(6 февраля 1861 — 18 ноября 1861)

В конце января 1861 года Александр собрал всех бойцов своего учебного полка и выступил перед ними с речью. Ему никогда не приходилось вот так, чуть ли не «с броневика» выступать, но он попробовал.

— Здорово, братцы! Всем нам предстоит большой и долгий поход. Своего рода проверка боем всего, чем вы отличаетесь от обычных частей. Оружие, подготовка, снаряжение и прочее. Мы идем впереди всей русской армии для того, чтобы выяснить, пригодны ли эти новшества для нее или нет. Этот поход будет в боевых условиях. Возможно, кто-то из нас погибнет. Может быть — я. Может быть — весь полк. И если кто-то считает, что оно того не стоит, пока еще не поздно отказаться и покинуть наши ряды. Потому как я не принуждаю вас рисковать своими жизнями, вы должны добровольно на это согласиться и пойти за мной. Кто желает отказаться от подобной опасности, попрошу выйти из строя, — Александр сделал паузу и оглядел бойцов полка, но ребята даже не дрогнули. Никто не вышел из строя ни сразу, ни минуту спустя. — Хорошо. Значит, идем вместе. Это будет далекая страна, в которой разгорается война между двумя ее частями: севером и югом. Основа конфликта заключается в том, что северные заводчики, сговорившись, скупают хлеб и хлопок юга за копейки, а необходимые им товары продают втридорога. Многие простые южане из-за этого страдают. Частенько голодают. Но северяне пытаются выжать из них еще больше. — Александр снова выдержал паузу. — Но не это главное. Главное — зачем мы выступаем. По окончании этого похода каждого из вас опросят ваши непосредственные командиры, чтобы представить мне отчет об оружии, форме и прочих деталях вашего снаряжения. Я хочу знать все ваши наблюдения. Где и какие недостатки или недочеты вы замечали. Что понравилось. Что не понравилось. Вместе нам предстоит сделать своего рода работу над ошибками и довести воинское снаряжение русской армии, которое мы с вами проверяем, до отменного состояния. Это понятно?

— Так точно! — раздалось гулким хором.

— Помимо снаряжения, есть еще одна вещь, которую я хотел бы, чтобы мы проверили в походе. Это новая песня…

Этой песней стало «Прощание славянки», которую Саша вспоминал последние месяцы. С музыкальной композицией было все просто — многократно слышанная мелодия, после получения хотя бы сносного музыкального образования, может быть воспроизведена по памяти. Хотя и далеко не сразу. А вот с текстом пришлось повозиться заметно дольше. В итоге после длительных мучений получилось восстановить что-то похожее на популярную с девяносто первого года редакцию Мингалева. Само собой, не в чистом виде, а в слегка искаженном, так как память великого князя была далеко не абсолютной. Впрочем, солдатам полка песня понравилась. Она цепляла. Уж больно хороша она была даже в этой переделке.

7 февраля 1861 года Александр отбыл в Санкт-Петербург для консультаций. Там его ждали представители КША и Великобритании. Ему, как формальному командиру экспедиции, предстояло согласовать свои действия с союзниками в предстоящей кампании. Но так как выдвигаться в поход немедленно было нельзя из-за скованного льдами Балтийского моря, то ближайшие полтора месяца ему пришлось провести в ожидании и крайне увлекательной пустой болтовне. Впрочем, столь ранний приезд оказался вполне оправдан, так как переброску самого полка вместе с имуществом из Москвы в Санкт-Петербург было осуществить не так просто, как казалось бы. Дело в том, что Николаевская железная дорога просто не обладала необходимыми ресурсами, так как к указанному году была все еще очень плохо развитой структурой. Личный состав приходилось перевозить в пассажирских вагонах, а имущество в товарных. Но постоянные поломки и сбои в графиках превратили обычную рутину в красочную феерию. Уровень выучки служащих этой дороги был таков, что Саша порывался предложить расстрелять каждого десятого, чтобы остальные наконец взялись за ум. Видимо, император предполагал подобные казусы, а потому прозорливо начал переброску заранее. Так что, когда 19 марта Балтийское море пропустило к Кронштадту английскую эскадру, полк был уже полностью сосредоточен в столице империи вместе с имуществом и готов к погрузке на корабли. К чему незамедлительно и приступили.

Впрочем, помимо согласования действий с союзниками, Александр Николаевич приставил к Саше наставника и военного советника, в роли которого выступил Сергей Семенович Урусов. Он был одним из наиболее выдающихся офицеров недавно отгремевшей Восточной войны (как в Европе называли Крымскую), которого незадолго до этого «ушли» в отставку за один неприятный инцидент в его части, связанный со слишком резким поступком в отношении вышестоящего руководства. Впрочем, в текущих обстоятельствах это было не важно. Со стороны это выглядело так, будто Урусов и стал командиром при формальном главенстве Александра. Что более чем хорошо сказывалось на политическом контексте ситуации, так как устраняло лишние вопросы и невнятные суждения за «рюмкой чая», которые могла бы породить ситуация отсутствия такой солидной фигуры за плечами хоть и великого, но весьма юного князя.

Как Александр и предполагал, Великобритания ограничилась выделением эскадры для блокады восточного побережья САСШ и обеспечения свободной торговли с КША, давая возможность конфедератам выжить за счет импорта наиболее важных им промышленных товаров. Это оказалось возможным за счет признания буквально с первых дней Конфедерации как самостоятельного, независимого государства. И, как следствие, сдачи ей в аренду сводной эскадры. То есть англичане умудрились обойтись без объявления войны. Впрочем, Российская империя не сильно отстала от туманного Альбиона в вопросе признания КША независимым государством, что ставило правительство САСШ в очень сложное положение. Да и в вопросах оказания военной помощи поступила весьма сходным образом, избежав формального повода для объявления ей войны.

27 марта произошел кратковременный заход эскадры в Лондон без увольнительных на берег. В ходе этой задержки Саша был представлен королеве Виктории. Если говорить кратко, то он ожидал большего. Мама его невесты на него совершенно не произвела сильного впечатления — обычная женщина в годах с хорошим воспитанием. Впрочем, визит вежливости не затянулся, и эскадра в тот же день двинулась дальше в путь. Чтобы, превозмогая не очень хорошую погоду, лишь 19 апреля достигнуть города Чарльстон, что располагался на побережье штата Южная Каролина.

Надо сказать, что путешествие не прошло без эксцессов. Особенно отличились те ветераны, что в Крымской войне участвовали. За тот месяц, что британские корабли транспортировали русских солдат к берегам Северной Америки, произошло около двадцати драк и стычек. А так как наши орлы регулярно били англичан в рукопашных свалках, то это вызывало неудовольствие британских офицеров. Гордость оно их, видите ли, задевало. Поэтому Александру всю дорогу приходилось метаться между кораблями и пытаться урегулировать конфликты. Все-таки сложно вчерашним врагам уживаться вместе. Особенно в такой тесноте. Хорошо хоть кулаками махали и хватало ума на ножи не переходить.

— Ваше Императорское Высочество, поведение ваших людей нетерпимо!

— Наших людей, сэр, наших.

— Наших?

— Да, сэр Уэсли, наших людей. Что мои, что ваши «орлы» одинаково отличаются дисциплинарными нарушениями. Я думаю, вы понимаете, из-за чего?

— Я вас не понимаю.

— Наши страны не так давно воевали, и у простых людей еще остались нехорошие мысли. У них, в силу воспитания, просто нет выдержки для того, чтобы держать эти мысли при себе. Что возьмешь с простого матроса или солдата? Кто-нибудь скажет какую-нибудь глупость, а другой не поймет, оттого и конфликты. А ребята они простые, горячие.

— Но мои люди практически не знают русского языка!

— А знаете, сэр, это хорошая идея!

— Что вы имеете в виду? — сэр Уэсли удивился такому резкому переходу.

— Давайте зачинщиков драк сажать попарно в кубрик. И не выпускать, пока они не научат друг друга сотне слов на своем языке. Так и вам будет польза, и нам. Плыть нам еще долго, а тут, может, на этой почве и сработаются.

— Не думаю, что от этого будет польза.

— И все-таки давайте попробуем. Потому как сажать на воду и гнилые сухари, я считаю, не самое разумное решение в отношении как экипажа боевого корабля, так и солдат экспедиционного корпуса. А наказывать только одну сторону и вовсе опасно.

— Чем же?

— Вы представляете, что такое русский бунт?

— Нет.

— Русский бунт, сэр, носит природу бессмысленной и беспощадной стихии, которая, вырвавшись на свободу, сокрушает все, с чем соприкасается. Именно по этой причине мой отец прикладывает все усилия к тому, чтобы в нашей стране не было революций. Просто из любви к своим европейским родственникам. — Уэсли еще больше удивился.

— При чем здесь европейские родственники?

— Ну как же? Вы разве не понимаете, что сначала русские у себя камня на камне не оставят, а потом пойдут «помогать» соседям? У нас же все так — шлея под хвост попадает, и ничем не остановишь. Так что, сэр, лучше быть аккуратней с такими играми. Солдаты мне верны. Однако вопросы справедливости для них очень важны. Давайте лучше поступим так, как я вам предложил. Ну и, конечно, я хотел бы видеть поменьше заблудившихся матросов у наших ящиков с оружием. Понятное дело, что им любопытно. Но оружие носит секретный, экспериментальный характер. И мои люди проинструктированы на этот счет.

— Хорошо, Ваше Императорское Высочество, я прослежу за ними, — сэр Уэсли был очень недоволен разговором, но выводы сделал правильные, отчего его бледноватое лицо стало еще кислее.

Впрочем, были и другие инциденты, из-за которых Александру было стыдно за своих людей. Особенно смущала морская болезнь, которая поразила добрую треть команды. В этом тотализаторе «зеленых мордашек» особенно отличился Миша Скобелев, который, как курсант военно-инженерного училища, был взят офицером в сводный учебный полк. Морская болезнь так его измотала, что в порту его попросту выносили на руках. Однако приступы тошноты были сущей мелочью по сравнению с тем, что его подопечные вытворяли. Он выговаривал британскому офицеру за излишнее любопытство его людей, а его собственные солдаты вели себя натурально как любопытные макаки и везде совали свой нос, что было даже не бедой, а катастрофой. Ребятам, видите ли, заняться было нечем. Ну и на корабле они были первый раз. Так, с горем пополам, они и плыли весь этот месяц — две команды заклятых врагов, которые по странному стечению обстоятельств были вынуждены действовать вместе.

