Глава 1

17 ноября 1613 года, Москва

Дмитрий восседал на своем железном троне и задумчиво смотрел на посольство шведских аристократов, пришедших к нему на поклон. Их предводитель и фактический правитель Швеции Аксель Оксеншерна передал Императору новость о том, что Риксдаг единогласно избрал его на престол.

Хорошая новость.

Замечательная новость.

Если бы не одно «но» – Швеция находилась в войне, которую уже проиграла по всем статьям…

После того, как летом 1607 года Дмитрий уничтожил армию Карла IX в Ливонии, Швеция оказалась в очень непростой ситуации. Тут и физическая потеря почти всех солдат королевства вместе с вооружением, и утеря походной казны короля, и лишение доходов от Ливонии. Иными словами – Швеция стала, словно перезрелый фрукт – протяни руку и бери. Поэтому, когда весной 1608 года Дмитрий предложил заключить «вечный мир» на пять лет, Карл охотно согласился. После чего вплотную занялся восстановлением войска практически с нуля. При жидкой казне и скудном населении – та еще забава.

Тем временем над Швецией сгущались тучи.

Дания, отметившая кардинальное ослабление Швеции, пожелала вернуть ее под свою руку. Однако в сложившейся ситуации нельзя было просто взять и завоевать соседа. Ведь имелась Речь Посполитая, король которой не только претендовал на этот престол, но и имел немалое влияние на своих соседей – курфюршества Бранденбург и Саксония. Герцогство Пруссия же так и вообще было для Сигизмунда вассальным. Иными словами вторжение в Швецию могло закончиться для Дании войной с целой коалицией.

Три года дипломатических маневров завершились вполне благополучно – весной 1610 года датские войска вторглись в пределы Швеции, не опасаясь удара в спину. И в первой же крупной битве трагически погибает Карл IX…

Карл находился в сложных отношениях с аристократией и Риксдагом, балансируя на грани. В то время как взошедший на престол юный Густав II Адольф же в первый день даровал шведским аристократам широкие привилегии, привлекая их на свою сторону. После чего, пойдя на поводу у Акселя Оксеншена, серьезно облегчил налоговое бремя купцов и ремесленников. Что, в свою очередь, склонило и их в пользу нового короля.

Война с Данией обрела новое дыхание. Поэтому кампании 1610 и 1611 года в целом завершились нейтрально. Густав II Адольф, придерживаясь фабианской тактики, методично срывал военные операции датчан, раз за разом ускользая от генерального сражения.

Но всему когда-то приходит конец.

Экономические возможности Швеции и Дании оказались не сопоставимы. Парализовав экспорт шведского железа в 1610 году, датчане к началу 1612 года добились фактического банкротства шведской короны. Ведь железо было основной статьей дохода Стокгольма. Так что кампания 1612 года началась в крайне негативных для Швеции условиях. Острая нехватка денег сделала армию Густава II Адольфа совершенно призрачной. На море дела обстояли не лучше. Так что, за 1612 год весь Гёталанд упал в руки датчан, а шведский флот и вовсе прекратил свое существование.

Лихорадочные попытки спасти положение ни к чему не привели.

Густав лично водил войска в атаки, проявляя завидное мужество и находчивость. Но ничем хорошим это не закончилось – король погиб в бою, а весь Свеаланд отошел к датчанам. В концу кампании 1613 года в руках шведской аристократии были только практически безлюдные провинции Норрланд и Эстерланд. Да и самой этой аристократии практически не осталось – повыбило в боях.

Поражение. Коллапс. Финиш. Страшное поражение в тяжелой и напряженной войне, подорвавшей все силы королевства. Королевская династия пресеклась. Из возможных наследников остался только Сигизмунд III Ваза, которого сами шведы и выгнали за избыточное рвение в католической вере. То есть, налицо династический кризис. Аристократия? Почти вся полегла в полях, а ее жалкие остатки были разорены до нитки. Экономика? Ее больше не было. Морская блокада и война сожрали все, что можно было сожрать. И вот в таких условиях 25 сентября 1613 года в Або собирался Риксдаг.

Начались долгие и бесплодные споры. День за днем. Кристиан IV Ольденбург настаивал на полной и безоговорочной капитуляции. Шведов от этого сильно ломало и коробило. Ведь что это значило? Ликвидация короны да новые налоги. Конечно, аристократов обещали включить в тесную семью датских дворян, но это их мало грело. Средств к существованию-то у них больше не было и вряд появится в ближайшее время. Кто и как покроет их долги? Кто и на какие средства станет восстанавливать их разоренные поместья? В общем – грусть печаль. Промышленники и купцы тоже не сильно восхищались предложенным режимом… за который им придется платить из своего кармана. Да побольше, чем ранее. И длилось бы это еще месяц, если бы король Дании в сердцах не пообещал отдать их Сигизмунду, оставив себе самые «вкусные» провинции.

– А чего не Дмитрию? – Выкрикнул один из дворян.

– Какому? – Переспросил кто-то.

И понеслось.

Вспомнили и про древнюю кровь, и про воинскую удачу, и про низкие налоги, и про упразднение таможен внутри державы, и про сытную жизнь тех, кто верно за него стоит. Риксдаг оживился. Вскипел. И вскоре датская делегация даже слова вставить не могла. А Кристиан IV стоял с совершенно бледным видом. Ведь он заручился поддержкой всех. И Сигизмунда Польского, и Иоганна Бранденбургского, и Сигизмунда Саксонского, и многих других. А о том, чтобы урегулировать шведский вопрос с Дмитрием он как-то не подумал. Тот последние годы был как-то замкнут сам в себе из-за любовной трагедии. И топил себя в делах. И это был не тот претендент на престол, с которым Кристиан хотел бы конкурировать. Ну вот вообще ни в каком разрезе…

Уже через час дошло до того, что королю Дании пришлось спешно ретироваться с Риксдага, опасаясь за свою безопасность, а шведская делегация на утро следующего дня отправилась в Москву.

Рыжий Император восседал на своем жутковатом железном троне. Клинки трофейных шпаг, мечей и сабель были собраны в причудливую композицию. Их лезвия отполированы и чуть смочены маслом для блеска. Много мороки в обслуживании, но зато как эффектно сверкают в отблесках света! Да и сам монарх под стать. Крепкое, высокое, хорошо накачанное тело. Холодные, практически ледяные цепкие глаза. Туго заплетенная рыжая борода с массивным серебряным кольцом на конце. Строгая корона на тщательно выбритой голове. Боевое оружие, с которым он, казалось, никогда не расставался. И одежда – дорогая, но очень практичная, позволяющая без лишних хлопот немедленно вступить в бой…

Сам же Император смотрел на гостей и думал. Предложение было весьма неоднозначно, хоть и заманчиво.

На одной чаше весов лежали минералы и микроэлементы, такие полезные для укрепления костей, клыков и когтей… Ну, то есть, чудесное шведское железо, которое очень кстати пришлось бы для молодого и растущего организма его Империи. Ведь оно было лучше, дешевле и доступнее, чем уральские месторождения или донбасские. Причем радикально. Да и цветные металлы, лежащие в тех землях, привлекали не меньше.

На другой чаше расположилась война. Конечно, Дания не была серьезным противником для его войска. Но шведский флот лежал на дне Балтики, а русского пока не появилось. А это проблема. Очень большая проблема.

– Ваше Величество, – наконец нашел в себе силы произнести Аксель Оксеншена. Ему было не по себе от этого немигающего, давящего ледяного взгляда, смотрящего ему в переносицу. – Так, вы согласны принять корону Швеции?

Дмитрий моргнул, выныривая из собственных мыслей. И улыбнулся, настолько кровожадно и многообещающе, что шведская делегация вздрогнула и отпрянула.

– Да.

Глава 2

21 февраля 1614 года, Або

Шведский город на берегу замерзшего Ботнического залива встречал легион с Императором хоть и радостно, но настороженно. Очень уж грозная у него была репутация. Дмитрия же это не сильно волновало. Выбрали? Выбрали. Наслаждайтесь. Так что, забравшись на удобную позицию, он молчаливо наблюдал за мерно продвигающейся колонной войск и думал.

Он вывел из своих земель всего один легион. Этого было очевидно мало. Впрочем, большее количество войско выдвинуть Дмитрий и не мог, понимая – если во время кампании кто-то нападет, можно будет и не успеть. Особенно если он окажется отрезанный морем. А потом? А что потом? Вернется к разбитому корыту…

Уже к лету 1608 года стало ясно – Дмитрий перегнул палку. Сильно. Совсем. Кардинально.

В чем это выражалось?

Да в том же самом, в чем и во время приснопамятного разговора с иезуитом в Смоленске тогда в 1605 году. Слишком много славы – также плохо, как и ее отсутствие. Ведь он что думал? Правильно. Славу получит, а последствия побоку. Полагал, что окружающие его гоминиды станут, как и в реальной истории игнорировать все и вся, живя своими грезами. Но он упустил тот момент – НАСКОЛЬКО выдающимися оказались его результаты. В пять тысяч рыл выйти против ста тысяч и оказаться победителем? Легко. Да, степь – туземцы. Но опасные туземцы. И их было много. Реально. Очень. Кроме того, в их рядах имелось пять тысяч прославленных янычар с которыми в Европе знакомы не понаслышке. А тут… легион Дмитрия их словно и не заметил. Смахнул как назойливую муху с плеча.

Зашевелились все. От Варшавы до Мадрида. Не сразу, конечно, не в полном объеме и не самым разумным образом, однако, начав Шведскую войну, король Дании уже имел многочисленную малокалиберную артиллерию в подражание полковым «Единорогам». Применял он их бестолково в основном, но их количество все одно сыграли свою роль, обеспечив преимущество перед куда более отмороженными в натиске шведскими солдатами. Густав II Адольф был несколько не в том положении, чтобы создавать обновленный артиллерийский парк. А его отец Карл IX потерял «все, что нажито непосильным трудом» в первом же большом сражении. Том самом, где и погиб.

И все это очень сильно напрягло Императора в 1610 году.

Нет, конечно, нервничать он начал еще в 1608 году, поняв, что натворил. Под впечатлением осознания он распустил 1-ый Московский легион, пустив весь его личный состав на формирование новых частей и подразделений. А тех, кто не мог продолжать толком службу, направляли в специально организованные школы. Чтение, счет, письмо, основы естествознания – и вперед, «оседать на грунт» в регионах, а заодно и за делами присматривать. Ведь, в конце концов, эти люди верили в него чуть ли ни как в Бога. Словно ветераны Наполеона или Цезаря, они были готовы идти за ним до конца. А он, встречно, во всем на них мог положиться. Вот и пользовался.

К началу 1609 год вылупились уже три легиона, три отдельных пехотных батальонов, семь отдельных кавалерийских дивизионов и возрожденный корпус преторианцев, ставший, как и прежде, ядром обороны столичной крепости. Само собой, все эти войска были только на бумаге, где уже «во всю ширь молодецкую развернулись» по новым штатам. На деле все было много хуже. Да, конечно, командный состав у них уже имелся – от младших унтеров до старших офицеров. Оставалось только набрать новобранцев и прогнать их через суровую учебно-тренировочную программу. Ну и вооружить, снарядить, оснастить, подкрепить толковыми тыловыми службами и материальной частью обозов…

А где-то к лету 1610 года Дмитрий понял – этого решительно недостаточно. В грядущих войнах ему придется по-новому удивлять своих врагов, чтобы побеждать. А потому, к началу Северной войны мало чего успел предпринять. Что изрядно угнетало и нервировало. В сущности, кроме серьезной перетряски штатов и отбрасывания всего недостаточно эффективного, ему удалось хоть как-то внедрить только две вещи.

Во-первых, штуцер, заряжаемый с казны, который открывал кардинально новые возможности в ведении стрелкового огня. А во-вторых, фургон, ставший очень серьезной модернизацией предыдущего стандартного армейского образца. Что, в свою очередь серьезно поднимало мобильность и подвижность легиона на марше.

Безусловно классные «фишки». Другой вопрос, что к концу 1613 года их удалось внедрить только в одном легионе облегченного состава, даже в ущерб преторианцам. Да и как это получилось – не до конца ясно. Чудо – не иначе…

– Государь, – осторожно поинтересовался Аксель. – Ты уверен, что этих войск хватит? Они хороши, это бесспорно. Но их мало.

– Будем обходиться тем, что есть, – чуть помедлив, ответил Дмитрий. – Или ты думаешь, что теперь к этому празднику жизни не подключится целая стая стервятников?

– Стервятников? – Удивился Аксель. – О чем ты?

– Скажи, мой друг, кому на берегах Балтики стало хорошо от того, что я принял корону Швеции? Кроме Швеции и Руси.

– Ну… – задумался Аксель и завис.

– Я за дверь – они в окошко, – усмехнувшись, произнес Дмитрий. – Уверен, что так или иначе, война за Швецию будет идти на обоих берегах Балтики. Мое усиление и без того чрезмерное, испугало многих. Теперь понимаешь, почему я оставил один легион в Риге, а второй в Смоленске?

– Да, – после небольшой паузы произнес Аксель.

– И понимаешь, отчего я так долго думал над твоим предложением?

– Вполне, – кивнул Аксель. – Но теперь я не понимаю почему ты не отказался! Ради чего?

– Не поверишь, вас жалко стало.

– Не поверю.

– А вариант с тем, что я просто люблю убивать тоже не подойдет?

– Не думаю, что все так просто, – покачал головой Оксеншерна. – Да и не похож ты на тех, кто убивает из одной жажды крови. Ты выступаешь в поход малыми силами, соглашаясь на войну с очевидно большой коалицией. Да еще и в весьма невыгодных для себя условиях. Флота нет ни у тебя, ни у нас. Противодействовать датчанам просто не чем. На первый взгляд сумасбродство. Но… ты не выглядишь умалишенным. Не понимаю. Просто не понимаю.

– Я тоже, – загадочно улыбнувшись, ответил Дмитрий.

При желании он легко мог бы объяснить свой поступок голой выгодой и хорошо продуманной стратегией. Комар носа не подточит. Но себя он обманывать не хотел. Император действительно просто не понимал, зачем именно сейчас он ввязался в эту войну. И ради чего.

Кровь, борьба и нервные потрясения, что обрушились на него в 1603 году… сразу же и в большом количестве после странного попадания в это, то ли прошлое, то ли какой-то параллельный мир, отстающий на несколько столетий. Они навалились словно тяжелый груз, от которого затрещала спина и задрожали ноги. Но главное – одиночество. Гнетущее и изматывающее.

Там, за кромкой, когда он еще и не думал о своем происхождении, Дмитрий испытывал определенное раздражение из-за ощущения чужеродности в среде родичей. Приемных, как позже выяснилось. Но девушки, друзья-товарищи и множество увлекательных дел как-то смазывали весь этот негатив.

Здесь же, чувство чужеродности достигло абсолютного пика. Постоянная игра, поза и «фильтр базара». А главное – даже поговорить с кем. Например, Марина, казалось бы, один из самых близких людей в этом мире. Верящая в него. Любящая его. Пусть и потекшая слегка «крышей» после того, как он ее откачал. Но все равно – ближе и роднее не было никого. И даже ей он не решился открыться. Остальная же часть среды обитания была для него словно дурное кино. А уж когда его любимая супруга решила принять постриг и подавно…

Что Дмитрий хотел доказать этой войной? И кому?

Он не знал.

Возможно, просто искал острых ощущений. Вынырнул из круговерти дел, отвлекающих от тяжелых, депрессивных мыслей. И пустился во все тяжкие. Чтобы просто не оставаться наедине с самим собой. Чтобы голова его была постоянно загружена чем-то сложным и всеобъемлющим.

А может быть хотел умереть. Снова. Как тогда. В таком близком и одновременно далеком 1603 году… в те самые первые недели своей жизни здесь – в мире, где все ему кажется не так, и не этак. Где, будто бы даже воздух жмет и натирает легкие, словно дурной башмак, порождая неустанную, прямо-таки гнетущую жажду перемен…

Глава 3

25 марта 1614 года, Копенгаген

Король Дании хмуро смотрел в пустоту перед собой и нервно постукивал по столу.

Только что он узнал, что рыжий безумец преодолел огромное расстояние от Москвы до Або, а потом, форсировав замерзший Ботнический залив по льду, взял Стокгольм. Нагло и дерзко. Городской гарнизон был уничтожен настолько быстро, что просто не успел оказать сопротивления.

Более того. Король вообще узнал так быстро о случившемся только из-за курьезного случая. Один из офицеров гарнизона во время атаки оказался за городом с солдатами сопровождения. Навещал одну вдову в ее загородном поместье. Ничего необычного – любовь с первого раза, плавно перетекающая в попойку и грабежи и без того не самого крепкого хозяйства, впрочем, совершенно беззащитного. Только это и спасло офицера и его солдат от вырезания. Впрочем, не так чтобы и сильно. Рейтары Императора очень быстро и грамотно организовали разъезды, удивительно точно стреляя. Так что от его отряда в полсотни головорезов ушел едва десяток. Да и он сам пулу в плечо получил, навылет, к счастью.

– Сколько у него войск? – Наконец спросил король.

– Я могу только предполагать…

– Так предположи, – в раздражении фыркнул Кристиан IV.

– Немного. Тысячи три-четыре. Но все в добрых кирасах и шлемах. В основном пехота. Стрелки с аркебузами. Пикинеров не видел. Кавалерии мало. Хотя, возможно, она по округе была рассыпана. Видел только рейтар в добром снаряжении на хороших лошадях. Кроме пистолетов они вооружены еще и аркебузами, возможно штуцерами. Слишком уж точно бьют. Пушки мелькали, но толком не разобрать какие и сколько. И обоз. Большой, очень большой обоз. Мне показалось – с едой.

– Это все?

– Да, мой король.

– А шведские войска? Ты их видел?

– Нет, не видел. Но я не мог долго находиться возле города. Горожане и селяне были не в восторге от моего стремления навести порядок на тех землях. Сдали бы. Или сами на вилы подняли. Или рейтары бы догнали. Они у московитов резвые и шустрые.

Король окинул взглядом своих генералов. У них вопросов не было.

– Ступай, – произнес он офицеру и, когда тот покинул помещение, обратился к военному совету: – Что вы думаете?

– Три-четыре тысячи бойцов – это похоже на один легион, – начал говорить самый старый и опытный вояка. – Кроме того, наши люди в Речи Посполитой не сообщали о том, что легионы в Смоленске или Риге куда-то уходили. Скорее всего, это столичный легион «Рутения».

– Всего один легион? – удивленно произнес второй генерал. – Мне кажется, что Император нас недооценивает. Или остальные войска еще не подошли.

– Или мы чего-то не знаем, – добавил третий генерал.

– Не знаем? Чего же?

– Император довольно смелый человек, но не безумный, – спокойно произнес скептик. – Даже когда, выходил против степи, он прекрасно представлял, как свои силы, так и противника. Все свидетели той битвы говорят, будто бы она для него была какой-то забавой. То есть, либо он безумен как покойный Кайзер Рудольф II, либо его кампании строятся на расчете. А мы, оценивая его поступок, могли просто что-то упустить. Какую-нибудь мелочь, меняющую все. Вообще все.

– Разумно, – чуть помедлив, ответил король… – И что же это может быть?

– Риксдаг избрал его королем Швеции, – продолжил после небольшой паузы, продолжил третий генерал. – Как мы все знаем – во время Рокоша Мнишек в Речи Посполитой Император не оказывал никакой особой помощи своему тестю. То есть, не стремился занять престол Варшавы. Да и вообще активных завоевательных устремлений никогда не проявлял.

– Не проявлял? – Удивленно воскликнул второй генерал. – Да он блистательно выиграл три военные кампании!

– Да, все так, – кивнул третий генерал. – Но эти войны начинал не он. Император все свое время после войны уделил возней с ремесленниками, дорогами и законами. Сидел тихо у себя на болоте. Никого не трогал. Ничем не интересовался. Почему вдруг он решил ввязаться в эту войну?

– И почему же? – Оживился король. Воевать с Дмитрием ему совсем не хотелось. Слишком уж грозной у того было репутация.

– Железо, – чуть помедлив, произнес скептик.

– Железо?

– Вы знаете СКОЛЬКО сейчас железа и чугуна делают на Москве? За последние годы его выделка выросла многократно. Поговаривают, что он обогнал шведов. И это не предел. Император словно одержимый этим металлом. А своего железа на Руси мало. Я слышал, что он идет на немалые ухищрения, чтобы добыть подходящее количество поганой руды из болот. В Швеции же ОЧЕНЬ много железа. И оно весьма и весьма доброе.

– Вот оно как… – задумчиво произнес король.

Он как-то об этой стороне вопроса не подумал. А зря. Вполне возможно Дмитрий и не планировал серьезно воевать. Да и, если подумать, зачем ему вся эта бойня на разоренных землях? Его землях. А значит нужно попробовать договориться и разделить Швецию миром. Дании-то эта возня с железом была совсем не интересной. Впрочем, чужая душа потемки и подстраховаться стоило бы. С этими мыслями он устремился свой взор за окно в даль. И так уж получилось, что эта даль находилась по азимуту Стокгольма. А там, в свою очередь Дмитрий проводил свой совет. Совсем другой.

Еще в Москве перед ним встала насущная проблема – восстановить хоть в каком-то виде шведскую армию. Хотя бы две-три тысячи бойцов для гарнизонной службы. В Або удалось с горем пополам сколотить три роты в сто «рыл» каждая. В Стокгольме же появилась возможность задержаться для подготовки к летней кампании. Вот он и уделил внимание в том числе и этому вопросу…

Сейчас же, после проведенной днем демонстрации, Дмитрий молча наблюдал за эмоциональной реакцией «верхушки шведов». Они не верили, что столь малыми силами он серьезно собирается воевать. И считали, что Император сведет все к переговорам и разделу Швеции между Русью и Данией. Вполне реальный вариант, кстати. Дмитрий его обдумывал и оставил про запас, на тот случай, если основная задумка провалится. Но шведам-то нужно как-то объяснить свою уверенность, а то еще подумают, что с ума спятил. Вот и пришлось продемонстрировать новый штуцер, вызвавший у них целую бурю эмоций.

О да! Штуцер был песней! И, вместе с тем еще той головной болью, попортившей Императору немало крови.

Главной сложностью была не столько конструкция, сколько организация производства. Дмитрий прекрасно знал, что промышленный шпионаж возник вместе с промышленностью современного типа. То есть, в эпоху до относительно массового применения фабричного метода производства опасаться его не стоило. Но все одно – переживал. Поэтому не только создал небольшую СБ, которая заодно и за настроениями в столице присматривала, но и организовал очень необычным для XVII века процесс производства, распространив его, вскоре вообще на все оружейное производство.

В его схеме от большинства участников не требовалась высокой или даже средней квалификации. Что, в общем-то ими вполне осознавалось, даже несмотря на неплохую оплату труда. Вот сидит какой-нибудь рабочий калибровочного станка, который в течение своей смены делает однообразные, повторяющиеся операции. Никакого мастерства или осознания. Просто собранность, дисциплинированность и внимательность. Станок один и тот же. Оснастка одна и та же. Ну и так далее. Правит каналы стволов и думает о том, что он криворукий балбес, делает одну из самых простых операций. А там, где-то в других цехах, сидят настоящие мастера. Он-то видел оружие, что производит их завод. Шедевр! Такое столь безруким работникам как он не по зубам. И так – на каждом отдельном участке, каждом отдельном цехе. Даже на сборочном конвейере, где из произведенных деталей горстка не самых квалифицированных работников собирала готовые узлы и изделия. Они точно также были убеждены, что все эти замечательные детали делают мастера экстра-класса. Вон – одна к одной! Ну а как иначе? И это вполне устраивало Дмитрий. Конечно, он не лично рулил производствами, но количество людей, посвященных в «картину маслом» было весьма невелико.

А что бы спасть совсем хорошо, он проверял время от времени – не вылез ли где ненужный хвост. Поэтому в одну из обязанностей СБ входило зондирование производственной картины, которую можно получить, если попытаться выведать информацию у рабочих и служащих. Да не целиком у кого-то взять все и сразу, а по кусочкам собирать, а потом обдумывать и склеивать воедино. Никто, конечно, так делать не станет. Ведь на дворе только начинался XVII век и разведка была крайне скудна в своем функционале и возможностях. Но все равно. Мало ли? Этакое успокоение души.

И вот уже две проверки показывали, что рабочие на местах не то, что общей «картины маслом» не знают, но и даже на своем участке толком не разбираются. Просто ограничиваясь выполнением предписаний без их осознания. Бездумно «нажимали кнопки», ответственно выполняя только то, что от них требовали. Почему ответственно? Потому что на следующем технологическом участке могут забраковать их труд и, если всплывет факт нарушения технологии, влепят серьезный штраф. А оно им надо?

Исключение составляли единицы, которые вполне искренне интересовались своей работой и пытались разобраться что к чему. Их СБ ставила на карандаш, формировало досье и подавало «наверх», то есть, на стол Дмитрию для ознакомления. Как-никак – перспективные кадры.

В общем, за новый штуцер Император был спокоен. Даже если штуцер будет захвачен противником, то скопировать его смогут только «дедовскими», то есть, ремесленными способом, так как иных в Европе в те дни не имелось. Но вот беда – они давали такую низкую производительность труда, что настоящий мастер оружейник мог выдать едва один штуцер в год. А у Дмитрия штамповали по шесть штук в сутки. В среднем. Мистика, да и только! По крайней мере, для обитателей XVII века подобное обстоятельство порождало какие-то невероятные домыслы. Вплоть до того, что Император вступил в сговор с подземными жителями – гномами, что трудятся в своих кузнях не покладая рук. И так далее, и тому подобное. Хотя, конечно, открыто про продажу души не решались говорить даже враги. Все-таки воскресил человека.

Глава 4

5 мая 1614 года, окрестности Кальмара

Земля просохла. Обозные фургоны сменили полозья на колеса. Легионеры переоделись в летнюю форму, куда более подходящую для войны. А от датчан – ни слуху, ни духу. Мало того, они практически без боев отошли из провинции Свеаланд. Просто потому, что гарнизоны их там были очень невелики. Хватило активности московских рейтар, чтобы вынудить их отступить. В то время как основные силы Кристиана находились на зимних квартирах в более удобной и теплой части этих земель – юге Геталанда.

Император не очень хотел залипать в этой войне. Поэтому, утомившись ждать, начал наступление на один из самых значимых городов юга Швеции – Кальмар. Разумеется, блокируя по пути иные города с небольшими гарнизонами силами наспех собранного шведского ополчения. Вчерашние солдаты и наемники, разбежавшиеся из-за опустевшей казны вновь вернулись под знамена короля Швеции. Ведь у этого рыжебородого деньги водились.

И вот Кальмар.

Догадаться о том, куда двигается Дмитрий не представляло никаких усилий. Поэтому Кристиан стал старательно стягивать туда все свои силы, опираясь на мощный флот и порт. Он полагал, что вся битва сведется к стоянию и переговорам… Однако все оказалось не так просто.

Раннее утро.

Легкий туман уже практически развеялся, открывая все поле боя без утайки.

Датская армия была велика. По местным меркам, разумеется. Двадцать тысяч пехотинцев с аркебузами, пять тысяч – с копьями. Шесть тысяч кавалерии: рейтар и кирасиров. А также почти полторы сотни фальконетов да пара десятков орудий покрупнее.

Дмитрий смотрел на все это великолепие в свою зрительную трубу и хмурился. На фоне противника его армия совершенно терялась. Без малого четыре тысячи пехотинцев с новыми штуцерами, четыре сотни рейтар, да пятьдесят два разных «Единорога», трех основных калибров. Ну… еще сто восемь ручных мортир, утративших возможность стрельбы с рук за счет роста дальности удара. Этакие эрзац-минометы. Но несмотря на все великолепие его войско не выглядело угрожающим. Даже несмотря на репутацию. Ведь до датчан доходили только слухи о том, как Император выводил своих людей на бой при соотношении сил один к двадцати и побеждал. Но все прекрасно понимали – слухи – это слухи. Там и слоны бывает летают.

