Слушал. Сравнивал. Думал.

Мир менялся. Стремительно и бесповоротно. Однако Сталин был рад этим изменениям, которые давали шанс ему… его стране и его народу, потерянный в альтернативной реальности. Появлялось чувство гордости за свою страну, которая здесь и сейчас оказалась уже намного лучше, чем в том мире. И это было только начало. Ведь настоящая буря только начиналась, однако уже сейчас было видно, что эти шквальные порывы ветра придавали сил, расправляя крылья и отбрасывая шелуху плевел в Советском Союзе. И становились дыханием новой жизни, прорастающей тонкими зелеными стебельками сквозь густой покров былых заблуждений и миражей.

 

Глава 2 17 декабря 1941 года. Берлин. Управление ОКХ, кабинет инспектора танковых войск

Гудериан сел в кресло и уставился на бандероль, которую ему доставили лично из Рейхсканцелярии. В этом деле его смущало буквально все. Слишком спокойный и уверенный в себе курьер с цепким, внимательным взглядом и странной пластикой движений. Обычно так курьеры себя не вели, но он видел людей с такими повадками… среди волкодавов Абвера. А еще в армейской разведке. Да и сам факт совершенно неожиданной посылки наводил на вполне определенные мысли. Впрочем, смутно знакомый почерк заинтриговал Хайнца настолько, что он даже не стал никуда звонить, выясняя происхождение этой бандероли. В конце концов это всегда можно сделать. Если, конечно, это не ликвидация. Но его вряд ли кто-то будет устранять — не та ситуация.

Помедлив несколько минут, он все-таки, открыл бандероль и погрузился в изучение тех листов и фотографий, которые там лежали. А взглянуть там было на что.

Спустя сутки, рабочий кабинет Гальдера

— Ты понимаешь, что это может быть подлог? — Спросил бывший начальник ОКХ, глядя с легким раздражением на Гудериана.

— Поначалу я так и думал, но…

— Что, но?

— Начав сопоставлять факты, которые нам были известны ранее, пришел к выводу, что все если и не так, то близко к правде. Или ты можешь еще каким способом объяснить грандиозный провал агентуры Абвера в Советском Союзе и странные успехи адмирала в Великобритании?

— Нет. — С легким раздражением ответил Гальдер. — Эти факты уже давно много кого наводят на определенные мысли. Однако он приносил пользу Рейху.

— Какую же? — Усмехнулся Гудериан. — Помогал ему получше закрепить петлю на своей шее? Ведь если он знал о происходящих в Союзе событиях, то почему умышленно искажал информацию? Кому это было выгодно? Ни тебе, ни мне, ни какому иному немцу. А этот странный поступок русских, которые зачем-то выселили практически все населения с прифронтовой полосы. Они поступили так, будто знали, что ждет этих людей.

— Да, согласен, — кивнул Гальдер. — Все чрезвычайно странно. Но я уже поплатился за попытку донести ситуацию до Гитлера. А последнее время он вообще ничего не желает слушать. Будто с ума сошел.

— И какие выводы? — Повел бровью Гудериан. — Кстати, кто нам мог подбросить эти сведения? Ведь знал, кому их передавать…

— Понимаешь, — после минутной паузы, попытался ответить Гальдер, — если допустить, что данные сведения не подлог, хотя бы частично, то, кому будет выгодно передавать их нам? Вы с Деницом на хорошем счету, но на общую ситуацию в целом не влияете. Я временно отошел от дел из-за разлада с Гитлером на том совещании. Кроме того, те, кто передали тебе этот пакет документов, должны были знать о том, что ты пойдешь с ним ко мне, а не, скажем, к Кейтелю. Все это очень странно… — Сказал Гальдер и снова ушел в задумчивость, молчаливо разглядывая разваленные на столе бумаги и фотокарточки. Вдруг он замер и аккуратно вытащил фото подводной лодки. — Тебе не кажется, что она немного не вписывается в общую картину?

— Подводная лодка? — Гудериан взял из руки Гальдера фотокарточку и задумчиво на нее посмотрел. — Действительно, очень странно.

— Еще интереснее другое… посмотрите на обороте.

— Мюнхен? — Брови Гудериана от удивления поползли вверх и, спустя несколько секунд на лице появилась улыбка. — Мне кажется, что я знаю человека, передавшего или санкционировавшего передачу этих сведений…

Спустя сутки. Москва. Лубянка

Старший майор государственной безопасности стоял в тишине перед столом с Лаврентием Берией. Нарком смотрел на небольшой листок бумаги с небольшой радиограммой, полученной от берлинской агентуры, и думал.

'Джин убежал из бутылки. Хулиганит'

— Когда ее получили? — Спросил Берия после секунд тридцати тишины.

— Пятнадцать минут назад. Расшифровали и сразу к вам.

— Хорошо. — Кивнул он старшему майору. — Можете идти.

 

Глава 3 5 января 1942 года. Лондон. Кабинет премьер-министра Великобритании

— Вы уверены? — Спросил Уинстон после нескольких минут молчания.

— Полностью. Отслеживая финансовую активность в Латинской Америке мы заметили странные транши. Нас сильно насторожила сама идея — кому сейчас вообще могло это понадобиться кроме тех, кто желал подготовить себе тылы. Задействовали нашу агентуру и совершенно случайно наткнулись на озвученные следы.

— Вы полагаете, что адмирал жив?

— Это вероятно. По крайней мере мы полагаем, что он либо снова скрылся, заметив слежку, либо был захвачен.

— Захвачен? Вы полагаете, что это был захват?

— Да. Вполне. Хотя, конечно, версия ограбления тоже вполне вероятна. Есть основания полагать, что на загородной вилле, где проживал адмирал после бегства из Германии, хранилась довольно крупная сумма в наличности и различных ценностях.

— Странно. Если честно, версия с ограблением мне не очень нравится. Какой смысл в этом случае забирать адмирала?

— Ничего странного. Если они знали кто перед ними, то захват позволяет получить еще средства. Ведь адмирал, по всей видимости, готовился заранее к бегству. Наши аналитики считают, что привлекшие наше внимание транши говорят в пользу этой версии.

— Значит, адмирал жив, — тихо произнес Черчилль. — В том особняке нашли какие-либо документы?

— Нет. Все было чисто. Хотя разгром там творился знатный — все перевернуто вверх дном. Полагаю, что если там какие документы и были, то их забрали с собой грабители. Ведь их можно продать заинтересованным лицам.

— Пока они не всплывали?

— Нет, но не думаю, что их предложат нам.

— Почему? — Удивился Черчилль.

— Теоретически мы можем отследить канал поставки и выйти на похитителей. Полагаю, они уже в курсе, что мы будем заинтересованы в полной зачистке всех свидетелей. А это, как вы понимаете, их вряд ли устроит.

— Тогда кому?

— А кому они нужны? — Улыбнулся Иден. — Рейху сейчас не до этого. Штаты, я полагаю, и так в курсе. Остаются только Япония с Союзом. Но им эта информация мало что даст. Тем более, что мы вполне можем сделать хорошую мину при плохой игре.

— Думаете, это сойдет нам с рук? — Со скепсисом переспросил премьер-министр.

— Более чем. — Кивнул Энтони Иден. — Разве что самого Канариса продадут. Но это маловероятно, так как, если он случайно окажется на свободе, то сможет попробовать отомстить своим обидчикам. Оно им совсем не нужно.

— Все равно, выглядит это все чрезвычайно плохо. — Скривился Черчилль. — Если в Рейхе станет известно о том, что адмирал специально стравливал русских с немцами в интересах Туманного Альбиона, то последствия нам будет предсказать очень сложно.

— Почему сложно? — удивился Иден. — Геббельс, безусловно, сможет эту информацию подать как 'ложь жидокомиссаров'. — Кроме того, с нами снова связался официальный Берлин, и мы потихоньку налаживаем контакт. Полагаю, после весеннего наступления мы сможем заключить мир с немцами и начать формировать общеевропейскую коалицию.

— Ваши бы слова, да Богу в уши, — покачал головой Черчилль.

— А что нам помешает?

— Тоже самое, что и раньше — русские. В Рейхе зреет недовольство фюрером. Уже сейчас. Особенно это ярко видно в Вермахте, который сильно деморализован. Черт его знает, все может получиться. От его величества случая мы не застрахованы. Кроме того, нельзя забывать о русской разведке. Сейчас она далеко не такая слабая, как еще пять лет назад.

— Да… — покивал Иден, — кто бы мог подумать в начале тридцатых о том, что РОВС так горячо поддержит Москву.

— И не только они. В общем, меня пугает эта ситуация.

 

Глава 4 6 января 1942 года. Вашингтон

— Опять провал? — Рузвельт смотрел в глаза Уоллесу с плохо скрываемым презрением.

— Господин президент, — вступился за вице-президента начальник Управления стратегических служб. — Ситуация действительно была странная. Мы получили сведения о том, что дипломатическая миссия Японии в США получила по телеграфу ноту с фактическим объявлением войны и ориентировочные сроки ее вручения. Также, мы выяснили, что основной удар будет нанесен на Перл-Харбору. И даже со сроками определились. Но что-то пошло не так. По крайней мере известные нами каналы связи японцев ничего не дали.

— И как это понимать?

— Я полагаю они знали о том, что мы их слушаем и смогли развернуть несколько альтернативных каналов связи. А по известным нам продолжали гнать дезинформацию вполне благопристойного вида, дабы не вызвать у нас подозрения.

— Как они могли узнать? Вы же меня заверяли в том, что это невозможно. Утечка?

— Вероятнее всего. Проводим внутреннее расследование, хотя результатов оно пока не дало.

— Хм… если там работали те же ребята, что и с ураном, то вряд ли даст, — усмехнулся Рузвельт, покосившись на мистера Уоллеса. — Впрочем, удар был все равно нанесен по Перл-Харбору.

— Да. Когда прошли все сроки, мы начали опасаться нападения на иные наши базы в Тихом океане. Те же Филиппины. Японцы как будто этого и ждали.

— Вы полагаете, что это не мы их, а они нас слушали?

— Это вполне допустимо. Только не подтверждается нашей резидентурой.

— После озвученных вами обстоятельств я не удивлюсь, что резидентура провалена и работает под контролем, либо кормиться с ручки микадо.

— Господин президент, — попытался начать оправдываться Уильям Донован, но его резко прервали.

— Не отвлекайтесь. Что там произошло? Кроме газетной истории вы что-то смогли выяснить?

— Так точно, сэр, — кивнул руководитель УСС. — Двадцать второго декабря японское ударное соединение, возглавляемое новейшим линкором 'Ямато' покинуло базу на Курильских островах и двинулось на Перл-Харбор. Сутками раньше из Сасебо вышел конвой с десантными кораблями, прикрываемый легкими силами.

- 'Ямато'? Странно. Мы вроде не ожидали его участия.

— Именно. Но как оказалось, японцы собрали все свободные силы, что у них имелись для атаки нашей базы.

— Кстати, а почему вы не обратили внимание на конвой?

— Потому что он вышел из базы в Сасебо, которая не есть лучшее место для подготовки десанта на Гавайские острова, при этом, согласно полученным нам разведывательным сведениям, он должен был доставить десант на Филиппины. Как оказалось, это была дезинформация. — Проглотив усмешку президента, мистер Донован продолжил. — Так вот. Нападение было построено следующим образом. В четыре часа двадцать седьмого числа, то есть, сразу после завершения праздников, когда даже вахты слегка приняли и расслабились, началась атака самолетов противника, направленная на разрушение взлетной полосы и подавление средств ПВО. Буквально через пятнадцать минут они оказались поддержаны главным калибром всех двенадцати линкоров. Дальше в игру вступили легкие силы и пошел десант сразу по нескольким направлениям.

— Как так получилось, что радиолокационная служба не смогла обнаружить противника?

— Точно это не известно, но наши эксперты считают, что без диверсантов тут не обошлось. В пользу этой версии говорит тот факт, что личный состав гарнизона на удивление крепко спал. То есть, в продовольствие могло быть подмешано снотворное или еще что-то.

— А откуда это известно? Ведь остров все еще контролируют японцы.

— Несколько пилотов все-таки смогли взлететь и сбежать на соседние острова.

— Странно… — задумчиво произнес Рузвельт.

— Наш диапазон радиосвязи был забит помехами, поэтому воспользоваться радиостанциями мы не смогли и эти летчики — наш единственный источник информации.

— Получается, что японцы тоже ими не пользовались. Хм…

— У нас есть подозрения, что — напротив. Я ведь специально подчеркнул, что наш диапазон.

— Какие потери у противника вы, как понимаю, не знаете.

— Крупных кораблей они не потеряли. Повреждено три эсминца и легкий крейсер. Уничтожено порядка двух десятков торпедных катеров…

— Чего?! — Удивился Рузвельт. — Они-то там как оказались? Насколько я знаю, японцы вообще этот класс кораблей не строят.

— Примерно полгода назад отношения между Москвой и Токио очень сильно потеплели. Настолько, что Союз стал поставлять японцам много стратегически важных товаров, таких как авиационный бензин. Как недавно выяснилось, русские поставляли японцам также торпедные катера, которые войска микадо использовали для поддержки десанта.

— Вот оно значит, что… — слегка посерев лицом, произнес Рузвельт.

— Мы запросили Москву по этому поводу, — ожил мистер Уоллес. — Они не стали отпираться и сказали, что да, действительно, были осуществлены поставки устаревших торпедных катеров, которые они сняли с вооружения. Хотя, по нашим сведениям, это ложь. — Рузвельт напрягся. — Численность и состав торпедных катеров во флотах Союза последние полтора года только растет. Никаких крупных партий не списывалось. Однако в Японию было поставлено пятьдесят семь торпедных катеров. Как оказалось, эти кораблики собирали в Хабаровске специально для поставок в Японию. Обычных катеров, а не этих поделок Левкова на воздушной подушке, которые составляют сейчас основной костяк этого класса кораблей в Союзе.

— Час от часу не легче, — потер виски Рузвельт. — Хорошо. Каковы итоги битвы за Перл-Харбор?

— База захвачена японцами. Мы потеряли все корабли, которые находились в тот момент там. Воздушная разведка говорит о том, что в бухте развернуты активные ремонтно-восстановительные работы, но точных сведений нет. — Рузвельт поджал губы. — В составе конвоя, вышедшего из Сасебо, была плавучая мастерская. Плюс ресурсы захваченной базы. Кроме того, захвачены склады и большие запасы нефти.

— Усильте воздушную разведку. Нам нужно точно знать, какими силами располагает Япония. Этот проклятый десант оказался для всех полной неожиданностью.

— Хм… — слегка замялся мистер Донован.

— Что?

— Дело в том, что некоторые наши эксперты считают, что военная операция в Перл-Харборе очень многое заимствовала от захвата Хельсинки русскими. Учитывая факт сильного потепления отношений с Союзом, японцы вполне могли рассчитывать на помощь Москвы в подготовке и планировании этой операции.

— Вы думаете, Москва была в курсе?

— Уверен. Кризис давно назрел. Мало кто сомневался в его исходе. Япония и мы должны были столкнуться.

— Но зачем это Москве? — Удивленно спросил Рузвельт. — Ведь мы выдерживаем с ними нейтралитет и даже торгуем.

— Те же эксперты считают, что наша помощь Рейху не осталась незамеченной, и Москва старается отвлечь нас от войны в Европе. Кроме того, успешный дебют Японии на Тихом океане при поддержки Союза позволяет не оглядываться на непредсказуемых самураев.

— Хм… логично, — покачал головой Рузвельт.

— Так же, упомянутые выше эксперты считают, что продолжение нашей помощи Рейху вызовет новые ходы Москвы, направленные на отвлечение и ослабление нас.

— Какие-либо консультации вы уже проводили с русскими? — Спросил Рузвельт Уоллес.

— Да. Неофициальные. Но они делают невинное лицо, с искренним недоумением смотрят своими бесстыжими глазами и, хлопая ресничками, приносят нам свои соболезнования.

— Что-то мне это все не нравится.

— Это никому не нравится, — мрачно произнес Уоллес. — Кроме того, сегодня в Лондоне произошла рабочая встреча премьер-министра Великобритании с японским послом, на которой Токио подтвердил отсутствие претензий к Лондону и заверил их в своих самых добрых намерениях. Там же были даны комментарии по поводу нападения в Перл-Харборе.

— И что же они там сказали?

— Что они вручили ноту об объявлении войны нам еще в начале декабря и все события, которые наблюдались в Перл-Харбор, есть следствие нашей беспечности и некомпетентности.

— Что?! — Рузвельт аж слегка привстал. — Вручили ноту в начале декабря?

— Да. Никаких официальных вручений, безусловно, не было. Но эта дата совпадает со сведениями, полученными разведывательным способом.

— Какие настроения в Лондоне?

— Нейтральные. Объявлять войну Японии и подвергать опасности Индию Великобритания не желает. Тем более, что ей были получены гарантии.

— А причем тут потеря Индии?

— Если Великобритания снимет Гранд Флит и отправит его воевать с японцами, то, во-первых, потеряет его, а во-вторых, ослабит оборону островов. Ведь Кригсмарине не будут ждать, пока там все закончится. В Лондоне убеждены, что это повлечет за собой удары по портам. Если же не отправлять серьезные силы, то японцы легко смогут выбить довольно слабые силы англичан из Индийского океана. Как вы понимаете — ни первый вариант, ни второй Лондону не интересен. Нас же рассматривают как достаточно сильного игрока, способного справиться с этими макаками. То есть, они бы и рады, да не могут. Слишком успешно военно-морские силы Рейха ведут морскую войну. Особенно подводную.

— Не нравится мне все это… Очень не нравится. — Произнес Рузвельт, постукивая пальцами по столу. — Хорошо. Жду вас сегодня в десять вечера с предложениями о том, как нам вести эту войну.

 

Глава 5 21 января 1942 года. Москва. Ставка

— Операция 'Хризантема' идет по плану. Согласно докладу товарища Леонова, доставленного вчера вечером самолетом из Токио, остров Оаху полностью контролируется японцами. Там уже сейчас сосредоточено сорок две тысячи солдат и офицеров, плюс обслуживающий персонал. Американские военнопленные, переправляются кораблями в заранее развернутые лагеря в Китае, дабы избежать опасности восстания.

— Японские авианосцы в порядке? — Спросил Тухачевский, воспользовавшись небольшой паузой.

— Да. Полностью исправны. Во время нападения они не пострадали. Кроме того, в исправном виде захвачен американский авианосец 'Лексингтон' и авиатранспорт 'Лэнгли', которые сейчас спешно осваиваются японскими моряками и летчиками. Так же в руки японцев попали авианосцы 'Саратога', 'Йорктаун' и 'Энтерпрайз', которые введут в строй в пределах полугода.

— Это очень хорошо, — довольно кивнул Кузнецов. — А что по линкорам?

- 'Норт Кэролайн' и 'Вашингтон' получили серьезные повреждения и легли на дно, хоть верхняя палуба и осталась над водой. По ним хорошо прошелся 'Ямато'. Как линкоры ввести их в строй будет очень непросто и не быстро. 'Колорадо' и 'Тенессии' — потоплены, но там не глубоко. Их подъем и введение в строй по предварительным оценкам должны уложиться в два года. 'Мэриленд', 'Калифорния' и 'Аризона' получив повреждения спустили флаг. Их ввод в строй должен произойти в течение года.

— А что по легким силам?

— Примерно все тоже самое. По нашим сведениям после истечения всех сроков нападения на Перл-Харбор, американцы стали ожидать японцев на Филиппинах, куда согнали старье. В Перл-Харбор же свели практически все самое ценное и новое. В итоге, на текущий момент положение США в Тихом океане очень сложное. Грубо говоря, что им нечего противопоставить японцам.

— Русско-японская война наоборот, — с улыбкой отметил Тухачевский.

— Что-то вроде того, — кивнул Кузнецов. — Получается, что имеющиеся силы на море у американцев разгромлены. Ударный кулак японцы смогли сохранить и даже усилить. Ведь введение захваченных кораблей даст в течение года четыре авианосца и три линкора. Плюс еще четыре линкора, если получиться отремонтировать изувеченные 'Ямато' корабли типа 'Норт Кэролайн' и поднять утонувшие. Не самые новые, но весьма грозные.

— А также семь тяжелых, три легких крейсера и двадцать три эсминца, — дополнил резюме наркома ВМФ Берия. — Там вообще ситуация довольно поганая вышла у американцев. После того, как на горизонте появился 'Ямато' во главе всех линкоров Японии и продемонстрировал свою мощь, американский флот очень быстро сдулся. Особенно когда поняли, что это не набег, а захват. Ведь десант то пошел практически сразу. Да и эти вездесущие 'Зеро' никуда не девались, контролируя воздушное пространство над базой. В этом плане только подводники отличились — догадались открыть кингстоны на своих кораблях и взяв оружие попытаться отразиться высадку десанта. Но, насколько нам стало известно, они все погибли. Да и те тридцать две подводные лодки, что они утопили, должны поднять и ввести в строй за полгода максимум.

— Как быстро японцы смогут приступить к выполнению второй части плана 'Хризантема'? — Спросил молча слушавший до того Сталин.

— Товарищ Леонов передал, что все идет строго по плану. Передавал благодарность руководства Императорской армии за поставки экспериментального стрелкового оружия и подготовку двух полков ВДВ.

— Экспресс-курс, — уточнил Шапошников.

— В любом случае, это лучше чем ничего, — пожал плечами Тухачевский. — Ведь главное во второй части плана — не дать взорвать шлюзы. Каждый день промедления чреват трагедией. Этот дипломатический ход с Лондоном пока смог кратковременно сдержать англичан от объявления войны японцам. Но после того, как начнется десантная операция в Панаме все может измениться.

— Вряд ли, — отметил Абрам Аронович. — По нашим сведениям, Йодль возобновил консультации с Лондоном. Берлин страхуется от разгрома в предстоящей летней кампании, а Лондон опасается захвата Европы нами.

— Но ведь Япония фактически оказалась нашим союзником.

— Фактически, — отметил Слуцкий, — и только против США. На самом деле у нас очень много противоречий. Грубо говоря — если Токио сможет завершить войну с США хотя бы не поражением, то он станет весьма вероятным союзником Лондона и Берлина против нас. Я более чем уверен в том, что сейчас Лондон будет стараться давить на Вашингтон, дабы тот не затягивал войну с японцами. Пусть даже путем уступок, стращая нами. Поэтому в текущей обстановке Великобритания не объявит войну Японии если только та сама ее не начнет. Но японцев мы вроде как предупредили, а у англичан и своя голова на плечах есть.

— Но США ведь не станет идти на поводу у англичан? — Лукаво спросил Тухачевский.

— Конечно, нет. Нападение японцев уже сейчас вызвало сильный резонанс в США. Неоднозначный, конечно, но равнодушным никто не остался.

— Надеюсь, третий этап 'Хризантемы' окончательно расстроит планы Лондона на примирение этих драчунов, — улыбнулся Кузнецов. — Но справятся ли японцы? Это ведь не такая и простая задача — захват Панамского канала.

— А куда они денутся? Они прекрасно понимают, что контроль за каналом дает им возможность продержаться против американцев дольше. Это важнейшая стратегическая точка в логистике и обороне, которая пока еще достаточно плохо защищена. Пока… и любое промедление может для них плачевно кончиться. — Спокойно произнес Тухачевский. — Не уверен, конечно, что они смогут перейти к третьему этапу плана, но очень на это надеюсь. Выход линкоров и авианосцев японского флота в Атлантику — это такой шок для Вашингтона, что ни о каком мире никто и слушать не будет.

— Да, — кивнул Шапошников, — главное, чтобы в Панаме справились.

— И все-таки, я считаю, что нужно было задействовать наших десантников. Они все равно без дела сидят в тылу после финской кампании. — Заметил Тухачевский. — С их помощью японцы безусловно смогут справиться с поставленной задачей.

— Нет, — сухо и тихо произнес Сталин. — С них хватит и наших инструкторов. А десантниками нам нельзя раскидываться. Ведь вы же помните генеральный замысел? — Прищурившись спросил он у маршала.

— Помню, товарищ Сталин. — Чуть помрачнев произнес Михаил Николаевич. — Но вы же понимаете, что от исхода панамской операции зависит очень многое, а до обозначенных событий еще далеко. Слишком много мы ставим на карту, и слишком слабые бойцы из японцев. Риск велик.

— Применение наших десантников станет фактически объявлением войны США, если это всплывет. А это всплывет. Даже если мы от них открестимся, обозвав добровольцами из числа белых эмигрантов. Да, США не объявит нам войны, но отношения будут испорчены безусловно и очень сильно. Пока же у нас некий нейтралитет, да и торговля ни шатко, ни валко, но идет. Нам рано еще открыто против них выступать. Нужно выждать. В крайнем случае мы вполне переживем без третьего этапа 'Хризантемы'. Главное — чтобы американцы не смогли быстро сбросить японцев в море в Панаме. Если мы сможем этого добиться, то программа минимум выполнена. А там уже и ситуация с немцами проясниться.

 

Глава 6 24 января 1942 года. Нижний Тагил. Танковый завод

Тухачевский третий раз в этой жизни прилетал в эти места. Сначала, когда, начинали строить новый танковый завод, потом — на приеме первого танка и вот теперь — на испытания очередной разработки. Мощности Новосибирского электрометаллургического завода уже были практически готовы к выпуску новой высококачественной легированной стали, отгружая первые опытные партии, и к этому готовились многие. В том числе и отечественные танкостроители, завершающие работу над новой танковой платформой.

Обособленная территория объекта номер семнадцать-двадцать три. Крепкая, практически крепостная стена завершающая двухсотметровую зону отчуждения. Колючая проволока. Патрули с собаками. Вышки с прожекторами. Мощная проходная, рассчитанная на атаку даже с применением бронетехники и способная держать бой в полном окружении. В глубине территории располагались железобетонные вышки с зенитными установками кругового обстрела, способные, в случае необходимости, поддержать и наземные части огнем. Плюс электрическая сигнализация и прочие технические новинки. В общем, вид у этого объекта был более чем внушительный. А там еще и внутренние системы разграничения доступа шли на подхвате и многое другое. Впрочем, подобный подход применялся на всех серьезных научно-исследовательских и опытно-конструкторских объектах. При том, что некоторые еще и маскировались неплохо.

Гулкие шаги по коридору. Тухачевский вместе с небольшим сопровождением шел в мастерские 'сектора А-12', где работали над проектом перспективной средней бронированной гусеничной платформы. Грубо говоря — нового танка и всего, что можно слепить на базе его 'ходовой'.

Никто не болтал, проникаясь важностью момента. Ведь они были тут впервые. Крепкие стены. Дежурные внутренней охраны с пистолетами-пулеметами в прямой видимости друг от друга. Строгая пропускная система. Даже маршалу приходилось исправно предъявлять пропуск буквально на каждом шагу. Впрочем, он лично бы выгнал взашей того дежурного, который пренебрег бы своими обязанностями, даже зная, кто перед ним стоит.

Но вот дошли.

Просторная мастерская, теплая, хорошо вентилируемая и прекрасно освещенная яркими люминесцентными лампами. Несмотря на определенный беспорядок и легкую грязь, в целом было относительно чисто. Весь персонал был в форменных комбинезонах, аккуратно пострижен, выбрит и спокойно занимался своими делами. О прибытии высоких гостей никто не знал, поэтому и не суетился. Грубо говоря, вошедших трех офицеров сразу и не заметили, тем более, что они стояли в наброшенных на плечах синих халатах, дабы не испачкаться и их знаки отличия не особенно и бросались в глаза. Поэтому можно было оценить ситуацию с работой над новой боевой платформой без показухи и подобострастия.

— Товарищ, — обратился маршал к ближайшему рабочему, — не подскажите, где найти Александра Александровича?

— Это вон, в гнезде глянь, — махнул он, не оборачиваясь, в сторону импровизированного второго этажа, выполненного в виде довольно объемной клетушки под потолком, благо, что семь метров высоты вполне позволяли такие конструктивные решения.

— Спасибо, — коротко ответил маршал и направился вместе со своими сопровождающими прямо к этому самому 'гнезду'. Самым интересным моментом было то, что никаких важных 'шишек' из местного руководства с маршалом не было, поэтому его персона совершенно не привлекала внимания. Ведь если незнакомые люди, да еще в военной форме ходят по объекту, значит, у них есть на то допуск. Ведь иначе бы их и не пустили. Зачем ходят — дело десятое. Лишние вопросы тут задавать было не принято. Все-таки секретный объект.

Александр Александрович Морозов действительно оказался в довольно просторном помещении под потолком, где была оборудована что-то вроде комнаты отдыха и размышления. Электрический чайник. Турка. Небольшая электроплитка. Умывальник совершенно обычного вида, в который подавалась вода от централизованного водоснабжения. Диван. Несколько кресел. Вентилятор. Большая пепельница. Стол для работы с бумагами. В углу черная доска для заметок, исчерканная какими-то записями, по которым маршал лишь скользнул взглядом.

— Здравствуйте Александр Александрович, — произнес достаточно громко Михаил Николаевич, пробуждая задремавшего конструктора. Вид у него был замученный донельзя, но дела не ждали. Война. Да. Ему и его людям стараются сделать наиболее комфортные условия работы, снабжают продуктами питания по повышенным нормам, выделяют кофе, чай, сахар, сушеные фрукты и многое другое. Но все равно тяжелая, напряженная работа брала свое, а потому они все были серьезно измотаны. Многие с работы не вылезали по несколько дней, отдыхая тут же. Впрочем, никому в эти дни легко не было.

Морозов вздрогнул от громкого голоса и протер глаза.

— Здравствуйте товарищи… товарищ маршал, — опешил он, когда слегка очнулся ото сна. — Меня никто не предупреждал…

— Ничего страшного. Я и не просил предупреждать. Просто проезжал мимо и решил нанести вам визит вежливости. Угостите гостей чаем?

— Конечно, конечно, — зашевелился Морозов, а Тухачевский с сопровождающими его двумя генералами присели на диван, благо, что он был довольно большой.

— Итак, — продолжил Михаил Николаевич, когда небольшой ритуал был соблюден. Нужно ведь было дать человеку собраться с мыслями и окончательно проснуться. — Рассказывайте. Что удалось сделать? Какие планы? В чем заключаются основные проблемы? И чем мы сможем вам помочь? Не стесняйтесь. Мы потому и приехали без шума и пыли, что до официальной помпы нам дела нет. Дело прежде всего.

— Работы идут по плану, — начал было Александр Александрович, но сразу осекся. — Ходовую практически завершили. Скоро выдвинем ее на испытания на полигоне с дополнительной нагрузкой, компенсирующей отсутствующую башню. С двигателем на текущий момент проблем особенных нет. Алексей Дмитриевич с ним намучился. Но сейчас вроде бы все пошло на лад и триста часов моторесурса на стенде он выдает. Хотя, конечно, до серийного запуска еще далеко. Без новых сплавов ничего не выйдет, либо моторесурс потеряем совершенно.

— Да никто его пока и не собирается в серию пускать. В Новосибирске только к осени должна завершиться работа по развертыванию новых производств. До тех пор рыпаться не будем.

— А как же завод?

— Так и что? Когда его еще в дело пустят? Не раньше июня. А на проектную мощность только в следующем году выйдет.

— Я думал, что раньше, — слегка помрачнев, отметил Морозов.

— Не переживайте. Всему свое время. По коробке передач у вас как дела обстоят?

— Пять скоростей с синхронизатором. Демультипликатор с двумя режимами работы. В общем — не коробка, а чудо. Ее бы уже сейчас ставить. Знаю ведь, что на Т-39 определенные трудности с переключением передач, но… — развел он руками.

— Переживаете?

— Как не переживать? Мое ведь детище. Да и на фронте люди гибнут, не имея возможности выжимать все возможности из танка.

— Все так. Но спешить с развертыванием производства этих коробок мы пока не можем. Война — дело серьезное и гнать брак не разумно. Тем более что этот вопрос не горит, так как наша техника как минимум не уступает той, которой располагает противник. Тем более что, подобные необдуманные шаги сорвут подготовку к запуску в серию второго поколения платформы. Вы же вроде обещались завершить разработку к лету следующего года.