Не успел полк выгрузиться в порту и помахать отбывающим британским «друзьям» неприличными жестами на прощание, как его сразу взяли в оборот представители правительства Конфедерации. По заранее составленной договоренности весь личный состав полка выступал как добровольцы с соответствующим оформлением, обеспечением и оплатой. Конфедерация без колебаний согласилась на эти условия, а также на ряд других «эксплуатационных» нюансов, включающих, например, своевременное обеспечение продовольствием. Южане даже согласились на тройную выплату жалованья супротив обычного. Впрочем, в тех условиях это было нормально, так как конфедератам были жизненно необходимы эти кадровые солдаты с прекрасным вооружением, чтобы банально выжить. Даже юридический нюанс, связанный с гражданством русских «добровольцев» и тот был решен к моменту прибытия Александра в Чарльстон.

Необходимым условием маскировки под добровольческую структуру стала полная интеграция в военную машину южан. Но тут возникли определенные затруднения. Дело в том, что полк в Конфедерации в то время составлял примерно от пятисот до шестисот человек, а у Александра имелось более полутора тысяч, что не лезло ни в какие рамки. Так что, как ни была дурна военная традиция КША, но великому князю скрепя сердце пришлось пойти на переформирование, в ходе которого на исторической арене Северной Америки появилась бригада конфедератов «Стальные медведи» (brigade «Steel bears») во главе с бригадным генералом принцем Александром. Подобное название, хоть и не обычное для русской части, было вполне в стиле американских воинских частей. Непонятно, как бы к этому отнеслись в России и Европе, но тут Александру выбирать особенно не приходилось из-за необходимости в мимикрии под воинскую структуру южан. Само собой, все звания и знаки отличия вводились такими, какими они были в Конфедерации, то есть всякие там капралы и сержанты, коих в русской императорской армии не наблюдалось. Причем не просто изменялись названия, но и, формально, получалось повышение, что несколько шокировало молодых офицеров. Эти неоперившиеся юнцы еще недавно радовались поразительно звучащим для них штабс-капитанам, поручикам и прапорщикам, до которых им на практике нужно было бы служить и служить, а теперь многие из них получили буквально по какому-то волшебству звания полковников и майоров. Впрочем, великий князь из-за этого сильно переживал. Он боялся, чтобы у ребят не началась «звездная болезнь» или «головокружение от успехов».

Но так как ничего поделать с текущими проблемами Саша не мог, то «отпустил» ситуацию и занялся насущными вопросами. В итоге, уже на третий день своего пребывания в Южной Каролине, он выступил с тремя обращениями к президенту Дэвису. В первом Александр предлагал ввести боевое знамя Конфедерации, знаменитый «Южный крест», которое еще не существовало в природе. Обоснование было таким же, как и у его оригинального автора, — дескать, в дыму сражений солдаты могут путать флаги США и КША, что может приводить к опасным недоразумениям. Во втором обращении великий князь, ссылаясь на то, что большая часть армии Конфедерации снаряжается на первых порах конфискованными с федеральных складов синими мундирами северян, то нужны какие-то заметные отличительные знаки. В частности, Саша предложил использовать шейные платки и нарукавные повязки красного цвета. По крайней мере до тех пор, пока Конфедерация не решит проблему с изготовлением собственной формы. В третьем рекомендовал ввести систему боевых наград, например медали. И даже сделал пару эскизов.

Все его предложения были благосклонно приняты. Мало того, его бригада в качестве поощрения получила первое в армии Конфедерации знамя нового образца. Впрочем, нарукавные повязки и шейные платки русской бригаде надевать не пришлось, так как ее форма очень хорошо контрастировала с той, которую использовали северяне. То есть проблем с идентификацией во время боя появиться не должно.

12 мая полк, после длительных бюрократических «танцев с бубнами», был наконец полностью преобразован в бригаду и интегрирован в конфедеративную военную структуру. И уже на следующий день Саше было предписано выдвигаться на север, к местечку Рок-Хилл, что расположено на границе штата. Марш по довольно пустынной дороге был уныл и скучен. Лишь изредка встречались одинокие фермы или небольшие города в стиле тех «картонных» декораций, которые великий князь видел в фильмах про Дикий Запад. Само собой, с нюансами, но незначительными. Так что те несколько дней, что бригада шла к обозначенному населенному пункту, прошли очень спокойно. Впрочем, в месте временной дислокации их тоже никто не тревожил, а потому можно было немного передохнуть, привыкая к новому климату, да и просто непривычному положению вещей. Однако такая идиллия длилась недолго. Уже двадцать третьего числа того же месяца из столицы Южной Каролины телеграфировали новое предписание.

Теперь бригаде предстояло совершить еще более значительный пеший переход примерно на триста миль и встать лагерем у новой столицы Конфедерации, города Ричмонда. И бригада незамедлительно выступила. Весь путь проходил по шоссе с гравийным покрытием, что сильно упрощало перемещение обоза и артиллерии, которая могла двигаться, не отставая от стандартной скорости пехотного марша, принятого в Европе того времени. Сейчас горожанам с их повальной гипотонией и общей расслабленностью он может показаться очень быстрым и изнуряющим, но для тех времен, когда иных вариантов перемещения, кроме как пешком, для большей части населения планеты не было, положение дел было несколько иным. Да и люди собранней были, находясь в более сложных условиях выживания. Впрочем, мы отвлеклись. В течение тех двух недель, что бригада шла в заданном направлении, ей удалось пройти по улицам таких крупных городов, как Шарлотт, Гринсборо и Дарем. И в каждом крупном городе людям Александра нужно было проходить бодрым строем, несмотря на усталость. Да не просто так, а с песней. Народ, конечно, слов «Прощания славянки» не понимал, но музыка и бодрый, решительный вид подтянутых солдат в отлично подогнанной по фигуре форме оказывали свое действие. И ничего, что форма была в дорожной пыли. Это даже добавляло своеобразного шарма. Важно было то, что она отлично сидела и смотрелась даже в таком виде. Поэтому везде их встречали тепло. Жителям этих городов вид солдат русской бригады внушал оптимизм и уважение. Что в свою очередь отражалось на ребятах, боевой дух которых повышался день ото дня.

Тут стоит отметить необычный ход для русской армии того времени. Еще находясь в Санкт-Петербурге, Александр решил, так сказать, увековечить свой поход в памяти потомков. Поэтому буквально весь февраль великий князь совершенно сбивался с ног, желая подобрать себе военного корреспондента и полевого фотографа. Проблема заключалась только в том, что никто из именитых журналистов не желал рисковать своей шкурой, отправляясь в столь рискованное путешествие. Теплое место под собственной попой им довольно резонно казалось куда интереснее, чем радужные перспективы. Собственно, Александр не настаивал, ибо ему был нужен доброволец, а этот подход совершенно отсеивал почти всех, кто ему встречался. Ровно до тех пор, пока случай не свел великого князя с Иваном Яковлевичем Красницким — деятельным мужчиной лет тридцати, который в одном лице прекрасно сочетал качества как фотографа, так и корреспондента. Он как раз находился в состоянии, так сказать, творческого поиска и с радостью отозвался на столь необычное предложение, которое позволяло ему посмотреть мир и завести интересные знакомства. Тем более что, помимо всего прочего, эта поездка была весьма доходна — Саша положил ему очень солидную оплату в размере ста пятидесяти рублей серебром каждый месяц, не считая общего с бойцами столования и содержания.

Для Ивана Яковлевича этот марш-бросок оказался совершенным праздником. Новые, необычные пейзажи, совершенно непривычные глазу жителя Центральной России, новые люди, негры, индейцы, которые изредка встречались на улицах. Он не стеснялся и буквально творил — количество фотографий по тем временам просто зашкаливало. Тем более что все расходные материалы можно легко было купить на месте, причем ощутимо дешевле, чем в Санкт-Петербурге. Доходило до того, что Александру приходилось временами заставлять Красницкого садиться писать, так как тот совершенно забывал про обязанности корреспондента в угоду фотографии. Но это было скорее эпизодически, когда он слишком увлекался. Солдаты поначалу несколько дичились такого к себе внимания, однако позже привыкли, так как беззлобный нрав и природное любопытство пронизывали совершенно всю натуру Ивана Яковлевича, что позволяло ему располагать людей к себе, особенно в приватных беседах.

Жителям же, уже привыкшим к развитой периодической печати и дешевым газетам, присутствие репортера очень помогало воспринимать столь необычные войска. Они начинали чувствовать что-то родное во всем происходящем и потому быстро успокаивались, тем более что в армию САСШ до начала Гражданской войны традиционно шли плохо знающие английский язык эмигранты. Иван Яковлевич вот так, с бригадой, с удовольствием и прошел бы через все САСШ, но, увы, все когда-нибудь заканчивается. Так и вверенное Александру подразделение шестого июня в конце концов достигло Ричмонда и стало лагерем в его северо-западном пригороде. Наступило относительное затишье.

Никаких новых предписаний Саше не поступало, поэтому он сосредоточился на довольно непривычном для них аспекте боевой подготовки — окапывании. В течение тех дней, что бригада «отдыхала» в пригороде столицы Конфедерации, все свободное время от сна, еды и гигиены она тренировалась копать траншеи, сооружать пулеметные гнезда, артиллерийские окопы, дзоты и прочее. Поэтому, когда первого июля 1861 года в расположения русской бригады прибыл вестовой с депешей, согласно которой ей надлежало немедленно выступать к городу Манассас на соединение с Потомакской армией генерала Борегара, солдаты вздохнули с облегчением. С очень сильным облегчением.

В этот раз для переброски единственной действительно боеспособной части была активно задействована железная дорога, благодаря чему уже третьего июля вся бригада в полном составе оказалась полностью сосредоточена к югу от указанного города. Соответственно, Александр с Сергеем Семеновичем и отрядом эскорта прибыл в расположение штаба армии. Провел краткие предварительные консультации и занялся рекогносцировкой. Дело в том, что из разговора с Пьером стало ясно, что он сильно переживает, так как не в полной мере понимает происходящую обстановку. Собственно, поэтому на предложение провести рекогносцировку он и отреагировал очень положительно, даже выделил полк кавалерии для прикрытия. Американский кавалерийский полк… человек в триста, с которыми Саша и Сергей Семенович лазили по всем окрестностям, изучая их и составляя примерную карту, особенно щепетильно отмечая броды, которых, кстати, обнаружилось не в пример больше, чем предполагали в ставке армии. В конце концов Александр, который совершенно не помнил сценария этого сражения, решил играть «от бедра» и остановил свой выбор на холме Метьюз, как наиболее удобной стратегической позиции.

В тот вечер состоялся краткий военный совет, который согласился с доводами Александра и подтвердил ему эту позицию.

— С холма я смогу контролировать артиллерией практически весь левый фланг армии. В том числе и каменный мост.

— Но ведь он удален на милю или около того.

— У меня восемь нарезных пушек, которые стреляют примерно на полторы-две мили.

— Прекрасно.