Тишина.

Обе армии построились, приготовившись к бою. Но никто не желал наступать. Кристиан потому что вообще не хотел сражения, а Дмитрий, потому что подставлять свое войско под столь многочисленную артиллерию ему не хотелось. Выехать бы на переговоры. Но Кристиану не с руки было выезжать при столь великом воинстве, а Дмитрий не хотел показывать свою слабость, выезжая на переговоры первым.

– Смешно, – наконец, произнес Император, осознав ситуацию.

– Что смешно? – Переспросил Аксель, все мысли которого находились в другой плоскости.

– Вы бы видели свои лица, – хохотнул Дмитрий, не желая объяснять им очевидную вещь. Не в том он был настроении.

– А тебе это кажется шуткой? – Удивился Аксель. – Их очень много!

– Я же тебе уже показал, насколько хорош мой новый штуцер, – лукаво улыбнувшись, произнес Император.

– К черту штуцер! Ты разве не видишь СКОЛЬКО их?! А их артиллерия?! Именно она привела к гибели сначала Карла, а потом Густава.

– Да брось, – небрежно отмахнулся Государь. – Одноглазый старик не допустит моего поражения. – Он как-то разом понял, что доводы разума в текущей ситуации совершенно неуместны. Аксель очевидно боится. И правильно делает. Император вон – тоже боится, хотя обладает всей полнотой информации о реальных возможностях своего легиона.

– Ты язычник? – Чуть ли не шепотом поинтересовался Океншерна после довольно долгой паузы.

– Язычник? Почему?

– Но Один, которого ты помянул…

– Ха-ха! А ты действительно думаешь, что он ушел? Ха! Или предполагаешь, что Всевышний будет лично бегать по всей округе и присматривать за делами на местах? Делать ему больше нечего! Он, конечно, всесильный и всемогущий, и подобное не потребует от него многих усилий. Но зачем? Ради чего? Поверь, у него есть куда более интересные занятия, нежели вот эта вся мелкая возня с такими ничтожными червями как мы. Он создает миры и разумную жизнь по всей Вселенной. Наших, так сказать, братьев по разуму.

– Но… – попытался возразить Аксель и не нашел слов.

– Одноглазый сын Дурина, – продолжал на ходу импровизировать Дмитрий, – как и многие другие старые Боги были просто им подчинены и подведены под свою руку. Став при нем словно знатные дворяне при короле. Из-за чего и многообразие конфессий вышло. Каждый в свою сторону клонит, хотя ходят они все под рукой одного Создателя. Так что, если тебе придет в голову хулить Одина, делай это где-нибудь на земле его врага. А тут – поостерегись. Еще обидится старик и припомнит, как до ветра выйдешь. Поскользнешься и проломишь себе голову сучком, окончательно затихнув в собственной моче. А оно тебе надо?

Кааар!

Громко и отчетливо подал голос большой черный ворон, севший на ветку высохшего дерева. Чистой воды совпадение. Умная птица прилетела покушать, а эти глупые человечки все еще друг друга не поубивали. Вот она и выражала свое негодование их нерасторопностью. Однако все вокруг Императора подумали совсем о другом. Его шутка-импровизация произносилась довольно громко. И насквозь мистическое, суеверное мышление, характерное для эпохи, увидело в этом вороне знак. Ведь у Одина было два подручных – как раз вороны. Дмитрий же, желая закрепить случайный успех, тихо шепнул:

– Если сегодня одержим славную победу, нанесу на себя знак принадлежности к твоему роду… кровь от крови…

И, несмотря на шепот, эта слова был отчетливо услышаны всем ближайшим окружением.

Глазки у них округлились и даже слегка выпучились. Но слова никто поперек не сказал и вообще никак не прокомментировал. Даже несколько священников православных и лютеранских, что присутствовали с войском, молча переваривали. Как и иезуит, которого Император вынужден был таскать в качестве официального соглядатая Папы Римского. Вброс говна на вентилятор получился знатный. Не лопатой, но ковшом экскаватора. Государь даже как-то внутренне ужаснулся от того, какие последствия будут от его не самой удачной импровизации. Аж дух захватывало! Особенно на волне массового роста религиозного и политического сепаратизма в Европе, стремительно перерастающего в религиозные войны до которых оставалось «рукой подать». И начал внутренне корить себя за то, что его язык опять пустился в пляс, не сильно согласовывая свое поведение с «офисом», то есть, с головой. Этакая Джей Псаки в свободном плавании. Но сдавать на тормозах было уже слишком поздно. А потому, выдержав театральную паузу, он направился к полку полевой артиллерии…

Со времен кампании 1607 года артиллерийские штаты легиона сильно поменялись. Так, батарея полевой артиллерии из шести орудий развернулась в целый полк. Теперь там был дивизион в три батареи по четыре «ствола» в пять дюймов и отдельная тяжелая батарея из четырех орудий в шесть дюймов. Или, если говорить более привычными терминами для эпохи – дюжина 12-фунтовых и четверка 24-фунтовых бронзовых «Единорогов» на новых, полностью металлических лафетах.

– Готовы? – Поинтересовался Император у командира полка.

– Так точно, – козырнул тот.

– Начинай пристрелку из «пятерок». Цель – их артиллерия.

– Гранатами?

– Картечными.

Командир полка козырнул. Отдал несколько приказов и дальномерный взвод приступил к своей работе. Оптического дальномера, разумеется, у них не было. Они воспользовались зрительной трубой с системой рисок-отметок. Ее специально для того и изготавливали. Далее по таблице определялось примерное расстояние. Если ростовая фигура человека занимает две риски – значит столько-то метров, если три – то столько-то. Потом оценивались взаимное положение высот и по эмпирически выведенным таблицам стрельбы рассчитывалось возвышение орудия, ну и, в довесок, ожидаемое время полета снаряда для отмеривания затравочной трубки нужной длинны…

Двух минут не прошло, как дальномерный взвод, опираясь на таблицы Брадиса и логарифмическую линейку, рассчитал все что нужно, передал на батареи, и первая из четырех «пятерок» ударила слитным залпом для оценки накрытия.

Бах! Бах! Бах!

Ухнули орудия, окутываясь дымом.

Бум! Бум! Бум!

Чуть погодя вспухло четыре белых облачка недалеко от артиллерийских позиций противника. Гранаты и особенно картечные гранаты пугали артиллеристов всей Европы пока еще чрезвычайно. Поэтому «усвоение их в войсках» шло довольно туго. Их всеми правдами и неправдами избегали. К счастью для Императора…

Спустя пару минут, внеся коррективы, ударила вторая батарея дивизиона.

И почти следом отозвались пушки с датской стороны. Самые длинноствольные. Но тщетно. Это у «Единорогов» Императора стволы в сорок пять градусов задирались, обеспечивая удивительную дальность. У местной же артиллерии, даже на хорошем, годном, длинном стволе, снаряды летели по слишком выраженной настильной траектории, а потому недалеко. То есть, падали с изрядным недолетом, не представляя никакой угрозы для легиона.

После второго накрытия к «пятеркам» подключились и «шестерки», отправляя свои куда более увесистые подарки во врага. И, из-за большей массы снаряда, на такой дистанции рассеивание у них было ощутимо ниже, чем у «пятерок». И, как следствие, результативность огня куда как выше.

Надо сказать, что полк полевой артиллерии Дмитрий по незнанию правильного штата разворачивал, ориентируясь на понравившуюся когда-то концепцию классического броненосца. Орудия среднего калибра нащупывают дистанцию, пристреливаясь, и только потом включается главный калибр. В этой связи он хотел даже не «шестерки», а «восьмерки» ставить. Однако не сложилось – слишком тяжелым получался «Единорог» такого калибра для полевой артиллерии. Даже «Единорог», несмотря на все ухищрения. То есть, «шестерка» выходила вполне разумным потолком.

Полчаса вялотекущего обстрела поставили Кристиана IV в очень неудобную позицию. Он должен был или наступать, чего не хотелось, или отступать, теряя лицо, чего тоже он совсем не жаждал. Ведь если стоять дальше вот так – можно было попросту положить всю армию самым глупым образом. Очень уж действенными оказались картечные гранаты. Даже те, что перелетали артиллерийские позиции – рвались над пехотой или кавалерией, нанося там немалый урон. Особенно «подарки» от четырех тяжелых орудий. Те вообще при удачном накрытии натурально выкашивали людей.

Чуть-чуть поколебавшись, он решился.

– В атаку!

И вот, минут пять спустя, все двадцать пять тысяч датских пехотинцев начали медленное движение вперед. К линейной тактике они еще не перешли. Выучки не хватало. Однако облегченными «испанскими коробками» выстроились.

Казалось бы – вот твой враг. Но Дмитрий огня с артиллерии противника не переносил, справедливо считая ее более опасным противником. Во всяком случае, способным причинить немалый урон. Поэтому весь полк полевой артиллерии продолжал бить по ней.

Пехота датчан вздохнула с облегчением, выйдя из-под обстрела. Но это продлилось недолго. По достижении отметки в полтора километра ударили «трешки» полковой артиллерии. Маленькие, легкие и очень маневренные бронзовые «Единороги» на полностью металлических лафетах, ставших стандартом.

Бах! Бах! Бах!

Бегло ударило три дюжины небольших стволов, угощая врага картечными гранатами своего калибра. Мелких и слабых, но все одно – опасных.

Бах! Бах! Бах!

Бах! Бах! Бах!

Размеренно работали полковые артиллеристы, в прекрасно отработанном режиме, оптимальном для удержания от перегрева орудия. А когда противник прошел отметку в восемьсот метров, к ним подключились ручные мортиры гренадеров. Сто восемь стволов залпом обрушили на датчан гранаты «трешки», полностью унифицированные с полковой артиллерией, только обычные, а не картечные.

Но они шли дальше.

Потери в общем масштабе были пока терпимыми. Большими, но терпимыми, потому что большая часть пехотинцев двигалась в плотном построении и мало что видела вокруг себя.

И вот прозвучал свисток.

Легионеры первой линии заняли штатную позицию: первый ряд встал на колено, второй – над ними в полный рост. И залп. Первого ряда. Секунд пять спустя – второго. И снова, после пяти секунд ожидания, прозвучал свисток, после которого первый ряд ударил залпом.

Новый штуцер, заряжаемый с казны, позволял при должной выучке давать по десять выстрелов в минуту, даже с позиции «на колене». Этим же Император сейчас бессовестно и пользовался.

А как это выглядело со стороны врага?

Сущим кошмаром!

Такой скорострельности не бывает! Не бывает! Тем более что и пули недурно так летели, попадая с пятьсот-шестьсот метров по плотным порядкам пехоты, вполне сохраняя убойность.

Бах! Бах! Бах!

В очередной раз ударили три дюжины полковых орудий, только в этот раз, дальней картечью. Ей стало в самый раз работать.

И датчане побежали.

Слишком уж губительным оказался огонь. Резко как-то, нервно и совершенно смешав ряды. Их испугала картечь? Отнюдь. Она стала лишь отмашкой. Последней соломинкой.

И тишина.

Даже полевая артиллерия сделала паузу на остужение и чистку стволов.

Что делать дальше? Вопрос. Артиллерия датчан, хоть и понесла изрядные потери, но все еще оставалась вполне боеспособной.

Но стоять и ждать у моря погоды было не с руки. И Император дал отмашку к началу наступления.

Пехотный полк и резервный пехотный батальон выдвинулись вперед, а рейтары и штурмовики – остались на позициях, вместе с прочими, чтобы прикрыть полевую артиллерию и обеспечить базу на случай отступления.

Дмитрий лично выехал в боевые порядки полка.

И, под характерную музыку Московского пехотного марша, пехота двинулась вперед.

Каждая рота – три линии-взвода по две шеренги в каждой с заметным промежутком. Всего десять штыков в ряд. Узкий фронт. Но к нему прилегала еще одна рота на удалении всего двадцати шагов. Полк – три батальона по три такие роты. Плюс резервный батальон – еще три роты в тыловой формации для прикрытия от флангового удара и в качестве оперативного подкрепления.

Кристиан и все его генералы, а также прочие сопровождающие смотрели на все это действо и дивились. Сложное, по их меркам, построение выдерживалось безукоризненно. Легионеры шли, сверкая своими кирасами и шлемами, словно надрессированные болванчики. Нога в ногу. Строй как по линейке. А разрывы в построении наводили на аллюзии с тактикой древнеримских когорт, про которую многие читали или хотя бы слышали. Но в живую, разумеется, никогда не видели.

Видя уязвимость столь рыхлого построения к удару кавалерии, король приказал это осуществить. Все-таки шесть тысяч кирасир и рейтар – сила немалая. Даже потрепанная артиллерией. Да и пехоту надлежало как-то прикрыть, дабы привести в порядок после разгрома.

Но не тут-то было.

Барабаны и флейты затихли.

Первый ряд первой линии встал на колено. Второй навис над ним. И, когда до кирасир было около шестисот метров, легионеры дали первый залп. Следом второй. Потом третий. Четвертый. И так раз двадцать.

Губительный огонь словно шквалистый порыв ветра ударил в датскую кавалерию, отбрасывая ее и терзая плоть самым нещадным образом. Атака захлебнулась так и не начавшись. Кирасиры с рейтарами просто не смогли выйти на позиции для построения к атаке.

Легкая пауза.

Барабанная дробь. Несколько странных звуковых сигналов.

И вторая с третьей линией продвигаются вперед, переведя свою первую в тыл. Дмитрий не хотел, чтобы у передовых отрядов «вдруг» закончились патроны. Да и вообще, еще на стадии тренировки отработал эту ротацию линий, дабы без излишнего бардака выводить в тыл наиболее потрепанные и уставшие в случае нужды.

Вновь зазвучал Московский пехотный марш. И легион двинулся вперед. Мерно. Невозмутимо. Словно бы он только что отмахнулся от навязчивой мухи и как ни в чем не бывало двинулся дальше.

Кристиан же приказал трубить общий отход.

Требовалось срочно вывозить артиллерию и спасать пехоту. Потому что ситуация становилась совершенно критической.

А Дмитрий, видя эту возню в датском лагере, сильно не спешил вперед. Да, огневое преимущество было на его стороне всецело. Но вдруг вся эта толпа ломанется вперед? Рукопашная свалка при столь диком численном превосходстве – удовольствие ниже среднего. Победить, наверное, победит. Но потери будут совсем неприемлемые. Конечно, разбить и уничтожить датскую армию в первом же генеральном сражении – соблазнительно, но вряд ли возможно в текущих условиях.

Глава 5

17 мая 1614 года, окрестности Мальмё

Битва при Кальмаре завершилась. Раненых врагов добили. Трофейную команду выделили. А гарнизон города, после переговоров, согласился сдаться Дмитрию. Да, в их руках было очень мощное укрепление – Кальмарский замок. Однако, комендант крепости имел под своей рукой всего две сотни бойцов, непригодных для полевого боя. Этакую инвалидную команду. И это не удивительно, ведь король Дании выгреб все пригодные силы для полевого сражения.

В общем – все прошло очень мягко, почти ласково. И, если бы на поле под Кальмаром не лежало семь тысяч двести девять трупов, можно было бы подумать, что произошла не битва, а какая-то игра. И этот диссонанс заметили все. А потом на Императора все стали коситься.

– Что? – Наконец не выдержал он, когда Аскель вновь бросил характерный взгляд, вроде бы незаметно.

– Ты обещал нанести на себя знак рода, если выиграешь битву.

– Обещал и выполню свое обещание.

– Когда?

– Когда смогу найти человека, способного это сделать. Или ты умеешь наносить на кожу узоры?

– Среди ополчения есть несколько солдат, что жили в глубинке… – осторожно произнес Аксель. – Там чтут древние традиции и помнят многое из того, что мы забыли.

– Они христиане? – Повел бровью Дмитрий.

– Конечно! – Произнес, примирительно вскинув руки Оксеншерна. – Все мы христиане… в большей или меньшей степени. Главное же – они смогут тебе помочь выполнить обет.

– Это мой обет. Почему он тебя так волнует?

– Он волнует всю твою армию. Всех. Даже слуги в обозе, которые, безусловно, уже знают о твоих словах. Это правда? Ты кровь от крови Одина?

– Так гласит семейная легенда, – уклончиво ответил Дмитрий.

– Тем более! Если Один принял Христа и стал его наместником в Скандинавии, то…

– Ладно… – перебил его Дмитрий, едва сдерживаясь от того, чтобы прокомментировать, что он на самом деле думает обо всем этом угаре. – Веди своих солдат. Посмотрю, что можно будет сделать.

Спустя час к Императору прибыло трое мужчин в возрасте совершенно обычного вида.

Пообщались.

И отправились в церковь Кальмарской крепости, где их ждали священники трех христианских конфессий для совещания. Совсем уж дурить Император не желал.

– Ради умершего не делайте нарезов на теле вашем и не накалывайте на себе письмен, – процитировал православный священник книгу Левита. – Посему греховно наносить эти узоры.

– Вы тоже так считаете? – Обратился Дмитрий к пастору лютеранину и иезуиту.

– Да, – хором ответили они.

– В какой книге были сказаны эти слова?

– В книге Левита.

– Которая была написана до пришествия Христа? Я прав?

– Безусловно.

– А о ком же тогда речь? Кто тот умерший, из-за которого нельзя так поступать? Ведь не Христос же. Да и отчего его умершим называть? Он ведь воскрес.

Все задумались. Потом, после некоторого размышления, иезуит произнес.

– Полагаю, что любой умерший, который был дорог в жизни. О том же говорится и во Второзаконии.

– То есть, этими словами прямо запрещается делать татуировки в честь умерших родичей, друзей, возлюбленных и прочих подобных? Так?

– Так, – нехотя кивнули священники.

– А что говорит Святое Писание о других ситуациях? Есть ли запрет на выполнение обета данного одним христианином другому?

– Нет, – произнес православный священник, – но тело – храм Божий, созданный волею его и не нам изменять его. Оно и без того хорошо весьма, как прямо говорится в Бытие.

– Но ведь мы строим и украшаем храмы. Зачем? Господь Бог ведь их не возводил. А все, созданное им хорошо весьма. Не есть ли в строительстве храмов грех великий? Или может быть, в Бытие речь шла о том, сиюминутном мгновении, что Всевышний наблюдал за плодом дел своих? А потом все пошло как пошло. Ведь он выпустил на Землю людей и позволил им творить что заблагорассудится в рамках их собственной доброй воле. Хотят зло, значит будет зло. Хотят добро, значит будет добро. Дабы зерна отделились от плевел. Сами. Ведь сказано же, что сотворил нас Господь по образу и подобию своему. А он – суть великий Творец. Или, быть может, я не прав и все храмы, города и прочее, сотворенное руками человеческими нужно разрушить, дабы привести мир в первозданный облик?

Новая пауза. Дмитрий намекнул священникам настолько толсто, что те даже растерялись как-то.

– Рассудите меня. Как должно мне поступить? Нужно ли соблюдать обет, данный одним христианином другому, или нарушить слово свое, опираясь на одни лишь домыслы?

Разговор, разумеется, записывался. Слово в слово. Из-за чего каждый из священников испытывал непреодолимое желание испариться. Принимать решение и взваливать на свои плечи ТАКУЮ ответственность очень не хотелось. Однако на улице ждали легионеры и шведские ополченцы, которые не смогут понять и разделить такое малодушие.

В общем, поколебавшись немного, все трое уклончиво согласились, что обет важнее и позволили нанести Императору символ во имя славной победы. Причем заметили, что на символе, безусловно, должен присутствовать крест, дабы дурные головы ничего вздорного не подумали. Допустив, при том, его аллегорическое изображение, например, в виде меча.

После чего Дмитрий «попросил» всех трех священников во время нанесения татуировки молиться и воскуривать ладан. А краситель, которые втирали в его кожу, освятить и благословить. Что они и сделали. Не искренне, конечно, но выбора у них все равно не было…

Работа шла долго.

Все восемь часов до полуночи трудились. Потом всю ночь молились, смазав татуировку освященным елеем, то есть, оливковым маслом. И только утром Дмитрий вышел из церкви к людям «топлес» с уставшими священниками за спиной.

На плече его правом красовался символ Инквизиции из Dragon Age. Длинный меч с хорошо выраженным перекрестьем покрывался большим глазом. И от места их пересечения во все стороны расходились вьющиеся лучи. Пара из этих лучиков, затейливо переплетаясь, уходили по плечу вверх, пробирались по шее и превращаясь на правой стороне лица в символическое изображение ворона. Близкое к тому, что было у Рагнара Лодброка в сериале «Викинги». А прочие лучи, словно бы держались за руку, как бы обнимая ее, охватывая на три четверти.

Никаких мелких деталей. Все крупно и контрастно.

И, разумеется, как и подобает свежей татуировке, она была в кровавых разводах, что только добавляло символизму.

Легионеры и шведские солдаты радостно закричали, выражая одобрение. Обет, данный высшим силам, выполнен. А значит, они не отвернутся от них. И уже в обед войско выступило на юг, преследуя отступающего Кристиана IV.

Императору приходилось соблюдать все необходимые меры предосторожности. Ежедневно со всем радением промывать татуировку, ожидая ее заживления. По нескольку раз в день менять нижнюю одежду и обтираться святой водой. Ну… то есть, просто водой, над которой священники поводили руками, что-то побормотали и чего-то туда помакали. Правда, предварительно, Император велел ее пропускать через кипячение с серебряным крестом на дне котла. Для пущей святости. И лапы священником спиртом протирать перед освящением. А то еще какая бацилла в обширные сочащиеся кровью раны на его коже попадет.

Так и ехали.

На седьмой день раны зажили окончательно, оставив после себя сочную и четкую татуировку. А Дмитрий позволил себе больше не устраивать этот «цирк с конями» на каждом привале.

И вот легион подошел к городу Мальмё – фактически старой столице шведских владений Дании. Мощная крепость, много пушек и, что немаловажно, большая армия в предполье города в земляных редутах. Кристиан IV очевидно не желал больше участвовать в полевом сражении. Но и отдавать пригород Мальмё на разорение не хотелось. Вот он и пошел на такое ухищрение. Благо, что гарнизону крепости и привлеченным жителям было довольно времени для работ.

Дмитрий осмотрел в зрительную трубу диспозицию и совсем пригорюнился. Стараясь, впрочем, вида не подавать.

На крепостной стене отчетливо наблюдали большие бронзовые кулеврины – «Василиски». Там не только ядро в 48-фунтов весом, но и ствол длиной порядка 26 калибров. А главное – стоит она высоко и, в случае необходимости, бьет очень далеко и довольно точно. Для гладкоствольного орудия, разумеется. Очевидно, что раньше эти орудия стояли на стороне, обращенной к морю. Сейчас же их переместили «на другой борт». Но главное, эти чертовы датчане соорудили над артиллерийскими позициями легкие деревянные навесы, крытые досками, прекрасно защищающих от пуль картечных гранат.

Ситуация.

И что самое плохое, легкая артиллерия, в основном спасенная Кристианом IV с поля под Кальмаром, разместилась теперь на редутах, будучи точно также прикрыта, что и крепостная. Навесами, то есть.

Мечты сбываются!

Но тянуть кота за всякие места времени не было. Нужно было нападать, давить и побеждать, не отдавая инициативу в руки врага.

«Василиски» со своих позиций били очень далеко. Дальше «Единорогов» Дмитрия. То есть, выведя их на открытую позицию для обстрела редутов, Император подставлял свои орудия под удар датской крепостной артиллерии. Плохая идея. Поэтому Дмитрий поместил полк полевой артиллерии за небольшим холмом – вне пределов видимости и возможности поражения «Василисками» с их настильной траекторией полета снаряда.

Этакий эксперимент с ведением огня с закрытых позиций, с которым приходилось экспериментировать на ходу, буквально на коленке. Хорошо хоть дальномерный взвод оказался прекрасно натренирован и понял идею практически сразу.

Ну а почему нет? Стоит, значит, человек с подзорной трубой, да наблюдает за городом. Что плохого? Обычная рекогносцировка. Никто по нему из пушек стрелять не станет, ибо, по меньшей мере, не понимает зачем. Ведь корректировки, передаваемые флажковым сигнальщиком, укрытым за холмом, от крепости и с редутов не видели.

Вот и вышло, что, аккуратно пристрелявшись обычными гранатами по ближайшему редуту, полк полевой артиллерии очень быстро перепахал его к чертям собачьим. Потом пришел черед следующего редута. А вот с третьим не получилось, потому что Кристиан IV, наблюдавший этот кошмар в зрительную трубу, приказал отводить войска в крепость. Ибо нафиг надо так подставляться.

Полк переключился на крепость. И тут выяснилась одна досадная неприятность. Гладкоствольные орудия калибром, что в пять, что в шесть дюймов плохо подходили для борьбы с действительно сильными крепостями. Тут требовались восьмерки или даже десятки… В общем – приплыли.

Конечно, можно было бы вывернуться и сначала попытаться выбить артиллерию долгой перестрелкой. А потом ринуться на общий штурм. Но Императора этот вариант мало устраивал. Потому что в этом случае здесь бы война и закончилась. Ведь боеприпасов у него ограниченное количество, а людей мало. Совершенно очевидно, что штурм начался бы не раньше расхода всех гранат и был бы ОЧЕНЬ кровавым. Ну и да – совсем не факт, что крепость удалось бы взять. Очень уж там многочисленный гарнизон и мощные укрепления.

Вот он и завис в своем шатре, размышляя над извечными вопросами Руси: Что делать? Кто виноват? Ну и так далее по списку.

Но ему даже толком помедитировать не дали. Прибыл разъезд рейтар, сообщивший, что от Ландскруны движутся какие-то войска…

Глава 6

18 мая 1614 года, окрестности Лунда

Оставив для блокирования Мальмё шведских ополченцев и резервный батальон пехоты, Дмитрий двинул весь остальной легион на север – к Лунду. Минул его. И в паре километров к западу встретил довольно крупный отряд войск.

И это были совсем не датчане…

– Ты уверен? – Несколько удивленно переспросил Император Акселя.

– Да, – кивнул тот. – Это войска Гольштейна, как Глюкштадта, так и Готторпа, Мекленбурга и всех трех Помераний. Правда, с бору по сосенке. По полку.

– Мда, – покачал Дмитрий головой. – И вряд ли они идут к нам на помощь.

– Может, все же, поговорим?

– Конечно, поговорим, – охотно согласился Император. – Самому интересно, чего они здесь забыли.

Съехались.

Командовал войском герцог Гольштейн-Готторпа, ведущий себя ну очень нервно. Особенно когда увидел татуировку на лице Императора, блистательно сочетавшуюся с внушительным крестом «на пузе», то есть, демонстративно вывешенном красивом золотом чеканном кресте на изящной цепи. Раньше Дмитрий такими аксессуарами пренебрегал, однако, после нанесения татуировки, был вынужден использовать от греха подальше.

Переговоры были бесплодными.

Герцог, судя по всему, вел войска, высаженные датчанами в Ландскруне, для удара армии Императора в тыл. Но, очевидно, не успел. От чего сильно нервничал и дергался. Плюс еще эта татуировка и вообще крайне эпатирующий вид Дмитрия. Жесткий, прямо-таки ледяной взгляд голубых глаз. Чисто выбритый череп. Заплетенная рыжая борода с массивным серебряным кольцом на конце, украшенным чеканкой со странными узорами. Ну и так далее. Он всем своим видом пугал привыкшего к совсем иным типажам герцога.

Разъехались.

Полезной информации от этого изрядно перепуганного типа получить не удалось. Стало понятно только одно – Кристиан IV, истребитель ему в ангар, умудрился сколотить весьма внушительную коалицию. Включавшую в себя и Речь Посполитую, и Саксонию, и Бранденбург, и многие другие державы. В общем, не зря Дмитрий оставил в Риге и Смоленске по легиону. Ой, как не зря.

