Reise, Reise Seemann Reise
Jeder tut`s auf seine Weise
Der eine stößt den Speer zum Mann
Der andere zum Fische dann
Глава 1
17 августа 1693 года. Новодевичий монастырь
Мария задумчиво смотрела на лампадку, перебирая в руках четки. Еще весной этого года она не могла и подумать, что примет постриг, а теперь вот — новая жизнь, лишенная многих прелестей прежней. Но жизнь. А ведь прошла по самому краю.
Она закрыла глаза, вспоминая в очередной раз взгляд своей умирающей сестры, решившей откушать из ее блюда в отчем доме. «Ужас и удивление. Софья все поняла…. Как же больно и стыдно…»
— Не помешаю? — Раздался от двери голос супруга… уже бывшего.
— Ну что ты… — грустно улыбнулась юная монашка. — Когда ты мог мне помешать? Ты уже две недели меня не навещал. Я соскучилась… — произнесла она как‑то убито.
— Все переживаешь из‑за сестры? — Спросил Петр, присаживаясь рядом.
— Да, — тяжело вздохнув, ответила она. — Кроме того, я не понимаю, зачем мне дальше жить… я…
— Маш, — Петр обнял ее за плечи и прижал к себе. — Я понимаю, что все это тебе чуждо, но мы не придумали иного способа сохранить тебе жизнь. В том хитросплетении интриг даже я с трудом разбирался и едва удерживал ситуацию под контролем. Ты должна жить. Ради наших дочек. Им нужна мать.
— Ты не понимаешь, — тоскливо взглянув ему в глаза, произнесла Мария. — Я хочу, как и раньше, наслаждаться жизнью. Все вокруг вгоняет меня в тоску. Молитвы. Посты. Воздержание…. Господи! Даже сейчас, я просто хочу, чтобы ты овладел мною! Прямо здесь. Чтобы я стонала от наслажденья, наполняя жизнью эти мертвые стены! Это какое‑то безумие…. Безумие…. Петь, я не выдержу. Или с ума сойду, или руки наложу на себя.
— Маш, нам нужно просто немного выждать. После чего мы сможем вернуть все на круги своя.
— А как же церковь?
— Да чего ей станется? Если хочешь, дам почитать донесения моих разведчиков. Пожалуй, дам, и потребую прочитать! Ты должна понимать с кем тебе предстоит работать. В стенах церкви творится такое, что не пересказать. И пользование маленьких мальчиков умудренными опытом святыми отцами — далеко не самое страшное. Другой вопрос, что это все остается вдали от лишних глаз. Вот и я предлагаю тебе такой же подход. Выждем годик–другой, само собой, не забывая друг о друге. — Произнес Петр, глубокомысленно улыбаясь. — Я сделаю тебя настоятельницей монастыря. Ты все тут облагородишь…
— Это замечательно! — Воскликнула Маша, радостно сверкая глазами и прижимаясь к Петру. — А к делам театра и музыки я смогу вернуться?
— Зачем? Ты же видишь, насколько тяжелая и удушливая атмосфера в церкви. Общая подавленность. Раскаяние во всем, в чем только можно. В самой жизни! Самобичевание. И какое‑то чудовищное уныние. В ней нет радости, света и позитива. Она не располагает к себе людей, у которых все хорошо, привлекая лишь тех, у которых все плохо. Поэтому ты можешь реально помочь и себе и людям, став моей рукой и верной соратницей в этом деле.
— А это реально? — Чуть подумав, спросила Маша. — Найти что‑то светлое и позитивное? Да и старые клюшки меня заклюют.
— Даже у самого плохого человека можно найти что‑то хорошее. Главное тщательнее обыскивать, — с улыбкой произнес Петр. — Что же до старых клюшек, то не переживай. Царицу, добровольно посвятившую себя церкви, да еще и сохраняющую хорошие, доверительные отношения с царем они не тронут. Испугаются моего гнева.
— И как это будет выглядеть? Признаться, я не понимаю, что можно сделать с этим царством тоски и скорби…
— Для начала провести ротацию. Потом все украсить, чтобы выглядело все свежо, светло и позитивно. Что еще? Ну, можно создать хор и оркестр для публичных выступлений. Подобрать песни. Музыку. Открыть типографию, где не перепечатывать унылые и грустные тексты, а постараться преподнести православие с его доброй, светлой стороны. Наверняка же такая имеется. Да не просто, а в картинках. Много что можно придумать. Не переживай, я помогу.
— Меня точно отравят, — усмехнулась Мария, явно ожившая от слов бывшего супруга.
— Патриарх Иов мой союзник. Без него я бы не смог отменить законы, ущемляющие права раскольников. Да и диалог с ними не получился бы. Думаю, если у тебя что‑то начнет получаться, я подключу его, и мы постараемся вывести эти процессы на общероссийский уровень. Церковь должна нести позитив и свет, а не угрюмую тоску. Тем более что сейчас уже идет тихая чистка в церкви, отправляющая наиболее реакционно и радикально настроенных иерархов обоих полов в лучший мир.
Глава 2
5 ноябрь 1693 года. Стамбул
Умиротворенный летний вечер одного из неприметных особняков на окраине Стамбула был нарушен тихой беседой двух старых знакомых.
— … к сожалению, политическая обстановка в Европе складывается непросто. Успехи Имперских войск, выкупе с успешными кампаниями русских, ставит разумность продолжения этой войны под большой вопрос.
— Но ведь Франция вторглась в Пфальц…
— Да, — кивнул француз, — мы попытались помочь вам, согласно договоренностям. Однако удача не сопутствует нашим полководцам. Уже сейчас можно уверенно сказать — битва за Пфальц проиграна. Будет неплохо, если получиться свести ее к положению статус–кво.
— У нас еще есть силы для наступления.
— Возможно, но успеха вам добиться не получится. Даже если вы сможете разбить имперскую армию, оставшуюся прикрывать границу, вам в тыл ударят русские. И наоборот. К чему это приведет — не берусь даже гадать. Вплоть до осады Стамбула.
— Русские… — покачал головой уже немолодой осман с усталым лицом и умными глазами, — неужели армия Петра действительно так хороша?
— Три пехотные бригады и сводный полк конных егерей — да, очень хороши. Все остальное, как и раньше — отвратительно.
— Но ведь это жалкие крохи…
— Двадцать тысяч, превосходно вооруженных и обученных. Против той армии, что вы сможете выставить, справятся и при трехкратном численном превосходстве. Полагаю, что и больше, но тут все от полководца все будет зависеть. Считайте, что он выставляет против вас не двадцать, а шестьдесят тысяч. Кроме того, не забывайте, что время идет и у Петра есть время на увеличение армии. По крайней мере, наши люди в Москве говорят о напряженной работе, связанной с обновлением старой армии.
— Может попробовать его отравить? — Задумчиво произнес осман.
— Мы полагаем, что это крайне затруднительно.
— Почему же?
— Так вы не в курсе последних событий? — Улыбнулся француз. — Сейчас идет большая игра за Петра. Первоначально его пытались просто отравить. Не получилось. Потом решили привлекать как союзника. В итоге, умереть должна была его супруга, но тоже не получилось. Причем так, что даже в Париже с определенным волнением стали смотреть в сторону Москвы. Возможно это случайность, а возможно и нет. Но, по всей видимости, он с самого начала отслеживал, как все попытки его отравить, так и желание устранить его супругу.
— Мне кажется, мой друг, вы его демонизируете. Разве так может вести себя мужчина двадцати одного года от роду?
— По нашим сведениям, за ним стоит орден иезуитов. И уж поверьте, они могут намного больше. Это искушенные интриганы. Скорее всего, именно они и оберегали своего сторонника от попыток отравления.
— Но ведь они католики!
— Мы не знаем условий их дружбы.
— Иезуиты…. Да уж, не самая радостная новость. Я думал, что они играют значительно меньшую роль в этой игре.
— Не только вы, мой друг.
— Если началась борьба за Петра, то ради чего? Надеетесь, что он выступит против Священной Римской Империи?
— Насколько мы смогли его узнать — нет. Это исключено. А вот вывести его из игры на какое‑то время попытаться стоит. Буквально месяц назад мы смогли завершить первый раунд переговоров и добиться обручения Петра с дочерью Яна Терезой. Первоначальное приданое этой девушки составляло пятьсот тысяч талеров, что, согласитесь, немало. Однако царь стал хоть как‑то нас слушать, только когда сумма перевалила за миллион, а согласился жениться лишь при обязательстве уплаты ему двух.
— Сколько?! — Ошалело переспросил осман. — Двух миллиона талеров?
— Именно. Само собой у Яна таких денег не было и нам пришлось ему помочь. Однако мы нащупали слабое место Петра. Он, как оказалось, очень жаден и любит деньги, ради которых пойдет на многое. Даже на настолько неудобный и совершенно ненужный ему брак.
— Когда намечена свадьба?