— Помимо этого, винтовки моих бойцов позволят очень серьезно осложнить обходные маневры противника, так как бьют на милю.

— А прямая атака на холм?

— Самоубийство. Мои винтовки дают по восемь-десять выстрелов в минуту. А пулеметы по двести пятьдесят. Наступающие на холм части будут вынуждены идти против шквального огня. Не думаю, что они готовы к такому.

— Хорошо. Я поддерживаю ваше предложение. Кто-нибудь возражает? — Пьер оглядел всех присутствующих, но старшие офицеры армии лишь молчаливо кивали, сталкиваясь с его взглядом. — Отлично. Если нет возражений, то занимайте холм.

Эта новая позиция совершенно вогнала в тоску солдат бригады, так как великий князь развернул на ней очень масштабную игру в «кротов». Поэтому, когда утром двадцать первого июля со стороны церквушки Садли показались федеральные войска, их ждал очень неприятный сюрприз.

А там было чему удивиться. За те шестнадцать суток, что люди великого князя осваивали холм, он превратился практически в кусок ожившей истории, которую вырвали из совсем другой эпохи. Солдаты в пехотных шлемах и форме серо-земляного цвета сновали по позициям, которые отлично бы сгодились и в середине XX века. Грамотно организованная круговая линия траншей, ходов, пулеметных дзотов и блиндажей позволяла не только вольготно обустроиться бригаде, но и прекрасно поместить все имущество, полевой госпиталь и землянки для отдыха. А на вершине холма на качественно изготовленном флагштоке, что стоял в центре комплекса артиллерийских окопов, развевался фланг Конфедерации. Даже уборные, и те Александр удосужился нормально организовать, чтобы в случае необходимости солдаты смогли спокойно справлять свои физиологические нужды и при длительной осаде. Это не считая того, что бойцы бригады расчистили всю местность перед холмом от кустарника и леса, предотвратив любые шансы незаметного подхода противника.

И вот на эту военно-техническую идиллию со стороны владений Садли вышло нечто вроде бесформенной толпы в помятых, слегка засаленных синих мундирах. Эти ребята хоть и несли в руках дульнозарядные винтовки Спрингфилда образца 1855 года, но все равно больше напоминали богомольцев, чем армию. То здесь, то там мелькали офицеры на конях, которые безуспешно пытались хоть как-то управиться с этой необузданной стихией совершенно распущенных чудаков, которые носили звание солдат лишь благодаря какому-то чудовищному недоразумению. Саша, глядя на это, даже улыбнулся какой-то странной, таинственной улыбкой: «Эко как иногда история выкручивает!» Впрочем, Сергей Семенович сделал свои выводы из этой улыбки, посчитав, что великий князь радуется легкой победе, так как «эти бродяги», по мнению Урусова, выиграть могли только чудом или Божьим попущением.

На холм Метьюз наступала первая дивизия бригадного генерала Даниэля Тайлера — самое крупное воинское соединение в этой армии северян, которое насчитывало без малого тринадцать тысяч человек. Но тут стоит оговориться — наступали они лишь в понимании ополчения середины девятнадцатого века. И это не имело совершенно ничего общего с мощными, энергичными атаками того же Суворова, и уж тем более им было далеко до легендарных эпизодов, в которых русская морская пехота наводила ужас на немцев в дни Великой Отечественной войны. Северяне вели себя, как какие-то чудные существа. Почти блаженные. В большинстве случаев атака представляла собой мерное, ритмичное выдвижение развернутой густой цепи, которая, пройдя шагов тридцать-сорок под огнем неприятеля, разворачивалась и со всех ног начинала убегать. Действо, которое происходило у подножия холма, было похоже даже не на бой, а на что-то вроде тира.

Артиллерия весь бой даже не отвлекалась на клоунов, которые пытались вести прямую атаку на холм, и поддерживала бригаду Эванса, что обороняла каменный мост. К концу дня, правда, там от моста почти ничего не осталось, но третья дивизия северян Сэмюэля Хельтцельмана оказалась остановлена и отброшена. Александр на это особо обратил внимание, сделав пометку в своем дневнике, так как бригаду можно было существенно быстрее отбросить, нанеся более солидные потери, если бы артиллерия была чуть более современной — хотя бы просто казнозарядной. Да и 87-мм пороховой фугас был очень слабоват и вопиюще требовал перехода на более интересные начинки.

За весь бой на участке обороны бригадного генерала принца Александра был только один острый момент, когда Уильям Шерман, лично возглавив 13-й полк, прошел западнее каменного моста по крестьянскому броду и попытался зайти в тыл к Славянской бригаде. Он, вероятно, мог добиться успеха, но Саша, понимая опасность таких моментов, заведомо подготовился к круговой обороне. Поэтому, подпустив поближе федеральный полк, Миша Скобелев метров с шестисот расстрелял его, командуя отрядом из трехсот стрелков при двух пулеметах. За пару минут обстрела от полка северян в пятьсот бойцов осталось меньше сотни. Да и тех чуть позже хорошо накрыла залпом артиллерия, когда, отступая, они попробовали перейти реку Булл-Ран по тому же броду, которым пользовались, чтобы переправиться на эту сторону полчаса назад. Сложно сказать, сколько из них выжило, но вряд ли там получилось больше двух-трех десятков человек. К счастью, Уильям такого позора наблюдать не мог, ибо на первой минуте был убит, получив два попадания в грудь. Возглавлять атаки пехоты верхом на коне не самая разумная идея, на что Александр не преминул обратить внимание Урусова. Да и вообще всех офицеров, которые были при нем у флагштока и наблюдали за действом в бинокли.

Вечером, когда на позиции бригады прибыло командование Северовирджинской армии (в которую к тому времени уже преобразовали Потомакскую) в лице генералов Борегара и Джонсона, то на них было страшно посмотреть. У них было что-то вроде когнитивного диссонанса. Эта парочка совершенно не могла понять, что же здесь вообще произошло. Дело заключалось вот в чем. К концу дня раненых северян уже почти не осталось, так как никто их не вытаскивал с простреливаемых позиций, а потому они благополучно умирали от потери крови, пополняя число погибших. Так вот. На восточных позициях армии, где южане воевали по старинке, по предварительным подсчетам, погибло около двухсот сорока солдат противника, не считая примерно пятисот раненых, которые выживали из-за менее губительного огня конфедератов. И такой расклад считался очень даже солидным успехом. Однако в окрестностях холма Метьюз лежало две тысячи сто сорок восемь трупов. И это число казалось что Джонсону, что Борегару совершенно необъяснимым.

Секрет Александра был прост и базировался на двух деталях, связанных с тактикой и оружием противника. В дивизии Даниэля Тайлера все бойцы были вооружены единообразно — дульнозарядными винтовками системы Спрингфилда образца 1855 года, которые тяжелую пулю калибра 30 мм пускали примерно на семьсот-восемьсот метров. Но это была предельная дальность стрельбы с жутким рассеиванием. Сразу по прибытии на позиции великий князь проконсультировался касательно того, как принято в американской армии использовать подобное оружие (которое предположительно было у всех северян), и с удивлением обнаружил, что, как правило, раньше чем с четырехсот метров из него стараются не стрелять. Соответственно, имея абсолютное преимущество в дальности, точности и плотности стрельбы, его бойцы начинали стрелять примерно с километра. Поэтому зачастую противник просто не успевал выйти на дистанцию открытия огня. Что было очень печально. Для северян. Настолько печально, что единственный раненый боец в бригаде Александра имел легкое сотрясение мозга от попадания в пехотный шлем тяжелой пули на излете. Иных пострадавших солдат во вверенной ему части не было. А единственной серьезной неприятностью, помимо слегка ошалевшего от сотрясения солдата, стал дикий расход боеприпасов — только винтовочных патронов ушло около ста тысяч, не говоря уже о снарядах к пушкам, которых осталось не более трех десятков на «ствол».

И надо сказать, что это еще не все — Иван Яковлевич фотографировал весь день, увлекшись съемкой столь колоритных батальных сцен. Даже удались два совершенно потрясающих кадра — панорамы боя. С той техникой, какая была в его распоряжении, подобные фотографии были чем-то на грани фантастики и очень порадовали Сашу.

Тем же вечером, пока солдаты еще копали большие братские могилы для погибших противников, произошел короткий военный совет, на котором утвердили дальнейший план действий, а именно, преследование отступающего и деморализованного противника и наступление на Вашингтон. Пьер и Джонсон оказались так впечатлены успехом боя, что решили пренебречь распоряжением президента Дэвиса и на плечах отступающих федералов ворваться в их столицу. Дело в том, что Джефферсон Дэвис отказался выслать необходимые, на взгляд Джонсона, двадцать тысяч солдат для поддержки наступления на столицу Федерации. Но впечатления от успеха, и особенно от страшных потерь, которые понесли северяне, в руководстве армии возобладали над осторожностью, и генералы решили рискнуть. Уж больно много давала победа в этой импровизации.

Преследовать и беспокоить отступающие войска федералов, не давая им остановиться, и навести в своих рядах порядок было поручено четырем кавалерийским полкам. Бригада же великого князя, как самая организованная, выступила в качестве авангарда основных сил армии. Поэтому уже утром ей надлежало сниматься с позиций и выдвигаться маршем в направлении Вашингтона. В качестве боевого охранения ей временно придавали кавалерийский полк Джеба Стюарта, который успел прекрасно себя зарекомендовать в этой роли. Подобное положение дел позволило бойцам Александра совершенно спокойно и без эксцессов прибыть двадцать шестого июля к предместью столицы САСШ — города Вашингтона.

Именно на этом переходе великий князь впервые столкнулся с североамериканской прессой, которая ему была знакома только по прошлой жизни. Саше в руки попала ежедневная газета «New York Herald» за 22 июля, в которой была статья о битве при Булл-Ране.

«…американские войска героически сражались с превосходящими силами противника, держа напряженную оборону на холме Метьюз, который штурмовал корпус принца Александра, стремившийся воспользоваться серьезным численным преимуществом своих наемных солдат славянского происхождения, чтобы окружить и принудить к сдаче гарнизон. Лишь благодаря самоотверженному героизму и прекрасным боевым навыкам добровольцев под предводительством полковника Шермана наши войска смогли удерживать холм до самого вечера, когда из-за общего стратегического отступления армии на хорошо подготовленные оборонительные позиции им пришлось покинуть прекрасно обжитый и ставший уже буквально родным холм…»

Александр перечитывал этот листок раз за разом, пытаясь понять, не сон ли это. Но нет, действительно, «New York Herald» безбожно врала в угоду политической конъюнктуре и, видимо, желая всячески приподнять патриотические настроения в среде обывателей. Невольно скривившись, он убрал эту газету к себе в архив, на память. «Нужно будет этой бумажкой позже воспользоваться и высмеять этих комедиантов», не зря же он таскал с собой военного корреспондента с фотоаппаратом.

