— Шо ж вы делаете, это же не наш метод!

«Две сорванные башни» (с) Гоблин

— А мешать водку с портвейном — наш метод?!

— Это коктейль, это по–европейски!

 

Глава 1

5 октября 1690 года. Воронеж

— Ань, — обратился Петр к своей вездесущей подруге, — зря ты поехала за мной. Ведь родила не так давно. Отдохнула бы. Опять же я что, зря оздоровительный центр для тебя строил в Преображенском? Тренажеры выдумывал? Ты хочешь восстановиться после родов или нет?

— Хочу, но не могу сейчас в Москве оставаться, — робко улыбнувшись и пожав плечиками, ответила рыжая шотландка, — без тебя я чувствую себя очень тревожно.

— Это ты так испугалась того, что Маша должна родить со дня на день?

— Конечно. Если с ней какая беда случится, то Голицыны на меня подумают. Я ведь тебе уже второго мальчика родила, а Маша только первое дитя и еще неизвестно, кто там будет. А они меня ненавидят. Настолько, что, если бы их проклятья имели силу — я бы давно умерла в жутких мучениях.

— Хм. А у них есть повод переживать на эту тему? — Прищурившись, поинтересовался Петр.

— Петь, я что, дура? Мы с Машей подруги. Мы обе отлично понимаем, чем закончатся такие игры.

— Но ведь боишься же.

— Конечно, боюсь. После твоих рассказов о том, что творила твоя сестра с Василием Голицыным — я не удивлюсь, если они решат меня тихо удавить в уголке, чтобы для Маши больше не было соперниц. И ведь им все равно, что я простолюдинка, которая не может претендовать ни на что, ни для себя, ни для своих детей. Бастарды они всегда остаются только бастардами. Поэтому я решила оставить детей кормилицам и от греха подальше уехать.

— Трусишка, — ласково улыбнувшись, потрепал ее Петр за кудри. — Ты же знаешь, что я любому за тебя голову оторву. Маша — это политика. Она хоть баба и хорошая, но люблю я тебя. И ты всегда будешь рядом. Как и наши дети.

— Я тебя тоже люблю… — нежно улыбнулась Анна. — Но, мертвой мне это будет слабым утешением. Поэтому, лучше не лезть на рожон. Кроме того, это просто замечательный повод побыть с тобой вдали от всей это круговерти двора, — заявила она, лукаво прищурившись.

— Ань, всего несколько месяцев прошло. Я боюсь за тебя. Ведь роды выматывают и истощают женщину похлеще тяжелой работы. Может быть, повременим?

— Петь… ты не понимаешь, — чуть пожевав губы, улыбнулась она. — Мне это нравится. Рожать детей любимому мужчине — это лучшее, что я только могла бы пожелать в своей жизни. Тем более такому, как ты.

Вот какому мужчине такие слова не понравятся? Да и что на них возразишь? Так и Петр смог лишь крепко обнять и поцеловать свою кудрявую лисичку. Лукавит? Пусть. В любом случае, она не делает глупостей и всегда рядом. Верная подруга. Так что имеет право.

— Пойдем в дом. Вон, продрогла вся.

— Пойдем, — охотно согласилась Анна. — Слушай, а зачем ты вот так приходишь и наблюдаешь за стройкой? Уже ведь не первый раз.

— Думаю. Ты ведь знаешь, что я не собирался брать Азов в прошлом году. Вот — пытаюсь понять, как из всей этой ситуации выпутаться.

— Человек предполагает, а Бог располагает, — пожала плечами женщина. — Я вообще не понимаю, как ты умудряешься так точно соблюдать свои планы.

— Ты не забыла о том, сколько мне лет и какой у меня опыт управления? — Лукаво подмигнув, спросил Петр. — Без малого две сотни лет — это совсем не шутки. Для меня многие вещи — обыденная рутина. Другой вопрос, что я слегка поотвык работать без современных для конца XXI века средств. Потому вот так и думаю.

— Так ты и на колокольню за этим ходишь?

— Конечно. Там тишина, покой, и хорошая возможность погрузиться в мысли. Так же я подобными вещами занимаюсь в комнате отдыха. Вроде как, развалившись, лежу на мягком диване, пью чай, курю кальян и бездельничаю. Но на самом деле — обдумываю дела. Особенно если перед этим распариться, получить часик доброго массажа и немного поплавать в бассейне. Скорее даже не поплавать, а полежать на воде. Это все очень сильно умиротворяет и выгоняет из головы всякие глупости. Позволяет, как бы взглянуть на ситуацию со стороны… сверху что ли. Охватывая много деталей разом.

— Тогда что тебя беспокоит сейчас? — Заинтересованно спросила женщина. — Подумаешь вот так денек–другой и все придумаешь.

— Не все так просто, — грустно усмехнулся Петр. — Понимаешь, я не планировал в минувшем году брать Азов. Мне было нужно, чтобы войска, что туда привел Василий, в полной мере ощутили свою никчемность. Ведь все познается в сравнении. Как они смогут понять, что предлагаемые мною решения намного лучше? Правильно. Только прочувствовав отсталость старой традиции. Да и себя нужно было зарекомендовать в самом лучшем свете. Дескать, помогал, как мог, а они все одно не справились.

— Хм… странно. Мне казалось, что ты планировал участвовать в войне с Османской Империей.

— Конечно, планировал. Но не вот так, с бухты–барахты, а подготовившись. Годиков через пять–шесть. Но проклятые австрийцы испортили мне всю задумку. Даже не австрийцы, а один посланник Священной Римской Империи, возомнивший себя самым умным. Ведь это надо было еще догадаться нанять дюжину ушлых ребят и начать по трактирам рассказывать легенду семилетней давности. Да так, что вся Москва зашевелилась в предвкушении, когда же я уже пойду и разгромлю османов Божьим благословлением. Все — от холопов до бояр. И про апостола Петра вспомнил, сволочь, и про мой обет. Помнишь же какой ажиотаж стоял в конце прошлого лета. А обманывать такие ожидания толпы нельзя — это чревато большими проблемами.

— Но ты смог изящно выкрутится! — Заметила Анна. — Прислал четыре пушки и через полтора часа крепость упала к твоим ногам!

— Это вынужденная мера. Я вообще эти пушки демонстрировать никому не хотел. Но других попросту не имелось в наличии. Ведь кампания должна была начаться более чем через пять лет. Вот и держал в закромах только экспериментальную артиллерию.

— Странно, — пожала она плечами. — Если ты не хотел эти пушки никому показывать, то зачем послал?

— Потому что иного выбора не было. Как еще быстро и эффектно взять крепость? Выслать большой огневой припас для старых пушек и пережечь тонны качественного пороха, который я с таким трудом собирал в арсенале? Тем более что обычных бомб у меня не было в наличии и стрелять пришлось бы ядрами — а это жуткая морока и глупость. Послать Преображенский и Семеновский полк и штурмом с нескольких направлений взять укрепления? Еще большая глупость. Я потратил не один год, чтобы этих людей обучить и подготовить. По плану они должны стать ядром новой армии. А тут такая бойня. В общем — как ни крути, а иного выбора у меня не было. Тем более что союзникам можно сказать, что мои люди просто удачно и результативно постреляли гранатами. Проверить‑то такое они не в состоянии.

— Тем более. Петь — ты все сделал правильно, даже несмотря на то, что тебя к такому поступку вынудили. Кстати, а куда пропал этот наш недалекий хитрец? Я его уже полгода как не вижу.

— Отозвали в Вену. Я написал Леопольду о его проказах, пояснив, что он сорвал подготовку к серьезному походу и попросил такого впредь не допускать. Ведь мы союзники, а не враги.

— Ха! А ведь он одним махом поставил Леопольда в весьма неловкое положение. Иной монарх мог и вспылить от таких проказ, да послать подальше подобных союзников.

— Верно. Если говорить вежливо, то посланник поставил Леопольда раком, особенно учитывая международную обстановку. Полагаю, об этом глупом человеке мы больше никогда не услышим. Не удивлюсь, что его холодным молочком поутру напоят, а потом торжественно похоронят где‑нибудь в овраге. Подставил он своего монарха очень сильно. Настолько, что тот даже обязался компенсировать мне непредвиденные расходы — вот, жду партию селитры и меди.

— А дальше, что будет?

— Ничего хорошего, — грустно произнес Петр. — К кампании 1695 года я собирался иметь в тылу солидные производства, обеспечивающие кампанию деньгами и всем необходимым. Качественные пиломатериалы, листовое стекло, саржевая ткань — вот основные экспортные статьи, дающие мне денег уже сейчас больше, чем нынешние налоговые сборы в казну. И денег должно быть вполне достаточно для того, чтобы продолжать энергичное промышленное развитие. Строить дороги, мануфактуры, форты и прочее. А теперь из‑за этих… — махнул рукой Петр.

— Теперь ты будешь вынужден воевать в ущерб развитию, — медленно произнесла Анна.

— Верно. Вон, я хотел шхуны для пиратов строить со стальным набором и рангоутом. Но куда уж там. Мы одну едва построили на Плещеевом озере. Еще две в ближайшее время просто не потянем. Вот и придется строить их с деревянным набором, хоть и усиленным металлическими вставками. Кроме того, экипажи толком не готовы. Пехоты всего три полка. Конных егерей — пять рот, да и те — всю летнюю кампанию гоняли татар по степи, выдавливая на запад — юго–запад. И раньше, чем через год им пополнения не будет — слишком сложны в обучении и подготовке. Артиллеристов готовых к делу — одна только рота. Пушек нормальных нет. Фузей нового образца не хватает. В общем — одна сплошная проблема.

— Так раз все плохо, то зачем нам вообще сейчас начинать воевать? Подождем эти несколько лет. Обязательства для вида перед союзниками ты выполнил. Так что время у тебя есть.

— На самом деле — его уже нет. Я раскрылся и продемонстрировал, что могу успешно воевать. Это пока мы были немощными да убогими, наши союзники не рассчитывали на нас. Сдерживаем татар одним фактом своего присутствия — уже хорошо. Однако сейчас все изменилось. Франсуа Овен сообщил о переполохе в Вене, вызванном слухами о взятии Азова. Там никто на это не рассчитывал.

— Ты думаешь, теперь на тебя станут давить?

— Уже начали. Дело в том, что дела у Священной Римской Империи не очень хороши. В этом году они потеряли много крепостей. Конечно, войска османов тоже выдохлись, но закрепились на позициях. Теперь от нас будут любыми правдами и неправдами требовать наступления, чтобы Стамбул начал перебрасывать в Крым и Причерноморье подкрепления. Конечно, можно послать их к чертям, но без Вены нам будет сложно дипломатически оформить наши завоевания. С нами один на один Османская Империя может достаточно долго воевать, так что придется выручать этих горе–вояк.

— Печально. Кстати, а почему ты собирался начать кампанию в 1695 году?

— Потому что хотел помочь нашим заклятым друзьям в Вене, но, не рискуя получить османские подкрепления в Тавриде и окрестностях. То есть, стать последней гирей на весах этой войны, подойдя практически к дележу добычи. Впрочем, чего уж о том мечтать, — тяжело вздохнув, произнес Петр. — Теперь нужно действовать по обстановке и не терять время. Вон, даже шхуну, что на Плещеевом озере ходила, разобрал и сюда привез. По весне завершим сборку и отправим резвиться на просторы Черного моря.