— Да-да, конечно. Возможно, даже раньше. По крайней мере, ходовая часть будет готова к осени, а если поднажать, то мы сможем завершить работы по всем артиллерийским самоходным установкам к этому сроку.

— Ну, раз так, то я на вас надеюсь. — Улыбнулся Тухачевский. — Кстати, что у нас по специальному оборудованию?

— Новое переговорное устройства чудо как хорошо. По крайней мере, во время испытаний особенных проблем в переговорах не испытывали даже при очень высоком уровне шума. Новая бортовая радиостанция тоже на хорошем уровне. Мощная, компактная, экономичная. Система принудительной вентиляции, отопления, два автомата пожаротушения. В общем — практически все, что задумали хорошо ложится. Пока только с башней проблемы, причем сугубо технологического толка. Если бы не она — не ходовую передали бы на испытания, а машину. Не понимаю, зачем вы так настаиваете на сварной башне? У нас ведь куча проблем из-за этого.

— А если поставим литую башню, то получим другие, не менее сложные. Вы ведь не хуже меня понимаете, что литая броневая сталь намного хуже держит снаряд, нежели катаная. То есть, при прочих равных литая башня должна быть заметно толще, то есть — тяжелей. А учитывая, что танков нам нужно не так уж и много, я настаиваю на сварной исключительно в интересах повышения боевой эффективности. Это ведь лишний вес, который можно пустить на что-то иное. На то же топливо или снаряды. А то и просто не догружать, повышая проходимость по мягким почвам.

— Это так, — покачал головой Морозов, — но технологичность очень страдает. Литые башни по типу Т-39 вполне обеспечивали наши потребности.

— На то мы и держим сварщиков на особом счету, возвращая даже с фронта, да тратим время на подготовку и обучение, что не можем мы пойти на литые башни. Опыт применения Т-39 говорит нам вполне однозначно о том, что этот резерв, безусловно, нужно использовать. Ведь иначе увеличения защищенности без серьезного роста массы не добиться. Кроме того, новая доктрина применения танков и механизированных соединений, основанная на качественном превосходстве технических средств и выучке, иных вариантов нам не оставляет…

Дальше разговор не очень клеился и уже через четверть часа Михаил Николаевич осматривал под чутким руководством Александра Александровича то, что уже было сделано. Так сказать — щупал руками. Новый танк был хорош, слишком хорош, чтобы быть правдой. Поэтому и хотелось развеять свои сомнения.

 

Глава 7 5 февраля 1942 года. Марсель. Кабинет президента Окситании

— Месье, вы сделали то, что обещали?

— Да, господин президент. Сразу после вашей инаугурации и занялся.

— Судя по вашему кислому лицу, вы не преуспели.

— Отчего же? Вполне преуспел. Только результаты мне не очень понравились, да и вас не обрадуют.

— Я вас внимательно слушаю, — Петен чуть поерзал в кресле и откинулся на спинку.

— Проведя консультации с определенными кругами Рейха, Италии и Испании я пришел к выводу, что вопрос создания крепкого военно-политического и экономического блока очень сложен, несмотря на, казалось бы, очевидность этого решения. Ведь националисты должны держаться друг за друга.

— И что мешает? — Петен был спокоен и совершенно невозмутим.

— Настроения в финансовых и военных кругах Рейха. Война с Союзом довольно сильно повлияла на переоценку многих вопросов. Так, например, несмотря на первоначальный задор, Геббельс уже не налегает на попытку выставить русских неполноценными людьми. Теперь его обороты звучат иначе, призывая каждого немца встать на борьбу с армией Тьмы. Ордами захватчиков, которые желают уничтожить великий германский народ.

— И что это меняет?

— А то, что изначально весьма умеренно настроенная в плане национализма германская элита стала дрейфовать в сторону умеренных социалистических воззрений. Особенно военная. Левое крыло на политической арене Рейха существенно окрепло, воодушевленное успехами Союза. Ведь вся эта новая техника и грамотная война оказала просто неизгладимое впечатление на все немецкое общество. И это еще мелочи. Среди младших чинов и простых бюргеров так и вообще ходят устойчивые слухи о том, что войну Гитлер начал не из-за стремления добиться жизненного пространства для германской нации, а из обиды на то, что у него увели любимую актрису.

— Вы имеете в виду Ольгу Книппер?

— Да, именно ее. Вы же знаете, что она на днях родила советскому маршалу дочь. Да и вообще — семья у них вполне счастливая получилась, несмотря на то, что по нашим сведениям роман изначально носил определенный политический подтекст.

— Вас послушать, так прямо страсти Илиады получаются.

— Так и есть. В общем, ситуация в Рейхе очень сложная. Широкие массы войну не одобряют и тяготятся ей, не понимая ради чего сражаются. Идея подать русских, как унтерменшенов тоже не смогла закрепиться в сознании простых людей. Ведь недочеловеки не могут иметь более совершенную технику и хорошо сражаться. Из-за чего количество потерь через пленение со стороны Рейха подозрительно высоко. Особенно после неудач последнего наступления в августе минувшего года. Имеются перебежчики.

— А среди военной и экономической элиты, как я понимаю ваш намек, все чаще звучат слова разочарования?

— Именно так. Промышленность кое-как упорядочилась под руководством Шпеера, но в целом экономическая ситуация становится с каждым днем все менее благоприятной. Особенно в связи с тем, что Рейх стремительно накапливает внешний долг. Даже США, и те, потихоньку сворачивают экономическую поддержку Берлина. Ведь все имеет разумные пределы. А Гитлер уже сейчас подвел свою страну фактически к банкротству. Несколько лет она еще, конечно, продержится, но исключительно за счет мер военного времени. Заключи Рейх мир сейчас и все — от его экономики останутся одни руины, а откат будет страшнее, чем после Первой Мировой войны.

— Кто бы мог подумать еще пару лет назад, — покачал головой Петен.

— Никто. Мы недооценили Союз, и он преподнес нам сюрприз.

— Ладно. Рейх, полагаю, сейчас явно не в том состоянии…. А, что касается Италии и Испании? Как они? Идут на контакт?

— На контакт-то они идут, только что мы сможем сделать без Рейха? Он рассматривался как главная сила нашей коалиции.

— Мы и сами вполне справимся. Тем более что с Союзом у нас никакой войны нет. А Италия так и вообще — довольно активно торгует. Хотя, конечно, без Рейха будет тяжело, — покачал головой Петен. — Как я понял, предварительное согласие на созыв конференции вы получили? — После небольшой паузы спросил президент Окситании.

— Так точно, господин президент.

— Тогда переходите к официальной части. Не будем откладывать в долгий ящик.

— Но Муссолини настаивает на проведение конференции в Риме…

— Я не против его просьбы. В Риме, так в Риме.

 

Глава 8 3 марта 1942 года. Германия. Берлин. Особняк Гальдера

Гудериан выпустил сигаретный дым и отхлебнул немного ароматного кофе.

— Сведения точные? — Уточнил после нескольких минут гнетущей тишины Гальдер, чуть раздраженно потирая виски.

— Да. — Кивнул Гудериан. — Наш добрый фюрер вызывал меня к себе и давал накачку. Исходя из ее содержания, можно сказать только одно — мы очень близки к тому, чтобы заключить перемирие с Лондоном.

— То есть, выступим для него пушечным мясом… — заметил Шпеер.

— Скорее всего, — кивнул Хайнц.

— Как вы думаете, ваш друг выйдет еще снова на связь? — Вкрадчиво поинтересовался Гальдер, глядя прямо в глаза главному инспектору танковых войск Вермахта.

— Полагаю, что он не просто так передал нам вышеупомянутые документы. Он выдерживает время и подбирает момент. Ведь нам нужно все проверить. Конечно, его персональный авторитет высок, но, он не рискует.

— Он? Вы считаете, что маршал играет свою персональную партию?

— Сложно сказать. Иногда мне так кажется, а иногда мерещится, что он чья-то марионетка. Он очень интересный человек. Боюсь, что мы вряд ли узнаем когда-либо истину.

— Если это его персональная игра, то чего он хочет?

— Союза между нашими странами. Все что я о нем знаю, говорит только об этом. Даже Ольгу он взял в жены с определенным подтекстом.

— Да, — кивнул Шпеер, — ход с этим браком оказался очень сильным. Никто и не ожидал, что такая мелочь так интересно раскроется. И ведь чем больше официальные власти будут отрицать причастность этой женщины к войне, тем больше солдаты станут ухмыляться и сально шутить.

— Он вообще сделал очень много ходов. Вспомните Испанию и Чехословакию. Не догадываетесь, ради чего маршал влез в эти, в общем-то, довольно сложные и не очень нужные для Москвы кампании? — Улыбнулся Гудериан.

— Контраст? — Чуть помедлив, спросил Гальдер.

— Он самый. — Кивнул Гудериан. Отхлебнул кофе и продолжил. — За довольно короткий промежуток времени отношения Союза и Рейха были подвергнуты встряске в ряде конфликтов, в ходе которых даже у весьма далекого от аналитики простого человека получался вполне однозначный вывод.

— Вместе мы побеждаем, врозь — умываемся кровью, — тихо произнес Шпеер.

— Именно так. Насколько я знаю, наш дорогой друг умудрился даже промышленников заинтересовать. Вспомните ту же Чехословакию. Поначалу они очень благоприятно восприняли вхождение в состав Рейха. Но уже сейчас их оценки куда более кислые. Проблемы с сырьем. Нарастающий перекос в сторону военной продукции. Прогрессирующее недовольство населения. В общем — ничего хорошего. Да и у нас — не лучше. Этот фолькштурм оказался натуральной трагедией для экономики и промышленности Рейха. Вы полагаете, это осталось не отмечено? А ведь в период тесного сотрудничества с Союзом имелись совсем другие прогрессии. Так что — игра от контраста проведена очень грамотно.

— Сейчас бы сесть за стол переговоров, а не к наступлению готовиться, — с мрачным видом произнес Альберт. — Этот неугомонный маньяк совершенно из ума выжил. Ведь есть же точки соприкосновения.

— Для него нет, — покачал головой Гальдер. — Рейх если и сможет договориться с Союзом, то только без его участия. Ну и, разумеется, без НСДАП. Боюсь, что русские захотят призвать к ответу военных преступников и их пособников, как это уже было в Польше. Поэтому и не идет. Для него только два пути — или победить в этой войне, или погибнуть.

— Не только для него.

— Безусловно, — согласился Гальдер.

— Тогда что нам делать? Отправлять на верную смерть сотни тысяч наших парней? Молодых, крепких, здоровых. Надеюсь, ни у кого нет сомнений в том, что войну мы уже проиграли? — Обвел всех присутствующих взглядом Гудериан.

— Нам? — Переспросил Гальдер. — Ждать нового контакта. Полагаю, что ближе к началу кампании с нами свяжутся. Ну и готовиться. Ведь нам понадобятся не только благие намерения…

 

Глава 9 17 марта 1942 года. Вашингтон. Белый дом. Рабочий кабинет президента США

— Несмотря на ожесточенное сопротивление наших войск, бои в районе Панамского канала идут очень неудачно для нас… — произнес мистер Уоллес.

— Ожесточенное сопротивление, — медленно проговорил, буквально пробуя на вкус, Рузвельт. — Как интересно. А ведь численное превосходство было на нашей стороне. Как так получилось, что в ходе ожесточенного сопротивления мы получаем это, — кивнул президент на свежий номер британской 'Таймс' с опубликованными японскими сведениями, говорящими о большом количестве американских военнопленных, захваченных в Панаме. — Ожесточенное сопротивление чему? Выполнению своего долга?

— Я полагаю, что японцы вводят в заблуждение британских журналистов…

— И советских тоже? — С железом в голосе уточнил президент. — Вот там, — он кивнул на 'Правду', - одна из серии статей, освещающая боевые действия в Панаме. — Вы ведь не хуже меня знаете, что японцы вывозят всех наших военнопленных в Китай, содержа в соответствующих лагерях. И ваша агентура, мистер Донаван, — кивнул Рузвельт на начальника УСС, — подтверждает сведения об очень большом количестве военнопленных… американских! И после этого вы мне будете говорить о каком-то ожесточенном сопротивлении?!

— Сэр, — подобрался Уоллес, — наши солдаты делать все, что могут. Но это нападение оказалось совершенной неожиданностью. Мы предполагали, что после нейтрализации нашего флота в Тихом океане японцы займутся захватом Юго-Восточной Азии, дабы добраться до жизненно важного сырья вроде нефти и бокситов. Но они поступили иначе. Поставки Сахалинской нефти и советского авиационного бензина, вкупе с рядом стратегических товаров развязали им руки и позволили действовать более дерзко. Мы такого хода событий просто не ожидали.

— Это говорит о том, что наша агентурная сеть в Японии если и не провалена, то совершенно не эффективна. То есть, мы вообще ничего не знаем о планах микадо. И как в таких условиях вы предполагаете воевать? Что вы молчите, мистер Донаван? — Рузвельт был зол.

— Мы работаем над проверкой нашей агентуры и по мере возможностей стараемся вербовать и забрасывать новых агентов. Но пока результаты скромные.

— Конечно, черт подери, скромные! — Налился краской Рузвельт. — Ладно, что десантную операцию в Панаме проспали, так еще и это проклятое восстание на Филиппинах. Шесть лет назад мы вполне справились с вооруженными крестьянами. А теперь не в силах разогнать толпу?

— Филиппины отрезаны легкими силами японцев от снабжения извне. Наши базы время от времени подвергаются авианалетам и вынуждены очень сильно ограничить участие личного состава в подавление восстания. Кроме того, те, кого вы назвали 'крестьянами', по нашим сведениям оными не являются. Полагаю, что восстание действительно имело место, но только потому, что его поддержали японские военные, обещающие филиппинцам независимость.

— То есть, вы считаете, что Япония ведет одновременно две десантные операции?

— Нет, конечно, нет. Части японской армии были, по всей видимости, заранее переброшены на Филиппины. Вероятно — до объявления войны. Хотя, это только предположение. Поэтому в распоряжении восставших имеется не только стрелковое вооружение, но и минометы, пушки и даже легкая бронетехника. Кроме того, по нашим сведениям, 'повстанцы' активно применяют снайперов и средства радиотехнической борьбы. Грубо говоря, время от времени наш диапазон связи глушиться. Во время некоторых таких сеансов происходят нападения. Учитывая сведения о тактике повстанцев можно уверенно говорить о том, что это либо японские таланты, освоившие уроки Халхин-Гола, либо русские специалисты, выведенные с германского фронта. Ведь количество диверсий в тылу Вермахта последние пару месяцев сильно уменьшилось из-за колоссальных усилий руководства Рейха.

— Вы считаете, что на Филиппинах против нас сражается, в том числе и русский спецназ? — Удивился Рузвельт.

— Да. С высокой вероятностью. Кое-какие радиопереговоры наши специалисты смогли перехватить. Там фигурируют очень странные имена.

— Русские?

— Ну как вам сказать. И да, и нет. С одной стороны — вполне китайского, корейского или японского вида. Хотя привлеченные нами русские иммигранты в один голос говорят о хорошем чувстве юмора у автора этих имен.

— То есть?

— Это русские фамилии, но искусственно искажены в сатирическом ключе, будучи стилизованы под китайские, корейские и японские традиции. Однако точно сказать, присутствуют ли русские спецназовцы на Филиппинах, мы не можем, так как вполне возможно, что этот прием — дезинформация. Согласитесь — одно дело воевать с повстанцами при поддержке ограниченного контингента японских войск. И совсем другое дело — иметь дело с русским спецназом, который в год назад сумел серьезно тормознуть могучий Вермахт, нанеся ему существенный урон. — Мистер Донаван похмурил лоб секунд десять, после чего продолжил. — Пока лично я склоняюсь к тому, что это японская провокация. Особенно в свете того, что в 1939 году ограниченным тиражом вышла книга 'Крылья Китая', в которой употребляются подобные стилизации. Но я не один в УСС.

— Какие перспективы на Филиппинах?

— Неопределенные. Мы до сих пор не знаем, какими силами располагают повстанцы, а японские легкие военно-морские силы и авиация непрестанно нас терроризируют, держа в напряжении. Если исходить из негативного сценария, то месяца два-три наши солдаты продержаться. Но что там дальше будет — совершенно не ясно. Ведь в Панаме наши войска разгромлены. Да, мистер Уоллес, будем называть все своими именами. Их разбили и канал теперь в руках японцев. Причем полностью исправный канал. Нашим генералам ведь ума не хватило взорвать шлюзы. Теперь все зависит от их дальнейших шагов.

— А что они могут? — Пожал плечами Рузвельт. — Сядут в глухую оборону. А остальными силами займутся захватом и разграблением Юго-Восточной Азии.

— У них есть еще один вариант, — усмехнулся мистер Донаван. — Ведь пока в их распоряжении военно-морской флот, который серьезно превосходит наш. И скажите мне, господин президент, что их остановит от ввода этого флота в Атлантику? — В помещение наступила гробовая тишина. Казалось, даже мухи замерли, задумавшись над этим вопросом.

— И что они смогут сделать, войдя в Атлантику? — Осторожно спросил мистер Уоллес.

— Вам обстрела Бостона, Портсмута и Нью-Йорка орудиями главного калибра будет мало? — Удивился мистер Донаван. — Хотя, полагаю, это не входит в их планы, так как в этом случае потери Японии в кораблях линии будут чудовищны. Ведь на нашей стороне РЛС станции и мощная авиация берегового базирования, которой небольшие силы авианосного базирования не страшны. Крайне маловероятно, что японцы пойдут на этот совершенно сумасшедший шаг, он ведь им ничего толком не даст.

— Верфи, мистер Донаван, — мрачно произнес мистер Уоллес, — этот шаг им может дать несколько уничтоженных верфей. Особенно если они угадают с нелетной погодой. А ведь от наших верфей на восточном побережье зависит очень многое. Кроме того, база в Панаме позволяет японским подводным лодкам не только полностью подчинить себе Карибское море, но и держать в страхе все наше побережье. А этих рыбок у них свыше ста штук. Также, не забывайте о том, что теперь Токио и Берлин сможет скоординировать свои действия по Атлантике. То есть бассейн Карибского моря станет тихой гаванью и для подводных сил Кригсмарине.

— Как быстро мы можем вернуть Панамский канал? — Тихо переспросил Рузвельт.

— Полагаю, что не раньше чем через полгода, — ответил главнокомандующий Военно-морскими силами США Гарольд Старк. — Но это очень оптимистичный прогноз. Флот находится в сильно растрепанном состоянии. У нас практически нет авианосцев, а атаковать придется закрепившихся на берег противников. То есть, по нам будет бить их авиация берегового базирования. А я уверен — она будет сильна. Японцы, безусловно, попробуют реализовать эту карту.

— Кроме того, — заметил мистер Донаван, — оборона японцев будет явно крепче нашей. Да и с линкорами у нас не все ладно. После разгрома в Перл-Харбор мы потеряли костяк наших линейных сил. Кое-какие старые дредноуты остались на других тихоокеанских абазах, но, полагаю, к началу операции они уже будут либо захвачены, либо утоплены. При столь подавляющем превосходстве японцев в регионе это не сложно.

— Мне все-таки не дает покоя ситуация с этими странными снайперами на Филиппинах, — тихо пробурчал себе под нос Рузвельт. — Запросите Москву. И вообще, мистер Уоллес, попробуйте неформально прощупать, что они хотят и как далеко могут зайти.

 

Глава 10 28 марта 1942 года. Нью-Йорк. Один из шикарных особняков Манхэттена

— Кошмар! — Воскликнул худощавый старичок со стеклянными глазами… — Вы понимаете, что захват японцами Панамского канала — это очень большая проблема? Почему вы все так спокойны?

— Вы предлагаете нам биться в истерике? — Удивленно повел бровью хозяин кабинета.

— Но…

— Что, но? Да, японцы смогли провести подряд две блестящие десантные операции…

— Три, — поправил его мужчина средних лет с военной выправкой. — Мы считаем, что они провели три блестящие военные операции. Гавайи, Панама и Филиппины.

— Да. Три. — Кивнул чуть подумав хозяин кабинета. — Так вот. Меня намного больше смущает то, как японцы себя ведут в этих землях. Например, в Панаме одновременно с вторжением японцев началось стихийное восстание бедноты, которая их поддержала. Японцам эти революционеры были даром не нужны. Однако они с ними не только наладили рабочие контакты, но и помогли взять власть, оформив новое правительство. Фиктивное, разумеется. Но им хватило ума не пуститься во все тяжкие, как они это сделали в Китае. Мало того, новоявленное правительство Панамской республики заключило с Японской Империей договор о мире и союзе. То есть, было сделано юридическое оформление нахождения контингента войск. Кроме того, из числа коренных жителей Панамы начали создавать отдельные роты.

— На Гавайях тоже самое?

— Да. — Кивнул хозяин кабинета. — И на Филиппинах. По крайней мере на тех островах, которые повстанцы смогли взять под контроль. Провозглашено независимое правительство, которое также заключило договор о мире и союзе.

— Да черт с ними, с Филиппинами! — Воскликнул худощавый старичок. — Панамский канал дает японцам возможность перебросить свой флот в Атлантику и снабжать его. Вы понимаете, что это значит?

— Ничего, ровным счетом. Через пару лет наши верфи смогут компенсировать потери.

— Через пару лет! И все это время японцы будут не только хозяйничать на Тихом океане, но и терроризировать наше восточное побережье!

— И что вы предлагаете? — Спросил мужчина с военной выправкой.

— Нужно разбомбить шлюзы канала!

— И отдать японцам Тихий океан? — Усмехнулся военный. — Или вы предлагаете снабжать нашу армию через мыс Горн? Если мы разбомбим шлюзы, то не только им закроем выход в Атлантику, но и нам — в Тихий океан. А это очень серьезно. Да, безусловно, стратегические бомбардировщики нам применить придется, но шлюзы и сам канал должны стать тем местом, куда ни одна бомба даже случайно залетать не будет. Или мы готовы ждать несколько лет, пока канал отремонтируют?

— То есть, вы хотите позволить японцам ….

— Тихо! — Рявкнул хозяин кабинета. И после того, как все замолчали, продолжил. — У нас сложилась действительно сложная ситуация.

— Почему так получилось? — Спросил доселе молчавший и внимательно наблюдающий грузный мужчина, с удобством разместившийся в кресле у окна. — Ведь еще несколько месяцев назад мы все были уверены в том, что ситуация под нашим контролем.

— Что вы хотите этим сказать? — Прищурившись произнес хозяин кабинета.

— Предположить, — кивнул он, чуть подумав. — Возможно мне это только кажется, но ведь сложившаяся ситуация вполне закономерна. Нас обыграли. Это факт. Но почему? Ведь мы держали в своих руках все что требовалось для контроля за ситуацией.

— И почему же?

— Я полагаю, что мы недооценили Москву, — произнес он и слегка пыхнул сигарой. — Никто не будет спорить о том, что японцам не хватило бы ума так дерзко действовать. Да и ресурсов. Мы обрезали им доступ к нефти и авиационному бензину, стремясь направить их интересы в ближайшие регионы, способные покрыть этот дефицит. У них не было никаких вариантов для маневра. И этот шаг для них должен был стать ключевой стратегической ошибкой. Ведь не заблокировав нас в Атлантике они ничего не смогут противопоставить нашему экономическому и промышленному превосходству. Но в самый ответственный момент, когда, казалось бы все встало на нужные рельсы, появляются представители Москвы и делают предложение, от которого Токио не может отказаться. Полагаю, что в окружении микадо сидят не круглые идиоты и они прекрасно понимают, что вступать нами в войну по тому плану, что они сами и разработали — самоубийство. Долгое, методичное, но неотвратимое. Но в противном случае они должны были либо отказаться от своей экспансии на материке, либо погибнуть существенно быстрее.

— Получается, что русские постарались использовать эту ситуацию для того, чтобы отвлечь нас от событий в Европе? — Задумчиво спросил хозяин кабинета.

— Полагаю, что так. Хотя ничего еще не ясно. — Покачал головой грузный любитель сигар. — Чем дальше, тем больше я склонен считать, что в Москве ясно представляют наш замысел и наши интересы. Как вы понимаете, умирать никто не хочет. Поэтому они предпринимают все усилия к тому, чтобы всемерно помешать нам.

— Вы же понимаете, что это максимум — отсрочка, — пожал плечами мужчина с военной выправкой.

— Да, это отсрочка. Пока. Однако меня пугает то, что в Союзе не раскручивается маховик пропагандистской машины. Никто на каждом углу не кричит о том, что хороший немец — мертвый немец. Это неправильно. Активная, агрессивная пропаганда была сильной стороной Союза, а теперь она бездействует. Почему? Мне это непонятно. На весну этого года планируется большое наступление Вермахта. Полагаю, что ни у кого из вас нет сомнений, что оно захлебнется и обернется колоссальными потерями в живой силе и технике. Но ведь для подготовки к такому кровопролитному сражению нужно психологически готовить людей. Только мне кажется, что мы что-то упустили?

— Не только вам, — кивнул военный, — я тоже не очень понимаю ситуацию. Русские достаточно легко разбили немцев в пограничных боях, однако то, что они стали делать дальше совсем не вяжется со здравым смыслом. Кроме того, меня удивило отношение к пленным. Что в Рейхе, что в Союзе. В Рейхе это еще ярче проявляется. Гудериан под угрозой отставки отказался от выполнения приказа Кейтеля, ссылаясь на то, что он не палач, а воин и никто из его людей этой мерзостью заниматься не станет. Хайнцу еще такое можно. И Гитлер пошел ему навстречу. Однако вслед за Гудерианом аналогично поступило большинство генералов Вермахта, особенно старой закалки. Не сказал бы, что они такие уж люди чести, но что их заставило рисковать головой и карьерой ради подобной мелочи я не понимаю. Подумаешь, какие-то варвары. Перестреляли и закопали в овраге.

— А вы подумайте, — усмехнулся толстый любитель сигар. — Добавьте к чисто военной составляющей еще и политическую.

— Да ну вас, — отмахнулся он. — Вы что, серьезно полагаете, что офицеры опасаются того, что их после войны накажут русские?

— Именно, — улыбнулся толстяк. — Полагаю, что в победу Рейха уже никто из старших офицеров не верит. Впрочем, это никак не объясняет ситуацию в Москве как с точки зрения пропаганды, так и с позиции обращения с военнопленными. Да, условия лагеря, но, во-первых, никаких издевательств, во-вторых, вполне сносное питание, в-третьих, довольно приемлемые условия труда. Ну и медицинская помощь, что меня чрезвычайно удивило. Вы видели в немецких лагерях для военнопленных лазареты? А в наших? Так вот — в русских они есть. Скромные, конечно, но есть. Кроме того, в эти чудесные места время от времени наведывается священник, дабы помочь заключенным справить религиозные обряды. Где в Союзе их нашли — ума не приложу. Но нашли и задействовали.

— Чудеса какие-то… — покачал головой хозяин кабинета.

— Не чудеса, а сухой расчет. — Ответил толстяк. — Полагаю, что никто более Москву не считает центром идеализма и пламенных идей? Отлично. Я так перестал считать после событий тридцать шестого и тридцать седьмого года. Очень уж нетипично поступили русские. Как будто их подменили. И чем дальше, тем больше.

— Кстати, а немцам известно, как с военнопленными обходятся русские?

— Да. Насколько я знаю, сами русские подстраивают время от время побеги и помогают им перейти линию фронта.

— Вот даже как, — покачал головой хозяин кабинета.

— Именно так. Что настраивает немецких солдат совсем не на тот лад, при котором возможна война до последнего патрона. В общем, русские помогают моральному разложению Вермахта.

— Тогда весеннее наступление окажется весьма слабым и далеким от решительного…

— Если можно так выразиться. — Кивнул толстяк. — До братания, конечно, дело не дойдет. Но немцы вряд ли будут драться в полную силу.

— Вы считаете, что после германского наступления русские перейдут в контрнаступление? — Уточнил мужчина с военной выправкой.

— Это разве не очевидно? Я более чем уверен в этом.

— И нас стараются отвлечь именно от него… — мрачно произнес хозяин кабинета. — Ведь при подобных настроения Вермахт вполне может не только потерять стратегическую инициативу, но и вообще начать спешно отступать, бросая оружие и обозы. А это конец Рейха.

— И переход войны в фазу избиения младенцев, — уточнил военный. — Причем Союз не сильно-то и пострадал. Да, есть потери, но вполне умеренные.

— Значит, господа, нам нужно приложить все усилия к тому, чтобы помешать русским провести успешное наступление. — Раздраженно произнес худощавый старик со стеклянными глазами.

— И как вы это собираетесь делать? — Усмехнулся хозяин кабинета. — Откажетесь с ними торговать? Не поможет. Объявите войну? Даже не смешно. Встать на одну сторону с национал-социалистами мысль далекая от разумной. Мы потратили столько сил на убеждение широких масс в том, что национал-социализм — это зло, и тут сами становимся с ним плечом к плечу. Смешно. Кроме того, не сбрасывайте со счетов японцев.

— Что они нам смогут сделать? Вот серьезно? — Спросил военный. — Ладно. Допустим. Панамский канал они захватили. Повезло. Просто мы оказались совершенно не готовы к такому развитию событий. Мы его можем перепахать бомбардировщиками, а потом сбросить японцев в Тихий океан. Однако сам канал после такого обхождения года полтора, а то и два окажется заблокирован. Мы сами себя запрем в Атлантике.

— Не думаете, что японцы рискнут пойти на куда более дерзкие десантные операции? — Спросил толстяк.

— Вы издеваетесь? Куда им высаживаться? В Калифорнии? На Аляске? Вы серьезно считаете, что они готовы пойти на это?

— Вы можете нам привести хоть одну причину, почему они это не в состоянии сделать? — Усмехнулся толстяк. — Особенно если им будет помогать Союз. Сколько, к примеру, танков, способных противостоять русским машинам готовы выставить наши вооруженные силы? И так далее. Полагаю, что кроме авиации у нас сейчас и нечего противопоставить союзу японцев с русскими.

— Господа, спокойнее, — довольно громко произнес хозяин кабинета, видя, как закипает военный. — Теоретически вторжение японских войск в метрополию вполне реально, но на практике — нет. Просто потому, что это никак не согласуется с целями Токио. Кроме того, они вполне трезво оценивают свои возможности. Спасать русских они вряд ли станут.

— Допустим, — кивнул толстяк. — И как мы можем помочь немцам?

— Пока у меня в голове укладываются только поставки оружия. Но как там пойдут дела дальше — нужно будет думать.

— Через Испанию, я полагаю?

— Есть варианты?

— Нет. Но после прошедшей в Риме конференции мне кажется с Испанией нужно работать очень осторожно. Ведь формально мы продаем вооружение посредникам, а дальше не наше дело, как они его переправляют в Рейх.

— И что же изменила конференция?

— На ней не было представителей Рейха. Вы понимаете, куда я клоню? Ситуация на самом деле очень сложная и я уже просто не понимаю кто за кого и ради чего воюет. Даже мы. — Толстяк горько усмехнулся.

— Прекратите! — Резко и громко произнес хозяин кабинета. — Нам еще пораженческих настроений не хватало. Давайте лучше обсудим, как и чем мы сможем еще помочь Вермахту устоять. Ведь не все подряд оружие имеет смысл отправлять.

— Погодите, — чуть привстал мужчина с военной выправкой. — Нам нужно сначала закрыть японский вопрос. Он ведь так и остался подвешенным.

— Вы, как я понимаю, имеете что сказать?

— Да, — кивнул тот. — Разведывательных сведений у нас пока толком нет, но вряд ли японцы будут строить оборону только вдоль канала. Им ведь нужно и фланги прикрыть. Поэтому предлагаю перебросить поближе стратегические бомбардировщики и превратить все прилегающие к каналу земли в лунный пейзаж. После чего попытаться атаковать изуродованные позиции противника морской пехотой. Корпус небольшой, но его должно хватить. Да и линкоры подведем, чтобы оперативно поддерживали огнем.