Конечно, кавалерийский полк осуществлял оперативную рекогносцировку и разведку, но великий князь решил не страдать болезнью «великих полководцев» и не ходить маршевыми колоннами мирного времени по вражеской территории. То есть впервые за время пребывания в Северной Америке развернул бригаду в нормальное маршевое построение с дозорами, походными заставами и прочими прелестями грамотного подхода к делу. Поначалу было несколько непривычно управляться с такой толпой как ему самому, так и его офицерам, поэтому двигаться получалось очень медленно. Впрочем, второй день марша позволил развить куда большую скорость, чем первый. А люди потихоньку привыкали к необычному, но вполне разумному новшеству.

Вашингтон, впрочем, их ждал. Авраам Линкольн, сразу как узнал о поражении и угрозе для столицы, самым решительным образом занялся подготовкой города к обороне. По наиболее важным направлениям строились баррикады, разворачивалась новая армия из остатков разбитых частей и добровольцев. Однако до взрыва мостов через реку Потомак дело не дошло. Да и вообще — их толком никто и не охранял. А те небольшие отряды, что встретились на двух ближайших к Вашингтону мостах, были отогнаны беглым огнем с недосягаемой для их оружия дистанции. Причем на южном берегу реки безраздельно господствовала кавалерия южан и федеральных войск вообще не было. Это привело к тому, что все солдаты противника, находившиеся вне города, стремительно туда отступили и укрылись за баррикадами. Никаких попыток воздействовать на переправляющиеся войска с помощью кораблей также не предпринималось.

Все складывалось как нельзя лучше для дальнейшего наступления, однако Александр решил не рисковать и отправил на рекогносцировку приданный отряд кавалерии. Он вернулся очень быстро, так как попал под плотный огонь на нескольких въездах в столицу. Стрельба северян хоть и носила хаотический характер, но привела к потерям — пятьдесят три кавалериста были убиты или ранены. Судя по обстановке, которую описал Стюарт, в городе, по всей видимости, находилась дивизия или даже две противника общим числом в несколько тысяч человек. Радужное известие. Поэтому Саша решил подождать подхода основных сил, так как не желал единолично штурмовать баррикады и участвовать в непредсказуемых и хаотичных уличных боях. Вопреки традициям XIX века он не желал терять своих людей, вне зависимости от их происхождения, столь бессмысленным и бездарным способом. По большому счету Саша их вообще не желал терять. А наступать дальше, оставив город, забитый противником, в тылу, было бы редким безрассудством, так как «авангард Северовирджинской армии» слишком далеко оторвался от основных сил. Вся эта диспозиция привела к тому, что Саша решил просто и незамысловато занять оборонительную позицию в пригороде Вашингтона Джорджтауне, оставив за собой контроль двух мостов через реку Потомак и отличную артиллерийскую позицию для обстрела прилегающей акватории.

Тихое и спокойное ожидание длилось недолго, так как недоедавшие уже несколько дней из-за перебоев в снабжении и отсутствия «запасливого хомяка» в обозе кавалеристы порывались начать грабить, чтобы просто насытиться. Пришлось на первых порах отсыпать продовольствия приданному полку из бригадных запасов и начать как-то решать эту проблему. Александр отвечал за этих «скакунов», а приобретать весьма сомнительную славу мародера из-за действий своих подчиненных ему совсем не хотелось. После того как люди Джеба нормально покушали, их отправили на фуражировку по окрестностям, где вменили в обязанность скупать продовольствие за нормальную цену. Как несложно догадаться, имея хоть небольшое представление об американском менталитете, местные с удовольствием продавали продукты питания своим врагам. Получалось не очень много, но бригаде хватало, даже с запасом. И более того — местные дельцы, поняв, что дело пахнет прибылью, стали пригонять фургоны с продовольствием прямо к заставам русских.

С подходом основных сил армии эти интендантские дела отошли на второй план и началась активная подготовка к штурму. Джонсон считал, что осаждать — только время терять. Впрочем, Александр вместо ожидаемого предписания о наступлении на город во время планирования общего штурма получил несколько неожиданное предписание, согласно которому его бригаде надлежало обойти Вашингтон с запада и заблокировать дорогу на Балтимор, которая представлялась Джонсону самым опасным направлением для отступления федеральной армии. По ней же могли подходить подкрепления. Великий князь поначалу хотел было взбрыкнуть, так как жаждал войти в Вашингтон в составе армии победителей, но здравый смысл и Сергей Семенович очень быстро привели его в чувство. Поэтому двадцать девятого июля его бригада, усиленная все тем же полком Стюарта, уже находилась в трех милях к северо-востоку от Вашингтона и интенсивно окапывалась.

На самом деле это окапывание имело вид целого комплекса мероприятий, которые были связаны не только с фортификационными работами. Перед великим князем стояла задача: не только подготовить ловушку отступающим войскам противника, но и заманить их в нее. Поэтому, воспользовавшись захваченной телеграфной станцией на Балтиморской железной дороге, Александр телеграфировал в Вашингтон:

«Вас окружают. Отряды кавалерии повстанцев видели недалеко от Балтимора. В целях затруднения их наступательных действий в настоящее время мы приводим в негодность все дороги, которые ведут на северо-восток страны. Включая железную дорогу. Телеграфные станции мы сожжем или взорвем, чтобы противник не смог ими воспользоваться. Если обстоятельства сложатся так, что вам придется отступать, то уходите по дороге на Бладенбург.

Командир Велингтонских ополченцев

Аналогичную телеграмму Александр отправил в Балтимор, только представившись полковником Сойером. После чего поджег телеграфную станцию и начал реализовывать свой план. Для диверсий на транспортных коммуникациях противника Саша выделил полк Миши Скобелева. В тот же день был взорван мост через залив, огибающий с востока столицу. Перекопаны во многих местах траншеями все относительно нормальные дороги, идущие на север и северо-восток от Вашингтона. В том числе старое Бладенбургское шоссе. На следующий день не избежала внимания и Балтиморская железная дорога. Ее полотно в трех местах было разобрано, а насыпь развалена, чтобы затруднить починку.

Но все это безобразие не мешало основной работе — подготовке засады. Место для нее Александр выбрал в том месте, где новое Бладенбургское шоссе ближе всего подходило к железнодорожной насыпи — в полумиле к северу от фермы Кларка Миллера. Само собой, ферму предварительно спалили дотла, а ее владельцев посадили в фургоны, выдали сто долларов (огромные по тем временам деньги) и отправили на поселение в Чикаго. Пообещав в случае, если они будут молчать и быстро удалятся от этих мест, никогда больше не искать встреч с ними. Миллер, к счастью, оказался очень сообразительным мужчиной и никаких проблем создавать не стал. Впрочем, его примеру последовал и сосед Билл Кальверт. В итоге участок дороги стал пустынным, по крайней мере, на пару миль в сторону Вашингтона.

Для непосредственного расположения бойцов Саша выбрал место, где с одной стороны железнодорожная насыпь очень сильно увеличивалась из-за особенностей рельефа, превращаясь в высокий земляной вал, а с другой — к шоссе подходил лес. Помимо этого, радовала сама дорога — именно в этом месте заканчивался спуск и начинался подъем. Место выходило очень интересным, так как со стороны леса весь участок был как на ладони и отлично простреливался. С флангов участка, протяженностью в милю, располагалось по три пулеметных дзота, которые должны были выступать запирающими силами, не дающими противнику отступить. А вся протяженность леса между ними занималась длинной пехотной траншеей с удобными стрелковыми позициями и тремя пулеметными гнездами, которые стояли на равном удалении друг от друга. Всю эту линию получилось расположить в трехстах шагах от шоссе и отлично замаскировать. А на дистанции в семьсот шагов — расположить артиллерийскую батарею, впрочем, тоже замаскированную.

Двенадцатого августа, когда все уже было готово и бригада отдыхала, к ней пожаловали желанные гости. Измученные двухнедельными городскими боями солдаты северян шли широкой толпой по дороге и по обочинам, расходясь своеобразными волнами от нее на пятнадцать-двадцать метров. Впрочем, без всякого боевого охранения, разведки и авангарда. Шли — это еще громко сказано. Они брели, еле поднимая ноги. Центральную часть шоссе занимали фургоны и какие-то важные люди верхом на лошадях, а вокруг них, как овцы вокруг пастухов, жались солдатики. Причем как такового растягивания, характерного для подобного состояния духа, практически не было. Все, наоборот, старались идти кучнее, видимо, опасаясь кавалерии южан.

После того как они, естественно, не заметив замаскированных позиций противника, втянулись в заранее размеченную зону обстрела, Александр отдал приказ об открытии огня. Полторы тысячи винтовок, девять пулеметов и восемь пушек заработали разом и на пределе своих скоростных возможностей. Получился своего рода все сметающий свинцовый шквал. Около пятнадцати тысяч пуль каждую минуту обрушивались на солдат противника, стремительнейшим образом их уничтожая. В их рядах сразу началась паника, метания и давка. Причем паника сыграла с ними злую шутку — она не дала ребятам трезво оценить обстановку и залечь. Вместо этого они, напротив, вели себя как укушенные и «мельтешили» с дикими криками. Лишь на третьей минуте остатки отступающих войск северян ринулись к железнодорожной насыпи, желая спастись за ней. Впрочем, именно там они и погибли, так как взобраться на высокий земляной вал под плотным стрелковым огнем — крайняя степень безрассудства. Они пытались карабкаться по крутой насыпи, а с дистанции в семьсот-восемьсот метров по ним вели плотный обстрел. Те, кто забрался повыше, получая свою пулю, скатывались вниз, сбивая к подножию своих товарищей по несчастью. Там последние северяне и собрались. Впрочем, по этому валу из тел у подножия насыпи еще секунд тридцать велась стрельба. На всякий случай.

Когда беглая стрельба наконец утихла, Александр немедленно отправил вестовых, чтобы ему доложили о потерях. Их не было. Даже раненых не было. А там, где еще несколько минут назад шли солдаты противника, лежало поле трупов, хотя нет, скорее кровавая каша, растекшаяся жирным, слегка смазанным пятном. Впрочем, Джебу Стюарту это было еще не ясно, а потому он вскочил в седло и повел своих кавалеристов к месту гибели отряда противника. Что его туда повлекло, сложно сказать, но зря он это сделал. Очень зря. Его люди оказались не готовы к зрелищу, что предстало перед их глазами. Убитые и бьющиеся в агонии тела, куски мяса, оторванные конечности, кровь, мозги, содержимое кишечника, стоны и крики ужаса раненых, ползающих в этой каше, и сладковатый аромат парного мяса, смешанного с запахами фекалий и крови, от одной только смеси которых с непривычки может желудок вывернуть. В общем, там было все самое эффектное, что можно встретить на войне, только в одном флаконе и значительном количестве.