— В следующем году. Тереза уже переехала в Москву, и сейчас готовится к принятию православия.
— Я так понимаю, вы хотите Петра втравить в борьбу за престол Речи Посполитой? — С улыбкой произнес осман.
— Именно, — ответил француз. — Главное, чтобы он завяз в этом гнилом болоте как можно глубже, лишив Вену сразу двух союзников. И вот тогда мы с вами сможем отыграться и разбить Священную Римскую Империю.
— А вы не думаете, что Петр может справиться?
— С чем? С наведением порядка в Речи Посполитой? Это исключено!
— Хм… возможно вы и правы. Но если так, то Петр может и отказаться от дележа. Свои два миллиона талеров он уже получил.
— В Речи Посполитой довольно сильны позиции ордена иезуитов. А в Москве, как мне кажется, решение принимает совсем не Петр.
— Вот как? — Усмехнулся осман. — Тогда да, у нас есть шансы. Но Порте не хватит нескольких лет, чтобы привести армию и флот в порядок.
— Мы это прекрасно понимаем, — кивнул француз. — Поэтому мой король уполномочил меня пообещать вам много французского оружия и пару сотен офицеров, которые подтянут ваших бойцов.
— Это будет замечательно…
Тем же вечером, в другом особняке
— О чем сказал наш французский друг? — На визитера уставилось два десятка умных глаз.
— Он просил нас поскорее завершать войну.
— Значит Ахмед…
— Да. Потому как его брат не успокоится, пока не обожжется.
— Что еще он сказал?
— Порадовал нас тем, что Франция постарается вывести из игры Россию и Речь Посполитую, а также пообещал много хороших фузей, пушек и офицеров для подготовки нашей армии. Ведь скоро новая война…
— Ты веришь ему?
— Им нужно, чтобы в подходящий момент мы атаковали Вену с юга. Поэтому да, до этого момента — верю. Но как они поступят дальше — не представляю. Все слишком неопределенно.
Глава 3
1 май 1694 года. Москва. Красная площадь
Петр прикрыл глаза, вслушиваясь в звуки музыки Большого сводного оркестра. Играли «Прощание славянки», которую в этом мире знали под скромным названием «Пехотный марш». Совершенно резонирующая и непохожая на все современные концу XVII века военно–музыкальные композиции, она оставалась такой же сильной и мощной, несмотря ни на что. Сколько раз он ее уже слышал в столь разных ситуациях, что и не перечесть, но запомнился больше всего тот, по радио, в мае девяносто шестого… в своей первой жизни, когда лежал с тяжелым ранением в больнице…
— Государь, — обратился к нему Меньшиков, — тебе плохо?
— А? — Очнулся Петр, скользнув взглядом на крепкую, рослую фигуру князя, не в пример тех образов, что рисовались в фильмах. — Просто воспоминания. Они иногда тяжелы. Что у нас тут? Я ничего не пропустил?
— Вошли первая и вторая пехотные бригады, третья втягивается, — кивнул он на последние аккуратные ряды в темно–синих мундирах и черных лакированных шлемах при латунной оправе.
— Хорошо, — кивнул Петр, уже оправившийся от приступа неуместных воспоминаний.
Прошло еще несколько минут, и «Пехотный марш» сменился «кавалерийским». За ними последовали «артиллерийский» и «военно–морской».
Петр покосился на трибуну, забитую европейскими гостями из Франции, Дании, Речи Посполитой, Австрии, Саксонии и прочих государств. Очень неоднозначная реакция. С одной стороны они не привыкли видеть такую тусклую армию без пышных украшений и невнятной, но пафосной одежды. Войска Петра не производили впечатления успешных солдат. Где кружева? Перья? Леопардовые шкуры? Золотое шитье и пышные шляпы? С другой стороны — аккуратная, добротно пошитая крепкая форма, сидящая на каждом бойце безукоризненно. Хорошие сапоги единого образца. Каски из черненого чепрака с латунным убором. Ремни, ранцы, портупея и прочее снаряжение, вызывающее интерес. Превосходное оружие самого современного вида. Гости находились в смешанных чувствах…
— Видишь Сашка, как напряженно лоб морщат, — усмехнулся Петр. — Все никак не отойдут от мысли, что армия может быть не только лишь пугалами ряжеными, но и дельным чем выглядеть.
— Но поймут ли?
— Поймут. Красоту формы делают не кружева с леопардовыми шкурами, а победы. Первая уже легла к нашим ногам. Не за горами и иные. Раз, другой, третий, а потом уже и посмотрим.
— Так что же? Мы теперь после завершения каждой войны будем такое торжество учинять?
— А почему нет? Народ должен знать своих героев. Вон, глянь, сколько обывателей уже набилось по краям площади. Да на крышах сидит. И по ходу частей стояло. Такие торжества нравятся людям. Так они чувствуют некую причастность к великим ратным делам, которые хоть и творятся где‑то вдали, но так становятся ближе, наполняя их сердца радостью и гордостью.
— Если так, то отчего мы каждый год подобным горожан не балуем?
— Думаешь? А что, дело хорошее, — кивнул Петр, вспоминая в какой замечательный культ обратилось «Девятое мая» для всех здоровых сил советского и постсоветского общества. — Так и порешу. Каждый год первого мая праздновать в честь армии и флота России. Жаль, что не девятого… хотя, не суть.
— Девятого? — Удивился Меньшиков.
— Да не обращай внимания, — улыбнулся Петр, — просто захотелось мне вдруг, чтобы праздник был девятого мая, а не первого. Но чего уж тут менять. И первого хорошо.
А армия тем временем завершила втягиваться, выстраиваясь, согласно заранее размеченным участкам на брусчатке.
Музыка утихла. И генерал–полковник Патрик Гордон на белом скакуне, приблизился к главной трибуне — к Петру, дабы рапортовать о том, что его приказ выполнен, Крымское ханство разгромлено и так далее. Коротко. Лаконично. С общей сводкой потерь убитыми и ранеными, а также нанесенного ущерба противнику в аналогичном выражении. Причем без особенной спешки, дабы переводчики успели донести его слова до послов европейских держав.
Глава 4
12 мая 1694 года. Окрестности Москвы. Воробьевы горы
По небольшой дороге к пригороду Москвы катилась несколько необычная пролетка, выбивавшаяся из общего вида странным поведением на дороге — она очень умеренно «козлила». Да и «на глаз» отличалась. Во–первых, сразу обращали на себя внимание чудные металлические колеса с массой спиц и резиновой покрышкой. Во–вторых, внимательно присмотревшись, можно было заметить весьма развитую систему подвески колес. Шутка ли? На дворе разгар конца семнадцатого века, у Петра в личной повозке не только прекрасные стальные рессоры, но и масляные гидравлические амортизаторы, из‑за чего, вкупе с хорошими колесами, стальной сварной рамой и прочими любопытными «фишками» эта пролетка стала объектом самого пристального внимания практически всех послов, прокатившихся в ней. К счастью, они совершенно ничего не смыслили в технике, а потому даже догадаться о том, как все устроено не смогли, лишь облизываясь на желание иметь нечто подобное в своем пользовании.
— Петь, — спросила Анна, задумчиво хмуря лобик рядом, — а ты уверен, что нам нужно спешить с открытием университета? Ведь еще ничего не готово.
— Уверен, — чуть подумав, кивнул царь.
— Но почему? Ведь нас засмеют! Какой это университет? Летний дворец да несколько домиков вокруг. Не знаю как в Париже, но в Оксфорде весьма солидный архитектурный ансамбль. Мы будем на его фоне выглядеть бедными родственниками.
— Да и пусть, — усмехнулся Петр. — По одежке встречают, но нас‑то встречать никому не нужно. Мы для себя специалистов готовим. Вот подрастут немного — сами себе и спроектируют главное здание.
— Но зачем спешить? У тебя и так масса учебных заведений: училищ, школ.
— Понимаешь, сейчас все они завязаны строго на меня. Я их курирую неукоснительно. Даже учебные пособия пишу или корректирую. А это неправильно. Царь — это правитель государства, а не предводитель учащихся. С таким подходом я самым банальным образом зароюсь во второстепенных делах. Поэтому им нужна своя епархия, которую я лишь контролировать буду. А где ее взять? Тут только два пути. Или приглашать профессоров из Европы, или растить своих.
— Так пригласил бы, — пожала плечами фаворитка. — Сейчас к тебе много кто поедет с радостью.
— Кое–кого я действительно приглашу, — кивнул Петр, — но все дело в том, что уровень образования, который получают в моих училищах, превосходит в разы лучшие образцы современной европейской науки. Зачем мне эти профессора?
— Превосходит? — Скептически переспросила Анна.
— Поверь, я в курсе их достижений. Специально полюбопытствовал в свое время.
— Хм… но зачем тогда тебе эти самые «кое‑кто»?