— Японские истребители мы попросим подождать пока в сторонке?

— Мы их просто перебьем, не считаясь с потерями. С аэродромов в той же Венесуэле. Хотя, полагаю, если наши дипломаты смогут договориться, то… — он плотоядно улыбнулся.

— Вы не забываете о том, что японцы могут взорвать шлюзы?

— Могут. Но это будет всяко лучше, чем перепахать там все тяжелыми бомбами. Проще восстанавливать. Да и к моменту постройки флота мы уже сможем ввести канал в строй.

 

Глава 1 5 апреля 1942 года. Москва. Наркомат Иностранных дел

— Здравствуйте, — Молотов был как всегда предельно спокоен и выдержан.

— Рад вас видеть, Вячеслав Михайлович, — постарался быть предельно вежливым Луис Кинтания дель Вае. — Мне сказали, что дело не терпит отлагательств, не поясните, чем была вызвана такая спешка?

— Вот, — протянул небольшую папку, послу, — эти фотографии нам доставили вчера вечером.

— Откуда? — Чуть хмуря лоб, спросил Луис Кинтания. — Признаться, я не очень понимаю, что должны мне сказать эти виды совершенного разгрома.

— Как вы, вероятно, знаете, у Советского Союза последние несколько лет выстраиваются взаимовыгодные отношения с Японской Империей. Например, тот же торговый оборот за минувший год увеличился в семь раз. Кроме всего прочего, между Москвой и Токио заключено несколько договоренностей по обмену стратегически важной информацией. Так вот — эти фотографии сделаны японскими репортерами на атлантическом побережье Панамы.

— Это доказательства их жестокости? — Недоуменно спросил Луис Кинтания. — Но зачем в таком случае вы их показываете мне?

— Вы неверно меня поняли. Эти фотографии свидетельствуют о результатах ковровых бомбардировок, которые проводят ВВС США против населенных пунктов в Панаме. То есть, весь этот лунный ландшафт — плод стремления правительства Соединенных Штатов вырезать непокорное население Панамы, которое очень благожелательно приняло японские войска. Вот, — Молотов передал вторую папку, — здесь эти же населенные пункты незадолго до бомбардировки.

— Странно… — покачал головой Луис Кинтания. — Мне показалось или вы даете мне понять, что вы знали о том, что эти населенные пункты будут уничтожены?

— Наша разведка смогла выяснить только факт переброски тяжелых авиадивизий ВВС США на аэродромы, откуда они могли работать по Панаме. Мы допускали шанс нанесения бомбовых ударов по населенным пунктам с целью уничтожения населения, но не думали, что янки пойдут на это. Кроме того, эвакуировать все население японцы не только не успевали, но и не могли, тем более, что подобное мероприятие могло породить излишнюю панику. Однако подстраховаться таким образом посчитали нелишним.

— Ясно, — кивнул посол. — И что вы хотите от Мексики? Все это, конечно, ужасно и не красит нашего соседа, однако…

— Вы правы, — кивнул Молотов, — не красит. Поэтому мы были бы благодарны правительству Мексики, если оно постарается осветить события и предать их огласке. Кроме того, Советский Союз заинтересован в том, чтобы государства Центральной Америке не только осудили геноцид жителей Панамы, но и препятствовали дальнейшему развитию данного богопротивного дела. Мало кого красит кровь невинных людей.

— Чисто по-человечески я вас понимаю, — вкрадчиво произнес посол, — но мое правительство будет исходить из чисто прагматичных побуждений. Где Советский Союз, и где США? Что мы получим с подобного демарша кроме проблем?

— Вас устроит поддержка Советским Союзом создания Центрально Американских штатов? — Как можно более спокойно и невозмутимо спросил Молотов.

— Что?! — Луис Кинтания аж поперхнулся. — Но ведь японцы вторглись в Панаму! Как в таких условиях можно говорить о создании Штатов?

— То, что японцы больше ничего захватывать в Центральной Америке не будут мы можем гарантировать. Им бы и это удержать. Однако по этому каналу мы можем обеспечить военные поставки и поддержку нового союза.

— Иными словами, вы поддерживаете это вторжение? — Повел бровью посол.

— Что у Советского Союза, что у Российской Империи накопилось очень много вопросов к Соединенным Штатам Америки. Очень серьезных вопросов. Например, текущая война между нами и Рейхом один из них. Они, конечно, там не одни постарались, но одного финансирования людоедского проекта НСДАП в наших глазах вполне уважительная причина. А ведь там очень много прегрешений и без взращивания этого чудовища. На руках элиты США кровь десятков миллионов людей и большие проблемы, созданные для большинства государств на планете.

— Извините, — перебил его посол, — но, я все это знаю.

— Тогда вы должны понимать, что конфликт между Советским Союзом и Соединенными Штатами неизбежен. Пока, — Молотов особенно подчеркнул это слово, — мы не можем выступить открыто. Ведь у нас серьезная война с немцами. Да и еще сохраняются надежды на мирное разрешение вопроса, но если все так пойдет дальше, то ничего иного нам не останется.

— И вы хотите, чтобы мы сейчас начали войну вместо вас?

— Нет. Вы не справитесь. Мы просим от вас только дипломатической поддержки. Мы понимаем, что между Вашингтоном и Мехико установлены крепкие и надежные дружественные отношение, но, полагаю, шанс возрождения ЦША вас должно устроить.

— Этот проект не все считают здравым, — покачал головой посол, — некоторые так и вообще назовут его мертворожденным. Что вы можете гарантировать?

— Незамедлительное признание государство и установку экономических и политических отношений. А если потребуется, то и заключить оборонительный союз. — Луис Кинтания хмыкнул. — Понимаю, сейчас я не могу ждать от вас какого-либо ответа, поэтому я предлагаю вам посетить Мехико и передать не только эти фотографии, но и наш разговор. Обычными дипломатическими каналами пользоваться мы не советуем, так как подозреваем их контроль со стороны Вашингтона.

— Почему вы так считаете?

— Меня попросили вас только предупредить. Никаких точных сведений у нас нет, однако, мы не ошиблись в вопросах контроля японских каналов связи. Поэтому, очень желательны именно личная передача и пояснение.

— Хорошо, — кивнул озадаченный Луис Кинтания.

— Заодно, если вас не затруднит, передайте наше пожелание расширения экономических связей и более тесного сотрудничества.

 

Глава 2 23 апреля 1942 года. Недалеко от Луцка. Грунтовая дорога

Гюнтер возвращался на фронт после долгого лечения в тылу так толком и не повоевав — на вторую неделю войны нарвался на засаду и получил три пулевых ранения. Поначалу даже врачи не верили, что он выживет, но обошлось. Выкарабкался. И вот теперь он покачивался на ухабах разбитой грунтовой дороги, глотая пыль под завывания двигателя 'блица'.

— Проклятье! — Наконец не выдержал Гюнтер, приложившись лбом на одном из ухабов в лобовое стекло. — Долго нам еще?

— Часа три, если все нормально, — произнес не менее утомленный Франц. — Но я бы на вашем месте не спешил.

— Что, совсем горячо? — Чуть дернув щекой уточнил гауптман.

— Да не то, чтобы горячо, но неприятно. На передовой совершенное разложение, герр гауптман. И поверьте старому солдату, ничем хорошим это не закончится.

— Вроде бы наступаем, — пожал плечами гауптман, слегка покосившись на ефрейтора. — С чего бы?

— Вы о нем из сводок только знаете?

— В основном да, — неуверенно кивнул Гюнтер.

— Ох, и удивитесь, — грустно улыбнулся Франц. — Не война, а цирк. Солдаты совершенно не хотят воевать. Они и раньше не сильно рвались, а уж после того, как по линии Красного креста наши пленные стали домой письма писать, так и подавно.

— Странно, — слегка смутился Гюнтер, — и как же они тогда наступают?

— Вежливо и изящно, — хохотнул Франц. — Иногда только диву даешься. Да и русские себя как-то странно ведут. Если есть возможность не убивать, то стараются избегать этого. В некоторых перестрелках обе стороны полдня палят друг в друга, а толку ноль. Ну, если судить по потерям. Я же раненых и больных вожу в госпиталь. Так их больше от небоевых причин страдает. Черт знает что!

— Так ведь радоваться надо, — улыбнулся Гюнтер, — потерь мало.

— Верно, — кивнул Франц, — мало. Только ведь и на месте топчемся. Беседовал на днях с артиллеристами, говорят совсем загоняли. Чуть что — сразу отступают и их вызывают. Они там воют уже.

— А чего же тогда на месте стоим? — Удивился гауптман.

— Так то и стоим, что пальба идет странная. То ли русские соображают быстро, то ли наши медленно шевелятся, но как правило они успевают отступить с засвеченных позиций после вызова артиллеристов по радио. Как чувствуют. А потом обратно возвращаются.

— Да ну, — протянул Гюнтер, — байки все это. Давно бы проверили, проложив телефонную линию до артиллерии.

— Пробовали. Диверсанты режут и минируют.

— Так их еще не вывели? — Испугался гауптман.

— Да вы не переживайте, — усмехнулся Франц, — сейчас они нас не трогают. Только провода режут. Это в первые месяцы злобствовали, а теперь почему-то прекратили.

— Что это за звук? — Насторожился Гюнтер. — Вроде на самолет похоже, только не знакомо. — И как будто в подтверждения его слов из-за леса на бреющем выскочили две пары каких-то странных двухмоторных самолетов, сходу открывшие огонь по автоколонне. Впрочем, что ефрейтор, что гауптман не стали долго думать и сиганули в кюветы, дабы не попасть под раздачу.

Сложно сказать, сколько прошло времени, прежде чем Гюнтер услышал удаляющийся рев моторов и поднял голову. На дороге стояла полная разруха. Не осталось ни одной целой машины. Причем почти все получили по несколько попаданий в капот, в то время как тенты остались практически не задеты.

— Вот так всегда, — убивался Фриц, возясь возле развороченного несколькими попаданиями малокалиберной пушки двигателя. — Это уже седьмая.

— И что, по двигателям бьют?

— Ну а куда же? В итоге груз и бросить не бросишь, и как тащить не ясно. Одни проблемы… — сокрушенно покачал головой Франц.

— А как же Люфтваффе?

— Его мало кто видит. По слухам, его еще к началу апреля проредили так, что не скоро оправится.

— Странно… — покачал головой Гюнтер, наблюдая за тем, как пара солдат во главе с фельдфебелем осматривает автоколонну. — А ведь могли нас всех тут положить, если бы покрутились, да причесали. Кюветы-то неглубокие. Простреливаются легко. А судя по калибру установленных на этих самолетах игрушек, им даже бруствер траншеи не помеха.

— Вот то-то и оно, — кивнул Франц. — Не война, а балаган какой-то.

В тоже время в Вашингтоне

— Очень интересно, — Рузвельт отложил листок с докладом в сторону. — Что сами думаете?

— Полагаю, что Москва пытается нам намекнуть…

— Мне это я и так ясно! Болван! — Чуть разозлился Рузвельт. — Какие последствия? Ведь мы не единственные читатели этого доклада.

— Никто в Центральной Америке на это не пойдет, — уверенно произнес мистер Уоллес. — Мы ведь рядом, а кто их поддержит?

— Вообще, мистер Уоллес, мы сейчас находимся в состоянии войны и пока что терпим поражение за поражением. Вчера пришло подтверждение головотяпства наших летчиков. Кто их вообще догадался отправить туда при такой хреновой видимости? В итоге можно констатировать — первых к Атлантике шлюзов больше нет. А заодно и разворочен весь берег рядом с ними.

— Это не так страшно, мистер президент, — вкрадчиво произнес мистер Уоллес. — В конце концов, теперь мы будем уверены в том, что неожиданных гостей на Восточном побережье нам ждать не стоит.

— А японцам на западном, — зло толкнул в сторону начальника разведки листок телеграммы. — Читайте. Эти проклятые макаки все-таки начали беспокоить наше западное побережье. И авиация не спасает. Они топят и угоняют наш гражданский флот, действуя подводными лодками и эсминцами. Кроме того, стало известно, что на Аляске также высадился японский десант. Небольшой, но все-таки. Так что, мистер Уоллес, меня не волнует, как, но вы должны точно выяснить, что русские будут делать, а что нет. Вы меня поняли?

— Да, сэр, — кивнул начальник разведки с весьма кислым лицом.

 

Глава 3 28 апреля 1942 года. Москва. Ставка

— Какие из этого вы сделали выводы? — Тихо произнес Сталин.

— По всей видимости наступление саботируется. — Несколько неуверенно отметил Василевский. — Мы полагаем, что у немцев появились очень серьезные внутренние проблемы. Практически бунт.

— У нас тоже есть аналогичные подозрения, — подтвердил Слуцкий. — Активность СС и СД последние дни очень высоки. Генералитет совершенно задергали допросами. Кое-кто под арестом. Но это приводит только к ухудшению ситуации. Особенно в среде офицеров и унтеров. Конечно, встречаются карьеристы, которые стараются воспользоваться сложившимся положением, но у них что-то получается только в тылу, да и то, не всегда и не у всех. На фронте таких при первой возможности свои же стреляют.

— Но это на фронте. А в тылу? — Спросил Тухачевский.

— Очень сложные взаимоотношения. Они становиться практически изгоями, которым никто старается не только не помогать, но и не общаться без особенной нужды. Не все это выдерживают. А уж если всплывает какое-нибудь нарушение или проступок, никто покрывать подобное не станет.

— Вы полагаете, что подобная ситуация следствие наших подарков?

— Да, товарищ Сталин. — Кивнул Слуцкий, вместо Берии. — Мы отслеживаем активность группы Гальдера. Их деятельность стала особенно бурной после того, как к ним присоединился Шпеер.

— И что, контрразведка ничего не делает? Неужели их еще не вскрыли?

— По нашим сведениям, руководитель Гестапо Мюллер, известный своей независимостью, почувствовал куда ветер дует и прикладывает все усилия к тому, чтобы работа его ведомства не вредила группе Гальдера.

— Мюллер? — Удивился Сталин. — Очень странно.

— Ничего странного, товарищ Сталин, — начал Слуцкий. — Его только в тридцать девятом году смогли буквально силком вступить в партию. Очень честолюбив. Профессионал экстра-класса. Держится предельно независимо. Политических предпочтений не имеет. В поддержке товарищей по партии замечен не был. Грубо говоря — его нынешнее положение продиктовано исключительно его личными качествами и навыками, так как в противном случае, его бы никто в руководстве Рейха не терпел.

— Да, — кивнул Берия. — Я читал характеристики на него. Одна другой краше. С такими только в лагеря отправлять. Но терпят.

— Очень интересно, — задумался Тухачевский. — Вы пробовали устанавливать с ним контакт?

— Нет. Это пока преждевременно.

— Почему?

— Мы хотим, чтобы он открыто проявил лояльность группе Гальдера, а не пытался балансировать как циркач на канате. Мюллер должен однозначно выбрать сторону, потому что никто не знает, что и зачем он делает. Очевидно только одно — он сам по себе, Рейх — сам по себе.

— Но ведь нам с ним не по пути, — отметил Василевский. — Насколько я понимаю замысел, группа, поднявшая восстание станет нашими союзниками. И как мы сможем работать с Мюллером после всего того, что он сделал?

— Он профессионал. — Тихо произнес Тухачевский. — Наверное самый лучший специалист в своем роде во всей Европе, если не в мире.

— И что?

— Мы будем разбрасываться такими специалистами? Особенно, имеющего огромный опыт работы по Западной Европе?

— Но сможем ли мы ему доверять? — Спросил Сталин, лукаво улыбаясь одними глазами.

— Он профессионал, который высоко ценит свою жизнь. — Улыбнулся Тухачевский. — У нас уже сейчас, как я полагаю, достаточно материалов для высшей меры, как в Великобритании, так и в США. Причем сугубо по их гражданам. Куда ему бежать? Пример Канариса с одной стороны, компромат с другой. Это кнут. А пряник — возможность роста и положение. Не забывайте — Мюллер очень амбициозен и абсолютно идеологически не окрашен. Ему что левые, что правые — без разницы. Да, личность не самая приятная, но как специалист он будет полезен.

— С таким подходом нам большую часть руководства Рейха нужно перетягивать к себе, — скривился Василевский. — Ведь никто не будет скрывать того факта, что они профессионалы высокого уровня.

— А вы хотите пустить их под нож? — Мило улыбнулся Тухачевский. — Экий вы кровожадный.

— Но ведь ….

— Вы понимаете, чем это грозит? — Перебил Василевского Михаил Николаевич. — Мы побеждаем государство, а потом вырезаем всю его элиту. Как к нам будут относиться элиты иных стран? Ну прямо просто тянуть ручки, стремясь лобызать нас в десны. Но вот если после победы мы прибьем только самых непримиримых, а с другими сможем договориться, то они увидят шанс. Даже мышь, загнанная в угол, становится опасной. Нам нужно меньше размахивать револьвером, мы же, в конце концов, не бандиты с большой дороги.

— Это война! — Вскликнул Василевский. — Тут убивают.

— Это политика! — Осадил его Тухачевский. — Если вы хотите не просто помахать сабелькой, да пострелять, а воспользоваться плодами победы, то нужно думать не только о войне, но и о том, какой мир будет после нее. Или вы считаете, что на одной чистой силе мы сможем склонить в свою сторону Европу, а потом еще и удержать?

— Я согласен с товарищем Тухачевским, — после минутной тишины произнес Сталин. — Нам нельзя загонять профессионалов в угол, даже если они раньше сражались против нас. Им нужно давать шанс…

 

Глава 4 3 мая 1942 года. Германия. Ставка Гитлера

— Почему вы топчетесь на месте! — Гитлер был в ярости. Он кипел. Казалось, что еще немного и его разорвет на тысячи маленьких чертей, разбрызгивая его бурлящие эмоции на окружающих.

— Мой фюрер, — пытался оправдаться Кейтель, — в тылах полный разлад. Солдаты потеряли веру в победу и не желают сражаться с русскими.

— Да, мой фюрер, — кивнул начальник Имперской службы безопасности Гейдрих. — Мы завели какое-то дикое количество дел на офицеров и генералов. Несколько тысяч задержанных.

— Как вы это можете объяснить? — Уже спокойнее произнес Гитлер.

— Армия не желает воевать, — пожал плечами начальник РСХА. — Причин мы пока не выяснили. Отрабатываем несколько версий. Наиболее вероятной, на мой взгляд, является стихийный бунт в Вермахте. Глухое недовольство, что зрело с начала тридцатых, стало обретать новую форму. Отстранение от дел Гальдера и последующая чистка дали полностью противоположный результат, нежели мы ожидали.

— Вот как? — Раздраженно и снова закипая, спросил Гитлер. — У них есть лидеры?

— Как таковых лидеров нет.

— А что же Гальдер? Разве это не он мутит воду? — С плохо скрываемой злостью произнес Кейтель, почувствовав возможность столкнуть на своего старого конкурента вину за провал.

— У нас нет таких сведений. Да, Гальдер встречается с другими генералами, но за ним никаких подрывных высказываний не замечено. Кроме того, он, насколько мне известно, принял участие в подготовке нескольких успешных операций. На общем фоне, конечно.

— С кем он встречается? — Надрывно спросил Гитлер.

— Скорее дружит, — поправил его Гейдрих. — Гудериан, Дениц, Шпеер. Эта четверка нередко проводит вместе небольшие посиделки. Из наблюдения за ними можно сделать только один вывод — у них теплые дружеские отношения.

— Вы уверены?

— Полностью. — Кивнул Гейдрих. — Гальдер, Гудериан и Дениц подружились еще во времена Чехословацкой кампании, а Шпеер к ним присоединился совсем недавно. Но влился отлично.

— Какие меры мы можем принять? — Сменил тему Кейтель, которому совсем не понравились ответы Гейдриха.

— В отношении повышения боеспособности Вермахта?

— Именно, — отметил Гитлер. — Если заговора нет, то нужно предпринимать меры к тому, чтобы его и не возникло. Друзья они или заговорщики — сейчас не имеет никакого значения. Не время сейчас для того, чтобы пытаться свести счеты со старыми врагами, — подчеркнуто строго произнес фюрер, смотря прямо в глаза Кейтелю.

— Полагаю, что попытки давления на офицеров и, особенно, на генералитет нужно прекратить, потому что это дает обратный результат, — начал Гейдрих, с усмешкой посматривая на Кейтеля. — Наметившийся раскол связан с тем, что между партией и Вермахтом пролегла трещина противостояния. Давно. И с каждым годом она продолжала расти и укрепляться. Единственной причиной, из-за которой Вермахт не встал на дыбы и не уничтожил нас, была верность офицеров старым прусские военным традициям. Не принято в этой среде предавать и поднимать бунты как бы плохо им ни было.

— И вы предлагаете их не наказывать за провалы?

— Я предлагаю более серьезно эти провалы разбирать. Смотреть, прежде всего, на тех, кто писал доносы и зачем. Что уж скрывать — далеко не все офицеры и генералы Вермахта близки идеям партии, что порождает определенные проблемы и пересуды. Особенно после того, как наши тезисы о неполноценных русских рухнули под ударами их боевых успехов. Кроме того, не стоит забывать тот факт, что мы сами признали СССР наследником Российской Империи, чья аристократия, от монархов до простых дворян, была связана с нашей тесными узами родства. В глазах немцев не могут унтерменши бить сверхлюдей, которые в прошлом не считали зазорным с ними родниться. Да и вообще, все эти тезисы пропаганды в широких слоях Вермахта кажутся совершенно надуманными. Кроме того, начали всплывать мысли, посеянные в нашем обществе сразу после восемнадцатого года. Люди не хотят выкладываться полностью. Они не понимают ради чего. Мало того, в войсках пораженческие настроения.

— Которые нужно пресекать! — Резко произнес Кейтель.

— Что вызовет только их рост, — отрезал Гейдрих. — У нас очень сложная обстановка.

— О чем еще думают солдаты?

— Есть много сплетен. Самой массовой является та, в которой говорится о том, что вы начали войну против наших друзей и союзников из ревности за уведенную у вас женщину.

— Что?! — У Гитлера, первый раз слышавшего эту версию, от удивления глаза стали похожи на блюдца.

— Ольгу Книппер. Солдаты полагают, что у вас с ней был роман, и ее уход к русскому маршалу вы просто не смогли пережить.

— Бред какой-то, — покачал головой Кейтель, старавшийся делать вид не менее ошарашенный, нежели фюрер, несмотря на то, что он давно знал эту историю.

— Однако в войсках она популярна. — Отметил Гейдрих. — Офицеры ее развили в трактовку легенды о Троянской войне, только замечая, что Елену украл Одиссей, который теперь на стороне Трои. И без его хитрости и ума взять Трою у нас не получится.

— Но ведь Тухачевский не Одиссей! — Воскликнул Гитлер. — Это пустышка!

— Солдаты и офицеры так не считают. Особенно те, что с ним сталкивались как в общении, так и в деле. У нас есть некоторое количество офицеров из бывшей армии Чехословакии, которые служили под фактическим руководством Тухачевского. Их оценки таковы, что маршала пора канонизировать и начинать строить в честь него храм.

— Чем дальше, тем хуже… — покачал головой Гитлер. — С Йозефа нужно шкуру снимать за такие промахи.

— Мой фюрер, но разве он виноват в том, что мы стали заложниками косной и ретроградной солдатни, которая себе понавыдумывала всяких глупостей?

— Это его работа — помогать им придумывать такие глупости, которые будут лучше всего сочетаться с интересами Рейха, — холодно отметил Гитлер. — Впрочем, мы отвлеклись. Что еще мы можем сделать?

 

Глава 5 11 мая 1942 года. Где-то на просторах Восточного фронта

Гюнтер лежал и грустно смотрел в слегка отсыревший потолок блиндажа. Не так он себе представлял возвращение. Он-то, дурак, думал, что предстоит серьезная драка, где каждый солдат будет на счету, а тут такое…

— Чего ты киснешь? — С усмешкой спросил Карл, чертов неунывающий гад, который доводил его буквально до нервного тика. Вот и сейчас не хотелось ему ничего говорить. Но тот не отступал. Чуть наклонив голову и прищурившись, он продолжил. — Послушай, давай поговорим начистоту?

— Зачем? — Глухо спросил Гюнтер.

— Ты ведь на грани. Я же вижу. Или ты думаешь, что я такой неунывающий от хорошей жизни? Думаешь, мне на все плевать? Да это единственное, что у меня осталось, чтобы не сойти с ума. — Гюнтер посмотрел на него слегка удивленным взглядом.

— Ты серьезно?

— Да куда уж серьезно…. Скажи, что с тобой случилось? У тебя что-то в тылу произошло?

— Нет, — слегка рассеяно ответил Гюнтер. — Понимаешь, я ехал на войну, а тут что-то невообразимое. Особенно тот налет. Я его до сих пор забыть не могу.

— Почему же? Налет как налет, — пожал плечами Карл. — Как мне рассказали, ничего необычного не было.

— Вы просто к ним привыкли, — усмехнулся Гюнтер. — А у меня было ощущение, что с нами играли. Да, семь убитых и двенадцать раненых. Но их могло быть и больше. Много больше. И еще та странная пара в стороне. Такое чувство, что на нас тренировали молодняк.

— Так и было, — кивнул Карл. — Они уже давно стараются поменьше убивать. Это вы еще на 'зеленых' пилотов нарвались, толком не наловчившихся точно стрелять. Обычно потерь еще меньше. На этих истребителях-бомбардировщиках обычно пилоты с очень неплохой подготовкой. У всех от трехсот и более часов. Это у них обычный учебный вылет.

— А та пара в стороне?

— Охрана и, полагаю, наставники. Они практически никогда не вмешиваются. По крайней мере, никогда об этом не слышал. Кроме того, при мне они всегда были на обычных истребителях. Да и вообще — обычно так и бывает.

— На нас учили пилотов…. Ты понимаешь весь абсурд этой ситуации?

— Куда лучше тебя, — усмехнулся Карл. — Ты еще в наступлении не участвовал. Понимаешь, у нас тут установилось нечто вроде нейтралитета. Мы стараемся стрелять куда-нибудь мимо, русские поступают также. Это цирк. Шапито. Есть даже несколько нейтральных точек пересечения.

— Что?! — Глаза Гюнтера округлились от эмоций. — Это как? — Спросил он, чуть остыв.

— Понятия не имеют. Не по чину мне. Но только после начала этих встреч потери у нас пошли на убыль. Да и у русских, полагаю, тоже. Никому не хочется просто так умирать.

— А как же налет? — На автомате спросил Гюнтер, чувствуя, что потихоньку сходит с ума.

— Сам же сказал — хотели бы вырезать — справились бы. Их целями были ваши грузовики, а не вы.

— Неужели вы не пробовали хоть как-то отбиваться?

— Пробовали. Только никакого толка. Поначалу ставили на грузовиках легкие зенитки, которые, как ты понимаешь, довольно легко замечали издали. Поэтому выбивали их в первую очередь, пока те еще не успели развернуться. В общем, все закончилось очень быстро. Особенно после того, как мы отметили закономерность между сбитыми самолетами и полностью вырезанными автоколоннами. В общем, решили не доводить до греха.

— Слушай, а ты так уверенно говорил про эти точки пересечения… — начал было Гюнтер, но осекся, встретившись с очень хмурым взглядом Карла.

— Зря я про это сказал, — покачал тот головой.

— Какие они? Я ведь с ними не сталкивался, да и вообще ни разу не видел.

— Да чего там говорить? — Усмехнулся Карл. — Обычные люди. А вот то, что не хотят с нами воевать — факт. Им этот весь балаган в тягость, так же, как и нам.

— Тогда почему мы продолжаем это цирковое представление?

— А ты думаешь, подобные вопросы решаем мы с тобой? Полагаю, что фюрер считает иначе и мечтает вырезать Союз до последнего человека. Ты же сам видел его идиотские приказы и наставления. Слава Богу, что их никто не рвется выполнять. А те, кто рвется, долго не живут. Что так смотришь? Шальная пуля — она баба избирательная.

— Вот слушаю тебя и не понимаю, с кем говорю… — со злостью произнес Гюнтер.

— Ничего, через пару месяцев сам все поймешь, — усмехнулся Карл. — Если доживешь…

 

Глава 6 27 мая 1942 года. Лондон. Резиденция Черчилля

— Итак, джентльмены, — начал собрание грузный премьер-министр, — по нашим сведениям, наступление Вермахта провалилось. Ни одной задачи, поставленной перед войсками, они не смогли выполнить.

— Пока оно еще продолжается, — поправили его.

— Формально, — кивнул он. — На самом деле сил даже для развития успеха после прорыва фронта у немцев нет, не говоря о том, что они ни разу не смогли полностью прорвать глубоко эшелонированную русскую оборону.

— Это и не наступление, а балаган, — зло прошипел суровый мужчина в форме пехотного генерала.

— Верно, — кивнул Уинстон. — Лорд Иден считает, что в Вермахте практически готов бунт против Гитлера.

— А в Москве это знают?

— Конечно, — кивнул лорд Иден. — Полагаю, что не только знают, но и руководят.

— Тогда почему они не начинают наступление? — Воскликнул генерал. — Ситуация-то более чем подходящая.

— Мы сами не очень понимаем этой игры.

— Может быть, они готовят государственный переворот?

— Возможно, но точно это не известно. Слишком все неопределенно и не логично.

— А разве оппозиция Гитлеру не точит на него зубы?

— Конечно, точит. Но одно дело — мечтать, а другое — реализовать. По нашим агентурным сведениям, никаких оппозиционных лидеров не выделилось. Есть несколько подозрительных групп, но все слишком неопределенно.

— А что группа Гальдера? Вы ее сбрасываете со счетов?

— С ней все сложно. Дело в том, что она слишком неоднородна, включая кроме военных и других людей самых разных областей деятельности. А для государственного переворота в текущих обстоятельствах нужны вооруженные люди. То есть, сугубо военные. Кроме того, в числе лидеров этой группы как минимум два человека, которые ничем, никогда и никак не демонстрировали своей нелояльности Гитлеру. Это Гудериан и Шпеер. Верные псы. По нашим сведениям Гейдрих даже и не подозревает эту чудовищную семейку.

— Да уж… — тихо произнес генерал, качая головой. — Это ведь действительно катастрофа. А откуда сведения о подготовке бунта? Может быть это дезинформация?

— Прямых доказательств у нас нет, однако, проанализировав материалы о разложении армии Рейха мы пришли к выводу, что эта ситуация очень непроста и не так очевидна, как хотелось бы. Вариант подготовки бунта наиболее вероятный ход развития событий.

— Вы думаете о том же, о чем и я? — Хитро подмигнув, спросил премьер-министр у генерала.

— О чем вы думаете, я не знаю. Но я полагаю, выводы о том, что русские прикладывают все усилия к тому, чтобы сохранить личный состав Вермахта, вполне очевидны. Значит, хотят им воспользоваться. В противном случае, они бы воевали по-другому. Совсем по-другому.

— И помешать проведению переворота мы сможем только тогда, когда узнаем лидеров?

— Именно, — кинул лорд Иден. — У нас уже готово все, чтобы опередить заговорщиков и не дать им свергнуть Гитлера. Но мы пока не знаем, кто они.

— Плохо, сэр. Отвратительно. — Покачал головой Черчилль. — Если мы прозеваем этот переворот, то одному Богу известно, как дальше пойдут события. Ладно. — Обреченно махнул он рукой, а потом вдруг прищурился и спросил тихо и вкрадчиво. — Что у вас есть по проекту 'Башня'?

— Все засланные разведгруппы или взяты, или уничтожены. Две так и вообще пропали без вести — мы не знаем, что с ними произошло. Кроме того, потеряно больше половины весьма невеликой агентуры, которая осталась после предыдущей чистки. В итоге я фактически прекратил разработку 'Башни' напрямую.

— Получается, что у нас остался только германский канал… — чуть пожевав губы, произнес Черчилль.

— Именно. Но там все тоже не густо.

— Вы выяснили, что там все-таки скрывают русские?