 

Глава 2

5 июля 1691 года. Азов

— Государь, — обратился к Петру дежурный офицер, — прибыл гонец с пакетом, имеющим пометку: «Юстас Алексу». Вы просили о таком сразу сообщать.

— Отлично! Неси скорее, — произнес, улыбнувшись царь, понимая, что «лед тронулся».

Как он и предполагал, в донесении агента, сидящего в Перекопе, было сообщение о прохождении через вверенный ему участок армии в пятьдесят тысяч.

Это обрадовало безмерно. Настолько, что Петр просто расцвел. Ведь он хорошо знал, что хан мог выставить максимально только лишь восемьдесят тысяч, причем не только с Крыма, но и со всех вассальных земель включительно. То есть, без малого десять тысяч ногайцев, кочующих к юго–востоку от Дона, оказались отрезаны от метрополии его армией и егерскими разъездами. А западные причерноморские кочевья, безусловно присоединятся к армии хана позже. Таким образом в самом Крыму оставалось войск всего тысяч десять, а то и менее. Причем, весьма поганого качества, да еще разведенных по разным гарнизонам. И помощи в разумные сроки им ждать было неоткуда.

— Зови Гордона! — Не скрывая улыбки произнес Петр дежурному, дочитав письмо. — И поживее!

Такая ситуация стала возможна только после проведения грамотной дезинформации с целью введения как Бахчисарая, так и Стамбула в заблуждение относительно реального положения дел в России и планов Москвы. Причем не абы как, а по линии Священной Римской Империи, в различных государственных ведомствах которой имелось великое множество османских шпионов. Это Россия им была совершенно не интересна, а потому тех нескольких соглядатаев, что прислал в Москву Бахчисарай, отловили очень быстро и просто. А Габсбурги — старые и опасные враги.

Вот и поплакался Петр в жилетку австрийскому послу, что на штурме Азова положил половину армии. Огненного припаса нет — все извели. С мушкетами да фузеями проблемы, больно изношены. Свинца на пули не хватает. Пушки хоть репой заряжай — все ядра извели. Да не просто так, а половину «старых, изношенных стволов, помнящих еще далекие древности» совершенно разорвало от напряженной пальбы. Причем Петр не просто так плакался, а еще и продемонстрировал совершенно потрепанные части стрельцов, которые возвращались из‑под Азова.

Само собой, это была «потемкинская деревня» наоборот. Набрали крестьян из‑под Тулы, на вид напоминающих узников Бухенвальда, благо, что это было несложно. При том уровне урожаев и агротехники настоящей проблемой являлось найти крепких и здоровых «пейзан», а не наоборот. После чего обрядили их в обноски, собранные с добровольцев из старых полков, зачисленных в стрелковые роты. Выдали списанные мушкеты самого убогого вида, которые даже стрелять не могут. И пустили по тракту Воронеж — Москва. Да не просто так, а приставив для пущей солидности бравых генералов с именем и походное имущество.

В общем, австрийскому послу хватило двух полков ряженых, чтобы уехать в Вену совершенно расстроенным. А уже через квартал Петру по линии иезуитов стало известно, что в Стамбуле очень обрадованы таким положением дел в армии далекой Московии. И уже назначили нового хана в Крым, дабы собрать все боеспособные части и вести их на помощь Мустафа–паше в Сербию под Белград.

— Патрик! — С довольной улыбкой воскликнул Петр, увидев стоящего за спиной дежурного генерал–полковника. — Заходи. Садись.

— Что‑то случилось? — На плохом русском поинтересовался шотландец, насторожено смотря на лицо русского царя, выражавшего необычайное довольство, чего обычно не наблюдалось.

— Операция «Большой куш» начинается.

— Но мы же не готовы…

— Сколько у нас войск?

— Три наспех развернутые пехотные бригады, батальон морской пехоты и шесть рот конных егерей. Суммарно около восемнадцати тысяч.

— Вооруженных новейшими французскими фузеями со штыком нашего производства. А егеря так и вообще — нарезными штуцерами под секретную пулю. Да и новых пушек отлито изрядно.

— И что с того? У Бахчисарая восемьдесят тысяч, да кое‑что в османских гарнизонах.

— Было.

— Что было? — Не понял Гордон.

— Ушли войска хана на запад — под Белград. Пять дней назад как прошли Перекоп. Скоро начнут через Днепр переправляться. Не все, конечно, но через перешеек прошло около пятидесяти тысяч, включая три тысячи мушкетеров личной гвардии хана.

— То есть…

— Да. Мы со своими восемнадцатью тысячами не встретим там достойного противника. Главное позволить войскам Саадета уйти подальше. За Днепр, а лучше за Дунай. Надежный заслон у днепровских переправ мы поставим. Думаю, две роты конных егерей справятся. Заодно и прочих разбойников погоняем.

— Но войска в пехотных бригадах не обучены совсем.

— Они набраны из охочих стрельцов и старых полков нового строя. У всех за спиной от двух и более военных кампаний. Да, они далеко не так хороши, как нам хотелось, но ведь все должности от звеньевого до бригадного командира занимают наши люди. Так что, не все так плохо.

— Эх… боязно мне. Очередной поход в Крым. Сколько их было?

— Скажи, разве мы с тобой, когда проваливали начатое дело? Излишне не переживай, Бог даст накажем супостата…. Вернем ему все годы набегов на Русь сторицей. Я верю, что Бог всегда помогает правому.

 

Глава 3

21 июля 1691 года. Керчь

Стоял полный штиль. Теплая, нежная погода, буквально обволакивающая чуть маслянистым ароматом теплого моря. Три часа утра. Луны не было. Сплошная темень и тишина. Лишь на двух османских галерах, горели кормовые огни масляных светильников. Однако именно эта тишина и темнота скрывали от ненужных взглядов аккуратно крадущиеся малые галеры русских….

Абдула сонно потер глаза и потянулся. Очередная вахта на этой вонючей лоханке его сильно раздражала, в то время как большая часть команды отдыхала в этом городишке. Да практически деревне! Три сотни жителей… С ума сойти! Но он не роптал на свою судьбу. После того, что он учудил в Стамбуле, хорошо, что просто сослали в эти дикие места. Могли и голову снять.

Он стоял у борта и с довольным видом справлял малую нужду, наслаждаясь убаюкивающими звуками журчания струи. Но вот все закончилось. Османский моряк стряхнул свой «агрегат», убрал привычным движением в широкие шаровары и открыл глаза, намереваясь двинуться на свою лежанку. Но не тут‑то было. Прямо напротив него из ночной черноты выплыло черное лицо незнакомца, сверкающего лишь зубами да белками глаз в отблесках тусклого фонаря.

Абдула не успел даже крикнуть, как крепкие, практически заботливые руки зажали ему рот и быстрым движением перерезали горло. После чего аккуратно зажали, чтобы не дергался. Горе–моряк попытался, но куда там. Три крепких морских пехотинца знали свое дело, исполняя объект без лишнего шума.

Не прошло и пяти минут с начала этого абордажа, как майор Гордеев вытер лоб от пота, выступившего от напряженного ожидания и приказал пускать красную ракету. Галеры были захвачены чисто и находились под контролем бойцов роты морской пехоты.

— Как мы их! — Довольно отметил командир первой роты, непосредственно выполняющей это задание.

— Шалопаи какие‑то, — произнес Гордеев с недоумением и пожал плечами, вспоминая то, как их жестко гоняли в учебно–тренировочном центре «Заря» и к чему готовили. — Наверное, нас не ждали. А может и вообще сброд.

— Похоже на то, — кивнул капитан, наблюдая за тем, как с шипением в небо уходила сигнальная ракета.

Город вообще никак на этот микро–фейерверк не отреагировал, продолжая пребывать во сне, словно Османская Империя не воюет уже больше десяти лет практически на всех фронтах, а совершает визиты вежливости. Первая рота морской пехоты тем временем потихоньку «осваивала» трофеи, разворачивая их в сторону моря с помощью прикованных к скамьям рабов. Которые, кстати, даже не пискнули во время штурма и по возможности помогали, пару раз придерживая больно резво вырывающихся турок.

Сорок минут спустя

На востоке стала разгораться заря, посветлело небо, выхватывая из ночного сумрака спящий город. Все четыре галеры аккуратно отходили на север, дабы выйти из зоны действия одиноко стоящей, причем совершенно открыто батареи пушек.

Вдруг, эту утреннюю идиллию буквально разорвал солидный грохот бомбической пушки, что получилось отлить из конвертерной стали. Это вышедшие на позицию канонерские лодки начали объяснять Бахчисараю (то есть, руководству ханства) самым доступным языком «политику партии и правительства».

Что тут началось!

Но обстрел был недолгий. Было бы чего рушить! Шестнадцать стальных шаров калибром в двести пятьдесят миллиметров, начиненных черным порохом, разорвалось в Керчи всего за четверть часа. А потом, пушки замолчали и к берегу двинулись малые галеры, несущие на себе еще две роты морской пехоты. Причем не скрываясь и весьма не спеша. Да и чего бояться? Ту импровизированную и совершенно необорудованную батарею накрыли уже третьим выстрелом, побив и разогнав проснувшуюся и метавшуюся на позициях охрану.

Благодаря этому маневру городок оказался совершенно пустым, когда в него вошли морские пехотинцы. Абсолютно. Даже убитых не было, потому что канониры старались стрелять не в жилые дома.

— Эх… всегда бы так, — недоуменно посматривая на открытую калитку, произнес майор Гордеев, почесывая затылок.

— Не война, а черт–те что, — раздраженно фыркнул капитан. — У нас один всего раненый, да и тот ногу зашиб, когда на галере турок резал. Темно ведь было, а там бардак, беспорядок. Черт ногу сломит.

— Я хорошо помню кампании против Речи Посполитой покойного Алексея Михайловича… — чуть подумав, отметил майор. — Лучше так, чем как тогда в крови умывались. А вообще ты зря переживаешь. Все хорошо прошло. Вон, стрелки на стругах идут, а татар нет. Значит смогли их обхитрить. Значит не ожидали они нас. А это дорогого стоит.

Спустя двое суток. Ак–мечеть [37]

Давлет Герай выхаживал с сильной нервозностью и раздражением, пытаясь собраться с мыслями. Только что прибыл гонец. Керчь пала. Быстро и бесславно. Но иначе и быть не могло. Кому ее защищать? Три сотни жителей и столько же солдат при нескольких пушках. Да еще дежурящие там две галеры для провинившихся моряков, которые, кстати, взяты на абордаж.

Он калга хана — второе лицо после него на этой земле. Но хана нет. Армии тоже нет. И что делать в сложившейся ситуации он не понимал. Оттого и накручивал себя все сильнее и сильнее.

— Брат, — влетел к нему нурэддин, — я привел с собой тысячу «сабель»!

— Лучше бы ты вернул войско… — покачал головой Давлет.

— Увы, это не в моих силах. Они ушли уже очень далеко. Но корабль в Стамбул я отправил с просьбой прислать помощь.

— Помощь… — усмехнулся Давлен. — Нам нужна не помощь, а флот и войско. Флот султана разбит и остатками пытается держать проливы. А армия ушла. Месяца не прошло, как ушла.

— Я объявил общий сбор в Бахчисарае, — с серьезным лицом сказал Фетих. — Призвал всех мужчин, что могут держать оружие.

— Ты думаешь их хватит? По слухам, у Петра почти двадцать тысяч.