— Просто умные ребята. Дай им другие возможности — они смогут серьезно раскрыться и многое сделать. Ведь я сам не ученый. Могу только подсказать некоторые фундаментальные вещи. А им разобраться будет в радость.
— Но ведь университет не решит проблемы, о которой ты говорил, — спустя несколько минут вышла из задумчивости Анна.
— Сам по себе — нет. Но именно то, что он еще очень сырой позволит взрастить и выдвинуть не только толковых инженеров, архитекторов и прочая, прочая, прочая, но и главное — толковых управляющих от науки, на которых в будущем и ляжет бремя управления образованием. Ведь какой смысл это вешать на людей, ничего в подобном не смыслящих? Провалят. А тут — научатся в малом, а потом за большее примутся. Тем более что оснащение естественнонаучных факультетов современным оборудованием уже лучшее в мире. Таких лабораторий нет нигде. Так что и с научной деятельностью все будет хорошо.
— И все равно, я считаю, что ты спешишь. У них и без того масса затруднений будет иметься. Зачем их вот так, почти в поле заставлять работать? Воробьев дворец ведь совершенно не пригоден для этих нужд. Да и мал.
— Анют, вот скажи, — с улыбкой произнес Петр, — поехали бы вы с отцом в Россию, если бы у вас все хорошо было в Англии? Вот! И я о том же. Это называется выход из зоны комфорта. Если у человека все хорошо, то он не стремится к развитию или какому‑то нестандартному решению проблемы. Он… хм… просто функционирует. Только столкнувшись с трудностями лицом к лицу, он начинает шевелиться и развивать бурную деятельность. Не нужно создавать тепличных условий. У них будет все, что потребуется и даже более того… включая серьезные задачи. Бездельничать они отлично могут и в Сорбонне с Оксфордом.
Глава 5
1 июня 1694 года. Москва. Кремль
Татьяна проснулась довольно рано, но Петра уже не было. И что самое удивительное — она не помнила, когда он ушел. А ведь засыпали вместе… да еще как…. От этих мыслей совсем юная полька покраснела и на несколько минут зависла в воспоминаниях.
— Государыня? — Донесся от двери голос этой ненавистной рыжей ведьмы, вырвавшей царицу из грез.
— Что тебе? — С легким раздражением отозвалась Татьяна. Она бы и рада ее просто выгнать, но ее влияние на супруга и уважение при дворе пугали. Хотя, конечно, сдерживаться было непросто.
— Я хотела бы с тобой поговорить.
— О Петре?
— О нас.
— О нас?! — Искренне удивилась царица. — Ну что же… изволь.
— Я понимаю, что ты ревнуешь ко мне супруга, но… нам не нужно ссориться. Он не простит ни мне, ни тебе.
— Он не простит то, что его законная супруга злится на его измены?!
— Измены? — Улыбнулась Анна. — Ну что ты, какие измены. Я родила ему первенца восемь лет назад. Тебе тогда десять лет от роду было. И уверяю, ничего, угрожающего твоему положению в этом нет.
— В самом деле? — Усмехнулась царица. — Ладно. Чего ты от меня хочешь?
— Стать подругами.
— Что?!
— Тебе это нужнее и важнее, чем мне.
— Вот как? И почему же? — С легкой издевкой отметила Татьяна.
— Давай я зайду слегка издалека. Хорошо. Тебе интересно, почему твой отец так неожиданно изменил свое желание относительно твоего брака?
— Да, но как это связано?
— Как ни странно — напрямую. Дело в том, что успех Петра в Тавриде вызвал обеспокоенность как в Вене, так и в Париже. Поэтому, Людовик решил… хм… вывести на какое‑то время его из игры, заодно постаравшись укрепить свое влияние.
— И что с того?
— Слишком быстрые и решительные успехи Петра в Тавриде заставили Людовика переживать из‑за его возможного союза с Веной против османов, которых вместе они могли совершенно разгромить. А значит, лишить Париж своего главного козыря — давления на Священную Римскую Империю с двух сторон. Но увести нашего царя от желания развить успех можно было только одним способом — вовлечь в такое дело, которое отнимет у него все силы и время. А именно распрю за престол Речи Посполитой. Ведь твой отец уже не молод. Не будем лукавить — ему осталось недолго. И после него начнется совершенно традиционная смута. Людовик решил, что если женить Петра на его дочери, то есть, тебе, и оформить из своих сторонников пророссийскую партию в Сейме, то…
— Вот оно что… — покачала головой Татьяна. — Но зачем это понадобилось моему отцу?
— Петр — хорошая партия. Беда в том, что он к тому моменту был уже женат. Ты даже не представляешь, какая тут была опасная и интересная игра. Париж стремился Марию отравить, Вена этому пыталась помешать. А Петр — аккуратно наблюдал, собирая материалы и время от времени вмешиваясь, и направляя ситуацию в нужное русло. И в итоге смог добиться того, что и волки оказались сыты, и овцы целы, то есть, развязал Гордиев узел.
— Почему же он вообще допустил эту опасную игру?
— Ты знаешь, сколько за тебя заплатили Петру?
— Приданого?
— Да.
— Пятьсот тысяч талеров.
— Два миллиона.
— Сколько?!
— Пятьсот тысяч дал твой отец. Еще полтора миллиона — Людовик. Кроме того, Петр смог в качестве дополнительных приятных моментов заключить очень выгодные контракты на поставку меди, свинца, селитры, серы и прочих стратегически важных товаров. Он отлично знал, что хочет Париж, и что желает Вена, а потому вполне сознательно стремился добиться максимальной выгоды. Ведь он никогда не ставил свои личные отношения выше государственной целесообразности. В сущности, он и не стал бы спасать Марию, если бы не две вещи. Во–первых, об этом его просила я. Во–вторых, она не была бесполезным балластом и старалась в меру своих возможностей продвигать искусство и культуру.
— Ты? Но как? Ты же просто… эм… — осеклась Татьяна.
— Шлюха? — Усмехнулась Анна. — Отнюдь. То, что я рожаю Петру детей — это не более чем приятная награда. На самом деле у меня намного более приземленная роль — я его личная помощница. Адъютант. И задач, которые я решаю, довольно много. Обычно я его ни о чем не прошу, понимая, что, если что‑то будет нужно — он сам даст и сам предложит. Но если уж попросила, то он не отказывает, зная о моем подходе.
— Хм… но зачем ты о ней просила?
— Потому что она была и есть моя подруга, — спокойно и твердо глядя в глаза Татьяны, произнесла Анна. — И даже более того. Мы вместе с ней делили ложе одного мужчины, любя и уважая его, рожая от него детей.
— Не понимаю…
— Петр принадлежит только высшей цели, — пожав плечами, произнесла Анна. — Добрые семейные принципы ему чужды и непонятны. Он легко пожертвует всеми нами, если это потребует благополучие России.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что у тебя сейчас две задачи. Первая — стать подругой мне и Марии. Вторая — придумать, чем ты сможешь быть полезна. Потому что в ином случае, когда волею судьбы и интриг окажешься под ударом, он совершенно не обязательно станет спасать твою жизнь.
— А мне сейчас что‑то угрожает?
— Петр — сильный правитель с большими амбициями и великой целью. Рядом с ним тяжело и опасно. Стрелять, конечно, не стреляют, но регулярно выносят безвременно усопших. Конкретно тебе сейчас смертельно угрожает Вена. Пока, я повторяю — пока Петр с ней смог договориться. Но кто знает, как начнут развиваться события. Ведь во всей этой идее — ты узкое место. Твоя смерть поставит точку в планах Людовика по вовлечению Петра в распрю Речи Посполитой.
— А как вы стали подругами с Марией? — Спустя пару минут задумчивого молчания, спросила Татьяна.
— Она вышла за него совсем юной — шестнадцати лет. И я стала ее учительницей и наставницей в делах постели. Тем более, что уже не первый год была к нему близка и знала многое из того, что никто не расскажет.
— Кхм, — поперхнулась Татьяна, покраснев.
— А потом мы стали вместе приходить к Петру. Да, звучит развратно, но нам это нравилось. Кроме того, когда ты втянешься в ту эстетику ухода за телом, что обязательна для супруги царя, то начнешь ощущать вкус чувственных удовольствий и эстетику красоты обнаженного тела. Античные традиции, которые наш царь стремится возродить, весьма привлекательны.
— Но… я даже не знаю. Мне и в голову не могла прийти подобная мысль.
— Понимаю. Если ты хочешь — я многому тебя научу и все что нужно покажу.
— А он будет… но… я не понимаю… не могу…
— Да. Если ты, конечно, окажешься умной девочкой.
— Господи… — тихо прошептала юная царица, зажав рот и сделавшись совершенно красной.
— Тань — просто подумай над моими словами. Петр принадлежит только одной даме — России. Все остальные для него важны настолько, насколько они полезны.
— Ты говоришь страшные вещи…
— Я просто хочу помочь тебе выжить. Мы — его ближайшее окружение, бардак и распри здесь совершенно непростительны. У нас просто нет никакого иного выбора, кроме как подружиться. Стать очень близкими подругами.