— Это так и осталось покрыто тайной. Однако наши немецкие друзья смогли выйти на ряд секретных заводов и научно-исследовательских центров в Союзе. В частности, они смогли выявить ряд новейших разработок русских.

— Что-то серьезное? — Обеспокоенно просил генерал.

— Если это не дезинформация, то у них уже готов новый танк, который даже на фоне их Т-39 выглядит очень солидно. Никаких фантасмагорий там не открылось, но все же рывок вперед в области технологий очень серьезный. Боюсь, что мы по многим направлениям безбожно отстали.

— И флот?

— Тут мало что известно. Из достоверных успехов мы знаем только о торпедных катерах на воздушной подушке, которые испортили немцам много крови. Насколько мне известно, русские ведут работы над океанскими подводными лодками большого и сверхбольшого водоизмещения. Подводных крейсерах. Кроме того, по немецкому каналу проходили материалы о малых скоростных судах на подводных крыльях. Полсотни узлов крейсерской скорости — это очень серьезно. Я не уверен, что мы сможем им что-то противопоставить.

— Сколько? — Тихо переспросил Черчилль.

— Пятьдесят. Причем, насколько я знаю, это еще скромные оценки. Правда, у них небольшой радиус, но согласитесь — это не проблема в масштабах Северного моря и Балтики.

— Час от часу не легче, — покачал головой премьер-министр. — Вы пробовали прощупать материалы по своим каналам?

— Да, — кивнул лорд Иден. — Пока все глухо. Русские с нами все хуже и хуже общаются.

— Полагаете, они все знают?

— По слухам именно они и захватили адмирала в Парагвае.

— Что?! — Привстал Черчилль. — И вы молчали?!

— Это только слухи, — пожал плечами лорд Иден. — Никаких доказательств нет. Даже косвенных. Адмирал пропал с концами. Его похитители нигде не всплывали. Официальная версия моих аналитиков очень проста — похитители выдоили личные счета адмирала и прикопали его где-нибудь тихо, чтобы никто к ним не имел никаких претензий.

— А откуда сведения о том, что адмирал у русских?

— Косвенная информация, — пожал плечами лорд Иден, всем своим видом говоря о нежелании называть свои источники.

— Дыма без огня не бывает, — скривившись, произнес Черчилль. — Разработки — это, безусловно, очень важное дело, но потеря Рейха в ходе предстоящего бунта и адмирал, всплывший после долгого плавания в Москве — намного опаснее. Грубо говоря, это переломный момент во всей войне. Потому что объединение русских с немцами породит такую силу, которую никто не сможет сломить и Канарис, по всей видимости, ключ к этой проблеме.

— Канарис — это слухи… — попытался возразить лорд Иден.

— Поверьте моей интуиции — это не слухи. Теперь, когда вы сказали о том, где он, скорее всего, всплыл, все стало на свои места в том странном нападении. Это были не бандиты, а русские диверсанты. Именно поэтому так чисто было сработано и столь странно все проводилось. Теперь у меня только один вопрос — откуда они узнали о том, что адмирал будет укрываться в Парагвае?

— А что, есть варианты? — Улыбнулся лорд Иден. — На нашей многострадальной планете не так много мест, где можно относительно спокойно укрыться от вездесущих разведок. Полагаю, что отследить его прибытие было несложно через денежные переводы. Богачи по глухим дырам не селятся просто так. Мы его упустили только потому, что даже не собирались искать, ведь пожар убедил всех нас в его смерти.

— Почему же он не убедил русских?

— Полагаю, что они давно знали о том, что Канарис работает на нас, и старались просчитывать его ходы. Судя по тому, как быстро они его вычислили, версию о побеге в сложной ситуации они предполагали наиболее вероятной.

— А вы, значит, не думали, что он сбежит?

— Мы думали, что он попытается спасаться бегством в наших землях. Но он оказался умнее. Впрочем, как вы видите, русские смогли обойти и его.

— В общем так, господа, — подвел итог Черчилль. — Ситуация очень серьезная. Я сегодня же пойду к королю, от вас же прошу начать неофициальные переговоры с бошами о заключении перемирия. Тянуть больше нельзя. Теперь у нас каждый день на счету.

 

Глава 7 2 июня 1942 года. Москва

Война, большая и страшная, унесшая гигантское количество жизней. Но она шла где-то там, далеко… В столице СССР об этой трагической неприятности мало что говорило. Размеренная, упорядоченная жизнь. Да, несколько более нервозная, чем обычно, но это уже и не так важно. Даже общественный транспорт ходил со строгим соблюдением расписаний и режимов. На этом специально настаивал маршал. Ибо как бы тяжело не было стране, никто об этом не должен был знать. Ставились спектакли, снималось кино, работали кафетерии, закусочные, рюмочные и прочее. В магазинах достаточно свободно продавались продукты питания и прочие товары народного потребления. Чуть менее обильно, нежели до войны, но все же. Аналогично обстояли дела и в других крупных городах Союза. Безусловно, это требовало очень серьезного напряжения сил, но было нужно. Крайне нужно. Потому как по таким крупным объектам постоянно шныряли вражеские шпионы и информаторы. Их было не так много, но они имелись. И от этих 'кадров' шли ручейки информации в Вашингтон, Лондон, Берлин, Рим и прочие столицы мира. Никто, никто не должен был даже предположить, что Советский Союз сражается с немцами, напрягая все свои силы. Да, это было действительно не так, ибо война складывалась куда более умеренной, нежели помнил маршал по своей прошлой жизни. Однако этим стервятникам даже намека нельзя было давать. Даже подозрения.

Ради чего в августе намечался весьма масштабный автопробег от Ленинграда до Владивостока. А на январь-февраль — грандиозные спортивные мероприятия — Всесоюзная Зимняя Спартакиада. Кроме того, заканчивалась верстка и подготовка к кинопрокату монументальной ленты 'Спартак', которую сразу дублировали с русского на десять наиболее популярных языков мира. В сущности — готовилась первая в истории полноценная мировая премьера с кучей куда более поздних атрибутов.

Советский Союз рвался от напряжения на части, стараясь обеспечить не только военный успех, благо, что его фундамент опирался не только на экономику, серьезную разведывательно-диверсионную работу, науку, армию, но и на мирную жизнь. Причем, приводились задумки в исполнение с упрямством и напором тяжелого бульдозера. И практически везде торчали уши беспокойного маршала, перемалывающего своим личным участием очень многие бюрократические проблемы и недоразумения….

Тухачевский стоял на мосту через Москву-реку и любовался открывающимися видами Кремля. В те недолгие часы, в которые он мог немного отдохнуть, вместо сна Михаил Николаевич наслаждался вот такими прогулками под ручку со своей Ольгой. Ему было безумно больно и стыдно перед ней, что из-за дел не может уделять ей достаточно внимания. Вот и пытался исправиться. Чуть ли не шатался от усталости, но любимую женщину выгуливал, даря ей минуты радости и тепла.

Хотя, конечно, все это было очень странно. Ведь изначально союз заключался по строгому расчету с обеих сторон. Да, не без симпатии, но…. А потом, как-то так получилось, что симпатия стала быстро и плавно перерастать во что-то большее. Неожиданно и удивительно, но, Ольга и Михаил оказались, словно созданы друг для друга. А потом, когда родился вполне здоровый, даже несмотря на весьма неюный возраст родителей, ребенок… всем стало окончательно ясно, что более крепкой и гармоничной 'ячейки общества' не найти….

— Завтра Вася приезжает. Звонил.

— Отпуск?

— Да. После ранения. — Покачала головой Ольга. — Два сквозных в ногу.

— Надолго?

— На квартал, а там как видно будет.

— Он у нас остановится?

— Не знаю пока. Ты чего? — Вдруг испугалась Ольга, видя, как Михаил начал морщиться и расстегивать воротник. — Миш, ты чего?

— Сердце… — с трудом выдавил Тухачевский, уже опираясь о парапет Большого Каменного моста…Хорошо, что сотрудник НКВД, ведущий штатное наружное наблюдение своевременно заметил неладное и успел вызвать машину. Впрочем, даже это не сильно помогло Ольге пережить этот день, доставивший ей немало седых волос. Слишком уж она прикипела к мужу.

Вечер того же дня

Ольга с заплаканным, отрешенным лицом сидела на лавочке в коридоре госпиталя. В отделение реанимации ее не пускали и ничего не сообщали, а потому она просто ждала, боясь услышать что-то ужасное. Мимо кто-то постоянно ходил. Что-то говорили. Но все это было где-то там. За гранью. Как будто не с ней.

— Ольга, — раздался рядом знакомый голос. Совсем рядом. Словно кто-то говорил ей чуть ли не в ухо. — Ольга! — Еще настойчивее позвали ее.

— А? — Ответила она, будто выйдя из какого-то транса. Обернулась и встретилась глазами со знакомыми умными и внимательными глазами, укрытыми за бессменным пенсне.

— Вы как себя чувствуете? — Вкрадчиво спросил Лаврентий Павлович.

— Не знаю, — все еще отрешенно ответила Ольга. — Как он?

— Врачи обнадеживают. Если бы вовремя не доставили, мог умереть, а так, жить будет. Инфаркт. Общее переутомление. Ничего не поделаешь. Война. Даже в тылу люди не щадя себя трудятся.

— Мне можно к нему? — Со слезами на глазах, спросила Ольга.

— Сегодня — нет. Он еще под наркозом. Завтра после обеда за вами заедет машина. Я поговорю о том, чтобы вас на время освободили от обязанностей…

Спустя два часа

— Инфаркт? — Недовольно переспросил Сталин.

— Так точно. — Кивнул Берия. — Подробности диагноза пока уточняются, но уже сейчас можно точно говорить о естественных причинах. Врачи ссылаются на общее переутомление. Он ведь спит по несколько часов в сутки.

— Сейчас всем тяжело, — холодно произнес Сталин. — Как быстро он сможет встать в строй?

— Не меньше месяца. По крайней мере, Лукомский и Чернов сказали, что ровно столько и продлиться строгий постельный режим. А дальше нужно будет смотреть по ситуации.

— Не было печали… — покачал головой Хозяин.

— Если все пойдет по плану, то его присутствие не так уж и нужно, — потер лоб Берия. — Он потому и упал с инфарктом, что работал на износ и успел все подготовить. Генеральный штаб и командующие фронтами должны сами справиться. А ко второй стадии он должен подтянуться.

— Будем надеяться… — тяжело вздохнул Иосиф Виссарионович, потирая виски. Ему и самому нужно хорошенько выспаться, чтобы вот так же не упасть… ведь он не имел права даже умереть до победы.

 

Глава 8 9 июня 1942 года. Берлин

Гальдер который час сидел возле камина и задумчиво курил. Два дня назад началось контрнаступление русских. Вроде как 'неожиданное', хотя оно давно напрашивалось. Да и контрнаступлением это назвать можно было только с огромным трудом, так как никакого решительного натиска со стороны Вермахта не получилось даже условно. Не наступление, а какое-то недоразумение. Не так он представлял себе войну… не так. Да, впрочем, оно и к лучшему, наверное. По крайней мере, меньше немцев погибнет в этой бессмысленной затее.

Хотя Гитлер, по слухам, заходился в истерике, ибо совершенно не понимал, почему его доблестные арийские войска не желают побеждать и так легко откатываются под ударами русских. А главное — его чудовищно раздражали сдачи в плен иногда целыми батальонами. Что и говорить о тыловых службах, которые даже не пытались оказывать сопротивление прорвавшимся механизированным колоннам противника и его парашютистам….

— Вы позволите? — В дверях стоял Дениц.

— Да, проходите, — вежливо кивнул Гальдер. — Как там дела? — Он махнул головой в сторону улицы.

— Да сложно сказать, — неопределенно пожал плечами гросс-адмирал. — Сведений очень мало. Русские сбросили ночной десант на тыловые объекты и перерезали многие мосты и узлы связи. Попытки восстановить управление войсками пока проваливаются.

— Неужели так много десантников?

— Их действительно, немало. Но важно еще то, как они вооружены. Компактные самозарядные винтовки под уменьшенный винтовочный патрон. Пулеметы, в том числе тяжелые. Минометы. Ручные реактивные гранатометы. В общем — очень необычно. Разве что пушек с танками нет, хотя я слышал о том, что у десантников все-таки присутствует артиллерия, правда, безоткатная. Но ее, к счастью, не так много. Но это еще полбеды. Пользуясь полным господством в воздухе, русские в минувшую ночь подвозили им боеприпасы и продовольствие легкими самолетами и винтокрылыми машинами вроде наших 'колибри', только более тяжелых и мощных. Так что, десантники не жалеют патронов и штурмовым отрядам приходится очень непросто. И ведь чуть ли не голой пехотой приходится атаковать, ведь ни авиацию, ни тяжелую артиллерию мы задействовать толком не можем, а танки все на передовой.

— С самолетами и танками понятно, в чем проблема, — кивнул Гальдер. — А с пушками, что ни так?

— Две причины. Во-первых, они полностью вовлечены в отражение наступления русских и каждый ствол на счету. Во-вторых, нам нужно именно захватить эти объекты, а не уничтожать.

— А направить отступающие части на штурм нельзя?

— Они захватили эти объекты в ста — ста пятидесяти километрах от линии фронта. Наши войска просто не успели еще откатить так далеко. Тем более что после начала прорыва механизированных колонн им не до отступления — большая часть ведет затяжные бои в неполном окружении, не имея возможности покинуть позиции.

— Сколько еще дней все это продлится?

— Я не в курсе таких подробностей, — пожал плечами Дениц. — Все-таки военно-морские дела мало с сухопутными операциями пересекаются.

— Понимаю, — кивнул Гальдер с задумчивым видом. — Но сами-то как думаете? Удержим удар?

— Вряд ли. Сами знаете, какие настроения в Вермахте. Боеспособность очень низкая. Люфтваффе очень сильно потрепаны, их считай, что и нет. Панцерваффе кое-что могут, но без крепкой пехоты они ничего не решат.

— Вас задействовали в отражение наступления русских?

— К счастью, лишь частично. Все Балтийское побережье нужно прикрыть от десантов противника. После Финской войны Кейтель очень опасается таких маневров. Впрочем, основной удар наносится по центральному направлению, стараясь охватить группу армий 'Центр'. По крайней мере, мне так показалось. А фланговые группировки наших войск просто блокируются и, по возможности, отрезаются. Грубо говоря, Тухачевский планирует повторить Польскую кампанию, навязывая нам быстрый, маневренный бой.

— К которому мы сейчас не готовы… — хмыкнул Гальдер.

— Именно. По крайней мере, становится понятно, зачем их авиация так долго мучила наши грузовики. Согласно заявлению Кейтеля в войсках насчитывается едва ли десять процентов исправного автопарка. А это все. Тупик. Коллапс. Без грузовиков наша армия считай, что парализована перед лицом механизированных колон.

— Что говорит Гудериан?

— Ничего, — фыркнул Дениц. — Он даже на совещание не прибыл, оправдавшись тем, что важнее в войсках. Но его рапорт нас сильно расстроил. Оказалось, что наступающая русская пехота очень серьезно укомплектована противотанковыми средствами самого разного плана. Тут и ручные противотанковые гранатометы, и тяжелые крупнокалиберные винтовки с оптическими прицелами, и новые пушки, в том числе и самоходные. В общем — натуральный ад. Они попытались произвести пару контрударов по входящей в прорывы пехоте, дабы отрезать прорвавшиеся части, но сами очень серьезно получили 'гостинцев'. Еле ноги унесли. Каждый пехотный взвод русских идет минимум с парой гранатометчиков. И даже лобовая броня наших 'пятерок' не защищает от этих игрушек.

— Это конец… — тяжело вздохнув, произнес Гальдер.

— Кейтель так не считает. Он решил стягивать все войска с западных земель к Берлину, готовясь к контрудару, полагая, что русские все-таки смогут захлопнуть котел и его потребуется вскрывать.

— Какие настроения у ваших моряков? — Внимательно посмотрел ему в глаза Гальдер после полуминутной паузы.

— Вы полагаете, что они должны начать стремительно меняться? — Подозрительно прищурился Дениц.

— Да. Скоро нам придется всем проявить себя.

Дениц неопределенно хмыкнул и, пройдя по комнате, встал у окна.

— Вы уже не хотите во всем этом участвовать? — Настороженно уточнил Гальдер.

— Отчего же? Чем скорее закончится этот ужас, тем лучше. Но…

— Что?

— Полагаю, что нам придется не сладко.

— Вы так боитесь русских?

— Нет. Что вы. Последние годы их поведение очень сильно изменилось в лучшую сторону. Меня пугают англичане. Успешное продвижение русских и полный разгром Люфтваффе приведет к тому, что англичане постараются приложить все усилия к тому, чтобы 'иванам' досталось как можно меньше всего полезного. Высадку десанта они вряд ли успеют провести. А вот могучие авиаудары по заводам, портам, а то и жилым кварталам, вполне начнутся. Причем, массированные. После Панамы я готов всего ожидать. Если уж США на это пошли, то у англичан точно не заржавеет.

— Очень может быть… — задумчиво кивнул Гальдер.

— Я уже разговаривал с Герингом. — Спокойным голосом произнес Дениц. — Он явно не в себе. Он блеял что-то о 'чудо-оружии'. Рассказывал о том, какими могущественными будут новые реактивные истребители, которых, дескать, построили уже пару сотен…. Это все просто смешно! Сумасшествие, просто…

— Их сказка рушится…

— Но нам от этого не легче. И я, признаться, не знаю, как мы сможем выкрутиться в этой ситуации.

— Именно поэтому нам нужно как можно скорее готовиться и ждать подходящего момента, — сухо отметил Гальдер.

— Да, да. Конечно. Но успеем ли?

— У нас просто нет выбора. Это Гитлер смертник, а мы в ответе за немцев. За их жизнь и будущее.

— Вы думаете, англичане прекратят бомбардировки после нашего успеха?

— Им придется, — усмехнулся Гальдер. — Если, конечно, они не захотят продолжить войну в новой конфигурации.

— О… боюсь, что они решатся. Союз России и Германии для них неприемлем.

— В сложившихся обстоятельствах, это их личные проблемы. По крайней мере, пока США заняты так неудачно протекающей войной с Японией, англичане находятся в крайне затруднительном положении.

— Да… — неспешно произнес Дениц. — Страшная мясорубка в Панаме и отражение десантов в Калифорнии — стоили янки очень большой крови. Причем в Панаме все еще продолжают драться.

— А на Аляске японцы все-таки закрепились. Хотя, насколько я знаю, снабжение им обеспечивают русские.

— Мда…. Союзнички…

 

Глава 9 17 июня 1942 года. Лондон

Раздраженный донельзя Черчилль шел по коридору, попыхивая сигарой. Переговоры, зашедшие уже так далеко, вдруг совершенно неожиданно прервались. Официальное признание Москвы в том, что именно она захватила вполне себе живым и здоровым Канариса с опубликованием целого ряда крайне опасных документов. Контрнаступление, которое уже сейчас, спустя полторы недели после начала грозило превратиться в катастрофу для Рейха и…. И да. Этот чертов инцидент. Проклятые ирландские террористы. Как же удивительно не вовремя они оказались в нужном месте, в нужное время. Ведь Рейх уже выслал целую делегацию, с которой очень многое получилось утрясти. И вот теперь ее нет. И что самое поганое, нет времени на то, чтобы начать все заново.

— Сэр, — кивнул офицер, стоящий у двери в кабинет. 'Чертова предосторожность!' — подумал Черчилль, вспоминая серию терактов, унесших жизни ряда важных государственных деятелей Великобритании. Так не вовремя… Конечно, у них остались заместители, но пока еще они войдут в курс дела, разберутся, что к чему…

Дверь распахнулась, и грузный премьер-министр вошел в зал. Экстренное совещание. Очередное. Последние дни все подобные совещание были экстренными.

— Джентльмены, — обратился премьер-министр к ожидающим его людям, прямо на ходу. — У нас проблемы. И вы об этом знаете не хуже меня. Времени нет. Только что мне стало известно, что эти проклятые ирландские террористы опять отличились. Впрочем, вы и сами, вероятно, уже слышали. Так что, я весь во внимании. У кого какие предложения?

— Русские войска успешно замкнули большой котел в районе Люблина. Штурмовые отряды уже вошли в Варшаву. Идут бои в городе. — Отметил министр обороны Великобритании. — В котле все еще остается свыше полумиллиона солдат и офицеров, но у них наметился острый дефицит боеприпасов и продовольствия. Нарушена связь.

— Как ведут себя фланги?

— Увязли в боях. Там ведь тоже имитировали охват, а нехватка транспорта серьезно затруднила маневрирование. В общем — фланги стоят враскорячку и потихоньку расползаются. Если все пойдет так, как идет, то через пару недель, может быть месяц, группировки будут локализованы в Словакии и Восточной Пруссии. Это опасно для русских, но только теоретически. Как нам известно, группы армия 'Север' и 'Юг' хоть и не понесли больших потерь в личном составе, но имущества потеряли изрядно. Прежде всего, автотранспорта и тяжелого вооружения. Аналогично обстоят дела с успевшими отступить частями группы армий 'Центр', которые хоть и оттянулись за Варшаву, но представляют собой фактически — легкую пехоту, причем, дезорганизованную.

— Шансы на прорыв котла у них есть?

— Не думаю, — покачал головой министр обороны.

— Каковы сроки ликвидации котла? — Прищурившись, спросил Черчилль.

— От пары недель до месяца. Но я бы них не рассчитывал. У бошей там колоссальные проблемы с продовольствием, так как незадолго до начала контрнаступления диверсанты устроили натуральный коллапс на железнодорожных узлах. Было повреждено или уничтожено свыше трех четвертей от всего парка локомотивов. Из-за чего войска группы армии 'Центр' уже две недели как сидят на собственных довольно скромных запасах. Причем ситуация, насколько мне известно, осложняется с каждым днем из-за бомбовых ударов по складам.

— Как, на ваш взгляд, будут развиваться события?

— Принудив войска в котле к капитуляции, основная ударная группировка обойдет Варшаву, в которой, по всей видимости, будут продолжаться бои еще довольно долго, и двинется на Берлин. Да, к этому времени Рейх сможет поставить весьма многочисленный заслон западнее Познани. Полагаю, что до миллиона 'штыков'. Но практически полностью он будет состоять из легкой пехоты, которая вряд ли сможет остановить натиск механизированных колонн. Кое-что из трофейной артиллерии, прежде всего устаревшей, немцы поднимут со складов. Что-то произведут заводы. Но все равно — у них будет острейший дефицит пушек и гаубиц всех видов. Ну и с авиацией беда. Даже не беда, а катастрофа. Весенняя попытка переломить ход боев в воздухе совершенно обескровила Люфтваффе. Грубо говоря — его на текущий момент нет. Юнцы с минимальным налетом, едва умеющие поднимать в воздух и сажать машины вкупе с острым дефицитом авиапарка делают свое дело. Слишком уж сильно качественное преимущество у советской техники. Да с выучкой у иванов все нормально.

— Как скоро капитулируют немцы?

— Гитлер будет стоять до конца, — заметил вместо министра обороны, глава Foreign-office. — Полагаю, что даже если им придется сдать Берлин, что раньше чем через пару месяцев не реально, то они будут отступать до самой Нормандии. Само собой — с боями. До окончательного финала у нас есть от четырех до шести месяцев. Все зависит от того, насколько удачно пойдут дела у русских. Особенно теперь, когда их 'создатель победы' лежит в госпитале с инфарктом.

— Тухачевский? Естественные причины?

— Да. Слухи ходят очень разнообразные. Но скорее всего он просто переутомился. По крайней мере, Берия лично курирует его лечение и требует ежедневных докладов врачей.

— Надолго эта болезнь?

— Надо полагать, что на пару месяцев минимум. И это может сыграть нам на руку. Ведь, если верить немецкой разведке с этим самым Тухачевским что-то совсем не так. Вполне возможно, что его каким-то образом… изменили.

— Вы верите в эту чушь? — Раздраженно фыркнул Черчилль.

— При всем уважении, это не чушь, сэр, — согласился с министром обороны лорд Иден. — Мы проверили выкладки немецких коллег и…. Полагаю, что русские действительно владеют какими-то секретными ресурсами. Иначе объяснить достаточно резкое и немотивированное изменение их внутренней и внешней политики не получается. Кроме того, мы скрупулезно изучили жизненный путь Тухачевского и более чем уверены в том, что его либо подменили, либо серьезно… эм… модернизировали. Он изменился самым радикальным образом.

— И что с того? Ну, изменился? С кем не бывает?

— Мы очень зря недооценивали его роль в событиях, происходящих в Советском Союзе последние несколько лет. — Лорд Иден хмыкнул. — Уже шестой год он прикладывает колоссальные усилия к тому, чтобы изменить ситуацию в своей стране в лучшую сторону. Вы ведь не в курсе, что он являлся одним из главных инициаторов проведения съезда ВКП(б) в тридцать седьмом году именно в том формате, в котором он и прошел.

— Бред, — покачал головой премьер-министр. — Вы хоть отдаете себе отчет в том, что говорите? Какой к черту съезд? Какое отношение имел к нему маршал?

— О! Очень большое. Он был одним из ключевых игроков внутреннего политического процесса в Союзе. Приложил руку к огромному количеству новшеств и преобразований. Просто человек-оркестр какой-то. Хотя, конечно, держался в тени и старался сделать все, только бы никто не заметил его участие. Некоторые факты мы едва ли не чудом узнали. Например, его причастность к ряду изобретений.

— Вы в своем уме?! — Раздраженно прервал его Черчилль. — Какие еще изобретения? У него нет никакого образования и опыта в этом деле. Это чистой воды дезинформация!

— Отнюдь. Потеряв возможность работать с НКВД изнутри, — невозмутимо продолжил лорд Иден, — мы стали собирать сведения из относительно открытых источников. В частности, втерлись в доверие к ряду высокопоставленных конструкторов и инженеров.

— И НКВД это допустило?

— Женщины… они всегда были слабым местом мужчин. — Усмехнулся лорд Иден. — Так вот, эти любовницы, поддерживая ненавязчивые отношения с объектами изучения, тщательно фиксировали косвенные сведения. Кто к кому как относится, где ревнует, о чем мечтает и так далее. Одной из оценок, которые проходили единой нитью сквозь подобные взгляды, оказалось то, что инженеры и конструкторы, поработавшие с Тухачевским, очень высоко его ценят как технического эксперта. Причем не в одной области, а практически во всех. Даже на флоте немного отметился. Грубо говоря — если упростить ситуацию, то маршал причастен в той или иной степени к большинству решений по технике и системам вооружения. И везде проходил совсем не как статист.

— Вам не кажется, что нас просто водят за нос? — Снова усомнился в его словах Черчилль. — Это ведь не может быть просто потому, что не может!

— А вам не кажется, что пора бы уже и проснуться? — Не менее зло ответил лорд Иден. — И мы, и немцы сходимся на одном факте — Тухачевский в текущих раскладах Кремля краеугольная фигура. Причем, стал он таким после странной болезни. Изменился характер, манера вести себя, привычки. Появилось огромное количество знаний, которых ранее не имелось. У нас есть показания Гудериана, который был с ним знаком до изменений. С его слов — он стал совершенно другим человеком, хотя всю свою прошлую жизнь помнит очень хорошо. Он специально уточнил несколько вопросов, которые вряд ли кто-то мог знать, кроме них. Уж больно личность не походила на его старого знакомого.

— Мне не хочется вам верить, сэр, — раздраженно произнес Черчилль.

— Но придется, — усмехнулся лорд Иден. — Факты говорят о том, что русские нашли что-то в этой проклятой Сибири. И это что-то изменило Тухачевского. Да и вообще. С тридцать шестого года в стране стали накапливаться критические изменения. Слишком неожиданные и немотивированные.

— Вы уверены? — Буркнул премьер-министр.

— Если для вас это что-то значит, то я могу поклясться на Библии.

— Ладно… допустим. И что нам с этим делать?

— Во-первых, нам нужно решить проблему Тухачевского самым радикальным образом. Это позволит нам выиграть время, которое сейчас на вес золота. Причем, чем скорее мы сможем разобраться с этим затруднением, тем лучше. Во-вторых, необходимо приложить все усилия к тому, чтобы русские смогли получить как можно меньше целых заводов и фабрик в Германии. В идеале — всю промышленность Рейха нужно пустить под снос. Но мы, разумеется, не успеем это сделать. Поэтому, удары нужно будет нанести по наиболее важным объектам.

— Что это нам даст?

— Время. В этом случае русские застрянут в Германии на года полтора — два. Минимум. Ведь для них наступление тоже не обойдется бесплатно. Да и порядок в Рейхе нужно навести будет. Что позволит, в свою очередь США разогреться и полноценно вступить в войну. Без их помощи — мы не устоим. Поэтому, особенно важно уничтожить авиастроительные и судостроительные объекты. Это самый важный приоритет.

— Но это ведь ни к чему не приведет толком?

— Приведет, — уверенно произнес лорд Иден. — Я провел предварительные консультации с триумвиратом, и они готовы с нами сотрудничать. Испания, Италия и Окситания с нашей помощью займутся созданием мощных рубежей обороны и армии. Аналогичные дела мы планируем провести на Балканах. Русские с немцами должны будут завязнуть в этом болоте, которое станет сохранять угрожающий нейтралитет, нависая над их тылами. А это время. Снова время, играющее за нас. Увы, первой скрипкой в этой партии все-таки придется выступать Вашингтону, но иначе, русские подомнут всю Евразию и…

— Мы вас поняли, — сэр, — недовольно оборвал его Черчилль. — Ваша истерика нас всех впечатлила. Однако по существу мы так ничего и не услышали. Что сказали в Вашингтоне?

— Что они крайне обеспокоены сложившейся обстановкой и готовы помощь. Тяжелую авиадивизию они уже подготавливают к перелету к нам. После завершения военной операции в Панаме, к ней добавится еще три.

— А по другим видам вооружения?

— Нам они пока не нужны сэр, — отметил вместо лорда Идена министр обороны. — Единственное, что мы можем реально за столь короткое время — это начать бомбить заводы и верфи. Серьезно. Не считаясь с бомбами и мирными жителями.

— Но ведь немцы могут захотеть сдаться? — Спросил лорд Иден.

— Могут. Но у нас нет возможности защищать их землю, поэтому сообщите в Берлин, что мы готовы приютить всех желающих, — усмехнулся Черчилль.

— Но…

— В колониях у нас много земли, но знать об этом немцам совсем не обязательно. Впрочем, вряд ли они сильно из-за этого станут переживать. В конце концов, надел земли в английской колонии лучше сапога большевизма на горле.

— Хорошо, — кивнул премьер-министр, — тогда незамедлительно приступайте к подготовке авиационных ударов по Рейху. Надеюсь, это не займет много времени? Отлично. Я рад, что вы оказались так предусмотрительны.

 

Глава 10 24 июня 1942 года. Нью-Йорк. Один из шикарных особняков Манхэттена

— Господа, — начал собрание хозяин кабинета. — Как вам всем известно, события в Европе развиваются несколько не так, как мы планировали…

— Несколько?! Вы издеваетесь?

— Да, несколько. — С напором произнес Морган. — Да, Германия стала расходиться по швам раньше срока, однако, все идет по плану и сейчас англичане пытаются втянуть в войну оставшуюся часть Европы, которую, благодаря титаническим усилиями Союза не удалось подключить немцам. И хоть Берлин падет довольно скоро, но Большая война продолжается.

— И не только в Европе, — усмехнулся худощавый военный.

— Да, кстати, что там с Панамой?

— Все идет по плану. Бомбардировщики раскатывают в тонкий блин все более-менее крупные опорные точки и населенные пункты, а корпус морской пехоты уверенно штурмует практически стертые с лица земли позиции японцев. Полагаю, что через месяц мы сбросим их в Тихий океан.

— Оставив после себя пустыню… — с плохо скрываемым раздражением заметил упитанный мужчина с рыбьими глазами.

— А что вы хотели?

— Получить хотя бы Панамский канал с целости и сохранности. Вы же от шлюзов камня на камня не оставили.

