Глава 1

27 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии

Дорога до штаба корпуса прошла достаточно тихо и спокойно. Никакого внятного охранения в этом бардаке даже не наблюдалось. А провожатый был нужен больше для того, чтобы понимать куда ехать.

Картинка за окном проплывала довольно печальная.

Войска уныло тянулись по дорогам вперемежку с обозами. Уставшие люди, повесив голову, медленно шагали вперед, глядя себе под ноги. А когда унтера требовали от них посторониться, поднимали пустые глаза на проезжающую автоколонну.

Отступление усиливалось бардаком и полировалось чудовищной усталостью. Даже невооруженным глазом было видно, что солдаты не спали сутки, а может и двое. Да и с питанием имелись явные промахи. Сухие пайки может и жевали, но походных кухонь особенно не наблюдалось. А значит бойцы вряд ли были обеспечены в должной мере горячей едой, что, безусловно, только усугубляло их положение.

Если подумать, то выходил курьез смешной до слез. Горьких слез. Сначала эти войска гнали вперед, заставляя наступать как можно более энергично. А теперь в том же темпе гонят обратно. И все черти-как, без порядка и всякого устроения. Особенно тылового. Что нагоняло и на самого поручика немалую тоску.

Ясно проступила роль полка, которому Максим недавно помог. Он-то думал — просто оборону позиционную держат. Но нет. Они просто давали шанс отойти своим. Потому-то и приняли этот в общем-то довольно бессмысленный бой в невыгодных для себя условиях.

Не обошлось без конфликтов.

— Куда прешь?! — Заорал какой-то поручик, когда идущий первый в колонне Форд подал ему сигнал клаксоном. Дескать, посторонись.

Строго говоря никакой сложности свернуть для этого «товарища» не было. Тем более, что ехал он не на груженой подводе, а в легкой пролетке, куда загрузил свою задницу и какие-то несколько сумок. Но, глянув, что в Форде никого старше ефрейтора не было, повел себя излишне заносчиво. Во всяком случае на взгляд Максима.

Наш герой вылез из грузовика. Подошел к пролетке, которая демонстративно остановилась, чтобы пассажир смог размять ноги. Взглянул в лицо этого поручика самого лощеного вида, кривящегося на него с усмешкой. И от всей души прописал ему «двоечку» в подбородок и ухо. Но его оппонент оказался мужчиной ловким и умелым. И смог в какой-то мере увернуться, так что отделался только разбитым ухом. Не ожидал он связки из двух ударов.

— Мразь! Ты что творишь?! — Взревел этот лощенный хлыщ и потянулся к уставному револьверу.

Максим же бесхитростно пробил лбом прямо ему по носу. С характерным таким звуком ломающихся хрящей. Раз. И его оппоненту резко стало не до оружия. О котором, впрочем, не забыл наш герой. Забрал его и, повертев в руках, убрал себе в карман, заявив:

— Спички детям не игрушка!

Слишком громко! Так что его фразу хорошо услышали проходившие мимо солдаты и засмеялись. Незнакомец сверкнул глазами, обещая ОЧЕНЬ большие проблемы. Но это действо не возымело эффекта. Максим наклонился к нему и тихо произнес самым благожелательным тоном:

— Господин поручик, вы плохо держите удар. Предать-предали, а отвечать за свои поступки боитесь.

— Предать?! О чем вы говорите?! — Взвился незнакомец.

— Вы срываете доставку в штаб корпуса срочных секретных донесений и важного пленного. Как это еще расценивать?

— Я?!

— Вы! — С нажимом произнес Максим, нависая.

После чего он вышел из пролетки, махнув кучеру, чтобы проваливал с дороги. Тот оказался понятливый и, не дожидаясь, пока его пассажир заберется обратно, стал отводить повозку с дороги. Тот едва успел подняться с подножки, на которую оказался присажен ударом в нос. А наш герой крикнул через плечо:

— Револьвер заберете в штабе корпуса, подав письменный рапорт с объяснением своего поведения…

Колонна тронулась. Но не успели они отъехать метров на двести, как свесился тот самый подпоручик, выделенный в полку для сопровождения, и спросил:

— Максим Федорович, не слишком ли вы грубо обошлись с ним? Князь все-таки.

— То, что князь, только усугубляет ситуацию. Вместо того, чтобы быть объектом подражания и эталоном, он ведет себя как избалованный, заносчивый дурак. Он на войне. И здесь стреляют. Много. Если этот клоун также будет себя вести с подчиненными — они сами его в первом же бою и пристрелят.

— Но… — хотел было возразить подпоручик.

— Что, но, Олег Петрович? Мы все под пулями ходим. Кто там разбираться станет? Если командир вверенных ему людей держит за скот, то поверьте, они его ценят не больше. Как там говорил Лермонтов? Слуга царю, отец солдатам. Отец, Олег Петрович. Строгий, взыскательный, но отец. А не вот такое вот великосветское быдло.

Услышав эту отповедь, подпоручик замолчал. Продолжать разговор было не только лишне, но и опасно. Назвать князя великосветским быдлом — перебор. Доносить может оно и не стоит, ибо этот крендель действительно много кому жизнь портил. И, по сути, Максим Федорович, был прав. Но он контужен, ему могут простить такое поведение, а вот подпоручику — очень вряд ли. Слишком дерзко. Слишком по-вольтерьянски.

Следующие пятнадцать минут ехали молча. Никому не хотелось беседовать. Разговор Максима и Олега проходил довольно громко, так что его услышал все пассажиры первого грузовика. И в автомобиле народ задумался. Сильно задумался…

Штаб корпуса, разумеется, никем не охранялся. Просто вокруг него имелось некоторое количество воинских контингентов. Довольно разрозненных. Бардак цвел и благоухал во всей своей красе.

Глянул Максим на это безобразие и прям зачесалось устроить какую-нибудь пакость. Но удержался. Могут не понять. Да наверняка не поймут. Достаточно и того, что его автоколонна из трех легковых и семи грузовых автомобилей вторглась на территорию возле штаба 1-ого корпуса. Вон как все напряглись. Видимо так поступать было не принято.

Максим спрыгнул на землю. Оправил форму. Осмотрелся и прислушался. Уже было довольно поздно, поэтому во всю стрекотали сверчки в траве. Освещение сильно сбавило интенсивность, погружая все вокруг в легкий полумрак. Пока еще не сильно мешающий, но грозящий в ближайшие десять-пятнадцать, может быть двадцать минут смениться настоящими сумерками. А люди вокруг? Они замерли и уставились на него. Словно увидели что-то совершенно невероятное.

Внимание поручика привлекла группа с золотыми погонами. К ней-то он и направился. Выбрал визуально «особь» с самым высоким формальным рангом, подошел и, молодцевато щелкнув каблуками и отдав честь, произнес:

— Ваше высокопревосходительство, разрешите обратиться?

— Обращайтесь, — устало кивнул этот генерал.

— Вы генерал Артамонов Леонид Константинович?

— Я.

— Моим отрядом был разгромлен штаб 1-ого германского корпуса, взята документация и пленен генерал Герман фон Франсуа с четырьмя офицерами его штаба. Кому прикажете их сдать?

— Вы шутите? — Чуть охрипшим голосом, переспросил генерал.

— Никак нет, — ответил Максим. А потом повернувшись к колонне, крикнул, Васкову, выгружай пленных.

И если поначалу генерал и окружавшие его офицеры были просто потрясены дерзостью наглого поручика, посмевшего врать ТАК самозабвенно. То, увидев Германа фон Франсуа, связанного и с повязкой на глазах, просто выпали в осадок.

— Алексей Сергеевич, — наконец произнес Артамонов, обращаясь к одному из полковников, стоящего рядом с ним. — Примите пленных и документы.

— Есть! — Козырнул назначенный исполнитель и с явно посветлевшим лицом, бросился выполнять почетную миссию.

Да и чего бы ему не радоваться? Ведь уничтожение штаба корпуса полностью расстраивало его управление. А значит, можно будет как минимум остановиться. А то и контратаковать. В общем — радостные известия. Хотя, конечно, Максим, изучавший достаточно внимательно этот период Отечественной истории, знал, что стоявший перед ним генерал — та еще штучка.

Дело в том, что генерал Самсонов не был ни дураком, ни бездарностью, протежированный кем-то столь высоко. Отнюдь. Он и в Русско-Японскую войну проявил себя очень хорошо, став по отзывам коллег лучшим кавалерийским офицером войны. Впрочем, у Александра Васильевича Самсонова был существенный недостаток. Честный и лично очень ответственный служака, не лишенный военных талантов, он считал, что все вокруг ведут себя также. Этакий Эддард Старк из франшизы «Игра престолов». За что и поплатился.

Если говорить очень грубо и сильно упрощая, то весь кризис Восточно-Прусской операции сводился к двумя фактором. Первый заключался в том, что сведения об остановке наступления 1-ой армии Ренненкампфа были переданы открытым текстом. Второй — генерал Артамонов, командующий 1-ым корпусом во 2-ой армии Самсонова доложил своему командиру, что его люди будут стоять как скала. И уже через десять минут отдал приказ об отступлении. Что, в свою очередь, привело к оголению флангов армии Самсонова, отрезанию ей путей отхода и катастрофе.

Максим не знал, почему Артамонов так поступил. Может быть — предатель, может быть дурак, может быть трус, может некомпетентный человек, а может и какой-то коктейль из этих вариантов. Впрочем, это и не удивительно. К как боевой командир он к тому времени уже имел заметный послужной список провалов. И, по большому счету, не хотел бы сдавать пленного генерала именно ему. Но вариантов у него не было. Тем более, что, сдавая столь ценный приз, он, фактически, вынуждал его провести контратаку. Если до пленения Франсуа он еще мог как-то оправдаться, то теперь уже нет.

— Представьтесь, — все еще несколько рассеяно произнес Артамонов, обращаясь к Максиму.

— Не имею возможности. Очнулся в траншее, засыпанный землей. Ни имени своего не помню, ни родителей, ничего. Вообще ничего. Принял командование над отставшими бойцами. Организовал рейд по тылам германского корпуса.

— И как к вам обращаться?

— На портсигаре, что был со мной, было написано имя Максим. Поэтому представляюсь псевдонимом как Максим Федорович.

— А документы?

— Увы. Наверное, остались в траншее. Я первые минуты был не в себе и плохо понимал, что происходит. Тем более, что немцы продолжали обстрел и нужно было действовать быстро.

— Хорошо, — кивнул генерал, удовлетворившись ответом, — становитесь на довольствие и подготовьте мне к утру подробный рапорт.

— Есть! — Козырнул Максим, вновь щелкнув каблуками. Генерал хотел было уже уйти, но поручик не остановился. — Ваше высокопревосходительство. Еще три момента, если позволите.

— Да, конечно, — вполне благосклонно ответил Леонид Константинович.

— У меня раненый полковник. Отбил у немцев. Ему нужна квалифицированная медицинская помощь. Я обработал его рану как мог, но я не медик.

— Разумеется, — кивнул генерал и повел бровью, глянув на одного из капитанов. Раз — и тот сорвался с места выполнять поручение. К машинам — принимать раненого полковника и заниматься его судьбой. А сам генерал вопросительно посмотрел на поручика, дескать, продолжайте.

— В тылу корпуса я освободил лагерь военнопленных и указал им расположение ближайшего полевого пункта сбора трофейного вооружения. Людей там до батальона примерно. Не уверен, что они долго продержатся самостоятельно.

— Где они находились? — Оживился еще один, стоящий рядом капитан.

Максим достал планшет и показал отметки, обратив внимание на то, как у визави глазки забегали по карте. Оно и не удивительно — много там всего интересного было обозначено. И собственные наблюдения, и комендант помог, и материалы из штаба корпуса пригодились. Полезная, очень полезная карта. Так что, задержав на несколько лишних секунд карту перед глазами капитана, он убрал ее и протянул этому офицеру револьвер. Что заставило его зависнуть, а генерала с легким раздражением спросить:

— Как это понимать?

— По дороге я встретил странного поручика. Он чинил препятствие прохождению колонны. Я разоружил его и приказал явиться в штаб корпуса с письменным объяснением своего поведения.

— Вы шутите?

— Никак нет, ваше высокопревосходительство. Ехал такой красавец на пролетке. Не спешил. Луговые цветы нюхал. А когда мы его попросили пропустить нас, демонстративно встал поперек дороги и начал устраивать цирковые номера.

— Ясно, — нахмурившись, произнес генерал. Вероятно, догадавшись о том, с кем Максим Федорович встретился.

После чего поручик распрощался с генералом и увел автоколонну чуть в сторону от основного лагеря вокруг штаба. Встав так, чтобы и «ноги делать» было просто в случае чего, и чище да просторнее.

Наступил черед решать вопрос с немцами.

— Лев Евгеньевич, — позвал Максим Хоботова, — не поможете?

— Да, конечно. Что нужно сделать.

— Приведите немецких водителей и побудьте переводчиком. Сделаете?

— Разумеется.

Минуты через две на поручика уставилось пять пар уставших глаз.

— Ваша судьба в ваших руках, — начал он. — Я могу сдать вас как военнопленных. Но их судьба незавидна. Вы — нижние чины и хорошего обращения не ожидайте. Скорее всего в лагере вас будет ждать тяжелый, изнурительный труд, антисанитария и плохой паек. Но там тихо. Там не стреляют. Там можно дождаться окончания войны. Это первый вариант вашей судьбы.

Максим сделал небольшую паузу.

— Второй вариант — вернуться домой. Я отпущу вас на все четыре стороны. Учитывая обстановку, вы легко доберетесь до границы и вернетесь в Германию. Но, прошу учесть. Вы участвовали в военных операциях против армии Кайзера. В результате была уничтожена батарея полевых гаубиц и батальон пехоты. Мало того, вы способствовали пленению и вывозу германского генерала. Полагаю, что вам это припомнят и, скорее всего, расстреляют.

Поручик вновь сделал паузу.

— Есть и третий вариант. Поступить в Русскую Императорскую армию добровольцами. И действовать в составе моего отряда. Мне нужны водители. Времени у вас до утра. Все — ступайте. Думайте.

Сказал Максим и поискал глазами Яна, что внимательно наблюдал за этим представлением. Увидев знак поручика, он подошел.

— Можешь садиться на машину и ехать домой. Пока ее никто не реквизировал.

— Вот так берете и отпускаете?

— Да. Вот так беру и отпускаю.

— А немцев чего вы так не отпустили?

— А куда им идти? К своим? Так казнят. Отпустил бы. Но отправлять людей на верную смерть не самое приятное дело. Тем более, когда это лишено смысла. Разве что эффектный жест сделать. Да вот беда — красоваться не перед кем.

— А мне остаться не предложите? Или вам так сильно не нравится, что я поляк?

— Ты дурак! — Жестко произнес Максим. — У тебя жена и дочь. Тебе их кормить надо. А ты геройствовать хочешь? Ради чего?

— Ради них.

— А если тебя убьют? Как они жить будут? На что? Хочешь, чтобы твоя жена пошла передком торговать за кусок хлеба? С голоду и не на то пойдешь. Особенно если твой ребенок умирать станет. Или ты, думаешь, что, эта война быстро закончится? О нет, братец! Мы всей планетой вляпались в такое дерьмо, что расхлебывать его будем годами. И там, где большая война, всегда голод, холод и смерть. Да в обилии. А им кормилец нужен. Плечо, на которое они смогут опереться. А не труп, геройский почивший под безымянным кустом.

— А у вас нет разве близких?

— У меня ничего нет. Я пришел из ниоткуда и уйду в никуда. У меня нет прошлого. Я его забыл. Напрочь. Все. И у меня нет будущего. Боюсь, что я просто не смогу в него встроится. В ЭТО будущее. Сам видишь. Не мое. Этот придурок, наверняка, мне еще аукнется. Мой путь лежит к смерти. Причем быстрой. Пока я развлекаю эту капризную девицу она позволяет мне бегать по земле. Чуть слабину дам — и все. Конец.

— И все же я хочу остаться, — с нажимом произнес Ян. — Продам машину. Перешлю семье деньги. Какой-никакой, а капиталец. Да и дома кое-что скоплено. А что до жены, то ты ее не знаешь. Она себе на кусок хлеба заработает не позорясь. Платья вон шьет да прочее.

— Ты точно хочешь остаться?

— Да, — твердо произнес Ян, смотря немигающим взглядом на Максима.

— И все же подумай до утра, — усмехнулся поручик и пошел к чеху. Теперь предстояло с ним поговорить. Да, собственно, разговор с немцами он слышал и прекрасно понимал — его положение еще хуже…

 

Глава 2

28 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии

Наступило утро.

Солнечное и радостное. В то время как Максим был хмур. Три часа с вечера он занимался бумагомарательством, сочиняя развернутый рапорт. Само собой, с опорой на журнал боевых действий, который сдавать генералу откровенно побаивался. Из-за этой писанины лег спать поздно, а подъем — с первыми лучами солнца. Так что не выспался совершенно.

Четверо немцев согласились идти под руку Максима, то есть, записались в добровольцы — охотники. А вот пятый — сбежал. Вот так взял ночью и сбежал, выбрав себе весьма незавидную судьбу. Если доберется до своих, то они же и прибьют за все хорошее. В лучшем случае. Потерю командующего корпусом они вряд ли смогут спокойно переварить.

Чех и поляк тоже остались. И если ситуация с чехом понятна — куда ему деваться-то с подводной лодки? То обстоятельства перехода поляка под руку Максима выглядели довольно занятные.

Немцы очень хорошо показали, как его грузовик может в любой момент стать государственным. И хорошо если это хоть кто-то, хоть как-то пообещает компенсировать его утрату после войны. В любом случае, его бизнес накрылся «медным тазом».

И оставалось только определиться со своей дальнейшей судьбой.

Можно было действительно, как Максим и советовал, податься к семье. Но он поручика не обманул — у супруги была своя небольшая пошивочная мастерская. И на хлеб с маслом и ей, и дочери вполне хватало. А если продать грузовик, пусть и за часть цены, и переслать им эти деньги, то совсем хорошо станет — не пропадут.

Раз ситуация с семьей была вполне решена, то чего же он хотел лично для себя? Ничего сильно сложного или хитрого. Дело в том, что три года назад он уволился в запас ефрейтором из пехоты, отслужив срочную службу. И теперь был абсолютно уверен, что его призовут как запасника первой очереди. Судьба его при таком раскладе будет очень проста — служба нижним чином в пехоте. В лучшем случае, при величайшем везении, унтером.

Здесь же, в команде этого человека, его ждала либо быстрая смерть, либо такая же быстрая слава и успех. Да, Максим был псих и безумец со качественно отмороженным «скворечником». Однако, как это странно не звучало, «головы не терял». Ян насмотрелся на его «чудеса» в тылу немцев. И понял — быть рядом с ним очень опасно. Но это шанс, который дается только раз в жизни. И поляком сложно было не согласиться — не каждый поручик берет «на шпагу» генерала.

Поэтому он и остался. Войны ему все равно не избежать. Так почему бы не выбрать более удачное место службы? Конечно, есть приличный шанс того, что отряд расформируют, а «контуженного поручика» комиссуют. Но Ян был уверен — «из этого казино так просто не уходят». И просто так это все не закончится…

Урегулировав вопрос со своими людьми Максим направился «вставать на довольствие». Дороги он не знал, конечно, но «язык до Киева доведет». Главное не стесняться спрашивать.

И тут случилось ЧП.

Генерал-то приказал, да только приказ его ни до кого не довели из исполнителей. Поэтому ни корма выдавать, ни форму для добровольцев, ни прочей амуниции ему не стали. Более того — наорали, оскорбив.

Офицер, «сидящий на раздаче», формально был в том же звании, что и Максим. Но вел себя крайне нагло и самоуверенно. Ведь от его благосклонности многие зависели. Ведь выдавать амуницию и обмундирование можно по-разному. А уж продовольствие, и подавно. С такими людьми обычно не ругаются.

Понимал ли этот деятель, что странный поручик пришел не просто так? Скорее всего да. Но приказа он не получал. Так что прав выдавать имущества не имел. И формально был прав всецело и полностью.

Но вот беда. Максиму требовалось и продовольствие, и обмундирование, и амуниция. Попытался продавить криком. Не помогло. Мало того — стойкий «раздающий» парочку бойцов позвал и начал встречно угрожать. Видимо опытный.

Наступил тупик конфликта, при котором обе стороны правы. По-хорошему бы Максиму явиться в штаб корпуса и выправить бумажку о постановке на довольствие и его, и его людей. Но дело это не быстрое и не простое. У него же документов нет. На кого что выписывать? На предъявителя? А установление личность — та еще процедура, особенно в эти дни. Могут пройти недели, а то и месяцы, пока документы выправят. То есть, приказ генерал дал, а как его выполнять — не ясно. Да и офицер, сидящей на раздаче полностью прав — выдавать продовольствие, обмундирование и амуницию первому встречному, по меньшей мере, глупо. Его за это по головке не погладят. Да и по голове тоже.

Грубо говоря, Максим был поставлен между выбором: или кормить и снаряжать своих людей за свой счет, или силой взять то, что нужно. И он ударил. Хорошо так. С подшагом и разворотом всего корпуса пробил в челюсть своему визави. Тот такого поворота не ожидал, так что принял кулак со всей своей любезностью и страстью. Ну и выпал в осадок, энергично захлопнуть ротовую щель.

А потом, пока два бойца поддержки хлопали глазами, Максим вытащил пистолет и начал отдавать им приказы. Одновременно с тем разоружив и связав оппонента. На всякий случай.