— Хорошо, я подумаю над твоими словами, — серьезно произнесла Татьяна.
— Отлично! — С искренней улыбкой произнесла Анна. — А пока я хочу тебя пригласить понаблюдать за новой забавой Петра.
— Забавой?!
— Не удивляйся, — усмехнулась Анна. — Он не такой расчетливый сухарь, как может показаться. Просто он живет великой целью. То есть, все увлечения, что у него есть, полностью с ней сочетаются. Впрочем, поспешим, а то пропустим…
Спустя час Анна с Татьяной вышли на кремлевскую стену и задрав головы стали рассматривать воздушный шар, что поднялся в воздух уже на добрый километр, продолжая набирать высоту.
— И что мы должны увидеть? — Спросила после нескольких минут наблюдения Татьяна. — Воздушный шар я уже видела.
— Погоди… Вот! Вот! Смотри! — Вскрикнула Анна, указывая куда‑то вверх, где от шара отделилась небольшая черная точка и полетела вниз. Спустя несколько секунд свободного падения раскрылся белоснежный купол… и, спустя еще пару минут, на каменную брусчатку на Красной площади приземлился царь. Став, таким образом, первым парашютистом этого мира. Благо что стоял совершенный штиль и вероятности улететь на забор или крышу случайного домика практически не было, тем более для Петра, имевшего на своем счету несколько сотен прыжков в предыдущих жизнях.
— Боже… — только и смогла выдавить из себя Татьяна, таращась восхищенными глазами на супруга.
— Я же говорила, — заговорщицким тоном произнесла Анна, — у него тоже есть увлечения. Просто они не расходятся с делами и общей, государственной пользой. Никто кроме него и не смог бы совершить этот прыжок.
— Но почему? Это ведь было безумно опасно!
— Ох Танюш, — вздохнув Анна, — я и сама переживаю, но он сам так считает. Кроме того, это не первый его прыжок. Если мне не изменяет память — десятый. Не считая двух десятков спусков груза на парашюте.
— Ты говоришь, что все его увлечения как‑то связаны с государственной необходимостью… но как это чудачество может помочь России?
— Петр сейчас строит большой воздушный шар необычной формы, который сможет управляемо летать по воздуху без привязи, как сейчас. Да не просто так, а беря куда больше людей в корзину. И эти парашюты станут способом их быстрого спуска. Это новый род войск. Считай, что он создает новый род войск. Ты, наверное, уже слышала о морской пехоте?
— Войска, подготовленные для высадки на берег с кораблей?
— Именно.
— Но ведь там… о Боже! Поняла! Это… это безумие! Потрясающее безумие… Ты поможешь мне уговорить? Я тоже хочу летать!
— В этом нет необходимости. Подняться на шаре мы с тобой и так можем.
— А прыгнуть вот так же? — Спросила, с совершенно восхищенным взглядом Татьяна.
— Не спеши. Я знаю, что подъем на высоту не все хорошо выдерживают. Некоторым становится плохо. Но если ты нормально высоту перенесешь, то мы вместе пойдем к нему и заявим, что не хотим отставать от него в столь зрелищных вещах. — Произнесла Анна и тут оказалась в объятьях царицы, явно расчувствовавшейся от столь необычного зрелища. Ведь до этого момента она как‑то и не воспринимала всерьез воздушные шары, полагая их развлечением в духе воздушных змеев. Баловством. И только сейчас, увидев, как лихо ее супруг приземлился и управлялся с парашютом, по–настоящему прониклась идеей освоения воздушного пространства.
Глава 6
17 июля 1695 года. Москва
Василий Иванович приехал в Москву из Иркутска для выправления бумаг о вступлении в Торгово–Промышленную палату. Впервые со времен Алексея Михайловича. А потому только сейчас смог увидеть то, как изменился город. В сущности, первое приятное удивление началось еще в Уфе, откуда начиналось шоссе с твердым покрытием. Да не обрывалось, а тянулось дальше в сторону Кургана, отмеряя столбиками километры от Москвы.
— Дивно, — соглашался тогда с ним его брат, с интересом рассматривающий опорный форт, к которому они подъезжали. — И вышка чудна. Зачем такая большая? Вон как взгромоздились.
— А ты погляди туда, — указал рукой Василий в сторону видневшейся вдали такой же каланчи.
— Вот оно что… — покачал головой брат.
— Да. Для сигналов каких они приспособлены. Хотя, как они это делают, не очень понятно. — Но в этот момент на дальней вышке, стали вспыхивать едва видные огоньки, сливавшиеся во что‑то одно. А потом послышалось шевеление и с ближайшей.
В общем, «залипли» Василий с братом в том первом опорном форте очень основательно — аж на целых три дня, все выспрашивая и узнавая. Понравилось им все. Порадовало. Особенно возможность быстро передавать важные сведения на огромные расстояния.
Следующим приятным удивлением стали мосты, что шли по всему ходу дороги. Крепкие, каменные, добротные и толково спроектированные. Таким были не страшны ни тяжелые повозки, ни гниль, ни ледоход. Особенно поразил Василия большой каменный мост через Волгу, что стоял у Нижнего Новгорода. Могучие быки. Массивные, крепкие перекрытия пролетов.
— Послушай, служивый, — обратился купец к сержанту дежурного патруля, проходящего по мосту. — А давно ли мост стоит?
— Так почитай года два как. Но говорят, что лет через десять переделывать станут. Вон, — махнул он рукой на другой берег, — уже работы идут. Сказывают, что дорогу подводят, дабы тяжелые грузы не переть в гору.
— Да ведь и тут небольшой уклон. Что, из‑за этой мелочи новый мост ставить?
— Этот низенький. Слыхал я, что он временный. Уж больно требовалось дорогу провести дальше. А тот ставят основательно. На века. Сказывают, что и выше вдвое станет, давая свободный проход парусным судам. И куда как крепче да шире раза в четыре.
— Зачем же тут такой большой мост? — Удивился купец.
— Э–э–э–х, — махнул рукой сержант. — Вроде и уважаемый человек, а таких вещей не знаешь. Царь‑то наш считает эту дорогу, словно становую жилу, прохватывающую всю Россию, важнейшей задачей. Вокруг нее и города станут, и торговля. Уже сейчас поселенцы на восток потянулись. Жидко пока. Но то ли еще будет! Да и торговля сейчас как идет? Повозками. А ты же поди про паровой движитель и не слышал. В Москве таких уже несколько десятков работает.
— Паровой движитель?
— Механизм такой. Железка большая с топкой. В нее дрова закидываешь, они горят, а железяка сама чего‑то там крутит.
— А ты такой видел сам?
— Разок взглянуть удалось. На фабрике ткацкой тогда служил. Ну и… Поначалу‑то кажется, будто дьявольская механизма, а потом ничего, успокаиваешься. Ведь чего такого? Кормишь железный котел земляным углем там или горючей землей, а он в благодарность за тебя какое колесо вертит. Почитай, что живое. А мастера, что его обихаживают, так и вообще иногда уважительно и почтительно с такой механизмой беседу держат. Опять же, работает весь год без отдыха, а водяные мельницы от ледохода до ледостава.
— Не слышал, такую приспособу купить можно?
— Того не знаю. Их все царь наш для своих нужд делает. Лучше с теми, кто рядом дела ведут побеседовать. Но так вот. Сказывают, что хотят эту механизму на колеса поставить, чтобы за один раз она тянула не одну телегу малую, а целую вереницу куда более тяжелых. Вот под то и строят мост. И выше, и крепче, и вход на него ровнее — как проедешь на ту сторону, увидишь ту насыпь, уходящую натуральным хребтом вдаль…
Но вот, наконец, и Москва. Василий смотрел во все глаза и не мог поверить… Большая, широкая лента шоссе без сужений и особых искривлений плавно входила в город, устремляясь к его центру и, пересекаясь там с такой же полосой, уходила куда‑то на запад — в сторону Смоленска.
Москва ударно перестраивалась. Вдали виднелся монументальный массив будущего кафедрального собора России, который уже был завершен в целом и отделывался, возвышаясь маковкой купола на две сотни метров. Учитывая «рост» столицы в один–два этажа этого мастодонта было видно практически отовсюду. А ведь это еще не установили крест, который планировал отвоевать еще три десятка метров. Огромный, колоссальный, невероятный — вот какие эпитеты посещали любого, кто видел этот собор. Особенно, когда он входил на соборную площадь перед ним, уже укрытую аккуратными кирпичиками мрамора и стремительно обрастающую настоящим архитектурным ансамблем. Не говоря уже о том, что эта площадь была самой большой в Европе и мире. Полтора квадратных километра!
Василий стоял на ней и медленно собирался с мыслями.