— Какого черта вы выступаете? — Удивился худощавый военный. — Ведь именно вы себе отхватили заказы на новые шлюзы еще до того, как они встретились с первой нашей бомбой. Чем вы недовольны? Тем более что сами божились нам, что в состоянии очень быстро все восстановить.

— Но это все равно — лишние растраты, — недовольно фыркнул толстяк.

— Главные растраты сейчас — это время. Чем скорее мы выбьем японцев из Панамы и восстановим работу канала — тем лучше. Или мы зря там бросили на алтарь панамской кампании корпус морской пехоты? Лучшие наши силы, к слову. А ведь японцы сопротивляются поистине ожесточенно. Там бойня. Ад. Натуральный. Уже сейчас треть корпуса потеряна. К моменту, когда мы сможем сбросить японцев в море, от наших морских пехотинцев останутся жалкие крохи. И это если к японцам не подойдут подкрепления. На что мы очень надеемся. Ибо бомбардировщики — это прекрасно, но без пехоты мы ничего не сможем захватить и удержать на земле.

— По вашим словам получается, что даже если мы сбросим японцев, сил удерживать Панаму у нас уже не будет?

— Наземных — можно сказать и так. Но после освобождения Панамы мы разместим там самые лучшие части авиации, которая не допустит повторную высадку морского десанта в хоть сколь-либо значительном количестве. А с отдельными взводами и ротами, я полагаю, справятся даже те жалкие остатки морской пехоты и свежие части армии. Очень надеюсь на то, что к этому моменты мы сможем подготовить и перебросить хотя бы пару дивизий обычной пехоты.

— Мы постараемся выделить дивизию уже через две недели, — кивнул молчаливый мужчина в углу. — Она не очень хороша, но, полагаю это лучше, чем ничего.

— Отлично! — Кивнул хозяин кабинета. — Какие сроки для завершения операции в Панаме?

— Не меньше месяца. Ориентировочно — два. — Чуть подумав, ответил худощавый военный. — Можно и ускориться, но в этом случае нам потребуется отдаваемая лайми тяжелая авиадивизия. Да и потери сильно возрастут.

— Кстати, насчет лайми, — усмехнулся полный мужчина с рыбьими глазами. — Как я понимаю, в сложившейся обстановке, нам нельзя оставаться в стороне. Тем более что формальных поводов более чем достаточно.

— Вы уверены в том, что нам следует ввязываться в эту кашу? — С явно сквозящим скепсисом заметил военный. — Война в Европе проходит совсем не по тому сценарию, который нам был нужен. Да, потерь немало, но до кровавой бойни еще очень далеко. Причем, у меня такое ощущение, что кто-то в Москве умудрился скоординировать свои действия с некими амбициозными мальчиками в Берлине. Если верить тем сведениям, которые поступают с фронтов, то русские уже давно бы превратили в кровавый фарш большую часть Рейха, однако они ведут себя крайне сдержанно и аккуратно. Не война какая-то, а натуральный фарс. Больше напоминает хирургическую операцию, нежели полноценную борьбу. Русские могли устроить немцам второй Верден, причем не один. Но… они воздержались от излишнего кровопролития. А немцы и рады. Во что они превратились? Размазня? Однако в Польше и Франции они сражались совсем иначе. Твердо, стойко, умело. Поэтому я убежден, что тут имеет дело серьезная подрывная работа Москвы с долгоиграющими последствиями.

— То есть, вы считаете, что Кремль не только понял свою роль в затеваемом нами спектакле, но и смог ее творчески переосмыслить? — Спросил хозяин кабинета.

— Именно. Мы давно уже наблюдали за ходом событий и даже высказывали определенные тревоги и подозрения. Однако Москва шла туда, куда нам нужно, а потому мы не дергались. Даже более того — оказывали ей поддержку в этом благом деле. И формально — руководство Союза выполнило возложенную на них миссию… только по-своему. Как джинн. Как хитрый византиец.

— Какой ваш прогноз?

— Отвратительный, сэр, — покачал головой худощавый военный. — Мы связаны по рукам и ногам этими чертовыми макаками, которые набрались наглости до такой степени, что откровенно терроризируют и грабят наше западное побережье. Не без помощи Москвы, хочу заметить. У нас заблокирован на год, а то и на полтора Панамский канал. Серьезно потрепан флот. Настолько серьезно, что полноценно противостоять японцам на море мы не сможем, даже если соберем все свои силы в кулак. И еще два-три года, а то и четыре, подобная ситуация будет сохраняться. То есть, грубо говоря, нас отрезали минимум на этот срок от всех наших Тихоокеанских источников сырья и рынков сбыта. Например, Чили и Перу уже, я хочу на этот обратить особое внимание, уже практически все свои сырьевые рейсы направляют к японским островам и во Владивосток.

— Владивосток? — Удивился толстый мужчина с рыбьими глазами.

— Именно. По данным разведки он сейчас работает на пределе своих пропускных возможностей и активно реконструируется. Идет углубление дна, строительство новых причалов, расширение и расчистка фарватера. Начались работы по возведению дамбы в проливе Невельского, которая должна по расчетам сделать этот порт незамерзающим. Уже третий месяц в проливе активно работают драги. Да и на берегу под стать активность — прямо от материкового основания будущей дамбы начали тянуть железную дорогу в сторону Хабаровска.

— Дамба и Владивосток — это замечательно. Но ведь это все временные явления. Через несколько лет, достигнув превосходство во флоте, мы вернемся в Тихий океан и накажем этого желтолицего хулигана. Заодно и русских осадим, слегка заигравшихся в самостоятельность, — пожал плечами хозяин кабинета.

— Вы полагаете? — Усмехнулся военный. — А я вот думаю, что через три-четыре года, для нас этот вопрос станет не таким актуальным. Сколько нужно русским для окончательного разгрома Рейха? Полгода. Ну ладно. Год. Хотя в эти прогнозы мало кто верит. А что будет дальше? Москва благодушно отшлепает по попе своих обидчиков и вернется в свои границы? Вы в это верите?

— Раньше всегда было именно так, — пожал плечами Морган. — Даже разгромив Наполеона, они сами ушли. Полагаю, что русские вряд ли пойдут на открытую аннексию каких-то земель. Разве что каких-то малозначительных кусочков, которые погоды не сделают. Последние годы показали, что они приняли наши правила игры с общественным мнением и дорожат им.

— В самом деле? — Усмехнулся военный. — Вы можете поручиться за то, что русские в той или иной форме не загребут под себя Рейх со всеми его придатками? Ведь когда на одной чаше весов лежит некое абстрактное общественное мнение, от которого тебе не жарко, ни холодно, а на второй — самая могучая промышленность Европы, жизненно важная для выживания в предстоящей борьбе, то выбор очевиден.

— Так безапелляционно я бы не стал заявлять…

— А я бы стал. — С нажимом произнес худощавый военный. — Вспомните поведение Москвы в испанской и чешской кампании. Забыли уже? Они вытрясли с них все, что смогли. Высокие цели? Красивые лозунги? На словах. А на деле расчетливость и феноменальная практичность. Каждый, вроде бы проигрыш, стоил нашим игрокам очень больших расходов в ресурсах, бойцах и времени, а Союз выигрывал квалифицированных специалистов, ресурсы, время, деньги и прочее. И вы думаете, что теперь, получив в свои лапы такой вкусный кусок, Москва его бросит просто потому, что общественное мнение что-то там будет тявкать?

— За общественным мнением стоим мы. В том числе и мы. Да и весь остальной мир вряд ли обрадуется такому положению дел.

— А кто вам сказал, что Кремль пойдет на открытую аннексию? — Усмехнулся военный. — Они уже доказали, что вполне способны выдумывать неплохие и весьма сложные комбинации.

— Хорошо, — прервал этот ненужный спор хозяин кабинета. — Допустим, русские подмяли под себя Рейх, Чехию и Северную Францию. Что дальше?

— А дальше все плохо. У Рейха очень серьезные судостроительные мощности и авторитетная школа судостроения, которые в свое время заставили переволноваться лайми. Если их поддержать из России, Северной Франции и Чехии, то русские смогут развернуть куда более быструю и масштабную судостроительную программу, нежели вели немцы. А ведь и германские морские игры оказались далеки от скромности. И вот теперь представьте, в какой опасной ситуации мы окажемся через три-четыре года. С одной стороны Япония с ее весьма мощным флотом, с которым даже один на один не так-то просто бодаться. С другой стороны новые посудины это славяно-германского монстра, который сможет ударить по нам с другого фронта.

— Вы забыли про лайми, — перебил его Морган.

— Нет, не забыл. Я полагаю, что через три-четыре года от них мало что останется.

— Что?!

— Если вы забыли, сэр, то я напомню — русские смогли дважды очень успешно применить воздушно-десантные операции, позволявшие им довольно быстро разгромить что финнов, что немцев. Да еще Панамская десантная операция, которая, безусловно, разрабатывалась с активным участием Москвы.

— Сэр, — прервал его хозяин кабинета. — Переходите к конкретным предложениям. Сложность ситуации мы все уже вполне осознали.

— Конечно, — кивнул худощавый военный. — Нам необходимо незамедлительно объявить войну Рейху. Перебросить на Туманный Альбион не одну тяжелую авиадивизию, а все три. Ибо на Панаме мы сможем обойтись и без них. Особенно если через пару недель туда перебросят свежую пехотную дивизию. Да, придется потоптаться подольше. Но это не критично. Кроме того, нам нужно заключить пакеты союзных соглашений с Великобританией, Испанией, Окситанией и Италией. Как минимум. Хотя я думаю, о Венгрии, Румынии, Югославии, Болгарии и Турции нам тоже забывать не стоит. И не только подписать бумажки, но и начать им активно помогать, открыв широкие кредитные линии.

— Идея неплохая, — кивнул грузный мужчина с рыбьими глазами. — Нам нужно как можно сильнее и быстрее разогревать промышленные мощности.

— Именно, — кивнул худощавый военный. — И чем дольше эти европейские державы смогут простоять перед давлением Союза, тем лучше. Для нас — каждый день, выигранный у них — золото. Слишком опасной становиться ситуация. Полагаю, что мало кто из присутствующих желает видеть корабль США, поставленный врагами в два огня. А это, безусловно, произойдет, если мы не подольем масла в Общеевропейский пожар.

 

Глава 1 1 июля 1942 года. Берлин

Гудериан стоял на ступеньках Рейхсканцелярии и курил. Нервно. Слегка дрожащими руками.

'Ну вот и все' — пронеслось у него в голове. Гитлер, Геринг, Гиммлер и большая часть партийной верхушки НСДАП лежала сейчас в холе этого здания с аккуратными пулевыми отверстиями в головах. А специалисты Мюллера хлопотали над ними, оформляя и документируя все вплоть до мельчайшей подробности. Да и вообще по всему Берлину шел кавардак — арест партийного руководства…

Он блуждал каким-то пустым и отрешенным взглядом по стоящим возле Рейхсканцелярии танки, развороченную проезжую часть, две 'коробочки', дымящиеся на углу, разбитые зенитки. Вступившие в бой с частями его корпуса и прочие разрушения. Смотрел и не верил в то, что это все — дело его рук. Хотелось забыться, но он не мог. Не имел права бросать своих людей даже на непродолжительное время без руководства. Слишком все стало неспокойно.

— Хайнц, — окрикнули его со спины. Он обернулся и встретился со спокойным и абсолютно невозмутимым взглядом Мюллера. — Вы в порядке? Признаться, я до сих пор не очень верю в то, что вы… мы смогли это сделать. Как?

— Они сами виноваты, — нехотя ответил Гудериан.

— И все же, — чуть улыбнувшись, продолжил Мюллер. — Я вижу, что вы сорвались. Привести танки в Берлин да еще так нагло… рискованно. Чем эти покойники вас так зацепили?

— Я лично прибыл в первый танковый корпус, что собирались бросить в основание русского клина. Мы должны были прорывать заслоны в основании клина, пехота входит за нами и занимает оборону. Однако за несколько часов до начала операции выясняется, что обе пехотные дивизии сняли с позиций и бросили в совершенно другом направлении. Я незамедлительно связался со Ставкой и, к моему удивлению, Гитлер лично мне подтвердил приказ.

— Так вы отказались выполнять бредни этого психопата?

— Отчего же? Приказ и боевую задачу мне подтвердили. Да, все это напоминало самоубийство, однако, я давал присягу и должен был сражаться. Даже несмотря на то, что нас бросали откровенно на убой.

— Что же тогда?

— Через полчаса мне позвонили и сообщили, что мой сын был задержан фельдполицией. Я сильно разволновался, и собрался было звонить начальнику местного ведомства этих красавцев, как меня срочно соединили с Кейтелем. Так вот. Этот с позволения сказать офицер сообщил, что мой сын взят в заложники и если я попытаюсь сдать танковый корпус русским или не выполню задачу, его расстреляют. Это и стало последней каплей… — Покачал Гудериан. — Вот и пришлось срочно организовывать офицерское собрание и рассказывать о том, что нас предали….

— Вы только перед собранием офицеров выступали?

— Если бы. Пришлось беседовать с личным составом экипажей, а потом вязать противников. К счастью, их оказалось немного. Люди прониклись и доверились мне. Одного не могу понять, как этот бесноватый урод вообще додумался до такой гадости?

— Никак. Эта выходка была личной инициативной Кейтеля. Ему нужно было, чтобы вы бросили войска и рванули в Берлин выяснять отношения.

— Откуда вам это стало известно? — Подозрительно прищурился Гудериан. — Я ведь лично всадил пулю в лоб этому…

— Мы допросили его людей, — усмехнулся Мюллер. — Они даже вам безымянную могилку подготовили. Он рассчитывал на то, что вы не спустите такой наглости прибежите скандалить с Гитлером. Его люди должны были вас перехватить. Никто ведь не ожидал, что вы развернете на Берлин танковый корпус.

— Они хотели самоубийственного наступления — они его получили, — зло скривился генерал.

— Согласен, — кивнул Мюллер. — Последние дни в Берлине уровень сумасшествия просто зашкаливает. Мало уже кто верил в слова Геббельса о скорой победе. Вот и дергались те, кому ничего не светило после падения режима. Вы даже не представляете, сколько мне пришлось задержать 'самых умных'. Все камеры чудесными гениями забиты. Ради такого дела я даже часть уголовников-рецидивистов приказал расстрелять, чтобы освободить места.

— Выслуживаетесь? — Усмехнулся Хайнц.

— Не с пустыми же мне руками знакомиться с… хм… товарищем Сталиным, — произнес Мюллер с ехидной усмешкой.

— Да я все понимаю, — тяжело вздохнул Гудериан. — Думаете, я сам всему этому рад?

— Не знаю, — пожал плечами руководитель гестапо. — Но вы ведь повернули свои танки на Берлин. Впрочем, к этому давно все шло.

— Почему?

— Все произошедшее с вами было обычной провокацией. Правда, Кейтель полагал, что вы лично прибежите к Гитлеру вытаскивать сына, который, к слову, был недалеко от места службы и давал показания как свидетель. Это все нужно было для вашей дискредитации в глазах фюрера. Да и вообще — вряд ли бы после этого вышли из Берлина.

— Откуда у вас эти сведения?

— Опросил людей Кейтеля. Что? Расстроились?

— Да нет, если честно. Ожидаемо. Он давно под меня копал. Не понятно только зачем он сейчас решил сводить счеты. Ведь моя жизнь могла отсрочить его гибель.

— Вряд ли. Кейтель планировал вместе с Гитлером и руководством Рейха отступать до Нормандии, после чего покинуть Рейх и продолжить сражаться с русскими в изгнании. Вас же, как и других его оппонентов и политических противников он просто хотел устранить, пользуясь суматохой. Кое-кого даже успел. И поверьте, вход танкового корпуса в Берлин стал для него шоком.

— Это хорошо, — улыбнулся Гудериан. — Как говаривал непобедимый русский полководец Суворов: 'Удивишь — победишь'. Жаль, только, что Гитлера допросить не получилось.

— Мы ничего не потеряли, — усмехнулся Мюллер. — Мои люди смогли взять штурмом архив НСДАП и получили очень интересные материалы, в том числе и по финансированию. Так вот — измена Родине — это самое малое, что заслуживал наш замечательный оратор.

— Я в курсе, — усмехнулся Хайнц. — Некто Тухачевский года полтора назад передал мне и Гальдеру массу очень интересных материалов для ознакомления.

— Вот как? Зачем?

— Сложно сказать, — пожевав губы, ответил Гудериан. — На самом деле все началось еще в Мюнхене во время конференции по вопросам Чехословакии. У меня тогда был долгий и очень интересный разговор с ним. Именно тогда он мне прямо сказал, что Россию и Германию пытаются стравить, чтобы они друг друга обескровили.

— И вы поверили?

— Нет. Слишком это выглядело подозрительно. Но он сообщил мне несколько важных сведений, которые позже полностью подтвердились.

— Об адмирале?

— И это тоже. Но больше всего меня поразила осведомленность Москвы о том, что в Рейхе готовится военный переворот и то, что гросс-адмирал Редер занимается подрывной деятельностью.

— Редер? — Искренне удивился Мюллер.

— Я тоже не поверил. Но Тухачевский был чрезвычайно убедителен в своих доводах. Поэтому я поехал к Деницу и имел с ним долгий разговор. Мне нужна была его консультация по этому вопросу. И, признаться, я оказался в шоке, когда он согласился с этими доводами. Это стало первым звоночком. Вторым — попытка путча.

— А третьим, Канарис?

— Да. Тухачевский оказался очень убедительным. Самое страшное заключается в том, что Рейх продолжал идти по тому сценарию, который маршал озвучил задолго до войны.

— Вы с ним координировали операции Вермахта?

— Отчасти. Мы хотели всячески сократить потери в живой силе. Поэтому разыграли несколько театральных маневров. Да и мне в глазах Гитлера нужно было выделиться на фоне тех, кто только проигрывал. Нельзя было наводить на меня даже тень подозрения.

— А тот бред, что творился в войсках, тоже ваша работа?

— Нет, что вы. — Улыбнулся Гудериан. — Мне такое не под силу. Это во многом заслуги самого Кейтеля и Гитлера. Они неверно оценили ситуацию, и повели себя несообразно обстановке. В итоге решения запаздывали и оказывались совершенно неуместными. Особенно по отношению к военнопленным и гражданскому населению. Ну и русские, конечно, помогли. Очень хитрые бестии.

— Почему вы все это мне раньше не рассказывали?

— Признаться, до сегодняшнего дня я вам не доверял. Со слишком уж темной лошадкой непросто играть.

— Согласен, — кивнул Мюллер. — Это моя визитная карточка. Но все хотят жить. А с этими, — он кивнул на Рейхсканцелярию, — мы вряд ли удостоились бы такой чести. Кстати, когда ждать русскую делегацию?

— Не могу знать. Полагаю, что скоро. Мне телеграфировали с фронта, что русские прекратили наступление. Да и от окруженных частей идут странные сообщения.

— Будем капитулировать? — Грустно усмехнулся шеф гестапо.

— Не знаю, честно. На мой взгляд, русским что-то нужно от нас. В противном случае — давно бы смяли. Очень не похоже на капитуляцию.

— Ладно, это все дела определенного будущего. Что нам делать сейчас? Вопрос власти все еще открыт.

— А чего тут думать? Так как ни рейхсканцлера, ни рейхспрезидента у нас нет, то временным исполняющим обязанности кого-то из них должен стать старший по званию и …

— Вы намекаете на Гальдера?

— Конечно. Или вы имеете что-то против его кандидатуры?

— Гальдер так Гальдер, — пожал плечами. — Мне все равно эта должность не светит, да и не нужна в сложившихся обстоятельствах. Что про этих покойничков, — он кивнул на Рейхсканцелярию, — будем говорить? Народу нужно скормить какую-нибудь версию.

— Она уже заготовлена. Скоро прибудет Франц, и мы отправимся выступать перед микрофоном.

— Не поделишься?

— Не любишь сюрпризы?

— На дух не переношу.

— На самом деле я сам до конца не знаю, что там Гальдер скажет. Но, полагаю, основной уклон будет на то, что Гитлер, как и Канарис — ставленники Лондона, который стремился нас всех перебить в братоубийственной войне с русскими. Дескать, мы выступали в роли пушечного мяса в их борьбе с русскими. Ну и в том духе.

— Предсказуемо.

— Какая разница? Главное, чтобы этот фарс закончить. Англичане уже начали серьезные бомбардировки промышленных объектов. У нас каждый день на счету. Каждый час. Без русской авиации нам не прекратить это.

 

Глава 2 11 июля 1942 года. Москва

Василий включил радиоприемник и сел на диван в ожидании новых сводок. Вчера с вечера позвонили из комендатуры и очень рекомендовали послушать…

'Товарищи!

Наконец-то получили документальное подтверждение показания бывшего начальника германской разведки адмирала Канариса в том, что он с конца Империалистической войны работал на Великобританию. И не только поставлял англичанам совершенно секретные сведения, но и на протяжении более чем десяти лет подталкивал, пользуясь своим положением, Германскую республику к братоубийственной войне с Советским Союзом. Ради чего им проводилась последовательная дезинформация руководства Вермахта и руководства страны.

Кроме того, в день Берлинского восстания Министерством государственной безопасности Германской республики были захвачены архивы нацистской партии. Они позволили нам с уверенностью сказать о том, что эта партия с самого момента своего существования финансировалась США с целью противопоставить германский народ Советскому Союзу и не позволить им жить мирно.

Таким образом, можно твердо сказать, что совместными усилиями НКВД и МГБ ГР был раскрыт заговор в высших кругах немецкого руководства, который привел Германскую республику и Советский Союз к бессмысленной и братоубийственной войне. Вы все знаете о том, что Германия и Советская Россия сильнее всего пострадали после Империалистической войны. Нас ограбили интервенты, а потом душили, не давая развиваться, закономерно опасаясь праведного народного гнева. А когда стало ясно, что нас не остановить, постарались приложить все усилия к тому, чтобы мы уничтожили друг друга…

В этой кровопролитной войне многие из нас потеряли близких, родных и любимых людей. Ко многим не вернулись отцы, мужья, дети. Но не стоит винить в этом германский народ. Нет! Он, точно также как и мы, стал заложником вероломных планов англичан и американцев, которые стремились погреть руки на нашем горе, боли и страданиях. И теперь, когда Рабоче-крестьянская Красная Армия, с огромным трудом одержала победу в тяжелом противостоянии с Вермахтом, эти люди не оставили своих попыток навредить нашим народам. Первого июля, в день успеха Берлинского восстания, которое поставило точку в правлении нацистов в Германии, Соединенные Штаты Америки объявили войну молодой Германской республике. После чего, совместно с англичанами начали бомбардировку заводов, портов, вокзалов, электростанций, больниц и прочих, жизненно важных объектов. В общем, стараясь нанести Германии как можно больший урон, чтобы после заключения мира немцы как можно дольше восстанавливали руины, в которые обращены их города и села. И это тогда, когда генерал Гальдер от имени Германской республики заключил с Советским Союзом перемирие и начал обсуждать условия мирного договора и прекращения войны! Стервятники! Жадные! Злобные! Ненасытные! Они испугались вступать в войну с сильным врагом, бросив нас в одиночестве и занимаясь торговлей с нацистами. А тогда, когда победа показалась на горизонте, захотели поучаствовать… да не делом, а вредительством. Ибо разрушение заводов, электростанций и больниц нельзя назвать иначе. Особенно в ситуации, когда противник решил прекратить бессмысленную и бесполезную войну.

По этому, когда десятого июля правительство Германской республики обратилось к Советскому Союзу с просьбой о помощи в отражении англо-американской агрессии, Политбюро ЦК ВКП (б) единогласно решило ее оказать…'

Дальше уже Василий не слушал.

'Невероятно!' — Думал он, прокручивая снова и снова услышанные слова. А параллельно вспоминались все те дни, что он провел на фронте. Каждый день. Ведь теперь, когда он узнал все это, старые 'странности' командования, которые ни он, ни его сослуживцы понять не могли, начали вставать на свои места. 'Они ведь знали… — покачал он головой, — вот заразы!'

Впрочем, аналогичные мысли крутились не только у него в голове. Весь Советский Союз оказался шокирован услышанной речью Молотова. Особенно не по себе стало на передовой, потому что с германской стороны в то же время прозвучала речь Гальдера с еще более жуткими подробностями. Генерал не стеснялся называть числа, совершенно жуткие числа, в которых замерли умершие, раненые, обездоленные. А главное — то, что творили в это время англичане и американцы. Каждый день передавались честные сводки с фронта с деталями воздушных боев и разрушениями, потерями и так далее. И теперь, когда Москва и Берлин смогли договориться, эта речь легла на подготовленную почву — вспомнились очень многие обиды, накопившиеся еще со времен Великой войны и последующей травли в двадцатых…

 

Глава 3 2 августа 1942 года. Окрестности Кале

Тухачевский стоял на берегу и вглядывался в видневшуюся вдали белую полосу меловых гор Дувра. Когда-то в прошлой жизни руководство СССР планировало танковый прорыв через Европу с выходом к Ла-Маншу. Но то были лишь планы, далекие от реального положения дел, а потому Михаил Николаевич никогда и не думал, что доживет до их осуществления. Сказка она и есть, сказка. Однако она воплотилась в реальность, и он своими глазами смотрел с берега на водную гладь Ла-Манша и виднеющиеся вдали берега Британии. Причем не как гость или турист, а как один из высших командующих объединенной армией, ведущей с Туманным Альбионом войну…

— Любуетесь? — Поинтересовался Гудериан.

— Да. Признаться, не верил, что когда-то это может случиться…

— Неужели вы так не верили в то, что своими руками творили? — С легкой усмешкой спросил генерал.

— В каком смысле? — Удивленно поднял бровь Тухачевский.

— Я ведь помню и Испанию, и Чехословакию…

— Я тоже на память не жалуюсь.

— Ну же, Михаил Николаевич, — обратился Гудериан к маршалу по русской традиции, — мы с вами теперь в одной лодке. Причем, полагаю, что пожизненно. Зачем вся эта игра? Не только Гальдер и Мюллер умеют анализировать факты. Вы ведь с самого начала вели свою персональную партию. Безумно сложную. Настолько, что осознав ее масштаб, пришел в тихий ужас. Но вы добились своего, разрушив планы наших общих врагов и амбиции многих политиков. Союз России, Германии и Японии… это ведь уму непостижимо было еще десять лет назад. Настоящий союз, а не какая-то бумажная фикция.

— Да какой ужас? — Улыбнулся Тухачевский. — Я учился у Бисмарка. Ведь если бы не он, то я никогда не смог бы понять, как подружиться с врагом. Вот кто был настоящим гением. А я — так. Подмастерье.

— Вы имеете в виду его Австрийскую кампанию?

— Да. Хорошая драка. Правильная, четко дозированная дипломатия. Мне до него очень далеко. Я ведь больше военный, чем политик. Без помощи товарищей Сталина, Берии и Молотова я бы не справился. Съели бы.

— Верю. Сам едва живым остался. — Усмехнулся генерал. — А что дальше? Мы будем вести эту войну с англичанами и американцами?

— Вы полагаете, что у нас есть выбор?

— Выбор всегда есть.

— В нашем случае, альтернативой является полное подчинение англо-саксонскому миру. Вы готовы пойти на это? Мне, если честно не очень хочется.

— Как интересно… — задумчиво произнес генерал. — Вы ведь все знали еще тогда, в Мюнхене?

— Какое это имеет значение?

— И все-таки. Удовлетворите мое любопытство.

— Знал, если вам от этого станет легче.

— Но откуда? Многие вещи ведь еще даже не планировались!

— К сожалению, это совершенно секретная информация. Я ее не могу разглашать при всем уважении к вам. Если конечно, не хотите, чтобы вас после этого ликвидировали.

— Не доверяете?

— Дело не в доверии, а в секретности. Чем меньший круг людей владеет этой информацией, тем лучше. Все очень серьезно.

— Ладно, — пожал плечами Гудериан. — Раз не положено, то не положено. Настаивать не буду. Хотя и интересно. Вы поймите меня правильно. Советский Союз еще в тридцать пятом был довольно отсталым государством. Но вот прошло шесть лет, и нас встречают новейшие танки и самолеты, которым нам даже противопоставить толком и нечего. Это шок! И, если честно, вы неоднократно смогли удивить нас. У меня вообще навязчивое ощущение, что вы знали все наперед и в Испании, и в Чехословакии, и в Монголии, и в Польше, и в Финляндии, да и, чего уж там, и в последней кампании. Так что, тут хочешь, не хочешь, начнешь верить во всякую чертовщину и мистику.

— И что вы себе обо мне придумали?

— Ничего. Честно. Просто необъяснимое нечто. Не понимаю, как и откуда вы все это знали. Словно вам подсказывал кто-то или вас подменили на двойника, обладающего сакральными знаниями. Гитлер так и вообще был уверен, что вас каким-то образом модернизировали, а потому рвался к источнику таких доработок.

— Даже так? — Усмехнулся Тухачевский. — Я так ему понравился, что он решил наплодить много маленьких маршалов?

— Шутки шутками, а он отправлял разведывательные экспедиции десятками.

— Я в курсе. Все они провалились.

— А там, куда они шли, есть что-нибудь?

— Есть. Но не то, что они искали. Впрочем, некоторые объекты вы и сами скоро посетите.

— В самом деле?! — Удивился Гудериан.

— Вы же слышали о том, что генерал Гальдер уже третий день увлеченно общается с товарищем Сталиным.

— Знаю, но непонятно, о чем. Это все для нас очень неожиданно.

— Почему же? — Усмехнулся Тухачевский. — Это не секрет. Конечно, распространяться нежелательно, но я могу вам все пояснить. Само собой, только в общих чертах.

— Не томите! Михаил Николаевич, я уже извелся от любопытства.

— Товарищ Сталин предложил на время войны создать единый центр управления, как войсками, так и прочими ресурсами. Ведь война завтра не закончится. Вы не хуже меня знаете, что Соединенные Штаты Америки начали активно помогать нашим южным соседям, а это значит, что война в Европе не закончится еще много лет. По самым скромным подсчетам не меньше десяти, а то и двадцати лет.

— Но…

— Сначала нужно замирить Европу и Туманный Альбион. А потом ехать в гости к США. И, как вы понимаете, навестить американцев без по-настоящему могущественного флота просто невозможно. А его еще нужно построить. Причем не каждый в своем болоте будет клепать кораблики, а централизовано и сообща. Иначе и кораблей меньше выйдет, и строить их дольше придется, да и по качеству, скорее всего, они уступят. Так что, без единого центра координации не получится.

— И как это будет выглядеть?

— Пока не знаю. Вероятно, некий военно-политический союз с расширенным перечнем полномочий и прав. Но это программа-минимум. До чего они договорятся по факту мне не известно.

— Но вы подозреваете…

— Как и вы.

— Давайте не будем говорить загадками.

— Пожалуй.

— Вы полагаете, что … эм… товарищ Сталин решил запустить процесс взаимной интеграции?

— Я бы на его месте поступил именно так. Посудите сами. В Германии на текущий момент нет сильного лидера. Все государство в раздрае в связи с фактическим поражением в войне и потерей доверия к старой правящей элите. Разве можно снова верить тем, кто вел вас на убой? Налицо сильный экономический и политический кризис.

— Вы полагаете, что я этого не понимаю? Какой ваш прогноз?

— Минимум я уже назвал. Максимум? Хм… сложно сказать. Полагаю, что может получиться что-то вроде Конфедерации. Может даже выборы проведут. Я бы провел, чтобы продемонстрировать, что это не завоевание, а слияние братских государств в одно единое перед лицом общего врага.

— А Япония?

— Япония просто союзник. Но я уверен, что к тому моменту, как мы завершим покорять Европу, ее положение очень серьезно осложнится, и мы сможем сделать ей предложение, от которого нельзя отказаться.

— Именно поэтому Конфедерация?

— Да. Уж слишком много различий в наших государствах. Поэтому, объединять на том же федеративном принципе пока не получится. А формализм в таких делах нам не нужен.