— Совершенно ни к чему не готовых оборванцев, — усмехнулся нурэддин. — Если уж Вена махнула рукой на таких воинов, а ей сейчас они ой как нужны, то сам подумай, что урусы выставили. А значит наших десяти тысяч хватит, чтобы разбить этот сброд. Да плюс неизвестно сколько добровольцев соберется. Может быть еще несколько тысяч.

— Но они так быстро взяли Керчь…

— А что там было брать? Крепости нет. Не город, а большая деревня с портом. С ее захватом справились бы и бродяги, — фыркнул брат.

— Мне бы твою уверенность, — покачал головой Давлет. — Ладно, у нас все равно нет выбора. Придется принимать бой.

 

Глава 4

12 августа 1691 года. К северу от Кафы.

Стоял ясный, солнечный день, тишина и полный штиль. Приторно яркое, голубое небо, казалось лишенным хотя бы даже какого‑либо намека на облачко, пусть и самое крошечное. А жара с духотой были такие, что, казалось, даже мухи стараются забраться в тень и надеть панамку.

Петр хмыкнул, оценив колорит погоды, поправил и без того превосходно сидящий китель, и вернулся к наблюдению за медленно приближающимся противником.

— Давлет Герай смог превзойти самого себя, — отметил царь с улыбкой.

— Поразительно… — согласился с ним генерал Гордон, также наблюдающий за врагом.

— Двадцать тысяч собрал, хотя отсюда и не скажешь… если бы не егеря удальцы, ничего бы мы о противнике не знали и воевали по старинке… то есть, вслепую.

— А у нас всего десять.

— Вы боитесь? — С легким удивлением, поинтересовался Петр.

— Государь, это все совсем не игра…

— Отчего же? Вполне игра. Только проигравший умирает. Впрочем, не переживайте. Сегодня мы проверим в деле нашу новую армию. Надеюсь, что все у нас получится.

— А если нет?

— То в Кафе нас ждут несколько кораблей. Или вы думаете я просто так выбрал себе диспозицию на холме, чуть в стороне от основных позиций?

— Но конные егеря…

— Все именно так и подумали, — кивнул Петр. — Получив ранение в руку, мы можем отступить и, зализав раны, продолжить войну. А лишившись головы — нет. Впрочем, я не сильно переживаю по этому поводу. Сами посмотрите на то, каких вояк собрали сын прошлого хана. Большая часть войска — это либо недоросли, либо старики в стеганых кафтанах да при копье. Сабли есть хорошо если у трети. Неорганизованную толпу в поле такая армия, возможно и побила бы. Но наши две бригады неплохо обучены, отлично организованы и вооружены. Неужели вы считаете, что численность определяет все?

— Не все, но многое.

— Спешу вас расстроить — численность войска, если верить «Запискам Цезаря о Галльской войне», всего лишь одно из условий. Одно из многих. И она дает решающее преимущество только тогда, когда во всем остальном армии равны. Вообще во всем — от выучки и характера солдат до походной кухни. Поэтому смотреть только на число и уповать на него, я думаю, довольно неразумно.

— Не буду с тобой спорить, Государь, — отметил Гордон, покачав головой. — В твоих словах много здравого смысла. Но я все равно переживаю…

— Эх… жаль ты уже не молод, друг мой, — вздохнул Петр. — А то бы я показал тебе, что такое настоящее «численное» превосходство. Столкновений с армией Империи Цин на востоке неизбежно. Она отвратительно вооружена, но невероятно многочисленна. Вот уж где придется попереживать. Один к двадцати — не самый страшный расклад сил будет. А тут… так… мелочи. Сам сейчас увидишь.

И действительно — не раскачиваясь, эта плохо управляемая конная лава устремились на, показавшиеся им довольно хлипкими редуты и люнеты, выстроившиеся в виде эшелонированной системы на отрезке от холмов до берега Сиваша. Ядром обороны являлись довольно массивные редуты, вместившие в себя серьезные полевые орудия, бьющие вязаной в жестяной контейнер картечью на пятьсот метров с плотностью до трех выстрелов в минуту. Вся остальная армия, вооруженная легкими полевыми пушками, разместилась таким образом, чтобы прикрывать редуты и друг друга, поддерживая довольно протяженное пространство под перекрестным артиллерийским обстрелом.

Кроме того, было нарыто довольно большое количество небольших канавок, не глубже чем на штык лопаты. Но для летящей галопом легкой кавалерии, устремившейся в проходы между валами укреплений, этого вполне хватало. Лошади спотыкались, падали, ломали ноги. В них влетали те, что шли за ними, образуя свалку. А с позиций русских войск каждые пятнадцать–двадцать секунд прилетали все новые и новые порции картечи.

В общем — началось кровавое столпотворение.

— Меня с Керчи не оставляет мысль о том, что это не война… — тихо произнес генерал–полковник Гордон, наблюдая за тем, как под жесточайшим обстрелом гибнут люди.

— Ты прав. Похоже на избиение младенцев. Но это и не армия. Так. Сброд, собранный с бору по сосенке. — Согласился с ним Петр.

— А что армия? — С усмешкой спросил Гордон.

— У хана ее нет. Они ведь последние несколько столетий вместо серьезных военных кампаний занимались практически исключительно грабежами и набегами. К регулярному бою совершенно не пригодны. Вон, сами посмотрите. Даже не слышали о том, что такое полевые укрепления и как их брать.

— Но их много… Хан уже должен был узнать о нашем вторжении и повернуть войска назад. Пятьдесят тысяч! Да еще и ногайцы с Дуная.

— А за нас неплохая выучка, превосходное вооружение и толковые командиры. И это, скажу я вам, очень даже внушительно. Впрочем, если османы войска свои сюда не поведут, то я за Крым не беспокоюсь. Мой расчет оказался вполне верным. Вон, полюбуйся на эту кровавую сцену…

— Смотреть противно…

— Верно. Зрелище не из приятных, — кивнул Петр. — Но это война. Современная война. Дальше будет только хуже…

Тем временем пальба потихоньку начинала затихать. Стрелки добирали уже третий боекомплект. Пушки, перегревшиеся от напряженной стрельбы, остужали уксусом. А все пространство между укреплениями превращалось в земное олицетворение ада: трупы, кровь, раненые, бьющиеся в ужасе и агонии, внутренности, оторванные конечности… и небольшие, полностью деморализованные группы всадников, мечущиеся по этому крошеву. Да и пеших бойцов хватало, в том числе и увечных.

— Труби, — тихо произнес Петр, внимательно изучая панораму в английскую зрительную трубу.

Приказ царя передали по инстанции и уже через несколько секунд две роты конных егерей, сведенных временно в батальон, устремились с холма к ставке противника. Само собой, по большой дуге, дабы, выйдя супостатам в тыл, окружить их полностью. Упускать такой вкусный улов Петр решительно не хотел. А то еще будут баламутить местных, прячась по подвалам. Да и отступавших с редутов татар требовалось отсечь и еще сильнее рассеять. Их, конечно, уходило немало, но степень деморализации была такой, что и две свежие роты легко могли с ними справиться.

— Принимай пленных, строй их в колонну и двигай на Кафу, — отдал приказ Петр, видя, что остатки войск либо бегут, надеясь скрыться, либо бросают оружие…

— Что с ранеными делать? Не переживут ведь переход под Тулу.

— Ты знаешь, что с ними делать. Ни лечить, ни кормить их нам нечем. Даже этих пленников еда ждет только в Азове. Смотри сам. Если легкие, то к остальным. Могут пережить переход. Если что‑нибудь серьезное, то…

— Ясно, — подавленно произнес Гордон. Добивать пленников было не очень приятной обязанностью. Даже понимая, что большая часть из них и сама не доживет до утра.

— И еще, — продолжил Петр. — Когда всех здоровых пленников соберешь, построишь, выступи, поведай им об их судьбе.

— Прямо так и сказать, что они станут рыть канал лопатами?

— И не забудь упомянуть, что те, кто будут работать плохо — не будут получать еды. А кто от этой глупости умрет, того не станут хоронить, а снесут в селитряную кучу, где ему предстоит гнить вместе со свиными тушами. Объясни почему мы даем им шанс, а не всех убиваем прямо тут, на поле, за века гадости и подлости с их стороны. Скажи, что все население Кафы и Керчи уже плывет к верховьям Дона на строительные работы. Да постарайся, чтобы прониклись они. После чего на переходе помоги паре сотен сбежать. Пусть разносят эту благую весть по округе.

— Зачем? — С некоторым недоумением спросил Гордон.

— Чтобы они разбежались. Не гнать же их всех, в самом деле, на земляные работы. Там маленький лагерь. Тысячи три только может вместить.

— Так ведь не пройдет и пары недель, как о своей предстоящей участи будет знать весь Крым.

— И понимать, что защититься у них не получится, ибо нечем. Поэтому совершит единственный разумный в данном случае поступок — побежит навстречу своей армии, ушедшей в сторону Белграда. А так как времени на сборы особого не будет, то пойдут они все налегке, оставив здесь большую часть своего имущества.

— А не получится ли так, что хан взбешенный подобным поступком, сможет привлечь на свою сторону дополнительные силы?

— Тем лучше, — улыбнулся Петр. — Чем больше войск будет в его армии, тем скорее там начнется голод. С этим расчетом я и народ туда выгоняю, чтобы запасы хана поскорее закончились. Бросить своих жен и детей они не смогут. Кормить будет нечем. Очень маловероятно, что он с этим табором сможет добраться до Перекопа. Тем более, что наши две роты конных егерей будут его постоянно беспокоить, обстреливая передовые отряды и вынуждая останавливаться.

— Государь… — произнес, после небольшой паузы произнес Гордон. — Тебе не кажется, что это…

— Бесчестно? — Улыбнулся Петр. — Ни в коей мере. Ты видел рынок рабов в Кафе. Именно на нем несколько столетий продавали русских, которых захватывали эти бандиты в моих владениях. Но им повезло. Я решил возвращать им должок без процентов и дать шанс выжить. Если хан умный, то встретив эту армию беженцев, отвернет и двинется в Бессарабию, на поклон султану. Если же дурак, то его вина. Мое дело дать им шанс. А уж воспользуются они им или нет — их проблемы.

 

Глава 5

28 ноября 1691 года. Вена

Леопольд вновь взял с декоративного столика письмо и со сложным выражением на лице начал перечитывать, наверное, уже в десятый раз.

«Дорогой мой друг и брат! Рад тебе сообщить, что наше совместное предприятие по выводу из игры Крымского ханства завершилось полным успехом.

Когда в Стамбуле узнали, что мои военные возможности очень ограничены, то решили выводить с Крыма все хоть сколь‑либо боеспособные войска. Я же, узнав об этом, выступил в Азов, дабы отрезать восточных ногайцев от основных слил, то есть, уменьшить армию, идущую под Белград на десять тысяч «сабель». Притом взял все, что у меня было — три пехотные бригады.

Однако, когда войска хана переправились через Днепр, а ногайцы так и не решились воевать, я подумал, что таким замечательным обстоятельством грех не воспользоваться. Поэтому, посадив две свои плохонькие пехотные бригады на мелкие суда, выдвинулся в сторону Керчи, где меня совершенно никто не ждал. Само собой, озаботившись тем, чтобы к хану вестовой не добрался. Это оказалось несложно — достаточно было выдвинуть пару рот егерей по берегу Днепра, да огласить среди казаков награду, за каждого татарина–гонца.