«Как же все поменялось… вон и так, кроме всего прочего, улочки, мощенные трамбованным щебнем, да домики кирпичные становятся один к одному. Деревянная Москва стремительно уходит в прошлое…»
— Невероятно, — рядом произнес брат. — Своими глазами не увидел бы — не поверил.
— Да уж… Ладно, пошли в палату представляться. Говорят, что они пока в простом кирпичном домике ютятся.
— Если все так пойдет, то это ненадолго… — усмехнулся Андрей. — Экий размах. И откуда у царя деньги на всю эту красоту?
— Так ты что, забыл, кто возглавляет золотую сотню палаты? У царя свои заводы, мануфактуры, как их, фабрики, мастерские и немало. Нитяное производство, тканевое, доски, брусья, фанера, стекло листовое, фарфор, кирпичные дела, железоварни и могучие прокатные станы… и многое другое. Так же он владеет дорогами и всеми опорными фортами, а в каждом фактория, почта, телеграф. Держит большую торговлю с голландцами и французами, которая только с листового стекла да серебряной стали дает возможность закупать за границей все, что ему угодно. Доходы у него такие, что никто не может даже подступиться! Почитай лучшая половина золотой сотни едва–едва с ним может сравниться, вместе взятая. Да еще и банк этот. Да приданое, что ему поляки за девицу свою отсыпали. Если так пойдет, то он всю Москву в мрамор одеть сможет и позолотой украсить.
— А ведь совсем юный… и откуда такая хватка?
— Кто же его знает? Да нам то и не важно. Ладно, поехали, а то застоялись.
Но едва Василий с братом отъехали на наемной пролетке от Соборной площади, как наткнулись на новое диво — по земле шли четыре нитки железных брусков непривычной формы, по двум из которых катилась, ведомая крепкой лошадью странная повозка. Что‑то вроде очень большого фургона, но с окнами и сиденьями. Причем она была буквально забита обывателями, ехавшими сидя и стоя в проходах куда‑то по своим делам.
— Что это? — Спросили братья у извозчика.
— Конка. Проезд стоит всего одну векшу. Зато можно быстро добраться из одного конца города в другой. Но сами видите — не протолкнуться. Все очень тесно. Да и на пролетке быстрее. И много удобнее.
— И так всегда?
— Забито?
— Да.
— Это еще хорошо. Видите — не все проходы забиты. Обычно — не протолкнуться. Ведь извозчика брать намного дороже. Говорят, что эту на пробу пустили. Только четыре экипажа ходят по одной дороге. В будущем, если царь решит, то проложат новые железные дороги, — прохожий кивнул на нитки металлических брусков, — да экипажей добавят. Пока четыре едва–едва справляются.
Месяц прошел незаметно для иркутских купцов. Они выправили бумаги, получив удостоверения с очередным чудом — фотографией. Заодно и удостоверение личности — паспорт, тоже снабженный фотографией. Их пока выдавали только самым состоятельным и уважаемым людям, сделав сам факт обладания паспортом привилегией. Да и документ представлял собой не то, что к чему привыкли люди XXI века, а крепкую, небольшую книжицу. Полетали на воздушном шаре. Покатались на конке. Посетили несколько заводов и фабрик. Монетный двор. Понаблюдали за полетом дельтаплана на Воробьевых горах. Обзавелись новыми связями. Закупили много книг. Пишущих принадлежностей, включая новомодные стальные перья и десять литров петровских чернил.
Но пора было и домой возвращаться, благо, что дела не ждали.
— Москва изменилась… сильно… — медленно произнес Василий, покачиваясь в купленном братьями дилижансе, взамен своей старой весьма сиволапой кареты, что в столице только на дрова и приняли.
— А мне понравилось, — отозвался Андрей. — Вспомни как мы ехали до Уфы и как после. Небо и земля. Если до нашего родного Иркутска дойдет влияние новой Москвы, то я буду всецело за.
— Не спеши, — покачав головой произнес старший брат. — У любых изменений всегда есть как минимум две стороны. Пока мы увидели только фасад. А что внутри? Чем за все это платят?
— Если так думать, то скорее надо кумекать, что мы сможем с этого получить. Паровые машины, конка, воздушные шары… новинок великое множество. Да и инструменты. Пока в Иркутске обо всем этом ничего не знают. Так что, мы можем пользоваться. Должны.
— И что ты предлагаешь?
— Через год ехать снова сюда. Только при больших деньгах — закупать товар, нанимать людей. Мы не можем терять время. Когда Петр сам придет в Иркутск, то на коне окажутся купцы, давно с ним работающие, против которых мы не выстоим. Так что, нужно пользоваться.
— А сейчас они, по–твоему, не сомнут?
— Так они заняты. Таврида у их ног. Тишина на Днепре, ибо казаки подались на Кубань, Яик и в Сибирь. Огромные просторы стали тихими и свободными. Да не простые, а с богатой землей и дорогами, ведь туда Петр сразу потянул шоссе. Многие переселенцы, в том числе беглые, потянулись туда, дабы осесть в новых, просторных наделах. Почти вся золотая сотня между Волгой и Днепром мечется. Говорят, что богатые железные руды нашли, уголь земляной и прочее. Лет пять они там точно будут связаны по рукам и ногам. Если не успеем — сомнут.
— Да и потом сомнут. Близость к царю многое дает, — покачал головой Василий. — Но попробовать нужно. Чем черт не шутит.
Глава 7
9 мая 1696 года. Москва.
Петр, неспешно и торжественно шел на кафедру, возвышавшуюся в наспех построенном здании–зале Земского собора. В сущности — гигантских размеров сарай с двухсегментной ступенчатой трибуной, имеющей по центру большой проход. Каждое место делегата было оборудовано небольшим откидным столиком дабы легче было читать и писать, а само помещение освещалось большими свечами Яблочкова со множеством стержней, позволяющих без замены работать по восемнадцать часов.
Земский собор созывался царем полного состава, да без спешки и суеты аж с 1694 года, то есть, сразу после закрепления побед над Крымским ханством мирным договором. Две тысячи восемьсот двадцать три человека вышло. Важным моментом стало то, что в Земском соборе участвовали все сословия Российского царства (исключая крепостных), однако, весьма хитрым образом, благодаря чему при формальном и внешнем благоволении дворянам и боярам они оказались на соборе в меньшинстве и легко могли быть блокированы иными сословиями даже без создания коалиции.
Единственным ограничением для делегата было установлено умение читать и писать. То есть, если сын боярский грамотой не владел, то и прав избираться не имел, в то время как крестьянский староста, разумеющий письмо и чтение, вполне имел шансы попасть в Москву выборным. Поначалу бояре возмутились, понимая, что многие дворяне и бояре разом отсекаются таким решением, но удалось все решить полюбовно, сославшись на большой объем работы с текстами, которые станут раздаваться выборным для осмысления. А как их прочесть, если выборный читать не умеет?
В общем — собрались.
Петр занял место за кафедрой и оглядел ступени трибуны, уходящие практически под потолок. Вздохнул и начал свое выступление.
«Здравствуйте друзья!
Я собрал всех вас, дабы совет держать по многим, накопившимся за минувшие годы вопросам.
Вступив на престол, я обнаружил совершенный бардак в делах судебных и государственных. Нету порядка в нашей земле. Каждое дело тонет в ворохе указов и прочих бумажек самого разного вида. И не поймешь, так ли нужно поступать, либо все совсем наоборот, ибо упустили мы из вида какую малость, меняющую все самым решительным образом. Это неправильно.
Путей решения этого затруднения я вижу два.
Первый — по французскому манеру насаждать абсолютную власть царя, не ведающую ни законов, ни традиций, но живущую лишь по своей собственной прихоти. Не самый добрый путь. Но он позволит легко и непринужденно преодолеть хитросплетения бумажных нагромождений и косноязычной велеречивости.
Второй — совершенно новый и никем не изведанный. Его смысл заключается в создании единой, простой и взаимосвязанной системы законов начиная с Конституции — главного документа государства Российского, объясняющего основные постулаты устройства нашего царства, и кончая кодексами, на откуп которым даны различные области такие как земельное устройство, сословное, судебное и прочее.
Лично мне первый путь не нравится. Одно дело я и сейчас, вроде бы, слава Богу, по уму все делать стараюсь. А ну как в маразм впаду? Никто от этого не огражден. Или наследники мои вместо дел государственных охотой, балами, пирами или какой еще праздностью займутся. А то и вовсе — дуростью. Бывало ведь так, что царь на престоле государственными делами занимается без должного радения и трудолюбия? Бывало. И не только в наших владениях, но и в других государствах. Или может наследник больным каким уродиться. Вон, в Испанском королевстве как раз — беда такого рода. Выиграет ли Россия от того, что балбес или болезный станет на престоле с абсолютной властью в бирюльки играть? Или проиграет? Я полагаю, что проиграет. И хотя укрепление моей личной власти здесь и сейчас намного проще, благо, что за мной стоят громкие успехи, но заглядывая вперед, я считаю, что это слишком опасно — ломать ведь не строить. За десять лет дурости несложно развалить и вековые стены. Россия и ее благополучие для меня стоит выше всего. Поэтому я предлагаю вам идти дорогой, позволяющей выстраивать открытые, законные и честные отношения…»
В этот момент царь сделал паузу, дабы отхлебнуть воды, а зал, пораженный и потрясенный услышанным, разразился бурными овациями. Притом каждое сословие думало о своем. Бояре сразу представили себе Речь Посполитую, с ее обширной шляхетской вольницей. Купцы и промышленники стали прикидывать варианты в духе Голландии. И так далее.