Ударили барабаны, заиграли флейты. И ровные шеренги легионеров двинулись вперед. Противник же застыл в обороне.

Триста метров до противника.

Звук рожка.

Барабаны и флейты умолкли.

Прозвучали отрывистые команды.

Первый ряд первой линии встал на колено.

Свисток. Залп.

Спустя пять секунд.

Свисток. Залп. Уже второго ряда, что стоял в полный рост и бил поверх голов первого.

Свисток. Залп. Ударил первый ряд, спустя пять секунд после второго. Он уже перезарядился. Без спешки.

Свисток. Залп.

Свисток. Залп.

И с каждой новой порцией пуль бардак в стане врага становился сильнее.

Иоганн упал на втором залпе, потому как носился перед позициями своих солдат и что-то кричал.

На десятом залпе весь фронт позиций противника был завален ранеными и убитыми. Включая практически всех офицеров.

Пятнадцатый залп прозвучал уже в спины беспорядочно побежавших противников.

А легионеры, закинув штуцера за спину, извлекли шпаги из ножен, пошли вперед – добивать раненых.

Полчаса возни.

– Обоз захвачен, – доложил, подлетевший на своем коне командир рейтар. – Увидев нас, они даже не стали сопротивляться. Бросились врассыпную.

– Отменно, – кивнул Дмитрий.

И тут до него донеслись звуки артиллерийских выстрелов со стороны Мальмё.

– А это еще что такое? Всем дивизионом выступаешь к нашим позициям под городом. Немедленно. Если помощь можно оказать – окажешь. Понял?

– Так точно, – произнес командир рейтар, повторил приказ, и повел свой дивизион по дороге на Лунд. При нем был, конечно, всего один эскадрон, поэтому он направил вестового к обозу, откуда вскоре подошло еще два. И только собрав их в единый кулак, командир рейтар выдвинулся к Мальмё. А Император последовал за ним, оставив для прикрытия в направлении Ландскруны всего один пехотный батальон с дивизионом полковых орудий. Не бросать же обоз. Да и вообще – опасное направление. Мало ли сколько там сил высадилось?

Стрельба вдали довольно быстро стихла.

И не успела пехота дойти до Лунда, как вернулись рейтары, доложив, что вылазка датских войск из Мальмё успешно отражена с огромными потерями для нападающих. Батальон пехоты, развернувшись в одну тонкую линию в две шеренги, показал датчанам и кузькину мать и отца, и брата, и свата, и прочих родичей. Шведское ополчение, вооруженное обычными ружьями с колесцовыми замками, поучаствовало в этом празднике жизни только под финиш, да и то – всего одним залпом. По предварительной оценке тысяч пять датчан повыбило.

Император нахмурился.

Несмотря на два новых, решительных успеха, ситуация нравилась ему все меньше. Этакая борьба кита со слоном. Он бьет всех в полевом сражении, но не в силах взять мощные крепости, на которые опирается противник. Очевидно проигрышная композиция. Ведь в крепостях большой запас боеприпасов и провианта. Их положение более выигрышно. Тем более что Дмитрий, позиционируя себя королем Швеции, местных пейзан не грабит. То есть, каждый час промедления играл против него.

Что делать? Неужели он проиграл? После столь славной победы при Кальмаре? Ведь что в войсках и селах подумают? Правильно. Сделал татуировку грешник проклятый, вот Всевышний и отвернулся от него. А то, что взятие таких крепостей без мощной артиллерии практически невозможно – то мелочи, оставленные за кадром. Кто о них знает? А если и знает, то разве это довод для насквозь мистического мышления людей, каковым оно оставалось во многом даже в XXI веке?

Впервые за все годы пребывания в этом не то времени, не то мире, Императора стала охватывать паника. Провал сейчас – это же конец. Совсем. Полный. Он слишком заигрался со своей импровизацией. Не отмыться… Отвернутся ли от него люди? Неизвестно. Но могут. А значит что? Все коту под хвост. Все дела, все усилия, все попытки и новинки.

– Государь? – Произнес дежурный офицер.

– Что? – Как можно спокойнее ответил Дмитрий. Несмотря на панические настроения, он продолжал держать маску невозмутимости.

– Прибыл разъезд, что ходил к Мальмё.

– Зови.

Те немедленно зашли.

– Что там? Датчане подтянули флот?

– Да, Государь. – Кивнув, произнес легионер. – Только ветра почти нет. Они корабли шлюпками таскают. Едва-едва ворочая. Сейчас расставляют так, чтобы поддержать в случае чего крепость.

– Шлюпками? – Произнес Дмитрий и как-то рефлекторно рукой тронул татуировку ворона на своей правой щеке. – И давно?

– Не можем знать.

– А что, часто ли у вас тут штили? – Обратился Император к хмурому Акселю, сидящему совершенно безучастно там же в палатке. Он не хуже Дмитрия понимал пагубность диспозиции.

– Бывают, – пожал плечами он.

– И насколько они продолжительны?

– Когда как, – не понимая смысла данного вопроса, ответил он.

– А это интересно… – произнес Император, расцветая лицом. – Очень интересно.

– Чем же? – Оживился Аксель. Он прекрасно заметил изменения в настроение своего короля.

– Стучитесь и вам откроят. Не дверь так окошко. Не окошко так дымовую трубу. Не сами так случайно.

– Не понимаю… – покачал он головой.

– Блаженны нищие духом. Знаешь почему? Потому что нищие – это не те, у кого нет, а те, кому не хватает. А значит, они ищут, пытаются, стремятся. Они никогда не довольны тем, что имеют. Они всегда хотят больше.

– Все равно, не понимаю, – покачал головой Аксель.

– Сюрприз будет, – подмигнул Дмитрий и кровожадно оскалился.

Глава 7

20–21 мая 1614 года, Хельсингборг

Оставив под Мальмё только шведских ополченцев Дмитрий самым стремительным маршем, на какой только был способен его легион, ринулся к Хельсингборгу – самому узкому месту Зунда. Командиру же ополчения, рекомендовал дня два-три постоять под городом, да и отходить следом. Все-таки в Мальмё оставалось еще довольно много войск. И его полторы тысячи новобранцев устоять перед ними не могли. А так – и внимание отвлекут, и арьергардом послужат.

Остатки войск, разбитых им при Лунде, засели в Ландскнуре и носа оттуда не высовывали. Да и как иначе? Командование осталось лежать в поле. Походная казна, кстати, тоже. Поэтому пределом их оперативного искусства и инциативы в текущей обстановке была только глухая оборона на укреплениях. Мало того. В сторону Дмитрия не прозвучало ни единого выстрела. Вообще. Видно же было невооруженным взглядом, что он идет куда-то мимо. Вот пусть и идет. Нечего его внимание привлекать. Хотя крепостная артиллерия вполне могла немного потрепать легион.

И вот Хельсингборг.

Сам город для Дмитрия интереса не представлял. В отличие от замка – одного из самых величественных замков Ренессанса, как и его брат-близнец, стоящий через пролив. К счастью, строители, работавшие в конце XVI века, обошлись без земляных укреплений. Но главным уязвимым местом обоих замков были их весьма умеренные размеры и небольшой гарнизон. Кристиан IV как-то не предполагал удара по этим укреплениям. Ради чего? Какую цель можно было преследовать, захватывая их? Ведь они стерегли устье Зунда и никакой ценности в ином плане для Дмитрия не представляли. Для строго сухопутной армии не выглядело разумным нападать и штурмовать укрепленные позиции, не приносящих оперативных выгод при условии множества других, куда более важных целей. Ведь даже если Император возьмет замок Хельсингборга, то разве сможет перекрыть Зунд? Нет. «Василиски», стоящие на укреплениях просто не простреливали весь фарватер, так что корабли могли спокойно идти, прижимаясь к Крогену. А штурмовать Кроген без флота для Кристиана выглядело совсем уж чем-то немыслимым…

Дмитрий занял позицию чуть юго-восточнее на берегу небольшой реки. И почти сразу вывел полк полевой артиллерии на закрытые позиции, позволяющие им надежно и безопасно работать по замку. Залпами. А в прикрытие дал роту пехоты. Мало ли противник решится на вылазку?

Остальные же войска развернули бурную возню на берегу.

Кто-то двинулся вдоль побережья для экспроприации шлюпок и рыбацких лодок. Кто-то стал подходящие деревянные дома разбирать. Однако датчанам было не до анализа этой малопонятной и плохоразличимой активности. Потому что очень быстро полк полевой артиллерии создал замку изрядные неприятности, всецело поглотившие гарнизон.

Чему противостоять должен был замок Хельсингборга? Правильно. Обычным ядрам. А чем по замку «работали»? Обычными гранатами. Многие раскалывались при ударе о каменную кладку. Многие отскакивали. А вот некоторые застревали, перед тем как взорваться и выломать изрядный кусок кладки. Особенно «больно» становилось от шестидюймовых гранат. Из-за чего спокойный, размеренный обстрел замка уже через два часа превратился для него в кошмар. Три очага пожара. Обширные разрушения на батареи, куда-таки залетела граната…

А ночью Император совершил стремительный натиск на укрепления. Причем не там, где стена была повреждена, а, обойдя его в ночной темноте с тыла. То есть, там, где численность небольшого гарнизона была весьма незначительна. Да что и говорить – какой-то шум поднялся только тогда, когда штурмовики уже взобрались на стену.

Дальше дело техники.

Сонные, уставшие, потрепанные тяжелым обстрелом, бойцы гарнизона не смогли остановить напор штурмовиков и их дробовиков, тоже к слову казнозарядных, а потому скорострельных.

Бум!

Взрывалась ручная граната, аккуратно закатившаяся из-за угла.

Бах! Бах! Бах!

Били дробовики влетевших в помещение штурмовиков, осыпая все возможные цели картечью. А следом влетала вторая волна – со шпагами наперевес – и сходу вступала в схватку.

Работали привычно, чисто и аккуратно. Датчане же в принципе не могли ничего им противопоставить. А туда, где они хоть как-то закреплялись, залетело несколько гранат…

Утро 21 мая 1614 года. Густой молочный туман стелился над Зундом.

Гарнизон Крогена видел и начало осады, и действенность артиллерии нового короля Швеции, и ночную стрельбу. Самыми их худшими ожиданиями было падение замка. Да, это выглядело сомнительным, но чем черт не шутит?

Но все было намного хуже.

Утром из густого тумана вынырнули многочисленные шлюпки, практически под носом у крепости. И легионеры, сохраняя тишину, вытащив из лодок складные лестницы, стали их деловито собирать. А потом, когда все было готово, также в полной тишине пошли на приступ замка, в котором даже часовые дремали, не ожидая никакого подвоха. И только когда легионеры стали устанавливать лестницы один из бойцов гарнизона обратил внимание на странную возню внизу.

Он никогда в своей жизни не участвовал в боях – так в гарнизоне и сидел. Поэтому еще с полминуты тупил, пытаясь сообразить, что же это такое творится.

Попытался закричать. Но пересохшее горло издали лишь какой-то невнятный скрип.

Попытался выстрелить. Но фитиль его аркебузы не был зажженным.

Выхватив огниво, часовой нервно заработал им, пытаясь зажечь фитиль. Сбил пальцы в кровь от волнения. Но справился.

Бах!

Как-то удивительно резко ударил по ушам выстрел в этой тишине. Взлетели птицы, громко замахав крыльями.

– Какого черта ты творишь! – Раздался громкий крик капитана.

– Враги! – Попытался что-то прохрипеть пересохшим горлом часовой.

– Что? Не понимаю, что ты там лопочешь! Громче!

– Враги! – Вновь прохрипел часовой, указывая рукой за стену.

Капитан напрягся, уловив не столько слова, сколько интонацию. Да и лицо часового не выражало ничего хорошего. Он решил подойти уже и посмотреть. Но было поздно. Штурмовики практически взобрались по штурмовым лестницам и, когда капитан был в пяти метрах от парапета, стали выскакивать на стену.

– Враги! – Заорал во всю свою луженую глотку капитан. Из-за чего и умер первым.

Спустя час Кроген был взят.

Что позволило Дмитрию начать переправлять свои войска на дивный остров Зеландию. В дело шли любые плавательные средства. Из деревянных домов вязали плоты, которые цеплялись на буксир из шлюпок, и тащили через те четыре с гаком километра пролива. Благо, что на море продолжал стоять штиль, время от времени сменяемый слабым ветерком.

Штурмовики же отдыхали.

Не зря Император вкладывал в них столько сил. Не зря таскал с собой. Штурм укреплений был их коньком точно так же, как для линейной пехоты родной стихией являлся полевой бой. И здесь они себя показали прекрасно. Тем более что роту штурмовиков Император сохранил даже после реформы 1608 года, не подвергая расформированию. То есть, там были матерые ветераны, с прекрасно раскачанным и натренированным телом. Мастера шпаги, гранаты, кулака и дробовика. А их кирасы были усилены дополнительным нагрудным листом из хорошо закаленной тигельной стали. Его надевали только перед натиском, дабы снизить потери от стрелкового огня противника. Ничего даже близкого в мире в те годы не было.

На самом деле захват, что Хельсингборга, что Крогена было чистой воды импровизацией. Ибо Император планировал просто немного пострелять, отвлекая внимание датчан, а потом переправиться чуть в стороне от укреплений. Он вообще решился на штурм Хельсингборга только под вечер. Почему бы и нет? Гарнизон был, очевидно, мал. Слишком мал. Да и, в случае промаха он терял всего роту и не факт, что целиком. Очень опытную и матерую, но всего лишь роту. А в случае успеха – получал крепость, способную перекрывать часть фарватера Зунда.

Успех в Хельсингборге оказался настолько разительным, что Император решил попытать счастье и с Крогеном. Вдруг получится? Ведь если наглое и дерзкое нападение окажется успешным, то он перекроет Зунд! Да, останутся и другие проливы. Но все равно – успех! А главное что? Правильно. Будут созданы условия для комфортной осады столицы датчан – Копенгагена, в котором было не так много войск. Ведь почти все свои силы Кристиан сосредоточил в Мальмё.

Рискнул и сорвал куш.

Просто потому что никто, в том числе и он сам, не ожидал такой дерзкой наглости… впрочем, не выходящей за пределы тактических приемов викингов.

Глава 8

22 мая 1614 года, Копенгаген

Новость о том, что Дмитрий смог овладеть замком Хельсингборга и, форсировав Зунд на шлюпках и плотах, захватил замок Хельсингера, совершенно шокировала Кристиана IV. И не только короля. Его генералы тоже не знали, что сказать добрые пять минут массируя воздух ртами без малейшего звука.

– И что будем делать? – Наконец выдавил из себя хоть какую-то мысль король. – Наша армия там. А этот рыжий головорез – здесь. Укреплений в Копенгагене серьезных нет. Как нам его сдерживать?

– Он в двух дневных переходах, – возразил один из генералов.

– И что это меняет?

– Мы можем переправить сюда войска от Мальмё. Хотя бы часть, – продолжил тот же генерал.

– Вы думаете, они смогут его остановить? – Вновь повел бровью Кристиан IV. – Вы же не хуже меня знаете, в полевом сражении нам с ним не справиться.

– Баррикады, – произнес генерал-скептик. – Пока есть время – нам нужно начать возводить баррикады на улицах города. Горожане возводят их, перекрывая улицы, а мы подвозим войска от Мальмё на шлюпках. Это позволит укрепиться до подхода союзных войск. Все три Померании, оба Гольштейна, Лауэнбург и Мекленбург с Ольденбургом выставили новые подкрепления. Около десяти тысяч пехоты с небольшой артиллерией. Если мы будем крепко держать оборону на баррикадах, а они ударят Дмитрию во фланг или ты, мы сможем его отбросить.

– А если не сможем?

– Мы должны попытаться. Одновременно с этим нам нужно перебросить от Ландскруны ему в тыл полк или два. Погоды это не сделает, но затруднит его положение и заставит пойти на переговоры.

– Хм… – задумчиво произнес король. – Возможно. Вполне возможно.

– Ваше Величество, – очень осторожно произнес один из пасторов, представляющих клир Копенгагена на этом совете. – Из Кальмара пришло очень тревожное послание. Мне не хотелось о нем говорить, но…

– Что за послание? – Насторожился Кристиан.

– Там все так странно звучит, что я не уверен – верить ли ему.

– И все же. Возможно, это важно.

– Перед боем при Кальмаре Дмитрий принес обет, что если он одержит славную победу, то примет на себя знак своего пращура. Кровь от крови.

– И что в этом такого?

– Он назвал своего пращуром Одина. А огромный черный ворон, что совершенно случайно оказался поблизости, это подтвердил.

– Ворон? Подтвердил? Чертовщина какая-то! Он что, язычник?

– О нет! Дмитрий заявил, что Иисус подчинил Одина своей руке и оставил наместником в Скандинавии, дабы тот присматривал за ней от его имени. Это очень странно. Очень.

– Ересь! Вздор!

– Но в битве при Кальмаре легион Дмитрия не потерял ни одного человека убитыми. По всей Швеции ходят слухи один опаснее другого. А сам Император, собрал в Кальмарской церкви совет из клириков лютеранского толка, католического и православного, дабы совет держать о том, как поступить правильнее. И все три порекомендовали ему выполнить обет. А потом молились с ним, сначала пока наносили татуировку, а потом, всенощную до самого утра.

– Это все не выдумки? – Настороженно поинтересовался генерал-скептик.

– Так было написано в послании, что доставили мне лодкой из Кальмара. Это копия, но я лично знаю священника, что его мне прислал. Очень достойный человек. Там же хроника и весь их разговор. Он странный, но… пугающий. Ведь если Император прав, и Один действительно его пращур, да еще и оставленный Христом наместником в этих землях…

– Вздор! Вздор! Вздор! – Нервно произнес король, вышагивая вдоль окна.

– Взятие Стокгольма с наскока по льду, – начал загибать пальцы генерал-скептик. – Совершенно невероятная Кальмарская битва в которой он уничтожил у нас почти треть армии, не потеряв ни одного человека. Хитроумное использование артиллерии при Мальмё, вынудившее нас отвести войска из редутов. Мы, кстати, так и не поняли, что он там сделал. Разгром пятитысячного корпуса под предводительством герцога Гольштейн-Готторпского под Лундом, который должен был ударить ему в тыл. От него едва половина осталась. Наглый марш к Хельсингборгу и взятие хорошо укрепленного замка натиском. По слухам – он подошел в обед, а ночью уже захватил. Переправа через Зунд на лодках и плотах в виду замка Хельсингера. Взятие этого замка с наскока. Нагло. Дерзко. И решительно. И что самое интересное, штиль. Словно ветер специально ему подыгрывал. То есть, мы не могли подвести корабли и воспрепятствовать его дерзким выходкам. Вам кажется это все простым совпадением?

– Ему везет, – неуверенно возразил король.

– Точно также, как под Смоленском, под Валдаем, под Ивангородом, при Нарве, при Ревеле, при Риге, под Серпуховом, под Коломной, под Тулой? Он просто не проигрывает! Это странно. Это ОЧЕНЬ странно.

– Неужели вы во все это поверили? – Удивленно повел бровью Кристиан, обводя взглядом своих смущенных генералов.

– А воскрешение жены? – Продолжил скептик. – Никто из известных мне людей такого сделать не может. Он – смог. Не знаю, как вас, но меня это пугает. Особенно в свете этих слов.

– А что вы скажете? – Обратился обескураженный король к пастору.

– Я в растерянности, – развел он руками. – Сама мысль о том, чтобы древние Боги приняли Христа мне никогда не приходила в голову. Это…

– Меня смущает одна вещь, – после долгой паузы произнес самый старый и опытный генерал. – Если он так успешен, то отчего его отец – Иоанн IV действовал не столь удачливо? Ведь кровь от крови.

– Дмитрий, как говоря, – отметил генерал-скептик, – учился у иезуитов, да еще и при дворе самого Рудольфа II. Много провел времени в Испании, в Италии, во Франции. Бывал по слухам даже в Египте, Османской державе и Персии. Посещал Иерусалим. Он прекрасно образован! Поговаривают, что он, наверное, самый образованный человек в Европе! Придя в Москву, он сразу занялся преобразованиями в армии по испанскому образцу. А потом, по опыту Смоленской войны, стал свое войско совершенствовать, учитывая замеченные им недостатки. В кампании 1607 года легион уже вступил сильно обновленным. И, после нее, он также «выучил уроки», проведя масштабные реформы в армии. Здесь и сейчас, без сомнений, мы имеем делом с самой современной армией Европы, а, возможно, и мира.

– Это так, наверное, – охотно кивнул старый генерал. – Но почему это же не сделал его отец?

– Потому что он был в других условиях. После смерти отца бояре отравили его мать, а его подвергли травли и гонениям. Он не мог должным образом учиться. Говорят, что и того хуже. Бояре измывались над ним. Унижали. Мучали. Ограничивали в еде и питье. Всячески препятствовали учебе. Дмитрий, кстати, вырезал под корень всех тех бояр, что унижали его отца. Вот и получилось, что, вступая на престол, Иоанн IV мог только читать, писать и считать. И все. А дальше – сразу с головой в дела. Его всецело поглотили войны, в которых он вполне преуспел: присоединил три магометанских ханства и нанес тяжелое поражение Крымского ханству в генеральном сражении. Поражение же Иоанна ждало только в Ливонской войне. Но тут сказалось то, что его армия оказалась дурно организована и подготовлена для войны с серьезными противниками. Иоанн был умен и в полной мере достоин уважения, но его ум не получил должной огранки воспитанием и образованием.

– И это неплохо…

– Может быть, – усмехнулся генерал-скептик. – Однако скоро к предместьям Копенгагена подойдет его сын, не имеющих таких недостатков. И нам нужно понять, что с ним делать. Очевидно, что сплошная серия победы выглядит крайне подозрительно. Причем, что примечательно, почти всегда над превосходящим противником. И, местами, в совершенно умопомрачительных пропорциях. Вы бы вышли один к двадцати?

– Хорошо, – после долгого раздумья в тишине, произнес Кристиан IV. – Это все действительно очень странно. И эти победы. И ворон. И штиль. Да еще и это заявленное родство с Одином. У меня голова кругом идет от одной мысли, что все это может оказаться правдой. Но что предлагаешь ты? Пойти и сдаться на его милость?

– Как я уже сказал – возводить баррикады на улицах городах. Обкладывать его войсками и принуждать к миру. Если, конечно, у нас это получится. Он ведь совершенно непредсказуемый. И если раньше я думал, что Императору нужно шведское железо, то теперь, просто не понимаю к чему он стремится. Мне кажется, будто он упивается войной… словно яством каким-то. Будто бы ему нравится ввязываться в сложные драки и бить превосходящие силы, выворачиваясь из, казалось бы, безысходных ситуаций.

– Ты думаешь, что все это можно объяснить тем, что он просто любит подраться? – Повел бровью Кристиан.

– Да, – кивнул генерал-скептик. – Я как-то забыл про его легендарные поединки с наемными убийцами, про немыслимый штурм штаб-квартиры английской торговой компании в Москве…

– Умеешь ты расстроить, – покачал головой король. – Если это так, то нас могут ждать проблемы. ОЧЕНЬ большие проблемы. Проклятье! – Прошипел он, потирая виски.

Глава 9

25 мая 1614 года, Копенгаген

Дмитрий завершил в полном объеме переброску легиону, его кавалерию, артиллерию и обоз только 23 мая. Ибо это было непросто при тех плавательных средствах, какими он располагал. После чего, не медля более ни часа, выступил на юг – к славному городу Копенгагену, известному так же, как «Купеческая гавань», в переводе, разумеется.

Однако надежды застать Кристиана IV со спущенными штанами не оправдались.

Город был готов.

Все входы и выходы на узкие улочки были перегорожены повозками. А дальше, в глубине, отчетливо просматривались баррикады с солдатами. Да-да. Именно солдатами, а не ополченцами.

Это было очень плохой новостью.

Ввязываться в затяжные уличные бои на «просторах» нормального такого средневекового каменного города с плотной застройкой – удовольствие сильно ниже среднего. Преимущество в дальности, точности и скорострельности штуцеров здесь не дает никакого эффекта. Ведь противник бьет накоротке и из укрытий. В ход могу пойти даже камни! Ну а что? Весьма действенное оружие, если с крыши на голову сваливать. А слегка потрепанной роты штурмовиков для захвата города очевидно мало. Тут их целый полк нужен, если не больше.

Императору, по его мнению, очевидно, навязывали ближний бой. То есть, стремились нейтрализовать его преимущества и задавить массой.

– Сжечь его что ли? – Досадливо поморщившись, произнес Дмитрий, покачал головой и, присев на раскладной походный стул, стал ждать результатов рекогносцировки.

Через два часа вернулись рейтары.

Оказалось, что южнее Копенгагена они встретили разъезды германских герцогств.

Ситуация накалялась с каждой минутой. Ведь это могло говорить только об одном – с материка подброшены подкрепления союзников. И не факт, что они маленькие.

Легион сорвался с места и, обходя Копенгаген по дуге, направился южнее, дабы воспользоваться своим преимуществом в возможном полевом сражении. А чтобы предупредить вылазку датчан с тыла, в крупной деревне, что стояла чуть юго-западней города, был оставлен арьергард из пехотного батальона с дивизионом полковой артиллерии. Сам же Император с полным полком пехоты и полком полевой артиллерии выступил вперед. Дивизион рейтар и штурмовики остались при обозе, занявшем срединное положение в диспозиции, скрепив фургоны импровизированным вагенбургом.

Двадцать семь пехотных полков союзных и вассальных Дании герцогств, общей численностью примерно в пятнадцать тысяч человек. Плюс пять тысяч кирасир. Да при полусотне малых орудий. Вполне себе серьезная сила, которая должна была поддержать войско, запертое в Мальмё. Но не сложилось.

Дмитрий развернул всех стрелков двух батальонов в одну жидкую линию, повзводно. За ними встали роты гренадеров с ручными мортирами наизготовку. А в просветах между пехотой островками разместились батареи полковой артиллерии, готовой не только накидывать гостинцев гранатами, но и бить картечью. Третий же батальон был отведен в резерв. Полк легкой полевой артиллерии встал на небольшой возвышенности в глубине позиций, изготовившись стрелять через боевые порядки своей пехоты.

Германские герцоги выехали на переговоры.

Дмитрий, немного поколебавшись, выступил навстречу, прихватив с собой не только воинов сопровождения, но и священников всех трех концессий, ну, то есть, конфессий христианства. Он теперь их с собой постоянно таскал. Православный из белозерской общины, католик из иезуитов и шведский лютеранин из какого-то Стокгольмского храма. Кого поймал, того и таскал. Для совета и благословения. Да они и не смели возражать.

Впрочем, герцоги все равно изрядно напряглись, заметив татуировку на лице. И ни крест «на пузе», ни священники в окружении не облегчили ситуации.

– Далеко же вы забрались, – первым произнес Император, с усмешкой наблюдая за пристальными взглядами герцогов к его лицу.

– Это… что это на вашем лице? – Наконец произнес Франц II Саксен-Лауэнбургский.

– Последствие обета, данного перед битвой. Выиграл бы и так, но нужно было приободрить своих людей. Воззвал к далекому предку. Пришлось держать данное слово.

– А… – понимающе покачали головой все, ровным счетом ничего не понимая.

– И как звали этого предка? – Не удержался Филипп Юлий Померанский из Вольгаста.

– Я воззвал к одноглазому Одину, сыну Дурина, внуку Аулэ, правнук которого по имени Скьёльд основал дом, мужской род которого не прерывался вот уже более тысячи лет.

Наступила гробовая тишина. Даже лошади не фыркали, впечатленные моментом. Ну, или так всем просто показалось.

Наконец Император усмехнулся и продолжил.