— То есть, по вашему мнению, слияние будет не кратковременным?

— Безусловно. Даже если оно пойдет первоначально по программе-минимум. Дальше все равно, неизбежно, будет собрана конфедерация с мощным федеративным ядром, которое постепенно будет расширяться. Считайте, что это просто этапы объединения.

— Германия войдет в состав России… никогда бы не подумал, что вообще буду об этом говорить.

— Кто вам это сказал? — Улыбнулся Тухачевский. — Германия войдет в состав нового государства, также, как и Россия. Мы породим его своим слиянием.

— Вы полагаете, что народ это поддержит?

— Народ поддержит спокойную мирную жизнь, а каким образом мы с вами ему ее будем обеспечивать, дело наше.

— И все равно…

— Не забывайте о том, что Германская республика находится в состоянии войны, как и Советский Союз с нашими общими врагами. Причем, Союз оказал помощь в тяжелый час. И военного положения никто не отменял. Как и законов военного времени. Полагаю, что лучшего момента для внедрения непопулярных мер нам не найти.

— Вы сказали о том, что я вскоре посещу ряд объектов, на которые так пытались попасть разведчики фюрера. Что вы имели в виду?

— Не хочу попусту вас обнадеживать, но если товарищ Сталин договорится с генералом Гальдером о Конфедерации, то меня ожидает пост военного министра в новом государстве, а вас — моего заместителя.

— Вот как… — хмыкнул Гудериан. — Вы так уверены в успехе переговоров?

— Как вы, наверное, слышали, товарищ Сталин беседует не только и не столько с Гальдером, сколько с наиболее серьезными промышленниками и экономистами Рейха. И предложение, которое они услышали вряд ли оставило их равнодушным. Настолько, что они, как и чехи в свое время, будут готовы продать родную мать ради слияния.

— Кстати, а чешские промышленники тоже участвуют?

— Конечно. Они ведь официально входили в состав Рейха. Как и северофранцузские. Мы не собираемся восстанавливать какую-то там историческую справедливость. Это лишено смысла. Тем более, что север Франции и Чехия сами по себе представляют большую промышленную ценность для Конфедерации. Особенно в плане предстоящей морской программы.

— Уже решили где будет столица Конфедерации?

— Это мне не известно. Вполне возможно, что ее вообще решат строить с нуля, чтобы никому не было обидно. В любом случае, это совершенно не принципиально. Главное то, что мы с вами теперь по-настоящему вместе и сражаемся с единым врагом плечом к плечу.

— И это грустно… — печально ответил Гудериан.

— Почему? — Удивился Тухачевский. — Вы же вроде как не противились никогда союзу с нами.

— Это грустно потому что даже такой силой мы по озвученными вами оптимистичным прогнозам воевать будем не меньше десяти лет. А ведь война для нас уже длится не первый год. И несмотря на это люди уже устали. Очень устали. Вы представляете, как будет им тяжело?

— Мы можем пойти по альтернативному пути и прекратить свою борьбу, дожидаясь, пока нас одного за другим не перебьют поодиночке. Или …

— Так я согласен, — пожал плечами Гудериан. — Не нужно меня уговаривать.

— Тогда зачем говорите такие странные вещи?

— Вы понимаете в чем дело. Я согласен с вами, что только вместе мы сможем устоять. У нас нет другого пути. Больше нет. Но… все равно, очень тяжело на душе от предстоящих сражений и того, сколько опустошения они нам принесут. Вон… сами полюбуйтесь на то, что осталось от Кале. Не только порт, но и жилые кварталы превратили в руины. А ведь вначале старались работать только по промышленным объектам.

— Англосаксы сильный и хитрый противник без особенных рефлексий и моральных терзаний. Если для победы нужно будет перерезать глотку младенцу — то они это сделают не задумываясь. А чтобы победить дракона, как известно, нужно завести собственного.

— Дракона? Вы полагаете?

— Именно.

— И вы хотите, чтобы ваше имя потом проклинали? Вон. Один уже пытался сделать нечто подобное.

— Так к любому делу нужно подходить с умом. А Гитлер… хм…. Не знаю, к чему он стремился, но в итоге породил чудовище, что старательно противопоставляя себя всему остальному миру, едва не добилось собственного уничтожения. Что же до создания дракона, то если таковая цена победы, то так тому и быть, — пожал плечами Тухачевский. — В любом случае, у нас просто нет выбора. Рыцарь без страха и упрека для чужого дракона может стать лишь развлечением и закуской, а не проблемой. И уж точно, не победителем. Одних сверкающих доспехов недостаточно для того, чтобы взять верх над символом мощи и коварства.

— Меня пугает сама перспектива столь долгой войны. Ведь вырастет целое поколение людей, которые ничего кроме постоянной войны не знают…

— Именно поэтому мы с вами должны так хорошо воевать, чтобы в центральных регионах, удаленных от фронтов, люди смогли спокойно жить и трудиться.

— Ваши бы слова, да Богу в уши. Вы разве не слышали о ядерном проекте США? Если они станут нас бомбить такими игрушками, то, боюсь, мирную жизнь мы не сможем обеспечить никому.

— Конечно, слышал, — усмехнулся Тухачевский. — Или вы думаете, что столько проблем и недоразумений на пути у американцев в столь грандиозном деле возникло просто так? Скажу по секрету, — подмигнул он Гудериану, — весь похищенный уран с американских объектов давно переправлен в Россию. Правда, мы сами занимаемся больше реакторами, чем бомбами.

— Почему? — Удивился Гудериан.

— Потому что в ближайшие лет десять ядерные бомбы будут слишком примитивными и дорогими, а их мощность умеренной. Кроме того, у них будет иметься масса проблем, связанных с применением из-за надежности, габаритов и способов доставки. Теоретически да, они могут создать нам большие проблемы. Однако для них нужны средства доставки, то есть, тяжелые стратегические бомбардировщики. Сами ведь они к нам не прилетят. А это значит, что максимум, на что американцы могут претендовать — это лет через пять-шесть, попытаться сбросить несколько таких бомб на пограничные районы, где особенно и нечего уничтожать такими мощными и дефицитными боеприпасами. Причем, далеко не все стратегические бомбардировщики смогут достигнуть цели. Мы уже в следующем году сможем выставить современный реактивный истребитель-перехватчик, способный практически безнаказанно карать даже перспективные дальние бомбовозы американцев.

— Вот как? Хм. Но все-таки, почему вы взялись за реакторы? Столь могущественные боеприпасы можно было бы использовать и для политики сдерживания. Вряд ли американцы решатся на применение такого оружия, зная, что получат той же монетой.

— Потому что, это куда более интересное направление. Ядерный реактор позволит создать тяжелые корабли с практически неограниченной дальностью хода и очень солидным водоизмещением. Что как раз прекрасно сочетается с предстоящей грандиозной морской программой. В том числе и гигантские подводные лодки, предназначенные для постоянного хождения под водой, вплоть до кругосветных походов в глубине океанов. Это совершенно иной уровень технологий, открывающий перед нами новые возможности. Или, например, могучие сверхтяжелые ледоколы для Арктики. А бомбы… да ну, глупости. Зачем заражать планету губительной радиацией? Ее потом вывести будет крайне сложно. Мы и без них вполне обойдемся. По городам, в случае чего, можно применять мощные и сверхмощные боеприпасы объемного взрыва, над которыми мы уже практически закончили работать. От них хотя бы заразы никакой нет, а по разрушительности мало уступают малым ядерным зарядам.

— Вы не боитесь, что американцы не будут столь щепетильны в вопросах загрязнения планеты? Кроме того, когда мы их загоним в угол, о каком благоразумии можно будет говорить? Они могут банально психануть.

— Боимся. Но даже если они решатся на такие глупости, то ядерные взрывы вряд ли станут массовыми.

— Будем надеяться. То, что я читал о ядерном оружии, мне совсем не понравилось.

— Очень гадкая штука… — кивнул Тухачевский, продолжая наблюдать за меловыми горами Дувра.

 

Глава 4 21 августа 1942 года. Вашингтон. Овальный кабинет

Президент нервно выстукивал пальцами по столу какой-то заунывный мотив, напоминающий похоронный марш, раздраженно смотря на свою команду, от чего, в кабинете прямо-таки кожей чувствовалась гнетущая обстановка, буквально мешающая дышать. Но все оставались на своих местах, сохраняя внешнее спокойствие.

— Докладывайте уже, — буркнул Рузвельт, бросив хмурый взгляд на министра иностранных дел.

— Позавчера в Германии завершились переговоры между Москвой и Берлином. Их итогом стало подписание договора о создании нового союзного государства. Сегодня утром этот договор был ратифицирован в Советском Союзе. Через три часа должно состояться рассмотрение этого же вопроса в Германии. И нет никаких оснований считать, что итог будет иным. Как вы понимаете, это все очень плохо.

— А то мы не догадались, — съязвил Рузвельт. — Слухи о выборах подтвердились?

— Полностью. После ратификации договора Берлином будет создана комиссия по подготовке и проведению выборов в парламент и на пост президента.

— Какие сроки?

— Планируют все завершить в декабре этого года.

— То есть, никаких активных действий до начала следующего года от них мы можем не ожидать?

— Есть все основания так считать. Я бы даже сказал, что до лета сорок третьего, а то и до осени. Им банально будет не до нас. По крайней мере, если мы сами не напомним о себе.

— Вы уже консультировались с представителями Конфедерации по поводу прекращения войны?

— Пока они заявляют о том, что примут на себя все международные обязательства всех своих членов. А это значит, что и состояние войны с нами тоже. Ведь мира никто не заключал.

— Это понятно. Они готовы его заключить?

— Вряд ли. У Конфедерации к нам очень большие претензии. Нас прямо обвинили в развязывании мировой войны и гибели двух миллионов человек. Они выдвинули ряд требований для заключения мирного договора. Во-первых, это выдача всех виновных в подготовке войны. Грубо говоря — мы должны передать международному трибуналу очень многих влиятельных людей, что, как вы понимаете, неприемлемо. Во-вторых, полная компенсация нами материального и морального ущерба странам-участницам. В частности, выплата пожизненных пенсий семьям, потерявшим кого-то ранеными или убитыми. Военные пенсии для всех участников. Пенсии по инвалидности. Оплата лечения. Возмещение полной стоимости всех разрушенных объектов и упущенной прибыли. И так далее. Там просто астрономическая сумма набирается. И если мы согласимся ее выплачивать, то окажемся в положении еще худшем, чем Германия в двадцатые годы.

— Они с ума сошли?!

— Это еще не все, сэр. — Усмехнулся министр иностранных дел. — Третьим пунктом их требований стало введения ограничения на стратегические виды вооружения. В частности, мы сможем иметь не более трех линейных кораблей и не более одного авианосца. Ну и далее по списку. Грубо говоря, защищаться оставшимися силами мы сможем только от пиратов. Кроме того, мы будем обязаны полностью прекратить ядерную программу, законсервировать все урановые рудники и передать Конфедерации весь наличный уран.

— Хм. Скромняги.

— Вы правы, сэр. С англичанами они поступили еще жестче. Например, настояв на том, что тем запрещается иметь любые гражданские корабли больше двадцати тысяч тонн водоизмещения. Королевский флот так и вообще полностью должен быть распущен, так как они настаивают на том, чтобы англичанам запретить иметь корабли крупнее легких сторожевиков. Также, они потребовали от Туманного Альбиона фактически отказаться от большей части своих колоний.

— Получается, что Конфедерация специально озвучила требования, которые ни мы, ни англичане выполнить не можем?

— На это и был расчет. Сегодня утром были опубликованы обличительные статьи в контролируемых ими изданиях, в которых их миролюбивые намерения 'разбились' о наш неисправимый милитаризм. Нас там смешали с таким говном, что не пересказать. По всей видимости, они готовились заранее. Вряд ли за один вечер журналисты смогли бы подготовить столько материалов. Полагаю, что теперь в газетах большая кампания по изучению нашего грязного белья.

— Этого следовало ожидать, — грустно улыбнувшись, произнес Рузвельт. — Как обстановка на Ближнем Востоке?

— Войска конфедератов заняли все ключевые точки в Персии и потихоньку выдавливают англичан к средиземноморскому побережью. Еще несколько месяцев и выйдут к морю. Могли бы и раньше, но контингент очень ограничен. Да и война в условиях пустыни дело непростое, а потому они стараются не рисковать.

— Они стремятся создать угрозу Суэцкому каналу?

— Безусловно. Англичане его не смогут удержать. Через три-четыре месяца войска конфедератов вполне смогут взять его под свой контроль, отбросив англичан за Каир.

— Мы можем нашим союзникам чем-нибудь помочь?

— Им нужны подкрепления, а у нас у самих с сухопутной армией серьезные затруднения. Как вы все знаете, после завершения Панамской кампании корпус морской пехоты практически прекратил свое существование. А имеющиеся в нашем распоряжении четыре пехотные дивизии обладают ограниченной боеспособностью. Причем одна еще и сильно потрепана в Панаме и сейчас отведена на комплектование.

— Это временная проблема, — пожал плечами Рузвельт. — Как быстро вы можете перебросить хотя бы одну дивизию к Суэцкому каналу?

— Месяц.

— Действуйте. Потеря Суэцкого канала станет катастрофой.

— Но у нас и так все Западное побережье фактически оголено.

— С побережьем мы как-нибудь выкрутимся. А Суэцкий канал терять нельзя. Как у англичан в Индии?

— Начали реформы социального характера для снижения напряжения и раздражения, так как опасаются восстания.

— Паникуют…

— А что им остается?

— Действительно… Вам не кажется, что нас обложили со всех сторон?

— Сэр, — начал военный министр. — Нам нужно немедленно объявлять мобилизацию и начинать подготовку по настоящему большой сухопутной армии. Пока Конфедерация занята своими делами нам нужно получить хотя бы сто пехотных дивизий.

— Сто дивизий?! Вы в своем уме?

— А вы полагаете, что вторжение будет малыми силами? Опыт боев корпуса морской пехоты показал, что будь японцы настойчивее, мы бы не смогли выбить их из Панамы. А ведь японцы не самые серьезные противники.

— Вы полагаете, будет вторжение?

— Да, сэр. Конфедерация, по всей видимости, настроилась на войну до победного конца. А это значит, что не остановится, пока не возьмет Вашингтон. И единственный наш шанс заключается в том, чтобы убедить их в утопичности этой идеи. В сложившейся обстановке наш флот не сможет надежно заблокировать побережье. Уже сейчас союзный флот Японии, Германии и России превосходит наши объединенные силы. А если учесть какие сырьевые и промышленные мощности собрала в свои руки Конфедерация, то можно уверенно говорить о том, что мы не достигнем даже паритета в военно-морских силах. И, как следствие, не сможем остановить их в море.

— Вы уверены, что нам нужна мобилизация? Может быть, ограничимся расширенным набором добровольцев?

— Мы и так сняли все ограничения и принимаем практически всех желающих. Однако при текущем потоке добровольцев мы будем формировать сто дивизий десятилетиями. При всем моем уважении без мобилизации нам не обойтись. Не тотальной, конечно. Но ее все равно нужно проводить.

— Сто дивизий… — покачал головой Рузвельт. — Хорошо. Готовьте приказ. Подпишу, как будет готов. Кстати, господа, вас не удивило, что русские настаивают на закрытии ядерной программы? Неужели так боятся атомных бомб? Кстати, как у нас там дела?

— Пока довольно вяло, — пожал плечами вице-президент. — А что заинтересовались ей, так что тут удивительного? Они ведь и сами активно занимаются этими вопросами. Вот и не хотят конкурентов.

— Так они же не бомбами занимаются, — заметил министр иностранных дел.

— Откуда мы знаем, чем они на самом деле занимаются? Может это все болтовня. Полагаете, они перед вами отчитываются? — Раздраженно бросил военный министр.

— Допустим. — Хмыкнул президент. — И что вы предлагаете?

— Как что? Напрашивается только один вариант — форсировать работы по атомному оружию. Они его неспроста боятся.

— Вы уверены? Может быть это отвлекающий маневр? Ведь эти разработки обходятся нам очень дорого. Если мы еще больше сосредоточимся на них, то расходы возрастут в несколько раз.

— По данным нашей разведки, в Советском Союзе начали интенсивные работы в этой области раньше, чем у нас. То есть, до войны. Очень маловероятно, что такой трезвый и прагматичный политик как Сталин, решится на финансирование столь грандиозного проекта без каких-либо гарантий успеха. Особенно в канун большой войны. Если все верно, что говорят наши ученые, то атомные бомбы могут стать тем оружием, которое поможет нам остановить их флоты. Возможно, что для нас это единственный шанс.

 

Глава 5 21 ноября 1942 года. Степи Казахстана. Ракетный центр 'Байконур'

Высокая комиссия в лице военного министра Конфедерации Михаила Тухачевского и его заместителя Хайнца Гудериана с обширной свитой сопровождения смешанного состава вышла из пассажирского самолета на весьма впечатляющем аэродроме 'Байконур'. Могучие железобетонные плиты взлетно-посадочных полос, покрытые аккуратно уложенным асфальтом, радовали взгляд и поражали своим размахом и качеством. Настолько, что 'Быстроногий Хайнц' смотрел на все это и никак не мог понять, где он находится. 'Как в этой глуши могли построить такое чудо и зачем?'

Но его отвлекли от мыслей — к самолету подъехали три небольших автобуса и командирский ГАЗ-61 для руководства, то есть, для него с маршалом.

— Я поражен! — Произнес он, когда они двинулись. — Такой аэродром в глуши! Что же тут должно находиться?

— Космодром, — со скучающим видом произнес Тухачевский.

— Что?! — На Гудериана было больно смотреть. — Но как?! Зачем?!

— Удивил? — Усмехнулся Тухачевский.

— Еще бы!

— Если честно, я немного слукавил. На текущий момент этот объект не является действующим космодромом, но его готовят к этой роли. Пока что, этот объект является закрытым центром по разработке и испытанию ракетной техники, на котором нами были сосредоточены все советские и германские специалисты в этой области. Но в будущем мы планируем отсюда выводить на орбиту Земли искусственные спутники с помощью тяжелых ракет.

— У меня нет слов! Вот что-что, а космодром я совершенно не ожидал тут увидеть. Но почему здесь?

— Очень удобное положение. С одной стороны — вокруг пустынные земли, что позволяет без особенных затруднений проводить экспериментальные пуски ракет без опаски. Согласитесь, уронить многотонную ракету на какой-нибудь завод было бы очень неприятно. Кроме того, контролировать периметр в этих местах намного проще. По пустыне незаметно не пройдешь. Он весь круглосуточно патрулируется как с воздуха, так и по земле. Авиация. Секреты. Патрули. Звукометрия. Радиоразведка. Приборы ночного видения. Зона отчуждения свыше ста километров. Также нужно отметить, что объект расположен таким образом, что дотянуться до него с помощью тяжелой авиации противника крайне затруднительно. Мы и в Персию из-за этого полезли. Так что теперь, от ближайшей границы, с которой теоретически противник может задействовать стратегическую авиацию, свыше тысячи километров. Да, это не так много для стратегических бомбардировщиков, но они прикрыты системами раннего оповещения и сопровождения обнаруженных воздушных целей, а также истребительными полками.

— Хм… любопытно. А как центр снабжается? Насколько я помню, в Рейхе это составляло немалую проблему, из-за чего шли постоянные драки между промышленниками и военными.

— По железной дороге и по воздуху. Двухколейная электрифицированная железная дорога с тяжелыми рельсами вполне справляется с доставкой основной массы необходимых грузов. Аэродром вы уже видели. В стороне также расположены причальные боксы для дирижаблей и ангары.

— Дирижаблей? — Удивился Гудериан. — Вы все еще их используете?

— О! В условиях России они себя прекрасно зарекомендовали. У нас на внутренних рейсах сейчас находится две сотни больших дирижаблей, и мы продолжаем наращивать их количество. Да, достаточно неудобно возиться с посадочными площадками, но мы нашли неплохое решение — усеченный геодезический купол с полимерными плитами покрытия. Прекрасная защита от ветра, легкий монтаж, хорошая сейсмическая устойчивость.

— Неожиданно, — хмыкнул генерал. — Как я понимаю, круглосуточный контроль периметра с воздуха осуществляется в том числе с помощью дирижаблей?

— Безусловно, — кивнул маршал. — Из-за очень высокой интенсивности эксплуатации рядом с причальными боксами мы развернули мастерские и научно-исследовательский центр, который работает над стратосферными полетами. Пока не очень получается, но мы надеемся в будущем получить дирижабли, летающие на высоте тридцать-сорок километров для фото и радиоразведки над территорией противника.

— Любопытно… хм. А что там? — Указал генерал на виднеющиеся вдали дома.

— Жилой городок. Там есть все необходимое для комфортной жизни. Ясли, детские садики, школы, больница, поликлиника, спортивно-оздоровительный центр с большим плавательным бассейном и так далее. Даже кинотеатр построили, несколько кафе, ресторан, столовые, пивные. Обратите внимание — дома стоят не просто в пустыне или степи, а окружены зеленью. И это пока начало. Лет через десять не городок будет, а настоящий оазис. Отсюда это не увидеть, но на берегу Аральского моря создана ведомственная база отдыха до которой можно добраться по железной дороге — туда специально бросили ветку. Там оборудовали небольшой пляж, пирс, лодочную станцию и прочие удобства. В общем — делаем все для того, чтобы от работ над ракетами ничто не отвлекало.

— Хм. Это похвально. А не боитесь, что ракета упадет на городок или базу отдыха?

— Они расположены таким образом, что это практически исключено. Потенциальный запуск ракет-носителей на околоземную орбиту не будет проходить над ним. Да и все остальные пуски идут в сторону от них, так что, вероятность падения ракеты на городок или базу маловероятна.

— А тут только научно-исследовательский центр?

— И опытное производство. Не носиться же из-за каждой мелочи в Москву. Серийное же производство, само собой, никто тут размещать не станет. Да и чего производить? Все сырое.

— Так ведь вы же сами говорили о том, что имеете к нашей ракете Фау-1 повышенный интерес.

— Безусловно. Но это не значит, что их можно запускать в производство в том виде, в котором они имеются сейчас.

— Да что там модернизировать? Рабочие, простые машинки.

— Как вы понимаете, перед нами не стоит задача запугать англичан. Поэтому мы хотим довести Фау-1 до ума, подготовив к выполнению более полезных задач. Да, они дешевы и технологичны, однако недостатков у них тоже хватает. Во-первых, это необходимость громоздкой паровой катапульты. Что совершенно неприемлемо. Сейчас идут работы по созданию сверхлегкой самоходной пусковой площадки на тяжелой гусеничной платформе.

— Но как? Им ведь нужно придавать первоначальное ускорение, чтобы их двигатель мог выйти на рабочий режим.

— Мы эту задачу решили применив принцип многоступенчатости. В частности, к основному корпусу ракеты крепится разгонный двигатель, который сбрасывается после разгона ракеты до необходимой скорости. Фактически — отделяемая ступень.

— И есть успехи?

— Это-то как раз оказалось очень просто сделать. А вот дальше возникли определенные сложности. Поясню. Дело в том, что мы разделили работы над модернизацией Фау-1 на два направление. Первое занялось разработкой противокорабельных крылатых ракет КР-1К, а второе — тактических крылатых ракет КР-1Т. Да, пусковые установки для них полностью унифицированы, но ракеты уже сейчас очень разные получаются.

— Противокорабельные? — Усмехнулся Гудериан. — С их точностью это даже не смешно. Плюс-минус километр? Да вы смеетесь надо мной!

— КР-1К будут иметь активную систему радиолокационного самонаведения. Примитивную, конечно, но все-таки. Программа полета такова, что эта крылатая ракета идя на высоте не более пятидесяти метров над уровнем моря, сканирует пространство в узком секторе перед собой и наводится на наиболее сильный отраженный сигнал. То есть, самый крупный корабль.

— Поразительно! Вы смогли продвинуться так далеко в электронике и радиотехнике? Насколько я знаю, у нас имелись только проекты самонаводящихся торпед и управляемых по радиосигналу ракет.

— К сожалению наши успехи хоть и серьезны, но все не так просто. Опытные пуски пока проводятся с весьма переменным успехом из-за ненадежности системы самонаведения. Там ведь не только радиолокатор, но и электромеханический вычислитель, автомат управления рулевыми машинками, электрический аккумулятор приличной емкости и так далее. И все это должно быть компактным, относительно дешевым и надежным. Вот и мучаемся. Хотя ученые нас обнадеживают.

— На какие сроки они ориентируют?

— Полагаю, что через год мы сможем получить очень неплохие противокорабельные крылатые ракеты, которые позволят поражать что линкоры, что авианосцы с дистанций в сто пятьдесят километров.

— Сто пятьдесят? Ведь у Фау-1 дальность была больше.

— Чем-то пришлось пожертвовать ради размещения системы самонаведения.

— А с тактическими ракетами что? Тоже пытаетесь воткнуть самонаведение?

— Увы, это слишком дорого.

— Тогда чем вас обычные Фау-1 не устраивают в этой роли? Пусть и с взлетным ускорителем.

— Дело в боеголовке. Мы решили, что нам нужно разнообразие боеголовок. Поэтому в тактической крылатой ракете был реализован принцип многоступенчатости еще сильнее. В частности, мы сделали отделяющуюся боевую часть. Ее отстреливает на финальной траектории полета с кратковременным импульсом. А тело ракеты с все еще функционирующим реактивным двигателем уводит в сторону маневром.

— Но зачем такие сложности?

— Как я уже сказал — мы хотим получить разнообразные виды боеголовок на одном типе ракет. В частности, объемного взрыва, которую не подорвешь обычным способом. Кроме того, кассетная осколочно-фугасная боевая часть, а также собственно тяжелый фугас. Само собой, понимая, что точность в один километр для такого оружия — это слишком много, мы решили уменьшить дальность до ста пятидесяти километров и увеличить массу боевой части до полутора тонн. В общем — получается не очень далеко, но точность и эффективность намного выше, чем у оригинальной Фау-1, при том, что стоимость возросла ненамного.

— Очень интересно… — задумчиво произнес Гудериан, вылезая из автомобиля возле административного здания. — Никогда бы не подумал, что Фау-1 ждут такие интересные перспективы. У нас над этим проектом Гитлера много кто потешался.

— И не зря.

— Но почему? — Удивился генерал. — Вы мне тут рассказали такие перспективы, что я никак не могу отойти от шока, а теперь заявляете, что эти ракеты не перспективны?

— Именно так. — Кивнул маршал. — Конструкция Фау-1 очень неудачна для крылатых ракет. Но мы остановили свой выбор на них. Почему? Потому что они отработаны и их легко запустить в производство, а 'ходовую часть', самую сложную в этих машинках мы не трогаем практически. То есть, в кратчайшие сроки наша армия сможет получить тактическое оружие современного уровня. И американцы им очень заинтересуются. Ведь в следующем году мы отметимся в Северном море. Учитывая слабость их ракетной школы они гарантированно попытаются скопировать. То есть, на несколько лет, а то и на десятилетие, окажутся на тупиковом направлении.

— Вы так уверены, что с Фау-1 тупик?

— Абсолютно. Предварительные работы по второму поколению крылатых ракет уже ведутся. Но пока их макеты продувают в сверхзвуковых аэродинамических трубах и колдуют с двигателями. Мы перейдем к ним после запуска в серию того, что задумали.

— Хм. А работы идут только над Фау-1 и вторым поколением крылатых ракет? Вы с таким увлечением о них рассказываете, что можно подумать, будто в центре ничем другим не занимаются.

— Вы правы, — улыбнулся Тухачевский. — Я слегка увлекся. Другими важными направлениями являются работы по зенитной радиоуправляемой ракете и многоступенчатой баллистической ракете-носителе.

— Интересно, очень интересно…

— Кроме того, начались работы над спутником. Мы хотим сразу что-нибудь дельное вывести на орбиту. Ну и в общем-то все. Хотя тут и так — масса дел.

— Согласен, — кивнул Гудериан. — Признаться, не ожидал такого интереса с вашей стороны к ракетной технике.

— Почему же? Из-за секретности?

— Наверное. Нам ведь даже разведка никак не выдавала вашего интереса к серьезным ракетам. Разве что реактивные снаряды, но ими почти все интересовались.

— Если вам интересно, то ими мы тоже занимаемся. Только не здесь. В частности — работаем над новым поколением реактивных систем залпового огня с высокой кучностью боя и новыми типами боеприпасов.

— И тут боеголовки объемного взрыва пытаетесь применить?

— Конечно. А также кассетные осколочно-фугасные, позволяющие надежно зачищать приличные площади. Хотя, полагаю, мы с вами их еще посмотрим.

— Тоже на секретном объекте?

— Нет. Обычный полигон под Москвой. Мы в Красноармейске, что к северу от Москвы держим артиллерийский полигон, где много что испытываем. Вот и эти новые РСЗО посмотрим.

— Просто сказка какая-то, — пожал плечами Гудериан. — Никак не привыкну.

— А вы попробуйте, — совершенно серьезно сказал, глядя ему прямо в глаза, Тухачевский. — Вы, на самом деле знаете очень мало о наших внутренних делах и разработках. Мы можно сказать только небольшую завесу приоткрыли.

 

Глава 6 2 декабря 1942 года. Район Кале

Василий испытывал волнение в этот день. Шутка ли — первый боевой вылет на реактивном истребителе…

— Альбатрос. Я Беркут. Как слышно? Прием. — Раздался в наушниках голос командира разведгруппы.

— Я Альбатрос. Слышу тебя хорошо. Прием.

— Вижу рой. Высота восемь. Дистанция десять. Курс триста сорок. Направление сто десять. Как понял? Прием.

— Понял ясно. Захожу на цель. — Ответил Василий, принял штурвал на себя и стал набирать высоту, а за ним потянулись остальные одиннадцать тяжелых истребителей-перехватчиков, несколько минут назад поднявшихся с бетонированного аэродрома недалеко от Ла-Манша.

Впереди под машиной Василия уходила вперед целая дивизия поршневых истребителей Конфедерации. Полковник и сам не раз ходил вот так на армады англо-американских бомбардировщиков и знал, как это опасно и тяжело. Особенно сейчас, когда для сопровождения противник стал выделять большое количество истребителей — по четыре на один бомбовоз. Конечно, по отдельности каждый истребитель что американцев, что англичан уступал И-300, но их было слишком много. Да еще и бомбардировщики поддерживали плотным огнем из многочисленных крупнокалиберных пулеметов.

Самым неприятным в сложившейся ситуации было то, что чем дальше уходила война, тем масштабнее и кровопролитнее становились воздушные сражения над Европой. Прямо-таки полномасштабные битвы, в которых англо-американские силы старались что-то разбомбить, идя туда целой армадой, а части ПВО всемерно этому мешали. По пятьсот машин в одном сражении с каждой стороны стало нормой, доходя иногда до тысячи и более. Издалека это напоминало какой-то рой, бурлящий, гудящий и огрызающийся огнем, время от времени исторгающий из себя на землю умирающих мошек.

Василий встряхнул головой, отгоняя совершенно ненужные мысли, застегнул маску и включил подачу дыхательной смеси. На альтиметре уже значилось десять километров, а его отряду нужно было забираться еще выше — на законные тринадцать тысяч метров, чтобы их сразу не заметили, отвлекаясь на бой с армадой поршневых истребителей.

Конечно, такой удар вряд ли покажет все боевые качества машин, но как-никак первый бой и рисковать было просто глупо.

Секунды тянулись очень медленно. Вот альтиметр показал тринадцать километров, и эскадрилья Василия выровняла горизонтальный полет. Еще несколько тягостных секунд и они прошли группу самолетов противника, пройдя на очень приличных встречных скоростях. Их не заметили, сосредоточив все внимание на привычном противнике, который играл, стараясь потрепать истребители, не подлетая близко и выманивая их подальше от плотного огня бомбовозов. Но они упорно не желали показывать свою 'молодецкую удаль' и далеко не отлетали.