Одобрительные крики раздавались минут пять, пока, наконец, аудитория не утихла из уважения к царю, дабы он продолжил свое выступление. Но речь не продлилась долго, так как царь основные мысли уже сказал, сделав нужный «вброс», совершенно взбудораживший всех выборных и позволивший их в дальнейшим легко дожимать в нужную сторону.
В общем и целом, Земский собор продлился всего двое суток — девятого и десятого мая, приняв за это время все, что от него хотел Петр. А именно Конституцию России и двенадцать кодексов и прочих решений, и постановлений, заранее заготовленных царем.
Вечером одиннадцатого числа, Преображенское, Малый дворец
— Только у меня осталось ощущение, что ты не давал Земскому собору опомниться от свалившегося на него счастья? — С улыбкой произнесла Анна, прижимаясь к царю на диване в комнате отдыха.
— Надеюсь, что да, — усмехнулся тот. — Хотя ты права. Давать им время на размышления было глупо. Я более чем уверен, что они передрались бы из‑за каждого пункта. Выборные даже прочитать толком все тексты за эти дни не могли. Тем более, что кодексы и конституцию уже напечатали на особо качественной бумаге и переплели в дорогие, подарочные обложки. Жалко такой тираж сжигать.
— А они не взбунтуются?
— С какой стати? Как Земский собор порешил, так я и сделал. Именно об этом наши люди уже сейчас стали кричать на каждом углу, в том числе провокационные вещи. Кто же поверит, что я сам решился ограничивать свою власть? Значит собор заставил меня принять конституцию. И так далее. Сейчас — главное, донести содержание кодексов и конституции до широких масс. Чтобы, если кто и попытался что вернуть назад, то натыкался на глухую стену непонимания и неодобрения. Особенно это касается дворян и бояр. Купцы свои привилегии никому не отдадут без боя.
— Ты же отдал, — подмигнула Анна.
— Ну что ты, — улыбнулся Петр. — Я просто оформил их законодательно. И теперь, если что не так, будем тыкать пальцем в какой‑либо кодекс, принятый Земским собором, то есть, выборными от всей земли Российской. Как же так? Всем миром решили так, а ты против? Против народа идешь? — Нахмурив брови произнес царь.
— Но ведь ты спешил неспроста.
— Верно. Там было очень много вещей, который вызвали бы как минимум дискуссии. Например, я знаю, что в будущем будет такая замечательная наука — генетика, которая докажет, что близкородственные браки очень вредны и способствуют вырождению рода. Но сейчас ведь этого нет. Как я это докажу? Никак. И Земский собор такое положение скорее всего не принял бы. Однако теперь, в спешке и суете, взбудораженные правильными речами и призывами, люди банально не заметили такой малости. Ты же сама говорила о том, что семейный кодекс практически никто так и не открыл. Вероятно, посчитали пересказом Домостроя. А ведь там стоит прямо — ограничение на заключение брака между родичами ближе третьего колена включительно и буквально «кары небесные» за нарушение. Им всем лучше почитать потом… когда остынут. Благо, что кодексы по всем спорным вопросам снабжены обширными справками и пояснениями.
— И все равно, я не верю, что внедрение кодексов пройдет без возмущений. Взять тот же семейный кодекс. Ведь купцам и боярам с дворянами теперь придется многие свои планы пересматривать.
— Конечно, — кивнул Петр. — Недовольных будет много. Однако, главное — мы сделали — все эти кодексы приняли, как и конституцию. Так что дальше мы с тобой уже находимся в куда как выгодном положении и можем совершенно законно и справедливо подвергать гонению недовольных. Ведь мы — стоим за волю всего народа Российского царства, а они, поганые отщепенцы, идут против царя и его верноподданных. Ату их! Негодяев!
— Думаешь?
— Уверен. Этим активно начнут пользоваться в политической и экономической борьбе. Сама же знаешь, как оживились купцы и промышленники, получив возможность брать в банке России дешевые целевые кредиты. Иногда и до драк доходит. Денег не так и много. Убежден, что любой из числа уважаемых людей, кто начнет выступать против царя, конституции и кодексов будет быстро заплеван и сдан в заботливые руки правосудия. Купцам и промышленникам выгодно со мной дружить. Так что ничего страшного… — усмехнулся Петр. — Прорвемся.
Глава 8
5 августа 1696 года. Вена
— Вчера прибыл наш посол в России с подробным отчетом, — произнес Леопольд, обращаясь к жене. — По всей видимости, мы зря опасались горячих амбиций Петра. Военные успехи не вскружили ему голову.
— Но ведь на Терезе он женился.
— Два миллиона талеров, — пожал плечами Леопольд. — Это очень весомый довод. Тем более, что судя по всему он обо всем знал.
— То есть?
— По мнению иезуитов он прекрасно представлял и наши интересы, и французские, а потому смог вывернуть ситуацию в свою сторону. В итоге теперь у него есть женщина, мать его детей, которой он спас жизнь в практически безысходной ситуации. Сейчас она еще слишком юна, чтобы это понять, но в будущем оценит.
— И что с того? Она ведь стала монашкой.
— Уже настоятельница монастыря, устроившая в нем большую чистку и большие преобразования. Не понятно, что Петр задумал, но явно это как‑то связано с церковью.
— Ха! А ведь получается, что он нами просто воспользовался, — усмехнулась императрица.
— Я тоже так думаю, — печально улыбнувшись, кивнул Леопольд. — Этот юнец обошел опытных дипломатов Империи и Франции, практически не затратив усилий. Единственный вопрос — это Тереза. Что он с ней собирается делать? Вряд ли он не понимает, что пока она жива, его будут вполне резонно втягивать в борьбу за польский престол. Ян умер. Сейм избрал Лещинского. И не без помощи Петра.
— То есть, ты считаешь, что он помогал нам посадить на польский трон своего врага?
— Конечно, — все так же печально улыбнулся Леопольд. — Он хоть и молод, но отлично представляет, какое «счастье» — править Речью Посполитой. Кроме того, судя по тому, что он учудил летом, царь Петр задумал очень серьезные реформы в России. Мне пока еще переводят законы, принятые на Земском соборе в этом году, но уже сейчас я вижу, что дел у него будет в излишке.
— Почему? Что он такое принял?
— Конституцию, — покачал головой Леопольд. — Сам себя, дурачок, решил ограничить. Похоже мы переоценили его.
— Сам?!
— В том то и дело. Причем в тот момент, когда самое подходящее время для укрепления трона было. Не понимаю, просто не понимаю зачем он это сделал…
— Погоди, не спеши с выводами. Скоро законы эти переведут?
— Обещают через две недели закончить.
— Пришли мне копии. Сдается мне, что мы что‑то очень важное упустили из вида.
— Ты думаешь?
— Помнишь, мы пришли к выводу, что за ним стоят иезуиты? Уж не их ли это проказы? Я слышала, что в Южной Америке на реке Парана они творят черти‑что.
— Вот ты о чем… — тихо произнес Леопольд. — Но в этом случае получается, что Петр — заложник обстоятельств. Может и вообще не самостоятельная фигура.
— Заложник — может быть, а вот то, что он не самостоятельная фигура — вряд ли. Просто заключил сделку с дьяволом по неопытности, да никак выпутаться не может.
— И как это проверить? Нам важно знать, с кем стоит вести переговоры.
— Не спеши. Если Петр действительно самостоятелен, то он должен выкинуть какое‑нибудь коленце. Но далеко не сразу. В любом случае, ни союзником, ни противником нам он пока стать не может. А с османами как поступать мы теперь знаем — у него научились.
— И как долго это положение продлится?
— Думаю, до начала войны за Испанское наследство. Есть у меня сильное подозрение, что Петр снова притворяется слабым и неспособным на быстрые и решительные шаги. Дескать — повязали по рукам и ногам. Конституцию ввели. И так далее. Ради чего? Неужели он не мог этого предотвратить? Думаю, что мог. Тогда что он хотел с помощью этого всего добиться?
— Чтобы и мы и Людовик отстали от него?
— Возможно… — кивнула Элеонора. — Поторопи переводчиков. Не исключено, что в этих законах таится разгадка…
Глава 9
2 сентября 1696 года. Версаль
Людовик XIV сидел в кресле и задумчиво смотрел в окно. Чистое голубое небо было завораживающим и манящим, наводящим на мысли о вечном.