– Не пугайтесь вы так. Один давно принял Христа и верно служит ему, присматривая за Скандинавией. Урок мне на будущее. Не нужно лишний раз взывать к высшим силам там и тогда, когда можно справиться самому. Не выполнить обет, данный одним христианином другому, я просто не мог. В чем и получил благословение священников. Ведь так? – Спросил Дмитрий, обращаясь к клирикам в его компании.

– Так, – закивали они синхронно.

– Боже… – наконец выдохнул Адольф Фридрих I Мекленбургский и перекрестился. – До нас доходили слухи, но мы не верили.

– А, – небрежно махнул рукой Император. – Древняя кровь это просто древняя кровь. Один – не тот родитель, что опекает своих птенцов. Он уважает самостоятельность и решительность. Я вообще удивлен, что он пришел на помощь. Его любимая позиция – наблюдение со стороны. Ему больше нравятся герои и подвиги, а не божественные чудеса. Отчасти поэтому, я думаю, он и отозвался. Любопытно старику стало, как я буду выпутываться из этого затруднения, – махнул Дмитрий рукой в сторону татуировки. – Ведь мало кто знает, что Христос привел к присяге многих древних Богов, которые стали вести дела от его имени на бренной земле. Не по статусу царю Небесному бегать по полям да крестьян гонять. Не все, конечно, подчинились. А кое-кто даже бунтует потихоньку или совсем из повиновения выходит. Но борьба государя со своей аристократией извечна и также естественна, как необходимость обоих. Да и отец Иисуса слишком занят делами куда более интересными, чем наблюдение за копошением столь ничтожных червей. Ну да ладно, все это лирика. Вы воевать, я полагаю, прибыли?

– Да, – неуверенно произнес Адольф Фридрих I.

– Со мной?

– Да, – все также неуверенно кивнул герцог Мекленбурга.

– Так давайте повоюем. Я, пожалуй, даже начинаю чувствовать вкус в боях, хотя, поначалу боялся своего равнодушия к чужой смерти. Во мне просыпается какая-то страсть! Только мой вам совет – вперед не лезьте. Иоганн Адольф выскочил перед своими солдатами и погиб бесславно. Пуля-дура. Она же субординации не блюдет и разит, кого ни попадя. Берегите себя. Не хотелось бы, чтобы эта война закончилась плачевно для стольких династий.

С этими словами он развернул своего коня и поехал к войскам, оставив герцогов со свитой переваривать услышанные ими чудовищные слова.

Какая-то возня в течение получаса.

И вот германцы атакуют кирасирами. Очень тонкое и жидкое построение не выглядит надежным и стойким к удару тяжелой кавалерии.

Вышли на позицию и построились, где-то метрах в трехстах перед фронтом легиона.

Они были уже в зоне поражения и штуцеров, и пушек, и ручных мортир. Но Дмитрий решил немного поиграть. Поэтому дал отмашку на открытие огня только когда по кирасирам затрубили наступление и кони двинулись вперед, стараясь держать равнение.

Свисток, слившийся своим переливом с товарищами.

И первый ряд восемнадцати взводов нажимает на спусковой крючок.

Еще свисток.

И еще восемнадцать отделений нажимают на спусковой крючок.

Залп.

Залп.

Залп.

Каждые пять секунд полузалп двух батальонов, то есть, пятьсот сорок пуль улетало в кирасир.

А вместе с тем дальней картечью ударило две дюжины полковых орудий, поддержав восемь десятков ручных мортир, отправивших в кирасир гранаты.

Прошла минута.

Легион прекратил стрельбу.

Пяти тысяч кирасир германских герцогств больше не существовало. Сотни полторы всадников «разбегаясь в разные стороны» стремительно выходя из зоны поражения. Остальные так там и легли. Множество раненых людей и коней билось на земле, издавая жуткого вида звуки. Прямо на глазах привычных к таким зрелищам легионеров и совершенно деморализованной германской пехоты.

Минута. Всего минута. Герцоги и генералы, что вели эти войска, растерялись. Произошедшее событие выходило за рамки их маленького мира также решительно, как и слова Дмитрия о старых богах. Они вообще пребывали в зависшем состоянии, не понимая, что делать и как поступать дальше. После ТАКОЙ демонстрации военного превосходства наступать пехотой было, по меньшей мере, глупо. Да и не пойдет она в наступления. Вон, стоит и нервно крестится, бормоча молитвы.

– Начинайте, – кивнул Дмитрий командиру полка полевой артиллерии. И та ударила картечными гранатами по открыто расположенной артиллерии противника.

Бух!

Бух!

Бух!

Однако продолжение боя не получилось.

Войска германских герцогов спешно стали отходить, стремясь как можно быстрее испариться…

Тем временем со стороны города выступили датчане и попытались выбить арьергардный пехотный батальон, «окопавшийся» в деревне. Да вот беда – легионеры же, заняли очень интересно свои позиции. Кто на крыше за скатом кровли. Кто у окна. Кто у заваленной на бок телеги. Кто за поленницей дров. Все следовали указанию Императора и заняли подходящие укрытия, откуда им удобно будет стрелять. Поэтому, когда датчане подошли достаточно близко, стрелять начала вся деревня. Людей и не разобрать толком.

– Что там? – Поинтересовался Император у командира легиона.

– Все уже кончено, – ответил за него начальник штаба. – Отбили вылазку датчан. Без потерь.

– Хорошо, – кивнул Дмитрий. – Пошлите эскадрон рейтар в обход Копенгагена на север. Судя по тому, что здесь произошло, датчане могли там высадить своих союзников. Тем самых, что мы разбили под Лундом.

– Слушаюсь, – козырнул легат, повторил приказ и дождавшись подтверждения, приступил к выполнению.

Дмитрий же повернулся к Копенгагену и задумался.

Что делать с этим городом? Он преподнес себя прямо как в детской загадке. Висит груша – нельзя скушать. А даже если сунешь в рот и попытаешься разжевать – током врежет так, что глаза выскочат.

Задачка.

Впрочем, его оппонент – Кристиан IV находился примерно в таком же положении. Он видел, КАК была уничтожена кавалерия германцев, и ясно осознавал – с ним под Кальмаром обошлись еще очень нежно. Император мог выбить у него, по меньшей мере, вдвое больше воинов. Но это не суть. Главное – что с ним дальше делать? Очевидно, что полевые войска он громит не напрягаясь. Вдвое больше, трое, вчетверо. По слухам и в двадцать раз – не предел. Но в уличные бои на баррикадах не лезет. Как и не идет на приступы мощных крепостей. Что дальше? Король сидит в своей столице, а Император разоряет Зеландию? Вполне возможно. Подспудно захватывая малые крепости с небольшими гарнизонами.

– Что думаешь? – Спросил Кристиан IV у генерала-скептика, что стоял рядом.

– Эти больше воевать не будут. Скорее все – отходят к кораблям с желанием как можно скорее убраться подальше. А Речь Посполитая, Бранденбург и Саксония слишком далеко. Даже если они чего-то добились под Ригой, Псковом и Смоленском, большой вопрос – поможет ли это нам. Ведь где они, и где он. Судя по вот этому кошмару, мы можем просто не дожить…

– А что делать мне? – Нервно произнес король.

– Договариваться… – медленно произнес самый опытный и весь уже немолодой генерал. – Не думаю, что нам стоит воевать против него. Не сейчас во всяком случае.

– А он захочет договариваться?

– Пока не попробуем – не узнаем…

Глава 10

26 мая 1614 года, Копенгаген

Изящный аристократический особняк на окраине города. Небольшой, как и все в Дании, но вполне приличный, ухоженный и, что немаловажно, с большой, просторной гостиной, но главное – расположенный в стороне от остальных и окруженный красивым садом и цветником. В этот день он стал весьма значимым местом.

Входить в столицу Дании Дмитрий не решился, точно так же, как Кристиан не пошел в расположение легиона. Поэтому переговоры решили провести на нейтральной территории. Ну как нейтральной? Это ведь все – Дания. Просто на некотором удалении от основных частей.

Императора сопровождали полроты штурмовиков и взвод преторианцев личной охраны. Ну и так – по мелочи: священники там, советники. Тот же Аксель Оксеншерна, например. Да и как он мог пропустить столь значимое событие? Короля поддерживала выборная сотня из солдат и офицеров, плюс наиболее значимые люди страны и города – высшая аристократия, наиболее уважаемые пасторы Копенгагена и торговая элита страны.

Небольшой круглый стол. Два кресла. Группам поддержки за спиной предполагалось стоять. В стороне два небольших стола для писцов.

Кристиан со своими людьми зашел первым.

Он подошел к своему креслу и устало опустился на кресло. Практически упал. Вся эта затяжная война его совершенно измотала. Особенно текущая весна. Вступление на Шведский престол этого рыжего головореза спутало все его планы. И чего ждать от него сейчас? Ему уже шепнули, что в качестве охраны он взял тех бойцов, что всего одной ротой брали приступом замки в узости Зунда. То есть, для них не составит труда вырезать всех его сопровождающих. Вообще. Совсем. Ему было страшно и одновременно с тем, обидно. Столько сил – и все напрасно. А ведь всего одна ошибка… маленький недочет в самом начале…

В коридоре послышались гулкие шаги тяжелых подкованных сапог. Чуть скрипнувшая дверь резко открылась. Впрочем, не ударившись о стену, ибо преторианец личной охраны Императора удерживал ее за ручку. Мало ли придется резко закрыть? Так-то он и с ноги пробил, с него сталось бы.

Пять бойцов с повешенными поперек пуза дробовиками на изрядно отпущенных ремнях вошли внутрь и заняли периметр. Оружие их было заряжено картечью и изготовлено к бою. А на пузе дробовики висели, чтобы быстрее их применить. Чуть довернул корпусом, походу вскидывая к плечу, и бей. Этого, конечно, никто из людей короля не знал. Просто отметили странность в ношении оружия и жесткий взгляд, оценивающий их так, словно мясник на бойне присматривается к коровам.

Дальше вошел Император.

Уверенный, энергичный шаг.

Подошел. Сел. Кресло надрывно скрипнуло – вес-то не малый. За ним вошли остальные его сопровождающие.

– Ты чавой-то не в себе! Вон и прыщик на губе! Ой, растратишь ты здоровье в политической борьбе! – Произнес Император по-русски, вызвав улыбки у части свиты, знающей русский язык.

– Что? – Как будто очнувшись, выныривая из своих мыслей, произнес Кристиан по-немецки.

– Привет, говорю, – перешел на тот же язык Дмитрий. – Чего пригорюнился?

– А я должен радоваться?

– Было бы не плохо. Я же пришел. Я люблю, когда мне радуются. Хм. Давай добавим это в пункт договора?

– Это шутка? Да? – Подозрительно скосился на него король.

– Конечно шутка! – Хохотнул Император. – Мне иной раз так радуются, что в духовом окошке застревают, пытаясь через него убежать от избытка чувств. Боюсь, что если я такое включу в договор, его никто не подпишет. Ну ладно. Давай теперь к делу. Ты, как я понимаю, хочешь мира? А я? Да мне все равно, если честно. Я поймал кураж. Мне хочется еще повоевать. С тобой или против тебя – не принципиально.

– Со мной? – Повел бровью король.

– А еще самый умный король Дании! Тебя что, так поражения в грусть вогнали?

– Вообще-то, поражения неприятны, – доверительно произнес Кристиан.

– Все так. Но и пользы от них много больше, чем от побед. Знаешь в чем главная опасность постоянных побед? Ты перестаешь развиваться, идти в ногу со временем и учитывать промахи. Ведь ты побеждаешь, а значит, все делаешь правильно. А поражения – лучшие учителя в мире. Только они могут заставить тебя отбросить очевидные глупости и попытаться встать на путь совершенствования. Если, конечно, ты не дурак. Так что, считай, я преподнес тебе серию полезных уроков. Главное теперь – правильно их осознать и выучить.

– А как же ты тогда учишься?

– Я сам себе наношу поражения. Разбираю каждый бой и придумываю, как силами своего противника меня разбить. Причем совершенно безжалостно. Редко когда в таком воображаемом бою я выживаю. Это отрезвляет.

– И что, я мог тебя разбить там, при Кальмаре?

– Разумеется. Правда, для этого тебе нужно было бы избрать иную тактику. Но не переживай. Знаешь, как говорят? Даже если тебя съели, у тебя есть как минимум два выхода. А вообще я крайне поражен тем, как небрежно вы охраняете свою столицу. Те же замки на севере Зунда устарели чуть более чем полностью. Да, знаю, их недавно построили, но по совершенно архаичным образцам. Если англичане или голландцы попытаются войти флотом и атаковать Копенгаген, то этим их не остановить. Корабельная артиллерия больших кораблей для них представляет серьезную угрозу, а защита от десанта призрачная. Два-три дня – потолок. Больше не простоят. А потом флот противника подойдет к беззащитному Копенгагену и сожжет его к чертям. О чем вы вообще думаете?

– Тогда почему ты не сжег? – Прищурившись, поинтересовался Кристиан.

– А зачем мне это? Для англичан или голландцев твои купцы – конкуренты. Зачем они им? Пришли. Сожгли. Устрашили. А меня это мало интересует. По крайней мере, такие методы. Кроме того, я довольно сильно отличаюсь от большинства монархов в этом мире, хотя бы тем, что считаю, что любая держава стоит на крестьянах, ремесленниках и купцах. Они соль земли, без которой ничего бы и не было. Ни еды, ни одежды, ни оружия, ни городов, ни кораблей. Да и снаряжения воинского тоже. Поэтому стараюсь не резать курицу, несущую золотые яйца. Зачем мне жечь город купцов? Вот деньги с него взять – да, я бы подумал. Но жечь… это глупо. Для меня. Хотя иногда и хочется подобные глупости совершать, грешен, но я стараюсь сдерживать свои порывы и страсти.

– Хм. Занятно. И чего ты хочешь от меня? – Чуть помолчав, поинтересовался король.

– Чего я хочу? У меня большие планы. С чего начать?

– С контрибуции.

– Брось, – махнул рукой Дмитрий. – Я уверен, что эти годы войны измотали твою казну совершенно. Зачем мне просить того, чего ты дать не можешь?

– Странно, – как-то подозрительно произнес король.

– Это нормально. Меня все считают странным. Итак, – произнес, откинувшись на спинку вновь скрипнувшего кресла Дмитрий, – что я хочу? Много. Начнем с плохого. С земли. Итак, Дания покидает Швецию. Вообще. Совсем. Мальмё, Хельсингсборг и Ландскруна. Все это отходит шведской короне. Остров Готланд выделим в отдельное графство под отдельной юрисдикцией. А вместе с ним меня еще интересуют и норвежские провинции Нур-Норге и Трёндела. Из них я желаю утвердить графство Нурланд. Что еще? Остров Даго. Он отходит к Империи Русь к ее провинции Ливония. Ну и главная, наиболее болезненная вещь. Земля предков. Я хочу утвердить герцогство Ютландия и включить в него Гольштейн-Готторп, Гольштейн-Глюкштадт, юго-западный Шлезвиг с одноименным городом, Любекское епископство, южные земли Зондербургской линии, те, что у Любека. Ну и, собственно сам Любек с Гамбургом, а также прочие земли промеж тех, что я назвал.

– Ну и аппетиты у тебя, – произнес, покачав головой Кристиан.

– Да, кушаю я неплохо. Впрочем, торговаться я не намерен. Или ты уступаешь мне права на свои земли будущего Великого герцогства, или я продолжаю воевать. Мне спешить некуда. В Риге и Смоленске справятся и без меня, полагаю.

– Ты так уверен в своих силах?

– Я никогда не беру то, что не могу унести.

– Ты говорил, что это плохое, – после довольно долгой паузы произнес король. – А что же хорошее ты хочешь мне предложить?

– Оборонительный военный союз, по которому мы будем обязаны прийти друг другу на помощь, если на нас кто-то нападет. Свободную экономическую зону. Династический брак. Совместный поход в Нижнюю Германию за трофеями. Не смотри так на меня. Я не жадный. Я поделюсь. Ты поиздержался в этой войне. Надо как-то казну наполнять. Да и мне без трофеев возвращаться не с руки. Так что или ты идешь со мной, или я идут туда один и ты просто не получишь много вкусного. Саксония и Бранденбург же совершенно точно увязли в боях на востоке и их нежные, беззащитные земли так и жаждут внимания. Кроме того, полагаю, будет справедливым компенсировать тебе отнятые земли в Нижней Германии. У Саксонии вряд ли имеет смысл что-то отбирать – она слишком неудобно расположена. Лучше разграбим ее основательнее. А вот у Бранденбурга отожмем Камминское епископство, а если повезет, то и всю Восточную Померанию. Ну и Польшу потрясем за грудки. Вдруг из нее Гданьск вывалится? Ты же слышал, наверное, что даже у самого плохого человека можно найти что-нибудь хорошее. Главное тщательнее обыскивать.

– А тебя не смущает то, что они были моими союзниками?

– Думай сам, – пожал плечами Дмитрий. – Не хочешь Восточную Померанию, не надо. Я все равно пока на кураже и хочу воевать. Тебя мне не выгодно грабить, а трофеи нужны. Так что с тобой или без тебя, но я обчищу золотые и серебряные запасы твоих бывших союзников.

В зале наступила тишина.

Но всего на несколько мгновений и только для того, чтобы взорваться бурными обсуждениями.

Минут через десять Кристиан, наконец, поднял руку, призывая к тишине.

– Предложение очень заманчиво, – произнес он, изрядно повеселев, – но не до конца понятное. Что такое свободная экономическая зона?

– Полное упразднение таможенных сборов для купцов наших держав. Датские купцы могут через Русь беспошлинно ходить в Персию, торговать с Сибирью и Черноморскими землями. А мои корабли, например, смогут ходить по датским проливам без платы. Кроме того, на территории Дании должно упразднить все внутренние таможни, если они есть, дабы торговле ничто не мешало. Пока так. А дальше видно будет. Разумеется, в эту экономическую зону будут включены и Норвегия, и Швеция, а если получится, то и иные страны. Главной целью данного дела я вижу всемерное экономическое развитие наших держав.

– Ты серьезно?

– Экономика – вот суть политического и военного могущества. Дания, Норвегия, Швеция и Русь – бедные страны. И нам как монархам надлежит прикладывать все усилия к их обогащению. Все ведь просто. Чем богаче будут жить люди, тем больше товаров ремесленных станут покупать. А значит, что? Правильно. Ремесло станет процветать. А из этого следует и совершенствование мастерства, и увеличение объема, и рост городов, и новые, крепкие да быстрые корабли, и пушки новые, и замки, и часы, и ткани… и все, все, все. А главное – даже малые проценты налогов станут собирать большие деньги. Богатство державы не по дворцам меряется, а по простому селянину да ремесленнику. Пока богатая страна сохнет, бедная издохнет.

– Ясно, – усмехнулся Кристиан. – А что ты подразумеваешь под династическим браком? У меня все дочери еще слишком маленькие.

– У меня тоже, – ответил Дмитрий невозмутимо. – Я хочу, чтобы твой наследник – Кристиан взял в жены мою дочь Елизавету. У них разница всего пять лет. Но тут есть условие. Я желаю стать его наставником. Все-таки отдаю за него свою единственную дочь. А ну как он не сдюжит?

– Хочешь, чтобы он переехал в Москву?

– На какое-то время. Ему нужно будет много учиться, чтобы стать достойным правителем. Если монарх хотя бы шапочно не разбирается в том, что творится в его державе, то его подчиненные могут обманывать да за нос водить. Он должен уметь жить своим умом, чтобы не оказаться в западне льстивых «доброжелателей». Да и леность с прочими пороками побороть в себе. Я же начну с того, что для начала сделаю из него крепкого легионера. А потом науками станут разум огранять.

– Ему придется принять православие? – Поинтересовался один из пасторов-лютеран.

– Если пожелает. После того, как я принял решение принимать Шведскую корону, я приказал Священному синоду утвердить документ, по которому Империя признавала законным брак, совершенный по обряду одного из супругов. То есть, лютеранин и православная могут венчаться или по православному обычаю, или по лютеранскому. На Руси любой из этих двух вариантов будет считаться законным.

После чего он поведал всем присутствующим, что перед отбытием в Або подписал еще один приказ по Священному синоду, поручив ему выполнить два очень важных дела. Во-первых, процедуру признания святых. То есть, Русская Православная церковь должна признать ВСЕХ христианских святых, ставших таковыми до расхождения ветвей. Включая уважаемого Императором святого Патрика. Кроме того, в рамках этой же процедуры, необходимо было запросить у всех христианских конфессий материалы по святым, признанных таковыми после расхождения ветвей. И, если благочестие будет признано должным, подтвердить статус святого и в Русской православной церкви. И это касалось действительно всех ветвей христианства. Вообще всех. Даже в Абиссинию должно было направить духовное посольство. А, во-вторых, духовным лицам Священного синода надлежало радикально расширить Святцы, переработав весь региональный ономастикон, дабы в Москве чувствовал себя комфортно и Педро, и Эрик, и Иван. Да и вообще, плавно поднимал градус веротерпимости.

Совершенно неожиданные поступки в эпоху религиозных войск и припадков духовного мракобесия. Однако на то и был расчет. Император стремился своими реформами сформировать из Руси облик Земли обетованной, перенаправив огромный поток эмиграции в Новый Свет на свои владения. Острейшую нехватку населения и рабочих рук нужно было как-то решать. Так почему не таким способом?

Глава 1

23 мая 1614 года, Смоленск

Заканчивалась третья неделя осады.

Федор Иванович Мстиславский смотрел на открывающуюся перед ним картину и хмурился.

А перед ним, в поле, стояли лагеря двух армий: Речи Посполитой и Саксонии. И если то, что выставило курфюршество, было ожидаемо, то Сигизмунд очень неприятно удивил.

Надо сказать, что события вокруг Сигизмунда III в начале XVII века развивались очень непростые.

Сначала в 1604–1605 годах он был втянут кланом Мнишек в войну с Русским царством, так называемую Смоленскую войну, в которой царевич Дмитрий нанес ему сокрушительное поражение. Он тогда не только армию потерял, обоз и казну, но и сам едва смог уйти. Под пулями да картечью бегал. Страшное поражение под Смоленском привело к тому, что на Речь Посполитую накинулись сразу два врага. С юга крымский хан Газы II Герай по прозвищу Буря, который совершил в 1605–1606 года два разорительных набега на Малую Польшу и Литву. С севера – Шведское королевство, которое в тоже самое время смогло завоевать все земли, что некогда принадлежали Ливонскому ордену при его разделе в 1570-1580-е годы. А уже летом 1608 года начался Рокош Мнишек. То есть, самый влиятельный клан Великой Польши попытался, пользуясь своим правом, добиться новых выборов короля. И, признаться, если бы не огромные вливания родичей Сигизмунда – австрийских Габсбургов – закончилось все печально. А так – выкрутился. С огромным трудом, но выкрутился.

Клан Мнишек был вырезан практически поголовно, за исключением Марины и ее брата Франтишека. Но Марина Георгиевна была Сигизмунду не по зубам – как-никак любимая супруга местного бармалея – Государя-Императора Руси. А Франтишек умудрился не только вовремя сбежать в Москву, но и получил там в жены Екатерину Петровну Буйносову-Ростовскую – дочь одного из немногих родовитых бояр, что сохранил лояльность Дмитрию во время волнений 1606–1608 годов.

Впрочем, все это мало волновало Сигизмунда. Он конфисковал все владения Мнишек, поразил их в правах, и самым плотным образом занялся военными реформами. В чем его полностью поддержал Сейм и большинство влиятельных магнатов. Для них и клан этот, слишком возвысившийся, стал опасен, и несостоятельность вооруженных сил Республики двух народов стала очевидна.

Как итог – весну 1614 года в Речи Посполитой встретила вполне нормальная регулярная армия европейского образца, комплектуемая и содержащаяся по новому московскому типу, то есть, за счет казны. Хотя это было и непросто.

В новой регулярной армии был полк кирасир, полк рейтар, семь полков крылатых гусар, пять полков панцирных казаков и два полка пятигорцев, большой полк панцирной пехоты и семнадцать полков пехоты солдатского строя. А еще семнадцать батарей легких 3-фунтовых и четыре батареи 12-фунтовых пушек. Сигизмунд не стал копировать «Единороги» из-за гранат – его артиллеристы опасались их использовать.

По сравнению с тем, что было – очень достойная армия!

Одна беда – развернуть-то развернули, а обучить забыли. Или не успели. Даже строевой шаг этого войска плыл, не говоря уже про боевую и физическую подготовку. Из-за чего войска едва-едва могли совершать эволюции на поле боя, да и то, только в плотных формациях вроде «испанской коробки». Вопросы же обоза и снабжения так и вообще решались по остаточному признаку. Не царское это дело.

Командовал армией Речи Посполитой Великий гетман коронный Жерар Бернар – тот самый удачливый француз, что спас Сигизмунда из-под Смоленска в 1605 году. Высоко поднялся! А ведь был обычным капитаном роты рейтар и безродных наемников. Однако правильные ставки делал. Но, впрочем, не зазнался и окружил себя толковыми людьми. Тем же Яном Ходкевичем, что командовал у него всей кавалерией и Христофором Радзивиллом, «вставшим на пехоту».

Не меньшую угрозу представляла и армия Саксонии, во главе которой стоял лично курфюрст Иоганн Георг I. Он привел с собой десять полков рейтар и кирасир, двадцать два полка пехоты и целых тридцать два осадных орудия, представленных тяжелыми ломовыми пушками и большими мортирами.

Поистине огромная армия! Пятнадцать тысяч кавалерии, двадцать девять тысяч пехоты и двести восемнадцать орудий.

Что мог ему противопоставить Мстиславский?

Под его рукой был только 2-ой легион «Полесье» и гарнизон Смоленской крепости. То есть, противник имел превосходство в живой силе примерно в десять раз, а в артиллерии вдвое, если оставить в стороне ручные мортиры.

Мстиславскому было с чего хмуриться. Как-то сразу вспомнилось первое сражение при Коломне, где его наголову разбил Тохтамыш Герай. Правда, там не было укреплений. А тут были… но все же. Холодок по спине князя гулял безудержно и рьяно.

Одно удерживало Федора Ивановича от открытой паники – страх вновь подвести Государя, да последствия многих штабных игр, что завел манеру проводить Дмитрий с 1609 года среди старших командиров. Так что сейчас Мстиславский смотрел на поляков, литовцев и саксонцев совсем другим взглядом, нежели в 1607 году на степняков да османов. Да, страшно. Да, очень страшно. Но они не казались непреодолимой силой.

Третья неделя осады шла своим чередом.

Прокопав траншеи войска противника подвели к мощной, но устаревшей кирпичной крепости осадные пушки. Метров на двести. Князь им в том не мешал, он как заправский рыбак ждал момента для подсечки. Так, постреливали «Единороги» для вида, но без особого результата, дабы противник расслабился и убедился в своем абсолютном преимуществе.

Теперь же с самого утра стреляли осадные пушки.

Федор Иванович стоял на угловой башне и с легкой нервозностью ждал приближения вечера для реализации задуманного. Вон – орудия. Вон квалифицированные артиллеристы и запасы пороха чуть в стороне. Вон – около пяти полков пехоты, засело за фашинами и в траншее для прикрытия осадных сил от вылазок защитников. Все как на ладони. Красота просто.

А ядра все били в пусть и не очень старую, но совершенно уже устаревшую стену. Только сейчас Мстиславский наконец осознал насколько прав был Император, столь невысоко оценивая защитные качества подобных укреплений против хорошего осадного парка.

Но вот солнце уже стало клонится к закату. Орудия прекратили стрельбу и стали обихаживаться. Все расслабились. Сумерки же уже. Чего бояться? А главное кого? Этих что ли?

– Пора, – произнес князь, наблюдавший в зрительную трубу движение расчетов.