Скажу прямо — османские гарнизоны в Крыму меня сильно разочаровали — оказались много хуже моих, совершенно неспособных к делу стрелков. Видимо сюда ссылали самых неспособных к службе.

Однако наступление оказалось не безоблачным. 12 августа к северу от Феодосии (Кафы) я встретился в открытом поле с кавалерийским корпусом Давлет Герая, имея десять тысяч «штыков» против его двадцати тысяч «сабель». Но удачный маневр легкими пушками позволил мне похоронить свыше шести тысяч его бойцов и чуть больше двух тысяч взять в плен.

Когда битва закончилась я с ужасом увидел, что большая часть этого горе–воинства состояла из подростков и стариков. Сумасшествие! Какая жалость, что Давлет Герай сумел сбежать. Я с удовольствием бы призвал его к ответу за такое поведение. Он бы еще малых девочек вывел в поле на битву! Вандал! Варвар! Впрочем, к моему удовольствию, он, вероятно, осознал всю ничтожность такой затеи и более в боях участия не принимал, попросту сбежав из Крыма на османской галере.

А 21 августа началось трехдневное сражение под Азовом, где пятитысячная пехотная бригада Косагова смогла отразить нападение десятитысячного конного корпуса восточных ногайцев, стремящихся прорваться в Крым на помощь Бахчисараю. Да не просто отразить, но и вынудить прекратить кампанию, выбив свыше двух тысяч всадников и до пяти сотен взяв в плен.

Таким образом, разбив в двух сражениях силы, прикрывающие Крым от вторжения, я начал аккуратно продвигаться вглубь. Но тут случился конфуз. Кто‑то начал распускать про меня ужасные слухи, будто я собираюсь вытворять с людьми какие‑то совершенно чудовищные вещи. Из‑за чего население стало разбегаться от моих войск, что оказалось очень удобно. Так что, я решил слегка сыграть на этом недоразумении и публично объявил о своем желании заставить их всех работать. После этих, весьма неосторожных слов, начался настоящий исход. Татары бросали все и налегке убегали, стараясь как можно скорее достигнуть возвращающейся армии хана.

А потом, как ты, мой друг и брат, знаешь, на Днепре произошла грандиозная встреча возвращающегося ханского войска, огромной армии беглецов из Крыма и… как это ни прискорбно, войска нашего брата Яна, собравшего доброе ополчение шляхты. Видимо зря я его предупреждал о предстоящем столпотворении, ибо понял он это совершенно превратно.

Понимаю, что мои слова могут показаться странными, но на мой взгляд эти почти триста тысяч человек очень бы пригодились под рукой у султана. Ибо большая часть из них — женщины и дети. Понятно, что наш любезный друг и брат захотел взять большой полон и приобрести в свои владения множество крепостных. В том числе и юных красавиц. Но повесив на шею султана эту прожорливую армию мы могли бы получить больше пользы. Ведь не бросился бы он их резать или в реке топить. Союзники как‑никак. С одними так поступит — другие отвернутся. А положение Стамбула и без того очень сложное. Что же до армии, то, полагаю, мой пример хорошо демонстрирует ее ценность. Так что, на мой взгляд, наш брат оказал нам «медвежью услугу» из‑за излишней жадности. Да и шляхты слишком много погибло, что тоже не может радовать. Ведь добрые же воины… были. В той бойне их много полегло. И заменить их в разумные сроки ему не удастся, как и помочь нам в Священной борьбе с османами.

С уважением и наилучшими пожеланиями твой брат и друг Петр».

— Ты что‑нибудь понимаешь? — Поинтересовался Леопольд у посла, привезшего ему это знаменательное письмо.

— Мы выиграли, — чуть подумав, произнес собеседник. — Разгром Крымского ханства полный и окончательный. Для Стамбула это очень серьезный удар.

— Но как? Ты сам мне рассказывал о том, насколько ничтожно выглядели русские войска! Как они могли победить крымских татар?

— У меня только одно оправдание, — пожал плечами посол, — вероятно тут имеет дело гений Петра.

— Гений? Военный?

— Этого я сказать наверняка не могу, потому что под Азовом внушительного успеха добился не сам царь, а один из его генералов. Кто же на самом деле командовал армией под Феодосией, нам достоверно не известно.

— На что ты намекаешь? — Слегка напрягся Леопольд.

— Наши люди в Стамбуле рассказывали о том, что недавно четвертованный Давлет Герай оправдывался тем, что называл армию Петра прекрасно подготовленной, снаряженной и вооруженной. Преувеличивал, конечно, однако, такой позиции держался не только он, но и добравшиеся до Стамбула участники битвы при Феодосии. Все как один говорят, что у нашего юного союзника небольшая, но очень сильная, прекрасно вооруженная армия с большим количеством добрых пушек.

— То есть, Петр смог нас обхитрить? — Прищурился Леопольд.

— Скорее воспользоваться османскими шпионами, которых мы пригрели в Вене. Я бы сказал, что вся кампания Петра этого года выглядит хорошо поставленной пьесой, в которой мы играли свои роли. Обратите внимание, Ваше Императорское Величество, ведь он всем сказал и показал то, что нужно. То есть, позволил прочитать только свои собственные реплики, не ведая о том, что было в листках, поданных другим участникам представления.

— Но откуда он мог знать, что в Вене есть шпионы султана? — После долгой паузы спросил Император Священной Римской Империи.

— Просто догадался, — пожал плечами посол. — Я общался с миссией иезуитов в Москве, которым мы жертвуем деньги на богоугодное дело поддержания страсти русских к войне с османами. И они мне отрекомендовали Петра как человека чрезвычайно одаренного и умного. Даже поведали кое–какие подробности из его противостояния с Софьей. В сущности, в военной кампании с Крымским ханством он только подтвердил свои способности. Ведь никто ни о чем не догадывался до того момента, пока ни стало слишком поздно что‑то предпринимать.

— А как тогда быть с Яном Собески? Ведь выходит, Петр промахнулся в своих расчетах.

— Или изначально на это рассчитывал, — улыбнулся посол. — Мы ведь знаем из событий в Москве двухлетней давности, что он не склонен к лишней крови и насилию. И если есть возможность его избежать или перепоручить резню кому‑то иному, то он так и поступает. Репутация кровожадного тирана — это не то, к чему он стремится. Даже преступников не казнит, а ссылает в монастырь на исправление.

— Как необычно… — удивленно покачал головой Леопольд. — Кто бы мог подумать, что столь юный правитель будет отличаться таким миролюбием. Обычно люди его возраста склонны к резким поступкам.

— Не все так однозначно, — улыбнулся посол. — Если бы меня просили выбрать участь для себя, то я бы выбрал казнь, пусть даже и повешение или пытки, чем эти монастыри. Он ведь специально договорился с клириками и оплатил возведение на далеком северном острове, где кроме льда и снега ничего нет, двух небольших монастырей: мужского и женского. Их исключительной особенностью является то, что кроме ужасной погоды круглый год все послушники, сосланные туда, занимаются добычей руды из мерзлой земли. Получая пожизненно адские мучения и унижение.

— О!

— Вот именно, Ваше Императорское Величество. В результате такого маневра, его врагов ожидают совершенно нечеловеческие муки на протяжении довольно длительного периода, принятые ими от рук священнослужителей. А он тут выходит как–бы и ни при чем. Кроме того, Петр с этого предприятия выгоду умудряется получать, там ведь добывают столь потребный Москве свинец.

— Поразительно, — покачал головой Леопольд. — Этот юный царь — очень интересный человек. Он открывается для меня с совершенно неожиданных сторон. Кстати, а вы обсудили с ним кампанию на следующий год?

— Он неохотно раскрывал свои планы, но заверил, что армия его чрезвычайно выдохлась, а казна пуста. Поэтому максимум, что он сможет сделать — совершить «дружеский» визит восточным ногайцам, да немного пошалить на Черном море.

— Что значит пошалить? — Переспросил Леопольд.

— А вы не слышали? Еще несколько лет назад Петр нанял знаменитого пирата Даниэля Монбара, который наводил ужас на испанцев в Карибском море. Построил ему прекрасную шхуну и обязался выкупать все призы по вполне божеским ценам. Ходят слухи, что этому пирату даже эскадру собирают.

— Но ведь у Стамбула еще остался флот. На что надеется этот пират в столь скромной акватории?

— На то, Ваше Императорское Величество, что флот султана сильно побит и, опасаясь визита Венецианской или нашей эскадры, будет большей частью дежурить в Мраморном море. Ставить под удар столицу никто не рискнет. Так что, на борьбу с ним смогут выделить только малые силы, с которыми он вполне может справиться. Не зря же его испанцы так ненавидят.

— Очень любопытно… — задумчиво потер висок Леопольд. — Много ли крымских войск ушло с той Днепровской бойни?

— Около десяти тысяч, но они так и остались стоять в Бессарабии, опасаясь вторжения русской армии. Теперь ее показной слабости никто не верит.

— А как Стамбул на все это реагирует?

— Султан в ярости! Семнадцать человек четвертовали, три с лишним сотни повесили. Да там, по сути, натуральная паника. Люди опасаются попадаться на глаза Ахмеду. Потеря Крыма очень больно ударила по его престижу. Да и военное положение сильно ослабило, развязав руки Речи Посполитой и Русскому царству. Кроме того, неспособность султана защитить своих союзников от участи, которая постигла большую часть населения Крымского ханства, вызвала большую волну негодования и неудовольствия со стороны Египта и прочих, удаленных вассалов. Поговаривают, что кое‑кто подумывает и о независимом правлении.

— Про пирата он знает?

— Конечно. И отлично понимает, к чему это приведет, из‑за чего переживает еще сильнее. Если все пойдет так, как задумал наш юный друг, то в следующем году торговля в Черном море будет очень сильно затруднена и Великая Порта понесет колоссальные убытки от захваченных грузов и кораблей. Полагаю, что Петр смог сделать намного больше, чем мы только мечтали.

— Да, вы правы, — медленно произнес Император. — Смертельно опасный юноша.

 

Глава 6

5 февраля 1692 года. Москва. Малый дворец в Преображенском

Петр хоть официально и переехал в Кремль, но больше времени, все же проводил именно в Малом дворце банально потому, что тот оказался лучше оборудован, теплее и удобнее, нежели кремлевские палаты, на перестройку которых у царя не было ни средств, ни желания. Да и особой нужды в том пока не имелось.

Этот уникальный дворец к началу 1692 году был просто настоящим чудом, вобравшим в себя больше удивительных технических новинок, чем кто‑либо еще. Да, по чести говоря, доброй половины из них больше ни у кого и не было. Водопровод, канализация, горячая и холодная вода в смесителях, Водяное отопление. Электрическое освещение свечами Яблочкова от небольшой электростанции, совмещенной с котельной. Резервное освещение керосиновыми лампами и парафиновыми свечами. Трехслойные стеклопакеты. Утепленный пол. И так далее. Пусть небольшой, но безумно высокотехнологичный домик выходил по тем временам.

Мария Голицына лежала в теплой ванной, блаженно закатив глаза и наслаждалась. Приученная Петром и его любовницей к щепетильному отношению к чистоте и гигиене она почувствовала в это вкус и особое удовольствие. Поэтому редкий день не уделяла пары часов водным процедурам.