Рядом с унылым видом стояли несколько человек из посольства, отправленного несколько лет назад в Москву. Все не вернулись — продолжали работать. То есть, испугались предстать перед королем.
— Сумасшествие… Как вы допустили, чтобы иезуиты вынудили принять Петра конституцию?! Это же уму непостижимо!
— Они опирались на послов Священной Римской Империи и московских дворян, опасавшихся того усиления Петра, которое наблюдалось последние годы. Мы уверены, что сам царь следовал вашему примеру, но…
— Понятно… — покачал головой Людовик, — опять оправдание.
— Ваше Величество…
— Не желаю слушать! Во сколько обошлась свадьба?
— С учетом взяток и подарков — в два с половиной миллиона талеров. Иезуиты опутали царя и его ближайших родичей сетью своих людей, понимая, что зависят от них.
— Безумие! Проклятье! Как они вообще туда пробрались?!
— Не могу знать, Ваше Величество. Но очевидно, это проделки Леопольда Австрийского. Всем известно, что его воспитывали иезуиты. А значит, сохраняют с ним тесные связи. Это их традиционная практика.
— Значит вы считаете, что Леопольд взял Петра под свой контроль с помощью иезуитов?
— На это намекает он сам. В Москве существует легенда, распущенная царем, будто бы к нему явился его святой — апостол Петр и научил многому, вложив в его голову великие знания. Конечно, никакой апостол к царю не приходил. Это очевидно. Но если рассматривать эту легенду как аллегорию, то можно предположить, что иезуиты стали олицетворением апостола Петра, который, как известно, покровитель Римской католической церкви. И именно они обучали его, так как иных учителей нам не ведомо. Скорее всего, тайно, дабы не вызвать гнев патриарха и ортодоксального духовенства.
— Тогда Петр должен быть католиком.
— Или тайным католиком. Ведь он правит православной страной, в которой царь может быть исключительно православным. Но это не мешает иезуитам опираться на Петра и посредством него править. Скорее всего в Москве находится намного больше иезуитов, чем мы можем предположить, но они остаются в тени.
— Значит все зря? — С досадой спросил Людовик.
— Польша, как и Испания — два королевства, в которых традиционно сильны иезуиты. Мы не исключаем, что Петр все же вступит в борьбу за престол Речи Посполитой, но тогда, когда ордену это станет удобно.
— Или вообще не вступит, выжидая начала войны, дабы помочь Габсбургам удержать влияние в Испании и положение там иезуитов. Не исключаю того, что Леопольд смог что‑то интересное им пообещать. Может расширение полномочий или земли.
— В этом случае Петр не помогал бы Лещинскому занять престол Речи Посполитой. Он ведь его враг, о чем Станислав не раз говорил, называя русских варварами и дикарями. Намного удобнее царю было помочь Августу Саксонскому избраться на Сейме. Кроме того, насколько нам стало известно, у Петра завязалась весьма обширная переписка с наиболее влиятельными представителями русской партии в Речи Посполитой. Совершенно нейтральная деловая переписка. Кроме того, Тереза родила ему уже вторую девочку. Если бы он хотел просто взять деньги и держаться подальше от Речи Посполитой, то она умерла бы уже первыми родами или еще раньше.
— Иезуиты… вот ведь змеи… — с раздражением и нескрываемой злобой произнес Людовик. — Хорошо. Вы свободны.
— Ваше Величество, — чуть замявшись произнес старший делегации. — Посольство очень сильно поистратилось. Мы хотели бы просить у вас денег…
Глава 10
12 декабря 1696 года. София [51]
— Идут! Идут! — Вбежал с криком вестовой парнишка.
— Чего ты кричишь? Кто идет? — Одернула его баронесса Голицына.
— Корабли, Софья Алексеевна. Корабли идут. Да не один–два как в былые годы, а целая эскадра!
— Хорошо, ступай, — произнесла она, выдержав марку спокойствия. После чего без малейшей спешки направилась вместе с супругом на смотровую башню, стоящую возле двухэтажного сруба, в котором они жили. Суетящийся правитель не к добру — это во все времена хорошо знали.
— Странно, очень странно, — отметил Василий, наблюдая в большую зрительную трубу на треноге. — Действительно эскадра. Но два флейта, как и приличествует идут под голландскими флагами, а еще пять — под красными полотнами с золотым орлом.
— Чего?! — Удивилась Софья, оттеснив мужа от зрительной трубы. — Кто это вообще такие?
— Очень напоминает старый византийский стяг, как его описывали летописцы… но откуда ему здесь взяться? Померли все давно. А Царьград под магометанами.
— Действительно, странно, — согласилась Софья.
Спустя четыре часа
Бывшую царевну просто разрывало от любопытства, чтобы узнать кто и зачем прибыл под древними знаменами, но нормы приличия нужно было блюсти. Она же не девка дворовая, чтобы бежать встречать гостей, а владычица местная, да еще и благородного происхождения. Оттого и сидела как на иголках в своих покоях, создавая вид нарочитого пренебрежения.
Петр Павлович Шафиров же не спешил, аккуратно сгрузившись основным людом, он построил своих людей и только через час, после того, как его нога ступила на землю Сахалина, направился к царскому наместнику представляться честь по чести. Само собой, развернув государственное знамя, которое надлежало вручить Софье и Василию.
— Барон Петр Павлович Шафиров со свитой! — Торжественно объявил слуга, пропуская всю процессию внутрь просторного деревянного особняка… то есть, просто большого сруба, первый этаж которого имел зал для приемов в половину площади.
Спустя некоторое время, там же
— Так зачем брат тебя послал? — Внимательно смотря Шафирову в глаза, поинтересовалась Софья, когда формальная часть уже завершилась окончательно и все сели за стол праздновать удачный переход по морям «чем Бог послал».
— Я же говорю — посмотреть, как тут дела, да с тобой побеседовать. Одно дело получить бумажку, и совсем другое — подробный и красочный рассказ.
— О том, как протекает моя ссылка? — Усмехнулась Софья.
— Какая ссылка? Бог с тобой! Петр ведь не сослал тебя сюда, а дело важное поручил.
— Серьезно? — С максимально возможным сарказмом произнесла сестра царя. — Что это, как не ссылка?
— Зря ты так думаешь. Ты знаешь, что через десять–двенадцать лет царю будет нужен тут большой порт? Вот. Сообщаю. Да и какая может быть ссылка, когда он тебе шлет все необходимое на грани своих возможностей? Поселенцы каждый год прибывают по полторы–две сотни? Прибывают. А в этот раз за один раз триста человек на поселение, сто солдат да не просто, а при полном параде и шести полковых пушках! Кроме того, со мной прибыло полсотни специалистов: плотники, каменщики, кузнецы и прочее. Одних фузей, сверх штата доставил пять сотен. Да картечь железная, порох, свинец и прочее. Бумагу, чернила, стальные перья для письма, книги, ткани, топоры, пилы, ножи, сверла, долота и многое другое. Денег, опять же, немало — тысяч двести талеров в пересчете. Скажи — посылают ли такое ссыльным?
— Нет… — несколько неуверенно ответила Софья.
— Вот и я о том же, — кивнул удовлетворенный Шафиров. — Говорю же тебе — у Петра большие планы и на этот остров, и на окрестные земли. Ты не ссыльная, а первопроходец. Конкистадор! Так что, не дуй губки и не обижайся. Никого другого он послать не мог. Ты ведь сестра ему, да не простая, а толковая. Он тебя ценит и доверяет большую и сложную задачу.
— Ты действительно привез то, что перечислил? — Уточнил Василий.
— Конечно. Кроме того, мне надлежит вам вручить государственное знамя России, дабы в официальных церемониях участвовало, и сотню знамен попроще, на корабли вешать или еще куда. Да и флейты, на которых я пришел не все вернутся — три тут останутся с экипажами, действовать в интересах колонии.
— Кстати, скажи, а откуда у Петра флейты? С Черного моря ему не выйти — османы крепко блокируют проливы. На Балтику не попасть — Орешек надежно закрывает Неву. Неужели в Холмогорах построил?
— Так зачем самим строить? — Улыбнулся Шафиров. — У Петра очень добрые отношения с голландцами. В минувшем году он вошел долей в триста тысяч талеров в Голландскую Ост–Индскую компанию и теперь на правах совладельца может пользоваться их верфями. Холмогоры слишком далеко и неудобно расположены. Туда добраться сложнее, чем к вам сюда. Шоссе ведь еще не протянули.
— Голландская Ост–Индская компания? А чего тогда на них российский флаг?
— Если внимательно посмотрите, то и знамя компании флейты несут. Российский флаг — одна из привилегий. Все‑таки триста тысяч талеров — это очень серьезная сумма, причем, по всей видимости, не последняя. А голландская Ост–Индская компания из‑за конкуренции с английской и конфликтов с Францией сейчас испытывает определенные затруднения. Там не шуточная борьба и лишние деньги, как и лишнее влияние им совершенно не стало излишним. Все‑таки держать в пайщиках целого царя, да не простого, а при деньгах и с серьезной армией — это вам не мелочь какая. После Крымской кампании о нем слухи по всей Европе пошли.