Заиграл горн и из укрытий стали высыпать гренадеры со своими ручными мортирами, устремившись к заранее обозначенным позициям. Да не просто так, а таща с собой ящики с гранатами. А следом, уже из других укрытий стали выкатывать три дивизиона полковых «Единорогов» и расставлять в специально вырытых наклонных окопах. Так, чтобы ствол можно было задрать даже в семьдесят градусов.

Три минуты.

Все на местах.

Новый звук горна.

И сто тридцать шесть ручных мортир под аккомпанемент с тремя дюжинами полковых «Единорогов» ударили картечными гранатами по осадным позициям противника. На пределе своей скорострельности. Мортиры выжимали по три, а «Единороги» – по шесть выстрелов в минуту. Не прицельно. «В ту степь», ибо разброс был велик. Главное – насытить площадь снарядами.

Минута.

И шестьсот двадцать четыре трехдюймовые чугунные гранаты «ушли» во врага.

Еще минута.

И еще столько же.

После третьей минуты ручные мортиры замолчали из-за перегрева.

После пятой – затихли «Единороги».

Суммарно же на головы поляков, литовцев и саксонцев, что находились на осадных позициях, «просыпалось» двадцать три сотни гранат. Маленьких и слабых. По своей разрушительной силе они едва превосходили дохленькую гранату РГД-5 или немецкую «колотушку». Но их было много. Очень много.

Дальше же, ни медля ни секунды, из ворот выскочила рота штурмовиков, на всем ходу влетев на позиции противника. Выстрелы из дробовиков. Удары шпагами. Редкие взрывы гранат.

А за ними пять рот легионеров-стрелков.

Заняв удобные позиция они должны были своим огнем обеспечивать прикрытие работы обозных служб, что с самым наглым видом подводили полозья под поврежденные лафеты и упряжками лошадей начали утаскивать ломовые орудия. У многих были разбиты колеса лафетов. Не беда. Волокуша – наше все! Шли тяжело. Но и далеко не нужно тащить…

Войска объединенной армии только спустя четверть часа сумели хоть как-то организоваться и выступить вперед, попытавшись отбить так нагло утаскиваемую у них осадную артиллерию.

Ударила многочисленная легкая артиллерия, стремясь ядрами побить лошадей и обозников-наглецов.

Но не тут-то было.

Полк крепостной артиллерии Смоленска, полк полевой артиллерии 2-ого легиона «Полесье» и три полковых дивизиона «Единорогов» незамедлительно начали контрбатарейную борьбу, ударив в сто шесть орудий картечными гранатами «в ту степь». Видимость-то была плохой уже. Но для картечных гранат точное попадание было не так уж и важно, особенно шестидюймовых.

Одновременно с этим польско-литовско-саксонская пехота пошла в контратаку, стремясь спасти столь важные «стволы». Плохо организовано, но изрядно числом. Но, натолкнувшись на плотный ружейный огонь, замедлилась, а потом и вовсе откатилась, когда по ней начали обстрел гренадеры.

Полчаса.

И новая атака вражеской пехоты.

В этот раз она даже смогла подойти для ответных залпов. Но все без толку – взрывы гранат, выпущенных по ним из ручных мортир, не оставили никого равнодушным. Мелкие, слабые, но многочисленные.

Через час, уже в совершенной темноте, еще одна атака.

Но, увы, на месте осадных позиций были только трупы. Обозные успели быстро вывезти вражеские пушки в крепость. А пехотинцы со штурмовиками – своевременно отойти, повинуясь звуковым сигналам трубы. Врага же ждали только гранаты. Снова гранаты. Которыми его щедро угостили гренадеры и «Единороги».

Бой 23 мая был закончен.

Да, стену жалко. Вон как повредили. Но князь был вынужден ждать. Начни он эту затею утром – общего штурма не избежать. А так – куда они полезут по такой тьме? Утром же видно будет.

Главное же заключалось в другом.

Противнику нечем больше было ломать Смоленские стены. Разве что полевыми 12-фунтовыми пушками. Но те либо совсем в упор надо подводить, либо долбить до второго пришествия. То есть, врагу оставалось, в сущности, только три варианта: либо идти на приступ, либо долго и мучительно осаждать, либо чередовать эти подходы. А запасов продовольствия и гранат в городе было еще много…

Глава 2

24 мая 1614 года, окрестности Риги

К Риге шла вторая колонна войск антирусской коалиции. Она состояла из армии Бранденбурга и Пруссии под общим командованием курфюрста Иоганна III Сигизмунда Гогенцоллерна. Около шести тысяч рейтар с кирасирами подкреплялись двадцатью двумя тысячами пехоты «немецкого образца» и полусотней легких полевых пушек. Трехфунтовых, по новой моде, заданной Императором Руси.

Им противостоял 3-ий легион «Ливония», под руководством Петра Басманова – старого сподвижника Дмитрия, бывшего при нем командиром кавалерии еще в Смоленской войне 1605 года. Это и оказало определяющее значение в выборе тактики.

Петр Басманов мог опираться на гарнизон Риги, мало чем отличавшийся от Смоленского, но не стал и вышел в поле, выдвинувшись вперед и навязывая Иоганну место и время боя.

Зная о наличии у противника достаточно многочисленной легкой артиллерии и тяжелой кавалерии, Басманов, заняв выгодную позицию между болотами к юго-западу от Риги, укрепил ее системой земляных флешей и люнетов. Само собой – не в одну линию, а эшелонировано, а потому особого впечатления массивности и неприступности они не производили. Обоз же спрятался в вагенбурге из фургонов в глубоком тылу основных позиций. Подставлять транспортные средства под ядра Петр не пожелал, опасаясь потерять должную подвижность.

И вот, 24 мая 1614 года, после стычек передовых разъездов, к его позициям вышли основные силы врага. Курфюрст, обрадованный возможностью разбить легион в полевом сражении, вместо долгой осады Риги, попытался раздавить войска Петра Басманова с наскока.

Полки прусской и бранденбургской пехоты, построившись в «испанские коробки» двинулись на штурм полевых укреплений. Ведь между ними было столько удобных и просторных проходов! А спешно разворачиваемая артиллерия ударила ядрами по земляным укреплениям, вырытым наспех. Впрочем, безрезультатно. Калибром не вышли.

Подпустив противника на четыреста метров, открыли огонь легионеры-стрелки, укрытые за флешами и люнетами. Компрессионными пулями, разумеется. Из-за чего действенность огня по плотным порядкам оказалась довольно высокой даже на такой дистанции.

Вместе с ними заработала и артиллерия. Три дивизиона полковых орудий работали по подходящей пехоте, а полк полевой артиллерии вел напряженную борьбу с батареями противника. Плюс гренадеры участвовали посильно.

Свинцовые пули, железная картечь и чугунные гранаты сыпались настолько густо, что, несмотря на десятикратный численный перевес и решительный натиск только в двух местах противник достиг флешей. Да и то, только для того, чтобы, приняв россыпь ручных гранат, поспешно отступить. Введение резерва ничего не дало. Разве что потребовалось просто еще несколько залпов «Единорогов».

Наступление очень быстро захлебнулось и уже каких-то четверть часа спустя, перешло в энергичный отход основных сил. Бегство, то есть, которое дополнительно стимулировалось огневым маневром артиллерии – насколько хватало дальности.

А, пока «Единороги» провожали незваных гостей, Петр Басманов выводил перед флешами и люнетами линейную пехоту легиона. И строил.

Отмашка.

Барабанный бой вступительного проигрыша «Московского пехотного марша».

Включились флейты.

И легион, мерным шагом, двинулся вперед под развернутыми знаменами. Всего три тысячи линейных легионеров против двадцати восьми тысяч. Но тут – шеренги как по линейке. Дистанции аккуратно держатся, да и в целом порядок. А там большие потери, бардак и общая потеря управления.

Видя жидкость линейного построения, курфюрст отправил кирасиров и рейтар в атаку. Это были у него единственные войска, не участвовавшие в бою, а потому сохранившие относительный порядок.

Заметив приближение кавалерии, легионеры остановились и открыли огонь из ружей. Сразу с обоих рядов первой линии тяжелыми залпами. Те были возможны из-за некоторой разреженности строя. Между бойцами первого ряда был зазор, что позволял из второго ряда уверенно работать «через плечо» первого.

Залп.

Залп.

Залп.

Кирасиры и рейтары смешались, едва выйдя на дистанцию атаки.

Залп.

Залп.

Залп.

Попытка построить тяжелую кавалерию не удалась. Все окончательно пришло в негодность, поддавшись энтропии.

Залп.

Залп.

Залп.

И кавалерия присоединяется к общему отступлению, добавив «огонька» отступающей пехоте.

Бух!

Бух!

Бух!

Вдруг ударила одна из прусских батарей, которую, казалось, подавили. И ядра, весело прыгая, полетели в линейные порядки легиона.

Бум!

Бум!

Бум!

Оперативно вспухли над вражеской батареей белые пороховые облачка картечных гранат, пропустив всего два залпа противника. И тишина.

Вновь заиграли барабаны и флейты.

И вновь легион пошел вперед, старательно держа строй…

С огромным трудом курфюрсту удалось прекратить беспорядочное бегство только спустя несколько часов, когда войска уже удалились более чем на пять километров от места боя. Но это мало что решало.

Была потеряна вся артиллерия.

Была потеряна большая часть обоза.

Была потеряна треть войска, будь то убитыми, ранеными или дезертировавшими.

Но главное – это было поражение. Тяжелое поражение от совершенно смехотворных сил. И осознание этого вогнало Иоганна III Сигизмунда Гогенцоллерна в откровенную панику. Требовалось срочно что-то предпринять. Потому что в противном случае это могло угрожать катастрофой всей восточной кампании…

Что произошло на поле боя под Ригой?

В сущности этакий вариант первого сражения под Нарвой, когда малочисленное войско шведов разгромило большое воинство Петра I, развернутое по устаревшим канонам. Правда, шведы в той истории больше полагались на натиск и бой шпагой, а Петр Басманов, следуя доктрине Дмитрия, стремился подавлять противника высокой плотностью огня.

Три дюжины трехдюймовых «Единорогов» в случае необходимости могли развивать до шести выстрелов в минуту благодаря унитарно-картузному заряжанию. А еще в легионе имелось сто шесть трехдюймовых ручных мортир, унифицированных по гранатам с полковыми «Единорогами». Гренадеры, обслуживающие эти мортиры выдавали порядка трех выстрелов в минуту. Так что, в случае нужды, легион мог исторгать в сторону врага пятьсот тридцать четыре гранаты каждую минуту. По меркам начала XVII века – крайне существенно. Особенно учитывая, что обстрел велся по плотным боевым порядкам. Врага буквально засыпали этими трехдюймовыми «малышами». А ведь еще был и полк полевой артиллерии, и стрелки дюжины стрелковых рот, что работали компрессионными пулями…

Да, конечно, Петр Басманов изрядно рисковал, переходя после отражения атаки в наступление. Мало ли что там могло произойти? Вдруг противник общей толпой навалится?

Но он жаждал лавров и славы. Он хотел творить чудеса на поле боя так же, как и Император, с которым он слишком долго общался. Поэтому и рискнул! Сделал свою ставку и выиграл.

Глава 3

12 июня 1614 года, окрестности Смоленска

Несмотря на весьма успешную операцию двадцать третьего мая, Мстиславский оставался в крепости и никаких активных действий не предпринимал. Он просто ждал, когда Жерар Бернар и курфюрст истощат свои ресурсы и отступят. Что чрезвычайно расхолаживало противника. Так что, когда к Смоленску подошли два отдельных кавалерийских дивизиона, это стало событием. Для всех.

Что представляли собой эти отдельные кавалерийские дивизионы? Самостоятельные боевые единицы, способные действовать с хорошей оперативной глубиной и автономностью. Дмитрий планировал их применять на всех театрах военных действий. Что в Европе, что в степи.

Их состав был достаточно своеобразен для эпохи: эскадрон рейтар, два эскадрона драгун, полуэскадрон конных гренадеров и конная батарея трехдюймовых полевых «Единорогов». Суммарно – около четырехсот бойцов при шести легких орудиях. Но главное, конечно, прекрасный обоз, без которого ценность этих подразделений была несравнимо ниже.

Так вот. Прибыв к Смоленску и оценив обстановку, командиры отдельных кавалерийских дивизионов не стали прорываться в город, ибо поняли – сидеть им там сиднем. Вместо этого они перешли к той форме борьбы, для которой, в том числе, и предназначались – ударам по коммуникациям врага.

В первые же трое суток эти два дивизиона навели шороху по всей округе.

Семь вырезанных отрядов фуражиров, пять артиллерийских обстрелов воинского лагеря с неожиданных позиций, да еще и разгром большого фуражного поезда из сорока трех подвод, что двигался от Орши.

Враги натурально взвыли.

Разъезды пытались вступать в бой с замеченным противником, но это было бесполезно. Рейтары и драгуны обладали слишком уж подавляющей стрелковой мощью. То есть, они банально расстреливали эти самые небольшие разъезды при их попытке хоть что-то предпринять. Даже не доводя до ближнего боя.

Но вот, двенадцатого июня, произошло событие – полк саксонских кирасир смог выйти на один из таких дивизионов. Численно они были практически равны, ведь у саксонцев в лучших традициях тех лет, дивизионный и батальонный уровень отсутствовали.

Завидев двигавшихся шагов рейтар, кирасиры воодушевились. И, пришпорив коней, перешли на галоп, стремясь как можно скорее настигнуть этих злодеев. Наконец-то! Столько бед! И теперь можно поквитаться!

Однако, когда до врага оставалось метров сто, раздался звук горна и из придорожных кустов поднялись драгуны с ружьями наизготовку.

Секунда.

Крик команды.

И залп! Неровный такой, растянувшийся секунды на три.

Легкая пауза в пару секунд.

Новая команда.

И драгуны выхватывают свои пистолеты из кобуры на бедре.

Крик команды.

И залп!

В этот раз уже более слаженный.

С такой дистанции сложно было промахнуться. Так что единственный шанс выжить заключался в везении. Кто-то ведь из кирасир получил и по две, и по три пули.

Но то и не важно. Ибо следующей командой, ни медля более ни секунды, драгунов повели в штыковую атаку. Ведь они сидели в кустах не только с заряженным оружием, но и примкнутыми штыками. Перезаряжать-то их не планировалось. Да и рейтары, сразу как началась заварушка, развернули своих лошадей, и поскакали на помощь. Что само по себе не мало. Четыре рейтпистоля и ружье у каждого – это сила! Могли бы применить пушки, но неудобно – заросли. Да и зачем? Боеприпасов-то конечное количество, особенно унитарных гранат и картечей.

Так и воевали.

А Мстиславский сидел в Смоленске на хозяйстве, опасаясь проводить вылазки. Ему почему-то мнилось, будто бы враг только этого и ждет, сидя в засаде. Возможно это так и было. Командирам отдельных кавалерийских дивизионов это было не известно и не интересно. Они просто делали то, к чему их готовили.

Глава 4

26 июня 1614 года, окрестности Вильнюса

Петр Басманов висел на хвосте отступающих войск Пруссии и Бранденбурга, не давая им расслабиться и закрепиться. И бил. Бил. Бил! Атаковал при любой возможности. Из-за чего их войско, и без того потрепанное под Ригой, стремительно таяло. Тут и пули, и гранаты, и шпаги. Все сказывалось. Но главное – дезертирство. Потеря большей части обоза всецело затруднило снабжение армии как организационно, так и количественно. Уже через пару суток начались проблемы. Через неделю – натуральный голод. И народ стал рассасываться по окрестностям, где в одиночку, грабя одиноких путников, а где и маленькими бандами, что несли демократию уже отдельно взятым поместьям и селам.

И вот – Вильнюс.

Город был окружен средневековой каменной стеной высотой в шесть-семь метров. Довольно тонкой, разумеется, ибо она не предназначалась для защиты от артиллерии и не могла ничего внятного нести на своих боевых площадках.

Иоганн III Сигизмунд добрался до столицы Литвы сохранив в своей армии около двух тысяч рейтар и пять – пехотинцев. И все. Остатки обоза были растерзаны вцепившимся в них, словно бульдог, легионом еще пару дней назад. А войско Пруссии стало отступать к Кёнигсбергу, стремясь выйти из-под столь губительного прессинга.

Петр Басманов атаковал практически сходу.

Дивизион рейтар влетел на плечах отступающих, в одни из десяти ворот и, спешившись, закрепился там. Отбил пару вялых и нервных контратак. А потом подоспела и линейная пехота, решительно развившая успех.

Все были сильно утомлены долгим, непрекращающимся маршем вот уже почти две недели. Но амбиции Басманова, вкупе с прекрасным снаряжением и тренировкой легиона, делали свое дело.

Начались достаточно тяжелые уличные бои.

Петр Басманов под Вильнюсом, в отличие от Дмитрия под Копенгагеном, влетел в эту ловушку с ходу и по самые ягодицы. Слишком он был увлечен и жаждал славы. Впрочем, операции на улицах проводил очень тщательно и аккуратно с обширным применением ручных гранат и полковых «Единорогов». Особую ценность в штурмовых операциях, конечно, играли эти малые орудия. Они легко «разбирали» любые баррикады и могли дистанционно «открывать» двери, даже там, где до того их не имелось по плану. Кроме того, немалую пользу приносили гренадеры со своими ручными мортирами. Очень быстро они стали работать картечными гранатами по обратным скатам крыш – то есть, атакуя защитников в засаде. Ну или просто черепицу. Однако гренадеры считали, что лучше перестраховаться в этом вопросе, после пары крайне болезненных ударов таких вот «черепичных сидельцев».

Бои шли напряженные, но город сдавал свои позиции. Он не был готов к такому характеру боев. Даже несмотря на определенное противодействие горожан, Петр Басманов уверенно продавливал, зачищая квартал за кварталом.

Пользуясь тем, что легион завяз в борьбе с гарнизоном Вильнюса, Иоганн III Сигизмунд на скорую руку собрал обоз из каких-то местных телег, загрузил его конфискованным продовольствием, и уже утром следующего дня выступил на юг – к Минску. Может быть хоть там удастся закрепиться.

Глава 5

27 июня 1614 года, окрестности Орши

К середине июня у Жерара Бернара и Иоганна Георга I осталось порядка шести тысяч кавалерии и восемнадцать тысяч пехоты. Плюс практически вся полевая артиллерия, испытывающая острый недостаток в прислуге, но сохраненная. Половина армии испарилась! Что-то в засадах конных дивизионов, что-то в ходе боя, повлекшего утерю всех ломовых пушек, что-то в фуражирных отрядах. Но основной удар по обеим армиям нанесла антисанитария. Большая скученность гоминидов и полный беспорядок в вопросах дефекации и мочеиспускания привело войско Речи Посполитой и Саксонии на грань катастрофы.

Да и дальше ждать сдачи осажденного Смоленска, очевидно, не имело смысла…

Князь же Федор Иванович Мстиславский, видя такое дело, таки решился вылезти из своей скорлупы и обозначить преследование. Но так, чтобы не дай Бог не ввязаться в серьезный бой. Он все еще слишком опасался генерального сражения с войсками со столь существенным численным превосходством.

Однако, обнаружив на своем хвосте осторожно крадущегося Мстиславского, Жерар Бернар и Иоганн Георг I смогли принудить его к генеральному сражению просто в силу того, что Федор Иванович не мог полноценно пользоваться ресурсами легиона и не успел уклониться, своевременно отведя войска.

Что делать? Зажали. Вот и построился, готовясь к глухой полевой обороне, позабыв напрочь про полевые укрепления.

Противник, предвкушая легкую добычу, атакует кавалерией, прежде всего крылатыми гусарами, кирасирами и рейтарами. Да не в лоб, а во фланг!

Мстиславский попытался что-то оперативно перестроить, забывая напрочь о своем огневом преимуществе и теряя добрую его часть из-за несогласования действий родов войск. Нервничал сильно. Да и возраст сказался на скорости и точности принятия решений. Кавалерия была отражена обычным ружейным огнем, оказавшимся удивительно действенным из-за использования компрессионных пуль. А вот идущая во фронт пехота, уже получила гостинцев и от артиллеристов.

В целом – нормально получилось.

Отразили.

Кроме одного участка – того самого фланга, который атаковала до того кавалерия. Очередная перестройка и сумятица, вперемешку с возней, не позволили легионерам действовать как следует. Ну и приказы легата, нервные и противоречивые, выполнялись довольно плохо. Так что здесь два потрепанных саксонских полка вошли в контактный бой с легионерами.

«Испанская коробка», то есть, терция, была реализована по облегченному формату – без воинов, специализирующихся на клинках. Одни пикинеры да аркебузиры с мушкетерами. Вот с ними батальону легионеров и пришлось столкнуться.

Пики – опасное оружие. Очень. Особенно в ситуации с многослойным грамотным построением. А тут было именно оно. Выхватив свои клинки, прекрасно тренированные легионеры постарались пробиться под уровнем пик к противнику. С переменным успехом. Ведь второй-третий ряд пик нужен был для отражения именно таких вот живчиков. Многих побило прежде чем им удалось добраться до нежного тела пикинеров. Да и там все сложилось непросто из-за крайней незначительности таких бойцов.

Ситуацию спасла рота гренадеров, введенная в бой командующим. Она подошла к сильно просевшему батальону и через его спины начала накидывать гранаты, что быстро и решительно смешало всякое построение в «испанской коробке». Натиск пикинеров резко ослаб. А минутой позже оба саксонских полка перешли к отступлению. Поначалу осторожному. Но получив пару залпов от разозленных легионеров, перешли на бег.

Однако нет худа без добра.

Неуверенность, с которой князь руководил боем, сыграла с ним дурную шутку. Не организовав своевременно контрбатарейную борьбу, он допустил начало короткого, но массированного обстрела легиона из легких, трехфунтовых пушек. Хорошо хоть малоэффективными ядрами, а не гранатами, которых европейские артиллеристы все еще побаивались. Вот оно такое ядро и засветила ему в коня, убив животинку, подспудно оторвав Федору Ивановичу ногу «по самые помидоры», отчего он и скончался на месте.

Командование легионом взял его заместитель – Прохор Селедкин. Бывший стрелец, что еще в 1603 году добровольно пошел в терцию царевича и был с ним в кампаниях 1605, 1607 и 1608 года. Вот – дослужился. Именно он и отправил на помощь линейному батальону роту гренадер. Именно он в считанные минуты навел порядок в управлении легиона. А потом, заменив потрепанный фланговый батальон свежим резервным, повел легион в контратаку, дабы отбросить противника от Орши.

Глава 6

2 июля 1614 года, Минск

Иоганн III Сигизмунд Бранденбургский напряженно вышагивал по просторной комнате. Перед ним стояли вестовые от его наблюдательного отряда рейтар, что должен был наблюдать за делами в Вильнюсе, и от союзников. Кампания складывалась очень скверно.

Вильнюс был взят, приведен к присяге, выплатил виру и согласился на переименование в Димитровград в честь Императора. Остатки гарнизона капитулировали и тоже приведены к присяге. Ни пожаров, ни погромов, которых ожидал курфюрст, не было. Одно радовало – легион «Ливония» направился на северо-запад – в Пруссию. Герцогство, очевидно, не имело сил отразить это вторжение. Но, в то же время это означало, возможность разгромить, наконец, хотя бы один легион.

Жерар Бернар и Иоганн Георг I Саксонский писали, что в битве при Орше, хоть и понесли существенные потери и отступили, но был убит легат – старый и опытный князь Мстиславский, а также едва не был обрушен фланг легиона. Тот устоял лишь чудом, благодаря введению подкрепления. Француз писал, что сила легиона в отражении фронтального натиска. Если же подгадать так, что наступать с разных направлений, то он, безусловно, не устоит.

Иоганн III Сигизмунд не был так уверен. Но все равно не видел иного пути, кроме как идти на соединение с Бернаром и курфюрстом Саксонии. Очень уж мало у него войск осталось. Тут с какой стороны не наступай – все одно бестолку. А вместе – они сила. Все еще сила. Хотя потеря ими половины армии тоже сильно настораживала.

– Может плюнуть на все и домой? – Задал он риторический вопрос в воздух.

Все промолчали.

Ну а что на такое заявление ответишь? Многие уже склонялись к этой идее.

Энергичные шаги за дверью.

Стук.

Забегает командир кирасир. Весь в пыли, но счастливый.

– Что?

– Зажали мы войско московское. Не ожидали они наш подход. Отряд кавалеристов рейтары, драгуны, пушки. Числом в полк.

– Зажали?

– Как есть зажали! Десятка три всадников ушло. Но пушки и обоз они оставили. До чего славные пушки и фургоны! Мы их сюда пригнали!

– Господа, – ободрено произнес курфюрст, – полюбуемся на трофеи наших кирасир. – И первым направился во двор.

Остальные посеменили за ним.

Курфюрст подошел к орудию и загляделся, но не красотой, которой не было в помине, а тем, что полковой «Единорог» был изготовлен в совершенно иной парадигме. Непривычно чудной, чуть ли не иноземной.

Необычная бутылочная форма была напрочь лишена украшений. Просто название крупными буквами да какие-то непонятные вспомогательные сведения.

– Вот тут указывается калибр орудия, – нашелся командир кирасир, показывая пальцев на цифру под названием. – В московских дюймах. А вот это – длина канала ствола в калибрах.

– Сами догадались?

– Пленных допросили.

– А это что?

– Серийный номер. Сквозной порядок одного типа орудий. Приглядитесь – все шесть этих «Единорогов» что братья-близнецы. Они отличаются только серийными номерами и… повреждениями.

– Очень любопытно, – произнес курфюрст, поглаживая полностью металлический лафет. Увидев винт вертикальной регулировки и покрутил его. И о чудо – ствол легко стал то подниматься, то опускаться, а на его казне специальная метка побежала напротив планки с числами.

– Это отметки углов возвышения. Солдаты толком не знают, что это такое, но слышали названия.

– А артиллеристы не выжили?

– Их порубили, – нахмурившись произнес кирасир. – Уж больно много наших положили. Они бьют картечью удивительно часто. Вот, полюбуйтесь. – Сказал он и, пройдя к зарядному ящику, открыл его. – Видите? Гранаты обычные, гранаты картечные, картечь дальняя, картечь ближняя, – водил он по цветным маркерам на торцах унитарно-картузных зарядов. После чего, потянув за петельку, легко извлек один из таких зарядов. Ничего отмерять не нужно. Достаточно запихнуть в ствол вот такой кулек, пробить картуз через затравочное отверстие, и стрелять.

– Очень интересно, очень, – вполне искренне произнес Иоганн III Сигизмунд.

– А посмотрите, как легко катится орудие, – сказал командир кирасир. После чего схватил специальный рычаг, поставил его в паз коробчатой станины и, легко приподняв орудие прокатил его вперед на несколько шагов. Курфюрст, видя, что его командир совсем не напрягался, тоже попробовал. И удивился еще больше.

– Отчего так?

– Очень хитрые колеса. Внутри вот этой чугунной ступицы обрезки стержней в дегте. Из-за чего колесо крутится удивительно легко. Полностью железный лафет, хоть и выглядит тяжелым, но, на удивление, оказался значительно легче деревянного. Да еще и орудие само. Видите, какое оно короткое. Артиллеристы говорят, что картечью и особенно ядрами такие коротыши бить должны плохо. Но так ведь они ядрами и не стреляют. Все больше гранатами разными. Даже на картечь редко переходят.

– Хорошо, – после долгой паузы произнес Иоганн III Сигизмунд. – К этим орудиям нужно срочно найти прислугу.

Сам же он в весьма противоречивых чувствах направился к себе «в номера», велев по ходу дела, принести ему образцы вооружения и снаряжения разгромленного кавалерийского дивизиона. Ну, полка, как он считал. Что-то ему подсказывало, что и там его ждут неприятные сюрпризы. Но главное не это. Главное заключалось в том, что он понял – нужно любой ценой бить хотя бы один легион и захватывать его вооружение, особенно артиллерию, без которой победить второй легион будет очень непросто. Любой ценой. Это был единственный шанс на победу по его теперь уже твердому убеждению.