Лежала и думала о том, как необычно сложилась ее жизнь. Еще несколько лет назад она слышала как про самого Петра, так и про Нарышкиных одни только гадости. А теперь она, Мария Голицына — царица, супруга и мать, родившая от столь ненавистного его семье Петра. И не только. Отец до сих пор ядом исходит, видя, когда она прогуливается вместе с Анной. Да и мать тоже. Хотя, признаться, она и сама поначалу ревновала, видя, что ее супруг открыто и не стесняясь, делит ложе не только с ней, но и со своей любовницей, родившей ему уже целую ораву детишек — таких же рыжих и кудрявых, как и она сама.

Ключевым событием, переломившим изначальную прохладу и раздражение, стало то, что в один прекрасный момент, обсуждая детали эротических отношений с царем, Анна предложила все показать. Поначалу Марию от такого предложения бросило в жар, она покраснела и засмущалась, но уже через несколько суток, любопытство взяло верх и две юные женщины заглянули к Петру на огонек.

Расчет Анны на то, что юной царице эта импровизированная оргия понравиться полностью оправдался. После первого похода был второй, потом еще, и еще, и еще…. В общем, на почве этих генитальных страстей девочки и сдружились, так как в Маше открылся талант большой затейницы в этом плане, и ей приходилось продумывать и проговаривать с Анной сценарии и сюжеты новой игры. Настолько сильно сдружились, что царь даже слегка стал переживать из‑за этого, помня о замечательном кинофильме «Иствикские ведьмы» и судьбе главного героя. Причем степень переживаний была такова, что мысленно Петр зарекся даже от легкого флирта с кудрявыми брюнетками, ведь для полноты картины не хватало именно ее. А то уж больно спелись…

Для всех остальных, непосвященных в подробности интимной жизни царя, эта феноменальная и непонятная дружба жены и фаворитки Петра оставались за гранью понимания, включая родителей Марии, терпящие Анну только из‑за опасения царского гнева.

Тем же временем, но в кабинете

— Дорогой, я пыталась разобраться в одном вопросе, но, признаться, зашла в тупик и мне нужна твоя помощь.

— Анют, зачем же так издалека? Что конкретно тебя тревожит?

— Софья. Зачем ты ее оставил в живых? Она ведь не лишена честолюбия. Мягко говоря. Даже то, что ты лишил ее всех прав на престол, пропустив через монашество, может ее не остановить. Вплоть до восстания.

— Так это и хорошо.

— То есть? — Удивленно переспросила Анна.

— Вот смотри. У нас есть большой дом с множеством комнат и тихих закутков, в котором живет много мух. Как их всех извести? Бегать за каждой с мухобойкой? Это слишком долго и не продуктивно. Умаешься, но даже половины не перебьешь.

— Но как же еще?

— Повесить в самом большом зале бумажную ленту, измазанную клеем, пахнущим чем‑нибудь безумно вкусным для мух. Можно, конечно, и испражнениями, но так как лента висит в жилых помещениях, то лучше использовать для этих целей варенье. Перспективу вкусной трапезы. Или просто перспективу, надежду. Ее аромат через некоторое время достигнет всех самых дальних уголков дома, и мухи сами слетятся на эту ленту, прилипнув к ней и оказавшись в ловушке.

— Так Софья тебе нужна только в качестве такой ленты? Эм… варенья?

— Отчасти. Понимаешь, с одной стороны, она хоть и не самая умная женщина, но имеет хоть какой‑никакой, а опыт государственного управления. В той глуши его должно хватит. С другой стороны, она жива и при деле. Через пару лет я дарую ей новый дворянский титул, немалый, к слову. И вот тогда к ней потянутся ходоки и письма. То есть, она станет той самой липкой лентой, которая притягивает авантюристов и негодяев разного фасона.

— И как ты их отследишь? Она ведь далеко.

— Не далеко, а обособленно. Так специально задумано. Ведь все, что к ней доставляют, контролируют голландские моряки, которые заинтересованы в дружбе со мной. Поэтому там немало моих… эм… информаторов. На каждом кораблей есть несколько наблюдателей, готовящих мне подробных отчет о каждом плавании. По дням. Не бесплатно, конечно. Кроме того, на самом Сахалине, где она теперь «царствует», есть несколько моих людей, передающих отчеты через связных.

— Оу… — удивленно покачала головой Анна.

— Да, вот так и живем. Впрочем, для Софьи это неплохой вариант. Потому что самая безобидная альтернатива — это пожизненно сесть в каком‑нибудь монастыре. Не говоря уже о смертной казни или пожизненной каторги в адских условиях. Полагаю, что она через некоторое время все поймет, но дергаться не станет. Желание жить не позволит, причем не только за себя, но и за своих детей. Ведь первенца она уже родила.

— Ты оставишь их ей на воспитание?

— Зачем? Вот подрастут немного — заберу в Москву. Им нужно дать хорошее образование. Да и подальше от ее влияния убрать, чтобы годам к восемнадцати они были полностью лояльны мне.

— А Софья там до конца своей жизни и будет сидеть?

— Отнюдь. Если долго сидеть на одном месте, то хочешь–не хочешь, а обрастешь связями, совершенно не нужными при ее роли. Да и отслеживать заговорщиков так проще. Ведь одно дело, если к ней стараются подлизать, говоря глупости в угоду тщеславию, если что нужно на этом конкретном месте. И совсем другое, когда кто‑то это продолжает делать независимо от должности.

— И ты к этим людям начнешь присматриваться?

— Конечно.

— А не взбунтуют?

— Ты знаешь, что я стремлюсь к тому, чтобы наказание за нарушение закона было неотвратимым вне зависимости от происхождения. Но контролировать все население не только глупо, но и не реально. Поэтому меня вполне устроит ситуация, при которой особое внимание будет уделяться моим политическим противникам.

— Какая прелесть, — с милой улыбкой Анна. — А ведь столько всяких сказок народ навыдумывал о том, почему ты Софью головы не лишил, даже несмотря на то, что бояре этого хотели.

— Конечно, они хотели! — Усмехнулся Петр. — Еще бы! Для них она очень опасный свидетель. Я ведь последние три года ее царствования тщательно за ней наблюдал. У меня есть стенограммы очень многих серьезных разговоров. Там половину бояр уже сейчас можно смело отправлять на Новую землю свинец добывать.

— Но ты это не стал обнародовать… — задумчиво произнесла Анна. — Почему?

— Потому что абсолютному большинству людей не нужна правда. И никогда не была нужна. Ведь правда, сама по себе, очень изменчива и противоречива, настолько, что у всех она своя. Из‑за чего людям намного важнее, чтобы они хорошо жили, а уж правдой или хитростью — дело глубоко десятое. Хотя, конечно, красивые слова все горазды говорить про справедливость, истину и прочие умозрительные сказки. Вот скажи, обнародуй я сейчас все как есть, поддержат меня бояре?

— Вряд ли, — усмехнулась Анна. — Думаю, что бунт поднимут, даже несмотря на победы над татарами.

— Вот именно. Поэтому слона нужно кушать маленькими кусочками. Так что, я буду терпеливо ждать промахов в делах, далеких от политики, и, распутывая эти преступления, накручивать «товарищу» всю полноту ответственности. Само собой, всех одинаково топить тоже не нужно, чтобы не вызвать раздражение и панику в их нестройных рядах.

— А если догадаются? Ведь могут же, — с некоторым скепсисом спросила Анна.

— Могут. Не спорю. Но чтобы эти мысли дальше беспочвенных догадок не пошли, нужно не забывать карать и лояльных представителей аристократии. Да, бить мягче, да не всех, но наказывать. Особенно за вопиющие вещи или то, что они попались. Как говориться, воруешь — воруй, но не мешай людям делом заниматься. Причем важно не забывать трубить об этих судах и всячески их выпячивать, а наказание политических противников подавать как заурядные вещи, не требующие особого внимания.

 

Глава 7

7 мая 1692 года. Крым. Бахчисарай

— Таврида, — медленно произнес Петр буквально себе под нос, наблюдая за ярко красным закатом.

— И ты завоевал ее, — приобняв его со спины промурлыкала Анна, вновь сопровождавшая царя в походе. — Мой победитель.

— Скорее не завоевал, а захватил. Всего две битвы, причем далекие от генерального сражения, и много хитрых маневров, чтобы сохранить как можно больше своих солдат и ресурсов. Так не завоевывают.

— А что, там, — махнула головой рыжая шотландка, — ее как‑то иначе завоевывали?

— Ты имеешь в виду, изменил ли я будущее?

— Да, — после небольшой паузы кивнула женщина.

— Изменил и сильно. И довольно решительно. В том варианте развития истории Тавриду смогли подчинить власти царя только в конце следующего века, да не так, как я, а получив в подарок крымских татар, с которыми совершенно непонятно что было делать. Ведь поколения же выросли только на одном разбое и к честному труду совершенно не приучены. Натуральный рассадник проблем получился, а не народец.

— Погоди‑ка, — ахнула Анна. — То есть, ты смог захватить Крым почти на целый век раньше?

— Можно считать, что так. Нам бы еще документы все оформить, но думаю, еще год–два и султан взвоет. А греки, армяне и евреи, что остались в этих моих владениях так и вообще довольны. По крайней мере, на мое предложение принять подданство они согласились поголовно, даже несмотря на то, что в условиях стояло изучение русского языка в десятилетний срок в обязательном порядке.

— Понятное дело, — улыбнулась Анна. — Куда им идти? Здесь их дом. Ты от них невыполнимых вещей не требуешь. Веру менять не заставляешь. Налогами страшными не облагаешь. На мой взгляд, после завоевания Крыма их положение только улучшилось.

— Да уж, — задумчиво произнес Петр, переведя взгляд на внутреннее убранство ханского дворца.

— Так чего ты такой задумчивый? Все же получилось намного лучше, чем ты думал. Наш пират потрошит османскую торговлю так, что только перья летят во все стороны. Земли занял с минимальными боями и потерями. Огромные, просто колоссальные трофеи, во много раз превысившие все затраты на войну. А с подачи пирата так и вообще — сильно окупят. Отчего ты грустишь?

— Жаль оставлять эти города.

— Так и не оставляй, — пожала плечами Анна.

— Это было бы не очень разумно. Крым России нужен, прежде всего, как морская база в Черном море. Все остальное глубоко второстепенно, а то и третьестепенно. Поэтому тратить ресурсы на возобновление деятельности Бахчисарая или иных крупных городов, удаленных от моря, нет никакого смысла. Кроме того, в Крыму очень мало пресной воды, из‑за чего более–менее развитое сельское хозяйство тут весьма затруднительно, несмотря на неплохой климат. Сухо очень.

— Но тут жило довольно много людей…

— Не так, чтобы и много. Около четырехсот тысяч. И даже им уже не хватало воды. Кроме того, в Крыму нет нормальных рек, то есть, единственный нормальный транспорт в нашем случае — море. До появления железных дорог, разумеется. Помнишь, я тебе о них рассказывал?

— Да, конечно, — кивнула Анна.

— Поэтому на начальном этапе освоения Крыма нам нужны в глубине только шоссе, уходящее через Перекоп в основные владения, да небольшие поселения.

— Почему тогда ты начал строить новый город? Та же Кафа… эм… Феодосия, чем тебе не подошла?