Василий хмыкнул, скользнув взглядом по творящейся внизу каше, и повел свою эскадрилью в атаку. Обратный иммельман плавно переходящий в пикирование повторяли следом за ним один истребитель за другим, наращивая скорость и заходя на цель сзади. За всей этой аккуратной игрой никто так и не заметил совершенно неожиданного нападения на замыкающие машины строя.

Так как перехватчики нагоняли бомбардировщики, то скорость сближения выходила вполне приемлемой для прицельной стрельбы из пушки — что-то около шестисот километров в час. На пределе, конечно, но цель была слишком велика и потому по несколько тридцатимиллиметровых тонкостенных фугасных снарядов с короткой очереди четырех автоматов шли точно в свои цели. А потом истребитель, прошедший через горизонтальную плоскость строя, новым обратным иммельманом уходил по контркурсу с понижением, стараясь как можно скорее выйти из зоны действенного огня.

Прошло несколько секунд, и Беркут подтвердил сбитых. Все машины в порядке. Преследования нет. Да и вообще — враг в замешательстве из-за неожиданности, как самого нападения, так и его характера. Скорости новых перехватчиков произвели шокирующее впечатление. В принципе Василий может уже уводить перехватчики на базу, так как испытания прошли успешно, но полковник решает не бросать начатого и ведет эскадрилью на новый заход.

— Орел. Я Альбатрос. Как слышно? — Запросил Василий Иосифович командира авиадивизии.

— Я Орел. Слышу тебя хорошо.

— Иду на второй круг. Как понял?

— Понял тебя. Второй круг. Готов принимать.

Второго удара перехватчиков строй англо-американцев не выдержал. Шутка ли — две дюжины стратегических бомбардировщиков оказались сбиты за несколько минут. Треть от тяжелобомбардировочной дивизии, идущей на цель. Причем истребители прикрытия оказались совершенно бесполезны и не смогли ни сорвать атаку, ни подбить атакующие машины Конфедератов. И ничто не говорило о том, что остальные бомбардировщики доберутся до цели даже такой ценой. Впрочем, начали сильно нервничать и истребители, веселой стайкой взъерошенных воробьев в едва ли не половину наличного парка бросившись вдогонку за уходящими на бешеной скорости перехватчиками.

Очень удобный момент! И им незамедлительно воспользовалась авиадивизия, только и ждавшая подобной оплошности…

Спустя сутки. Лондон

— Сэр, мы завершили опрос экипажей.

— И?

— Судя по полученным сведениям, это немецкие самолеты Me-262, которые разрабатывали в Рейхе с сорокового года.

— Насколько я помню, у них там шло не все ладно с двигателями. Как за полгода они смогли устранить старые проблемы?

— В Советском Союзе также до войны начали работу над реактивными двигателями и смогли достигнуть определенных успехов. По крайней мере, Jumo-004 был доведен очень быстро именно благодаря советским разработкам. Это единственное объяснение того, что Me-262 оказался значительно более быстрым. Кроме того, доработан был и сам планер.

— Зачем?

— Они подняли крыло в положение высокоплана, вероятно, для того, чтобы защитить двигатели при взлете и посадке, так как они раньше располагались очень близко к земле. Однако, изменилось не только их расположение, но и форма. В общем — самолет довольно сильно изменился, что, в общем-то, и наблюдалось в произошедшем бою. Летчики отмечают, что новые перехватчики Конфедерации двигались на больших скоростях, чем должен был выдавать Me-262.

— Насколько больших?

— Мы полагаем, что в пикировании перехватчик преодолевал с запасом отметку скорости в тысячу километров в час, не теряя при том управления. В частности, во время первой атаки, все двенадцать истребителей прошли сквозь строй бомбардировщиков на пределе и, проведя обратный иммельман, ушли по контркурсу. И все это на предельных скоростях. Конечно, было видно, что им не просто и особой верткости не наблюдается, но они шли в этом вираже на треть быстрее любого нашего истребителя.

— Если с планером проведены такие изменения, то можно ожидать и замены начинки?

— Да. Тем более что вооружение заменили. Теперь в носовой части фюзеляжа стоит тридцатимиллиметровые автоматические пушки. Четыре штуки. Их характеристики пока уточняются, но, полагаю, что эта советская пушка ТАУ-30-40, сведения о разработки которой мы получали по разведывательным каналам. Разработка этого орудия была завершена еще в сороковом году, однако, на вооружение ее пока не ставили. Советские истребители обходились крупнокалиберными пулеметами и двадцатитрехмиллиметровый автоматами. По всей видимости, это вызвано тем, что достойных целей для тяжелой авиапушки просто не было, ведь истребителям СССР приходилось сражаться с фронтовой авиацией.

— Почему советская? У немцев тоже была тридцатимиллиметровая пушка.

— Советская пушка лучше, причем в ее боекомплект также входят М-снаряды, сделанные по более простой и дешевой технологии. Фактически, русские смогли довести до ума немецкую пушку, несмотря на то, что их разрабатывали разные коллективы в разных странах, находящихся в состоянии войны.

— Вы ведь понимаете, что это катастрофа? — Тихо произнес генерал. — Этот истребитель ставит жирную точку в наших бомбовых ударах по промышленным объектам на территории Германии.

— Конечно, сэр.

— Хм. Эти самолеты были серийными?

— Сложно сказать, сэр. Учитывая первое упоминание, рискну предположить, что это фронтовые испытания новой машины.

— И через несколько месяцев они начнут поступать в полки ПВО Конфедерации, — раздраженно произнес генерал.

— Скорее через полгода, сэр. А то и позднее. Дело в том, что у семи из двенадцати истребителей после второй атаки наблюдались проблемы с двигателями. Все-таки, они еще очень сыры.

— Это не могли быть случайные попадания?

— Маловероятно, — неуверенно произнес штаб-офицер.

— А я так не думаю, — настоял на своем генерал. — Так и запишите, что семь реактивных истребителей было повреждено огнем.

— И один сбит?

— А он был сбит?

— Из-за неисправности двигателя один реактивный самолет противника потерял тягу, и пилот его покинул, выпрыгнув с парашютом.

— Отлично. Значит — один сбит, семь повреждены, остальных отогнали. И не забудьте найти тех, что смогли пропустить заход этих машин с тыла. За разгром дивизии кто-то должен ответить. Также, предоставьте мне наградной список для тех, кто повредил и сбил. В общем, постарайтесь не допустить паники и максимально завуалировать результативность новых самолетов Конфедерации.

— Так точно, сэр, — козырнул штаб-офицер.

— И еще, — задумчиво произнес генерал. — Нам нужно разработать новую тактику для борьбы с этими самолетами противника. Кроме того, подготовьте приказ о наградах за каждый сбитый реактивный истребитель Конфедератов.

— Сколько?

— Тысячу фунтов стерлингов.

— Ого!

— А что вы хотели? Пилоты побитой авиадивизии уже сейчас пускают самые поганые слухи о новых машинах Конфедерации, подрывая и без того отвратительный боевой дух. Нам нужно дать серьезный стимул личному составу подтягиваться и думать о том, как сбивать этих птичек. Инструкции это хорошо, но без разумной инициативы на местах нам не обойтись. Они должны хотеть сбить эти перехватчики.

 

Глава 7 4 января 1943 года. Московская область. Авиационный полигон 'Жуковский'

Слегка раздраженный маршал вышел из автомобиля и быстрым шагом направился в административное здание. Неудачно лопнувшая покрышка едва привела к аварии и очень неприятным последствиям — опозданию на первый полноценный вылет скоростного реактивного бомбардировщика — СБ-100, который в срочном порядке пытались соорудить из германского Arado 234, проект которого был передан немцами в общую разработку после заключения союзного договора. Конечно, Михаил Николаевич не опаздывал, но после болезни стал дико раздражаться в тех ситуациях, когда из-за нелепых случайностей или недоразумений срывались его планы. Хорошо, что год назад он лично настоял на установке во всех автомобилях для командного состава от генерал-майора и выше радиостанций и обучению работе на них указанных персон. Поэтому уже через полчаса после аварии он сидел в вызванном диспетчером комендатуры резервном автомобиле, а его водителю помогала прибывшая заодно ремонтно-восстановительная машина на базе тяжелого грузовика. Да не просто так, а в 'теплом' обществе оперативников комендатуры, явившихся вместе с этой импровизированной автоколонной для снятия показаний и расследования происшествия…

Маршал шел твердым, уверенным шагом по свежему паркету, недавно отстроенного здания. Силикатный кирпич, железобетонные перекрытия, добротная отделка помещения, придающая административному центру авиационного полигона достойный вид. Да и с прочим оснащением все на уровне. Например, кондиционирование и интенсивная вентиляция воздуха вкупе с гибко регулируемым отоплением. Война войной, но внимание к комфорту работы сотрудников на критически важных направлениях никто не отменял.

— Здравия желаю товарищ маршал! — Рявкнул дежурный очередного поста, вытягиваясь и выжидательно смотря, в то время как остальные бойцы заняли места согласно расписанию и даже взяли Тухачевского под прицел. Все знали, кто перед ними, но вбиваемые требования по безопасности не оставляли им никаких вариантов. Ведь сам Михаил Николаевич первым разнесет их командование в случае чего и тогда ребят ждут очень серьезные проблемы. Ведь такое случалось не раз. Поэтому, наученные горьким опытом и чужими 'полосатыми задницами' они готовы были, превозмогая робость, проверять документы даже у верховного руководства Конфедерации, которое знали в лицо и видели не раз. Да что и говорить — друг у друга и то все 'бумажки' изучали с вниманием и тщательностью, так как командование время от времени устраивало 'контрольные закупки' с участием кого-либо из штатного состава охраны.

— Все в порядке, товарищ маршал, — произнес дежурный, спустя минуту, и протянул Тухачевскому ведомственное удостоверение личности и пропуск на объект. — Проходите.

И вновь гулкие звуки, понеслись по коридору, отражаясь от стен и потолка, сопровождая маршала к тому самому месту, где несколько лет назад он наблюдал за полетом новейшего поршневого истребителя, позволившего Советскому Союзу относительно бескровно добиться господства в воздухе во время военного противостояния с Рейхом…

— Ностальгия? — Спросил, улыбнувшись Поликарпов, присутствующий на первом полете в качестве члена комиссии.

— Старею… — вздохнул Тухачевский. — Раньше даже и не замечал таких вещей.

— Не вы один, Михаил Николаевич. Этот ангар довольно уникальное место, по какому-то странному стечению обстоятельств именно в нем готовили к первому полету перед комиссией практически все новые самолеты со времен И-300. И ни разу никаких серьезных проблем не было.

— Действительно, — улыбнулся маршал. — Как будто кто-то заговорил его на успех.

— Тогда и сегодняшний полет должен пройти успешно, — отметил подошедший к ним Андрей Николаевич Туполев, главный конструктор СБ-100. — Ведь если место заговорено, то нам нечего опасаться случайностей.

— Но вы, я вижу, все равно переживаете? — Хитро прищурившись, спросил Тухачевский.

— А как же без этого? Я, конечно, понимаю, что никто меня под статью подводить не станет, времена изменились, но все равно очень неловко. Ведь на нас возлагали немалые надежды.

— Вы нормально сработались с немецкими коллегами?

— Более чем. После 'сухого пайка' Рейха, который весьма скромно финансировал разработку реактивного бомбардировщика, они просто в восторге. Тут и ресурсы, и специалисты, и технологии. Можно сказать, что наша рабочая группа открыла в них второе дыхание. Что же до идеологии, то у нас фанатиков нет, всех повывели, да у них особенно не наблюдалось. А остальные вполне в состоянии конструктивно решать вопросы даже с чертом. Особенно если он разбирается в самолетах, — с легкой усмешкой произнес Туполев.

— Ну вот и ладно, — примирительно произнес Тухачевский. — Показывайте уже вашу ласточку. Не томите.

— Действительно, — спохватился Поликарпов. — Чего мы ждем? Все вроде как в сборе.

И высокая комиссия двинулась всей толпой к выходу из ангара на небольшую трибуну, сколоченную возле взлетной полосы специально для таких собраний.

Увидев самолет Михаил Николаевич непроизвольно ахнул.

— Красавец… — тихо произнес он к удовольствию Туполева.

— Четыре двигателя. Удельная тяга, даже с учетом увеличения массы выросла более чем вдвое. Так что теперь и потолок у него шестнадцать километров, и скорость в крейсерском режиме должна достигнуть восьмисот километров в час.

— А максимальная?

— Сложно сказать. Ориентировочно тысяча, но точно без испытаний не скажем. Может и больше. Правда, за эти потрясающие скоростные показатели пришлось заплатить дальностью: радиус боевого применения с тысячи ста километров упал до пятисот.

— В нашем случае — это не страшно, — усмехнулся Тухачевский. — С грузоподъемностью все нормально?

— Да. На внутренней подвеске все также можно разместить до тонны.

— А на внешней?

— Еще две тонны, но это не желательно, так как снижает скорость. Впрочем, если разместить на внешней подвеске два подвесных бака по тысяче килограммов каждый, то мы сможем поднять боевой радиус до тысячи двухсот километров, а перегоночную дальность так и вообще до трех тысяч двухсот за счет размещения дополнительного бака в бомбовом отсеке.

— Солидно! — Довольно воскликнул маршал.

— Кроме того, как вы видите, мы переделали форму носового обтекателя, профиль и форму крыла, а также сделали кабину двухместной с продольной посадкой с возвышением.

— Пилот и штурман?

— Совершенно верно, — кивнул Поликарпов. — В задачи второго члена экипажа входят функции штурмана, стрелка хвостовой пулеметной спарки с дистанционным управлением и управление бомбометанием. Плюс, на его место продублировано управление самолетом на случай ранения или гибели пилота.

— Мы полагаем, что серьезно возросшая тяга вполне потянет еще одного члена экипажа, даже несмотря на необходимость создать максимально быстрый и высотный бомбардировщик. А польза от него большая.

— Да я не спорю, — пожал плечами Тухачевский. — Одноместный бомбардировщик — вообще странное решение. Не понимаю, зачем такой нужен. Особенно при возможности дальних перелетов. А тут три с половины тысячи перегоночной дальности. Это, по меньшей мере, пять часов полета. Так что я полностью поддерживаю такое решение. Подстраховать всегда полезно, тем более, что лишние несколько километров в час при тех скоростях, что вы получили, погоды не сделают.

— Ну… — замялся Туполев, не ожидавший такой благосклонной реакции маршала, ведь он на свой страх и риск решил слегка дополнить спущенное сверху техническое задание на новый скоростной бомбардировщик.

— Не мнитесь, — улыбнулся Михаил Николаевич. — Давайте уже отмашку.

Туполев внимательно посмотрел в глаза маршала, ища там подвох или какой-то скрытый смысл, вздохнул и, сняв с пояса небольшую рацию, дал команду на старт.

Учитывая тот факт, что никакой бомбовой нагрузки в самолете не было, а топлива заправлена половина стандартных баков, машина взлетела очень легко и стремительно начала набирать высоту…

В общем, все остались довольны, даже несмотря на то, что СБ-100 при посадке умудрился сломать шасси из-за слишком большой скорости. Пожара, к счастью, удалось избежать, как и гибели летчиков-испытателей. Хотя фюзеляж, конечно, повредило серьезно, разворотив всю обшивку снизу и часть шпангоутов набора.

— Ну что вы такой смурной, Андрей Николаевич? — Обратился к нему с улыбкой Тухачевский. — Не переживайте. Полет удался. Вы слышите меня? Удался. А то, что шасси не выдержало, так то не беда. Все предусмотреть невозможно.

— Но все равно… катастрофы мы смогли избежать только чудом.

— Значит, заговоренный ангар опять подтвердил свою репутацию, — усмехнулся Тухачевский. — В любом случае — это успех, и я благодарю вас и всю вашу команду за эту машину. Продолжайте над ней работать. Фронту нужен этот бомбардировщик. Без него прорыв обороны англо-американского воздушного флота обойдется нам очень большой ценой. Кстати, а почему вы не решили использовать в конструкции углеволокно? Вон на новом истребителе-перехватчике это позволило серьезно снизить массу планера и укрепить его.

— А нам его выделят? Насколько я знаю с ним много проблем.

— Да. Дефицитный материал. Но в июне мы должны запустить совместное советско-германское предприятие по выпуску углеволокна, так что его хватит и для перехватчиков, и для ваших скоростных бомбардировщиков. Вам все равно до августа-сентября работы хватит по отладке конструкции.

— Вы правы, сложностей много, — грустно произнес Туполев. — Одно катапультирование чего стоит.

— Смотрите сами. Я помню, что лично настаивал на внедрении в проект новейших достижений в области авиации, но если будут какие-то кардинальные трудности, то откладывайте новинки. Скоростной реактивный истребитель нам нужен как можно скорее. В конце концов, после серии в пару сотен машин мы все равно проведем модификацию по итогам эксплуатации. Вот тогда и внедрим. А если будут и к тому времени неразрешимые сложности, то на третьей или четвертой. Главное в этой машине — надежность, скорость и высота, чтобы мы могли наносить бомбовые удары, прорываясь даже сквозь такие серьезные средства ПВО, что имеются у англичан. Вы ведь слышали о том, что они активизировали работы над реактивными перехватчиками. Если они их введут в строй, то бомбардировка их военных и промышленных объектов будет под вопросом.

— Я понимаю, — кивнул Туполев.

— Вот и хорошо. Если будут какие-то трудности — незамедлительно обращайтесь ко мне или к Хайнцу, — Тухачевский кивнул на внимательно слушавшего их Гудериана. — Он тоже в курсе проблемы и окажет вам всемерное содействие.

В тоже время в Вашингтоне

Президент США с усталым видом смотрел на министра армии и вице-президента, что сидели перед ним в креслах с довольно кислым видом.

— Что скажете, господа?

— Сведения о появление у Конфедерации реактивных истребителей-перехватчиков, способных разгоняться до скорости в тысячу километров в час подтвердились. Точные тактико-технические характеристики машин не известны. На текущий момент зафиксировано семь случаев применения этих истребителей. Ни одной машины мы реально сбить не смогли. Но конфедераты потеряли не меньше четырех из-за проблем с двигателями. С двигателями у них вообще серьезные проблемы. Они хоть весьма мощные, но нередко отказывают. В двух случаях из пяти перехватчики конфедератов выходят из боя из-за проблем с силовой установкой. Причем нам ни разу не удавалось их добить, так как они всегда нападают только под прикрытием основных фронтовых истребителей И-300.

— Что еще о них можно сказать?

— Плохая горизонтальная маневренность, высокая скорость набора высоты. Весьма крепкий планер, способный выдерживать в пикировании скорости до тысячи двухсот километров в час без флаттера. Сильное вооружение. На текущий момент это лучший истребитель-перехватчик в мире и ни нам, ни англичанам быстро не добиться похожих результатов.

— Что предпринимают англичане?

— Пока разрабатывают тактику борьбы с перехватчиками. В принципе, если бы они действовали отдельно, то подобная проблема решалась бы довольно просто, особенно учитывая тот факт, что целей немного. Но реактивные перехватчики действуют в тесном взаимодействии с поршневыми машинами сил ПВО, при необходимости уходя под их защиту. И это очень большая проблема, потому что их И-300 превосходят наши лучшие истребители. Пусть не сильно, но все же. Да и подготовка пилотов у них очень хорошая, так что быстро пробиться за этими бандитами мы просто не можем.

— У англичан хоть что-то выходит? Ну… кроме слов.

— Шутите? — Усмехнулся министр армии. — Пока что они остановились на сложном построении и перевооружении всех истребителей прикрытия малокалиберными пулеметами в большом количестве. Штук по восемь — десять. Таким образом, они планируют создавать высокую плотность заградительного огня на предполагаемой траектории движения перехватчика. Причем боекомплект состоит исключительно из зажигательных пуль. Иными словами, все сделано в расчете на то, чтобы случайно зацепить перехватчик и поджечь его. Правда, количество истребителей прикрытия теперь увеличилось с двух до четырех на один бомбардировщик. Да и малокалиберные пулеметы не очень подходят для борьбы с куда более маневренными фронтовыми истребителями И-300.

— Схема рассчитана на атаку перехватчиками бомбардировщиков?

— Да. Она учитывает предполагаемые пути отхода от цели для самолетов противника.

— А если перехватчики начнут бить самолеты прикрытия? Молчите? Как я понимаю, эту схему еще не использовали на практике?

— Вы правы, — чуть помедлив, произнес министр армии. — Наши союзники пока не придумали универсального решения. Но, если честно, то воздушная битва за Европу уже проиграна и все эти потуги ничего не решат. Конфедерация выбрала очень здравую тактику — изматывая и выкашивая наши силы в обороне. Мы никогда не несли таких чудовищных потерь. И ситуация становиться катастрофической, особенно в свете того, что морская блокада последние полгода только усилилась.

— Но ведь англичане смогли разработать тактику борьбы с подводными лодками Кригсмарине.

— После образования Конфедерации новообразованные подводный флот сменил тактику боевых действий. По всей видимости, русские знали о том, что немецкие шифры разгаданы, а лодки вычисляются с помощью радиолокации и воздушного патрулирования. Поэтому перешли к новой системе управления подводными лодками.

— Хм… думаю, это ненадолго.

— Вполне возможно. Но за последние полгода Конфедерация практически полностью обеспечила подводные лодки электрическими торпедами с магнитными, неконтактными взрывателями, которые весьма сложно обнаружить. Да и тактика изменилась.

— Серьезно изменилась?

— Более чем. Тактика стаи, конечно, осталось. Но используется не очень часто. Больше свободная охота. Один веер торпед и подводная лодка уходит на глубину. Насколько нам известно, практически все выпускаемые в море подводные лодки, прошли модернизацию. Изменили способы крепления ряда агрегатов, уложили внутреннее и внешнее звукопоглощающее покрытие. Кроме того, во все подводные лодки смонтировали конвекционные установки, поднявшие время нахождения под водой в пять раз. И это только то, что нам удалось узнать. Вероятнее всего, там куда больше модернизаций и оптимизаций. Советский Союз как будто готовился к объединению усилий с немцами и занимался больше не разработкой собственных субмарин, а способами улучшения немецких.

— Хм. Серьезные доводы. Получается, что подводные лодки Конфедерации нашими средствами очень сложно обнаружить.

— Совершенно верно. Англичане уже воют.

— Тогда почему конфедераты отказались от старой тактики волчих стай?

— Почему отказались? Они ее используют, но редко. Больше опираясь на свободную охоту. Это вызвано банальными опасениями радиоперехвата. Даже в штабе никто не знает, где точно болтается та или иная лодка, выполняя задание.

— Но ведь изредка используют.

— Только против крупных конвоев. А не боятся по той причине, что перед началом операции на подводные лодки, которые будут принимать участие в деле, зачисляют новых членов экипажей из числа малых народов. В штабе садится их собрат и все общение с лодками ведется хоть и с шифрованием, но на этом замечательном языке, переводчика с которого найти практически невозможно. Ну и, само собой, лодки штабу не отвечают. Приняли — хорошо. Нет — возвращаются на базу. На месте пользуются звукоподводной связью для предварительной координации действий и целым спектром отвлекающих маневров. Каждый раз новые комбинации. Хорошо, что такие атаки не очень часты.

— Как я понимаю, Foreign office уже озаботился поиском переводчиков на будущее?

— Конечно, но на это нужно время и доступ на территорию Конфедерации. А малых народов там хватает. Особенно в Сибири и на Дальнем Востоке. Так что расшифровка мало что дает. Плюс, конфедераты стали применять многослойные шрифты, когда текст шифруется несколько раз подряд с разными алгоритмами шифрования. Ничего точнее мы сказать не можем, потому что ни одного такого текста пока не смогли расшифровать.

— Ладно. Допустим. Решения очень интересные. Но они вряд ли позволят усилить блокаду.

— Вы правы, но кроме ряда нововведений в обычных действиях подводного флота, Конфедерация перешла к довольно неприятной тактике тотальных минных постановок с помощью малых подводных лодок, которые также прошли серьезную модернизацию. Причем мины ставят не обычные, а донные с комбинированным магнитно-акустическим взрывателем, настроенным на достаточно высокую чувствительность. В итоге все подходы к большинству портов на юге Великобритании превратились в натуральный ад даже для обычных рыболовных траулеров. К тому же в портах происходят непонятные взрывы, которые, как считают моряки, можно объяснить только подводными диверсиями. Те, кто анализировал их, сходятся во мнении, что русские привлекли к действиям итальянцев. Их 'люди-лягушки' на данный момент лучшие по сведениям, что нашей, что английской разведки. — К счастью, обе разведки не знали, что на самом деле, в британских портах резвились боевые пловцы, подготовленные на Белом море. А эти все взрывы были не чем иным, как своего рода экзаменационной сессией, совмещенной с производственной практикой.

— Что-нибудь смогли с этим сделать? Какие вообще меры приняты?

— Англичане в полной растерянности. Никакие усилия не принесли успеха. Даже обнаружить ничего не удалось. Спускали водолазов, но видимость у причалов совершенно плохая, да и не могут они там вечно сидеть. Пытались организовывать осмотры корпусов судов легкими водолазами. Ничего не вышло. Правда…

— Что?

— Было два момента. Пропал один водолаз в легком снаряжении. Тело так и не нашли, хотя течение там практически нет. Одним из предположений было то, что у него могли возникнуть проблемы с дыхательным мешком. — Англичане и не могли знать, что эта 'проблема' носила искусственный характер. Хоть и подозревали. Вообще-то пловец бил по шлангу, но промахнулся, за что потом получил взбучку и дополнительные тренировки. — И второй… один из моряков предложил посадить в засаду подводную лодку на случай, если акустик что-то услышит. Не знаю, что он там рассчитывал услышать в порту при постоянном движении и шумах, но от безысходности предложение приняли.

— И?

— В общем, запаслись они регенеративным патронами и баллонами с кислородом. Легли практически на дно. Примерно через полсуток подводная лодка в экстренном режиме выскочила на поверхность и подняла тревогу. Как потом утверждал акустик, он слышал звуки дыхания. — Он и правда их слышал дыхание, так как отряд боевых пловцов из чистого любопытства подплыли посмотреть и удостовериться в том, что лодка не затонувшая, за что потом схлопотали по выговору. — Но все поиски ничего не дали из-за чего над акустиком смеялись почти все. Посчитали, что у того сдали нервы от переутомления.

— Да уж, ситуация, — покачал головой президент. — Ситуация такая, что не ясно, то ли смеяться, то ли плакать.

— Косвенно его подтвердило то, что во время третьей засады что-то случилось. Как утверждают водолазы, обследовавшие место, лодка умудрилась практически лечь на донную мину, которой там быть просто не могло.

— Все это очень грустно. Мы сможем им помочь?

— Нет, — уверено рапортовал вице-президент. — Никаких технологий для борьбы с новинками Конфедерации у нас нет, а верфи у нас и так перегружены своими заказами. После катастрофических потерь в декабре позапрошлого года мы до сих пор не оправились.

— Как долго англичане продержатся?

— Сложно сказать, — пожал плечами вице-президент. — Крупных транспортных кораблей у них больше нет. Осталась в основной массе только мелочь. Но и ей достается. Особенно на дальних переходах. Ведь Конфедерация смогла отбросить англичан за Суэцкий канал в Африку и контролирует этот водный путь. То есть, кораблям Великобритании с продовольствием и сырьем приходиться ходить из Индии вокруг Африки. А базы подводных лодок Конфедерации есть уже даже в Персии…. По срокам я сориентировать не смогу. Тут все упирается в банальное везение. Флот Великобритании тает. Верфи перегружены. Рыболовство серьезно страдает, особенно из-за того, что с норвежских баз действуют эсминцы Конфедерации, а юг плотно терроризируют малые подводные лодки. Серьезные проблемы с жидким топливом, алюминием, продовольствием. Особенно с топливом. Думаю, что через полгода придется переходить на доставку авиационного бензина тяжелыми самолетами.

— Полгода… — медленно произнес президент.

— Через год, полагаю, флот и авиация Великобритании будут практически парализованы.

— Даже если мы станем пересылать им авиационное топливо самолетами?

— Его хватит ненадолго. Кроме того, главная проблема не столько с самолетами, сколько с кораблями, так как в том случае, если Королевский флот заглушит двигатели и встанет у причалов, морская десантная операция через Ла-Манш окажется делом времени, причем очень небольшого. Конфедераты смогут переправляться даже на плотах, благо, что там недалеко. Хотя, насколько я знаю, министр промышленности Конфедерации Альберт Шпеер активно готовится к этому масштабному действу и строит простые, надежные и дешевые десантные корабли в довольно серьезных масштабах.

— Значит нужно рекомендовать нашим британским друзьям сделать неприкосновенный запас топлива для ударной группировки флота.

— Вряд ли это поможет, — пожал плечами министр армии. — Как только закончится топливо и весь английский флот, кроме парусных судов, встанет на прикол, малые подводные лодки Конфедерации просто засыпят все входы и выходы ударной группировки минами. На тот случай, если они решат вырваться на оперативный простор. После чего начнут серьезные авиаудары по стоящим у причала кораблям. Учитывая тот факт, что авиация практически летать уже не сможет, раскатают там все в тонкий блин. Включая склады с неприкосновенным запасом. А ведь еще могут подогнать крейсера и линкоры, чтобы те поупражнялись в практической стрельбе.

— И что вы предлагаете?

— Как станет совсем туго, перевести всю боеспособную часть флота к нам. А всем остальным готовиться к отражению морского десанта.

— Год значит…

— Корабль Великобритании идет ко дну. И мы спасти его уже не можем. Ведь наша идея с втягиванием в войну Южного триумвирата не оправдалась. Они трезво оценили свои шансы и решили не связываться с этим монстром. Даже Турция, которой мы сулили чуть ли манну небесную, и то отвернулась от нас после падения Суэцкого канала, вступив в военно-политический и экономический союз с Конфедерацией и открыв для нее черноморские проливы. Через год мы потеряем Европу. Максимум, через полтора. Нам пока сложно предположить, как долго будут идти бои на острове. Полагаю, что наш противник подойдет к вопросу прагматично, и не будет спешить. Если так, то полгода боев у нас есть в кармане, в противном случае месяца полтора. После чего… кхм…

— Кстати, — тоскливо взглянув на министра армии, — вы уточнили, что там происходит на Аляске?

— Высадился пехотный корпус Конфедерации при поддержке двух истребительных авиадивизий, одной штурмовой и одной бомбардировочной. А также два полка морской пехоты японцев. Занимаются занятием территории и закреплением. Пока особенно не лезут на рожон.

— Пока…

 

Глава 8 7 января 1943 года. Рим

Петен, Франко и Муссолини сидели в небольшой уютной комнате и бросали друг на друга угрюмые взгляды.

— Так и будем молчать? — Наконец не выдержал Бенито. — Как будто этим можно что-то решить!

— Вы правы, — кивнул Анри Филипп. — Все мы думали, что образование Конфедерации из Советского Союза и Рейха явление временное и скоро должно захлебнуться в собственных противоречиях. Однако пока этого что-то незаметно.

— А что вы хотите нам сказать? — Обратился Муссолини к Франко. — Это ведь вы предложили встретиться и обсудить волнующие нас вопросы. У вас появились какие-то новости?

— Боюсь, что да, — спокойно произнес Франко. — Мои люди завершили предварительные переговоры с немецкими промышленниками, наиболее влиятельными из них, и… — Франсиско заменялся, чуть пожевав губами. — В общем, наши предложения их не интересуют, потому что Москва предложила им намного больше.

— В каком смысле? — Удивился Муссолини.

— Смещение Советского Союза вправо оказалось слишком серьезно и намного больше, чем мы прогнозировали. Фактически, Москва стала под красивыми, но аккуратными лозунгами продвигать государственный капитализм, который совершенно не исключает частной собственности на землю и средства производства. На момент создания Конфедерации в Советском Союзе имелось свыше ста тысяч частных хозяйств-хуторов, число которых продолжало увеличиваться. Они, конечно, были сосредоточены практически полностью в Сибири и на Дальнем Востоке, но мы-то считали, что это все фикция и болтовня пропаганды. Хотя, само собой, это не исключает развития колхозного хозяйства, но не столько количественно, сколько качественно. Механизацией, например, или методами современной агротехники. Специалистов и оборудование пока держат в центрах, обслуживающих сразу несколько колхозов, но уже это очень неплохо. Еще интереснее обстоят дела в сфере производства, услуг и торговли. Непосредственно перед вступлением, руководство Союза даже организовало несколько крупных фабрик с частным капиталом, посредством передачи средств производства в паевое владение рабочим и персоналу.