Глава 7

4 июля 1614 года, Орша

Исполняющий обязанности легата 2-ого легиона «Полесье» Прохор Селедкин вошел в комнату, обвел взглядом всех присутствующих, вздохнул, перекрестился и произнес:

– С Богом!

Первый совет легиона под его началом начался.

Вчера от Смоленска подошли подкрепления, что прислала еще Мстиславскому блюстительница Императорского престола Марина Георгиевна. Приняв постриг, бывшая супруга Императора сменила имя на Марию. Но все ее по-прежнему именовали старым именем. Да и не смели иначе. Серой мышкой она никогда не была. Так что, попав в тихое и уютное болотце Русской православной церкви устроила там натуральный шторм. Года не прошло, как сонные лягушки уже выпучив глазки нервно квакали, судорожно сжимая лапками ветки деревьев. Тех самых, на которые их разметало вместе с ряской и тиной.

Патриарх Иов смог застать только первый месяц ее монашества и оценить последствия не мог. А вот его сменщики горели, словно сушеные поленья. С треском и каким-то задором. Год-два и следующий. Ну не могли он вынести столь энергичной и властной бабы в своих владениях. Сердце отказывало или инсульт случался. Формально она заведовала совершенно пустяшным делом – бумажки перекладывала, подготавливая открытие Публичной библиотеки. Однако на деле все было совсем иначе…

Ее статус был фееричен для Православного мира.

Путь от простой монашки до игуменьи без монастыря она прошла дня за три. Да и то, только потому, что слишком долго с бумажками возились. И уже на следующий день Император продавил через Патриарха учреждение первого в истории православия монашеского ордена, посвятив его Святой Равноапостольной княгине Ольге. Вот во главе этого объединения и встала Марина.

Поначалу все было очень прилично и аккуратно.

Марина занялась сбором самых прожженных стерв со всех окрестных женских монастырей, куда тех от греха подальше упекли мужья или иные родичи. Прежде всего, молодых, здоровых и, по возможности, красивых. Очень уж те не вписывались в тихий и спокойный патриархальный мирок тех лет. А потому содержались соответственно. Плюс накладывался женский коллектив с целым букетом специфических особенностей. Так что, девочки всю эту духовную систему ненавидели совершенно непримиримо. Она ведь сломала им жизнь и доставила массу мучений. Получился своего рода Императорский серпентарий. И никто не понимал – зачем он Дмитрию нужен.

Дальше начал отбор кандидаток, записанных предварительно в послушницы. Тяжелая физическая и боевая подготовка, напряженные занятия в классах выглядели кошмарно. Девять из десяти девиц не выдерживали и отсеивались, переходя или в обслугу, или в мир иной. Выходил этакий вариант Adepta Sororitas из франшизы Warhammer 40000. У них даже символ был введен такой же.

Гибкие, сильные, ловкие и довольно красивые девицы через два года после своего учреждения получили новую форму, особый устав, разделенный на публичную и сакральную форму, и много всего другого. А в конце 1612 года им еще и доспехи стали делать. Император долго возился с Мариной и парочкой толковых кузнецов из Богемии над этим вопросом. Остановились на довольно специфической конструкции, основанной на позднем готическом доспехе, который выковывали из качественной тигельной стали, а потом чернили. Пуль он, конечно, не держал. Но и движений практически не сковывал, обеспечивая неплохую защиту в ближнем бою. Важной особенностью этого комплекта доспехов было то, что он создавался больше под влиянием эстетики фэнтези миров, чем классических исторических образцов. Кроме того, каждый комплект имел индивидуальную подгонку, благо, что сестер по уставу не могло быть больше девяноста девяти. Так что, красивая составная приталенная кираса с явно очерченным бюстом прилагалась. Да и вообще – сексуальность комплекта, как и новой формы, несмотря на сокрытие почти всего тела, была важной составляющей.

На «оперативный простор» орден Святой Ольги вышел только в 1613 году, сразу вызвав дикую боль и страдание всего православного клира. Ведь официально эти дамы искали рукописи. Но фактически проводили ревизию церкви, ее имущества и порядка делопроизводства.

И сразу стало находиться ТАКОЕ!

Попытки же что-то сделать, дабы утихомирить этих безумных баб, ни к чему не приводили.

Марина имела статус воскрешенной, что самого по себе было не мало. Сверх того, должность Великого магистра ордена Святой Ольги ставила ее в положение, по полномочиям близкое к архиепископу, да с прямым подчинением Патриарху. То есть, никто ей был не указ, кроме него. А Патриарх, будучи главой Священного Синода, подчинялся напрямую лично Императору. Тому самому Бармалею всея Руси и всех окрестных соседей, что буквально несколько лет назад устроил и с блеском выиграл Гражданскую войну, направленную на физическое устранение оппозиции. Причем, что немаловажно, Марина была бывшей и до сих пор любимой женой Дмитрия, и матерью его законной дочери, а по совместительству еще и блюстителем престола в случае отсутствия Императора на месте. То есть, Патриарх не мог с ней сделать ничего. Вообще ничего. Только молиться и каяться, каяться и молиться…

Но не суть.

Главное, что эта самая Марина Георгиевна, и прислала подкрепление, как Мстиславскому, так и Басманову. На долю Мстиславского вышло два пехотных батальона и отдельный кавалерийский дивизион. Вот они-то и рассказали всем о грандиозных событиях, что происходили на других фронтах. И про Петра Басманова, что в полевом сражении разгромил войска Бранденбурга и Пруссии, отбросив их от Риги. И про Императора, что переправился по льду, занял Стокгольм, а потом разбил датского короля в генеральном сражении у Кальмара. В общем – грандиозно и славно все шло.

Так что на совете решили не робеть и действовать решительно, дабы закреплять и развивать общий успех.

Уже утром следующего дня один батальон пехоты должен был выдвинуться на Полоцк через Витебск, а второй – на Гомель через Могилев. Легиону же «Полесье», в сопровождение двух отдельных кавалерийских дивизионов, предстояло продолжить движение к Минску дабы давить и притеснять основные силы противника…

Глава 8

8 июля 1614 года, окрестности Минска

Прохор Селедкин немного нервничал, наблюдая за предстоящим полем боя. Судя по всему, здесь собрались части и Жерара Бернара, и Иоганна III Сигизмунда Бранденбургского, и Иоганна Георга I Саксонского. Не хватало только войск Пруссии, но, насколько и.о. легата мог судить, те сейчас были несколько увлечены его коллегой.

Совокупная мощь объединенной армии союзников составляла около восьми тысяч кавалеристов, двадцати двух тысяч пехоты и порядка двухсот орудий, преимущественно легких – в два-три фунта калибром. И все они качественно окопались в полевых редутах, ожидая на оборонительных позициях, натиск легиона.

Какая-то логика в этом была.

Если бы Прохор Селедкин решил по неопытности атаковать сходу – случилась бы беда. Но он рассудил иначе. Поэтому полевая и полковая артиллерия во все пятьдесят четыре «ствола», принялась утюжить гранатами эти редуты.

Спокойно, методично и невозмутимо работали артиллеристы легиона. Словно апокрифические немцы из какой-то низкопробной комедии. Каждая батарея производила залп, хорошо, если раз в пару минут под общей координацией дальномерным взводом, ловко, словно волшебной палочкой переносящим сконцентрированный огонь всей артиллерийской мощи легиона с одного полевого укрепления на другое.

А оба отдельных кавалерийских дивизиона после часа ожидания, снялись и спокойно отправились куда-то в обход. Но в должной мере демонстративно, чтобы заставить нервничать командование противника. Окружением столь незначительные силы угрожать не могли. Но получить в тылу позиций дюжину трехдюймовых полковых «Единорогов» и восемь сотен бойцов – удовольствия мало.

Жерар Бернар грустно смотрел на очередной редут, подвергаемый избиению, и раздосадовано покачал головой. Их легкие пушки не добивали до русских позиций очень прилично. А трофейные полковые «Единороги» не смогли и пострелять толком – их быстро и решительно подавили сосредоточенным огнем.

Войска уже очевидно волновались.

Гранаты. Их было много. Очень много. А эти редуты совершенно от них не спасали. Особенно, если их накидывать не по настильной траектории, а вот так – навесом, как это делали «Единороги».

– И сколько мы так простоим? – Нервно произнес Иоганн III Сигизмунд. – Треть артиллерии уничтожена. Пехота вон – с трудом удерживается на позициях.

– Еще и эти их кавалеристы, – продолжил Иоганн Георг I, – что нам столько крови попили, отправились куда-то.

– Перехватим? – Оживился Жерар Бернар. – В кавалерии у нас пока преимущество. Если сейчас выступим всеми силами – догоним и сомнем.

– А если на это и расчет? – Усомнился Иоганн III Сигизмунд.

– На что? На то, чтобы мы их сомнем?

– На то, что мы отправим за ними кавалерию, – продолжил курфюрст Бранденбурга. – Кто его знает, что там, за лесом? Вы знаете? И я нет. А главное – куда они направились?

– И все же, мне кажется это хорошим шансом. Эти кавалеристы очень опасны, – продолжал Бернар, а потом плавно перешел к намекам на трусость. – И если вы позволите, я бы лично возглавил атаку на них.

– Вы сами? – Повел бровью Иоганн Георг I. – Так, пожалуйста. Я не против этой затеи. Вдруг и правда, что-то дельное выгорит.

– Хм… – задумчиво промычал Иоганн III Сигизмунд, обдумывая это предложение. – Хорошо. Я тоже согласен. Хотя мне это все совсем не нравится.

Жерар довольно кивнул и, пришпорив коня, ускакал к полкам кирасир, рейтар да крылатых гусар. Пятигорцев и панцирных казаков уже всех повыбили. Еще во время стояния под Смоленском. И уже минут через десять довольно крупная кавалькада тяжелой и линейной кавалерии устремилась на правый фланг, дабы встретить противника в лобовой атаке.

Однако все было не так просто.

Уйдя за лес, оба отдельных кавалерийских дивизиона «заложили вираж», и чуть забрав вдаль от поля боя, обошли собственные позиции с тыла, вне видимости неприятеля. А потом решительно направились в обход, но уже по другому флангу. Кавалерию же противника на искомом фланге встречал скрытно выдвинутый резервный пехотный батальон, под прикрытие двух слоев испанских рогаток. Это позволило его развернуть в тонкую линию в два ряда для реализации всей стрелковой мощи. Да, они были без «Единорогов», что работали на основном поле боя, зато с четырьмя ротами гренадеров. Что не мало. Совсем не мало…

Прохор Селедкин с тревогой провожал взглядом большую массу вражеской кавалерии, уходящей за лес. Людей у него было мало. Вся операция проходила на грани фола. Ну, так ему казалось. Впрочем, в случае промаха тотального поражения не происходило. Не должно было произойти. Он ведь сохранял костяк легиона. А значит, мог продолжать бои…

Полчаса спустя.

– Сигнал, – тихо произнес командир сигнальщиков легиона.

– Где?

– Вон же, – указал тот пальцем куда-то вдаль. Взяв зрительную трубу и приглядевшись, Прохор кивнул. Так и есть, почтовый голубь. Казалось бы – что такого? Но следом поднялся второй. И третий. И все направились в сторону Смоленска. Очевидно, это был оговоренный сигнал. Совпадение слишком маловероятно. А значит что? Правильно. Конные дивизионы вышли на позиции.

Как будто в подтверждение этого из-за леса донеслись отзвуки стрельбы и взрывов гранат. Пехотный батальон вступил в бой с кавалерией противника. То есть, связал ее боем.

– Вы готовы? – Обратился Селедкин к командиру полка полевой артиллерии.

– Да.

– Тогда начинаем.

И спустя пять секунд артиллерия замолчала.

Перераспределялись цели. Банились влажным «ершиком» стволы, с целью охлаждения канала ствола.

Минута. Вторая. Третья. Пятая.

– Огонь! – зычно закричал командир полка полевой артиллерии.

И все пятьдесят четыре «ствола» ударили со всей доступной для них скорострельностью, стремясь подавить, прежде всего, артиллерию. А легион, под звуки свистков и мата бросился строиться, готовясь к фронтальной атаке.

Последний свисток.

Отмашка.

Проигрыш вступления «Московского пехотного марша». Включились барабаны. А вместе с ними и бойцы сделали первый шаг.

Три пехотных батальона были развернуты широким фронтом, глубиной всего в четыре ряда. За ними в качестве оперативного резерва двигалась всего рота штурмовиков. А над их головами с характерным звуком летели картечные гранаты. Рискованно. Очень рискованно. Но Прохор решился на такой шаг.

Редкие выстрелы из легких орудий со стороны противника причиняли мало вреда. Ядра столь жидкому строю – плохой аргумент. Не убедительный. Но потери, все же, пошли.

Вышли на двести метров.

Пауза.

Несколько ударов легких пушек. Но уже картечью. Долетала хорошо. Явно мелкая, ближняя. Вон какой разлет.

Первая линия встала на колено. Взяла ружья наизготовку. Вторая нависла над ней.

Сдвоенный залп!

Вперед выходит на пару шагов вторая пара рядов и повторяет прием.

Сдвоенный залп!

Вновь вперед выходит уже перезарядившаяся пара шеренг.

Сдвоенный залп!

Прислуга пушек, вынужденная возиться вокруг них в полный рост, уже почти полностью выбита. Многие стрелки первой линии, приготовившиеся к бою, тоже получили «гостинцев».

Залп.

Залп.

Еще залп.

И в каждом по восемьсот пуль. И так – три раза в минуту – по полтора на каждого бойца.

Бой был очень странный и непохожий на все привычные тактические приемы легиона. Бойцы просто стояли перед фронтом противника и обменивались залпами. Ну, войска коалиции пытались работать пушками, что очень быстро затруднилось из-за редутов первой линии, ставших естественным укрытием. А легионеры – били компрессионными пулями с хороших ружей. Благо, что готовых бумажных патронов они получили большое их количество.

Спустя четверть часа, видя критическое положение своих войск, курфюрсты попытались спасти положение и организовали контратаку, собрав кое-какие силы в тылу в единый кулак.

Легион дрогнул.

К этому моменту из-за артиллерийского и стрелкового воздействия четверть из тех трех пехотных батальонов легиона уже лежала на земле.

Он начал отступать, открывая возможность для удара «Единорогов». Чем те не побрезговали воспользоваться, отсекая наседающие на легион части коалиции и загоняя их в укрытия да рассеивая. Пехота врага очень неудачно подставилась.

Прекрасный момент для нового натиска!

Казалось, атакуй вновь и противник побежит. Да он уже почти бежит! Но тут из-за леса показалась кавалерия под командованием Жерара Бернара.

Бам! Бам! Бам!

Почти сразу за этим ударила от дальней опушки дюжина трехдюймовок. Тех самых, что ушли с отдельными кавалерийскими дивизионами. И удачно так отработали – накрыли ставку картечными гранатами. Они, конечно, сидели в засаде, но видя затруднение на поле боя, решили вмешаться. Очень своевременно. Если бы не их помощь, то Бернар смог бы сходу атаковать жидкий и потрепанный строй легионеров. И смять его. И это был бы конец.

Теперь же он замешкался. Заколебался.

Бам! Бам! Бам!

Вновь ударили общим залпом «полковушки», работая по ставке противника.

А легионеры, повинуясь звуковым сигналам, не медля ни секунды, стали стягиваться в оборонительные формации и занимать полуразрушенные редуты первой линии.

Пять минут агрессивных маневров.

И Бернар принимает решение – отходить в город. Артиллерия легиона очень уж губительно бьет. Да и психологически войска истощены. Не бегут – хорошо. Очень хорошо. Все-таки видят, как мало противников перед ними. Только это и спасает…

Вечерело.

Тыловые службы легиона старательно выполняли свой долг.

А Прохор грустно смотрел на чудовищное количество потерь. Треть легиона пала. Треть! Кошмар! Трагедия! Еще одна такая победа станет концом. Но главное – не удалось обратить противника в бегство, подставив под засаду. То есть, вся затея коту под хвост. И столько людей умерло совершенно напрасно. Нужно было продолжать спокойно обрабатывать их «Единорогами» и дальше…

Однако в ставке коалиции настроения были куда хуже.

Оба курфюрста оказались ранены и не могли более выполнять своих обязанностей. Общее командование принял Жерар Бернар. В его распоряжение осталось только четыре тысячи кавалеристов и девять тысяч пехотинцев. Плюс двадцать три пушки, легкие. И все. Вообще все. Конечно, легион тоже потрепало. Но он все еще оставался очень опасным соперником. А, скорее всего, и совершенно непреодолимой силой.

Хуже того – из Варшавы прибыл гонец с новостями. Жерар даже зубами заскрежетал и слегка застонал от разочарования, когда услышал их. Оказалось, что Император в кратчайшие сроки совершенно разгромил Данию и, осадив Копенгаген, вынудил ее заключить с ним мир, союз и династический брак. А потом, вместе с новоявленным родственничком отправился на юг – громить силы коалиции. Что конкретно там произошло дальше, толком не ясно. Однако в Варшаве паника и срочный сбор ополчения, потому что разъезды легиона видели возле Кракова.

Бернар грязно выругался сквозь зубы и оглядел хмурые лица всех своих командиров. Кто же знал, что это лысое и бородатое чудовище окажется настолько опасно?

– И что будем делать? – Хрипло поинтересовался Иоганн III Сигизмунд.

– Что? – Раздраженно фыркнул Жерар. – Идем к Варшаве! Там, вероятно, будут собраны все наши силы. Возможно это шанс на заключение не самого позорного мира. Если, конечно, там под Варшавой нас всех не перебьют. Или вы не поняли, зачем эти кавалеристы врага пробирались к нам в тыл? О! Я вам поведаю. Император так делал однажды. Под Смоленском. Засада в тылу. Решительный натиск во фронт. Король Польши и Великий князь Литовский Сигизмунд III едва смог вырваться из этой западни. Эти скоты ведь в засаду пушки ставят! Да картечью бьют с удобных дистанций! По королю! Нас всех хотели убить! Отступаем! Бросаем к черту всю обузу и отступаем! Оставляем в обозе только еду и боеприпасы! Все оставляем им! Пусть грабят! Лишь бы задержать их и оторваться!

Глава 9

12 августа 1614 года, окрестности Варшавы

Жерар Бернар покачивался на своем коне, приближаясь к фактической столице Речи Посполитой. Формально-то ей оставался Краков. Но король предпочитал сидеть – здесь.

Из-за леса доносились звуки артиллерийской канонады с характерными взрывами гранат. Это могло говорить только об одном – они не успели. На душе у него было тревожно. Ведь там, скорее всего, он должен встретить в бою Императора с 1-ым легионом «Рутения», да с союзниками. Ему хотелось думать о том, что он сможет стать той соломинкой, что переломит хребет верблюду. Но не выходило. Ведь у него у самого на хвосте висел «бешеный ишак» в лице 2-ого легиона «Полесье», который время от времени настигал его на марше и больно кусал.

– Куда и зачем я иду? – Тихо под нос буркнул он сам себе, впрочем, продолжая движение.

Но вот поворот и перед ним открывается панорама.

С одной стороны 1-ый легион «Рутения» и около двадцати пяти тысяч союзных ему германских и датских войск. С другой – большое ополчение шляхты и магнатов, что располагалось в полуразрушенных редутах. И даже отсюда, издалека значительные потери сторонников Сигизмунда наблюдались невооруженным глазом.

Жерар остановился и потер виски.

Это был конец. Все. Финиш. Легион сам по себе для него был непреодолимой силой. А тут еще и армия такая на поддержке! Наковальня. Ну вот натуральная наковальня! Сзади же, к мягкой попке его потрепанного войска, приближается Прохор Селедкин со своим легионом. Молот? Ну, может быть и молот. Хотя обычно то, что с ними тут фигурально учинят, называют иначе.

Приняв от помощников зрительную трубу, Бернар осмотрел поле боя более подробно. Вон и ставка короля. Валяются трупы. Но король вроде как жив.

Что делать?

Дилемма.

Подошедшие к нему командиры его войска думали что-то в том же духе, увидев эту картину маслом. Слишком уж характерные были лица.

После десяти минут раздумывания, тяжело вздохнув, Жерар Бернар приказал войскам выдвигаться и строиться. Глупо, конечно. Но ему, как наемнику, репутация была крайне важна. Очевидно, что победить было невозможно. Но он должен был хотя бы обозначить удар перед отступлением и капитуляцией.

И вот, спустя четверть часа его «пехотные коробки» пошли вперед.

Медленно. Неохотно.

Француз занервничал изрядно, увидев, как орудия поворачиваются в их сторону, пехота легиона быстро перестраивается, а несколько полков германских кирасир и рейтар начинают перемещаться на новый фланг. Опасно. Очень опасно.

Пятьсот метров.

Жерар поднял руку, останавливая войска.

– Почему они не стреляют? – Довольно громко и даже в какой-то мере возмущенно произнес он. Его это испугало больше, чем если бы со стороны легиона полетел натуральный ураган свинца и чугуна. Но нет. Все тихо. Только стрелки стоят наизготовку и ждут.

– Может попробовать поговорить? – Не уверенно произнес один из командиров, также недоумевающих от ситуации.

– О чем? О чем мы можем говорить? Черт! Черт! Черт! Проклятье! – Крикнул он и тронул своего коня, будучи абсолютно уверенным в том, что Император проигнорирует его попытку.

Но о чудо! Когда Жерар Бернар остановился посреди разделительной полосы, со стороны легиона пошло какое-то движение и Дмитрий выступил вперед.

– О! Какие люди! – Первым, вполне радостно произнес Император, подъезжая. – Не видел тебя со Смоленска! Тогда ты был простым капитаном рейтар. Не так ли?

– Мы все растем, – уклончиво ответил Жерар. – Ты тогда тоже был царевичем, достаточно далеким от престола.

– Все так. Время – самый ценный ресурс в нашей жизни. Глупо им раскидываться. Мда. А ты, я вижу, решил прекратить свой бренный путь?

– Я? Почему? – Делано удивился Жерар, внутренне похолодев.

– Мне говорили – принял несколько полевых сражений. Проиграл, но устоял и даже армию сохранил. Ну хоть какую-то. А под Минском даже смог остановить натиск одного из моих легионов. Не лучшего, но это все одно – показатель. И что теперь? Ты разве не знаешь, что эти ребята, – кивнул Император на легионеров «Рутении», – вооружены новыми скорострельными штуцерами, которые шагов на пятьсот уверенно бьют по испанским коробкам? Да делая по шесть-восемь выстрелов в минуту с каждого «ствола».

– Я… – как-то замялся Бернар, пораженный новостью.

– Вот я и думаю – ума ты лишился от радостной встречи или что?

– А орудиями чего не бьешь? – После долгой паузы спросил Жерар.

– Зачем? Вы так дивно идете, что и штуцеров будет довольно. Вот шагов на двести подойдете, палить и начну. Чтобы, отступая и смешавшись, стали еще более вкусной мишенью. Да и убежало как можно меньше. А то лови еще вас по лесам да болотам.

– Мы не можем отступить, – после еще одной долгой паузы произнес Великий гетман коронный.

– Разумеется не можете, – фыркнул Император. – Вам в спину дышит легион «Полесье». Деваться вам некуда. Но вот так идти на убой… – покачал он головой. – Слушай, это глупо. Тебе людей не жалко? Ты мог бы к осажденным присоединиться. Я бы не успел вам воспрепятствовать…

– А зачем?

– Что зачем?

– Зачем к ним присоединяться? Война окончена. Коалиция разбита. Мне… нам всем осталось только отдать последний долг своему королю. Лезть же туда, – махнул он в сторону лагеря шляхты и магнатов, – значит просто продлить агонию. А ну как он в город отступит? Варшаве конец. Она вряд ли переживет свой захват. Да и смерть будет дурной. В закутке каком и грязи.

– Ну-ну. Ты слишком пессимистичный. Среди всех полководцев коалиции ты самый толковый. Столько боев – и все еще при армии. Ты мне нравишься. Конечно, если хочешь, я тебя убью. Это не сложно. Но я собираюсь разворачивать еще легионы. Мне понадобятся толковые легаты. Да и солдат твоих тоже возьму. Правда, подучить их стоило бы, но это поправимо.

– Мы дали клятву королю, – с нажимом произнес Жерар Бернар. Ему очень хотелось принять предложение Императора, но это же убьет всю его репутацию! Да даже сам Дмитрий после такого предательства перестанет ему доверять.

– То есть, нет короля – нет клятвы?

– Э-э-э… – осекся француз.

– Никуда не уходи. Сейчас все улажу. Хотя… можешь идти к своим войскам, чего тебе тут торчать прыщем на жопе?

После чего развернулся и поехал в сторону своих войск. А четверть часа спустя к полуразрушенным боевым порядкам, что занимало польско-литовское ополчение, подошла небольшая группа рейтар с рупором и предложила завершить всю эту совершенно никому уже ненужную битву поединком монархов. Дмитрий III против Сигизмунда III. Бой на шпагах один на один.

Казалось бы – вздор? Но не в этой ситуации. Никто ни в лагере Сигизмунда, ни в лагере Дмитрия не питал иллюзий относительно исхода этого сражения. Вопрос был лишь в цене. Поэтому Император выдвинул королю обвинение в том, что он подлый убийца и презренный вор, что прячется за спинами честных людей…

Шумные обсуждения в среде шляхетской продлились около получаса, пока король с совершенно бледным лицом не вышел вперед для поединка. А вместе с ним выдвинулась целая делегация шляхты с магнатами – как-никак поединки монархов не часто происходят. Исторический момент.

Жерар с частью офицеров тоже подъехал и встал в стороне. Вместе с ним прибыли на носилках и обоих курфюрстов. Прибыли и союзники в лице короля Дании с целым выводком герцогов. В общем – круг получился очень знатный и влиятельный.

Король Польши с трудом удерживал дрожь в коленях. Его белая, свободная рубашка колыхалась на легком ветру, а он сам старался выглядеть достаточно гордо. Хотя получалось плохо.

Дмитрий вышел и вовсе без рубашки. Дабы все могли видеть его татуировку и золотой тельный крест. Ну и телом похвастаться. У кого еще здесь так хорошо проработан торс? А пресс кубиками? Вот.

– Ничего не хочешь сказать? – Беззлобно поинтересовался Император.

– Давай уже это закончим… – с трудом сглотнув липкий комок, ответил через довольно долгую паузу король.

– Как пожелаешь, – усмехнулся Дмитрий. Крикнул: «К бою!» и отсалютовал своему противнику.

Сигизмунд делает шаг вперед. Выпад. Взмах. Взмах. Выпад.

Дмитрий с улыбкой парирует и отступает.

Король нервничает. Его движения топорны и слишком дерганы.

Взмах. Взмах. Взмах.

Он работал в стиле ранней испанской дэстрезы, которая еще толком и не развилась, и уж точно не обогатилась обширным арсеналом итальянских приемов и контратак.

Прошло пять минут.

Император не нанес ни одного удара, все также с улыбкой легко парируя и уклоняясь от атак короля. Сигизмунд взмок и выдохся. Он редко тренировался. Очень редко.

Пауза.

Сигизмунд остановился, тяжело дыша и чуть пошатываясь. В его глаза пылала жгучая ненависть.

– Что же ты? Неужели ты так слаб? – Усмехнулся Дмитрий.

– Почему ты не нападаешь? Почему?!

– Меня это все забавляет, – пожав плечами, ответил Император. – Ты провел вполне разумную военную реформу, победил всех своих внутренних врагов. А потом взял и выбрал не ту сторону. Одна ошибка. Всего одна ошибка и все пошло псу под хвост. Не обидно?