— Потому что Севастополь, о котором ты говоришь, обладает прекрасным расположением и лучшей бухтой на полуострове. Думаю, он и станет столицей полуострова. Впрочем, он уже им стал «де факто», так как больше половины оставшегося населения трудится или там, или в его интересах, разбирая строения внутренних городов. Прежде всего, дворцы старой ханской аристократии и мечети, которые тут все равно больше никому не нужны, а добрые камни очень пригодятся.

— А ты не боишься, что султан рискнет и подойдет с остатками своего флота?

— И что это ему даст? — Улыбнулся Петр. — Населения здесь нет. Только начали строить каменные постройки портовой администрации и складов, да пирс. Постреляет он немного. Люди отойдут в горы. Не будет же он тут сидеть вечно. Тем более что в любой момент может подойти пехотная бригада, которая легко сомнет любой десант. И что, это ему принесет? Только траты и риски. Ведь столица окажется оголена.

— Да уж… покачала головой Анна. — Что же до населения, то ты зря переживаешь. У меня на Родине, в горах Шотландии, несмотря на скудность еды и воды живет немало людей.

— Анют, милая, в конце XXI века эту проблему так и не решили. Да, смогли обеспечить жизнь нескольких миллионов, но все равно. Несмотря на технологии и возможности, полноценно получилось запустить только побережье, да и то благодаря туризму и отдыху. Но и на это потребовалось очень много сил и средств. Поэтому лучше Крым использовать с учетом опыта будущего, который однозначно говорит о массе проблем, связанных с избыточным увеличением населения и размещением его в удалении от моря, которое было и есть главной дорогой полуострова.

— Но…

— И вообще, — Петр повернулся к ней с заинтересованным видом. — Ты мне подсказала одну очень интересную мысль.

— Что именно?

— Тебе давно пора давать титул, а то статус любовницы царя несколько неопределенный. Да и о наших детях нужно подумать.

— Титул? — Смутилась Анна. — Но какой?

— Помнишь, я в январе подписал новый указ «О Благородстве»?

— Конечно, — улыбнулась она.

— Вот и будешь первым представителем нового обновленного дворянства, — обнял Петр Анну, прижав к себе с нежностью заглянув в глаза. — Анна Росс, Герцогиня Таврическая.

— Герцогиня? — Не поверила своим ушам женщина.

— Для верной спутницы царя только самое лучшее! Кроме того, обращение от герцогини к лидерам твоего клана зазвучит намного существеннее.

— Обращение? — Недоуменно переспросила Анна, но спустя несколько секунд улыбнулась. — Конечно, дорогой. Я думаю, что откликнутся многие, если им предложить переселиться и принять подданство на тех же условиях, что и остаткам старого населения Крыма.

Петр был доволен и оптимистично смотрел на перспективу закрепления России в Крыму, так как все шло по плану или очень близко к этому.

Всю осень, зиму и весну две пехотные бригады и шесть рот конных егерей наводили порядок, собирали трофеи и ловили «загулявших» кочевников по степи, благо, что те до сих пор не могли оправиться от разгрома на Днепре и все еще были сильно рассеяны. Да не просто ловили, а для того, чтобы направить в Маломосковский трудовой лагерь под Тулой, который ударно строил водохранилище и шлюзы, что должны будут объединить верховье Дона и один из притоков Оки. Но сюда попадали только те, что постарше. А дети с подростками отправлялись прямиком в монастыри, где их должны были слегка переформатировать под нормальную жизнь в России.

Причем зачистка была такой добротной и качественной, что удалось отловить около сорока тысяч человек. Но, конечно, это были не все возможные кандидаты в «стройотряды им. Чингиз–хана», однако, выловить всех банально не хватило ресурсов. Ногайцы так испугались, что даже на разведку перестали хаживать. Да и не только они — даже казаки и те перебрались на другой берег Днепра или вообще ушли на Кубань да Яик.

Так что, к началу мая 1692 года причерноморские степи, известные в прошлом как Лукоморье, стали девственно чисты и свободны. Разве что несколько строительных бригад трудились не покладая рук и ног над строительством имперских дорог с их опорными фортами. Ведь требовалось соединить Воронеж с Азовом, а тот с Перекопом и далее до Днепра вдоль побережья, а потом на Киев.

А в самом Крыму весна началась с несколько необычной «посевной» — степи к югу от Перекопа начали засаживать полосами деревьев, используя заготовленные в прошлом году саженцы.

 

Глава 8

5 августа 1692 года. Версаль

— Ваше Величество, — кивнул, здороваясь, входящий министр иностранных дел Франции Шарль Кольбер, маркиз де Круаси.

— А, Шарль, — улыбнулся Людовик XIV. — Хорошие новости?

— Я смог выполнить ваше поручение, Ваше Величество, — чуть заискивающе произнес Шарль. — И разузнал подробности о событиях в Московии.

— Это интересно! — Благосклонно произнес король. — Продолжай.

— Вена не зря встревожена. Их союзник — Московия, смогла очень успешно выступить против верного вассала Османской Империи — Крымского ханства, стремительно его разгромив. Да что разгромив — уничтожив. Столь страшного и стремительного опустошения те земли не знали никогда. И это при том, что раньше у Московии не получалось даже просто вторгнуться на просторы Крымского полуострова, хотя попыток предпринималось много и куда более значительными силами. Например, в 1687 году князь Василий Голицын, фаворит царицы Софьи, под своими знаменами привел больше ста тысяч. Но все было тщетно. В сущности, своим походом он смог только заблокировать выход ханского войска, уклонившегося от сражения, на Балканы, где в их помощи нуждались османы.

— Очень интересно, — заинтересованно произнес Людовик. — И как же им это удалось?

— По мнению Вены, все дело в гении нового правителя Московии — Петра, который в 1689 году сверг свою сестру Софью и захватил власть. Что само по себе весьма серьезный успех для юноши семнадцати лет. Причем захватил власть очень умно, избежав вероятной еще несколько лет назад гражданской войны, — произнес Шарль и чуть запнулся.

— Ну что же? Продолжайте. Это весьма занимательно.

— Вся ситуация с разгромом и завоеванием Крымского ханства очень напоминает весьма сложную и многоходовую политическую комбинацию. Сначала Петр вел на удивление странную осаду Азова. Нет, для Московии до него ничего необычного в этом не было. Они плохо воевали. Поэтому османов это не удивило. Стамбул оказался пораженным тогда, когда к московитам подошли какие‑то новые пушки и буквально за полчаса превратили крепость в руины.

— Вы уже выяснили, что это за пушки?

— Нет, Ваше Величество. Петр их никому не показывает и называет секретными. Впрочем, за исключением этих пушек армия московитов проявила себя очень плохо и слабо. Что усугублялось еще и тем, что царь показал послу Императора несколько полков, как позже выяснилось, ряженых. Настолько убогих войск, по его словам, он не встречал никогда. Так что, Вена решила не уповать на помощь Москвы, ибо той, по ее мнению, и с Азовом сильно повезло. Подобные слова, как несложно догадаться, дошли и до Стамбула. Причем довольно быстро. Поэтому султан принял решение выводить армию Крымского хана в поход на помощь османским войскам в Сербии. И вот, после того, как войска ушли достаточно далеко, Петр поставил по Днепру свои посты, ловящие курьеров, а сам малым войском внезапно вторгся в Крым.

— И войско, как я понимаю, оказалось несколько иным, нежели он показывал Леопольду?

— Совершенно верно, Ваше Величество. Небольшое, но прекрасно вооруженное, обученное и дисциплинированное. Конечно, до французской армии ему далеко, но для столь диких мест оно оказалось превосходным. В итоге, к лету текущего года, по истечении четырех сражений Крымское ханство прекратило свое существование.

— Четырех? Ведь было же два, — удивился Людовик.

— Не совсем так, Ваше Величество. Битва при Феодосии, битва при Азове, Днепровская бойня и битва на Кубани. Этим летом генерал Патрик Гордон смог разбить последний осколок Крымского ханства — восточных ногайцев, вынудив их отступить за Кубань.

— Но ведь бойню на Днепре проводил не Петр, — удивился король.

— Как мне удалось узнать, именно он, но чужими руками. Он ее подстроил.

— Но зачем? Ведь он потерял жителей на завоеванной территории! Кому нужны пустые земли?

— Пустые земли можно заселить, — пожал плечами Шарль. — А вот что делать с крымскими татарами даже я ума не приложу. Дело в том, что они практически ничего не производили и жили с набегов и работорговли, причем продавали пленников, захваченных в землях Московии. Не очень хорошие подданные, мягко говоря. Все ожидали от Петра резни в Крыму, но он эту благородную обязанность переложил на поляков, спихнув им триста тысяч совершенно ни к чему не пригодных людей.

— Хороший подарок, — улыбнулся король.

— Лучше не придумаешь, — согласился министр. — Но это еще не все. Битва была подстроена таким образом, что Речь Посполитая потеряла в ней большую часть своей армии. Да, она победила, но эта победа оказалось Пирровой. Особенно учитывая то, какие трофеи их ожидали.

— Так ведь Речь Посполитая союзник Московии!

— Союзник. Сейчас. А незадолго до выступления плечом к плечу против османов, они воевали. И уже не первый раз. По чести говоря, Петр продолжает считать Речь Посполитую своим противником и не упустил возможности очень больно по ней ударить. Само собой — завуалированно. Да так, что сама шляхта осталась довольна. Столько рабов! Они еще просто не поняли, с чем столкнулись.

— А Вена разве не возмутилась от такой выходки?

— Ни в коем случае. Речь Посполитая еще худший союзник, чем старая Московия. Они практически ничем не помогли Вене в этой войне. А вот Петр помог. И сильно. Кроме того, в Вене подобный шаг царя считают справедливым. Почти десять лет от Речи Посполитой даже малого отряда не выступало в поддержку, ни единого обоза не подходило. Они просто сидели на попе ровно и ждали, когда их союзники победят, чтобы поживиться.

— Не красиво, — кивнул король. — Что же до Крымского ханства, то оно достаточно далеко от основного театра военных действий. Его разгром выглядит болезненным, но не критичным. Османы все еще сильны.

— Это ханство создавало определенные проблемы для Вены, вынуждая держать часть войск на восточных рубежах. Кроме того, Петр не ограничился захватом Крыма. Уже больше года на просторах Черного моря злодействует знаменитый пират Даниэль Монбар. Он настолько успешно грабит османские корабли, что в Московию уже потянулись и другие пираты из Карибского моря. Даже сейчас двух шхун, что имеются в руках Монбара, хватает, чтобы серьезно затруднить любые перевозки османов по Черному морю. Что будет, когда к нему присоединится еще несколько пиратов предположить несложно.

— Как ты думаешь, Петр предпримет дальнейшее наступление?

— На Балканы?

— Да.

— Маловероятно. У него, несмотря на громкие успехи, очень маленькая армия. Что‑то около двадцати тысяч человек.

— Сколько?! — Удивился король. — Так мало… невероятно…

— Именно так, Ваше Величество. Что добавляет ему уважения в глазах Вены. В битве при Феодосии против его десяти тысяч пехоты хан выставил двадцать тысяч кавалерии и был на голову разбит, потеряв до половины армии убитыми и пленными. При Азове пять тысяч пехотинцев Петра сошлись с десятью тысячами всадников ногайцев. И снова грандиозная победа!

— А при Кубани?