— Понятно, — кивнул Василий. — Голландцам это выгодно. Но зачем оно Петру? Они ведь и так все, что ему требуется сюда возят.
— Так я уже какой раз говорю, что ему все это очень важно? Он готов на это тратить деньги. И не малые.
— Но откуда он их взял? Ведь вроде был в долгах как в шелках. Помню бояре похвалялись расписками.
— Петр довольно мудрый человек и долги взял целенаправленно. Грубо говоря — обвел бояр вокруг носа, купив за дешево. Сейчас, когда это все стало не нужно, он, конечно, уже никому ничего не должен. Для него эти суммы — слезы. После учреждения Торгово–промышленной палаты он был единогласно избран ее предводителем, потому как, только объявленный капитал у него такой, что половина золотой сотни едва ли рядом сможет стать вся разом. А что на самом деле хранится у него в тайниках мало кому ведомо.
— Но откуда все это?
— А вы думаете почему голландцы позволили ему войти в компанию долей? — Усмехнулся Шафиров. — Он поставляет уникальные товары, которые раскупают быстро и за приличные деньги не только в Европе, но во всем остальном мире. Одно листовое стекло, оного он отгружает уже по десятку флейтов в год, стоит чего? Или совершенно уникальная, нержавеющая серебряная сталь? Да и с тканями у него все хорошо — уже почитай конкурентов в России и нету. Разве что сукном не занимается. А деревянные мануфактуры? Уже сейчас они не только почти полностью перекрывает все потребности в досках и брусе по центральным землям России, но и на продажу иноземную идут немалыми объемами. Качественные доски и брус, добро просушенный, пиленый и струганый — весьма ходовой товар. Тем более, царь стандарт держит изрядно.
— Но на все это были нужны деньги…
— А вы думаете, он в свои десять лет уехал в Преображенское в бирюльки играть? Он ведь практически в первый же год придумал и построил весьма совершенный ткацкий станок. И пошло–поехало…
— Невероятно, — покачала головой Софья. — Так это он сам уехал в Преображенское?
— Насколько я знаю — да. Лично уговаривал маму и дядю.
— Десять лет! Ему ведь всего было десять лет!
— Да, царь наш не по возрасту умен и хитер. Видимо правду говорят о том, что его посетил сам апостол Петр. Ведь кроме того, ходят слухи, что не только мастерскими и фабриками крепится мошна Петра. История год назад случилась, когда при нем зашел разговор очередной о кладе Сигизмунда III, дескать, неплохо было бы его отыскать. Ну и предположения строили, сколько там чего должно быть.
— И что с того?
— Так ведь Петр в то время был немного занят, отвлечен, и разговор слушал вполуха. Ну и ляпнул машинально, о том, сколько там серебра и сколько золота. Понятное дело, сразу поправился, дескать, он так полагает. Но все уже все поняли. Ведь предположения были какие? В возах или, в крайнем случае — в тоннах. А царь наш с точность до килограмма назвал, причем так, словно это хорошо известный факт. В общем — больше клад Сигизмунда на Москве никому не интересен, всем и так ясно, что он вскрыт царем.
— Так вон оно что…. И много там было?
— Если верить оговорке царя, то золотом и серебром — примерно на восемь миллионов талеров.
— Ого! — Хором произнесли Софья с Василием. — Но зачем он их скрывает? Какой в этом смысл?
— Петр вообще довольно скрытный человек. У него много тайн. Да и служб тайных. Анна ведь не так проста, как может показаться. Она не только за мошной царя приглядывает, но и, как я случайно узнал, руководит какой‑то странной службой, на которую берут только женщин да с амбициями и красивых. Поначалу шутили, что Петр решил себе гарем завести, как османский султан, вот и набирает шлюх. Но уже сейчас так говорить опасаются. Да и вообще — к Анне даже Голицыны только уважительно обращаются.
— Однако…
— Да, дела в Москве творятся очень интересные. Но, в общем — это все не к спеху. Я же не завтра уезжаю. Теперь же лучше о вас давайте поговорим. Чем можете похвастаться? С какими проблемами столкнулись?
— Да чем тут хвастаться? — Вздохнув, произнесла Софья. — Городок отстроили крошечный. Пять сотен жителей от силы. В ополчение можно две сотни выставить, благо, что фузеи для того имеются и люди обучены приемам обращения с ними. Причал… то есть, порт, ты и сам видел. Слезы. Пять малых рыболовных шхун. Ужасно не хватает рабочих рук. То, что ты привез триста поселенцев и сотню солдат — это просто замечательно. Особенно солдат.
— Вот как? Что — были нападения?
— Пару раз. Но залп из фузей остужал пыл туземцев. Теперь мы с ними дружим и торгуем. Они нам каменный уголь возят, благо его несложно добывать. Им и топимся, да запасы потихоньку делаем. А в нынешнем году нанимали полсотни для сельскохозяйственных работ за долю в урожае. Три фактории постоянные держим.
— На большой остров, что южнее не ходили?
— Не стали рисковать. Мало нас. Хотя с него приплывали к нам. Тоже немного торговали.
— С толмачами все нормально?
— Уже два десятка из местных держим, да наших десятка три потихоньку учит их язык. Чтобы хотя бы по–простому объясняться.
— Я насчет южного острова не зря спрашивал. Петр прознал, что там, почитай, те же жители, что и на вашем Сахалине, но под рукой небольшого княжества. Флейты вам оставлены в том числе для того, чтобы все разузнать и присмотреться. Как я уже говорил — через десять–двенадцать лет Петру здесь понадобится большой порт, казармы, склады и прочее. В его планах — переброска сюда пехотной бригады при сильной артиллерии. А ее кормить нужно, да фуражом обеспечивать. Шутка ли — почитай шесть тысяч воинского люда.
— Сюда? — Удивилась Софья. — Но зачем? Чтобы гонять туземцев хватит двух–трех сотен стрелков или егерей.
— Все и проще, и сложнее. Дело в том, что рядом с островом находятся владения империи Цин, с которой Россия семь лет назад в Нерчинске заключила очень невыгодный договор. Вынужденный, безусловно. Да и без взяток там не обошлось. Но мириться с таким положением дел совершенно нельзя. Кто мы — великая держава или «дикая Московия»? Поэтому Петр начал в привычной ему манере готовиться к серьезному пересмотру этого договора, который ущемляет наши интересы. Например, от Москвы на восток со всей возможной скоростью строится шоссе, достигшее уже Уфы. То есть, пятая часть доброго и быстрого пути до Нерчинска уже построена. В саму Империю Цин направлена постоянная дипломатическая миссия, которая официально там занялась изучением культуры великой державы. Нам нужно знать, чем они живут и куда бить так, чтобы было больнее. Это было непросто, но удалось. Все‑таки слишком закрыта для иностранцев Империя Цин. Ну и вы, то есть Сахалин. Это одно из важнейших направлений, потому что столица Империи Цин находится на берегу моря. Очень недальновидно с их стороны.
— А вы не боитесь того, что я по секрету разболтаю нашим врагам эти весьма полезные сведения? — С хитрым выражением лица, поинтересовалась Софья — Я ведь все же обижена на брата.
— Нет, — улыбнулся Шафиров. — Вы умная женщина, а потому не станете принимать порывистых, эмоциональных решений. А значит будете просчитывать выгоды. Если все хорошо сделаете, то Петр пожалует вам титул герцогини… и герцога, — поправился Шафиров, кивнув Василию. — Серьезно поддержит финансами. Переведет в более интересное место. Ближе к цивилизации и деньгам. А что вы получите в результате предательства? Ну, кроме очень больших проблем. Ведь Петр все равно получит то, что хочет. Вопрос лишь в том, что при этом получите вы? Не нужно дергать тигра за усы — это может закончиться плачевно.
— Разумеется, — кивнула Софья с грустной усмешкой. — Один раз я уже попыталась это сделать.
— Только не тигра, а медведя, — уточнил Василий.
— Медведя?
— Ты же видела, какой родовой герб Романовым он утвердил, — от этого замечания Софья поморщилась как от зубной боли. — Да и по характеру медведь ему больше подходит. Ведь это только кажется, что он медленный и неповоротливый… до тех пор, пока не становится слишком поздно.
— Действительно… — с печальным видом кивнула Софья.
— Зря вы грустите. Сейчас, глядя на события тех лет без эмоций и так ясно, что вы не смогли бы удержаться на царстве. Так что, вы должны благодарить Петра за то, как он поступил. Редкий правитель в такой обстановке не жаждет крови. Я был в Европе и уверяю вас — там за меньшее на эшафот отправляют. А вы не только живете, но и с надеждой на будущее, вон и детей даже народили.