Многим людям Стюарта стало плохо, и они стали терять сознание, падая прямо в эту самую кашу. Впрочем, не всем. Однако проблем это добавило. Им под стать оказались и слушатели училища, впервые оказавшиеся на войне. Да что они, даже старые, закаленные ветераны, многие из которых побывали на Крымской войне, и те находились на грани нервного срыва. По большому счету, после окончания этой бойни часть бригады в унисон молилась и блевала. То есть была частично деморализована. За исключением ветеранов и Александра. Однако же и опытный, навоевавшийся Урусов, глядя на результат успешной засады, стоял с задумчиво-печальным видом.

Саше же, в ключе произошедших событий, вспомнилась фраза, которую старший прапорщик говорил своим бойцам в «учебке» в одном известном фильме: что они могут писаться, какаться, звать маму, но боевую задачу выполнять несмотря ни на что. Так и тут получилось. Впрочем, если говорить честно, бригада оказалась психологически не готова к «новой войне». И если при Булл-Ране вся эта бойня носила более растянутый по времени и пространству характер и не так сильно давила на неокрепшую психику, то на дороге в Балтимор люди не выдержали и «потекли».

— Вот, Сергей Семенович, — обратился Александр к Урусову через несколько минут после окончания дела, — перед вами война будущего. Как вы видите, она готова принимать жертвы в любом количестве и качестве. А смерть в бою теперь еще менее овеяна красотой и изяществом. Авраам Линкольн совершил ошибку и не послал вперед себя разведку и боевое охранение, поэтому закономерно попал в засаду. Новая война наказывает за любые ошибки исключительно смертью.

— Это ужасно… и очень печально. Глава государства погибает столь бесславным образом.

— Безусловно, это не делает им чести. Но если мы не хотим, чтобы с нашими солдатами поступали так же, то должны стремительно идти вперед. Нет, скорее даже бежать. И опережать всех в своем развитии, а не жить одними традициями, которые привели нас к трагедиям в Тавриде. Вы же там были. По-вашему, хорошо ли был обучен и снаряжен русский солдат? Молчите? Правильно. Из рук вон плохо. По большому счету, он мало чем отличался от того солдата, что в Отечественную войну сражался при Бородино. Прошло полвека, а наша армия как будто забыла, что нужно развиваться. Впрочем, словами это не исправить. Нужны дела. Как там говорится в старой русской пословице: «На бога надейся, а сам не плошай»? Так ведь?

— Я, право, не знаю, — Урусов задумчиво рассматривал поле трупов. — Неизвестно, нужны ли эти дела.

— Сергей Семенович, по вашему мнению, лучше, чтобы вот так нас стреляли?

— Я не это имел в виду. Хотя… знаете, вы, наверное, правы.

— И нам с вами, Сергей Семенович, нужно смириться с этой кровавой кашей, которая отныне будет всегда сопутствовать войне, и не предаваться унынию. — Александр улыбнулся. — Впрочем, от нас с вами сегодня потребуется еще много дел. Пойдемте, сейчас мы особенно нужны солдатам.

Иван Яковлевич оказался под стать неофитам и с большим трудом смог сделать фотографии места гибели американских солдат, так как его сильно мутило. Ну не мог этот гражданский человек справиться с природными позывами. Лишь несколько глотков крепкого дистиллята позволили привести его в чувство, да и то весьма относительно, потому как, выполнив свой долг и сделав несколько снимков, он напился до полной потери сознания. А потом еще неделю не мог нормально спать, крича во сне.

Впрочем, довольно быстро люди стали отходить. Точнее, их стали приводить в чувство те ветераны, что побывали на Крымской войне и к таким вещам были привыкшие. Самым главным стимулятором, который вернул людей к жизни, стал алкоголь — примерно по двести граммов крепкого дистиллята на человека. Но чисто этот проверенный временем метод применить не удалось. Люди Джеба с этой порции в чувство приведены не были, а потом вдруг опьянели до такой степени, что еле ползали. Пришлось их на свежем воздухе укладывать отсыпаться, да еще людей приставлять, чтобы следили за тем, чтобы эти «трупики» на спину не переворачивались и не портили статистику боя весьма курьезными потерями.

Так что, уже спустя час после завершения этой операции, бригада относительно ожила и деловито зашевелилась. Предстояла большая работа по сбору трофеев и скорейшему погребению погибших. Великий князь не желал отправить своих союзников в тот же нокаут, что и «богатырей» Стюарта. Да и порыться в фургонах было совсем не лишним. Там, без сомнения, вывозилось что-то очень важное и ценное.

Полк на копание могилы, полк на сбор трофеев, полк на боевое охранение. Впрочем, последнее оказалось лишним, так как за исключением местных жителей, приезжавших помародерствовать за несколько миль к месту предполагаемого боя, никто к позициям Александра не подходил более в тот день. Поначалу Саша хотел по-простому «закопать» явившихся предпринимателей, но решил, что кто-то должен породить страшные байки о грозных русских воинах, которые не знают поражения и так далее (пусть сами страшилки выдумывают). Поэтому этих дельцов проводили по самой густой каше убитых, роняя их туда несколько раз, давая нюхнуть запахов реальной войны, и отправляли домой, обещая, встретив еще раз, связать и закопать живьем вместе с погибшими. Это работало идеально и больше «бизнесменов» из тех мест не приходило.

Приятным сюрпризом, который порадовал Александра, стали девятьсот карабинов Шарпса, которые имелись в частях этого ополчения. Конечно, они варьировались по калибрам и моделям, но все же были гораздо лучше «Спрингфилдов», которые покупались интендантской службой Конфедерации по довольно скромной цене. Да-да. Именно покупались. Трофеи не шли правительству бесплатно. Что безмерно радовало. Так что, даже с учетом потерь на закупке продовольствия, бригада умудрялась выходить в ощутимый плюс по общему балансу содержания. Даже с учетом стоимости боеприпасов.

Особую ценность представляли фургоны, в которых находились документы, наиболее важное имущество остатков Вашингтонской дивизии и личный архив Авраама Линкольна, содержащий очень интересный пакет бумаг, дающих представление о многих политических диспозициях и делах в САСШ. Этот архив не должен был попадать в руки русского великого князя, но он попал, и это сделало ситуацию очень опасной. Никто из известных финансистов Севера не желал делать достоянием гласности свои неформальные дела, особенно те, за которые им грозила виселица. С такими документами лучше по походам не бегать, поэтому Саша принимает решение выйти в резерв армии конфедератов и спокойно разобраться с добытыми бумагами. Тем более что ему в такой просьбе отказать не смогут. Помимо массы очень ценных документов, Александр получил чью-то кассу в размере пятидесяти тысяч долларов серебром. Предположить ее принадлежность было очень сложно, так как прилагавшийся пакет тетрадок учета выплат не позволял сделать никаких выводов.

Утром следующего дня прибыл первый корпус Северовирджинской армии под командованием Пьера Борегара, которому Александр и доложил о том, что боеприпасы в его войсках практически закончились и ему необходимо встать лагерем, дабы дождаться поставки из Санкт-Петербурга. Для француза подобная новость была очень неприятна, но он, хоть и выразил свое неудовольствие, но противиться желанию Александра на время выйти в резерв не стал. Тем более что именно благодаря людям Саши был взят Вашингтон и убит Линкольн. Да и побаивался он великого князя немного. Так что, пофыркав, Пьер удалился, а Саша продолжил заниматься своими делами в ожидании прибытия своего главного командира — генерала Джонсона. Он прибыл лишь на третий день.

— Александр, Пьер просто в ярости. Что здесь случилось?

— Да ничего особенного. Я просто ему сказал, что у нас заканчиваются патроны. У нас же экспериментальное оружие, расход патронов рассчитали недостаточно точно, а имеющиеся заряды нам не подходят.

— А он говорит, что вы не хотите воевать.

— Сэр, вы желаете, чтобы мы бессмысленно погибли в штыковых атаках? Для артиллерии у нас боеприпасов нет вообще. Для винтовок — максимум на один вялотекущий бой. К револьверам еще меньше. Так и получается, что у нас остаются только штыки. Я не знаю, что там себе навыдумывал месье Борегар, но обстоятельства совсем не радужны. Или, может быть, он желает нашей смерти?

— Аккуратнее, Александр, у Пьера большое влияние в армии, не старайтесь сделать его своим врагом. Думаю, он просто вспылил и выкинул свой коронный драматический жест. Он любит их. Такой уж он человек, хоть и хорош как офицер. Впрочем, я вас понял. Чтобы не было вопросов, я выпишу вам предписание остаться в тылу до прибытия транспорта с боеприпасами. Я так понимаю, вы уже думали, чем намереваетесь заняться?

— Да. Вы же планируете наступать дальше на Балтимор, Филадельфию и Нью-Йорк?

— Верно.

— Так вот. Кто-то должен остаться в Вашингтоне и прикрыть его на случай маневра федералов. Думаю, если я займу Капитолий и превращу его в форт, мы все выиграем. Тем более что раньше чем через пару месяцев транспорта мне не дождаться, так как мы послали за ним только после Булл-Рана, когда оценили реальный расход.

— Хорошо.

Впрочем, относительно боеприпасов Александр не сильно лукавил. За битву при ферме Миллс бригада израсходовала еще одну треть своих первоначальных запасов. То есть в ее обозе оставалось около ста двадцати тысяч патронов. Так что Саша был прав не только в плане безопасности, но и с точки зрения здравого смысла. Наступать с таким расходом патронов и столь незначительными их запасами было практически самоубийственно. Но тут был нюанс. У Александра имелись ящики с капсюлями и более 80 % стреляных гильз, которые он намеревался зарядить заново. Лишние сто пятьдесят — сто шестьдесят тысяч патронов в текущей обстановке совсем бы не помешали.

Семнадцатого августа, завершив все дела на месте боя и переехав в Капитолий, Александр спокойно сел подводить итоги последних нескольких месяцев.

Федеральной армии САСШ было нанесено решительное поражение в нескольких боях, которое привело к полному провалу северян на восточном фронте, гибели их президента и потере столицы. Однако они продолжили борьбу, что говорило о том, что не Линкольн был их реальным руководителем. Путем несложных логических построений местоположение «центра управления полетами» определилось как Нью-Йорк. Именно туда генерал Джонсон и будет вести наступление. У него, как и у президента Дэвиса, никаких сомнений по этому вопросу не было. Впрочем, на западе страны армии федералов и конфедератов еще даже не начинали боев, а потому положение было неопределенным. Как и на всей войне в целом. Взятие формальной столицы и ликвидацию не менее формального лидера САСШ, казалось бы, даже и не заметили. Это наводило на определенные мысли.