— Там соотношение было иным. Он действовал не от обороны, а активно наступал. Причем быстро. Поэтому его десять тысяч пехоты и две тысячи кавалерии просто смяли восемь тысяч конных ногайцев. Разгром был таким сокрушительным и стремительным, что остатки войск и жители ушли за Кубань, бросив почти все свое имущество. И, к слову сказать, его армия вооружена новейшими французскими фузеями, которые правитель Московии называет лучшими в мире.

— Это похвально, — оживился слегка погрустневший король. — А что у него при дворе?

— Очень скудно. Петр не любит праздности и пышных одежд с украшениями. Костюмы своих солдат он придумывал сам. Довольно убого и серо. Все добротно, крепко и удобно, но без какой‑либо красоты. Как портовые грузчики. Да и сам одевается, совершенно игнорируя нормы европейской моды. Его двор предельно скуп и лаконичен. Даже он сам, вместо того, чтобы поселиться в крепости, которая издавна являлась резиденцией правителей Московии, живет в основном в небольшой загородной резиденции — Малом дворце, правда, он никакого отношения к дворцу не имеет. Просто добротный, крепкий и просторный дом о двух этажах.

— Фи…. Как общинник… — скривился король.

— Но голландцам оно нравится, — вкрадчиво произнес Шарль.

— Голландцам?! А эти как там оказались?

— Петр с ними очень тесно сотрудничает. Ведь именно его мануфактуры поставляют дешевое и качественное листовое стекло, серебряную сталь и прочее. Голландцы просто мало кому о том рассказывают.

— Вот как? Интересно. И в каких суммах выражается их дружба?

— Мне это не известно. Петр скрытен и педантичен во всем, что касается денег. Однако, полагаю, учитывая заинтересованность Амстердама, речь идет о больших деньгах. Но голландцы еще полбеды. Я совершенно случайно узнал, что он еще и с иезуитами тесно общается. Настолько, что те оказались вовлечены в его финансовые проекты, войдя долей в учрежденный им банк.

— Так вот оно что, — улыбнулся Людовик. — А я думаю, что это мне все напоминает…

— Да, Ваше Величество, мне тоже кажется, что к этой блистательной победе юного Петра приложили руку иезуиты. И если не лично, то в качестве учителей и наставников. Я уже рекомендовал нашим османским друзьям выдворить со своей территории всех представителей этого змеиного ордена.

— Это вряд ли уже что‑то изменит. Если все то, что ты узнал о Крымском ханстве и Черном море, верно, то Стамбул проиграл войну. У него и без того имелось немало финансовых затруднений, а теперь они усугубятся. Тем более что с запада их подпирают Венеция и Вена, как на суше, так и на море. Теперь вопрос только в том, насколько сокрушительным будет это поражение. Ведь Петр может, пару лет потерпев, выступить на Балканы. И вот тогда может дойти и до взятия Стамбула. А этого нам допустить никак нельзя.

— То есть, Ваше Величество, вы предлагаете нам помочь Стамбулу договориться с Веной?

— Да. И, кстати, что можешь сказать о самом Петре?

— Его личность окутана тайной. Высок. Худощав. Обладает поразительным, пронизывающим взглядом. Очень умен. Уважает и неплохо разбирается в естественных науках. Например, его Малый дворец, несмотря на убогость вида, набит техническими новинками как лавка алхимика чудными зельями. Причем значительную их часть изобрел лично он. Поговаривают, что серебряная сталь — тоже его рук дело. А в совсем юном возрасте, как мне сказали в Вене, он лично построил весьма дельный ткацкий станок. Кроме того, он интересуется финансами.

— Любит женщин?

— Вполне. Женат. Есть любовница, с которой он познакомился еще до свадьбы. Анна Росс. Очень интересная особа. Как и царь весьма худощава. Обладает изящной фигурой и небольшим ростом. Однако, несмотря на хрупкость, родила Петру уже троих детей, которые выжили и неплохо себя чувствуют. Двух мальчиков и одну девочку. Местные зовут ее рыжей бестией, боятся, но уважают. Очень умна. Хорошо разбирается в деньгах, по слухам, обучалась лично царем прямо в постели, — с улыбкой произнес Шарль. — Подлого происхождения — из семьи корабельного плотника. Шотландка. Этой весной за верную службу, Петр пожаловал ее дворянским достоинством. Теперь она герцогиня.

— О! Он так ее любит?

— Похоже на то. Говорят, что у них обоюдная и сильная любовь, длящаяся уже не первый год. Даже супруга не против этого романа.

— Еще бы она была против! — Усмехнулся Людовик.

— В Московии довольно дикие нравы, — чуть замявшись, произнес министр. — Слово правителя не закон само по себе. Его вполне можно оспорить в Боярской думе. Так у них называется парламент. Кроме того, время от времени они собирают представителей со всех земель и обсуждают важные вопросы.

— Действительно, — кивнул Людовик. — Дикари. И как он в таких условиях может править? Да–а–а. Странно. Почему тогда жена не против этого романа? Если бы я давал волю своим женщинам, то они просто перегрызлись бы как свора собак.

— Они умудрились подружиться к удивлению даже родителей супруги, которые не понимают как это вообще возможно.

— И выступают единым фронтом? — Усмехнулся Людовик. — Да, не завидую я ему.

— Он пока справляется. Анна всегда при нем, как верный оруженосец. А Мария в Москве. Он ее старается привлекать вместе с сестрой Натальей к развитию культурной жизни. Сейчас в их ведении театр, консерватория и опера. Хотя, по мнению Вены, весьма убогие.

— Значит он не совсем грубый солдафон, как я поначалу подумал, — усмехнулся Людовик. — Хотя удивительно его пренебрежение искусством и модой. Кстати, а сколько ему лет?

— Двадцать, Ваше Величество.

— Очень интересно… значит и листовое стекло, и серебряная сталь, и сильный политик, да и военная удача его не обходит стороной. Шарль, как мы могли упустить восхождение такой звезды на европейском небосводе? Да еще допустить, чтобы он связался с этими… голландцами, — произнес Людовик, отметив последнее слово с особым омерзением.

— Ваше Величество, это очень далекая и дикая страна. У нас там просто нет своих людей.

— Так заведите! — С легким раздражением произнес Людовик. — А вообще отправляйте дипломатов. Пусть все разведают сами, а не со слов Вены. Если он действительно таков, каким, ты его мне описал, то, по всей видимости, Всевышний услышал мои молитвы. Это ведь шанс, Шарль. Хороший шанс сдавить Леопольда так, чтобы его Империя треснула как гнилая скорлупа. Ступайте, Шарль. И жду от вас результатов.

 

Глава 9

10 октября 1692 года. Вена

Леопольд задумчиво смотрел в окно, наблюдая за тем, как по слякотным улицам прохаживаются солдаты караула, ежащиеся от холодного мелкого дождика. Заканчивался очередной год — тяжелый, но вполне успешный.

— Ты знаешь, — тихо произнес Леопольд, — я никак не могу понять, что я упустил что‑то главное. Уже добрую неделю мучаюсь.

— Главного в чем? — Переспросила его супруга — Элеонора.

— В прошлом году мы разбили войска султана, да так, что он вынужден отступить и сейчас зализывает раны. Поговаривают, что он слег и скоро умрет. Да с такой уверенностью, будто сами станут его ядом опаивать. Впрочем, это не исключено. Потеря Крымского ханства и полный разгром в Сербии совершенно подняли на уши весь двор Стамбула.

— Священная Лига не могла проиграть, — пожала плечами супруга. — Слишком неравные силы.

— Да, но с французами мы воюем сами. И, судя по всему, наши успехи в Пфальце будут иметь продолжение.

— Ведь туда ушел наш лучший генерал — Людвиг Баденский, вместе с отборными войсками, закаленными в войне с османами. У него были все шансы на успех.

— Верно, — кивнул Леопольд. — И я о том же. Все складывается как нельзя лучше. Но меня гложет ощущение, что я что‑то упустил. Что‑то безмерно важное…

— Петр.

— Что?

— Эта деталь, которая тебя волнует, именуется Петром, — с улыбкой произнесла Элеонора. — Он ведь смог нас всех поистине удивить. Да так сильно, что им заинтересовался твой двоюродный брат.

— Людовик?

— В Парижских салонах «дикая Московия» и ее удивительно талантливый, но неотесанный правитель стал довольно популярной темой для дискуссий и стремительно обрастает ореолом романтичности. Некоторые дамы уже не скрывают своего интереса к нему, смакуя возможную поездку и то, как станут учить его хорошим манерам, дабы «талант засиял как самоцвет в изящной оправе».

— О да, — усмехнулся Леопольд, — такие разговоры без заинтересованности со стороны Людовика вряд ли могли начаться. Хотя, зная Петра… — произнес Леопольд и блаженно закатил глаза.

— Я многое бы отдала, чтобы посмотреть на лица тех благородных особ, что попытаются приручить этого дикого… эм… медведя.

— Медведя? Почему медведя?

— Он у него изображен на личном штандарте.

— А, ты про ту шутку.

— Насколько я знаю, Петр совершенно не шутил. И продолжает использовать его в качестве личного штандарта.

— Да уж… — покачал головой Леопольд. — Для утонченных натур из Парижских салонов такой… эм… солдатский юмор может оказаться слишком неожиданным. Хотя в этом весь Петр. Неожиданность. Непредсказуемость.

— Его мотивы вполне понятны, — отметила Элеонора. — Вопрос в том, что при воплощении в жизнь своих планов он большой выдумщик. Этого у него не отнять. Впрочем, это в нем и ценно, наравне с удивительно расчетливым восприятием жизни.

— И не говори. Умен, предприимчив, изворотлив. И такие успехи в столь юном возрасте.

— Вот–вот. Успехи. Наши успехи в Пфальце явно не по душе Людовику, поэтому он начал искать союзника. Уверена, что Петр его заинтересовал именно в этом ключе. Ведь Речь Посполитая, несмотря на всю свою силу, весьма разобщена. Она настолько «хороший» союзник, что такого не грех и врагу уступить.

— Но ведь они помогли нам снять осаду Вены и совершили поход в Бессарабию…

— Осаду Вены снимали не только они. И отличились там только крылатые гусары, составлявшие малую часть войска. Остальные оказались обычным сбродом, прекрасно себя показавшим в Бессарабии. Когда я заинтересовалась тем походом, то мне такого рассказали, что …. А… — махнула Элеонора рукой. — Все никак не могли решить кто кому подчиняется. В итоге — доигрались. Уверена — мы справились и без них.

— Но зачем ты настояла на их включении в Священную Лигу?

— Из‑за России. Ведь они воевали. И как ты видишь, мы не прогадали. Удар, нанесенный по Крымскому ханству и черноморской торговле османов просто сокрушителен. Не думаю, что они смогут в разумные сроки оправиться.

— Девять лет… девять долгих лет Ян не может их собрать на войну, помогать в которой они обязались. Даже в Бессарабию, где особо и противника серьезного нет.

— Зато как красиво они вляпались в ловушку Петра! — Усмехнулась Элеонора. — Вся Речь Посполитая в едином порыве бросилась захватывать дармовых рабов. Без какого‑либо порядка и организации. Огромная неуправляемая толпа чванливых и недисциплинированных болванов, — с легким омерзением отметила Императрица. — Впрочем, свою роль они сыграли прекрасно, избавив Стамбул от пятидесяти тысяч озлобленных солдат. Пусть и дурно обученных, но верных делу.