После такой демонстрации его вполне охотно послушались. Ну а что? Вооруженный псих. За его спиной десяток вооруженный солдат. А на «хозяйстве», обычно, сидят не самые боевитые личности, которым не с руки в драки встревать. Тем более такие, где их побьют.

Десять минут — и все, что поручик требовал, принесли. Да надлежащего качества, не вызывающего никаких нареканий. Рисковать ребята не стали и сразу сделали все, как надо. А потом по требованию офицера тщательно записали в журнал выдачи перечень выданного имущества. Максим его внимательно прочитал и подписался. Как мог. Главное, чтобы все честь по чести оформить…

Резкий и дерзкий поступок.

И он не замедлили сказать. Двух часов не прошло как к его колонне прискакал какой-то упитанный капитан с десятком солдат и начал орать. И довольно изыскано, перемежая русский мат французскими выражениями.

— Васков, — громко произнес Максим, когда тот, наконец, замолчал, раскрасневшись, — распорядись принести попить. Не видишь, господину капитану нужно горло промочить.

— Что вы себе позволяете?!

— А вы? Господин капитан, у меня прямой приказ генерала Артамонова. И я его выполнил. Вы хотите его оспорить?

— Сдайте оружие! Вы арестованы!

— Отряд! К бою!

— Что?! — Выкрикнул взахлеб этот капитан. Однако дальнейшие события его выбили из колеи. Бойцы стремительно рассыпались по нарезанным им позициям, и приготовились к перестрелке, наведя на капитана и его людей не только с свыше полутора десятков «стволов» индивидуального оружия, но и три станковых пулемета.

— Господин капитан, — холодно произнес Максим. — Я получал приказ от его высокопревосходительства и все мои людей его слышали.

— Но… — попытался что-то промямлить капитан, смотря как завороженный на дуло станкового пулемета, направленное ему прямо в лоб.

— А вот вы, господин капитан, и ваши люди, ведете себя подозрительно. Может быть вы служите Кайзеру и имеете приказ всемерно нарушать снабжение воинов Его Императорского Величества?

— Что?! Нет!!!

— Я вынужден вас арестовать и проводить до гауптвахты.

— Да что вы себе позволяете?!

— Сдайте оружие, — холодно произнес Максим, после чего достал свой «Парабеллум», передернул затвор, и продолжил: — Или я буду вынужден применить оружие.

— Вы пойдете под трибунал!

— Отряд! Слушай мою команду! По предателям Отечества, короткими очередями…

— Нет!!! — Взревел капитан, побледнев до последней крайности и спешно начав отстегивать ремень, на котором крепилась кобура для револьвера.

— А ваши люди?

— Сложить оружие! — Рявкнул капитан. И бойцы охотно подчинились. Земля слухами полнится. И они уже были в курсе, что это за отряд такой. Люди болтали невероятное. Настолько, что сталкиваться с ними не было никакого желания. Вообще. Даже теоретически.

После этого арестованных связали, сформировав вереницу, которую Максим с десятком бойцов и повел к штабу корпуса. Сдавать. Прихватив заодно запрошенный рапорт, заявления на зачисления в добровольцы, представления к наградам и прочее. Да-да. Поручик не забыл на всех своих подчиненных выписать представления к наградам. Даже на бывших пленных немцев, оформив их заявление задним числом и показав в представлении то, как они самоотверженно сражались с превосходящим противником. Прям не люди, а герои-любовники. Причем он делал хитро — писал не по совокупности, а по каждому эпизоду, которых хватало. Так что на два-три солдатских креста Георгия большая часть его бойцов вполне могла рассчитывать. При удачном стечении обстоятельств, конечно.

Себя только обделил. Но оно и понятно. Он же не Брежнев, себе награды выписывать. Да никто и не поймет.

В штабе корпуса был сущий тарарам. Сведения, привезенные Максимом, поставили всех на уши прямо с вечера. Вот на них все и гуляли. Так что генерал Максима принять его не мог. Не до того. Слишком много дел. Поэтому поручик, не сильно расстроившись, передал адъютанту запрошенный Артамоновым рапорт и прочие документы. А потом вывел на улицу:

— Вот! — Указал он адъютанту генерала на арестованного капитана со товарищи. — Красавцы. Пытались помешать выполнить приказ его высокопревосходительства.

— Серьезно? — Удивился адъютант, прекрасно узнав капитана интендантской службы.

— Серьезней некуда. Его человек отказался ставить на довольствие моих людей. А приказ Леонид Константинович дал вполне определенный. Вредителя я разоружил. Так этот попытался за него вступиться. Дескать, никак нельзя приказ генерала выполнять. Это ведь всего лишь генерал. И ему он не указ.

— Да что вы такое говорите?! — Взвился капитан.

— А вы что, слов своих не помните? Мои люди все слышали. На будущее старайтесь думать, что вы кричать. Тем более матом. Честь имею, — козырнул адъютанту Максим и повел своих людей к расположению отряда.

Уходя он заметил, как этот штабной офицер потер лицо и тяжело вздохнул. Отпустит капитана. Безусловно отпустит. И дело замнет. Ну да и черт с ним. Максим уже понял — сидеть в тылу ему просто опасно. Что ни день, то чудеса. Поэтому, вернувшись к отряду, свернул его и выступил всей автоколонной к ближайшему городу.

Генерал под свое командование его не брал. В подчинение никому не назначал. Да и вообще — ему даже приказа оставаться на месте и сдать трофеи не поступало. Артамонову не до того, а его офицеры, откровенно закапывались в том бардаке, что вокруг творился. Так что, уход автоколонны не являлся нарушением даже гипотетически.

Городок встретил их оживленной толчеей.

Новости о том, что русский корпус отступает, уже добрались сюда и народ волновался. Кто-то готовился спешно уходить, не желая попадать под немецкий сапог. Кто-то напротив, активно злорадствовал, поливая помоями русскую армию. И так далее. В общем, все как обычно — обыватели развлекались. Однако Максима Федоровича же они совершенно не интересовали. Это была Польша и практически в каждом поселении имелись еврейские общины. Их-то он и искал.

И вот, проезжая по одной из улиц, он увидел вывеску портняжной лавки. А рядом, на скамейке сидел мальчишка в кепи и жидкими пейсами, свисающими по щекам. Грузовик остановился. И поручик, спрыгнув, направился именно к этому съежившемуся комочку человека. Видимо офицеров он побаивался, хотя и не убежал.

— Мужчина, — начал Максим, обращаясь к подростку, как взрослому, чтобы польстить его самолюбию. — Не подскажешь, где в этом славном городе можно продать печатные машинки и писчую бумагу? Что посоветуешь? — Произнес он, внимательно смотря на ошалевшие глаза мальчика. — Понимаю. Любой труд должен быть оплачен. — Кивнул поручик и дал парню монетку в пятнадцать копеек.

Этот жест резко облегчил ситуацию. Парень посмотрел на монетку, несколько секунд подумал, а потом расправил плечи и очень серьезно произнес:

— Я спрошу.

После чего вскочил и резво нырнул в лавку. Минуты не прошло, как на ее пороге появился мужчина лет тридцати.

— Ваше благородие, — произнес он, кивая. — Могу я чем-нибудь помочь господину поручику?

— Мне нужен добрый совет, дружище, — улыбаясь, произнес Максим. — Видишь ли. Мои автомобили плохо едут. Перегружены. Мне бы хотелось найти место, где их можно разгрузить. К взаимной выгоде. Да еще и оставить одну. Вон ту, — указал он на Даймлер Яна.

— Ой-ой-ой… как нехорошо получилось. И чем же таким тяжелым их привалило?

— Разным. Есть печатные машинки с немецкими литерами. Есть писчая бумага. Много чего есть… немецкого. Эти уважаемые люди щедро поделились с нами ценными вещами.

— Вот как? А говорят, что они очень прижимистые.

— Врут. Все врут. В наши дни никому верить нельзя. Мне можно.

— Таки и врут?

— Это останется между нами?

— Конечно!

— Видите вон тот замечательный Дюпон?

— Прекрасный автомобиль!

— Еще пару дней назад он возил известное место очень уважаемого германского генерала. Но сегодня на нем езжу я. Подарил. От чистого сердца подарил.

— Подарил?

— Конечно. Когда в плен сдавался, тогда и подарил. Но тсс-с-с… пусть это останется между нами.

— Как можно? Само-собой! Вы позволите? — Спросил владелец портняжной лавки, проходя к автомобилю. — И что, вы не стреляли?

— Ну что вы? Я воззвал к совести господина генерала, и вы знаете — она откликнулась.

— Совесть? У генерала?

— Так я позвал ее со всем уважением… наведя три пулемета.

Еврей улыбнулся. Подумал с минуту. И заявился.

— Ваше благородие даст мне пятнадцать минут?

— Да.

— Пройдете в дом?

— Нет, спасибо, не хочу смущать семью…

Разговор продолжился ровно через пятнадцать минут. Владелец лавки за этот небольшой срок таки притащил местного раввина. И понеслось… точнее понеслись, торги. Потому уже раввин пригласил уважаемых людей с деньгами и интересами. Пары часов не прошло, как дело было сделано. Трофеи удалось удачно обменять на наличность, поступившую в кассу отряда. За исключением суммы, вырученной от продажи грузовика Яна. Ее тот забрал себе в полном объеме и перевел жене. Благо, что банковское отделение в этом небольшом городке было в наличии.

Потом отряд заглянул в местную комендатуру, оставив в подарок генералу Артамонову два грузовика, Форд Т и два легковых автомобиля. Для отряда в двадцать семь человек эта кавалькада была избыточной. А уходить просто так, без прощального подарка, казалось не вежливо.

Заглянули на телеграф. Отправили провокационную телеграмму генералу Ренненкампфу. Ну как провокационную? Коротко и по существу изложив обстановку, избегая советов и наставлений. Пусть сам думает. Не маленький. А потом, закупившись на местном рынке свежими продуктами питания, отбыли в уютную рощицу достаточно далеко от города. Да выезжая не прямо, а сделав простенький крюк — поехали на восток, но, ушли на запад. Благо, что дороги в этих краях имелись и были не самые плохие.

Остановились. Выставили посты. Развели в ложбинке костерок, дабы пожарить мясо и вкусно покушать. Поручик хотел хорошо, вкусно и сытно накормить своих людей, поднимая им настроение. А заодно нормально отдохнуть. И даже вздремнуть. Ночь им предстояла тяжелая…

Посттравматический синдром, вкупе с изрядным нервным напряжением, отражались на нем довольно погано. Меньше чем за сутки он умудрился ввязаться в несколько отвратительных инцидентов.

Сломал нос и унизил какого-то князя на дороге. За дело, но это уже не суть. Избил поручика из-за неукоснительного соблюдения им своих обязанностей. А потом, фактически, ограбил армейский склад. Разоружил и унизил капитана интендантской службы. Не меньшие вопросы вызывало самовольное зачисление в Русскую Императорскую армию четырех немецких военнослужащих и чеха, а также мобилизация военнообязанного поляка.

Продажа трофеев его практически не волновала. Да, обычно поступали не так масштабно, но он и не себе в карман положил эти деньги. А в кассу отряда. Так что, формально, ничего страшного не произошло. Тем более, что интендантская служба им теперь не помощник — вон как приняли. На фоне того инцидента никто и слова не скажет. Он командир и он должен кормить своих людей, изыскивая все подходящие возможности.

Как там все повернется — Бог весть. Может быть и под суд отдадут, в крайнем случае. Но и там вряд ли казнят или сошлют на каторгу. Так как набедокурил он скверно, но не так, чтобы очень. Худшее к чему его смогут приговорить — разжаловать в рядовые. Но и то — при каком-то совершенно чудовищном невезении. Чай на улице не революционный беспредел и истерия шпиономании только-только начинает набирать обороты. Максим ведь прекрасно знал, что первого человека казнят под ее соусом только весной 1915 года по обвинению, выдвинутому в феврале того же года. Так что — пока он может дышать спокойно.

Конечно, остается еще скользкий момент, связанный с его статусом. Но тут, как это ни странно, его поведение было скорее в руку, чем под хвост.

Дело в том, что драки между офицерами в Русской Императорской армии были если и не повседневностью, то вполне рядовым, обыденным явлением. Особенно среди молодых да горячих. И не только в рукопашную ходили, но и дуэли со смертельным исходом случались. Да чего уж говорить? Ведь нынешние командующие 1-ой и 2-ой армии генералы Ренненкампф и Самсонов в Русско-Японскую войну прямо на вокзале Мукдена, прилюдно устроили крепкую кулачную драку, предварительно наорав друг на друга. И ничего. С обоих как с гуся вода. Только уважения добавило. Дескать хоть и в возрасте, а удали молодецкой не растеряли.

Цирк и бред? Может быть. Но тут нужно пояснить, что в Русской Императорской армии практиковалось так называемой «цуканье» в офицерской среде. То есть, глумление и разного рода оскорбительное поведение, ведущее к регулярным потасовкам. Считалось, что это закаляет характер офицеров, отфильтровывая морально и физически слабых.

Так что, буйное и, в какой-то мере, провокационное поведение промеж себя было вполне характерно как для слушателей военных училищ, так и молодых офицеров. И Максим прекрасно вписывался в образ молодого офицера. Таких привычек просто негде было больше обрести. А если к этому добавить фактор тяжелого нервного напряжения и декларируемую контузию, то от его чудес можно просто отмахнуться как от безделицы. Он вел себя вполне прилично, грубо, но прилично. Бывали кадры и похлеще, на фоне которых Максим мог показаться застенчивая девица.

Вот как-то так. Изящная «белая кость» старого русского офицерства оказалась весьма далека от того идеала, в который пытались ее облачить эмигранты после 1917 года. На деле, оно, как и со средневековым рыцарством, было все сильно прозаичнее и суровее, да под слоем грязи и говна, без которых ни одна война не обходится.

Да, конечно, можно было вести себя мягче, скромнее. Но поздно пить боржоми, коли почки отвалились. В любом случае, задерживаться в расположение слишком уж мутного генерала Артамонова Максим не считал правильным.

 

Глава 3

28 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии

Наступил вечер. Солнце еще не скрылось окончательно за горизонтом, но собиралось это сделать в ближайшие пару часов.

Максим осторожно подошел к посту, наблюдающему за дорогой. Движение, несмотря на время, шло хоть оживленное и довольно специфическое для поручика — гужевое. Однако для этих времен ничего странного в этом не было. По отчету наблюдателя за время его дежурства пришел только один автомобиль. Остальное — подводы, коляски и верховые.

Наш герой был уверен, что жители окрестных населенных пунктов уже знали об их стоянке. Но он не переживал. Даже если они донесли в комендатуру, то она все равно отреагировать не могла. Слишком занята. Ведь автомобили-то он ей передал, а водителей «позабыл», да и бензин велел лишний слить от греха подальше. Так что коменданту было явно не до проверки слухов.

Возможно, конечно, их уже хватились и в расположении штаба корпуса. Но при том бардаке, что там творился, удивительно если они вообще что-то смогут предпринять. Да и задачи перед ними стояли совершенно иные. Полученные сведения требовали незамедлительно действовать войсками, а не бегать за автоколонной.

Обернувшись, Максим посмотрел на людей. Своих людей. Свой отряд. Или, если говорить точнее, то даже и не отряд, а маленькую такую личную дружина. Словно он этакий доморощенный князь, а они его головорезы. Образно говоря, конечно.

Прошло всего три дня. Каких-то три дня. А как круто изменилась их жизнь! Слишком уж насыщенным оказался этот непродолжительный срок, плавя под гнетом событий привычное восприятие мира у всех участников.

Вот брели они по полям да перелескам, подавленные и уничтоженные разгромом и мрачными перспективами. Ведь что им оставалось? Или погибнуть в ближайшее время, либо в плен попасть. Пакость, а не будущее. И тут появляется он — странный и даже в чем-то дурной офицер. Но под его началом они начинают творить дела. Не так. ДЕЛА! Да такие, что у них аж ух захватывало и голова кругом шла.

А что было потом? Закрепление и развитие успеха. Ведь командир их не забыл и с первым же рапортом послал наверх представления на награды. И если их утвердят, то и про повышения не забудут. Ведь рядовым солдатам носить на груди по два-три георгиевских креста невместно. Сложно сказать кому и что дадут, но вряд ли их сильно обидят.

Так что вся эта история, в глазах подчиненных, выглядела тем самым шансом, который бывает только раз в жизни. И связывали они свою удачу с Максимом. Оттого и стала формироваться личная преданность… а вместе с ней и дружина.

Вчерашние пленные оказались в еще более простой ситуации.

Они участвовали в боях с войсками Кайзера, пусть и опосредованно, но отмыться от этого невозможно. Особенно после захвата германского генерала, командовавшего корпусом и вывоз его к русским.

Куда им идти с таким послужным списком?

В лагерь для пленных нижних чинов? Так это чистая каторга, причем недолгая. Голод, холод, унижения и смерть от рук таких же заключенных. Ведь прознают, обязательно прознают. И не простят. Никакие оправдания не помогут. Бежать и сдаваться своим? А зачем? В самом лучшем случае их ждет та же самая каторга. Хотя, скорее всего, их просто расстреляют или повесят.

Куда не кинь — всюду клин. Максим же дал им, по сути, единственный шанс выжить.

Особняком, конечно, стоял вопрос патриотизма. Широкие массы традиционно относятся к нему как к социальному ритуалу, позволяющему проводить маркировку «свой-чужой» в крупном социуме. Непримиримых можно было по пальцам пересчитать. Вон — один из водителей сбежал, будучи, видимо, из таких. На что он надеялся — не ясно, но он выбрал свою судьбу. А эти — свою. Конечно, Максим прекрасно понимал, что эти кадры и его могут так же предать. Но пока их преданность обеспечивали весьма суровые обстоятельства.

Так что, как свои, так и вчерашние пленные, держались за Максима, связывая свое будущее с ним. Свою жизнь. Свой успех. А он, не будучи дураком, всячески способствовал укреплению и развитию этого чувства. И не только рассказами о представлениях к наградам и возможных повышениях, но и вот таким банальным пикником. Ну а что? Чем не приятный бонус? А также денежным премированием. Да-да. Поручик прекрасно помнил, что «лучшая награда за преданность — пистоли». И расщедрился на единовременную выплату десятикратного годового служебного оклада, да не простого, а усиленного. Для кассы отряда это было копейки после взятия штаба корпуса и продажи трофеев. А для людей — праздник. Тот же рядовой Петренко разом получил целых девяносто рублей. Просто немыслимые деньги! Он никогда в жизни столько в руках и не держал.

Люди были довольны. Люди верили в него. И в свою судьбу, которой, наконец, улыбнулась удача в лице этого странного офицера. Это был их шанс. Тот самый шанс, который выпадает только один раз в жизни…

— По машинам! — Наконец, улыбнувшись, крикнул поручик.

Лагерь был уже свернут и все, в принципе, готово к отправлению. Поэтому народ быстро начал запрыгивать в автомобили. Пары минут не прошло, как все оказались на своих местах. Последним загрузился Максим и колонна, порыкивая двигателями, стала выбираться по проселку на щебеночную дорогу.

Головным «мателотом» шел тот самый генеральский Дюпон. Он был крайне важен для задуманного дела. Ведь перед войной в германской армии были только вот такие автомобили — их специально закупили, чтобы генералов возить. Так что немецкие войска, безусловно, машину узнают и отреагируют на нее должным образом. Во всяком случае, на это надеялся Максим.

Следом за Дюпоном шло два грузовика фирмы Даймлер. Выглядевшие словно братья-близнецы. Отличалось только вооружение. Первый имел два курсовых пулемета, установленных на крыше. Второй — только один курсовой, зато два ретирадных. Таким образом весь отряд в двадцать семь человек был при пяти станковых пулеметах и на трех автомобилях. А главное — на каждый автомобиль имелось по два водителя.

Ехали спокойно. Без всякой спешки.

Уже темнело, когда отряд проскочил весьма условную линию фронта, которой реально не существовало на тот момент. Как раз на левом фланге корпуса Артамонова.

Дороги все также были забиты русскими войсками, но колонну легко пропускали. Просто так ведь на автомобилях кататься не станут. Не те времена. Тем более, со столь сильным вооружением на борту. Да и, несмотря на забитость, движения практически не было. Солдаты и подводы съехали с дороги и вольготно разместились подле нее. Видимо генерал Артамонов пытался переломить ситуацию и организовать контрудар. Остановить людей остановил, а отправить в атаку не смог. Корпус выглядел неуправляемым и приведенным в полное расстройство.

До первых же немцев добрались уже в темноте. Врубили фары и перли буром, потому что здесь ситуация была немногим лучше, чем на русской стороне. Даже останавливаться «по нужде» было рискованно.

Разгром штаба корпуса и слухи об окружении вынудило немецкие части отступать самостоятельно. А растерянность, вызванная потерей командования, породила натуральный хаос. Новое ведь руководство даже назначить не успели. Старого же уже не было. Более того, немцы, не привычные к таким вот столпотворениям, оказались в непривычной для себя среде. И это подействовало как дополнительный негативный фактор, усугубляющий и без того знатный бардак.

Если бы дело было днем — все дороги были бы загружены людьми и подводами. А так — целые караваны стояли на обочине. Лошади паслись. Костры горели. Личный состав же в основном спал. Поэтому колонна шла легко. Лишь изредка постовые, заметив генеральский автомобиль, отдавали честь. Аккурат наглой морде ефрейтора Сапрыкина, с довольным видом, развалившегося на заднем сиденье легкового автомобиля.