По бригаде все было намного лучше. Безвозвратных потерь не было. Единственный раненый боец полностью оправился. А небоевые потери, носящие довольно массовый характер в подобных походах, оказались несущественными и легко излечимыми. Этот успех упирался в очень серьезное отношение к питанию, гигиене и отдыху. Ни одного солдата, даже в качестве наказания, не заставляли нести патрульно-постовую службу, то есть не спать нормально две ночи кряду. Сюда же шла еще и свежая одежда, которую весьма регулярно стирали и дезинфицировали. В общем, службы обеспечения некогда полка, а ныне бригады работали превосходно. В первую очередь из-за личного контроля великого князя, который, к примеру, питался из общих котлов полевой кухни, сам факт чего очень серьезно подтягивал и дисциплинировал интендантские службы. Наблюдавший за всем этим Урусов даже отмечал у себя в дневнике необычайную щепетильность Александра в этих вопросах, которая давала прекрасный результат. Видя человеческое, уважительное отношение, солдаты с каждым днем все больше и больше проникались к великому князю уважением и доверием, так как понимали, что он заботится и ценит их, не желая терять, что было не характерным явлением для армий XIX века.

Впрочем, на этом хорошие новости заканчивались. К бригаде приписывались три пехотных полка, сформированные в Южной Каролине, и две батареи по восемь двенадцатифунтовых гладкоствольных полевых пушек «Наполеон». Эти усиления, правда, не давали права присвоить соединению статуса дивизии, слишком небольшой она получалась. Что было бы совсем лишним — и так уже шуму наделали. Однако сам бригадный генерал принц Александр не избежал повышения звания до генерал-майора. Своего рода поощрение, не имевшее, впрочем, никакого положительного содержания, кроме лишней головной боли и возни с целым стадом необученных ополченцев, с которым Саша по большому счету просто не понимал, что делать. Не обучать же, в самом деле? Хотя, видимо, Дэвис желал именно этого, так как зачислил их 4-м, 5-м и 6-м полками в бригаду; аналогично было с артиллерией. Хотя чему Саша мог научить на этих убогих гладкоствольных пушках, он не представлял. Поэтому, не стесняясь, написал письмо президенту, в котором изложил мысль о том, что обучать стрелять из устаревшего оружия не может, ибо не представляет, как им можно пользоваться. Саша от души поюродствовал, говоря о том, что он готов обучать рекрутов, но все упирается только в материальную часть. Однако формально дал свое согласие. Поэтому Джефферсон отреагировал мгновенно — в тот же день пришла телеграмма с просьбой прислать перечень военного имущества, необходимого Александру.

Великого князя такой расклад заинтересовал, и он решил пойти дальше в своей авантюрной импровизации. А потому сделал заказ на двадцать четыре двадцатифунтовые полевые пушки Армстронга образца 1860 года. Нарезные, железные, заряжаемые с казны пушки калибром 95-мм и длиной ствола в 84 дюйма делали эти полевые орудия лучшими в мире из тех, которые можно было достать. Их было очень сложно приобрести, так как Великобритания выпускала их ограниченными сериями, но великий князь решил покапризничать. Помимо этого шел заказ еще на целую партию винтовок и карабинов Шарпса модели 1859 года, калибром 0.52 дюйма, причем с запасом — по три и две тысячи соответственно. Само собой, Александр не постеснялся в боеприпасах, особенно артиллерийских, запасах продовольствия и под самый финиш заказал наборы формы для всех сил усиления в том же фасоне и расцветке, что и в бригаде. Влетало это в очень большую копеечку. Но, как ни странно, уже девятнадцатого августа пришла телеграмма: «Все обеспечим. С орудиями будет заминка, но в течение сорока-пятидесяти суток поставим». Саша даже несколько растерялся. Он ведь просто хотел пошутить, заказывая самое лучшее и понимая, что его достать почти невозможно, тем более быстро. А тут вон оно как происходит…

Поэтому Саша развил бурные строительные работы по укреплению своей ставки в Вашингтоне, теперь уже без шуток осознавая, что руководство Конфедерации в него верит и возлагает особые надежды. Начать работы по созданию форта великий князь решил с парка, окружающего Капитолий. Его вырубили, а землю выровняли таким образом, чтобы убрать все укрытия и сделать получившееся поле прекрасно простреливаемым.

Дальше строительные работы завертелись вокруг самого здания. В первую очередь укрепляли стены, особенно первого и второго этажей, для чего использовали имеющийся в городе цемент и железные прутья. Цемент заливали в дощатые опалубки по периметру здания, доводя толщину стен до очень солидной величины. Таким же образом укрепляли перекрытия между этажами, только дополнительно добавляя мощные кирпичные колонны, которые должны были поддерживать армированные стяжки. Работы шли быстро и тормозились только наличным цементом да песком, которые подвозили местные предприниматели даже из занятых северянами городов.

Кроме непосредственного укрепления стен шло сооружение стрелковых позиций, пулеметных гнезд и артиллерийских амбразур. Оба первых этажа теперь занимали казармы на три тысячи человек, столовая и кухня. Лазарет, колодцы, многочисленные склады и прочее располагалось в подвалах. Там даже баня и прачечная предусматривались. Правда, пришлось несколько помучиться с вентиляцией, которую сделали на основе разности давлений, просто выведя вытяжную трубу повыше. Весь третий этаж теперь занимался атлетическим залом, где можно было размяться после длительного нахождения в тесных помещениях казармы. А на самой крыше разместились наблюдательные пункты. Все, конечно, располагалось очень плотно, но оно того стоило. Особенно пришлось потесниться солдатам в казармах. Такая теснота, впрочем, привела к необходимости вводить очень жесткий режим с регулярным проветриванием и влажной уборкой.

Как вы видите, объем работ был диким, а плотность построек — очень высокой. Поэтому все две тысячи восемьсот человек получили увлекательнейшее занятие на все время, не занятое сном и едой. Особенно тяжело пришлось южанам, которые просто оказались не готовы психологически к таким нагрузкам. Но Александр постоянно смешивал наряды, что очень помогало делу — ребята втягивались, глядя на своих русских коллег по несчастью.

Все шло относительно тихо до тех пор, пока в конце августа не начались покушения. К счастью, они все носили очень дилетантский характер, и простая осторожность вкупе с элементарным везением позволяли великому князю избегать этих «подарков судьбы». Мало того, каждый раз получалось задержать исполнителя и военно-полевыми методами допроса оперативно выйти на его непосредственного нанимателя и начать раскручивать того. Но итог всегда был один и тот же — третий-четвертый персонаж в цепочке оказывался трупом до того, как до него добирались новоявленные контрразведчики. Слишком грубо работали и привлекали к себе внимание. Это очень сильно раздражало Александра и заставляло напрягать мозги в попытках вспомнить все, что могло бы бойцам пригодиться. А после проводить «дискуссионные клубы», где излагать свои соображения. Тем более что все разведчики в бригаде по совместительству оказались еще и службой собственной безопасности ордена «Красной звезды». Это давало свои результаты, и служба очень быстро прогрессировала, но пока безрезультатно.

Решение проблемы, как это обычно и бывает, принес случай. Во время одного из посещений великим князем города по каким-то коммерческим вопросам Василий Рогов, лейтенант бригадной разведки, ведущий наблюдение за Александром под видом гражданского, заметил своего конкурента, что имел совершенно неприметный вид, но уж сильно заинтересованно посматривал на подъезд дома, куда полчаса назад зашел Саша. А потом он последовал за ним, после того как тот вышел. Василий подал знак трем другим наблюдающим, и они аккуратно стали этого любопытного «вести». Дальше — больше. К концу третьих суток круглосуточной слежки получилось выявить целую агентурную сеть. Как и в Москве, особую роль в этом деле сыграли уличные дети, на которых, как правило, никто не обращает внимания. Но не только. Разведчики Саши стали работать с куда более интересным контингентом — бомжами, через которых получилось выйти на различные преступные элементы. В общем, долго ли, коротко ли, но три покушения и десять суток времени привели к тому, что на стол великого князя легла папка с перечнем всех выявленных участников вражеской агентурной сети, их способов связи и конспиративных квартир. Необходимо было переходить к активной стадии операции «Буря в стакане».

Для чего люди Александра в Джоджтауне покупают десяток довольно ветхих домов, единственным достоинством которых являлся внутренний двор, куда можно было въехать на фургоне, и просторный подвал? Их самым энергичным образом приводят в порядок. А именно возводят высокий, красивый забор из досок, чтобы соседи не подсматривали, и осуществляют звукоизоляцию подвала. Причем очень просто. За счет того, что он был просторный, в нем делаются относительно тонкие бетонные стяжки, которые прокладываются деревянными решетками с пустотами. Семь таких слоев позволяли глушить даже револьверный выстрел. Параллельно с этими приготовлениями шла разработка выявленных агентов — продумывался порядок захвата и алиби, которое бы обеспечило им относительно спокойное отсутствие в глазах подельников.

Двенадцатого сентября 1861 года началась третья фаза операции «Буря в стакане». Люди в неприметных одеждах на совершенно обычном крытом фургоне подъезжали к обозначенным домам и спустя полчаса куда-то уезжали. Тихо и спокойно. В городе все было также аккуратно. Выявленных агентов противника брали самыми изощренными способами. Например, напоив в баре и помогая, в глазах окружающих, добраться «поплывшему» собутыльнику до дома. Или вежливой просьбой закурить в темном переулке с револьвером в руке и милейшей улыбкой на губах. В общем, ребята проявляли недюжинную смекалку и находчивость.

Доставленных персонажей приводили в чувство, после чего прямо говорили о том, что они «попали». Так как заранее было известно, какой примерно характер у человека, то легенды варьировали. Разведчики представлялись агентами самого широкого спектра организаций — от мормонов и китайской разведки до агентов Ее Величества королевы Виктории. После того как разработка товарищей заканчивалась, их всех, кроме самых интересных, ждала довольно печальная участь. Пуля из револьвера в затылок, грубый мешок с камнем и дно реки Потомак, куда их отправляли ночью с той стороны моста, которая была в это время хуже всего освещена луной. Тихо, технично и аккуратно.

Само собой, разработка шла не только на словах. Их проверяли. Адреса, фамилии, явки. Соответственно, квартиры и тайники также не уходили от пристального внимания бригадной разведки. Изымались интересные бумаги, позволяющие «взять за жабры» многих дельцов мелкого пошиба, особенно бизнесменов. Так уж сложилось, что бизнес и криминал идут традиционно очень плотно рука об руку. Поэтому каждому дельцу есть чего опасаться. Так и тут. Вашингтон в этом плане был чем-то вроде регионального центра, в котором сосредотачивались оперативные архивы не только по округу Колумбия, но и по нескольким прилегающим штатам. Ну и, конечно, деньги. Куда же без них? В тайниках отлавливаемых агентов имелись довольно внушительные суммы, предназначенные для тайных операций. В первую очередь, безусловно, взяток. К моменту завершения акции объем конфискованных средств составил триста пятьдесят тысяч долларов САСШ серебром. Были, правда, и какие-то банкноты, но с наступлением войны они очень быстро обесценились и зачастую за них не продавали даже хлеб.