– Обидно, – скривился Сигизмунд. – Но я честный христианин. С нечистью не якшаюсь. Мне не страшно предстать перед Господом нашим.

– Ты оптимист, друг мой, – улыбнулся Дмитрий. – Мой далекий предок принял Христа и стал его наместником в северных землях. Здесь, конечно, владения уже иного духовного наместника. Но поверь – они в хороших отношениях. И тебя, за преступления твои, ждет очень горячий прием. Никто не забыт. Ничто не забыто.

– А-а-а-а! – Закричал Сигизмунд, стараясь как можно более резко атаковать Императора.

Выпад.

Император вновь аккуратно его парирует, уходя с линии удара. Но в этот раз, мягко отводя клинок чуть в сторону, контратакует в итальянском стиле, пробивая Сигизмунду шпагой правую часть груди.

Король выронил шпагу и, припав на правое колено, наклонился.

В его глазах плескался ужас, а изо рта доносился какой-то хрип.

Император плавным движением извлек свою тяжелую боевую шпагу из раны. Сделал шаг в бок. И, отработав всем корпусом, ударил клинком по шее короля.

Вжик.

И голова покатилась по траве.

– Король мертв, – произнес Дмитрий, с некоторым разочарованием глядя на поверженного противника. – Полагаю, война закончена. Кто-нибудь возражает?

– Это правда? – Тихо спросил Михаил Вишневецкий.

– Что именно?

– Что ты с нечистыми силами якшаешься?

– Крест на мне видишь?

– Вижу.

– Так чего тебе, собака, еще надо? Али не знаешь, что тот, кто с нечистым дела ведет, креста носить не может? Или дик ты и необразован, словно селянин из какого-нибудь глухого хутора?

– Я? Но… я…

– Вот тебе крест, – произнес Дмитрий, демонстративно осеняя себя размашистым крестным знаменем, – что эту падаль, – кивнул он на труп Сигизмунда, – зарубил честный христианин. А если напраслину возводить желаешь, так выходи в круг. Хоть со шпагой, хоть с саблей, хоть с палашом. Мне эти сельские шутки не по нраву.

Глава 10

25 сентября 1614 года, Вена

Император Священной Римской Империи Матвей I из дома австрийских Габсбургов, подрабатывающий по совместительству королем Венгрии, Чехии и эрцгерцогом Австрии с легкой тревогой смотрел на входящих родичей. Дочь брата и ее дети, а также дети ее сестры, что прежде была замужем за королем Польши и Великим князем Литовским. Новости о том, что творилось в Скандинавии, Нижней Германии и Речи Посполитой до Матвея доходили, но они были крайне путанные, противоречивые и бестолковые. Вычленить из них что-то внятное было затруднительно. Да, он знал, что Император Руси разбил Данию, принудил ее к миру и вместе с ней вторгся в Нижнюю Германию. Там он разбил всех былых союзников Дании и, принудив их к миру, выступил сообща на лютеранские курфюршества Бранденбург и Саксония. А потом вторгся в Речь Посполитую с запада, в то время, как с востока Пруссию и Речь Посполитую уже громили его «домашние войска». Битва при Варшаве закончилась гибелью Сигизмунда III Ваза на поединке с Дмитрием III Рюриковичем. Да вот, в общем-то, и все, что он пока смог вычленить.

– Я рад вас видеть, – вполне радушно произнес Матвей, несмотря на хмурые и печальные лица гостей. В конце концов, у него детей не было, а брат должен был взойти на престол после него. Или кто-то из его потомков. Поэтому он довольно тепло относился к этому «польскому гнезду» Габсбургов. – Как вы добрались?

– Он умер, – вместо ответа произнесла с дрожащими губами бывшая королева. – Его зарубил этот мясник…

– Мама! – Одернул ее Владислав, старший сын покойного Сигизмунда. – Это была дуэль на глазах многих уважаемых людей. И никто, кроме тебя не усомнился в ее честности! Ты хочешь сказать, что король Дании и все эти герцоги с магнатами лжецы?

– Нет… но…

– Погодите, – поднял руку Матвей. – Давайте по порядку. Сигизмунд погиб. Это я знаю. Но без подробностей. Что там произошло?

– Император Руси обвинил моего отца в беззаконии. В убийстве родичей его бывшей жены и присвоение их владений. Отец действительно во время борьбы с домом Мнишек слишком увлекся. Я сам говорил ему так не поступать. Довольно было и поражения в правах. Но то уже не важно. Главное, что Дмитрий вызвал его биться на шпагах, дабы перед Господом выяснить кто прав, а кто виновен.

– У твоего отца были шансы? – Чуть подавшись вперед, поинтересовался Матвей. – Я слышал Император хороший боец.

– Ни малейших, – покачал головой Владислав. – Император ОЧЕНЬ хороший боец, однако, полагаю, он не хотел убивать отца. Первоначально, во всяком случае. Позлить и ранить, выводя из строя – да. Его мало заботили эти родичи. Просто сражение зашло в тупик. Мы исчерпали все возможности для наступления и ему оставалось нас только перемалывать артиллерией до полного изничтожения. Избиение, а не баталия. Вот он и решил прекратить этот фарс таким способом. Но…

– Что?

– Отец увлекся и в сердцах наговорил ему гадостей, заявив, что Дмитрий якшается с нечистыми силами. Императора Руси это разозлило, и он быстро закончил бой. Сначала контратакой пробил грудь, а потом с одного удара снес голову своей тяжелой боевой шпагой.

– Это он так болезненно реагирует на татуировку?

– Да. И готов вызвать на поединок любого, кто посмеет отпускать о ней глупые шутки.

– Ты ее видел?

– Видел. Во время боя. Дмитрий вышел на бой с голым торсом. Вот тут, – указал он на свое правое плечо, – изображен меч, словно крест. Поверх него око. Вокруг них корона извивающихся солнечных лучей. Пара из них устремляются по руке вверх, проходят по шее и превращаются на щеке в ворона. Ну или какую-то похожую птицу. Она прямо-таки нависает своим открытым клювом над правым глазом. Очень необычно. Но ничего дьявольского я в ней не углядел. Да и священники тоже. Что православные, что католические, что лютеранские. Рядом с ним всегда есть, по меньшей мере, трое. Да и грамоту он предъявлял на конгрессе, где за подписью трех священников ему рекомендовалось выполнить свой обет. В ней прямо записано, что краска, оную втирали в кожу Дмитрия, была прежде освящена. И весь ритуал проводился в церкви, сопровождаясь молитвами.

– Интересно, – медленно произнес Матвей. – Мне кажется, что ты восхищаешься им. Это так?

– В какой-то мере, – чуть помедлив, произнес Владислав. – Мне жаль, что они с отцом не смогли разойтись миром. Вся эта война была сущей глупостью. Не вмешайся курфюрсты с отцом, все бы закончилось боями в Швеции и Дании. Его воинские успехи впечатляющи. Там. Под Варшавой… Я был поражен до глубины души. Всего лишь десять лет назад войско московитов было хоть и многочисленное, но слабое. Очень слабое. Его нужно было втрое, вчетверо больше нашего, чтобы представлять угрозу. Сейчас же… я не думаю, что хоть кто-то выстоит перед ним. Один к десяти? Даже его командиры не боятся так выходить. Жаль… очень жаль, что так все разрешилось. Эту мощь бы да против османов… Он, пожалуй, и Стамбул взял бы, если бы пожелал.

Наступила тишина, в которой только лишь Констанция Австрийская легонько всхлипывала.

– Что произошло на конгрессе? – После довольно долгой паузы спросил Матвей. – До меня доходили только слухи. Ты ведь был на конгрессе? Не так ли?

– Я убедил Императора позволить нам остаться и присутствовать на конгрессе с условием, что я передам вам все в точности и во всех подробностях.

– Этот скотина лишил нас всего! – Вновь воскликнула Констанция. – Всего! И сын должен был выполнять поручение этого мясника, чтобы мы не пешком шли до Вены! Он нанял его как обычного посыльного!

– Мама!

– Что мама?!

– Нам предоставили кареты, слуг, охрану и две тысячи злотых на дорогу. Этого более чем достаточно для того, чтобы добраться до Вены. За мою услугу он дал еще столько же.

– Это подачка!

– Это две тысячи злотых мама. Две тысячи! Тем более, что просьба Дмитрия не стоила никаких усилий с моей стороны. Мне в любом случае надлежало бы рассказать Его Императорскому Величеству обо всем, что там произошло. А значит, неплохо было бы туда попасть. Так что, считай, это еще один красивый жест с его стороны. Скупой. Не скрою. Но он нам эти две тысячи просто подарил.

– В тебе нет никакой гордости!

– Довольно! – Воскликнул Матвей. – Не морочьте мне голову этой дурью! Владислав. Я слушаю тебя.

И Владислав поведал о поистине масштабных политических событиях…

Ситуация складывалась крайне удачно для чрезвычайного расширения Дмитрием своих владений. Однако, никаких возможностей для того, чтобы присоединить обширные земли на принципах унитарного государства, реализованных в пределах Империи Русь, у него не было. Поэтому он решил действовать в стиле Фридриха II Гогенштауфена – наверное, самого выдающегося монарха Европы за все Средние века и Ренессанс.

Смысл новой стратегии Императора сводился к максимальному привлечению под свою руку территориальных владений. Можно унитарно присоединить? Не вопрос. Нельзя? Идем через личную унию. Не получается? Так есть прекрасный феодальный способ – вассальная клятва. И ее не выходит навязать? Тогда военными и экономическими договорами связываем воедино. Он брал все что мог ухватить без малейшего зазрения совесть и кристальным, прямо-таки невозмутимым видом, будто он сам там эти земли вчера и оставил полежать немного.

Мог ли он в будущем удержать поистине большие владения? Вряд ли. Но с другой стороны, «если вы не живете, то вам и не умирать». У всего есть начало и есть конец. Он хотел хотя бы попытаться…

Варшавский конгресс утрясал преобразования всего Балтийского региона и примирял стороны конфликта.

Прежде всего, подтверждалось признание «призвания на царствование» Императора Руси в королевство Швеция и все производные трения, уже оговоренные между Дмитрием и Кристианом.

Далее был вопрос о роспуске Речи Посполитой с образованием четырех корон: королевства Польши, королевства Лодомерия, Великого княжества Литва и Великого герцогства Пруссия. Само собой, все короны, застенчиво шаркая ножкой, принял на свою лысину Дмитрий. В наследное владение.

Но самым интересным было совсем иное.

В Нижней Германии Дмитрий учинил натуральный тарарам! Утвердил одно великое герцогство и два обычных. Отторгнул обширные земли у вассалов Императора Священной Римской Империи. После чего объединил три Померании в одну. Ну и, наконец, подчинил Великому герцогству Ютландия с собой во главе еще четырех вассалов – герцогов. После этого вручил королю Дании новообразованное герцогство Помория в наследное владение, во исполнение союзных обязательств. Поделился, то есть. Причем, что важно, не выходя из состава этой Империи, то есть, действуя в рамках устоявшегося права и обычая.

Зачем ему вся эта возня?

О! Это был отдельный и весьма любопытный вопрос.

Право голоса в этом дивном политическом объединении – Священной Римской Империи – зависело от размера владений. И чем больше они становились, тем больше ты обретал прав и возможностей. Конечно, Дмитрий теперь становился вассалом Матвея I Габсбурга в пределах Священной Римской Империи. Это плохо. С другой стороны, получив в свое наследное владение Великое герцогство Ютландия, Дмитрий по законам и обычаям Священной Римской Империи должен быть произведен в фюрсты, то есть, Имперские князья, имеющие право голоса в Имперском Рейхстаге. Причем количество этих голосов зависело от размеров владения. В ситуации с Ютландией речь могла идти о пяти-шести голосах. Вновь созданное Лужицкое герцогство, ставшее его наследным владением, также позволяло претендовать на статус фюрста и три-четыре голоса в Имперском Рейхстаге. Принятие же вассальной клятвы от герцогств Брауншвейг-Люнэбург, Саксен-Лауэнбург, Мекленбург и объединенной Померании позволяло Императору претендовать уже на титул курфюрста. А также на порядка двадцати пяти голосов в Имперском Рейхстаге из ста возможных. Естественный же союз с домом Ольденбургов позволял претендовать Дмитрию на практически треть голосов Рейхстага.

И это уже было очень и очень интересно. Ведь курфюрсты были князьями-выборщиками, которые выбирали из своей среды новых Императоров Священной Римской Империи. Иными словами, Дмитрий не только мог теперь напрямую участвовать в выборах каждого нового главы этой державы, но и вполне законно выдвигать свою кандидатуру на этот пост. Да и вообще – становился крайне влиятельной фигурой. Конечно, с Габсбургами ему не тягаться, те находились на недосягаемой высоте, но его крепкое второе место было вполне достаточным, чтобы с ним считались.

Конечно, Дмитрий мог декларировать выход своих новых владений из Священной Римской Империи. Но в этом случае он вступал в долгую и изматывающую борьбу с обеими линиями Габсбургов. А в текущей обстановке подобный шаг был, очевидно, лишним. Ему и эта-то война далась непросто…

Да и Матвей находился не в том положении, чтобы отказывать Императору в произведении в курфюрсты. Ведь иначе что? Правильно. Война. И не с кем-либо, а с человеком, который на глазах всей Европы прошелся ураганом по Скандинавии, Нижней Германии и Речи Посполитой, громя все войска, что встречались у него на пути. Матвей прекрасно понимал, что выиграть он, наверное, может. Экономические и людские ресурсы Руси и его владений несопоставимы. Но эта победа потребует десяти-двадцати лет напряженной борьбы и измотает его державу до крайности. Чем, безусловно, воспользуется все заинтересованные лица.

Так что, Матвею, по сути, оставалось только одно – возвести Дмитрия в статус курфюрста и продолжить традиционную для старого, австрийского дома Габсбургов политику многоходовой дипломатии. Тем более, что Дмитрий явно не шел на обострение. А значит, что? Правильно. С ним можно было сотрудничать и даже, если повезет, использовать в своих интересах. Хотя, конечно, поступал нагло, дерзко и одиозно.

Владислав закончил свой доклад.

Матвей чуть растеряно кивнул, выражая благодарность своему племяннику за столь детальный пересказ.

– Так ты говоришь, что тебе нравится этот Император Руси?

– Он один из лучших полководцев наших дней. А я хотел бы сделать карьеру военного.

– Хм. Тогда, быть может, ты согласишься выполнить мою просьбу? Мне нужно, чтобы ты возглавил посольство в Москву. Дмитрий получил большие владения в моих землях. Если он готов принести мне вассальную клятву, то я просто обязан, возвести его в достоинство курфюрста. Принимая во внимание его занятость, ты должен будешь принять вассальную клятву по доверенности. От моего имени.

– Как от Императора Руси, короля Польши… – начал было перечислять Владислав.

– Нет, – остановил его Матвей. – Как Великого герцога Ютландского и герцога Лужицкого.

– С удовольствием, Ваше Императорское Величество, – вновь поклонился Владислав.

– Ну, вот и славно. Крепкий мир с этим нарушителем покоя очень полезен для нашей державы. И торговля. Особенно торговля оружием. Ты уж постарайся. А я, в свою очередь, не оставлю твои успехи без достойной награды.

Глава 1

2 апреля 1621 года, Москва.

Раннее утро

Дмитрий подошел к окну. Открыл его и вдохнул полной грудью свежий, прохладный воздух.

Вид на обновленную Москву был замечательный.

За четырнадцать лет в нее было вложено почти четыреста миллионов стандартных кирпичей, что делали по всей стране, бурно развивая строительный бизнес. А сверх того известковые и гранитные блоки, да бутового камня в невероятных количествах. Его везли отовсюду. Вкупе с запретом на деревянное строительство, это дало поразительный эффект! Москва окаменела!

Широкие проспекты с конкой, деревьями и широкими, прогулочными тротуарами, украшенными керосиновыми фонарями. Ровные как стрела. Аккуратные, словно по линейке, улочки, на которых могло разъехаться только пара экипажей, тоже имели тротуары, хоть и узенькие. И всюду высились кирпичные дома в три-пять этажей, собранные по-питерски, в коробочки с арками и уютными внутренними дворами. Сверху же по городу раскрашенная в разные цвета, плескалась черепица веселыми переливами.

Кое-где проступали церкви. Мало их осталось. Дмитрий был безжалостен, выкорчевывая все, что мешало новой планировке или было просто некрасиво. Тихие, серые, душные церквушки, что высились по всей Москве бесчисленно, исчезли бесследно. А то здесь, то там, возводили храмы. Нет, не так. ХРАМЫ. Большие, красивые, просторные, светлые, разные… К культовым сооружения теперь предъявляли совсем иные требования. Столичные.

Крепостных стен больше тоже не было.

Город разросся чрезвычайно. Такой стеной не обнесешь. Да и зачем? От артиллерии она не защитит. А для прикрытия столь протяженных укреплений требовались очень уж величественные гарнизоны. Это было не разумно. Поэтому Москву окружила система компактных земляных фортов-звезд с мощной артиллерией. Пока земляных…

Набережную рядом с Кремлем сделали небольшую, одев в гранит берега, что у Москвы-реки, что у Яузы, что у Неглинной. Просторную и достаточно ровную Красную площадь соорудили с каменным мощением и землебитным основанием. Возвели поистине огромные торговые ряды, ставшие, первым торгово-развлекательным центром планеты. Да и много еще чего появилось. Здание Имперского банка и Московской биржи. Земский дворец и Имперский суд. Публичная библиотека и Государева типография. Монетный и Ювелирный дворы. Московская Академия и Имперская семинария. Театр и Консерватория. Музей и Галерея. Цирк и Ипподром. Стадион и Гребной канал. Госпиталь и Поликлиника. Московский аптечный огород и Имперская оранжерея. И так далее, и тому подобное.

Конечно, требовалось сделать еще очень много, но и «большой деревни» больше не было. Она исчезла. От былого же Кремля также не осталось и следа – вместо него высился натурально акрополь в три яруса. Гранитные опорные стены с контрфорсами. Землебитное заполнение создавало, фактически, целую рукотворную скалу, что с каждым годом будет становиться крепче. Ее покрывала целая россыпь построек из известняка и гранита с мраморной облицовкой. Сердцем же державы стало Гнездо Грифона – монументальная башня, стоящая в самой высокой точке акрополя. Строгая, красивая, просторная и высокая! А какой вид с нее открывался?! Особенно с ее плоской крыши, где Император планировал разместить стационарный наблюдательный пункт с воздушным шаром. Работы по ее облицовке и отделке еще велись, но Дмитрий уже заселился. Надоело беспризорником шататься.

В этот момент сзади к нему подошла его Анжелика и прижалась.

Ее разбудил свежий ветерок, что тянулся из окна.

– Опять встал рано?

– Да, – произнес Дмитрий. Повернулся. И прижал ее.

Непростая эта была история с его новой супругой.

Поначалу только из-за закрепления с союза с Персией и позволил себя уговорить на брак с этой девчонкой. Но потом ничего, втянулся. Любви к ней не было, но это – самая младшая и наиболее дерзкая дочь Шаханшаха Аббаса I Великого была достаточно хороша, чтобы расположить его к себе. Особенно когда родила ему первого сына.

Дмитрий стал уделять ей чуть больше времени и внимания, чем раньше. Кроме секса и сведенного к минимуму общения, появилось что-то еще. Что? Не понятно. Чувство благодарности что ли. Сына он хотел давно. А потом она родила ему второго мальчика, и он дал ей шанс стать ближе, переселив, как некогда Марину в свои покои. Только вот делиться с Анжеликой чем-то действительно сокровенным Дмитрию не пожелал. А Марина? Она лишнего не болтала.

Жизнь шла своим чередом.

Отгремела церковная реформа совершенно удивительного толка. Дмитрий заставил сначала Поместный собор Русской Православной церкви, а потом и остальные конфессии христианские ввести квалификационные пороги для священников. И, в течение десяти лет, обязаться подтянуть весь клир до требуемого уровня. Казалось, что такого? Хитрость заключалась в том, что пакет знаний, потребный для статуса епископа там или рядового священника утверждал лично Император. А значит, что? Правильно. Закона Божьего там не было вообще, ибо это личное дело церкви. Могут даже Евангелие не читать – их воля. А вот материалы по естествознанию, биологии, математике и логике имелись. И чем выше ранг, тем круче требования. Фактически, от епископов уже требовалось освоить полноценно «вышку» естественнонаучного толка. Да с изрядным прицепом. А от архиепископов – и того больше. Запускать на командные посты церкви людей с естественнонаучным образованием и научным, рациональным методом мышления – та еще диверсия…

Стремительно развивалась экономика, разогреваемая бурлящей научно-технической революцией в Московском регионе. Даже в какой-то мере перегреваясь, сдерживаясь слабым транспортом, сельским хозяйством и острой нехваткой рабочих рук. Активно строились Имперские магистрали – фундамент и главный локомотив экономического бума. С каждым годом в этот дивный процесс вовлекалось все больше и больше людей, развивая, не хуже столичного строительства, производственные силы общества. К 1621 году почти две тысячи строительных отрядов тянули шоссированные дороги с твердым покрытием, связывая наиболее важные направления в землях под рукой Дмитрия. Работы шли от Тобольска до Глюксбурга, от Стокгольма до Астрахани. И даже южнее – в землях Дербента и Ширвана, ставших приданым к Малек-Неса.

Отмена массы таможенных ограничений и нормализация налогов, вызвала бурное развитие торговли. А вместе с тем и вовлечение широких масс селян в товарно-денежные отношения. Пусть и скромно, но вовлечение. Что уже неплохо.

Расширялись и развивались Имперские предприятия, в которых выращивали картошку и свеклу, разводили рыбу и курей, держали пушного зверя и лошадей, пилили доски и гнали спирт из опилок, и многое иное. А из обычной кормовой свеклы на пяти заводиках производили жмых и сахар. Конечно, не такой замечательный, как из тростника. Но сахар. Вполне себе сладкий и недорогой. Развивались Императорские пасеки. Продвигалось высаживание лесополос в степной зоне для борьбы с выветриванием. Ну и так далее. Само собой, разумеется, все это реализовывалось только на паях с купцами, да исключительно при использовании наемного труда.

Дмитрий налегал на экономику всецело, понимая, что это есть альфа и омега любой державы. Что находило свое отражение в бюджете. Достаточно скромные изначальные налоговые поступления выросли за счет роста оборота до трех миллионов новых имперских рублей только непосредственно с Империи Русь. И еще семь с остальных земель под рукой Императора, через унию. Немало. Но сущие копейки по сравнению с доходами от экспорта промышленных товаров. Колесцовые замки и ружья с ними. Бронзовые пушки «московской отливки». Колесные чугунные ступицы с роликовыми подшипниками. Кирасы со шлемами различные. Прозрачное листовое стекло и стеклянные зеркала небольших размеров. Хозяйственный и сельскохозяйственный металлический инструмент. И книги, книги, книги… За один только 1620 год было издано свыше двадцати тысяч томов, что по меркам XVII века было невероятно много. Совокупно, в чистом остатке за минувший год экспорт товаров промышленного производства дал сорок два миллиона имперских рублей. Сорок два миллиона! И можно было легко выжать больше, если бы он смог выставить еще товара.

Особенно, конечно, хорошо расходилось оружие. После столь эффектной демонстрации в кампаниях 1605, 1607 и 1614 года его охотно покупали все столько сколько могли. Персия закупала и себе, и на перепродажу в Индию. Священная Римская Империя завозила преимущественно себе, но много. А вот Нидерланды, фактически, развозили эти ружья да орудия по всей Европе и даже османам с мамлюками перепадало. Ведь Дмитрий закрывал глаза на шалости своих голландских посредников. Ему-то что? Все равно то, что он продавал было уже старьем. Может и актуальным, но старьем.

Закончив обучение уехали домой персы во главе со старшим сыном Аббаса – Мохаммадом. Он, конечно, этого не знал, но для него этот вояж на север был спасением жизни. Ведь его собирались вплести в интригу, подставить и уничтожить. А так – он оказался внезапно за пределами досягаемости злопыхателей, зарабатывая себе баллы в глазах отца. Ведь именно он добился того, Малек-Нес стала супругой Императора под именем Анжелика Львовна. Смог найти подход к Дмитрию, который поначалу не желал об этом браке даже слышать. Да и организация крайне выгодной для Персии торговли оружием чего стоила? А прохождение военного обучения в Москве? За эти несколько лет Мохаммад стал для Аббасом слишком ценным и важным, чтобы кто-то смог его свалить обычной интригой…

Мир стремительно вооружался. По крайней мере, в его ключевом Средиземноморском узле. Ходили слухи, что даже до Империи Мин и Японии к 1621 году дошли первые партии ружей. А вместе с тем росло общее напряжение…

Дмитрий отвлекся от своих мыслей, поцеловал Анжелику в лоб и вновь прижал к себе. Пора было начинать день. Утренняя гигиена, комплекс физических упражнений и завтрак. А потом дела. Весь день. Перемежаемые двумя-тремя тренировками. Анжелика что-то недовольное пробурчала, когда он отстранился и пошел к выходу из комнаты. Но негромко и осторожно. Ей-то такие ранние подъемы совсем были не по душе. А ранний завтрак, так им любимый, откровенно злил. Однако она его не пропускала, как и все прочие приближенные «к телу» люди, если были в досягаемости монарха. Завтрак был для него этаким маркером допуска что ли…

Глава 2

12 апреля сентября 1621 года, Москва

Война, которая неизбежно приближалась, началась.

Император Руси сидел на своем коне и задумчиво смотрел на проходящие войска. Играла бодрая, в чем-то даже свирепая музыка. Везде довольные лица. Что горожан, что гостей. А Дмитрию было противно, хоть и сдерживался от демонстрации своих чувств. Коалиция из Габсбургов и Аббаса не мытьем, так катаньем умудрились склонить его к этому, в общем-то, бессмысленному делу…

Марина осторожно коснулась его ладони, привлекая внимание.

– Ты такой смурной…

– Эта война… она не нужна нам. Не лежит у меня сердце в ней участвовать.

– Но почему? – Неподдельно удивилась Марина. – Ведь благая цель – борьба с неверными!

– А Иисус Христос где-то бегал с мечом и убивал тех, кто в него не верит?

– Нет, – смутилась Марина.

– То, что христиане привыкли во имя Господа Бога творить беззакония – уже привычно. Во имя Бога сделано намного больше зла и различной мерзости, чем во имя чего бы то ни было еще. Я давно привык и смирился с этим вопиющим лицемерием. Или ты думаешь, Всевышний отвернулся от Царьграда просто так? Нет. За грехи их тяжкие и лицемерие византийцы были наказаны. Да и христиане в целом, ибо лишены Гроба Господня по той же причине. Переругались друг с другом словно собаки беспризорные. Но дело совсем в другом. Эта война нам не нужна по экономическим причинам.

– Не понимаю, – немного подумав, покачала головой Марина. – Мы ведь можем установить твою власть в Крыму.

– А оно нам сейчас надо? После того как я разбил степное войско под Серпуховым, Коломной и Тулой Крым стал легкой добычей. Запорожские казаки, вторгшиеся туда по договоренности со мной, опустошили там все невероятно. Помнишь сколько рабов освободили да нам пригнали? А сколько девиц молодых, оных я служилым своим в жены раздал? Людей в Крыму сейчас почитай, что и нет. Да и имущества тоже. Все либо разграбили, либо пожгли, либо порушили.

– Тебе не нравится, что не будет трофеев?

– И это – тоже. Но главное – сейчас Крым является головной болью для османов, которые вынуждены тратить весьма немалые ресурсы на удержание этого пустынного полуострова. Там ведь даже селян не осталось. Казаки подчистили и разогнали все. Гарнизоны в устье Днепра и Дона, на Перекопе, в Кафе и Керчи, в Балаклаве. Это все деньги и отвлечение немалых сил. Разбить их несложно, но уйдут они – зайти придется нам.