Впрочем, немцам это было не видно. Они просто воспринимали этот автомобиль как «повозку для начальства». В условиях неразберихи — важная вещь. Фактически их надежда на благополучный исход дела. Никто даже не попытался тормознуть колонну да досмотреть. Едут себе и едут. Значит так надо. Кто там за стеклом ночью не разберешь. Основной же контингент бойцов так и вообще располагался в бортовых кузовах грузовиков, укрытый брезентовым тентом. В темноте даже наличие там людей можно было скорее угадать, чем разглядеть.

Максим на это и рассчитывал, опасаясь, впрочем, появления у немцев каких-то блокпостов на дорогах и КПП. Совершенно не ясно, как они отреагировали на дела его группы. Если, конечно, успели это сделать. Времени-то прошло всего ничего…

Тем временем в штабе 1-ого корпуса, несмотря на глубокую ночь, кипела жизнь.

Генерал Артамонов смотрел осоловевшими от усталости глазами на стол с бумагами и никак не мог сосредоточиться. Он оперативно переслал в штаб фронта Германа фон Франсуа с его людьми и документами. Так что теперь был вынужден расхлебывать всю эту кашу. Хотя, положа руку на сердце, он из-за этого не переживал. Приятные хлопоты. Во всяком случае — много приятнее пустого оправдания за отступление. Там ведь и под трибунал могли отправить или того хуже …

В целом, обстановка теперь выглядела не очень плохо. Однако Леонида Константиновича волновал вопрос — куда пропал этот контуженный.

— Ваше высокопревосходительство, — произнес адъютант, входя.

— Вы нашли его?

— Нет. Но удалось выяснить куда он делся.

— Докладывайте.

— После инцидента с интендантской службой поручик собрал своих людей и уехал в ближайший город. Там он продал трофеи еврейской общине и сдал автомобили коменданту.

— Все?

— Нет. Один грузовик он продал общине. Тот, что согласно рапорту, принадлежал поляку. Еще два грузовых и один легковой автомобиль оставил за собой. Топливо с переданных в комендатуру автомобилей слито.

— Ясно, — нахмурился генерал.

— После завершения дел в городке он куда-то уехал. Но уже вечером его видели на дороге, ведущей к немцам.

— В городе что еще он делал? Кроме посещения комендатуры и торговли с евреями?

— Отряд видели возле отделения банка, на рынке и возле телеграфа.

— Вот неугомонный… — тяжело вздохнув, произнес генерал и потер щепотью пальцев глаза с переносицей.

— Максим Федорович отправил телеграмму генералу Ренненкампфу. Вот текст, — произнес адъютант, доставая из папки листок.

— Мда-а-а-а-а… — только и смог сказать Леонид Константинович, пробежавшись глазами по тексту. Всего несколько строк. А оперативная обстановке на фронте передана очень точно и предельно ясно. Текст сухой, лаконичный, емкий. Но главное то, что этот странный поручик знал больше, чем генерал.

— Ваше высокопревосходительство? — Вопросительно произнес адъютант после чрезмерно затянувшейся паузы.

— Жилинский, Самсонов и Ренненкампф запрашивают сведения о том, кто такой Максим и какими силами располагает.

— У него двадцать семь человек, пять пулеметов и три автомобиля, — начал на автомате отвечать адъютант. — Не считая винтовок, пистолетов и ручных гранат.

— Хоть что-то ясно в этом деле, — саркастично отметил генерал. — А вот куда он отправился? И зачем? Мда. Вам удалось установить его личность?

— Никак нет.

— Что, совсем ничего?

— Я поднял списки поручиков всего нашего корпуса. Нашел несколько Максимов. Но они живы и здоровы. Возможно портсигар — подарок близкого человека. И его зовут как-то иначе. Либо он не из нашего корпуса. Но тогда не понятно, что он делал на территории дивизии.

— Это плохо, очень плохой… — покачал головой Артамонов.

— Я опросил раненого полковника.

— Андрея Петровича?

— Так точно.

— И что?

— После его рассказа Максим мне не видится обычным пехотным поручиком.

— Вот как? И почему же?

— Прекрасно образованный. Уровень образования намного превосходит выпускников наших военных училищ. Уверен в себе. Жесткий. Циничный. Решительный. Такие качества у поручиков обычно не встречаются. Кроме того, у Андрея Петровича сложилось впечатление, что Максим воевал.

— Ха! — Не удержался генерал от столь очевидной игры в «капитана очевидность». — Судя по результатам его действий, это безусловно. Вот только где?

— Полагаю, что он мог в последней войне на Балканах поучаствовать.

— Он православный?

— Креста на нем полковник не видел. Хотя поручик, умываясь, снимал тельную рубаху. Но он мог и потеряться, как и документы. В любом случае Максим изредка крестится, по православному обычаю.

— Кстати, а как там Андрей Петрович?

— Неплохо. В лазарете сказали, что его рану кто-то недурно обработал. Со слов самого полковника, это сделал лично Максим Федорович, предварительно обложив матом тех, кто накладывал ему повязку. Дескать, рана была забита кусочками ткани и прочим мусором из-за чего могло развиться воспаление. Работал поручик на живую, ничуть не смущаясь того, что Андрей Петрович выл от боли и извивался едва удерживаемый нижними чинами. Прочистил рану, извлек осколок, промыл все и забинтовал. Врач сказал, что если бы поручик этого не сделал, то у Андрея Петровича безусловно уже шло тяжелое воспаление и спасти его не было бы никакой возможности.

— Что-то еще? — Задумчиво спросил генерал. У него в голове пока не очень укладывалось то, что он слышал. Прямо и жнец, и чтец, и на дуде игрец.

— Андрей Петрович передал со слов Максима, что это была его первая операция. Никогда не практиковал. Просто видел и примерно представлял себе, что нужно делать.

— Импровизация?

— Так точно, — кивнул адъютант. — Импровизация.

— Мда… — покачал головой Леонид Константинович, адъютант же продолжил:

— Немецким языком он не владеет. Скорее всего говорит по-английски. Но это предположительно, потому что сам полковник его не знает и проскакивающие обороты разобрать не смог. Про французский ничего сказать нельзя.

— Что немецкого не знает, это хорошо, — с некоторым облегчением, произнес генерал. — Привычки какие-нибудь за ним заметили необычные?

— Так точно. Полковник сразу обратил внимание на то, что поручик не привык бриться сам. Делает это неуверенно, непривычно. Но при этом много времени уделяет своей чистоте. Андрей Петрович предположил, что Максим из состоятельной семьи. Возможно аристократ. Лично я же обратил внимание на рапорт…

— А что рапорт?

— Он написан крайне непривычно. Сухой, лаконичный язык. Много конкретики. Много слов из английского языка. Я после его прочтения специально посмотрел последние рапорты, поступавшие в штаб корпуса. Сравнивая. Грамматика верна, но стиль решительно непривычен. Понятный, ясный, емкий, но так не пишут…

Артамонов тяжело вздохнул и потер виски пальцами. А потом, после нескольких минут молчания спросил:

— Как думаете, догоним?

— Нет. А если и догоним, это бесполезно.

— Вы считаете, что он станет стрелять в своих?

— Инцидент с интендантской службой говорит о том, что в случае необходимости, он не станет миндальничать.

— Да… интенданты… чем там все закончилось?

— Конфликт удалось замять. Я побеседовал с капитаном. Рассказал ему о том, какой боевой путь прошел Максим Федорович. О том, что он контужен и как все нехорошо вышло. Дескать, приказ действительно был, но довести до исполнителей его просто не успели. Так что он теперь не имеет к нему никаких претензий.

— Хорошо. Одной проблемой меньше. А поручик приходил? Тот, которого на дороге разоружили.

— Так точно. Я вернул ему револьвер.

— Бумагу он принес?

— Да, но после разъяснения ситуации, порвал ее и сел писать новую. Не решился старую подавать. Я уж постарался описать ему Максима Федоровича как можно более красочно и… опасно. Вот он и не стал связываться. Решил покаяться и повиниться, ссылаясь на сильную головную боль и жару. Дескать, разморило, плохо было, вот и чудить стал. Ну а я акцентировать внимание на этом не стал. Проводил его и дал сопровождающего в лазарет да с пояснительной запиской, дескать, участвовал в бою. Слухи-то ходить будут, но репутацию ему нужно спасать. Было бы недурно представление на него еще написать. Например, на мечи к тому Владимиру, что у него уже имеется. А потом перевести куда-нибудь в другую часть… после излечения.

— Вы все правильно сделали, — кивнул генерал. — Да, подготовьте представление. Князь рассказал, как его разоружили?

— Я и спрашивать не стал. У него же все лицо разбито совершенно.

— О!

— Его я даже расспрашивать не стал. Просто в записке в лазарет написал о ближнем бое и застенчивости, дескать, участвовал, получил травмы и сразу не обратился. А потом разыскал его извозчика и с интересом послушал увлекательную историю.

— Только кратко, пожалуйста, — перебил его генерал.

— Князь в своей манере решил поломаться. Максим же не стал с ним церемонится и снес его словно локомотив. Пары минуты не прошло, как все было решено и автомобили двигались дальше. Пролетка князя была вышвырнута с дороги, а он сам пытался остановить кровь, идущую из сломанного носа. Извозчик вообще подумал, что князю конец пришел, когда увидел, с каким взглядом к ним подходил этот поручик.

— К врачам Максим не обращался?

— Его видели у лазарета, но он постоял несколько минут и ушел. Сами знаете сколько там раненых. Полагаю, постеснялся. Он-то на вид вполне здоров.

— Здоров? Ну да. Здоровый такой, вооруженный до зубов, опытный и совершенно контуженный офицер, — медленно произнес генерал. — Какая прелесть! Кто же он такой? У вас есть хоть какие-нибудь предположения?

— Я не знаю, ваше высокопревосходительство, — поджав губы, сказал адъютант. — Считаю, что он явно не из нашего корпуса. Как он оказался в той траншее — не ясно. Форма уставная, но определить принадлежность к полку невозможно из-за потрепанности. Документов нет. Имени нет. Неизвестно даже его ли это китель. Хотя сидит очень хорошо и явно из дорогой ткани. Достоверно можно сказать только то, что у него отличное образование и боевой опыт. Андрей Петрович это также подчеркивал особенно…

— Вот и ладно, вот и хорошо, — после долгой паузы произнес Леонид Константинович вставая. — Подготовьте подробный отчет в штабы армии и фронта.

— Написать, как есть?

— Да. А Ренненкампфу к этому добавьте еще и рапорт, поданный Максимом Федоровичем, включая представления к наградам и заявления добровольцев. Пускай сам с этим разбирается. Судя по тому, что вы описали, он оставил нам лишние автомобили, которые его сковывали. Слил с них бензин, запасаясь топливом. Значит, скорее всего, отправился в рейд по тылам. И, судя по посланной Ренненкампфу телеграмме, выйти от планирует в полосе 1-ой армии. Поняли?

— Так точно, ваше высокопревосходительство! Ясно понял.

— И не затягивайте. Дело крайне важное. Как будет готово — шлите курьеров на автомобилях. Чтобы как можно скорее все вышло. От этого контуженного можно ожидать чего угодно. Все. Ступайте.

 

Глава 4

29 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии

Ночь была длинной и нервной.

Автоколонна смогла по темноте пройти около ста двадцати километров. Забитые дороги с людьми и обозами остались далеко позади. Здесь уже был мир и покой никак не тронутый войной. Фактически отряд Максима Федорович смог за ночь рывком зайти не просто в тыл 8-ой армии Кайзеровской Германии, но и намного дальше. Ведь Восточная Пруссия в сущности очень маленькая…

Раннее утро в пригородах Мариенбурга встретило туманом. Того самого Мариенбурга, где находился гигантский замок рыцарей Тевтонского ордена. Их старинная, средневековая штаб-квартира. Но Максима, впрочем, это мало интересовало. Туман был на руку отряду, который легко проскочил этот город, стремясь как можно скорее добраться до Дирхау.

В этот раз Максим решил действовать с размахом и маневром. Благо, что была возможность чуть-чуть передохнуть и подготовиться.

Упомянутый Дирхау был славен тем, что в середине XIX века в нем возвели пару мостов, стоящих рядом. Один железнодорожный, а второй — для подвод, всадников и пешего хода. С тех пор городок стал бурно развиваться, превратившись в ключевой транспортный узел, связывающий Берлин и Кенигсберг. Ну, то есть, Германию и Восточную Пруссию. Во всяком случае, на севере.

Сто двадцать километров, которые за десять часов по темноте махнул отряд Максима, оказалось невероятно много. Для местных. Любое воинские соединения в те дни такое расстояния преодолевало за три-четыре дня форсированных маршей или шесть-семь обычных. Так что, для аборигенов Дирхау пока еще был глубоким тылом. Этакое тихое и спокойное местечко.

Хуже того. На дворе было начало Первой Мировой войны — благословенные дни для всякого рода диверсий и пакостей на коммуникациях. Люди просто не привыкли к ним. Поэтому и охрана столь важного стратегического объекта отсутствовала напрочь. Вообще. Как категория. Только обходчики да смотрители.

Конечно, в городе наверняка имелись какие-нибудь воинские части. И, скорее всего, значительные. Но, к великой радости поручика, Дирхау находился на левом берегу Вислы, то есть, с запада.

Этим он и решил воспользоваться…

И вот, сквозь стремительно слабеющий туман, проступил силуэт пары мостов. Они стояли бок о бок, разделяясь узкой полосой в несколько десятков метров.

При такой видимости вряд ли кто-то выпустит локомотив, опасаясь столкновения. Ну, мало ли? Подвода какая попытается переправиться через пути или еще чего. А жаль. Пустить поезд под откос был бы предпочтительнее. Но, выбирать не приходилось.

Увы, пушки для расстрела этого инженерного сооружения у него не было. К его огромному сожалению. Сейчас бы «трехдюймовка» очень подошла. Ее огромная начальная скорость снарядов и слишком высокая настильность боя позволили бы легко и просто расстрелять кирпичные опоры моста. Прямой наводкой. Но пушки не было. Зато имелись снаряды.

Откуда? Так не секрет.

Еще вечером на железнодорожном узле в городе Млава отряд наткнулся на дивную картину. Прямо под открытым небом лежали штабели ящиков со снарядами и патронами. Как пояснил поручик, охранявший все это богатство, эшелон разгрузили и отогнали. А забрать и развести по войскам боеприпасы не успели. Подводы он уже вторые сутки ждал. Ведь общее отступление корпуса потребовало все доступные транспортные средства.

— Вы не против если я у вас несколько ящиков со снарядами прихвачу? Я как раз на передовую еду. Заброшу кому-нибудь на батарею. Уверен, что артиллеристы только спасибо скажут.

— Конечно! Берите! Я только рад буду, — вполне искренне улыбнулся поручик. — Только вот бумагу нужно справить.

— Лев Евгеньевич, — обратился Максим к стоящему подле него Хоботову. — Будьте любезны.

— Да, да, — кивнул прапорщик. — Конечно. — И принялся заполнять формуляр, поданный начальником охраны этого временного склада.

В этот раз нарываться на скандал Максим не стал. Да и зачем? Ведь можно было все уладить быстро и просто. Там, с тем интендантом, такого провернуть не удалось бы. Приказ-то не поступал. Поэтому все бестолку. А тут поручик был сам не рад сидеть у этой горы боеприпасов…

Автоколонна, сбавив ход, медленно въехала на мост, шуганув встречную подводу. В эту рань движение было крайне слабеньким. Одна телега с какими-то мешками. Да и все.

Висла в это время года не была полноводной и отошла в мало русло, оголяя обширный заливной луг. Так что теперь мост имел единственную опору в реке. Да и та расположилась на выступившей из-под воды насыпи — этакой косе, отсыпанной камнем и щебенкой.

— То, что нужно! — Удовлетворенно произнес поручик.

Так что, он сходу начал задуманную операцию. Подъехал к искомой опоре. Развернул грузовики. Обеспечил боевое охранение. И только после этого скинули самодельную веревочную лестницу с моста на ту самую оголившуюся насыпь. Благо, было невысоко.

Максим спустился первым. За ним последовало трое бойцов покрепче. Шанцевый инструмент. А потом, в специальной веревочной петле, начали подавать и артиллерийские выстрелы. То есть, те самые фугасы. Не довез. Бывает. Но ведь все равно в дело пошли. Один боец принимал их, а второй таскал, куда Максим Федорович укажет.

Сапер из поручика тот еще. Не его профиль. Прослушал общий курс и все. Однако кое-какие знания имелись. Вот он их и решил применить.

Минута. Другая. Третья.

Приходилось работать в крайней спешке. Нервы были на пределе. Да так, что руки едва не тряслись. Немцы легко могли смахнуть его как блоху. Наверняка в городе имелось до полка, а то и до двух. И где они стояли Максим точно не знал. Может быть и сразу за мостом. Но он старался, отгоняя дурные мысли.

Тра-та-та-та! Ударил пулемет. Бах! Бах! Поддержали его винтовки. Но быстро затихли. От этого звука поручика чуть не парализовало. Еще чуть-чуть и все. Конец. Он ведь возился со взрывателем. Мог ненароком что не так сделать и сам подорваться к чертовой бабушке.

Переведя дух и вытерев рукавом взмокший лоб, Максим продолжил свое зловредное дело. И очередной фугасный выстрел оказался прикопан в насыпе. Той самой, на которой стояла опора моста…

Пулемет еще несколько раз оживал, прежде чем поручик, наконец-то, закончил возиться. Приказал бойцам, помогавшим ему, выбираться наверх. И, дождавшись, пока они окажутся уже на мосту, бросился поджигать огнепроводные шнуры. Их он тоже прихватил на том складе в Млаве. Старая-добрая бензиновая зажигалка «под старину», купленная когда-то для пущего форса, отработала свою стоимость с торицей. Если бы не она — Максим бы куда как дольше «плясал» со спичками.

Наверху, зарычали двигатели на перегазовке. И автоколонна медленно тронулась вперед.

Таков был приказ поручика. Отъезжать сразу как вылезут помощники. Мало ли кто заглохнет? А так будет время кинуть заранее заготовленный буксир и вытащить бедолагу подальше от места подрыва. За ближайшую опору.

А поручик? Так добежит. Не развалится. Благо, что шнуры он выбрал достаточно длинные и минут пять у него будет про запас.

Ну вот и все. Пора бежать. Поручик бросился к веревочной лестнице, пытаясь на нее с ходу заскочить. Но нога, зараза, промахнулась, и он падает, зацепившись за петлю. Видимо нервы сказывались. Хуже того, одна из веревок, неудачно чиркнула по острому камню, изрядно истончившись.

Однако поручик не отчаивался. Он вновь попытался забраться на верх. Но едва поднялся на пару метров, как надрезанная веревка лопнула. А он сам сорвался и упал вниз. К счастью, приземлившись нормально, на ноги.

Время шло.

Плюнув на остатки веревочной лестницы, Максим сиганул в реку. И всеми силами стал загребать мутную воду, стараясь отплыть как можно дальше. То есть, двигаясь к восточному берегу по ходу вялого течения.

И вот, когда он только выбрался на илистый берег, начали раздаваться взрывы. Ну и, не будь дураком, Максим Федорович рухнул в эту грязь. Только шального осколка ему не хватало получить. Или вторичным поражающим элементом — куском камня — схлопотать по затылку.

За старшего в отряде оставался Хоботов при фактическом руководстве Васкова. Поэтому бойцы отработали в целом довольно быстро и разумно. А именно отогнали автоколонну к восточному въезду на мост и выслали людей на помочь. Мало ли командира ранило?

Но обошло.

Как отгремели взрывы Максим встал и обернулся.

— Мда… — медленно протянул он, глядя на получившийся результат. Ну а что? Переусердствовал он со взрывчаткой. Переоценил прочность кирпичных опор, возведенных в середине XIX века. Конечно, совсем уж необратимых разрушений нет. Восстановить изрядно поврежденные опоры обоих мостов было вполне реально. Как и обвалившиеся пролеты, что прилегали к ним. Но времени это займет ни день и ни два. И даже не неделю. Тут на месяц работы, а то и ни на один.

Грязный как черт. В ряске и тине. Но живой и с довольной улыбкой во все лицо. Именно таким бойцы встретили своего командира на берегу.

— Максим Федорович, как ваше самочувствие? — Осведомился Хоботов, с сомнением глядящий на этого грязевого монстра.

— Отлично! — Еще сильнее оскалился поручик и двинулся к машинам. — Нужно найти место, где бы привести меня в порядок. — Бросил он на ходу. — Грязь смыть. А тут везде берега вязкие.

— Так мостки, ваше благородие, — произнес один из солдат.

— Мостки?

— Да, ваше благородие. Мостки. Их завсегда ставят по рекам. А то бабам-то как стирать?

Максим остановился и посмотрел на реку. Но, несколько секунд подумав, решительно отмахнулся от этой идеи. Здесь скоро от солдат будет не протолкнуться. Во всяком случае, на левом берегу Вислы. Заметят его, плескающегося на берегу реки, и пристрелят. В общем, плохая идея.

— Так что, Максим Федорович? — Обратился к нему Хоботов. — Может мостки поищем?

— Грязь не сало — потер и отстало, — усмехнувшись ответил поручик. — Лично у меня нет желания, чтобы спинку мне терли пулями. А желающих скоро тут будет — полный вагон. Или вы думаете в Дирхау проигнорируют наш салют? Вот и я думаю, что прибегут всей толпой на берег. Поаплодировать, так сказать.