— Самое неприятное в этом деле то, что эти… союзники, понесли весьма серьезные потери и будут вопить по окончанию войны, что им причитается.

— Хватит с них и плена, — усмехнулась Элеонора. — После Днепровской бойни у Яна практически не осталось крылатых гусар, а заодно и почти всей боеспособной шляхты. Полагаю, что это понимают и он, и Сейм. Учитывая их вклад в общее дело им и этой подачки более чем достаточно. А если кто‑то не понимает, то мы намекнем.

— А не развернет ли это Речь Посполитую против нас? — Выгнув бровь, поинтересовался Леопольд.

— Скорее всего так и будет.

— Но… зачем нам это?

— Как ты думаешь, чем Людовик попытается купить Петра?

— Купить? — Удивился Леопольд.

— Конечно купить. Мы с тобой знаем, что Петр мальчик расчетливый и очень умный. Посмотри на то, как он провел Крымскую кампанию. Нам казалось, что он импровизировал. Однако если приглядеться, то окажется, что на самом деле он тщательно готовился. Все выглядит так, словно он знал наперед, что будет. Так вот — как он провел эту кампанию? Быстро, аккуратно и с минимальными затратами с одной стороны и очень большими трофеями с другой. Уже сейчас я думаю, что он полностью оправдал свои затраты на войну. И это — не считая того, какой урожай принесли ему пираты. Поэтому я уверена — не поняв, какие выгоды принесет ему война с нами, он в нее не полезет.

— Но Людовику нечего ему предложить, — развел руками Леопольд.

— В том‑то и дело, — усмехнулась Элеонора. — Если бы у Петра был нормальный выход в море, то купить его было несложно. А так… — пожала плечами Императрица. — В Черном море он заперт проливами. На Балтику выход запечатан шведами, да и потом, чтобы вырваться из Балтийской лужи на большую воду нужно дружить с датчанами, весьма любящими мзду. Архангельск находится очень далеко на севере, отрезанный от основных районов России, что делает его совершенно непригодным в качестве большого торгового порта. Да и далековато из него ходить. Поэтому, в сложившейся обстановке, я думаю, Людовик начнет играть от дипломатических посулов и каких‑то эфемерных выгод.

— Но Петру до всего этого мало дела.

— Верно. Поэтому, рано или поздно, они начнут обсуждать Речь Посполитую. Ведь он явно обозначил свое желание продолжить традиционную для его дома политику противостояния со своим западным соседом.

— Очень вероятно, — кивнул Леопольд, — но я не понимаю, как в этой ситуации может выкрутиться Людовик.

— Основная проблема в том, что на ближайшие десять–двадцать лет как минимум, пока у Петра побережье пустынно, он может вполне выступать союзником Стамбула. После, безусловно, Москва начнет бороться за Босфор и Дарданеллы. Но это будет позже. Полагаю, что Людовик это тоже понимает. Поэтому, наша задача — занять нашего умного и, безусловно, талантливого союзника на этот срок с одной стороны, и сохранить хорошие отношения между нашими державами с другой.

— Проливы… — медленно произнес Леопольд, словно пробуя на вкус это слово. — Ты думаешь это реально?

— Ты мог подумать еще десять лет назад о том, что Крымское ханство будет совершенно разгромлено и опустошено? Причем столь быстро, изящно и малыми силами. Вот и я о том же. Петр — большой выдумщик. О том, что он уже сейчас внимательно смотрит в сторону Стамбула, говорят две вещи. Во–первых, его обет, данный в десять лет. Такие люди как Петр слова на ветер не бросают.

— Но он был недоволен нашим напоминанием этого обета, — возразил Леопольд.

— Только потому, что наш посол поспешил. Петру требовалось несколько лет на подготовку. Он ведь начал готовиться за несколько лет до Азовской кампании.

— То есть, мы сами себе навредили?

— Можно и так сказать, — чуть подумав, ответила Элеонора. — И нам нужно как‑то сгладить этот момент. Этот мальчик из неприметной пешки уже превратился в ферзя на шахматной доске Европы. Хм… так вот. Во–вторых, мы с тобой знаем, что он начал готовить так называемую морскую пехоту — специальные войска, предназначенные для десанта с кораблей на побережье. Как ты думаешь, зачем? Сейчас у него всего три роты морской пехоты, которая себя прекрасно зарекомендовала во время Крымской кампании.

— Очень интересно… — произнес Леопольд. — Значит, Петр готовит решительный натиск на Стамбул с моря. А ведь если мы будем действовать заодно, то все может сложиться.

— Уверена, что если он будет действовать достаточно стремительно, то он и самостоятельно справится. Другой вопрос, что он расчетлив. И вполне способен пойти со Стамбулом на кратковременный союз, если он будет сулить ему выгоду.

— И ты предлагаешь его каким‑то образом связать на эти десять–двадцать лет в Речи Посполитой?

— А у нас есть иные варианты? При его деятельной натуре он сидеть спокойно не будет. И, я полагаю, что намек, который он нам всем дал Днепровской бойней, Людовик понял также хорошо, как и мы. Петр собирается по завершения этой войны вернуться к традиционной для Романовых политике противостояния с Речью Посполитой.

— И первый удар он уже нанес, фактически уничтожив ее армию.

— Вот именно. Причем времени до начала нового раунда у нас немного. Сколько еще продержится Стамбул? Год? Два? Слишком уж они выдохлись, да и потери безмерно велики.

— Но Людовик же хотел использовать Речь Посполитую в борьбе против нас.

— Хотел, но бардак, который творился в Сейме нарушил все его планы. И теперь ему нужен тот, кто сможет навести там порядок и поднять шляхту на нас.

— Какое отношение Петр имеет к польскому престолу?

— У Яна есть дочка — Тереза Кунегунда. Ей сейчас шестнадцать. Петр женат, но это не проблема. Уверена, что французские дипломаты найдут способ Марии Голицыной почить с миром.

— Зачем ему связываться с соседями? Он, полагаю, отлично понимает, какие проблемы это влечет.

— Если французский посол поймет характер нашего союзника, то ему банально могут предложить денег. Насколько я знаю, приданое Терезы сейчас составляет пятьсот тысяч талеров. Добавь Людовик сверху еще столько же, и я уже не буду уверена, что Петр устоит перед соблазном. Он ведь очень трепетно относится к деньгам.

— А дальше, после смерти уже немолодого Яна в Сейме появится партия сторонников Петра…

— Вот именно. И учитывая гений Петра, удар по Империи силами Речи Посполитой может стать по–настоящему сокрушительным.

— Очень опасный вариант, — кивнул Леопольд. — Только зачем ему связываться с этим гадюшником? Одно дело благосклонно принять миллион талеров за заключение политически бесполезного брака. И совсем другое — согласиться на большую войну, которая принесет убытки при любом раскладе. Мне кажется, что Петр возьмет супругу, но от короны Речи Посполитой откажется.

— А мы ему в этом должны помочь, — улыбнулась Элеонора. — Причем не только в Москве, но и в Варшаве, постаравшись протолкнуть на престол Речи Посполитой ярого противника России. Например, Лещинского, который не только ненавидит русских, но и является большим сторонником французской партии. Это, с одной стороны. А с другой — предложим свой союз против него.

— То есть, ты предлагаешь нам всего лишь чуть подкорректировать план моего кузена, оставив на него всю грязную работу?

— Именно так. Мы же останемся верными союзниками и друзьями Петра, что позволит в будущем рассчитывать на совместную войну против османов, которые помня урок Крыма, будут очень осторожны в отношении России.

— В этом деле все хорошо, кроме девочки. Бедная Мария, — покачал головой Леопольд. — Жаль, что мы никак ей не сможем помочь…

 

Глава 10

15 апреля 1693 года. Москва. Соборная площадь

Пролетка мягко остановилась, чуть скрипнув стальными рессорами. Петр встал на подножку и на секунду остановился, оглядывая открывшуюся перед ним панораму.

Красивые, аккуратно подогнанные плиты гранита, доставленные с Ладоги, покрывали простор весьма внушительных размеров площади, под которой, укрытые слоем битумной гидроизоляции, располагались три этажа подсобных помещений для будущей резиденции Патриарха. А вдали, метрах в ста пятидесяти высились уже совершенно завершенные стены «коробки» могучего собора.

Работ еще предстояло много, но уже начинали проступать общие черты…

— Монументально, — тихо произнесла Анна. — Куда как грандиознее должно выйти, чем в Риме.

— А ты была в Риме?

— Нет, но я читала…

— Это похвально… — кивнул Петр, продолжая со своей подругой удаляться от пролетки и почетного караула, оформленного в виде крылатых гусар. — Ань, мне с тобой нужно поговорить о чем‑то очень важном.

— Да так, чтобы никто не услышал?

— Именно.

— Что случилось? — Серьезно спросила женщина.

— Ты знаешь, что пару недель назад прибыла французская делегация. Кроме того, произошло расширение представительства Вены. Это все очень плохо.

— Они начали за тебя драться?

— Что‑то вроде того, — кивнул Петр. — Я думаю, что будут трупы. Под угрозой прежде всего Маша и ты.

— Я?

— Думаю, что удар будет нанесен прежде всего по Маше, — спокойно произнес Петр, глядя прямо в глаза Анне. — В дело вступили два ключевых европейских паука. Поэтому спасти ее очень сложно. Ведь им я нужен холостым.

— Но почему? — Возмутилась Анна, для которой Мария стала к тому времени настоящей подругой.

— Нашим «друзьям» из Парижа и Вены нужно втянуть меня в застарелый конфликт между Габсбургами и Бурбонами. Единственный вариант у них заключается в попытке женить меня и через брак, вовлечь в большую тяжбу за наследство. Поэтому мою супругу постараются убрать, дабы место стало вакантным. Кто конкретно это будет делать и как — вопрос. Контрразведка работает, но уж больно много вариантов. Да и ее родители находятся вне зоны контроля. Вполне могут купить кого из прислуги или родича.

— И ты готов пожертвовать жизнью Маши?

— Я не могу открыто вмешиваться, — пожал плечами Петр. — Если пауки узнают, что я в курсе их планов, то начнут действовать намного осторожнее. И трупов, поверь, станет больше. Поэтому я и хочу, чтобы ты как можно скорее отъехала в Крым, где от моего имени какое‑то время покомандовала.

— Ты думаешь?

— Убежден, что ты наиболее вероятный кандидат в козлы отпущения. У тебя ведь есть мотив, по крайней мере в глазах родичей Маши. Поэтому, твое участие нужно совершенно исключить даже теоретически.

— Но ведь тогда они попробуют подставить кого‑то еще!

— Конечно. Но ты для меня очень важна. Намного важнее кого‑то еще. Причем живой и здоровой. Кроме того, нас немного выручает беременность Маши. Вряд ли до родов они решатся на убийство, по крайней мере я на это очень надеюсь.

— Хорошо, я уеду, — кивнула она, — но обещай мне, что сделаешь все, для спасения жизни Маши. Поверь, мне это очень важно. Я… я не знаю, как это объяснить.

— Ань, я все понимаю. И обещаю — сделаю все, что смогу. Но надежды не так уж и много.

— Послушай, что ты говоришь… — грустно усмехнулась Анна. — Неужели двести лет такой малый срок, чтобы научиться бить в интригах этих новичков?

— Шантажистка, — печально улыбнувшись, произнес Петр, понимая, что гибели Марии она ему не простит.