— Давайте без воды? — Раздраженно отметил Петен. — Что конкретно Москва предложила немецким промышленникам?

— Сохранение частной их собственности и большой, долгосрочный государственный заказ. Конечно, там не все безоблачно, но все-таки это лучшее, что у промышленников Германии, Чехии и Северной Франции могло быть в условиях надвигающегося коллапса. Грубо говоря, Сталин отложил на весьма неопределенный срок кризис перепроизводства.

— Проклятье! — Раздраженно прокомментировал это высказывание Петен. — Но ведь они были верны правой идее!

— Они были верны своим капиталам, — отметил Франко. — И если бы им оказалось выгодно сотрудничество с дьяволом, то они пошли бы на него, не задумываясь.

— То есть, они предали нас… — сквозь зубы бросил Петен.

— Эти продажные девки никогда и не были верны нам, — улыбнулся Муссолини. — Но я их отлично понимаю. Германия задыхалась от нехватки сырья и испытывала затруднения в сбыте. Теперь же все должно наладиться. Рынок России весьма значителен.

— Как я уже отметил, — произнес Франко, — не все так безоблачно. Дело в том, что многим промышленникам пришлось пойти на реструктуризацию активов. И не всем это пришлось по душе, хотя, из двух зол, обычно выбирают меньшее.

— Не понимаю… — покачал головой Муссолини. — Что вы имеете в виду?

— Если опустить детали, то на базе ряда германских, северофранцузских и чешских компаний, а также советских заводов и фабрик создали интернациональные предприятия. Впрочем, у них там до сих пор идут движения и до завершения этой процедуры еще очень далеко. У кого-то заводик забирают, кому-то передают. Часть мощностей перевозят подальше от зоны военных действий. То есть, в Сибирь и в Среднюю Азию. И так далее. Если посмотреть со стороны — натуральная вакханалия, но им вроде все удается. Например, в области авиастроения получилось три настоящих гиганта и десяток компаний поменьше, вместо целой россыпи имен.

— Но как на это пошли сами промышленники? — Искренне удивился Петен.

— Весь этот передел собственности проводился очень аккуратно и подкреплялся совершенно колоссальным потенциалом государственных заказов. Вы понимаете… столько самолетов, сколько нужно Конфедерации, Рейх себе не мог позволить даже в мечтах, особенно после фактического поражения. А еще у этого государства есть доступ к бакинской нефтепромыслам и огромным запасам нефти за Уралом, которые открыли в прошлом году. В промышленном секторе что России, что Германии небывалый подъем. У остальных участников Конфедерации похуже, но тоже, кризисом даже не пахнет. Стабильные заказы обеспечивают и владельцев, и рабочих уверенностью в будущем.

— Они что, планируют сжечь всю эту технику в войне?

— Отнюдь, — пожал плечами Франко. — Там немало вариантов вполне гражданского направления. Я бы даже сказал, что основной вал заказов совершенно не военного характера.

— Но откуда они возьмут деньги на все это? Не печатают же на станке?

— Не поверите — печатают. Советский Союз предложил Конфедерации схему с куда более хитрой системой заимствования, нежели применялась во время получения знаменитых французских кредитов. Я и сам до конца не понимаю, как это все работает. Да еще эти странные меры по созданию фактически нескольких валют внутри одной финансовой системы, в том числе и виде фиатных денег.

— Бред какой-то! Вас разыграли! Это просто невозможно! Валюта должна иметь обеспечение, иначе, все их деньги не более чем фантики!

— Ох… господа, я признаться, вас разочарую. Какую-то схему обеспечения конфедераты ввели, причем не золотом и не серебром, но я с ней не разобрался. Все крайне запутано. Но главное в том, что у них все работает. Да, наблюдается определенная инфляция, но весьма и весьма скромная.

— То есть, вы считаете, что германские промышленники отвернулись от нас окончательно и бесповоротно? — Подвел итог Бенито.

— Я бы не стал говорить так радикально. Полагаю, что в будущем, когда экономика Конфедерации обанкротится из-за этих заимствований и прочих непонятных шагов, мы сможем с ними договориться. Но это вопрос даже не ближайших десяти лет. А война продолжается. И, если честно, я не уверен — есть ли у нас такой срок.

— Мы пока сидим тихо, — пожал плечами Петен. — Вряд ли Конфедерации в условиях войны с Великобританией и США захочется влезать еще в одну заварушку. Да, серьезной военной силы мы не представляем, но они вполне смогут завязнуть в этих боях. Особенно, если основные наши войска смогут отойти к Пиренеям.

— На что вы надеетесь? — Улыбнулся Франко. — Совокупный флот Германии и России достаточно мощный, чтобы не только утопить все, чем мы попытаемся воспрепятствовать десанту.

— Хорошо, — не дав другу развивать скользкую тему, перебил его Муссолини. — Что вы предлагаете?

— Как вы понимаете, ни полноценный союз с Конфедерацией, ни вхождение в Вашингтонскую коалицию нам не выгодны.

— Но американцы далеко, а конфедераты — близко, — пожал плечами Муссолини.

— И вы полагаете, это оправдает наше предательство правого дела?

— Послушайте, Филипп, — грустно улыбнулся Бенито. — Вы разве стремитесь героически умереть? Я вот ставлю интересы своего народа выше идей и амбиций. Вступление в войну нашего триумвирата на стороне Вашингтонской коалиции может привести только к одному — нас разобьют. Причем страшно и весьма скоро.

— И поэтому вы хотите войти в союз с Конфедерацией и воевать с Вашингтонской коалицией? — Раздраженно спросил Петен.

— Отнюдь, — ответил за него Франко. — Я считаю, что мы должны предложить им услуги посредника. Наше военно-политическое объединение достаточно слабо, чтобы представлять угрозу само по себе и, по большому счету, что Конфедерация, что Вашингтонская коалиция опасаются не столько нас, сколько перехода наших государств в стан их противников.

— Вы бы на их месте нам поверили? — Усмехнулся Петен. — Не посчитали, что мы тянем время?

— А если бы и так, то что с того? — Невозмутимо переспросил Франко. — Конфедерации сейчас нужно решать проблемы с Великобританией, битва за которую уже во всю разгорелась в воздухе. Да и их интересы на Тихом океане весьма существенны. Например, тот же десант на Аляске. Он ведь, насколько я знаю, закрепился и окапывается, готовя плацдарм для дальнейшего наступления. Кроме того, контроль за Суэцким каналом, который они установили, позволяет начать борьбу за британские колонии в Африке. Да и земли иллюзорной Независимой Франции, возглавляемой генералом де Голлем, тоже лакомый кусочек.

— Как и наши Марокко, Тунис, Алжир и Эфиопия, — отметил Муссолини.

— Эфиопия приносит вам какие-то дивиденды? — Удивленно переспросил Франко.

— Но это дело принципа!

— То есть, ради идеи, вы готовы вступать в самоубийственный вооруженный конфликт с заведомо более сильным противником? Эфиопия ведь дыра в вашем бюджете, который и без того страдает. Да чего уж там — вы до сих пор даже армию свою новым стрелковым вооружением перевооружить не можете. Впрочем, как и мы.

— Вы правы, денег Эфиопия высасывает из нас изрядно… — грустно отметил Муссолини. — Но мы не можем взять и отказаться от нее просто так.

— Если вопрос только в том, как это все оформить, то мы можем использовать это обстоятельство как пример наших нейтральных намерений. Сейчас в этой глухой колонии продолжают действовать партизаны. Мы с Анри Филиппом можем выступить с инициативой мирного урегулирование этого конфликта, так как война зашла в тупик и нужно начинать переговорный процесс. Одновременно с этим поговорить с Москвой на тему нашего статуса, намекнув, что мы собрались отпускать Эфиопию в свободное плавание. — Франко чуть заметно улыбнулся. — Я уверен, что Конфедерации сейчас не до войны с нами. Они, безусловно, пойдут на нее, если мы станем угрозой для них. Но если будет шанс, то они постараются избежать лишних боевых столкновений. Как минимум в ближайшие пару лет. Особенно в свете того, что Вашингтонская коалиция смогла накрутить хвосты бандитам на Балканах и после завершения британской кампании, Конфедерации завязнет в весьма затяжных боях с партизанами. А это — не дешево и не быстро.

— Вы полагаете, что Москва вторгнется на Балканы?

— Сложно сказать, как это будет выглядеть, — пожал плечами Франко. — Полагаю, что очень похоже на Турцию, которая формально пошла на союз с Конфедерацией, но при этом оттянула на себя очень большие силы из-за расцветшего там сепаратизма и бандитизма. И, признаться, я не уверен, что в ближайшие десять-пятнадцать лет ее получится превратить во что-то цивилизованное. Одна сплошная горячая точка. Да и русский Кавказ с Закавказьем и Средней Азией тоже стали перегреты после вхождения в союз шиитской Персии. Это было очень большой ошибкой руководства Конфедерации, пытаться объединить столь разные земли. И теперь практически все южные окраины этой трансконтинентальной Империи если и не в огне, то постоянно тлеют, оттягивая на себя ресурсы и войска.

— Ладно, допустим, конфедератам наш нейтралитет действительно выгоден. Но что мы предложим Вашингтону?

— Теоретический плацдарм для контрнаступления на Конфедерацию. Ведь нейтралитет можно покачнуть в любой момент в любую сторону. Если мы сейчас ввяжемся в драку, то нас разобьют, и никто от этого не выиграет. По крайней мере, что-то серьезное.

— Но русские войска на Аляске явно не способствуют долгосрочным планам, — возразил Петен.

— Отчего же? — Улыбнулся Франко. — Да, на Тихом океане у Конфедерации и ее союзников самый сильный флот. Однако снабжать войска через огромный океан, причем не малые группы, а большие соединения, да еще в условиях не круглогодичной навигации… это весьма нетривиальная задача. Особенно в условиях наличия могучей американской авиации. Да, русский И-200 хорош. Грубо говоря, на текущий момент — это лучшая машина европейского театра боевых действий, хотя те же англичане уже подтянули свои истребители до вполне приемлемого уровня. Однако американцы начали перевооружать авиаполки истребителями с новыми двигателями P&W и в целом облегченной, цельнометаллической конструкцией. Подобные машинки уже как минимум на равных сражаются с И-200, а в чем-то и превосходят его.

— Вы полагаете, что американцы сбросят войска Конфедерации в море?

— С высокой вероятностью, — кивнул Франко. — Через полгода янки завершат формирование трех десятков новых пехотных корпусов. Вы думаете, что один корпус, что сейчас окапывается на Аляске, сможет против них устоять? У него просто нет шансов. И пока идет битва за Британию, Конфедерация не станет перебрасывать новые войска в Северную Америку. Ни свои, ни союзников. США не будут упускать такой шанс. А дальше Москве снова будет не до десантной операции из-за бурлящих Балкан и мусульманского мира, который Вашингтон сейчас раскачивает всеми доступными способами. Спецслужбы Конфедерации, конечно, пытаются с этим совладать, но пока не очень успешно.

— Любопытно, — задумчиво произнес Петен, поглаживая подбородок. — Я полагаю вы начнете наводить мосты с Москвой?

— Мне это будет сделать проще, — ответил Франсиско.

— Хорошо, — согласился, явно недовольный Муссолини. — Значит, действуем по вашему плану. Отсрочка в десять-пятнадцать лет это хотя бы шанс. Может за это время Конфедерация погрязнет во внутренних конфликтах и распрях.

 

Глава 9 10 марта 1943 года. Москва. Кремль. Рабочий кабинет Сталина

— Здравствуйте товарищи, — поздоровался Лаврентий Павлович Берия, войдя в кабинет. Ждали только его, из-за чего министр государственной безопасности Конфедерации чувствовал некоторую неловкость.

— Как перелет? — Осведомился Молотов, который сохранил за собой в новом правительстве пост главы.

— Гроза, — вздохнув, ответил Берия. — Из-за нее долго не давали разрешение на взлет.

— А пилот что?

— Говорил, что может, но кто же ему даст? — Усмехнулся Лаврентий Павлович. — Требования безопасности к перелету ответственных работников никто не отменял и его за такую самодеятельность по голове бы не погладили.

— Оно и правильно, — кивнул Сталин. — Что слышно о Василии?

— Берлинский госпиталь ему пришелся по душе. Светлана тоже там. Прогнала всех сиделок и сама возле него дежурит. Врачи говорят, что скоро на поправку пойдет.

— Выяснили что-нибудь о покушении?

— Так точно, — ответил Берия, открывая папку. — Группа германских националистов, недовольных созданием Конфедерации, пыталась провести акцию устрашения. Василий оказался там случайно.

— То есть, это было не преднамеренное покушение?

— Конкретно за ним выявленная нами группа не охотилась. Хотя, благодаря ей нам удалось выйти на куда более серьезных людей. Оказалось, что дело национал-социализма в Германии ушло в подполье, а не предано забвению. И их активно поддерживают из Вашингтона. Прежде всего, деньгами и оружием. Вот они-то, как раз, хотели захватить Василия, вывезти его в США, где публично судить как военного преступника.

— Вы шутите? — Удивленно переспросил Сталин. — Какой из него преступник?

— Никак нет, товарищ президент, — невозмутимо ответил Берия. — Детали мне не известны, но то, что дело должно быть подложным очевидно уже сейчас. Хотя, подозреваю, американцы все это затеяли для обмена пленными. Ведь сейчас им предложить взамен особенно и нечего — это мы посбивали массу их самолетов над своей территорией, а не они. А так — будет за что зацепиться. Вряд ли мы согласимся на такую судьбу для товарища полковника.

— Хорошо. Как только выпишут, сразу переводи его в Москву. Сначала отказ обоих двигателей в истребителе, потом терракт. Света его пока сдерживает, но я его хорошо знаю, может сорваться. Парень он ранимый, а вытаскивать его из той ямы, куда, сорвавшись, обязательно свалится, будет очень непросто.

— Я уже распорядился по этому поводу, — кивнул Берия. — А пока поставили усиленные посты охраны.

— Кроме того, — отметил министр внутренних дел Конфедерации Генрих Мюллер, — я поднял на уши весь Берлин: от притонов до аристократических салонов. Отрабатываем все притоны, все потенциальные каналы связи и финансирования. Уже сейчас найдено пятнадцать конспиративных квартир и три подпольных арсенала с взрывчаткой, оружием, боеприпасами и деньгами. Задержано свыше трехсот человек по подозрениям. Начаты проверки персонала. Все под лозунгами защиты мирного населения от террористов. Полагаю, что подпольным нацистам сейчас не до Василия. Им бы самим уцелеть.

— Такая обстановка только в Германии? — Спросил Сталин, рассматривая внимательным взглядом Мюллера. Прошло уже несколько месяцев, он подтянул русский, хоть и говорил с явным акцентом, но все равно, от его присутствия на совещаниях такого уровня было не по себе.

— К сожалению нет. В Германии еще все довольно спокойно и тихо. По другим землям Конфедерации и союзников намного хуже. Ядром и рассадником проблем на текущий момент является Польша, в которую ведут нити управления большей части накрытых нами подпольных оппозиционных организаций в соседних владениях. Это главная болевая точка Конфедерации. Если смотреть по союзникам и соседям, то безумный уровень накала в Югославии и Турции. Из-за чего получается практически сплошная полоса нестабильности от Восточной Пруссии до Восточного Туркестана и Афганистана.

— Товарищ Берия, вы можете пояснить ситуацию?

— Английская и американская разведки прикладывают все усилия, чтобы переключить наше внимание на внутренние проблемы. К сожалению, на текущий момент мы не можем пресечь их деятельность, так как вхождение под контроль нашего ведомства столь обширных земель оказалось не подготовлено в кадровом плане. У нас просто нет подготовленных людей, а зеленых новичков ставить нет никакого смысла, ибо не только не справятся, но и могут усугубить обстановку, которая и без того сложная.

— Полагаю, — добавил Мюллер, — что ближе к началу проведения операции 'Северный ветер' активность повстанческих организаций усилится. Вплоть до открытых вооруженных выступлений.

— В течение недели подготовьте подробный доклад и предложения по этому вопросу, — произнес Сталин, поглядывая на министров внутренних дел и государственной безопасности. — Такие неприятности нельзя запускать. Будем думать, как разрешить это затруднение. — Президент Конфедерации взял небольшую паузу. — Ладно. Что по самолетам? Разобрались, наконец, из-за чего происходит массовый отказ двигателей?

— Из-за помпажа при выполнении некоторых пилотажных фигур.

— Это поправимо?

— Вполне, — ответил вместо Берии Альберт Шпеер, министр промышленности Конфедерации, уже очень неплохо выучивший русский язык. — По срокам меня ориентировали на полгода. Причем, важный момент — для нового реактивного бомбардировщика эта проблема не наблюдается, если он не станет пытаться выполнить фигуры высшего пилотажа. Обычный горизонтальный полет для упомянутых двигателей проходит без проблем. Так что, с ними задержек никаких быть не должно.

— Отлично! — Воскликнул Тухачевский.

— Отлично-то оно отлично, — возразил Берия, — но, к сожалению, ситуация на фронтах складывается таким образом, что нужда в реактивном бомбардировщике отходит на второй план. Да, он нужен. Но хватит и поршневых. Так что можно не спешить.

— Почему? — Чуть прищурившись, спросил Сталин.

— Как вы уже знаете, массированные налеты англо-американской авиации на европейское побережье прекратились две недели назад. По агентурным сведениям — вся тяжелая авиация Великобритании отведена в тыл, разоружена и задействована для перевозки стратегически важных товаров через Исландию и Гренландию. Ввиду отсутствия у нас крупных авианосных соединений, перекрыть этот воздушный коридор в обозримом будущем не представляется возможным.

— Что они везут через него?

— Основной груз — высококачественный авиационный бензин, который идет для обеспечения сил ПВО вдоль Ла-Манша.

— Тогда я вас не понимаю, — пожал плечами Сталин. — Раз противник отказался от нападения и ушел в глухую оборону, потребность в реактивном бомбардировщике должна быть особенно высока.

— Товарищ президент, — подал голос Тухачевский, — вы позволите?

— Конечно.

— Если я все верно понял, то в Великобритании уже сейчас начался острый топливный голод, вызванной морской блокадой. Сейчас, да. Истребительное прикрытие побережья у них сильно и без реактивных бомбардировщиков нам не прорваться. Однако насколько я знаю, топлива, доставляемого по воздуху, хватает едва на дежурные вылеты. И если активизировать действие наших авиачастей, то, даже не вступая в бои, а только лишь провоцируя и заставляя подниматься в воздух, мы сможем довольно быстро выжечь им все их невеликие запасы, оставив, фактически без авиации. Ведь какой толк от истребителя, когда он не может взлететь? Ведь так? — Тухачевский взглянул на Берию.

— Совершенно верно. Таким образом, у нас появляется запас по времени на более тщательную проработку двигателей машин. Особенно в свете того, что мы перепугали и Лондон, и Вашингтон. В США, например, сейчас пытаются любой ценой родить реактивный истребитель. Получается у них плохо, но они стараются, переводя массу ресурсов и сил.

— Какие сроки, по вашему мнению, у нас есть? — Спросил Михаил Николаевич.

— Года полтора-два, может быть больше, — пожал плечами Берия. — Фронтовые испытания показали, что как основной истребитель И-400 нельзя использовать в силу низкой приемистости двигателей и ограниченной маневренности. Только как перехватчик. Так что, при благоприятном исходе — до пяти и более лет.

— А по реактивному бомбардировщику?

— Аналогично. Лет пять у нас в запасе есть. Раньше мы вряд ли успеем построить хоть сколь-либо приемлемый флот и начать вторжение в Северную Америку. А больше у нас нигде целей, удары по которым нужно наносить, проходя сквозь плотную истребительную завесу, не предполагается.

— Спасибо, — кивнул Тухачевский. — Исходя из сложившихся обстоятельств, я предлагаю не дорабатывать двигатель, а сместить акценты на более перспективные направления. Прежде всего — двухконтурный турбореактивный двигатель, над которым в инициативном порядке продолжает работать товарищ Люлька. Причины такого шага упираются в ряд факторов. Во-первых, это… — Михаил Николаевич несколько минут очень доходчиво и обстоятельно рассказывал о том, насколько лучше будет переводить авиацию Конфедерации на подобные перспективные силовые установки. — Безусловно, конструктивно они значительно сложнее, но я уверен, что мы справимся с этими сложностями.

— Хм… — почесав подбородок, спросил Шпеер. — А что же нам тогда делать с реактивным перехватчиком и бомбардировщиком? Мы ведь их в ближайшее время собирались запускать в серию?

— Как что? Использовать. Особенно бомбардировщик, из которого можно сделать превосходный самолет-разведчик и специальный курьерский самолет для срочной доставки каких-то ценных грузов и пассажиров. Они будут стоять у нас на вооружении. Активно летать. Демонстрироваться под восторженные возгласы пропаганды. Готовить пилотов реактивной авиации. И уводить противника на тупиковый путь. Так что, когда через пять лет мы сможем получить новый двухконтурный двигатель и фронтовой истребитель под него мы увеличим научно-технический разрыв между нашими школами. Грубо говоря — уйдем в отрыв. Тем более что многочисленные опыты по продувке различных моделей самолетов в сверхзвуковой трубе уже сейчас дают нам довольно интересные результаты.

— Интересное предложение, — чуть подумав, произнес Сталин. — Что скажете, товарищ Шпеер?

— Я хотел бы ознакомиться с положением дел у Люльки и его людей, прежде чем делать выводы.

— Хорошо. Недели вам хватит?

— Вполне.

— Тогда через неделю жду от вас докладной записки по этому вопросу.

 

Глава 10 5 мая 1943 года. Нью-Йорк. Один из шикарных особняков на Манхэттене

— Я бы начал нашу встречу с пессимизма, господа, но все не так плохо, как нам недавно казалось, — начал встречу глава банкирского дома Морган.

— Что же случилось? — Ехидно усмехнулся генерал. — Москва провалилась под землю?

— Это стало бы не поводом для оптимизма, а настоящим праздником, — улыбнулся хозяин кабинета. — Все не настолько радужно.

— Так не томите нас, мы все сгораем от нетерпения, — с ухмылкой заметил худощавый мужчина в пенсне.

— Конфедерация практически полностью прекратила военно-воздушные операции над территорией Великобритании, лишь время от времени запускает разведчиков, да выдвигает группы истребителей к переднему краю. Мы поднимаем дежурные эскадрильи, но до боя не доходит — просто опасное маневрирование на пределах видимости. Это намного лучше того, что мы ожидали. Хотя, безусловно, расход авиационного бензина значительный.

— Может они просто стараются поскорее выжечь все запасы авиатоплива?

— Убежден, что они стремятся именно к этому, но мы их обошли в этом вопросе, — усмехнулся Морган. — Вы ведь знаете, что вот уже месяц как функционирует транспортное сообщение между нашей базой в Гренландии и Северной Шотландией, куда на переоборудованных подводных лодках доставляется топливо и прочее полезное имущество. Разгрузка само собой ночью. А сейчас мы готовим подземный вход в оборудованный грот, где сможем разгружаться и днем. Благодаря этому решению мы уже сейчас смогли начать накапливать авиатопливо на случай интенсивных налетов и заполянить практически пустые баки Королевского флота.

— Конфедераты уже знают об этой линии снабжения?

— Насколько мне известно — нет. Им сейчас несколько не до нее. Ставка, сделанная мистером Черчиллем на национально-освободительную борьбу, полностью себя оправдала. Польша и Турция превзошли сами себя, полностью дестабилизировав всю Восточную Европу и Ближневосточный регион.

— Не боитесь, что терпение Москвы лопнет, и она перейдет к куда более жестким мерам подавления вплоть до геноцида?

— Это очень маловероятно, — пожал плечами Морган. — Конфедерация построена на добровольном и многонациональном принципе, поэтому любая излишняя жесткость с такими борцами может только усугубить общую ситуацию. Поэтому они сейчас все это сводят к обычной уголовщине и проблемам с психикой, дескать, повстанцы либо головой тронулись, либо бандиты. И никакого официального политического преследования. Говори, что хочешь, о ком хочешь. Но тебя будут проверять куда тщательнее, чем других. А найти, сами знаете, можно немало у многих.

— Может тогда спровоцировать геноцид, раз это такое хорошее оружие против них самих?

— И как вы собираетесь это делать?

— Да тем же самым образом, что и раньше — подогревать массы на борьбу с захватчиком. Например, на религиозной почве.

— Кто не верить, тот московит? — Усмехнулся худощавый, лысый мужчина в очках. — Причем за верующих держать только удобные нам конфессии и течения в них. Например, католиков. Может даже провозгласить что-нибудь в духе испанской реконкисты.

— А почему московит? — Удивился Морган.

— Столица у них где? Правильно. В Москве. Вот и вспомним как их раньше называли. Особенно учитывая тот факт, что в Европе центром возмущения является Польша, которая и в прежние времена выливала на Россию невероятное количество помоев.

— Но ведь в Конфедерации это не только Россия.

— И что с того? Эту деталь упоминать совершенно ни к чему. Тем более, подход таков, что главное поставить их в позицию оправдывающихся. Заодно и вызовем раздражение у немцев, французов и чехов.

— Хм. Неплохая идея. — Кивнул Морган. — Но как непосредственно это все будет реализовываться?

— Для начала нужно найти какие-нибудь простые и доходчивые ритуалы для сплачивания групп. Например, ритмичные выкрикивания и какие-нибудь танцы в духе тех, что пляшут дикари-аборигены.

— Может быть не танцы, а совместные прыжки? Они проще будут и учиться ничему не нужно.

— Кто не скачет, тот московит? — Хохотнул Морган. — Вам не кажется, что вы недооцениваете здравый смысл этих людей? Это вообще выглядит как откровенная насмешка.

— Если этот метод с дикарями в какой-нибудь деревне на Амазонке работает, то и нашими подопытными, скорее всего тоже справиться, — пожал плечами лысый мужчина.

— Предлагаю пойти еще дальше, — решил вставить слово толстяк с небольшими, прищуренными глазками, сидевший до того молча. — В землях Малороссии и Новороссии, а также Галичины и прочих юго-западных владений Российской Империи и Советского Союза уже несколько веков ходил такой термин — москаль, которым назывались жители центральных земель России. Причем не абы как, а с явно выраженной негативной оценкой и уклоном в военщину.

— Но ведь жители практически всей Западной Украины и Белоруссии на текущий момент расселены веером по обширным владениям Советского Союза. Они, насколько я знаю, практически исключены из очага польского возмущения.

— Так тем лучше, — усмехнулся толстяк. — Пускай тоже оправдываются. А еще лучше начнутся ругаться. Управляемый хаос, господа. Нам нужно запустить у нас настоящий хаос, где никто ничего толком не понимает и злиться, считая виноватыми кого угодно, кроме тех, кто на самом деле все это запустил. Старая формула 'разделяй и властвуй' никуда не делась.

— Да, дельное предложение, — кивнул Морган. — Нужно будет подобрать как можно больше провокационных высказываний и лозунгов. 'Кто не скачет, тот москаль' хоть звучит как откровенная и глупая провокация, но может и сработать. По крайней мере начнется ругань с притихшими жителями западных земель России.

— Конечно, — кивнул толстяк. — Тем более, что ритуалов можно придумать много разных. Не все захотят скакать как молодые козлики. Кому-то потребуется что-то и посерьезнее. Что конкретно — не важно. Любые идеи. Любой фарс. Все, что позволит нам захватить умы протестующих групп и направить их на борьбу с могущественной сверхдержавой — Конфедерации, которая занимает добрую половину Евразии. Если не больше.

— А что делать с войной? Спускать на тормозах? — Пожал плечами худощавый, лысый мужчина.

— Одной лишь вооруженной борьбой победы не добиться. Русские и немцы оказались слишком сильны в этом деле. И если мы не отвлечем их на внутренние проблемы, то тотального разгрома и завоевания нам не избежать. Так вот. В Конфедерации основной отбор в учебные заведения ведется, прежде всего, на основании талантов и способностей, а также желании учиться. Такой подход позволяет набирать действительно толковых парней, но и порождает великое множество амбициозных бездарей, считающих себя непонятыми и неоцененными. Вот и сделаем из них национальных писателей да художников, которые в силу яркой, честной и открытой гражданской позиции гонимы деспотичными властями.

— Но как? Они ведь бездари!

— Для начала их нужно признать, назвав их работы новым словом в современном искусстве. Если картина, то пусть она будет хоть последняя мазня и халтура, но, главное, чтобы ее написал тот, кто нам нужен с правильными взглядами. Как обычно осуществляют признание? Статьями в известных журналах. Выставками в солидных галереях. Презентациями. Постоянным мельканием перед публикой. И, конечно же, деньгами. Ведь если, скажем, кто-то из нас купит испачканный холст у такой амбициозной бездарности за солидные деньги, то это о многом скажет. Плюс, создаст моду. Аналогично с писателями, поэтами, музыкантами. Главное — чтобы они имели зуб на руководство Конфедерации и либо говорили, либо писали, либо пели нужные нам слова.

— А не получится ли так, что Москва обернет против нас тот факт, что ценим это искусство только мы? Согласитесь — это странно.

— Вы правы, — кивнул лысый мужчина. — Тогда начнем с местных. В Конфедерации довольно умеренное отношение к частной собственности, и мы сможем под видом предпринимателей продвинуть немало своих людей. Да и аборигенов зацепить, полагаю, будет несложно. Мало кто устоит перед соблазном подзаработать. Вот они и начнут создавать художественные кружки. Причем, первоначально не антиправительственного ключа. Просто оппозиционного. Дескать, Академия художеств им не указ. Да и вообще — в центре ничего не понимают и так далее.

— Это весьма долгосрочный процесс, — пожал плечами Морган. — А операция 'Северный ветер' может произойти уже через пару лет.

— Именно по этой причине нам и нужны повстанцы. На первое время их вполне хватит. А потом, когда Берия и Мюллер смогут их окончательно задавить, уже окрепнут деятели искусства новой волны и подрастающая молодежь начнет активно вовлекаться в деятельность обновленной оппозиции.

— Которую также могут довольно легко передавить.

— Ой, я вас умоляю, в таком большом государстве как Конфедерация амбициозных бездарей хватит на несколько десятков тысяч психиатрических больниц. Если не больше. Кроме того, видя, что мазню и прочую хрень, порожденную бездарностями отлично покупают коллекционеры, и нормальные деятели искусства подтянуться. Всем кушать хочется. И желательно вкусней, напрягаясь при этом как можно меньше. Запустив этот процесс, нам нужно будет его только корректировать и подбрасывать подачки наиболее одиозным и выгодным. Все остальное местные сделают сами.

— Само собой, не прекращая поддерживать нормальных повстанцев?

— Конечно. Причем не просто поддерживать, а противопоставлять. К боевикам пытаться привлечь наиболее правильную молодежь, показывая на примере амбициозных бездарей и их окружения, до чего доводят вольности и свободы, продвигаемые слабым и немощным государством — Конфедерация. А бездарей пугать террористами, намекая, что их держит Москва для устрашения таких высоко духовных и культурных людей, как они.

— Путано.

— Зато если сработает, то эффект будет как от чумы. Цепная реакция заражения и разложения окажется чрезвычайно сильной. Конфедерации станет совершенно не до военной экспансии. Главное, нам продержаться эти пять-десять лет. Даже если к началу культурной эпидемии они смогут отстроить полноценный флот и подготовить вторжение, то осуществить задуманное уже не смогут из-за внутреннего разложения. Причем не только на западном направлении, но и на южном. Исламские фундаменталисты будут даже интереснее польских католиков…