Добежали до автоколонны. Загрузились и поехали. Тем более, что медлить было глупо. Их ждали великие дела…

Мариенбург был встревожен.

Многие жители вышли на улицу, обеспокоенные серией взрывов и выстрелами. Солдат, к счастью, не было видно. Видимо или казармы стояли далеко, или их и вовсе тут не имелось. А может и вообще — они по команде уже двигались к мосту, разминувшись в колонной.

Понимая, что можно и застрять в такой толпе, Максим скомандовал дать очередь из пулеметов. Но не по людям, а поверх голов.

Подействовало.

Мало того. Полицейские даже стали участвовать в наведение порядка. Вероятно, не смогли в суете разглядеть пассажиров. Да — очередь из пулемета — опасная вещь. Но в данном случае ее расценили как выстрел в воздух. Так или иначе, но дорога очень быстро освободилась, и колонна смогла продолжить свой путь. К телеграфу.

Грузовик еще полностью не остановился, когда Максим уже выпрыгнул на тротуар, крикнув:

— Хоботов, Петренко, Сидоров, за мной.

А сам, выхватив пистолет, двинулся в пустующее здание телеграфа. Короткий разгон. И дверь открывается внутрь. Частично. Так-то, обычно, ее открывают наружу. Но Максим ее вынес, выломав. Хлипкая оказалась. Декоративная. С окошком. Разбитое стекло зазвенело, падая на пол. Но поручик, прикрывшись рукавом кителя, избежал порезов.

Внутри находилась только дежурная смена.

Взрывы и весь этот шум их, конечно, взволновали. Но реакция оказалась правильной, уставной. То есть, они сосредоточились на своей работе, ожидая, что сейчас полетят телеграммы.

— Hände hoch! — Рявкнул Максим и выстрелил в потолок из пистолета.

Несколько секунд замешательства и старший смены метнулся к кобуре.

Бах!

Пуля пробила ему голову, обрызгав кровью беленую стену и стоящего подле дежурного офицера ефрейтора. Тот вздрогнул, но выдержал и медленно поднял руки. Его коллега последовал этому здравому примеру.

— Сидоров — забрать у них оружие.

— Есть забрать оружие! — Гаркнул боец и бросился противникам.

— Болван! — Раздраженно крикнул Максим. — Не закрывай их от нас. Они ведь тобой могут как щитом прикрываться!

— Понял! — С легким волнением ответил Сидоров и сразу же исправился.

— Лев Евгеньевич, сообщите, что им надлежит передать срочную телеграмму.

Немцы, выслушав Хоботова, пожали плечами и кивнули.

— Отлично! — Произнес Максим, сел и кратко набросал текст. Если бы эти двое отказались, импровизация не сработала бы. А так… Почему нет? Сам то, увы, он телеграфным ключом работать не умел. И никто в его команде тоже.

— Лев Евгеньевич, я прошу вас перевести этот текст, — подал он прапорщику лист бумаги, когда закончил.

— Вы серьезно? — Пробежавшись по строчкам, ошарашено переспросил Хоботов.

— Конечно.

— Но…

— Лев Евгеньевич. Это очень важно. Мы вводим противник в заблуждение и заставляем делать неверные выводы. И, как следствие, поступки. Вы понимаете? Одна бумажка может ударить по противнику сильнее сотни тяжелых гаубиц.

— Вы знаете, мне это не нравится… но… — произнес недовольный Хоботов и взяв карандаш, занялся переводом текста. Ничего хитрого там написано не было:

«Срочно! Предательство! Русские захватили телеграф и радио в Кенигсберге. Многие форты пали. Комендант убит. Управление обороной дезорг…»

Именно так. Послание, было оборвано на полуслове.

Максим забрал у Хоботова листок и протянул его оператору. Тот принял его. Пробежал глазами текст. Побледнел. И что-то залопотал.

— Он не станет передавать этого текста, — констатировал Хоботов, видя, как распинается ефрейтор.

— Спроси, они оба умеют работать телеграфным ключом?

— Да, Максим Федорович, оба, — ответил Лев Евгеньевич, не спрашивая. — Это же дежурные телеграфисты. А тот офицер — начальник дежурной смены.

— Ясно, — произнес поручик и, вскинув пистолет, вышиб мозги тому немцу, что выступал. А потом переведя взгляд на последнего оставшегося в живых телеграфиста, мило улыбнулся и кивнул на листок.

Лев Евгеньевич сдержался. Максим Федорович прямо почувствовал, как философа зацепило. Но он сдержался. Молодец. А вот второй дежурный телеграфист, не смог справиться с собой. Хладнокровный расстрел коллеги подкосил его твердость. Поэтому, сглотнул комок, подошедший к горлу, и притянув к себе листок, он заработал ключом. Очень так характерно. Сразу было видно, что послание передавалось в явно непростой, нервной обстановке. Дергается. Сбивается.

Но вот он замер, отбив последнюю букву.

Хоботов кивнул, подтверждая факт передачи. Юный служащий телеграфа вел пальцем по буквам, опасаясь сбиться в столь нервной обстановке.

Закончив, парень демонстративно убрал руки от ключа и, взглянув на поручика, вздрогнул, уставившись в дуло пистолета.

— Максим Федорович, — тихо пискнул Хоботов. — Не надо.

— За то, что он передал, его свои расстреляют.

— Пусть. Пусть свои.

— Хорошо. Сидоров.

— Я!

— Связать и закрыть в той подсобке.

— Есть связать и закрыть! — Гаркнул боец и бросился выполнять приказание. Телеграфист, поняв, что его убивать не станут как-то сразу обмяк и вяло улыбнулся. Само собой, не оказывая никакого сопротивления рядовому Сидорову.

— Скажешь, что тебя связали и закрыли сразу, — произнес Хоботов на немецком в спину телеграфисту, выражая свой интеллигентский протест слишком уж жестким методам командира. — Ты ничего не видел и не слышал. Пусть думают, что мы сами все передавали. А еще лучше, пусть думают, что передавали не из этого узла.

— Лев Евгеньевич, — с укоризной произнес Максим Федорович. — Что вы там за наставления даете?

— Пытаюсь спасти ему жизнь, — чуть поджав губы, буркнул тот.

— Серьезно?

— Да. Серьезно.

— Сидоров.

— Я!

— Пару раз немца по лицу приложу. И в ухо.

— Что?! — Ахнул военный философ.

— Пусть подумают, что он сопротивлялся. Переведи. Раз уж спасать, то совсем белыми нитками шить не стоит.

— Слушаю, — произнес прапорщик, удивительно обрадовавшийся к своему ужасу тому факту, что сейчас будут бить человека. Но перевел. Найдя в ефрейторе благодарного слушателя.

— Петренко!

— Я!

— Сбегай в грузовик, возьми гранаты. Как Сидоров закончит, кинешь одну вон туда кинешь, а вторую — сюда. Потом проверь. Если вон те провода не оборвет после взрывов — помоги им. Да на несколько кусков чтобы. И не задерживайся. Ясно?

— Так точно! — Довольно произнес рядовой, повторив задание.

— Исполняй!

 

Глава 5

29 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии

День уверенно вступал в свои права, окончательно развеяв туман. Поэтому, выехав из Мариенбурга, Максим остановил колонну на небольшом пригорке. Забрался на крышу грузовика и стал рассматривать в бинокль окрестности. Разумеется, выставив посты. Сюрпризы ему были ни к чему.

Согласно карте, в этом городе находился железнодорожный узел. А значит там и войска имелись. Хотя бы рота, но должна быть. Склады ведь кто-то же должен охранять. А потому поручик и интересовался тем, как там комендант распорядится приданными ему силами.

Но тщетно. Надежды не оправдались. Комендант не стал выводить войска из города. А ввязываться в бой на вокзале поручику не хотелось. Неизвестно, сколько там людей будет. Можно и на роту в обороне напороться, и на батальон. Да, скорее всего придется столкнутся с ландвером. Но от этого легче не будет. Рассредоточившиеся по территории даже бойцы очень опасны для такого небольшого отряда, как у него. Смертельно опасны. Это какую-нибудь компактную группу за счет плотности огня можно было легко смять. А вот вступать затяжной бой такого толка было глупо и бесполезно. Имелись совсем не иллюзорные шансы всем там и полечь без всякой пользы.

В общем, плюнул он на эту затею. Вернул бойцов в автомобили и поехал дальше. Здесь им больше делать нечего. Но и спешить пока некуда. Поэтому, отъехав километров на двадцать на юго-восток, Максим свернул к небольшому поместью, стоящему в стороне от больших дорог.

Автоколонну заметили издалека и вышли встречать.

Ну а как же еще? Вон какая дорогая машина едет. Да в сопровождении грузовиков. Не просто же так? «Наши люди за хлебом на такси не ездят». А значит, что? Правильно. Кто-то серьезный решил заглянуть.

Когда же из транспорта начали выходить русские, выражение лиц местных обывателей стало не передать. Глаза вытаращили и ртами захлопали словно рыбы.

— Лев Евгеньевич, — позвал прапорщика наш герой, — будете переводчиком.

— Так точно, Максим Федорович, — кивнул Хоботов.

Оправив грязную форму, поручик подошел к выстроившимся в шеренгу местным обитателям.

— Кто здесь главный?

— Я… — робко произнес опрятный и в меру ухоженный мужчина лет сорока.

— Как звать?

— Карл Герберт, — покладисто ответил он. — Я управляющий этого имения.

— А хозяева где?

— Молодой господин в армии, а его родители в Кенигсберге.

— Мне нужна помощь служанок. Нужно привести в порядок мой мундир и погреть ванну. Кроме того, часть моих солдат займет на время кухню. Их нужно накормить горячим.

Управляющий молча кивнул.

— Я не слышу? — Повысил голос Максим, раздраженно взглянув в глаза Карлу. Тот еще сильнее наклонил голову, совсем пряча взгляд, и промямлил:

— Да, господин. — А потом продолжил, повернувшись в сторону к женщине лет тридцати, одетой в форму служанки. — Марта, нагрей воды и займись мундиром господина офицера.

— Если кто-то сбежит. Я расстреляю по паре из оставшихся за каждого беглеца. На мое усмотрение.

Хоботов от удивления даже обернулся, но, чуть пожевав губы не решился возражать. И перевел. А Максим продолжил.

— Я жду подчинения и разумности. И тогда все пройдет хорошо. Ближе к вечеру мы покинем вас. Так что надолго это не затянется. Все меня поняли?

— Да, господин, — хором ответили стоявшие слуги поместья.

— В поместье есть еще кто-нибудь?

— Нет, господин, — так же хором ответили ему.

— Сапрыкин!

— Я!

— Бери Яна, двух бойцов и заступай на кухню. Готовь щи и кашу с мясом на всех. Если потребуется — привлекай кухарку, только внимательно смотри, чтобы она не подсыпала чего-нибудь в еду. Ян — за переводчика.

— Есть! — Козырнул ефрейтор, пересказал приказ и ускакал на кухню, прихватив под белы рученьки строгую даму с характерным колпаком.

— И не шалить там! — Рявкнул им спину командир. — Васков.

— Я!

— Остаешься за старшего.

— Есть остаться за старшего! — Козырнул младший унтер-офицер, занявшись тем, что обычно делал сам Максим — размещением постов и боевого охранения.

— А мы с вами Лев Евгеньевич, пожалуй, прогуляемся. Карл? Отдай необходимые распоряжения и покажи нам имение.

— Да, господин, — кивнул он, начав действовать.

Цивилизованное поведение отряда немного успокоило Герберта. Поэтому ближайший час прошел спокойно. Болтать так уж и не болтали. Но разговор ни о чем вполне удался. Максим спрашивал. Управляющий отвечал и показывал. Но без огонька и предельно лаконично.

Скука, в общем.

Имение оказалось довольно бедненьким. Конечно, присутствовали и библиотека, и фортепьяно, и прочие признаки статуса. Но в глаза явно бросался тезис: «денег нет, но вы держитесь». Видимо владельцы или обеднели, или никогда богатыми и не были.

Впрочем, по-настоящему утомиться кислой мордой лица управляющего Максим Федорович не успел. Подошла Марта и сообщила, что ванна готова.

Охотно распрощавшись со столь «гостеприимным» мужчиной, Максим устремился за этой служанкой, не лишенной, впрочем, известных прелестей…

Помылся. Вытерся. Побрился.

Стук в дверь.

— Herein! — Ответил поручик, изучая свою морду лица в зеркале на предмет пропущенной где щетины. Кое-каких слов немецких он уже нахватался. В его отряде хватало носителей этого языка.

Скрипнув половицей вошла Марта с аккуратно выглаженной чистой формой.

Максим встал и повернулся к ней, развернув плечи.

В свои двадцать пять лет он мог похвастаться вполне достойной прокачкой мускулатуры. Не бодибилдер, конечно. Но из-за правильно проведенной сушки, все его тело в немалой степени украшалось рельефом мышц. В те годы физическая культура и спорт делали свои первые, робкие шаги, из-за чего такой облик был недостижим. Так что женщина впала в ступор, пожирая мужчину глазами, пораженная увиденным. Тем более не практически одетого. То маленькое полотенце, накинутое на бедра, едва держалось, норовя упасть в любой момент.

Когда она забирала одежду на стирку, поручик уже находился в ванной и млел, скрытый от ее глаз водой. Сейчас же предстал во всей своей красе. Так что она всем своим видом стала продемонстрировала свой интерес. Вон, даже губу чуть прикусила.

Не то, чтобы поручик был настолько красив. Нет. Просто очень необычен для эпохи. Этакий «олимпийский негр», который привлекает своей экзотикой не столько лицом, сколько удивительным телом.

Окинув ее взглядом Максим отметил, что Марта была довольно хороша собой. Даже несмотря на всю свою потасканность, вызванную, видимо, большим количеством тяжелого труда. Жизнь служанки не сахар. Да, намного лучше, чем селянки, но все же.

Он взглянул на ее безымянный палец. Застарелый след от кольца, будто носила много лет назад. Но сейчас его там не было. На молчаливый вопрос, заданный одной только выгнутой бровью, Марта ответила коротко и емко:

— Starb.

— Krieg?

Женщина молча кивнула. Пару секунд раздумий.

«А почему бы и нет?» — Подумал поручик.

— Komm, — произнес Максим, сделав приглашающий жест и приветливо ей улыбнувшись. В конце концов у него давно не было женщины. Да и ее уважить не грех. Вон как старалась. Форма словно новая.

В голове, правда, пронеслись мысли о том, что Марта может болеть какими-нибудь пакостями венерическими. Но он них отмахнулся. Она выглядела слишком серьезной для таких вещей. Да и, судя по следу от кольца, была замужней дамой совсем недавно. Такие просто так на сторону не бегают. Эта мысль тоже насторожила, но не сильно. Слишком уж Максим был уверен в себе и своей неотразимости. Он же не все. Он же особенный.

Помывка затянулась.

Сначала один раз, а потом и еще раз. Во всяком случае, когда Максим и Марта вышли из ванной комнаты, обед уже был полностью приготовлен. О чем говорили довольные крики солдат где-то внизу.

Служанка, скрывая легкое смущение на лице, быстро испарилась в неизвестном направлении. Ведь на диване, напротив двери, сидел Лев Евгеньевич, читая свежую немецкую газету. Он с удивленным взглядом проводил служанку и вопросительно уставился на командира.

— Она просто помогла мне одеться.

— Так долго?

— Китель был порван. Сразу не углядела, вот и подшивала.

— Китель?

— И галифе. Вы же помните, как я сверзился с веревочной лестницы. Вот сразу и не разглядела.

— Как вам угодно, — обтекаемо ответил Хоботов, впрочем, принявший ответ командира благосклонно. Ему понравилось, что тот не стал порочить служанку или, что еще хуже, похваляться своими успехами.

Чисто выбритый, опрятно одетый Максим производил на управляющего неизгладимо лучшее впечатление, нежели былой болотный монстр. Настолько, что тот стал и умеренно приветлив, и более словоохотлив.

Пообедали.

Однако выступать не спешили.

Где располагался штаб 8-ой армии Кайзеровской Германии Максим прекрасно знал. Благо, что в бумагах Германа фон Франсуа хватало полезных отметок. И даже подробная карта того небольшого городка имелась.

Казалось бы — халява. Но поручик рефлексировал.

Командующим 8-ой армии был генерал Гинденбург, а начальником его штаба — Людендорф. Эти два персонажа в голове у Максима ассоциировались с лучшими командирами Германии времен Первой Мировой войны. И он ждал от них адекватной реакции на новость о разгроме штаба 1-ого армейского корпуса.

В сам городок, конечно, они солдат не набьют. Маленький очень. Там и штаб-то едва в состоянии разместится. А вот поставить заслоны на основных дорогах должны. Так что днем там делать нечего. Слишком хорошая видимость. Да и не ожидают немцы ночной атаки.

Поэтому, коротая время, он занялся работой с людьми.

Минуло четверо суток с того момента, как он попал в эту эпоху. Долгие и тяжелые четверо суток. Вокруг Максима сформировался отряд, совершивший под его руководством массу значимых дел. Но вот беда — заниматься организацией людей и их подготовкой у него получалось только стихийно. От случая к случаю. Да и там — самую малость.

Про боевую, физическую и тактическую подготовку и речи не шло. Так, перед делом что-то объяснит и ладно. Или по ситуации прокомментирует. В остальном же — не до того было. Совсем не до того. Да и не успел бы, даже бы если и захотел…

Пять часов пролетели незаметно. Работы по структурированию и формированию ролевой системы подразделения еще были далеки от завершения. Но все равно, требовалось выдвигаться. С остальным поручик разберется потом. Если сможет…

Управляющий и слуги выстроились провожать незваных и нежеланных гостей. У всех нейтральные, постные лица. Лишь Марта слишком заметно теребила подол юбки и явно нервничала, кидая встревоженные взгляды на Максима. Странно. Очень странно. Но да ладно.

Двинулись в путь. Тихо и осторожно. Стараясь не поднимать пыль, дабы не испачкать отдраенные автомобили.

Несмотря на внешнюю благость ситуации Максиму что-то не давало покоя. Что-то едва уловимое и непонятное в поведение Марты. Поэтому, отъехав версты на полторы и укрывшись от имения за перелеском, поручик велел автомобили согнать с дороги и спрятать в деревьях. Ну и подготовить засаду. Выехали с запасом, так что время пока имелось. А вот терзания интуиции требовалось успокоить. Неспроста ведь поднялась тревожность? Ой неспроста…

И о чудо!

Получаса не прошло как по дороге от имения выехало две телеги. Да не картошкой груженные или мукой, а людьми. Причем, что особенно интересно, связанными оказались бойцы в форме Русской Императорской армии.

— Красавцы-то какие! — Отметил Максим и, подняв отряд, поехал знакомиться с этими дельцами заново. Ведь выходило, что они где-то пленных эти полдня от них скрывали. Засранцы.

Когда грузовики заметили — извозчики с сопровождающими заметались. Кто-то даже выстрелил из винтовки пару раз в сторону русского отряда. Но, к счастью, промахнулся. А вот короткая очередь из пулеметов легла очень удачно, взрыв землю возле одной подвод. Поэтому слуги остановились, и, побросав оружие, задрали руки. Воевать они как-то оказались не готовы. Тем более при таком раскладе.

— Кого я вижу! Карл! Ты ли это? — Радостно произнес Максим приблизившись.

Но тот оптимизма поручика не разделял. Даже, напротив. Хотя внешне был предупредителен и попытался включить дурака. Мол, герр офицер, не хотелось беспокоить вас судьбой людей, сдавшихся в плен и уже не являющихся военнослужащими Русской Императорской армии. А порядок требует препроводить их куда следует. И так далее. И тому подобное. Вот только не сумел полностью погасить в глазах отблеск ненависти с изрядной долей презрения. Да и Максим Федорович уже больше не желал играть в цивилизованного парня. Поэтому, подойдя, он пробил с подшага и разворота корпуса мощный удар кулаком в челюсть. Современная техника нанесения ударов начнет формироваться только в 20-30-е годы XX века на волне модернизации техники бокса. В 1914 году же это откровение. Во всяком случае для Европы. Так что управляющий рухнул на землю и заелозил, пытаясь подняться. Но куда там! Только встал на карачки, как получил сапогом по ребрам, отбросившим его на пару шагов. На этом и успокоился, поняв, что рыпаться не стоит пока не разрешат.

— Сапрыкин.

— Я!

— Развязать наших! Проверить, что с ними.

— Есть! — Козырнул он, повторил приказ и бросился исполнять.

— Петренко.

— Я!

— Этих, — махнул поручик пистолетом на слуг из именья, — отвести в сторону и поставить кучей.

— А этого? — Спросил Петренко, указывая на управляющего.

Бах!

Вздрогнул пистолет в руке поручика, прекращая мучения Карла. Ну и отвечая на вопрос солдата.

— Ваше благородие, — почти следом обратился Сапрыкин к Максиму.

— Да.

— Там… это…

— Что там?

— Да служанка там. Связанная.

— Служанка? — Удивился Максим, переведя взгляд на вторую телегу, где его бойцы уже вытащили из сена зареванную Марту с хорошим таким бланшем под глазом.

— Лев Евгеньевич, спросите ее, что случилось?

Прапорщик охотно выполнил поручение. И оказалось, что служанку обвинили в том, что она не только опорочила честь немки, но и донесла русскому офицеру о пленных.

— Глупо как-то… — почесал подбородок Максим. — Если она мне донесла о пленных, почему я их не забрал?