Двадцать восьмого сентября операция «Буря в стакане» подошла к концу в связи с гибелью при попытке к бегству последнего выявленного члена агентурной сети противника. Сработали не очень чисто, и, со слов одного из задержанных, информация о проблемах ушла в метрополию, но для первого раза очень неплохо. Были и ошибки, вроде гибели «объектов» при задержании. Но в целом все проходило гладко. Да и опыт бесценный. Сеть оказалась британской, правда, далеко не лучшего качества. Как ни крути — глухая периферия. Жалко только, что информация об успехах деятельности разведки великого князя ушла в Лондон, а он так надеялся попробовать склонить кого-нибудь из оставленных «в коллекцию» персонажей к двойной игре. Значит, не судьба. Покушения закончились, и на том спасибо.

После завершения операции притихли не только иностранные агенты, но и вообще горожане, так как вашингтонские газеты пугали обывателей страшилками о серийном маньяке-убийце, который целиком поедает своих жертв. А это сказалось не только на общественном порядке, но и на городской преступности — она как будто массово вышла в отпуск. Поэтому, когда седьмого октября прибыла небольшая русская военно-транспортная эскадра из Санкт-Петербурга, Вашингтон являл собой образцовый город. Спокойствие, порядок, тишина и чистые, аккуратно ухоженные улицы.

Тут стоит сделать небольшое отступление и рассказать о пленных, про которых выше почти ничего не говорилось. Александр старался выстраивать бои таким образом, чтобы максимально сократить количество пленных, так как не только не желал с ними возиться, но и соглашался с местными традициями относительно данного действа. Дело в том, что в XIX веке, как и ранее, в XVIII, сдача в плен без боя и ранения в европейских армиях считалось очень большим позором. После такого поступка офицер почитался в своей среде за труса и становился изгоем. Поэтому с пленными традиционно вообще старались не возиться, давая шанс противнику бежать. Если, конечно, не было возможности его уничтожить. На территории Северной Америки европейских традиций, безусловно, не было, и в плен сдавались солдаты большими массами. Но солдаты великого князя, будучи ветеранами, имели европейское понимание в подобном вопросе. Поэтому они совершенно поддерживали Александра в его откровенном нежелании брать пленных.

Впрочем, повозиться с ними Саше пришлось. Генерал Джонсон всучил ему раненых северян, которые остались после битвы за Вашингтон, так как вместе с основным табуном пленных отогнать на юг их было нельзя. Да еще в битве при ферме Миллс набралось небольшое количество случайно выживших федералов. Так и оказалось у него «под рукой» их без малого три сотни. Первоначально их насчитывалось намного больше, но личному составу медицинского взвода нужно было практиковаться. Поняв, что на них будут учиться лечить русские врачи, северяне стали ударными темпами выздоравливать. Видимо, им очень хотелось жить. Поэтому в середине сентября эти счастливчики были разбиты на отряды по десять человек, одеты в яркую желтую одежду и выведены на улицы — наводить там порядок. То есть подметать, убирать мусор, собирать листву и так далее. У этих отрядов, помимо очень яркой одежды, сильно затрудняющей бегство, были две отличительные черты. Во-первых, в каждом отряде был хотя бы один федерал, переживший ферму Миллс, что невероятно угнетающе действовало на остальных. Он ведь делился своими впечатлениями. Поэтому актов непослушания и попыток убежать они не совершали, ведя себя как послушные овечки. Во-вторых, над каждым отрядом стояло три негра, вооруженных саблями и «Спрингфилдами»: капрал и два рядовых, которых для этих целей выделил Джонсон по просьбе Александра. Да, вы не ошиблись. Негры действительно служили в армии Конфедерации, так как служба в армии грозила им свободой. Ведь саму войну никто в то время не воспринимал как борьбу за освобождение рабов. Кроме разве что наиболее восторженных идеалистов и политиков, которые понимали тонкость момента и выгоды от правильной игры в борца за справедливость. Поэтому негры, отдавая себе отчет и не строя иллюзий, служили в армии Конфедерации до конца, и в немалом числе. В связи с чем указанное «обстоятельство» из негров-надсмотрщиков, да еще в рабовладельческом штате, выглядело невероятно унизительно. Мэриленд, как ни крути, все еще таковым оставался. Александр пошел на этот шаг вполне осознанно, так как, отпустив через несколько месяцев такой психологической обработки людей по домам, он получит взрыв негодования войной по всем САСШ. Мало кто из северян пожелает пережить что-то подобное, ну или встретить в бою русскую бригаду. Но мы отвлеклись.

Итак, эскадра. Ее флагманом являлся фрегат «Олег», оный сопровождали четыре клипера: «Разбойник», «Стрелок», «Джигит» и «Наездник». Само собой, все они были парусно-винтовыми, то есть имели помимо парусного вооружения еще и паровую машину с гребным винтом. Но это детали, главное — эскадра привезла давно желанный груз. Одних только винтовочных патронов было около миллиона, да снарядов для 87-мм пушек порядка тысячи. И это не говоря про другое военное имущество — комплекты униформы, фляги, портянки, медикаменты, консервы и прочее, прочее, прочее. Также Алексей Ираклиевич не забыл и про оружие — выслал три тысячи винтовок, семьсот револьверов и три пулемета. Так что основные проблемы снабжения бригады были на время решены. А учитывая, что правительство Конфедерации смогло своевременно решить все поставленные перед ним задачи и поставить в расположение бригады все запрашиваемое имущество, то получалось своего рода изобилие. Впрочем, великий князь отлично понимал, что все это отрывалось буквально от сердца и выражалось в недопоставках на другие участки фронта. Но ничто не может длиться вечно — пятнадцатого октября русская эскадра отбыла домой, и Саша вновь погрузился в тяжелые и монотонные трудовые будни.

Такая тишина и трудовой покой длились ровно до третьего ноября, когда в Вашингтон пришла печальная новость — при попытке штурмовать Филадельфию погиб генерал Пьер Борегар, а генерал Джонсон ранен. Никто из их офицеров взять командование армией не успел, так что, утомленная длительными боями с превосходящими силами, она стала либо разбегаться, либо самовольно отступать. Генерал-майору принцу Александру пришлось принимать экстренные меры и ставить на мостах усиленные наряды, чтобы не допустить ухода более-менее дееспособных частей на южный берег Потомака. Вместе с тем пришлось прекратить строительные работы в форте Капитолий и приступить к сооружению баррикад на улицах. Жители, привыкшие за последние два месяца к тишине и порядку, ворчали и были очень раздражены начавшейся активной деятельностью. Но никто не решился выступить против Саши. Даже пришло восемь небольших отрядов волонтеров, которые желали помочь на строительстве баррикад. Так что, кроме некоторого возбуждения и ворчания, город никак не отреагировал на надвигающуюся угрозу штурма и осады.

Для того чтобы предотвратить голод среди гражданского населения, Александр собрал городскую администрацию и занялся проведением целого комплекса мер. В первую очередь введением карточек и созданием городских складов, на пополнение которых внес целых десять тысяч долларов сам великий князь. Люди оценили и добавили. К счастью, из-за серьезных проблем, создаваемых британской эскадрой на восточном побережье, американский флот был заперт на своих базах и не представлял угрозы. Но на всякий случай требовалось подготовиться к худшему. Также в центре города в ряде общественных домов стали разворачивать госпитали, а пленных северян отпустили по домам.

Четвертого ноября Александр отправил в Ричмонд телеграмму:

«Город к обороне готов. Ставлю на мостах заставы для того, чтобы остановить отступающие войска Северовирджинской армии. Всех, кого смогу задержать, буду привлекать к обороне. При приближении неприятеля мосты взорву, оставив только один, идущий в направлении Александрии. В силу обстоятельств принимаю командование всеми войсками Конфедерации к северу от реки Потомак на себя. Прошу обеспечить нам снабжение продовольствием водным путем.

Генерал-майор принц Александр».

В тот же день пришла телеграмма от Дэвиса:

«Вас понял. Одобряю. Действуйте.

Президент Дэвис».

В ходе операций «Шумовка» получилось остановить двенадцать пехотных полков, которые, как это ни странно, в полном порядке отступали к Ричмонду. Этот шаг пополнил гарнизон города на пять тысяч триста двадцать три ополченца. Чуть позже в Вашингтон прибыл сильно потрепанный кавалерийский полк Стюарта с остатками полка индейцев чероки во главе со Стендом Уэйти. Суммарно это дало еще четыреста двадцать пять человек. Кавалеристов, правда. Но какая, к черту, разница, к какому роду войск относится ополченец, ибо они нигде не умеют воевать. Артиллерии, к сожалению, не было, так как отступающие части ее бросили, поэтому приходилось обходиться своей.

Из этих ополченцев великий князь сформировал три пехотные бригады по четыре полка и единый кавалерийский полк. Последним действом Стюарт, конечно, возмущался, не желая объединять своих людей с «цветными» в одну часть. Однако его люди в целом это восприняли нормально, так как полк Уэйти проявил себя в боях с федералами превосходно. Но Джеб «упирался рогом» до последнего. То есть до момента, как Александр предложил вооружить его новый полк своими револьверами. Конечно, если тот согласится на индейцев, да не обособленно в составе полка, а полноценно вперемежку с остальными. От такого предложения Стюарт отказаться не смог, да и личный состав полка ему бы такое не простил. Но больше всего были признательны чероки, которые молчаливо сделали свою оценку Александра как «хорошего бледнолицего брата».

Идея с вооружением кавалеристов нормальными револьверами тут же была подхвачена и развернута Бибиковым Женей, командиром третьего пехотного полка. Он решил пойти дальше и перевооружить 2-ю, 3-ю и 4-ю пехотные бригады винтовками и карабинами системы «шарпс» модели 1859 года, взамен винтовок Энфилда, которые стояли на вооружении южан. И более того, 4-му, 5-му и 6-му полкам бригады «Стальные медведи» выдать русские винтовки. Александр немного поломался, так как не хотел давать свое оружие в чужие руки, но довольно быстро уступил доводам здравого смысла. Обстоятельства складывались так, что воевать ему приходилось куда большей толпой, чем он изначально предполагал, а воевать толпой плохо вооруженных людей ему хотелось меньше всего. Основной трудностью подобного мероприятия стало то, что солдаты с новым оружием были незнакомы, а потому из ядра бригады пришлось выделять инструкторов и организовывать экспресс-курсы по пользованию новыми винтовками и карабинами. Александру даже лично пришлось поучаствовать в этом мероприятии, прочтя краткую лекцию по тактике использования нового оружия перед офицерами южноамериканского ополчения.