— У вас же автомобили полны людьми, — заметила Марта. — Так говорил он, — кивнула она на труп Карла.

— Ясно, — кивнул Максим. — Дурак. Бывает. А как пленные появились?

— При наступлении старый господин изволил охотиться. Он уже стар, чтобы служить в полной мере, но при штабе бывал и сохранил там немало знакомы. И вот, «узнав» о нескольких успешных побегах пленных русских солдат, он и взял охотничьих собак да поехал загонять дичь. А потом сюда свез. Хотел по осени работать в поле заставить.

— Как они там? — Осведомился Максим у Сапрыкина.

— Неплохо. Вполне здоровы. Только голодные очень.

— Сколько дней не ели? — Поинтересовался поручик у развязанных бойцов.

— Да почитай уже трое суток, ваше благородие, — ответил ефрейтор. Старший среди них по званию и возрасту. Вон как эти четверо за него держатся.

— Сапрыкин, накорми их. Только много не давай. Плохо станет. Животом захворают. Потом, чуть погодя еще дашь, — пояснил командир, чтобы все поняли. А то еще дурное подумают с голодухи.

А потом он обернулся к Марте.

— Куда вас везли?

— Сдавать в ближайшую комендатуру.

— И тебя?

— Да. За сотрудничество с вами.

— Это же глупость. Ты со мной не сотрудничала.

— У управляющего жена пару лет назад умерла. И он на меня глаз положил. Да только у меня муж был. Только это и сдерживало. А как письмо пришло, что его убили, так Карл вокруг меня просто виться начал. После ванной же он сам не свой стал…

— Ясно, — хмуро кивнул Максим. — Лев Евгеньевич, командуйте расстрелом.

— ЧТО?!

— Эти люди укрывали от нас русских военнопленных. Их хозяин изловил их как зверей и планировал использовать как рабов. Вам этого мало?

— Нет! Но…

— Вы отказываетесь исполнять приказ?

— Нет, — поджав губы произнес Хоботов, с мольбой глядя в глаза командира. Он был согласен с его решением, но самолично командовать расстрелом… это было для него лично.

— Лев Евгеньевич. Вы ДОЛЖНЫ это сделать. Эти люди служат людолову и рабовладельцу. Чудовищу, считающего нашего человека — животным и рабом. Чудовищу, который загоняет наших людей с охотничьими собаками. Неужели для вас это ничего не значит? — Давил Максим на общечеловеческие, гуманные ценности выпускника философского факультета и некогда эталонного интеллигента. Более того, теперь он решил требовать от него не командование расстрелом, а личного участия. — Ступайте к пулемету.

— Да… — погасшим голосом произнес Хоботов.

Медленно-медленно он добрел до грузовика. Забрался на него. Встал к пулемету и замер.

— Огонь! — Рявкнул Максим. От чего военный философ, вздрогнув, нажал гашетку. Раз. И короткая очередь ударила в группу слуг. Двух на повал, одного ранило, четвертый устоял целый и невредимый. Несколько секунд замешательства и Хоботов зажал гашетку уже вполне осознанно, высаживая в свою цель полсотни патронов…

Максим позвал поляка, понимая, что Льву Евгеньевичу сейчас не до того. И снова обратился к Марте.

— Бери одну подводу и уезжай. На другой конец страны уезжай. А лучше в Швейцарию выезжай. Там тихо и войны нет. Скажи, что имение русские разорили, вот ты и бежишь от них.

— Куда я убегу? — Горько усмехнулась она. — У меня же ничего нет. Только эта одежда. И все. С голоду помру, недели не пройдет.

Поручик прогулялся до грузовика. Взял из общей кассы отряда приличную сумму бумажных марок. Не особенно считая. Где-то четыреста, может четыреста пятьдесят. Для кассы — сущая копейка, а для простого обывателя — огромные деньги. Иной разнорабочий столько и за год не зарабатывал. Вернулся и дал ей.

— Вот. На первое время хватит. Уезжай.

Она дрожащими руками взяла деньги, быстро куда-то спрятала в складки одежды. И, удивительно быстро, забравшись в подводу, тронулась в путь. Слишком поспешно и нервно. Ну, да и ладно. Обстановка-то какая?

— А ведь она тоже нам не сказала ничего о пленных, — каким-то тусклым голосом произнес Хоботов.

— Так застрелите ее.

— Я?

— Да. Лев Евгеньевич, вы правы. Она действительно нам тоже ничего не сказала. Так что ступайте и застрелите ее. Ну!

— Я… я не могу… Увольте. В женщин стрелять я не стану! — Вдруг удивительно твердо сказал он.

— И я не стану, — согласился с ним Максим.

Бах!

Раздался винтовочный выстрел, после которого фигурка Марты надломилась и упала с подводы на землю. Максим Федорович и Лев Евгеньевич с удивлением и негодованием повернулись к стрелявшему. Им оказался освобожденный из плена ефрейтор.

— Ваше благородие, она над нами издевалась, — тихо произнес он, понимая, что поступил крайне плохо, своевольно выстрелив в человека, которого офицер отпустил. Но эмоции сделали свое черное дело, и ефрейтор не выдержал. Тем более, что только что Максим приказал стрелять Хоботову, а тот отказался. Не ему, но приказал.

— Что?! — Удивился Максим.

— По ее милости мы и голодали. Эта стерва притаскивала нам не еду, а помои кухонные. Да и те вываливала в корыто для свиней. А потом смеялась и что-то говорила. Но мы не разумеем по-ихнему.

— Русишь швайне?

— Похоже, — кивнул ефрейтор.

— Вот тварь… — тихо произнес Максим. У него в голове просто не укладывалось сказанное ефрейтором. Но зачем ему врать? Тем более вон, другие бойцы тоже закивали. Значит было дело. Было. А он уши развесил как последний дурак… и не только уши…

 

Глава 6

29-30 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии

Задерживаться на месте разгрома этого мини-каравана не стали. Слишком много шума.

Разве что, проезжая мимо подводы, на которой уезжала Марта, Максим решил остановиться. Женщина упала в сторону от дороги. И ему хотелось проверить, чем закончилось дело.

Спрыгнул из кабины на землю. Обошел телегу. И чуть заметно вздрогнул, встретившись с ней взглядом.

Лошадь после того выстрела еще немного протянула подводу. Так что Марте, судя по кровавому следу на траве, пришлось немного проползти, чтобы укрыться за телегой. И сейчас она сидела, прислонившись к колесу и зажимая рану рукой. Опасная позиция. Но эта ломовая лошадь была умной и флегматичной. Просто так бы дурить не стала. Он это заметил еще когда они останавливали Карла с пленниками. Видно животинка была привыкшая к стрельбе.

Винтовочная пуля пробила женщине самый верх трапециевидной мышцы, прямо возле шеи. Навылет. Не повредив, впрочем, ни артерий, ни костей. Если бы на несколько сантиметров в сторону — и смерть. Везучая. Видимо сказался голодание, раз ефрейтор с такой дистанции промахнулся.

Марта молча смотрела на подошедшего русского офицера. Все ее тело трясло мелкой дрожью, но она ни словом, ни жестом не постаралась защититься или о чем-то попросить. Просто смотрела Максиму в глаза обреченным, полным тоски и ужаса взглядом, готовясь принять свою судьбу.

Он постоял так секунд десять. А потом поднял пистолет, прицелившись ей в лоб. Марта зажмурилась и сжалась.

Бам!

Пуля пробила подводу рядом с ее головой. Женщина сильно вздрогнула и открыла удивленные глаза. Лошадь же лишь всхрапнула, мотнув головой, в очередной раз демонстрируя свою привычность к выстрелам.

Марта уставилась на Максима глазами, расширенными до предела. В них было столько эмоций. Столько молчаливых вопросов. И слезы, заструившиеся по ее щекам тоненькими ручейками. Она сжала губы до такой степени, что они теперь казались единой белой полосой. Видимо, боясь издать хоть какой-то звук. А вот дрожь в теле прошла. Только легкое расширение ноздрей говорило, что еще она дышит. По чуть-чуть, едва-едва. Видимо опасаясь вздохнуть полной грудью.

Максим простоял так секунд двадцать, смотря ей в глаза, а потом развернулся и пошел прочь.

Он не смог ее убить.

Он понял мотивацию этой женщины и не смог ее винить. Ведь только ей сообщили, что муж погиб на войне. И тут раз — в ее власть попадают люди, олицетворяющие врага. Не хорошо она поступала. Совершенно по-скотски. Но ее можно было понять. Не простить, нет. Понять. И после того, что между ними произошло в ванной комнате, этой вины Максиму оказалось недостаточно, чтобы убить.

Слабость? Может быть. У всех бывает свои моменты слабости. Поручик вдруг отчетливо осознал, что там, в ванной комнате, был не порыв страсти, а холодный расчет. Марта очевидно боялась, что пленных найдут и предположила, что «господин офицер» не станет убивать женщину, с которой приятно провел время всего несколько часов назад. Разумный расчет. Здравый. И правильный. Он действительно не смог.

В общем, Максим забрался в грузовик, и колонна продолжила движение. А Марта так и осталась сидеть возле колеса, боясь пошевелиться и привлечь внимание солдат. Она прекрасно поняла, что Максим дал ей шанс, разыграв добивающий выстрел…

Дорога до городка со штабом армии прошла тихо.

Максим занимался заполнением журнала боевых действий, пока еще было не очень темно. Он как-то уже даже приноровился делать это на ходу. А Васков и прочие инструктировали новичков. Пять новых человек — прилично для их небольшого отряда. Многим пришлось потесниться. Но никто не роптал и не возмущался. Даже напротив — радовались, что удалось своих выручить из беды. И только поручик, видя, как уплотняются люди на транспортных средствах, думал о проблемах. Ведь достаточно вывести из строя хотя бы один автомобиль, чтобы возникли очень большие сложности.

Наконец солнце окончательно скрылось за горизонтом и на землю опустилась благодатная тьма, скрывающая автоколонну от лишних взглядов. Именно она и позволила без лишних проблем и ненужных свиданий достигнуть желаемой цели.

Подъезжать к Лёбау — городку, где располагался штаб армии, Максим решил с севера. То есть, от Кенигсберга. По его предположению, это было наименее вероятное направление атаки. Ведь пошумев в поместье, он обозначил направление отхода от взорванного моста — строго на юг, в Западную Польшу. Дескать — сделал дело и убегает через дыру во фронте.

Впрочем, хитрость и расчет оказались лишены смысла. Никакого заслона на дороге не имелось. Даже блокпоста или заставы не соорудили.

— Неужели штаб успел съехать? — Вслух спросил сам себя Максим. У него в голове просто не укладывалась такая беспечность.

Однако, когда он подъехал к зданию комендатуры, то увидел два добрых грузовика и три легковых автомобиля. А еще четыре мотоцикла и десятка три велосипедов. В общем — столпотворение техники, совершенно невозможное в случае, если бы штаба армии здесь не было.

На улице было уже темно. Никакого уличного освещения здесь не предусматривалось. Поэтому постовые, завидев прибывающую автоколонну, выбежали на свет фар и начали показывать место для парковки. Ну, чтобы автомобили ненароком никуда не врезались.

И даже когда из грузовиков начали выпрыгивать солдаты их ничего не смутило. Мало ли? Ведь темно, толком не разглядеть. И лишь когда к ним подошли с винтовками и пистолетами наизготовку, они застыли, с ужасом в глазах.

Один потянулся было к винтовке. Но Васков отреагировал быстрее — просто ткнул его дулом своего «маузера» под дых. Штыка не было надето, но и такой «тычок» штука крайне болезненная.

Второй немец попытался что-то крикнуть, привлекая внимание. Но получил прикладом в зубы. Третий и четвертый же, оказались сбиты с ног и жестко обработаны быстрее, чем сумели чего-то сделать. Просто так. За компанию.

На фоне трех рокочущих двигателей эта мелкая возня не была слышна. Поэтому, осмотревшись, добили постовых холодным оружием и оттащили в сторону. Чтобы на виду не лежали. А то еще какой глазастый из окна разглядит.

— Хоботов!

— Я! — Отозвался взъерошенный прапорщик.

— Остаешься за старшего. Пулеметами перекрыть вот эти направления, — показал Максим руками.

— Есть перекрыть направления!

— Васков! Бери всех, кроме водителей и пулеметных расчетов и за мной.

— Есть! — Козырнул младший унтер-офицер и засуетился.

Дверь в комендатуру Максим открыл с ноги. Словно в «шарашкину конторку». Из-за чего стоящий на посту вытянулся по стойке «смирно», успев отреагировать больше на манеру появления, чем на форму. За что и получил тычок штык-ножом быстрее, чем успел что-то крикнуть.

Начался штурм.

Людей в комендатуре было немного. Только часть охраны и несколько сотрудников ночной смены. Да и то — большая часть дрыхла. Так что перебили их довольно быстро и просто. Без единого выстрела. Оставив живым только дежурного офицера. Выволокли его на улицу. Позвали Яна для перевода. И начали беседовать.

— Где ночуют генералы Гинденбург и Людендорф?

— Я не знаю.

— За каждый неправильный ответ я буду отрезать у тебя по пальцу, — холодно произнес Максим. — Сначала на руках. Потом на ногах. А дальше избавлю от совсем уж лишнего отростка. Ты меня понял?

Вместо ответа этот оберст дико вытаращился на него. Слишком неожиданным был для него поворот разговора. Поручик, видя непонимание, пожал плечами и полез за штык-ножом. Тем самым, которым убил постового. Кровь с лезвия, разумеется, вытирать было некогда. Поэтому клинок приковал самое пристальное внимание немца.

— Первый вопрос, — произнес Максим. — Где ночуют генералы Гинденбург и Людендорф?

— Я… — начал было оберст повторяться, но поручик прервал его, ударив без замаха в челюсть. Причем рукоятка штык-ножа усиливала удар, выступая в роли импровизированного кастета. Однако поваляться офицеру не удалось — солдаты подняли.

— Извините, я перебил вас, — невозмутимо произнес поручик, смотря холодным и жестким взглядом на оберста. — Я слушаю вас.

— Можете меня сразу убить, — процедил офицер. — Я ничего не скажу.

— Сразу убить — это слишком быстро. Я вообще вас убивать не хочу. Отрежу конечности. Прижгу артерии. И позволю жить долгие годы, наслаждаясь чувством собственного бессилия.

Оберст дернулся, вспыхнув. Но солдаты крепко держали его. Так что он только глазами сверкнул и зубами заскрипел.

Подошел Хоботов.

— Максим Федорович.

— Слушаю вас.

— Он ничего не скажет. Вы позволите? Я посмотрю документы в комендатуре. У них наверняка хватает записей о размещение генералов. Они же туда наряды выставляют, автомобили высылают. И уже не первый день.

— Возьмите двух солдат и действуйте. Мы комендатуру зачистили, но, мало ли?

— Есть, взять двух солдат и действовать! — Козырнув повеселевший Хоботов. Ему понравилось, что его инициатива нашла отклик. Ну и то, что от кровавой пытки избавил полковника германской армии.

— Сапрыкин!

— Я!

— Этого связать, заткнуть рот кляпом и бросить в комнате охраны.

— Есть! — Козырнул ефрейтор, повторив приказ и начав действовать.

А Максим прошелся по расставленным Васковым постам, едва сдерживая свою нервозность. Импровизация пошла наперекосяк. И это напрягало. Он ведь не ожидал напороться на принципиального немца. Хотя прекрасно знал, что германское офицерство времен Первой Мировой войны было очень крепким в моральном плане. Не в пример лучше унтеров и тем более рядовых. Конечно, под пытками оберст все бы рассказал. Не бывает людей, которые под пытками не рассказывают то, что нужно. Но за всеми этими делами в именье у поручика как-то из головы вылетел важный психологический фактор.

Устал он. Очень устал. Да еще и эта Марта…

Видимо у него начинался откат.

Попав в непривычную, опасную и агрессивную среду, Максим собрался и начал действовать предельно жестко и прагматично. Его желания были просты и очевидны. Как и цели. Но постоянно бегать под пулями — чревато. Привыкаешь. Теряешь бдительность. Каким бы опытным ни был. Нужен отдых. Тем более ему. С его посттравматическим синдромом, полученным после контузии в «горячей точке» еще там… в XXI веке.

Хуже того. На поручика давило чудовищным гнетом и то, что как такового тыла лично у него не мелось. Он ведь в этом мире везде чужой. У него всюду поле боя. И в Российской Империи, и в других местах. Во всяком случае именно так он считал. Из-за чего получался невероятно сильный прессинг. Который слишком быстро и жестко сминал его психику, формируя привыкание к опасности.

Сейчас же к Максиму пришло осознание той критически важной проблемы, вставшей перед ним в полный рост. Из-за чего он немало разволновался. Ведь героически умереть в бою проще всего. Но ему не хотелось для себя такой судьбы. Да и для своих бойцов тоже. Поэтому он и стал дергаться…

Время бежало нестерпимо медленно.

Стремясь себя чем-то занять и отвлечь, он обратил внимание на автомобили, стоящие возле комендатуры. Отличные четырехтонные Даймлеры той же модели и года, что и у него. Одни из лучших в Германии в те годы. Вот их-то поручик и начал оприходовать. Ведь водители запасные у него имелись, а народу для двух грузовиков стало слишком много. Заодно и запасы бензина требовалось пополнить везде. Кто его знает, сколько им мотаться еще по дорогам?

Легковые авто Максим тоже решил прихватить. За «баранку» одного посадили немца-добровольца из некогда пленных водителей. А во второй загрузили того самого Синичкина, что на Форде Т ездил. Его он собирался на буксир взять, и требовался кто-то, способный вовремя подруливать и притормаживать. Доверять полноценное управление он ему не решился. Слишком мало опыта и навыков. Это не Форд Т. Тут все было заметно сложнее. Но вот так — корректировать движение — вполне мог справиться.

Завершив возиться с новым «уловом», Максим понял, что пролетело целых полчаса. А Хоботова все еще не было. Поэтому прошипев себе под нос нечто невразумительно матерное, он ринулся выбивать сведения из того германского полковника. Ну, то есть, оберста. Но уже у дверей комендатуры столкнулся нос к носу с Львом Евгеньевичем.

— Нашел, — коротко произнес тот, отвечая на молчаливый вопрос командира.

— Далеко?

— Нет. Тут совсем недалеко.

— Что это твои тащат? — Спросил Максим, кивнув на двух взмокших солдат за спиной прапорщика.

— Сейф.

— О! — Оживился поручик. — Ключей нет?

— Увы. Наверное, у кого из генералов.

— А кассу удалось обнаружить?

— Полагаю, что она внутри. Два солдата этот железный шкаф еле волочат.

Крикнув четверых бойцов Максим подменил взмокших бедолаг, а потом, подключив еще двоих, быстро загрузил сейф в один из новых грузовиков. Полезное приобретение. Как само по себе, так и в плане содержимого.

Ценных документов на виду не было. Поэтому особенно возиться в штабе армии не стали. Расселись по транспортным средствам. Завели моторы. И двинулись наносить визит вежливости местному генералитету. Закинув, разумеется, «красного петуха» зданию комендатуры. Чтобы было чем заняться местным.

А вот «на квартире» у генералов поручика ждал сюрприз.

Ни Гинденбург, ни Людендорф не проигнорировали новость о разгроме штаба 1-ого корпуса. Только отреагировали по-своему. То есть, в духе времени. А именно организовали охранение не города в целом, а лишь своих персон. Вот пару секций пехотного взвода и заселили на первом этаже небольшого двухэтажного особняка.

— Halt! — Крикнул часовой, увидев остановившуюся автоколонну. Его даже не смутил генеральский легковой автомобиль, идущий вперед. Этот крендель смело схватил винтовку и серьезно напрягся.

— Огонь! — Скомандовал Максим. И два пулемета короткой очередью состригли часовых. Благо, что автомобили очень неплохо осветили своими фарами и сам особняк, и прилегающую территорию. Более того, даже слегка ослепили противника. Конечно, в те времена действительно мощных фар попросту не имелось. Но все равно, действие это имело немалое и крайне полезное.

Бойцы начали выскакивать из машин, занимая позиции «согласно купленным билетам», то есть, заранее выданным наставлениям поручика. Часть — прикрывать тыл, при поддержке пары ретирадных пулеметов. Часть — «окопалась» возле головных машин.

— Короткими очередями. По окнам. Бей! — Крикнул Максим. — На подавление! Не давайте им высовываться!

— Есть! — Ответил Васков, который принял командование головным отрядом прикрытия с тремя курсовыми пулеметами.

— Петренко! Сидоров! Ко мне!

Бойцы быстро подбежали и доложились. И уже спустя пару минут поручик вместе с ними подползал к окнам крепкого кирпичного дома. Да не с пустыми руками — у каждого было по четыре гранаты РГ-12.

Максим прислушался.

В доме раздавались отрывистые команды на немецком языке. Топот подкованных сапог. Пыхтение.

Осторожно инициировав первую гранату, поручик забросил ее в разбитое пулями окно. И крикнул, сбивая врага с толку:

— Merry Christmas! — Да, по-английски. Но это единственное, что пришло ему сейчас в голову.

Бах!

Гулко взорвалась граната в помещении. Кто-то застонал. Кто-то закричал. Кто-то рухнул. Зазвенела разбитая посуда. Задребезжали какие-то железяки.

Поручик кивнул своим бойцам и те повторили его прием, активировав гранаты и забросив их в ближайшие окна. Более того, даже выкрик повторили зачем-то. Хоть и жутко коверкая непривычную фразу.

Бах! Бах!

Последовали два взрыва удачной и довольно плотной серией.

Новая волна криков и шума.

Максим рукой указывает Васкову на входную дверь. Дескать — открывай. И один из пулеметов дал короткую очередь по этой деревянной преграде. Только щепки в разные стороны полетели.

Поручик поддел кончиком взведенной гранаты дверь и закинул ее внутрь. Даже не столько закинул, сколько запихнул.

Бах!

Рванула РГ-12, срывая дверь с петель. Ну и приложив неслабо бойцов в холле, что решили встречать штурмующих бодрыми залпами из винтовок.

Поручик аккуратно заглянул в проем и сразу же убрал голову обратно. А там, где она была, просвистело несколько пуль.

Васков оперативно отреагировал на эту угрозу, всадив пару коротких очередей в темноту холла. Максим же, воспользовавшись этим прикрытием, метнул гранату как можно глубже в холл. Сразу как пулемет замолчал и забросил, стоя на изготовке.

Бах!

Взорвалась РГ-12. И сразу же слева и справа от него последовали пистолетные выстрелы. Это Петренко с Сидоровым заглянули в выбитые окна и добавили отвлекшимся на взрыв солдатам противника.

Взяв пистолет в правую руку, а взведенную гранату в левую, Максим ринулся в коридор. Там творился полный разгром. Валялись изломанные тела, разгромленная мебель, битая посуда, штукатурка…

Глянул в прилегающие комнаты. Та же картина.

«Человек тридцать» — пронеслось в голове поручика мысль, оценивающая разгром. Все в форме. При оружии. Явно бодрствовали. Может быть даже и ждали. Для его отряда — очень неприятный сюрприз был бы, если бы Максим действовал по старинке. А так. Совместим ослепление фарами с пулеметным огнем на подавление он тупо закидал ребят гранатами. Теми самыми, которые еще не вошли в практику полевых войск. Так что подготовились они неплохо. В глухой обороне в таком крепком доме можно часами отстреливаться, дожидаясь подкрепления. Кто же знал, что поручик сломает все их планы, действуя по другому шаблону?

Тем временем Петренко и Сидоров устремились за ним. Предварительно закинув по паре гранат в окна второго этажа. Ведь именно так приказал им командир, кратко инструктируя перед началом штурма.

А от машин подтянулся еще одно звено в четыре бойца под командованием ефрейтора Сапрыкина. Эти ребята должны были занять первый этаж и подавить остатки сопротивления.

Сразу после серии взрывов на втором этаже, Максим ринулся наверх по лестнице. Глупо упускать удобный момент.

Бам. Бам. Бам. Задергался в его руке пистолет. Посылая пули в скрюченные тела.

Резкий шаг в сторону. Бросок гранаты в комнату, откуда послышались голоса.

Бах!

Сзади подоспели Петренко и Сидоров. Они тоже начали стрелять. В пыли, конечно, можно и генерала пристрелить. Но у тех сейчас должна быть очень характерная форма — либо кальсонах навыпуск, либо галифе на подтяжках. Ни с чем не спутаешь. Ведь солдаты-то явно бдели всем табором. Видимо ночная смена, отдохнувшая днем.

Вдруг откуда-то из тени выскочил солдат с винтовкой и ринулся на Максима, сверкая примкнутым штыком. Петренко успел вовремя оттолкнуть командира, но сам не увернулся от удара.

Бам. Бам. Бам. Выпустил он последние пули из пистолета в нападавшего, уже воткнувшего ему в живот штык-нож. Стреляя больше рефлекторно, чем осмысленно. Оба начали оседать. А винтовка в руках немца выворачиваться, разрывая штыком внутренности русского солдата. Когда они осели на пол, то были уже мертвы. Оба.

Собственно, это был последний аккорд боя. Сопротивления противник больше не оказывал. Кто-то был убит, кто-то ранен, кто-то оказался оглушен и контужен близкими взрывами гранат в закрытых помещениях. В частности, таковыми оказались оба генерала. Гинденбурга обнаружили за поваленным на бок крепким столом с толстой дубовой столешницей, изрядно поврежденной осколками и пулями. Он там кряхтел и вяло шевелился в полной дезориентации. А Людендорф беззастенчиво валялся на полу без всякого признака сознания. Если бы не кровь, немного выступившая из ушей, можно было подумать, что спит.

Дело сделано! Генералы захвачены! Хотя, если их убило бы, не велика беда приключилась. Но живьем всяко лучше.

— Сапрыкин!

— Я!

— Собрать оружие и боеприпасы.

— Есть собрать оружие и боеприпасы! Что делать с ранеными?

— Ничего. Если бузить не будут, то пусть и валяются.

— Есть!

— И пришли сюда четверых бойцов. Будем этих босоногих грузить, — кивнул Максим на Гинденбурга и Людендорфа. Те явно спали и не успели ни одеться, ни обуться, как поручик и предполагал. — Все исполняй!

Ефрейтор ускакал. Сидоров начал собирать оружие на втором этаже. Забрав его, в первую очередь, у генералов. По совету командира, разумеется. А то еще очухаются и устроят цирк с конями. Эти могут.

Сам же Максим занялся поиском начальственных портфелей. Куда уж без них? По идее там должны были находиться самые ценные сведения. Хотя, по закону подлости, могли оказаться и две-три колоды «штабных» карт да початая бутылка шнапса.

Прибежали четверо бойцов. Начали паковать генералов. Поднялся один солдат Сапрыкина, занявшийся выносом трофейного оружия. И Максим вышел на улицу. Сел на скамейку под окном. Расстегнул воротник и потер лицо ладонью.

Подошел Васков.

— Потери есть? — Спросил поручик.

— Кадочников убит, Волков и Верещагин ранены. Легко. Пули вскользь прошли. Не давали мы немцам прицелиться добре. А то бы и им конец.

— Бинтуют?

— Да, уже бинтуют. Но сначала, как вы и приказывали, рану промыли кипяченой водой, что в именье заготовили.

— Двое убитых и двое раненых. Не так плохо. — Медленно произнес Максим.

— Двое убитых? Кого еще?

— Петренко. Меня от штыка закрыл.

Федот Евграфович помолчал немного, а потом спросил:

— Там десятка три человек к дому пыталось пробиться. Но мы их пулеметами отогнали. Кого убили, а кого ранили — Бог весть. Проверять не стали по темноте. Но немного постригли брусчатку пулями из ретирадных пулеметов, пока стоны не прекратились.

— Ну и правильно, — кивнул Максим.

— Генералов как грузить? В один автомобиль или разные?

— В разные. И тела наших убитых рядом с ними положи. И да — не забудь их связать. Эти ребята не Герман фон Франсуа. И в глаз могут приложить, и в бега податься.

— Так точно! — Ответил младший унтер-офицер, отправившись заведовать делами.

Максиму же требовалось немного передохнуть. Очередной виток нервного напряжения еще сильнее надавил на него. Никакого страха и чувства самосохранения. Никакой осторожности. Какие-то навыки да удача, вот и все, что его сейчас вывезло. Да еще и Петренко погиб… по сути из-за того, что он сам слишком рано клювом стал щелкать и подставился. Как дурак. Глупо, обидно и стыдно…

 

Глава 7

30 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии

Рассиживаться, наслаждаясь победой, не стали. Тем более, что со стороны ретирадного грузовика вновь раздались короткие очереди. А потом еще и пара взрывов. Это бойцы арьергарда метнули ручные гранаты. Там кто-то из немцев засел за углом и выглядывал время от времени. Вот и постарались зацепить наблюдателей.

Задерживаться не задерживались, но и спешить особенно не стали, качественно «обнеся» генеральский домик. Было собрано не только все трофейное оружие и боеприпасы, но и часть амуниции с наличными средствами. Более того, в самом домике оказался обнаружен еще один сейф поменьше и немало дорогих, ценных вещей. Патефон там с пластинками, вино французское элитных марок и так далее. Не лейтенанты же тут жили, а генералы. Могли себе позволить немного приятных мелочей.

В общем — отряд заполнил пустующее место в автомобилях быстро и с толком. Не порожняком же идти в самом деле? Да и практика общения с еврейской диаспорой показалась Максиму довольно продуктивной.

Минул час. Долгий и очень насыщенный час, увеличивший не только материальную базу отряда, но и добавивший одного тяжело раненого. Из арьергарда. Ему шальной пулей попали в грудь, пробив легкое. Но не в центральной части, а с краю, что давало определенные шансы на выживание. Небольшие, правда.

— Трогай, — произнес Максим, и Йозеф плавно начал разгонять свой грузовик.

Генеральский Дюпон перевели вторым номером в ордер. Так что темп движения теперь задавал головной Даймлер с двумя курсовыми пулеметами.

Из города выехали спокойно.

Каких-то значимых вооруженных сил при штабе 8-ой армии попросту не было. Суммарно хорошо если полсотни. И большую их часть удалось положить гранатами да пулеметами. Все-таки это штаб армии, а не полевой пехотный батальон. Мощное административное подразделение, полное нестроевых специалистов и довольно беззащитное само по себе.

Да и поджог комендатуры помог немало. Он хорошо зашелся и перекинулся на соседние здания. Привлекая тем самым толпу людей, занятых попытками хоть как-то потушить этот пожар, грозящий превратиться в техногенную катастрофу локального масштаба.

Отряд выезжал на север, на Кенигсберг. То есть, по той самой дороге, по которой и въехали. Как там на других направлениях Максим не знал. Могли быть и заслоны, и маршевые части на отдыхе. А тут уже все проверено и чисто. Да, он отходил не самым удачным образом, удаляясь от линии фронта. Но сейчас ему было главное — выйти на оперативный простор.

Отъехав километров на пять, поручик остановил колонну. Требовалось изучить оперативные карты, найденные в генеральских портфелях. К счастью эта парочка очень ответственно относилась к своей работе, поэтому там оказались именно они. Вместо шнапса и презервативов, входящих, как известно, в джентельменский набор настоящего немецкого гусара.

Максим выпрыгнул на грунт. Обошел головной грузовик и встал в свете Дюпона. Очень яркие, хорошие фары позволяли прекрасно изучить карты и пометки на них.

Немецкого языка поручик не знал. Пришлось приглашать Хоботова и вместе пытаться расшифровать надписи и заметки.

А время шло.

Минут через двадцать в свет фар головной машины въехала одинокая подвода. Мужчина лет сорока пяти — пятидесяти рассматривал с интересом автомобили. Увидев Максима с Хоботовым, корпящим над картой, остановился и, заломив шапку поприветствовал их. Видимо в форме и знаках отличия он не сильно разбирался. Но офицеров все же опознал.

— И тебя туда же, — вежливо улыбнувшись, ответил поручик.

Лицо старика перекосилось ужасом. Формы он не узнал, но русскую речь, видимо, слышал.

— Лев Евгеньевич, скажите ему, что мы не разбойники, а мирные завоеватели. И ничего плохого честному крестьянину не сделаем.

— Простите? — Удивленно посмотрел на него Хоботов.

— Что вас смущает? Мы же завоевываем Пруссию. Не так ли?

— Так.

— Сейчас мы занимаемся мирным делом, изучая карту и подыскивая дорогу домой. Так?

— Верно.

— Вот и переводите.

— Слушаюсь, — кивнул Хоботов и перевел, отправляя старика в ступор. То есть, туда, где сам только что побывал.

— Чего это с ним? — Спросил Максим, глядя на погасшего и словно бы прокисшего мужичка. — Сапрыкин!

— Я!

— Кинь ему окорок. Мы в подвале их много взяли. Нам все не съесть по такой жаре.

— Слушаюсь! — Ответил ефрейтор и довольно быстро закинул на телегу довольно приличный свиной окорок. Возница глянул на него, потянул ноздрями и сглотнул. Вкусно пах окорок. Вкусно. Поди не сельский вариант для генералов держали.

— Ступай. У нас еще много дел. — Произнес поручик. Прапорщик перевел и этот возница, энергично раскланиваясь, припустил наутек. А Хоботов, проводив его взглядом, поинтересовался у командира:

— Для чего вы это сделали?

— Все равно ведь пропал бы. А так — пейзанину приятно будет. Уверен, что его семья никогда ничего подобного не пробовала.

— Серьезно? Мы стольких убили. Мы все в крови с головы до ног. А теперь просто взяли и отдали этот окорок ради того, чтобы сделать приятное простому селянину? Не понимаю.

— А почему нет? — Спросил Максим, пожав плечами. — То, что ты делаешь, остается с тобой навсегда. И в жизни, и в смерти. Безотносительно оценки окружающих. Мне захотелось сделать доброе дело. Не для совести или Божьего суда. Просто так. Почему бы его не сделать? Ведь оно нам ничего не стоит. А пейзанину приятно.

— Так что же получается… — произнес Лев Евгеньевич задумчиво. — Вы ведь несколько часов назад хладнокровно застрелили ту женщину… а могли бы…

— Марту?

— Да. Марту.

Вместо ответа Максим очень выразительно посмотрел на Хоботова, лукаво улыбнулся и едва заметно покачав головой, произнес:

— I do not shoot women.

— Что? — Переспросил прапорщик. Английского языка он не знал, но общий контекст понял. Хватило перекличек с немецким. Да и выражение лица командира в немалой степени этому способствовало. — Ох. — Выдохнул Хоботов, осознав сказанное ему… и улыбнулся. По-доброму так. Светло.

— Да мой друг. Да. Но об этом мы поговорим потом. А теперь к делу. Нужно понять, как выезжать к своим.

— Да-да, конечно! — Воскликнул окрыленный Хоботов, для которого командир открылся с необычной стороны.

Рокот мотора Дюпона прекрасно заглушил этот негромкий разговор, скрыв его от ушей прочих членов команды. Зачем людей тревожить зазря всякими дурными мыслями? Правильно. Незачем.

Еще минут через десять они разошлись по автомобилям и приступили к реализации очередного «безумного плана».

Оперативная обстановка выглядела довольно интересной.

1-ый армейский корпус Германии, потерявший единое управление, начал свои попытки «выйти из окружения» в котором, по слухам, он оказался. Штаб 8-ой армии пытался перехватить контроль над корпусом, но тщетно. У Гинденбурга просто не было достаточно людей и транспортных средств. Особенно мотоциклов и легковых автомобилей. Полки и батальоны оказались разобщены. Связи с большинством из них установить не удавалось, либо она была эпизодической. Более того — даже местоположение многих подразделений в штабе армии было известно только приблизительно. А то и вообще — по счислению.

Хуже того — дороги все оказались забиты людьми и подводами. Бардак, начавшийся пару суток назад, продолжал усиливаться. Что, в свою очередь, еще больше усложняло задачу восстановления управления корпусом. Хоть как-то.

Иными словами, все складывалось очень хорошо. Главное, чтобы Артамонов хоть что-то начал делать. Ибо упускать такой замечательный шанс для окружения и разгрома 8-ой армии Германии было преступлением. Но у Максима не было никакой веры в Леонида Константиновича.

На этом участке фронта по мнению поручика атаковать было некому. Ведь Артамонов потерял управление своим корпусом. Разве что командующий Северо-Западный фронтом генерал Жилинский найдет способ подключить к делу 15-ую кавалерийскую дивизию Любомирова. Она как раз очень удобно располагалась чуть западнее Артамонова. Но вот беда — эта дивизия находилась в подчинении 15-ого армейского корпуса, прикрывавшего Варшаву. То есть, формально Северо-Западному фронту не подчинялась.

Иными словами, Максим не верил в способности ни Артамонова, ни Жилинского воспользоваться столь удачным моментом. Но и не переживал по этому поводу. Главное — удалось сорвать разгром Самсонова. Теперь в самом худшем случае вся 2-ая армия отступит. Потрепанная и с потерями. Но без каких-либо катастрофических последствий…

Первоначальный план прорываться к Ренненкампфу был поручиком отброшен. Согласно оперативным данным все дороги на северо-восток оказались перекрыты 1-ой германской кавалерийской дивизией. Достаточно свежей и мало потрепанной. Прорываться через полный хаос дезорганизованного корпуса Максиму показалось намного разумнее. Хаос — это риск. Но это и отсутствие всякого организованного сопротивления. Тем более ночью, когда ничего толком не ясно и не видно.

— По машинам! — Крикнул поручик, загоняя вылезших размять ноги бойцов обратно.

Поехали потихоньку, но не прошло и получаса как случилась авария. Буквально на ровном месте. На третьем «мателоте» отказал двигатель. Почихал немного. Подергался. И затих, перестав подавать признаки жизни.

Пришлось останавливаться и пытаться общими усилиями реанимировать автомобиль. Самой главной проблемой оказалось то, что автослесарей в отряде не было. Ну вот вообще.

Конечно, водители в те годы имели немалый опыт ремонта своих автомобилей. В силу отсутствия автосервисов как категории. Поэтому что-то знали Ян и Йозеф из-за какой-никакой, а личной практики. Как-никак уже по году за рулем. А вот немцы оказались новичками в этом деле. У каждого за плечами по два-три месяца от силы. Максим же знал не больше, чем мог почерпнуть из школьного курса физики и каких-то баек автолюбителей старшего поколения. Сам-то он больше автосервисам доверял, не решаясь залезать в нутро автомобилей начала XXI века. Слишком уж много там было электроники.

Подогнали легковой автомобиль, подсветив его фарами капот. Благо, что он имел боковые дверцы, откидываемые вверх. Стало не так темно. Но те, кто лез к двигателю со сторону источника света, закрывали его собой. А другие все равно ничего не видели из-за непрозрачности стали и чугуна. Впрочем, так или иначе работа пошла. Не бросать же грузовик? Тем более такой ценный.

«Погадав на кофейной гуще» решили просто последовательно перебирать подсистемы двигателя, которые могли отказать. Свечи, зажигание, карбюратор и так далее. В общем-то не очень сложный процесс. Однако, как известно, «у семи нянек дитя без глаза». Вот и тут. Набежав всей толпой, они больше мешали друг другу чем помогали. Да галдели как сороки. Лезли лапами куда ни попадя. Ну и так далее, и тому подобное.

В общем — возня продлилась до рассвета, когда, наконец-то, удалось завести грузовик. Что с ним было? А хрен его знает. При их уровне квалификации, никто из них ничего внятного выдать не смог. Завелся и хорошо.

Пришлось принимать пищу, завтракая. И двигаться дальше, кляня очень не вовремя произошедшую поломку. Увы, но ночь оказалась безнадежно упущена. Что Максима совершенно не обрадовало. Да и топлива пожгли — кучу. Ведь движки колоны всю ночь молотили на холостых оборотах. Хорошо хоть в комендатуре Лёбау удалось заправиться «под завязку», иначе бы совсем беда.

Личный состав был измучен и требовал отдыха. Но рассиживаться было смерти подобно. Слишком быстро все вокруг менялось. Да и офицеры штаба армии наверняка возбудились и задергались, напрягая всех вокруг. Поэтому он решил прорываться как есть. Да вот беда. Усталость притупила бдительность. И если во время рывка 27 августа колонна останавливалась у каждого не просматриваемого поворота, у каждого холма, скрывающего собой возможную опасность, то теперь они просто ехали вперед со слегка ошалелым видом. И это не замедлило сказаться. По закону подлости, само собой…

Колонна успела пройти километров десять, не больше, когда достигла очередного перелеска. Густо заросший деревьями и кустарником он выполнял функцию барьера, защищающего поля от ветра. Очень неплохо защищал, но что там за поворотом разглядеть не давал совершенно. А дорога, разумеется, именно за него и поворачивала.

Крутой вираж резкого поворота. Раз. И Максим подался вперед, начиная напряженно моргать. Потому что перед ним раскинулось просторное поле… и целая толпа пехоты, уныло бредущей по дороге прямо навстречу им. Немецкой пехоты, разумеется.

— Огонь! — Закричал поручик, пробуждая впавших в ступор бойцов. И оба курсовых пулемета начали долбить в эту толстую, жирную колбасу, сотканную из людей.

Головной грузовик затормозил. Максим высунулся всем корпусом, вставая на подножку. И начал махать, попутно крича своим, чтобы отворачивали обратно. Сообразили. Молодцы. Провели разворот «все вдруг». Насколько, конечно, это было возможно в таких условиях. Хорошо еще дорожная насыпь была небольшой. А то бы тут им всем и конец пришел.

Васков, командующий арьергардным грузовиком, догадался не только развернуться, но и остановиться, пропуская колонну. Да еще и поддержать ее отход огнем на подавление. Ведь пехотный батальон или с чем тут столкнулся отряд, после первых же выстрелов из пулемета, бросился прочь с дороги. Благо, что с одной стороны от нее рос бурьян, а с другой — пшеничная нива. Вот солдаты с офицерами противника и стали нырять в заросли, падая там на землю.

Федот Евграфович еще у особняка генералов прекрасно осознал идею огня на подавление. Поэтому арьергард стриг короткими очередями с двух пулеметов поверх голов. Не столько поражая, сколько не давая подняться пехотинцам противника. Ведь лежа в высокой траве не постреляешь. Целей не видно.

Помогало. Не сильно, но помогало. Слишком уж много оказалось солдат противника. Тут подавишь — там голову поднимут. Даже то, что пули на такой дистанции летели почти по прямой, не сильно спасало.

Свист от немецких гостинцев стоял — знатный. Хоть они и стреляли навскидку да с двухсот и более метров, но все равно — шли и накрытия, и попадания.

Выехали. Чудом выехали.