Общая нехватка артиллерии привела к тому, что великому князю пришлось импровизировать. Для начала он сосредоточил всю имевшуюся в наличии нарезную артиллерию в полк, в составе которого получилось четыре батареи, а на вооружении оказалось двадцать четыре 95-мм и восемь 87-мм нарезных орудий. Главным артиллеристом стал Миша Ореус — слушатель Московского Императорского военно-инженерного училища, зачисленный в свое время в учебный полк в качестве командира батареи. Конечно, относительно обученного личного состава было только на четверть орудий, но других вменяемых вариантов не было. Дело в том, что Александру пришлось все свободное время заниматься с новыми командирами расчетов и батарей, обучая их простейшим вещам. Дней было наперечет, но это было лучше, чем вообще ничего. Ведь приданные Дэвисом батареи обладали потрясающе колоритным составом, большая часть которого даже считать не умела, не говоря уже о таких запредельных уровнях, как баллистика, о которой большая часть новоявленных артиллеристов даже не слышала ничего.

Но все это мелочи, так как удалось договориться с Тадеушем Лоу — пионером воздухоплавания, который вместе со своими соратниками смог организовать круглосуточное воздушное наблюдение и корректировку огня. Схема была простейшая. Воздушный шар с наблюдателем поднимался на высоту примерно ста пятидесяти метров. На месте он удерживался обычным канатом, а связь с ним осуществлялась через телеграф, так как в корзине, помимо наблюдателя с биноклем, располагался небольшой телеграфный аппаратик. С каждого воздушного шара телеграфная линия шла сразу в помещение штаба. Куда, помимо всего прочего, подходили аналогичные линии от пехотных бригад ополченцев, батарей и пулеметных дзотов, оперативно сооруженных для прикрытия наиболее опасных направлений. Увы, нормально коммутировать было незачем, так как штаб выступал как своеобразный «центр управления полетами». Первоначально Саше казалось, что будут значительные задержки, но проведенный опыт показал, что максимальная задержка составляет около одной-двух минут. Получилось, впрочем, неплохо, так как можно было не только оперативно управлять огнем артиллерии, имеющей радиус обстрела до трех километров и способной прикрывать все позиции южан, но и получать актуальный объем сведений о реальном положении дел на позициях.

15 ноября 1861 года корпус генерала Макдауэла подошел к городу и стал проводить рекогносцировку, готовясь к общему штурму. По данным разведки, его численность колебалась от тридцати до сорока тысяч. Ирвинг был не уверен в успехе дела и старался не делать резких движений. Он уже один раз поспешил под Булл-Раном. Тогда лишь помощь друзей помогла ему избежать военного трибунала. Поэтому генерал начал общий, массированный штурм города лишь восемнадцатого числа, да и то не по собственной воле, а под давлением руководства. Макдауэл вообще не желал иметь дел с бригадой принца Александра, предвидя последствия. Однако других вариантов у него не было.

Незадолго до этого события.

— Ваше Императорское Высочество, к вам прибыл какой-то журналист, — отвлек от дел великого князя Леонид Соболев, его молодой начальник штаба.

— В самом деле? Что ему от меня нужно? Какая газета?

— Газета New York Tribune.

— Любопытно. Ладно. Зови.

— Доброго дня, сэр. Меня зовут Тэйлор, Бейярд Тэйлор.

— Очень приятно. Александр, великий князь Российской империи. Как я понимаю, вы представляете газету New York Tribune? Если честно, я очень недоволен работой ваших коллег из New York Herald.

— Что же они такого сделали?

— Врут много, бегая за сенсациями. Причем врут нагло. Вы с ними, случайно, не конкурируете?

— Немного.

— Это хорошо. Тогда нам есть о чем поговорить. Прошу вас. У нас большая коллекция фотографий, думаю, вы не откажетесь на нее взглянуть. — С этими словами Александр пригласил журналиста в форт, где они расположились в кабинете великого князя.

— И все же, Ваше Императорское Высочество, вы меня заинтриговали. Что такого сделали в газете New York Herald, что вы так крепко на них обиделись?

— Они болтуны, которые гоняются за сенсациями. Вот, извольте, — Александр извлек из небольшого секретера специально сохраненную газету. — Я ее нашел, когда наступал на Вашингтон. Видимо, ее обронили солдаты Союза, когда в спешке отступали.

— Да, я читал этот номер. Что конкретно вас смущает?

— Вот это. — Александр выложил на стол толстую папку с фотографиями того боя. — Дело в том, что бригада «Стальные медведи» заняла указанный холм более чем за две недели до начала сражения. Вот, обратите внимание, вот тут и тут хорошо видно, как мои люди сооружают укрепления. А вот так холм выглядел накануне сражения. Кстати говоря, вот и упомянутый Шерман. Его тут плохо видно, так как он уже лежит в траве, ибо погиб на первой минуте боя.

— Как на первой минуте?

— Он попытался обойти каменный мост с запада и выйти со своим полком нам в тыл и проявил беспечность, недооценив солдат противника. И если бы только сам погиб. Как вы видите, там лежит практически весь его полк. А вот панорама позиций после боя. Обратите внимание на количество трупов и их расположение. Ни один солдат Союза не смог приблизиться к холму даже на триста шагов. Но тут не стоит забывать, что позиции бригады «Стальные медведи» оказались на пути дивизии, имевшей численность порядка тринадцати тысяч человек!

— Это уму непостижимо!

— Теперь вы понимаете, почему я расстроен?

— Более чем. Будьте уверены, мы осветим этот постыдный случай откровенной и губительной лжи в нашей газете. Из-за таких вот статей мы и несем поражение за поражением.

— Хорошо. Но вы пришли не за этим, ведь так?

— Да. Я хотел бы узнать, как умер президент Линкольн.

— Глупо, — Саша сделал паузу и улыбнулся. — Понимаете, та ситуация была необычайно глупа и несерьезна. Понимая, что части северян будут отступать на Балтимор, мы заранее к этому подготовились. Обычная засада на дороге.

— Засада?

— Да. Мы выкопали траншею в лесу, шагах в трехстах от дороги и засели там. Отряд под предводительством президента вел себя совершенно невменяемо. Как будто эти люди были чем-то больны на всю голову. Ни боевого охранения, ни разведки. Да ровным счетом ничего. Они шли плотно сбившимся табором вокруг фургонов. Я подобной глупости и беспечности не встречал даже в книжках.

— А вы открыли огонь по ним сразу?

— Нет. Мы подождали, пока они все войдут в зону поражения, и выслали переговорщика, который предложил им сдаться. Ответом стала беспорядочная стрельба. Парень чудом выжил просто потому, что догадался упасть на землю и перекатиться за дерево.

— Странно.

— Ничего странного. В фургонах было много важной документации. Линкольн, видимо, опасался, что она попадет к нам в руки.

— Ясно. И вот вы открыли огонь. Ходят слухи, что вы расстреливали тех, кто пытался сдаться.

— Глупости. Их могут выдумывать лишь те, кто не представляет реальных обстоятельств боя. Огневая мощь бригады — около пятнадцати тысяч винтовочных пуль в минуту. Представили себе?

— Не очень, но понимаю, что это прилично.

— Более чем прилично. Бой шел чуть больше трех минут и завершился лишь потому, что стрелять стало не по кому. Там не было желающих сдаться, их просто не успело появиться. Там была просто паника, беспорядочная стрельба, крики. Были даже такие, кто, выхватив саблю и обезумев, бросался на своих товарищей. Никто даже не пытался сдаваться. А прекратить огонь, поняв, что эта колонна уже не противник, было просто невозможно. Слишком быстротечен бой.

— Три минуты… — Тэйлор потрясенно качал головой.

— Мы потом после боя пытались спасти раненых, но наши возможности не безграничны. Всего один медико-санитарный взвод в три десятка человек не может оказать оперативную помощь сотням. В общем, печальный бой. И если бы не безалаберность вкупе с беспечностью, которую проявил Линкольн, то, вероятно, эти ребята смогли бы живыми вернуться к своим семьям. Мы сделали все возможное для того, чтобы спасти им жизнь, но, увы, все оказалось тщетно. Союзу вообще с командованием не повезло, по крайней мере на восточном театре военных действий.

— Да, действительно печальная история. Но я рад, что мне посчастливилось ее услышать. Она очень поучительна. Авраам Линкольн был обычным юристом, который волею случая стал командовать войсками. Я думаю, трагедия была неизбежна.

— Если бы за его плечами был хоть небольшой опыт военной службы, желательно в какой-нибудь европейской армии, то, думаю, все обошлось бы, даже с учетом его профессии.

— А почему в европейской?

— Регулярные армии, которые часто сталкиваются в боях с серьезными противниками, имеют более серьезные и адекватные традиции и выучку, чем эпизодически собираемое ополчение. Боюсь, что одной полноценной европейской дивизии хватит, чтобы легко перемолоть все силы Союза и Конфедерации. Даже таких традиционно слабых в военном плане стран, как Итальянское королевство и Австрийская империя. Вам не с кем воевать. У вас нет практики. Оттого и офицеры у вас слабы, а солдаты не стойки. Да и с выучкой на всех уровнях имеются огромные проблемы.

— Любопытно. А вы, Ваше Императорское Высочество, какое образование имеете?

— Я слушатель военно-инженерного училища.

— Вы его не закончили?

— Нет, отпросился добровольцем на войну на втором году обучения.

— Поразительно.

— Именно. Это очень хорошо показывает тот уровень, который дает ваш Вест-Пойнт. Впрочем, мы зашли не туда. Давайте вернемся к тому бою. Что именно вы еще хотите узнать? Фотографии я боюсь предлагать, так как не каждый человек готов это видеть.

— Я все же хотел бы взглянуть.

…

Разговор продолжался еще три часа, за которые Бейярд Тэйлор набирался впечатлений. Александр даже подарил ему для публикации десяток фотографий, чтобы убедить редактора в своей правоте и подготовить парочку литографических штампов. Получилось шикарно. Как позже выяснилось, редакция журнала New York Tribune готовила огромную статью довольно долго, ожидая исхода штурма Вашингтона. Нужно же было расставить правильные акценты. А когда стало все ясно, выпустила с литографиями, заняв почти весь номер. Эффект был как от разорвавшейся бомбы. Острая критика правительства и руководства армии, шокирующие подробности двух битв и общий обзор всего положения на Восточном театре военных действий. Реакция получилась самая что ни на есть разрушительная. Начались брожения и даже кое-где митинги. В общем, тыл противника закипел.