Откатившись на пару километров, остановились. Поручик выскочил из грузовика и начал осмотр, проверяя техническую исправность автомобилей.

Двух убило, семеро ранены, в том числе и двое тяжело. Да и он сам пострадал — пуля чиркнула по левому плечу, содрав не только кожу, но и выдрав немного мяса. А вот машины исправны, хотя дырок в них хватало. И покрышки, к счастью, тоже. Нет, конечно, парочку пробило, но из числа висевших запасок. Баки целые. В двигатели тоже несколько попаданий. Но бестолковых — они пришлись по головкам цилиндров да картерам. Пули то хоть и оболочечные, но с мягким свинцовым сердечником. Такие цели им не по зубам. Тем более на дистанции.

— Фу… — выдохнул Максим, когда все доложились о потерях и поломках.

Бух! Бух! Бух!

Начали вставать взрывы возле перелеска. Кое-где и в деревья залетало. Но, в основном, снаряды рвались на ближней к отряду стороне.

— Выдвигаемся! — Крикнул поручик, отмахиваясь от солдата, завершающего наложение повязки. — Сам закончу! — Бросил Максим на бегу, направляясь к головному грузовику.

Паника? Нет. Но спешить было с чего. Потому что взрывы явно обрабатывали дорогу. Совершенно очевидно, что артиллеристы, которые где-то в хвосте плелись, начали работать по счислению, ориентируясь на карту.

— Мда… здесь нам не прорваться… — тихо произнес сам себе Максим, заканчивая затягивать повязку на руке.

Момент прохода через хаос оказался безнадежно упущен. Днем прорываться через хаос взбаламученного корпуса было самоубийством. Дороги забиты. Везде уставшие, озлобленные солдаты. Ни так проскочить, ни с боем. А значит, что? Правильно. Нужно было идти на северо-восток, надеясь на наступление армии Ренненкампфа.

Нет, конечно, еще оставался вариант глубокого маневра с заходом на запад и далее на юг вдоль Вислы. Но в сложившейся обстановке Максим не считал его разумным. После взрыва моста наверняка были взбаламучены части, расположенные к югу от него. Ландвер подтянут. Да и техническое состояние автомобилей пугало — черт его знает в какой они кондиции. Не говоря уже о запасе топлива, которого не так уж и много осталось…

 

Глава 8

30 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии

Дорога медленной тягучей лентой вползала под колеса. Только так и не иначе. Ведь что такое для современного человека пятнадцать километров в час? Это не скорость. А так. Пародия. Издевательство. Местным же нравилось. По их мнению, отряд летел, а не едва плелся.

Обжегшись на небрежности, Максим теперь дул на воду. То есть, не только двигался на умеренной скорости, но и проверял каждый поворот, каждую возвышенность.

По дороге встречались и подводы, и автомобили. Но на контркурсах удавалось разойтись довольно легко. Ведь запыленные люди, укрытые под тентами и в кабинах, особенно в глаза не бросались. Лишь однажды пассажир легкового автомобиля чуть не выпрыгнул из него. Этот пехотный лейтенант смог разглядеть форму солдат под тентом — из-за удачного поворота дороги туда пробились лучики солнца.

В целом же все было тихо и спокойно. До железнодорожного переезда…

Небольшой городок Гейльсберг в самом центре Восточной Пруссии был местом, где сходилось воедино пять железнодорожных веток. То есть, он являлся важным транспортным узлом обеспечивая связность 8-ой армии, крепости Кенигсберг, 1-ой кавалерийской дивизии на северо-востоке и частей, размещенных в районе Мазурских озер.

Иными словами — место оказалось очень оживленное.

И вот, пытаясь проскочить через переезд недалеко от города, случилось ЧП. Выбежал боец и опустил шлагбаум, показывая рукой, что проезда нет. Максим глянул по сторонам и увидел приближающийся паровоз. Дыма от него было — масса. Издалека видать.

Разумная предосторожность. Состав быстро не остановится. Но что им делать? Ведь солдатик-то хоть сразу и не опознал противника мог это сделать в любой момент. И как поступит неясно.

Максим глянул по сторонам. Пусто. Домик смотрителя выглядел крохотной будкой. Так что, скорее всего боец там был один, заступая на пост.

Вдали, в противоположной стороне от прибывающего паровоза, шумел вокзал. И это изрядно напрягало. На таком значимом транспортном узле вряд ли нет солдат. Скорее напротив — их там целая толпа. А вступать в бой не хотелось. Во всяком случае здесь и сейчас он был лишен смысла.

Несколько секунд поразмышляв, поручик открыл дверь и спрыгнул на пыльную дорогу. Оправил форму. И спокойным шагом направился к этому бойцу ландвера лет сорока-сорока пяти. Тот сразу и не понял, что произошло. Лишь шагов через пять начал меняться в лице. Но ума хватило за оружие не хвататься. Пулеметы на крыше грузовика он отлично распознал.

Максим подошел к нему. Улыбнулся. И кивнул на винтовку, дескать, давай сюда.

Солдат нервно сглотнул, но оружие отдал. Сначала сам «маузер», а потом и штык-нож к нему. Клинок наш герой повертел в руках и выбросил в бурьян. Зачем он ему? А вот винтовку решил осмотреть на предмет чистоты и общего порядка. Просто из общего любопытства. Ландвер же.

— Gut! — Похвалил он этого служаку и, вынув из оружия затвор, кинул в бурьян к штык-ножу. А «маузер» вернул солдату. Пускай стоит с винтовкой, словно на посту. Все равно ничего он с ней сделать теперь не сможет без затвора и штыка. Разве что как дубинку использовать…

Паровоз приближался, пыхтя под всеми парами.

Поручик достал портсигар. Извлек оттуда папиросу. Сам-то он не курил. Не нравилось. Но иногда дым пускал для антуража. Вот и сейчас — зажал в зубах папиросу, прикурил ее от модной бензиновой зажигалки. Пыхнул разок другой и оставил в зубах тлеть.

А когда паровоз уже почти подъехал — демонстративно взглянул на часы. Глаза машиниста, увидевшего русского офицера, непринужденно курящего возле вооруженного немецкого постового, были непередаваемы. Особенно после того, как эта наглая морда — Максим — ему еще и ручкой помахал. Бедолага даже высунулся из локомотива, чуть не вывалившись, смотря во все глаза на эту удивительную сценку.

Состав проехал. Немецкий солдат, повинуясь приказу поручика, побежал открывать шлагбаум. После чего колонна спокойно поехала дальше. Без стрельбы и прочих неприятностей. Оставив этого ошеломленного мужчину переваривать произошедшее. Жизнь-то ребята ему испортили знатно. Но сохранили. Что ценно. И даже оружие, по сути, отбирать не стали. Для пущего ажура. Так что ему теперь предстояло сильно подумать над тем, что начальству говорить.

Почему не шумели? Так зачем? Вот доедет сейчас эшелон до вокзала. Передаст описание этой идиллии старшему офицеру. И все… там начнется ТАКОЕ, что Максиму даже и представить было сложно… да и лень.

Колонна же просто двинулась дальше. Однако просто так из этого казино уйти не удалось. Буквально через три километра дорога пересекала еще одну ветку железнодорожного пути. И вот тут-то солдат оказался намного глазастее. И заметил, и распознал, и из винтовки бабахнул, и дал деру. Правда, недалеко убежал. От пулемета вообще далеко убежать сложно.

Но вот беда. Пущенная им из винтовки пуля очень удачно зашла. Сначала чиркнула Максима по черепу, а потом, пробив заднюю стену кабины, прострелила ногу бойцу, стоящему за одним из пулеметов.

Сюрприз, блин! Подарочек! И на ровном месте! Чуть в сторону бы взял этот постовой, и дырку лишнюю прокрутил командиру отряда прямо во лбу. И что примечательно — совершенно даром. Скотина!

— Васков! — Крикнул поручик, высунувшись из грузовика.

— Слушаю ваше благородие! — Отозвался младший унтер-офицер, подбежав из хвоста колонны.

— Выводи вперед свой грузовик и разворачивай его задом. Вон от вокзала состав идет. Встретим его дружеским огнем с четырех стволов. Понял?

— Понял! — Улыбнулся Федот Евграфович и убежал выполнять приказ.

Минуты не прошло, как арьергардный грузовик развернулся и сдавая задом, выехал вровень с головным. Ну и довернул, чтобы стоять не перпендикулярно, а под острым углом встречать надвигающийся состав.

— Сапрыкин!

— Я!

— Бери гранаты и рви их давай на путях. Одну за одной. Постарайся вон там участок пути уничтожить или ослабить. — Крикнул Максим, и ефрейтор ускакал с двум бойцами к указанному месту в сотне шагов за переездом.

Прошла минута и рванула первая граната. Потом еще. Еще. И еще.

Локомотив же неудержимо приближался.

— Огонь! — Крикнул поручик, когда до паровоза осталось метров триста.

И четыре станковых пулемета слитно ударили длинной очередью. Состав еще не успел толком разогнаться и шел со скоростью примерно пятнадцать километров в час. Поэтому к его подходу Сапрыкин успел взорвать еще семь гранат, которые разворотили пару шпал, буквально выломав их. Да и вообще — раскопали там он взрывами заметную такую ямку. Ни пройти, ни проехать. Даже рельсы слегка развело.

Пулеметы сильно запарили, выпустив по две ленты, когда эшелон наконец-то пронесся мимо колонны. По кабине машиниста никто особенно не стрелял. Да и зачем? Пули с мягким свинцовым сердечником не достанут экипаж, укрывшийся за этими железками. Разве что случайно заденут.

А вот дальше начинался ад.

За минувшую минуту с гаком четыре пулемета высадили две тысячи пуль под острым углом к курсу набегающего состава. Да по деревянным пассажирским вагонам, забитым солдатами. С такой смехотворной дистанции пули прошивали эти хлипкие конструкции насквозь, превратив вагоны в натуральное решето!

А тут еще и Сапрыкин со своими бойцами сообразил, подсобить. И начал закидывать в разбитые окна пассажирских вагонов гранаты.

Грузовик Васкова сдал резко назад, разворачиваясь. И включил в дело курсовой пулемет, пока на двух ретирадных спешно меняли воду.

Тра-та-та-та… застрекотал он, посылая пули в состав. Толку может быть было и мало, но характерный звук должен был подействовать психологически, отправив бойцов обратно на пол. Нечего им высовываться. И стрелять тем более не стоит.

Паровоз же, влетев на ослабленный участок пути, вылетел с колеи и продолжил свой путь по склону насыпи. Красиво. Грандиозно. Ну и, разумеется, увлекая за собой весь состав.

Да. Был бы здесь мост — вообще-бы хорошо стало. Собрались бы всмятку под ним…. А так — эшелон просто вылетел с рельсов, окончательно разворотив участок пути, и рухнув в кювет, затих, завалившись на бок.

Деревянные вагоны не выдерживали такого грубого обращения. И рушились, разваливались, погребая под своими обломками людей. Конечно, рама платформы была у них металлической. Но это только усугубляло ситуацию.

Тем временем удалось заменить воду в четырех пулеметах, и они вновь включились в дело, заработав по этим руинам. Только уже не длинными очередями, а короткими. Тщательно причесывая те места, где кто-то шевелился и мог укрыться в случайно образовавшейся полости.

— Уходим! — Наконец крикнул Максим, когда пулеметы вновь нещадно запарили. И Йозеф тронул грузовик, увлекая за собой колонну. Васков же, пропустив всех, занял место в арьергарде. Занявшись приведением пулеметов в порядок и набивкой боеприпасами расстрелянных лент.

Эшелон оказался не очень большой. Паровоз, угольный тендер да два десятка пассажирских вагонов. Батальон не батальон, но что-то подобное там ехало. Может и не целое подразделение, а пополнение в другие. Но главное — личный состав. Вон сколько людей в серой форме вывалилось из разрушенных вагонов.

Поручика очень сильно подмывало остаться здесь и покопаться в обломках. Собрать трофеи с целого эшелона — богатый улов. Одних только винтовок мог оказаться целый воз и не один. Но он не решился.

Сколько людей выжило после обстрела и крушения? Вот наверняка не один десяток. А может и сотня. И многие из них при оружии. Ну его нафиг связываться с такими сюрпризами. Да и вокзал слишком близко. Там наверняка выстрелы слышали. Могут и подкрепление прислать. Удастся ли с ним справится также? Вопрос. Большой вопрос.

Так или иначе, он не стал задерживаться.

Ехали молча. Каждый думал о своем. Немцы и чех, понаблюдавшие за уничтожением эшелона, в очередной раз убедились в том, что дороги назад у них нет. Просто нет. И думали о том, как они докатились до такой жизни. А Максим, зажимая платком рану на голове, напряженно изучал карту, пытаясь найти там спокойное место для отдыха. Хотя бы час постоять, да привести себя в порядок.

С трудом, но отыскал.

Небольшой хуторок в стороне от дорог с щебеночным покрытием. Леса не было, но пышные фруктовые сады позволяли прекрасно скрыть автомобили. Там и остановились.

А вот местные жители удивили. Вместо того, чтобы выйти и поприветствовать солдат, как в том именье, они взяли и куда-то разбежались.

— Плохо, — недовольно поморщившись, прокомментировал этот факт Максим. — Ну да и черт с ним… — Все равно надолго они тут задерживаться не собирались. Поэтому выставив посты и боевое охранение, поручик занялся приведением отряда в боеготовность.

Умер тяжелораненый, что поймал пулю грудью у генеральского домика. К нему присоединилось еще двое, раненных позже, во время столкновения с пехотной колонной. Таким образом «двухсотых» стало пятеро. А мест под них в грузовиках уже не осталось. Это ведь здоровые или легкораненые могли сидеть. Остальным же полагалось лежать. А где им лежать в необорудованных грузовиках? Тем более, что там еще и два генерала имелось и один тяжелораненый. Генералов ведь укладывали на пол, чтобы шальной пулей не зацепило.

Максим хотел в этот раз вывести всех к своим и похоронить честь по чести. Но не сложилось. Поэтому часть бойцов занялись приготовлением обеда, а часть — изготовлением крестов из подручных материалов и рытьем могил. Да не на самом хуторе, а чуть в стороне — у красивой яблони.

Прощальное слово произнес поручик. Молитву прочитал прапорщик. А потом в десять лиц дали последний салют, щелкнув незаряженными винтовками. Все коротко и лаконично. Но приличие удалось соблюсти. Не столько перед мертвыми, которым, как известно, уже все равно. Сколько перед живыми.

Часа полтора пролетело незаметно.

Появились первые хуторяне. Пара пацанов высунув любопытные мордочки из-за забора и быстро исчезли в неизвестном направлении. А чуть попозже и старик подошел, заламывая шапку да испуганно кланяясь.

— Вот что дед, — произнес Максим, подтянув в очередной раз Хоботова как переводчика. — Мы тут своих похоронили. Ребята пали в бою. Так что вы тут за могилками уж посматривайте.

— Конечно-конечно, — закивал он.

— Я серьезно, — очень холодно произнес Максим. — После войны вернусь и проверю. Ты понимаешь?

— Да-да, — снова закивал он головой.

— Синичкин!

— Я!

— Принеси-ка нашу походную кассу.

— Есть! — Козырнул ефрейтор и уже спустя минуту притащил большой кофр, набитый золотыми и серебряными монетами, а также банкнотами. Поручик открыл его. Отсчитал тысячу марок купюрами и протянул старику.

— Держи старик. Это оплата услуг хуторян. Сколько бы война не длилась — присматривайте за ними. Серьезно. Если я вернусь и увижу, что могилки разорены, то вырежу всех обитателей хутора. Тебе ясно?

Старик закивал так энергично, что поручику показалось, будто у него голова оторвется. А потом откланялся и ушел. Да ненадолго. Уже минут через пятнадцать вернулся с хуторянами. Тысяча марок — это ОЧЕНЬ много денег по меркам селян. На них можно было, например, купить семь-восемь отличных коров. Подарок просто невероятно щедрый. Слишком щедрый, чтобы потом грабить и насиловать обывателей. Да и просьба серьезная. Гадить после нее солдатики точно не станут. Кто потом за могилками-то присмотрит?

Максиму же уже было не до того. Пришли и пришли. Он сосредоточился на обработке своих ран. Что царапину на плече, что на голове требовалось промыть и прочистить. И перевязать нормально. Да и с остальным раненым личным составом требовалось что-то делать. Обиходить. Перераспределить, выдвинув на боевые посты здоровых или еще какую рокировку провести. Полчаса на это и убил. Пока про генералов не вспомнил.

Заглянул к ним. Людендорф был все еще в не кондиции, валяясь без сознания. Видимо, сильная контузия. А вот Гинденбург уже вполне ожил и сверкал глазами, метая молнии. Рот ведь ему тоже завязали, вставив кляп от греха подальше. Слушать его поучительные тирады на неизвестном языке солдаты совершенно не желали.

— Как ваше самочувствие? — Спросил Максим у генерала, через Хоботова. Этот красавец, к слову, тоже перебинтованный ходил. Гордый такой. Жуть! Его пулей по ребрам чиркнуло и левую руку навылет пробило.

— Кто вы такой?! — Взревел Гинденбург, наконец освободившись от кляпа.

— Дон Сезар де Базан, граф де Гарофа, — устало ответил поручик.

— Что?! — Немало удивился Хоботов натурально округлив глаза. Да и генерал нахмурился. В переводе на немецкий язык этот титул не нуждался.

— О Боже! — Хлопнул себя по лбу Максим. — Лев Евгеньевич, вы что, книжки не читаете? Пьеса такая была известная в Испании. Полвека как вышла. Так звали главного героя.

— Ох… — выдохнул прапорщик.

— И переведите ему тоже.

Генерал выслушал Хоботова. Кивнул. Хмыкнул. И повторил свой вопрос в более тактичной форме.

— Я офицер Русской Императорской армии. Ваше высокопревосходительство, для меня честь захватить вас в плен. Вы один лучших генералов Германии. И я очень надеюсь на то, что вы поведете себя благоразумно.

— Ненужно лести, — фыркнул Гинденбург.

— Никакой лести. Артамонов отступил, оголив фланг армии и потерял управление корпусом из-за чего Самсонов оказался практически в западне. Наступая дальше силами Франсуа вы бы отрезали ему путь к отступлению. А корпусами Белова и Макензена дожали бы с востока и принудили к капитуляции. Дальше наступила бы очередь Ренненкампфа, южный фланг которого оказывался ничем не обеспечен. Окружить его вы вряд ли бы смогли. Не тот он человек. Но кампанию в Восточной Пруссии у превосходящих сил противника вы бы выиграли блестяще, вынудив их отступить.

— И что помешало моему успеху? Уж не вы ли? — С улыбкой переспросил Гинденбург.

На самом деле ему потребовалось немалое самообладание, чтобы сохранить спокойствие. Так как он не ожидал от обычного поручика столь ясного понимания его замысла. Тем более касательно Ренненкампфа. Ведь ни на картах, ни в документах эти идеи не были отражен. Вопрос обсуждался с Людендорфом, да, прикидывался, просчитывался, но не более того. Собственно, эта его натянутая улыбка была больше формой личного конфуза, чем усмешкой над собеседником.

— Не буду скромничать, — вернул ему кислую улыбку Максим. — Именно мой отряд своевременно уничтожил штаб 1-ого корпуса, захватив в плен Германа фон Франсуа. Именно мой отряд распространял слухи о наступлении русских и грозящем окружении. Именно мой отряд взорвал оба моста в Дирхау. Именно мой отряд распространил дезинформацию о падении Кенигсберга. И именно мой отряд взял вас, уничтожив штаб 8-ой армии. Мы спалили его дотла, вместе со всеми документами. Ну и так — по мелочи. Например, настреляли за четверо суток более полутора тысяч солдат и офицеров. То есть, фактически уничтожил целый полк…

Генерал промолчал, переваривая услышанное. Лишь желваками играл и хмурился.

— Господин генерал, — произнес Максим, внимательно смотря ему в глаза. — Я вас очень уважаю как полководца. Вы без ложной скромности один из лучших генералов на этой войны. Во всяком случае, пока. Но поверьте, если вы попытаетесь бежать, моя рука не дрогнет.

— Вы хотите, чтобы я дал слово не пытаться сбежать?

— Зачем нам обманывать друг друга? Уверен, что интересы Германии для вас намного выше, чем слово, данное какому-то там офицеру противника. Я просто обозначаю правила игры.

Они где-то с минуту буравили друг друга взглядом. После чего Пауль фон Гинденбург, скосившись на свежие кресты, спросил:

— Вы и правда убьете этих хуторян, если за могилами не присмотрят?

— Разумеется, — буднично и устало ответил поручик.

Помолчали немного. Подумали каждый о чем-то о своем. После чего Максим пригласил Гинденбурга откушать приготовленной солдатами стряпни. Генерал не сильно рвался. Головная боль, после легкой контузии доставляла немало неприятных ощущений. Но поел, прекрасно понимая, что следующий прием пищи слишком непредсказуем. А голодать Пауль не любил.

Отряд приводил себя в порядок. Дотошно осматривал автомобили, слегка потрепанные обстрелом. Заправлял баки, переливая в них запасы топлива из канистр. Набивал пулеметные ленты, укладывая их в жестяные контейнеры. В общем — занимался очень важной и необходимой рутиной под руководством Васкова.

Максим же смотрел на дым от затухающего костра и курил. В этот раз по-настоящему, а не демонстративно балуясь. Почему-то захотелось и он не стал себе отказывать в этой шалости. В конце концов он не часто себе это позволяет.

Зачем он вообще затеял этот разговор с генералом? Ничего хитрого в том не было. Чем больше серьезных мальчиков знают о его вкладе, тем сложнее будет его затереть. На Ренненкампфа у него было намного больше надежд, чем на Самсонова и, тем более, на Артамонова. Но все яйца в одну корзину он не складывал. Поговорил с Гинденбургом. Пленник. Да. Но крайне высокопоставленный. И если он будет понимать значимость этой маленькой блохи, которая пустила все под откос, то может и до ушей Главнокомандующего долетят столь важные сведения. А Великий князь Николай Николаевич человек эмоциональный, порывистый, стихийный, да еще и кавалерист при том. Он должен оценить его художества, наверное. Хотя, конечно, Гинденбург тот еще крендель. Мог и отомстить за поражение и выставить в самом мрачном свете. Ну, да и леший с ним. Главное — чтобы квакать начал, а там, авось, разберутся.

А вообще Максим смотрел на всю эту ситуацию с замиранием сердца. И чем ближе была финальная цель похода, тем сильнее становились терзания. Он просто не понимал своего места в ЭТОМ мире. Да, конечно, можно было продолжать гнуть свою линию контуженного. Но разве это поможет? Сделают фотокарточку. Разошлют по училищам да окрестным частям. И тут начнутся чудеса, из которых непонятно как выкручиваться. Даже мыслей никаких не было…

 

Глава 9

30 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии

Отдохнули и поехали дальше.

Максим побаивался приближаться к Мазурским озерам, зная, что там хватает разрозненных отрядов пехоты в обороне. Окопавшейся, то есть. Сталкиваться с ними для его колонны было слишком рискованно.

Генеральная идея была проста. Поручик планировал просочиться на стыке позиций Кенигсбергского гарнизона и зоны действий 1-ой кавалерийской дивизии Германии. Тем более что немецкая кавалерия, с которой, вполне реально здесь столкнуться, не так опасна, нежели пехота. Ведь ее обучали по нормам еще XIX века. Лихой налет там с «белым оружием», то есть, с пиками наперевес и все такое. То есть, самый натуральный цирк с конями в прямом и переносном смысле. Но немцы тут особенными не были. Такое мракобесие в кавалерии царило везде и всюду по эту сторону Атлантики…

Избегая оживленных мест Максим вел свой отряд по проселочным глубоко второстепенным дорогам. Пыльные и весьма дурные, они не позволяли нормально разгоняться. Впрочем, часа за три все равно удалось преодолеть около двадцати километров и выйти на шоссе. Ну, то есть, хорошую дорогу с твердым покрытием из укатанной щебенки.

Пустую. Совсем пустую.

— Странно… — пробормотал поручик, начав озираться. Ведь по его расчетам они должны были оказаться в тылу кавалерийской дивизии Германа Брехта.

Подозревая дурное, Максим остановил колонну и, забравшись на крышу грузовика начал изучать окрестности в бинокль. Пусто.

— Максим Федорович, — произнес подошедший Хоботов. — Что-то случилось?

— Случилось, — не отрываясь от бинокля ответил поручик. — Вы видите людей на дороге?

— Нет.

— Вот и я не вижу. А они должны быть. Мы ведь в глубоком тылу дивизии… — ответил он прапорщику, и добавил, буркнув себе под нос, — или уже нет…

Хуже было то, что оперативной информацией он не владел. А стоять на дороге и ждать у моря погоды было просто глупо. Хотя бы потому что крайне подозрительно. Разве что развернуть возню с имитацией ремонта. Но немецкой формы у них не было. А в своей, пусть и пыльной, они привлекали слишком большое внимание. То, что под тентами грузовиков или за стеклами кабин хоть как-то годилось, вне таких укрытий выглядело форменным самоубийством. Тем более что где-то на востоке постреливали. Вон — доносилось эхо выстрелов и взрывов. Хоть и не очень оживленное.

Эти выстрелы, на которые поручик поначалу не обратил внимание, вдруг стали ему пронзительно интересны. Он спустился с крыши грузовика, достал генеральскую карту и стал прикидывать дистанции.

— Лев Евгеньевич, вы тоже слышите выстрелы?

— Да, Максим Федорович, — кивнул он.

— Согласно данным, занесенным на эту карту к вечеру 29 августа, подразделения кавалерийской дивизии Германа Брехта должны были находится примерно в пятнадцати-двадцати километрах восточнее. А звук винтовочного выстрела как далеко слышно?

— Когда как, — неопределенно пожал плечами Хоботов.

— В поле скорее всего не более четырех-пяти километров. Тут ведь и жара, и вон те заградительные лесопосадки недурно звуки гасят. А значит, что?

— Что?

— Бои идут уже совсем близко. Не очень оживленные, но постреливают.

— Не понимаю вас, — напряженно произнес прапорщик. — Что это нам дает?

— Понимание того, что Павел Карлович все-таки начал наступление. Только непонятно — когда. Сегодня по утру или еще вчера? И какими силами? Одна кавалерийская дивизия, что держит более шестидесяти километров фронта — это труха. Ее сомнут и не заметят. Но все же, все же…

— Так может поможем нашим?

— Плохая идея, — покачал головой Максим.

— Но почему?

— Может попасть под дружественный огонь. Ладно. По машинам! — Крикнул поручик, убирая карту в планшет.

Стала проясняться ситуация с пустой дорогой. Фактически они оказались в прифронтовой полосе. И, если соединения 1-ой армии Ренненкампфа атаковали достаточно решительно, то коннице Брехта могло достаться на орехи. Вплоть до потери обозного хозяйства и беспорядочного отступления.

Автоколонна плавно тронулась и, разогнавшись до тридцати пяти километров, постаралась как можно скорее покинуть зону боев. Однако минут через пятнадцать на дороге оказалось столпотворение. Да такое, что полный «алес». Груженые кое как подводы плелись в три ряда по двухколейной дороге. Считай «плечом к плечу», едва не сползая по склону насыпи.

— Жопа… — тихо констатировал Максим и крикнул Йозефу: — Сворачивай! Вон туда. На проселок. Да. Туда. — Разумеется, активно жестикулируя руками. Ведь русского языка чех практически не знал.

Головной грузовик довольно резко сбросил скорость, едва не спровоцировав аварию, и аккуратно сполз по насыпи на проселок. Остальные последовали его примеру.

Отъехали на километр. Притормозили у очередной заградительной лесополосы. Проверили, что там пусто. И поехали дальше. Чего уж теперь «фифы топорщить»? К фронту — значит к фронту. Вступать в бой со столь масштабной обозной колонной поручик не решился. Слишком много «винтовок» раскидано по очень большой площади. Да и груженые подводы сами по себе — неплохое укрытие от пуль с мягкими свинцовыми сердечниками.

Медленно двинулись вперед. На скорости около пяти-шести километров в час. По этой разбитой грунтовке больше не выжать. Итак, вон — вся техника переваливается с боку на бок на стайка беременных уток.

И тут, когда колонна уже преодолела добрую половину поля, навстречу из-за лесополосы начала высыпать германская кавалерия на рысях. Причем, что любопытно, без передового охранения. Все такие из себя красивые, с вертикально удерживаемыми пиками в правой руке. Максим даже обалдел от такого сюрприза. Тем более, что эти ребята, никак не отреагировав на появление грузовиков, продолжили рысить колонной по двое, поднимая тучу пыли.

Отряд остановился. Но несмотря на это дистанция стремительно сокращалась. В то время как вереница всадников никак не желала заканчиваться, все прибывая и прибывая. И надежды на то, что они разъедутся на этой дорожке, не было никакой. Не потому, что узкая очень. Нет. Всадникам и съехать несложно. Дело в другом. Ведь не оставят без внимания такую колонну, даже если ее всю пылью засыпать с головы до пят. Обратятся. Хотя бы для того, чтобы перекинуться парой слов. И случится беда…

Максим нервно сглотнул, смотря на это воинство. Дистанция триста метров. Двести. Сто. И он закричал во всю свою луженую глотку:

— Огонь!

Курсовые пулеметы головной машины уже были готовы к бою. Поэтому ударили длинными очередями, стремясь срезать как можно больше кавалеристов.

А Васков начал разворачивать свой грузовик, чтобы ввести в бой ретирадные пулеметы. Еще два «ствола» в этой ситуации явно лишними не станут.

Кавалеристы, привыкшие действовать в конном строю, в отличие от пехоты, залегать в траве не стали. Просто бросились в разные стороны, причем верхом, представляя прекрасные мишени. Но, увы, грузовики были накрыты тентами для маскировки. Поэтому личный состав не смог включиться в перестрелку. И отряду пришлось ограничиться коллективным оружием — станковыми пулеметами.

Пулеметы на головном грузовике закипели на третьей ленте. Пришлось вскрыть горловины охладительных бачков и продолжить стрелять как есть. Угробят стволы? Да ну и черт с ними! Сейчас важнее было выжить. Вот они и колотили прямо по курсу, стараясь положить как можно большее количество противника. И рассеивание, что стало возрастать от перегрева ствола, было скорее «в руку», чем «под хвост». Шевелить стволом меньше требовалось. Бей себе и бей. По азимуту.

Васков же работал с двух ретирадных пулеметов короткими очередями, добирая разбегающихся кавалеристов. А курсовой пулемет с его грузовика спешно демонтировали, чтобы ввести в действие.

Бах!

От опушки ударила легкая полевая 7,7 см пушка немцев и спустя несколько мгновений с недолетом появилось дымное облачко — разорвался шрапнельный снаряд. А по грузовикам ударило легкими свинцовыми шариками, стремительно теряющими скорость.

— А! — Воскликнул Йозеф, которому кто-то прострелил руку пулей. Видимо кто-то не только разбегался, но и вел ответный огонь.

Максима пробил холодный пот.

Он прекрасно понял, что немцы сейчас внесут поправку на дистанцию и ударят заново шрапнелью. А потом еще. И еще. Пока вся колонна автомобилей не превратится в решето. Требовалось срочно начинать движение, срывая им прицел.

Курсовые пулеметы его грузовика уже окончательно захлебнулись, заклинивши. И надежды на подавление ими противника с дистанции просто не оставалось. Бойцы там пытались что-то сделать. Но время безнадежно утекало. Поэтому поручик выскочил из грузовика и бросился его обегать вокруг капота. А чех, поняв замысел, начал перебираться на пассажирское место, баюкая раненую руку.

И вот, когда Максим уже ухватился за ручку водительской двери, по его левой ноге что-то ударило. И сильно так. Он едва удержался, повиснув на руках. Глянул. И грязно выругался. Пуля очень не вовремя пробила ему ногу.

Бах!

Снова ударила пушка, пытаясь накрыть автоколонну шрапнелью. Но уже с перелетом. Поручик же продолжил задуманное. Пока в нем еще был адреналин, нужно было действовать.

Подтянулся. Впихнул свою тушу в кабину. Закинул ногу. Выжал тугое сцепление и, включив скорость стал поддавать газу, притапливая педаль раненой ногой. Разумеется, истово матерясь. Больно, черт побери! Очень больно!

— К бою! — Проорал он. — Чем угодно стреляйте! Хоть из пистолетов! Хоть гранатами! К бою!

И всем весом навалился на простреленную ногу, стараясь выжать газ по максимуму.

Бах!

Снова взорвалась шрапнель. Уже нормально. Уже хорошо. Но колонна, двинувшись следом за головным грузовиком, немного отъехала. Так что вышло опять с перелетом. Разве что по грузовику Васкова отыгрались, который только разворачивался и явно не успевал выйти из зоны поражения.

А головной грузовик продолжал разгоняться.

Бах!

Вновь ударила пушка. В этот раз стараясь прямой наводкой подбить летящий на нее грузовик. Видимо, поставив шрапнель «на удар» или вообще схватив фугасный выстрел. Но дорога немного петляла, так что имелись угловые смещения. Вот и артиллеристы, не привыкшие брать упреждение по быстрой цели, промахнулись.

Бах!

Снова ударили они. И снова мимо. Но снаряд пронесся настолько близко к грузовику, что его ощутимо качнуло.

И тут застрекотали пулеметы на крыше. Их незамысловато обдали водой и рабоче-крестьянскими методами попытались привести в порядок. Любой ценой. Хоть как-то. Но они должны были работать. И в этом деле очень поспособствовала тряска.

В противник полетел густой рой пуль, не имевший ни чего общего с прицельным огнем. Колотили просто «в ту степь». Потому что грузовик нещадно трясло и мотало на этой разбитой грунтовой дороге. Даже слегка подбрасывало. Тридцать пять километров в час по буеракам — это вам не фунт изюма! Однако заряжающего артиллериста явно ранило. Вон вскинул руки, и, уронив выстрел, упал. Да и остальных членов расчета прижало к земле, заставляя прятаться за щиток орудия.

А дальше было поздно. Максим на всем ходу взял и незамысловато протаранил пушку, лишь чудом избежав выстрела в упор. Тут и от холостого выстрела мало не показалось бы.

Удар!

Скрежет смятой стали. И тишина. То ли он так сильно ударился. То ли где-то рядом произошел взрыв. Но Максим на какое-то время потерял слух.

Вот он потряс головой, пытаясь избавиться от этого наваждения. Вот заметил, как переживший столкновение артиллерист попытался куда-то отползти на карачках. Вот медленно, с огромным трудом достал пистолет и, удерживая его здоровой рукой, начал стрелять. И опять никакого звука. Лишь фонтанчики земли возле немца встают. Один. Второй. Третий. Есть! Пуля попала ему в спину, и тот упал лицом в пыль.

Поворот головы. Йозеф жив. наверное. Во всяком случае — без сознания. Хотя явных новых ран нет.

Немного собравшись с силами Максим попытался выйти из покореженного грузовика. Двери больше не имелось. Улетела куда-то. Поэтому ее и открывать не потребовалось. Он наклонился. И, ухватившись за стойку, кое-как выполз наружу. Но не удержался и все же упал на землю. Прямо на левый бок со свежими ранами.

Взвыл. Потряс головой. И звуки вновь ворвались в его голову! Сочные, громкие и насыщенные!

Где-то рядом стреляло короткими очередями три пулемета. Раздавались одиночные хлопки магазинных винтовок, а кое где и самозарядных пистолетов.

К нему подбежал какой-то боец и помог подняться. Синичкин. Это был ефрейтор Синичкин.

Осмотрев поле боя Максим удовлетворенно хмыкнул. Остатки кавалерии отошли уже довольно далеко, стремительно разбегаясь. Еще немного и за разделительные лесополосы уйдут. С кем-то еще шла перестрелка. Но, судя по звукам, практически полностью односторонняя. Дожимали.

— Проклятье… — тихо прошипел Максим, присаживаясь на вывернутое колесо грузовика. — Где Лев Евгеньевич? Позовите его!

— Его ранило, — ответил Верещагин, стоявший вторым номером у левого курсового пулемета на головном грузовике. — Вон, вытащили из грузовика и перевязывают.

— А как Васков?

— Неизвестно, — произнес Синичкин. — Грузовик его отстал и заглох. Но пулеметы еще стреляют.

— Хорошо, — кивнул Максим. — Сидоров, сбегай, выясни обстановку.

— Есть! — Козырнул солдат и, спрыгнув с грузовика, побежал к арьергардному грузовику.

— Что с пулеметами?

— Стреляют, — неопределенно ответил Верещагин. — Но нужно в мастерских посмотреть. Как бы мы их не угробили. В конце уже не столько стрелял, сколько выплевывали пули куда-то вперед.

Поручик, молча покивав, перезарядил свой «Парабеллум». Поднялся с помощью ефрейтора. И поковылял, потихоньку, осматривать поле боя. Там, впереди, были видны еще артиллерийские упряжки. Вот туда и отправился, приказав Верещагину встать за пулемет и прикрывать его с бойцом.

Лошадей всех побило шальными пулями. Кое-кого из личного состава тоже. Но людей было явно сильно меньше, чем положено по уставу.

— Разбежались что ли? — Задал риторический вопрос поручик, обращаясь непонятно к кому. Если кто тут и был в хвосте — явно дал деру.

Сплюнул. Досадливо поморщился. И побрел обратно. Он вдруг вспомнил про генералов. Их, конечно, укладывали на пол, чтобы шальными пулями меньше был шанс задеть. Но все равно. Требовалось проведать и понять живы ли?

Впрочем, про беглецов он тоже не забыл. А потому, сделав два шага, он крикнул через плечо:

— Raus!

Мгновение. И в кустах раздалось какое-то шевеление. Довольно быстро удаляющееся. А Максим поковылял, опираясь на ефрейтора, к автоколонне. Требовалось ее приводить в порядок и готовить к выдвижению. Ну и ногу перевязать нужно. Пуля хоть артерий никаких не перебила, а все равно кровоточило знатно…

 

Глава 10

30 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии

Молодой корнет Лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка ехал по проселочной дороге с улыбкой на лице, которую он и не пытался скрывать.

А все потому, что он — Олег Константинович Великий князь и правнук Николая I наравне со своими пятью братьями пошел на войну. И не по тылам отсиживаться, а вырвался навстречу опасности. Он смог уговорить Георгия Ивановича, командира своего полка, не беречь его и пустить к делу. С трудом. С огромным трудом. Генерал-майор немало сопротивлялся, не желая рисковать членом Августейшей фамилии. Но не устоял перед его напором. И теперь этот молодой корнет возглавил взвод передового дозора. От чего был безмерно счастлив. Наконец-то дело! Наконец-то не тыловые бумажки! Наконец-то в бой!

И тут идиллию его мечтаний о воинской славе прервал небольшой отряд германских всадников, выскочивший из-за перелеска. Олег Константинович радостно пришпорил своего коня и, выхватив саблю, бросился вперед, увлекая за собой свой взвод.

Однако немцы в бой вступать не спешили. Они побросали свои пики и подняли лапки вверх, что немало смутило Великого князя. Не так он представлял себе свой первый бой. Да. Врагов было существенно меньше, но так и что?

Непродолжительная возня с пленением закончилась еще более странной новостью. Эти солдаты кирасирского полка «Герцога Фридриха Евгения фон Вюртемберга» сообщили, будто с запада наступает еще одна русская часть.

Смущение и интрига!

Посему корнет, выделив охранение для пленных, устремился вперед, желая, как можно скорее прояснить ситуацию.

Минули разделительную лесополосу. Стремительно преодолели поле и резко осадили коней. Здесь уже валялись трупы и брошенное имущество. Включая несколько 7,7 cm германских пушек и какие-то повозки. Было хорошо видно, что их поймали на марше. Вон — убитые лошади валялись прямо в упряжке.

Медленным шагом, шокированный и потрясенный, он проехал дальше, выезжая к полю с автоколонной. И здесь замер.

Поле возле дороги оказалось просто завалено трупами немецких солдат и лошадей. Настоящее побоище! Чуть в стороне на опушке находилось орудие, смятое массивным грузовиком. А четверо солдат под руководством израненного поручика пытались стащить его лебедкой. Вон — бревно вкопали, петлю из троса буксировочного кинули, и ручной лебедкой орудовали. Из-за чего раздавался мерзкий скрип и скрежет. Грузовик не желал никак слезать со смятого орудия. Так вместе с ним и волочился по земле.

— Наши! — Крикнул кто-то на ближайшем грузовике.

И только сейчас корнет заметил установленные там станковые пулеметы. Прямо на крыше. Смотрящие на них и готовые в любой момент открыть огонь. Вон стрелки за каждым имелись. Максим уже успел переоборудовать третий «мателот» колонны в головной, не уверенный в том, что его грузовик удастся завести. А потом и боевой пост организовать.

Понимая, что он до сих пор держит в руках саблю, Олег Константинович убрал ее в ножны и отправился знакомиться с командиром отряда. Ловя, попутно, себя на смешанных чувствах. Ему было стыдно, что сразу не заметил такую угрозу. Начал крутить головой по сторонам и присматриваться. И только сейчас обратил внимание на то, что снимаемый с пушки «Даймлер» был словно решето. Масса пулевых и шрапнельных отверстий. Кое где кровоподтеки, говорящие о многом. Стекол и дверей нет.

Глянул дальше — побитых автомобилей хватало. Но не так сильно, конечно. Разве что вон тот грузовик, в самом конце. Тоже в решето.

Подъехал ближе к раненому поручику и, лихо спрыгнув, представился:

— Олег Константинович, корнет Лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка.

— Очень приятно, — тихо и устало произнес визави. — Максим Федорович, поручик. Командир этого сводного отряда.

Пожали руки. Причем наш герой так и оставался сидячим. Корнет, впрочем, не возражал. Перебинтованная простреленная нога ему была прекрасно видна.

— Олег Константинович, — тихо сказал поручик. — Мой отряд разгромил штаб 8-ой армии. В грузовиках находятся взятые в плен генералы Гинденбург и Людендорф. И документы. Сами видите, я едва держусь. Скоро лишусь сознания от потери крови. Принимайте командование. Пленных и документы нужно доставить как можно скорее в штаб к генералу Ренненкампфу. Ну и позаботьтесь о людях. Семьям погибших нужно выплатить премии. Боевой путь отряда описан в журнале. Исключая этот бой. Но его восстановить несложно через опросы…

— Максим Федорович, — хотел было что-то спросить корнет, но поручик рухнул на траву, потеряв сознание. Расслабился, увидев своих. А степень нервного и физического напряжения, вкупе с ранениями оказалась слишком большой. Три огнестрельных ранения, ушиб грудной клетки с переломом пары ребер и легкая контузия. Он и так-то на одних морально-волевых усилиях держался…