– Но ведь это Крым!

– Мне-то он зачем? Что я с ним делать буду? Вся степь северного Причерноморья пуста. Ни городов, ни сел, ни дорог. Я только-только создал условия для ее заселения. Пришлось выдумывать совершенно немыслимые условия, чтобы привлечь туда переселенцев из всех моих земель и от соседей. И даже, несмотря на это, потребуются долгие годы, скорее всего два-три десятилетия, чтобы хоть немного нам освоиться в этой степи. А тут еще Крым. Поверь – он нам сейчас не так чтобы и нужен. Да, в перспективе без него не обойтись. Но не сейчас. Ну захватим мы его. Ну построим мы морской флот в Черном море, выкручивая и напрягая силы неимоверно. И что дальше то? Через Черноморские проливы ни нам не пройти, ни к нам. А торговать с османами мы толком не будем, что так, что этак. Пока во всяком случае. Да и не надежно это все. Любое напряжение в отношениях с потенциальным врагом – и все – торговле всей конец. В общем – та еще задачка.

– Хм… – задумчиво произнесла Марина. – Тогда почему ты дал себя уговорить?

– Потому что союз со Священной Римской Империей и Персией для меня выгоден. Очень. Тут и экономические интересы. Не забывай, они покупают у меня две трети всей промышленной продукции и особенно оружие. Особенно персы, которые реэкспортируют ее в Индию. А это – слишком большие деньги, чтобы ими рисковать. Да и политическая конфигурация сейчас такова, что османы попросту не рискнут воевать с кем-либо из нас. И не только османы. Священная Римская Империя надежно прикрыта на своих западных рубежах от происков Франции и Англии, которые просто боятся связываться с ТАКОЙ мощью. Да и испанцы относительно прикрыты в Европе. Вся эта борьба за Нидерланды притихла. Я не хочу терять столь удобную и спокойную для нас конфигурацию. Никто, ни одна собака не посмеет в здравом уме на нас напасть. Если, конечно, ум у нее есть. Именно по этой причине я максимально аккуратно тянул время. Все эти верфи в Смоленске да Воронеже. Дороги до них. Проблемы с вооружением и так далее. Именно по этой причине я позволял голландцам массово продавать, закупаемые у меня ружья и пушки османам. Контрабандно, разумеется. Но и я, и голландские дельцы имели договоренности, и они тщательно блюдут приличия. Им тоже эта война не нужна. Поэтому Вена регулярно узнавала о том, что Стамбул вновь получил партию контрабанды в несколько тысяч ружей или сколько пушек, закупая у меня еще дабы не дать османам достигнуть паритета…

– Ты последние годы стал каким-то другим, – после долгого размышления произнесла Марина.

– Я просто устал от войн… Надоело.

– Ой ли? – Усмехнулась бывшая супруга.

– Я боюсь того размаха, с которым действую. Я боюсь, что снова увлекусь и чего-то там назахватываю лишнего. И так уже держава какая-то необъятная. Что мне с ней делать? Такой махиной очень непросто управлять. Конечно, Чингиз-хан как-то умудрялся. Но я-то не потрясатель Вселенной.

– Ходят слухи… – едко усмехнулась Марина Георгиевна, не договаривая.

– Каких только слухов не ходит, – тяжело вздохнув, произнес Дмитрий и замолчал.

Марина тоже не стала продолжать беседу.

Они оба устремили свой взор в проходящие колонны войск. Под музыку. Весело. Казалось, что солдаты даже радуются началу этой войны. А уж какой ажиотаж среди обычных обывателей, которым нет нужды сражаться лично!

Над Стамбулом стремительно сгущались тучи.

На юг уходило пять из девяти легионов, развернутых к 1621 году. Плюс кое-какие части усиления. А также два отдельных кавалерийских полка и девять отдельных конных дивизионов. Если легионы идут к Смоленску и Воронежу, чтобы погрузиться там на речной флот Днепра и Дона, то кавалерия должна двигаться своим ходом. Частью к Бессарабии, дабы обозначить присутствие, частью на Кубань, дабы умиротворять черкессов, ногайцев и прочих, не достаточно умиротворенных.

Легионы вновь обновились. Как, впрочем, и перед каждой новой войной. Дмитрий активно их преображал, переделывая под новые технические и организационные возможности.

Теперь они имели в своем составе два полка пехоты двухбатальонного состава, полк полевой артиллерии, дивизион рейтар, роту егерей, штурмовую роту, инженерно-саперную роту и прочее. Причем егерей ввели вновь, превратив из метких стрелков в, фактически, пеших разведчиков.

В каждом пехотном батальоне было по три стрелковые роты и одна – гренадеров, у которых осталось всего шесть ручных мортир. Правда, преображенных. Они окончательно «скатились» к миномету схемы «мнимый треугольник», стреляющему чугунной оперенной гранатой. Дымный порох, как в начинке, так и в вышибном заряде. Капсюль в примитивном инерционном взрывателе и такой же – в донном инициаторе. Кое-как наладив выпуск инициирующих веществ Дмитрий сразу же стал изготавливать капсюли и внедрять их в армии. И если для стрелкового вооружения пока было рано – не хватало объемов производства, то для артиллерии – самое то.

Каждый полк теперь имел только одну полковую батарею «Единорогов», но в шесть нарезных стволов и калибром четыре дюйма. Была применена схема Ла Хитта. Качественный бронзовый ствол нарезался, оставаясь дульнозарядным. Боеприпасы – чугунные удлиненные снаряды с примитивным инерционным взрывателем и готовыми нарезами. Сильно дороже и муторнее, чем раньше. Однако и сильно эффективнее. Но главное – полевая артиллерия. Дмитрий ушел пока от деления ее на легкую и тяжелую, остановившись на двух батареях по четыре нарезных «Единорога», калибром в шесть дюймов.

Существенное сокращение «поголовья» артиллерийских систем на обозе позитивно никак не сказалось. Даже напротив – он даже разросся, везя существенно больше выстрелов. Особенно для ручных мортир.

О том, что повсеместно было внедрено стрелковое вооружение на основе казнозарядного штуцера образца 1610 года и говорить, наверное, особо не нужно. Даже пистолеты по той же схеме сделали, чтобы проще и быстрее перезаряжать.

Вместе с тем изменилась и система защитного снаряжения. Если нижние чины так и остались в простых кирасах и шлемах, то унтера получили уже легкий полудоспех, а офицеры – адаптированную к пешему бою вариацию поздней, высокой готики. Пулю, конечно, все эти «железки» не держали, разве что на излете. Но от холодного оружия защищали очень прилично. Плюс легко фиксируемый статус. Офицеров и унтеров теперь в горячке боя легко можно было различить.

Легионы вновь обновились, готовясь удивлять врагов и союзников. Ведь, как показала мировая история, без удивления на войне нельзя. Не станешь «радовать» своих противников новинками – они начнут тебя бить. Консерватизм на войне не уместен. Разве что у тебя очень много людей, от которых ты хочешь избавиться…

Глава 3

2 июня 1621 года, окрестности Азова

Дмитрий вглядывался в зрительную трубу, пытаясь разглядеть укрепления важного узла обороны Османской Империи – Азова, запиравшего Дон.

Спокойное течение реки.

Мерные всплески больших весел.

И тишина. Точнее ничего, кроме естественных звуков природы.

Бах!

Ударило с берега орудие и возле передового пинаса поднялись столбы воды. Немаленькие такие. Били явно с чего-то калибром не меньше двадцати четырех фунтов.

Пинас резко взял право на борт и стал заворачивать.

Бах! Бах! Бах!

Отозвались с него шестидюймовые нарезные «Единороги», выплюнув снаряды, взорвавшиеся где-то в стороне противника. При таком маневре было не попасть. Поворот против течения. И новый залп – уже с четырех «стволов» другого борта. В этот раз точнее легло – скорость замедлилась, маневр устоялся и небольшой кораблик не так шатало.

Бум! Бум! Бум!

Встали земляные столбы недалеко от береговой батареи, осыпая ее осколками и землей.

Бах! Бах! Бах!

Ответило уже шесть длинноствольных пушек.

Но из-за излучины уже выглянули еще три пинаса, которые, чуть довернули корпусом, сохранили устойчивый курс. Обозначенные дымом и грохотом позиции противника были канонирам этих пинасов хорошо видны. Так что серия из дюжины шестидюймовых снарядов легло кучно и вполне неплохо – с накрытием. Прямо по земляному редуту, что прикрывал подступы к крепости.

Бах! Бах! Бах!

Ударил четыре «шестерки» первого пинаса.

Бабах!

Присоединилась к ним чуть погодя «десятка» канонерской лодки, разворотив часть редута и подняв впечатляющий земляной султан.

Бах! Бах! Бах!

Ударили шестерки трех пинасов авангарда, отправивших свои снаряды в это полевое укрепление, едва только земля, после «подарка» канонерской лодки осыпалась. Но это было уже лишним.

Прямых попаданий в орудия на позициях не наблюдалось. Однако контур земляного вала очень сильно повредился. Три из шести орудий оказались свалены с позиций. И всюду валяли тела убитых да раненых османов. А гарнизон укрепленной батареи, изрядно сократившись составом, спешно отступал к главным позициям. Туда, где уже вовсю били тревогу.

Авангардная группа остановила продвижение и бросила якоря. Лезть под достаточно тяжелую артиллерию крепости мелким пинасам не хотелось. А одной канонерской лодки было слишком мало. Требовалось подождать подкрепления. Заодно и десант какой-никакой сгрузить. Для занятия подавленной укрепленной батареи достаточно и той роты, что имелась на борту этих пяти кораблей.

Часа через два начал подходить основной корпус кораблей: дубель-шлюпки, пинасы, тяжелые грузовые струги.

Начал выгружаться пехотный полк.

Четыре канонерские лодки, выдвинувшись чуть ближе к умеренных размеров земляной крепости, затеяли обстрел. Десять дюймов – это солидно! Чугунная «дура» почти в две сотни килограммов, начиненная черным порохом! Бойцы с помощью ручных лебедок и прочих приспособлений заряжали орудие, что, как несложно догадаться, было весьма небыстро. А потому били эти осадные «Единороги» довольно редко. Раз в пятнадцать минут – уже недурно.

Однако в крепости и от этого было несладко.

Там каждый раз вставали ТАКИЕ земляные султаны от сокрушительных взрывов тяжелых снарядов, глубоко уходящих в вал, что гарнизон вгонялся в ужас.

Дмитрий оставался на своем пинасе, откуда наблюдал за обстрелом.

Спустя два часа полк закончил выгрузку. Построился. И выдвинулся к укреплениям «земляной звезды».

А эскадра из дюжины пинасов, зарядив орудия, вышла следом, дабы поддержать натиск непосредственным артиллерийским обстрелом. Да, та сторона, которую собирались штурмовать пехотинцы, была уже существенно разбита канонерскими лодками. Но чем черт не шутит?

Пехота идет развернутым строем под барабанный бой и флейту – «Московский пехотный марш». Вроде наступать и не на кого. Однако там, за сильно поврежденным валом, наверняка находятся бойцы гарнизона, что и слышат все, и видят, осторожно выглядывая.

Метров триста до крепости.

Движение на гребне. Османы пытаются выкатить с десяток пушек, дабы ударить картечью по подходящему неприятелю.

Полк замирает.

Первая линия встает на колено и берет свои штуцера наизготовку.

Вторая нависает над ними, дабы вывесить дульный срез за головой первой линии.

Залп!

Залп!

Нарезные штуцера, заряжаемые с казны бумажными патронами – хорошие «игрушки». На триста метров бьют довольно точно. А главное – затвор по типу Шарпса позволяет перезаряжать их довольно быстро, даже в позиции «лежа».

Проходит еще шесть секунд.

И следуют два новых залпа, которые густым роем врываются на гребень холма, выкашивая все, что там можно было зацепить.

Бах! Бах! Бах!

Слитным, протяжным залпом поддержали пехотинцев пинасы, ударив своим левым бортом во все сорок восемь шестидюймовых нарезных «Единорогов». И, спустя какие-то мгновения, на гребне укрепления встала практически сплошная стена взрывов.

В этот момент из-за крепости с дикими криками вылетает лава степняков.

Почему сейчас? Сложно сказать. Расстояние еще было достаточно большое, чтобы легко рывком его преодолеть. Может просто приказом отправили в атаку? Впрочем, если бы они смогли преодолеть это расстояние и ударить в сабли развернутый строй пехоты – потерь вышло бы изрядно. А при определенном везении могли и весь полк вырубить.

Как бы то ни было – вылетели.

Пехотинцы даже перестраиваться не стали.

Залп!

Залп!

В стремительно приближающуюся легкую кавалерию.

Залп!

Залп!

Залп!

Залп!

Последние два оказались особенно губительны. Черкессы и ногаи подлетели уже на какие-то сто метров, так что из штуцеров целиться в них было просто и легко. Силуэт-то какой!

Бах! Бах! Бах!

Вновь отозвалась слитным залпом дюжина пинасов.

А среди и без того смятенной кавалерийской массы, поднялось почти полсотни султанов земли.

Залп!

Залп!

Вновь отработали пехотинцы из своих штуцеров, завершая, в общем-то отражение этой атаки.

Бах!

Бах!

Ба-Бах!

Ударило с земляного вала девять пушек, осыпая имперскую пехоту картечью.

Отвлекающий удар вполне удался.

Около полусотни пехотинцев падает. Большинство только ранены. Кирасы, на трехстах метрах вполне держат картечь, тем более мелкую. Так что, ранения пришлись на незащищенные конечности. И голову. С последней – трагично. А руки-ноги и починить можно. А потому Дмитрий нахмурился, но нервничать сильно не стал. Ему не нравилось, когда гибнут его люди. Но случайностей не избежать. Особенно в таких делах, когда из двух зол нужно выбирать меньшее.

Залп!

Залп!

Отозвались на картечь стрелки, засыпая вал пулями и сваливая массово артиллеристов, что пытались спешно перезарядить пушки.

Залп!

Залп!

И от расчетов орудий уже почти никого не осталось. А те, кто выжил – спешно покидали гребень земляного вала.

Вновь зазвучали барабаны и флейты.

Пехотный полк двинулся вперед. А из тыловых позиций к месту перестрелки устремились санитары. Раненым требовалось как можно скорее оказать помощь. Все-таки даже легкие ранения ведут к потере крови. Что вообще ни разу не облегчает самочувствие. Нет, конечно, от некоторых болезней кровопускание, наверное, помогает. Но в большинстве случаев только все усугубляет…

Пинасы двинулись следом, готовясь немедленно поддержать пехоту.

Бабах!

Донеслось откуда-то из глубины укрепления.

И спустя несколько мгновений рядом с одним из легких парусно-гребных корабликов поднялся приличный столб воды и тины. Мелководье же. Это мортира, что была заготовлена для борьбы с осадной артиллерией противника, ударила наудачу по пинасам.

Бабах!

Бабах!

Бабах!

Поддержали ее три товарки, одарив экипажи пинасов водой и водорослями в товарных количествах. Попасть из таких «подруг» по небольшим, подвижным целям можно было только случайно. И «лаки-шота» не произошло…

Другого обстрела с крепости не велось.

Странно.

Дмитрий прекрасно видел, что на вполне целых валах, обращенных к реке, стоят орудия. Но прислуги не наблюдалось. Как, впрочем, и кого бы то ни было.

Очень странно.

И тут из-за излучины на строй пинасов выскочило три большие османские галеры, набитые бойцами-абордажниками.

Раз. Раз. Раз.

Работали большие весла, швыряя узкие, длинные корабли навстречу пинасам.

Расстояние было небольшое, а углы встречи острые.

Так что, эскадре просто не удалось отвернуть и встретить галеры залпами бортовых орудий.

Но это галерам не помогло.

С головного пинаса сразу же была открыта беспорядочная стрельба из штуцеров.

Чуть позже к нему присоединился и второй с третьим.

А когда головная галера сблизилась достаточно, в нее полетели ручные гранаты. Простые и незамысловатые чугунные шарики с дымящимся замедлителем. Дмитрий ставил опыты с более совершенными ручными гранатами, но пока наладить производство даже терочных запалов не удалось, не говоря уже о нормальных ударно-капсюльных. Вот и обходились по старинке. Галере, впрочем, от этого легче не стало.

Чугунные шарики сами по себе – тот еще сюрприз. Мало кому понравится, когда такая металлическая дура весом в три фунта ударяет тебя в грудь или уж тем более лицо. А уж когда она потом еще и взрывается? Вообще удовольствие ниже среднего, мягко говоря. Но именно его и испытали скученные на носах галер бойцы-абордажники. Сначала первой, потом второй и третьей.

Эти мелкие взрывы пошли сплошной чередой.

На пинасах хватало гранат с избытком, поэтому галеры ими просто засыпали, проходя контркурсом. Да еще и из штуцеров добавляя в тех, кто каким-то образом пережил эту кучу взрывов.

Треск.

Это третий пинас взял чуть левее и прокатился по безвольно болтавшимся веслам большой галеры.

Гребцами были рабы. Их жаль. Но Дмитрий был не в той ситуации, чтобы проявлять излишний гуманизм. Так что бойцы на пинасах просто стремились уничтожить все, что хоть как-то подавало признаки жизни на галерах. От греха подальше.

А в это время на земляном гребне шло оживленное движение.

Бам! Бам! Бам!

Бегло ударили две дюжины пушек в двадцать четыре фунта, стремясь поразить как можно больше легких и довольно хрупких пинасов.

Но расстояние, все-таки, было не ближнее, а эти пушки – явно не «Василиски» с удивительной для мира архаичной гладкоствольной артиллерии точностью. Так что свои цели нашли только семь ядер, бодро и весело выбив щепки из деревянных корпусов пинасов.

Не безнаказанно.

Сорок шесть шестидюймовых нарезных «Единорогов» ударили в ответ. Для них-то это расстояние было смешным, а устойчивый курс без эволюций и малый ход, обуславливали малую качку на спокойной воде. Да и точные попадания не требовались. Тяжелые тридцатикилограммовые чугунные снаряды с простенькими инерционными взрывателями, охотно взрывались, увязнув в грунте, осыпая все вокруг не только комьями земли, но и осколками. Да, чугун дает мало хороших осколков. То не добрая сталь. Но в текущей ситуации и их хватило.

Только пара «Единорогов» левого борта не смогла ответить обидчику из-за повреждений корабля. Но ничего фатального. Можно быстро отремонтировать. Потом. После боя.

Бах! Бах! Бах!

Вновь разродились короткоствольные орудия градом снарядов, поднявшим целую стену взрывов на гребне земляного вала.

А пехотный полк, тем временем, преодолев триста метров, поднялся на тот многострадальный «борт» крепости, что принял на себя первые удары.

И выхватил залп из московских же ружей.

Да, османы, как и все прочие, заряжали их обычными круглыми пулями, а не компрессионными. Но все равно – годные «стволы» получались, дешевые, толковые, а главное – с надежными колесцовыми замками.

Человек семьдесят упало.

Тут все было сильно хуже. С малой дистанции легкие пехотные кирасы легко пробивались аркебузами. Хотя, конечно, урон от пули был существенно жиже.

Стрелки пехотного полка сходу ответили залпом из своих штуцеров.

А потом еще одним.

И немедля ни секунды атаковали дезорганизованную столь результативным огнем шеренгу противнику – в штыки. Благо, до нее было рукой подать – метров тридцать. Что, кстати, тонко намекало на очень хреновую стрелковую подготовку османских вояк. Как, впрочем, и большинства прочих. При залповой стрельбе «в ту степь» из весьма несовершенного и весьма «кривого» огнестрельного оружия тех лет особая точность не требовалась. И даже замена его на куда более толковое и точное ничего не изменило. Не успело.

Кирасы и штыки, а местами и тяжелые боевые шпаги, вкупе с выучкой и хорошей физической формой сделали свое дело. Османские стрелки были смяты словно лягушка катком.

А дальше бой собственно и закончился.

Гарнизон был, в общем-то, небольшой. Обслуга орудий и около тысячи стрелков. Плюс дежурные отряды ногаев и черкессов. Стамбул просто не мог себе позволить держать в столь глухом угле действительно большие силы.

Конечно, какие-то силы османов еще отстреливались и держали оборону. Кто-то по домам. Кто-то пытался отстреливаться из-за земляного вала, обращенного к степи. Но долго это не продлилось. Точный стрелковый огонь не оставляли равнодушным никого. А тех, кто заперся в домиках, выкуривали подошедшие штурмовики. Пара гранат в окошко и проблема разрешалась сама собой.

Азов был взят в целом довольно чисто.

Хотя, конечно, Дмитрий был зол из-за столь неудачного картечного залпа и шеренги стрелков за валом, что поджидала его людей… Везение в этой войне очевидно было куда умереннее прошлых лет, тонко намекая на то, что оно заканчивалось.

Глава 4

5 июня 1621 года, Керченский пролив

Капитан османского галеона был разбужен ни свет, ни заря. Вышел на палубу и с изрядно хмурым видом приник к зрительной трубе. И настроение его тут же упало ниже некуда. Потому как с севера приближалась целая армада «москитов». Дюжина пинасов, девять канонерских лодок, девяносто семь ботов и четыре дюжины больших грузовых стругов. Да, его галеон был сильнее любого из этих кораблей. И даже двух. И трех. Но их что-то было много. Слишком много. На четырех галерах, сопровождавших галеон, настроения были не лучше.

Эскадра пинасов, выстроившись в две колонны по шесть вымпелов, стала расходиться, стремясь охватить османские корабли с двух сторон.

Понимая, что воевать в таких условиях, нет никакого смысла, вражеская эскадра стала отступать. Галеон выбрал якорь, поднял паруса и стал галсами отходить на юг под прикрытием жмущихся к нему галер. Ведь на этом большом корабле имелось достаточно много пушек, чтобы отогнать столь многочисленную мелюзгу, откровенно угрожающую абордажем. Во всяком случае, никто ни на галеоне, ни на галерах не ожидали вступления пинасов в артиллерийскую турель. Не те это были корабли. Легкие, маленькие парусно-гребные суда с небольшим количеством орудий малого калибра больше для противодействия абордажу, чем для нормального морского боя. Никто же на османской стороне не знал, что конкретно эти пинасы были построены совсем иначе.

Больше десяти лет назад Император организовал небольшой опытный бассейн и научно-исследовательскую лабораторию при нем. Строили модели парусных судов, да смотрели, как они ведут себя в разных условиях. Поначалу. Позже, по мере накопления относительно грамотных специалистов, взялись за изучение конструкций. Само собой – начали с небольших проектов. С горем пополам спроектировали бот. Построили масштабную модель. Протестировали на сжатие, скручивание и прочие типовые нагрузки. Изучили что получилось. Переделали конструкцию. Заново протестировали. И так извращались, пока не получили что-то приемлемое по мнению Императора. После чего взялись за канонерскую лодку и грузовой струг. А потом и за пинас. Так что эти неприметные кораблики, сделанные строго по чертежам единым проектом, имели не только массу металлических креплений, но и в должной мере усиленный набор, позволяющий нести по четыре шестидюймовых короткоствольных орудия на борт. Мало того – они даже стрелять с них могли вполне свободно, не опасаясь расшатать конструкцию.

Конечно, до больших кораблей эта лаборатория еще не дошла. Пока. Но Дмитрий не смог больше тянуть и решил начинать войну с тем, что было. И так уже его союзники стали криво на него поглядывать, ибо «отмазки» становились все более и более натянутыми. В их глазах, разумеется. Вот зачем ему большие корабли для действий в прибрежной зоне? И так справится. Морских баталий ведь вести не подразумевалось. Ими. Поэтому, когда галеон в окружение галер стал отходить, Дмитрий не предпринял даже попыток его преследовать. Ушел и ушел. Скатертью дорога.

Пинасы вышли на позицию чуть южнее Керчи, прикрывая с канонерскими лодками боты, что решительно направились к берегу.

Бам! Бам! Бам!

Наконец заговорила батарея Керчи, сразу же подняв столбы воды между ботами. Словно проснулась только что.

Бам! Бам! Бам!

Ответили носовые пушки ботов. Небольшие четырехдюймовые короткоствольные нарезные «Единороги» – те самые, что в полковых батареях на полевые лафеты наложены. И чугунные «трехкалиберные» гранаты с инерционным взрывателем озорным роем улетели в сторону противника. Точность была невысока. Все-таки раскачивание по ходу движения было довольно серьезным из-за синхронной работы веслами. Кроме того, при работе орудиями с такой плохой баллистикой, требовалось изрядное мастерство в определении дальности и, как следствие, выставления вертикального угла наводки. Да на подвижной платформе. Из-за чего много снарядов упало где попало. То с сильным недолетом, то с перелетом. Выдерживать относительно верно удавалось только горизонтальную наводку.

Бам! Бам! Бам!

Вновь залпом отозвалась укрепленная батарея на берегу.

Бам! Бам! Бам!

Разрядился борт галеона.

Видя завязку боя капитан османского линейного корабля пожелал хотя бы обозначить участие в нем. А то ведь потом ему на вид поставят столь позорное бегство. И, чего доброго, голову секвестрируют, выбрав козлом отпущения того, кто даже не пытался…

Ничего серьезного у него на борту не было – только пушки от двадцати четырех до трех фунтов. В разнобой. Вот они и ударили на предельную дальность, осыпав ядрами позиции пинасов. Очень неточно. Рассеивание-то у них какое! С такого расстояния только «в ту степь» для шума и стрелять.

Дмитрий дал отмашку.

И шесть пинасов ответили своими шестидюймовками.

Бам! Бам! Бам!

Выстрелило двадцать четыре орудия. Но нарезных, а не гладкоствольных. Что существенно повысило кучность огня. Столбы воды поднялись совсем рядом с галеоном. Инерционные взрыватели надежно подрывали снаряды в толще воды, обеспечивая должное шоу.

Капитан аж побледнел от такой демонстрации.

Начал отдавать какие-то распоряжения, но, в сущности, было уже поздно. Это на ботах перезаряжать орудие было сложно, да и ходовая качка добавляла «удобств». А тут пинасы стояли, спустив паруса. Удобные станки позволяли работать быстро и с комфортом. Поэтому уже через тридцать секунд по кораблям пробежали крики, подтверждающие готовность артсистем. И артиллерийские офицеры дали новую отмашку для залпа. Уже с корректировкой по дальности.

Накрытие!

Два из двух дюжин снарядов попали в галеон. Один ударил в мачту, обломив ее и взорвавшись в воздухе, осыпая палубу осколками. А второй – в прочный борт линейного корабля, разворотив там внушительных размеров дырку.

Пожара не занялось.

А вот сумятица поднялась знатная!

Тридцать секунд спустя грянул еще один слитный залп, вновь накрывший галеон.

Три попадания. Все в корпус.

Плюс один снаряд перелетом лег слишком близко к галере, обдав ее теплыми брызгами и нежными осколками. А заодно и обшивку носовой оконечности повредив гидроударом.

Император дал отмашку вторая шестерка пинасов подняв паруса перешла в атаку.

Залп.

Залп.

Залп.

И первая шестерка пинасов, начинает поднимать паруса, дабы продвинуться вперед.

А там, на берегу, уже началась высадка десанта под прикрытием канонерских лодок, которые своими десятидюймовыми орудиями выступили в роли «пугача», разогнавшего прислугу вражеской батареи…

Капитан галеона едва смог спастись.

Очередное попадание ударило в кормовую надстройку, проломив борт. Взрыв! И вспучившиеся доски выбросили его за борт, отбив ноги. Только чудо помогло ему выплыть на одних руках. Да командир одной из галер удивительным образом смог его заметить и прийти на помощь со своими людьми.

Галера уходила в окружении двух своих товарок. Четвертой уже было не уйти.

Рабы энергично и ритмично тягали свои весла, унося ее прочь от заваливающегося на борт галеона. Один из снарядов удачно попал в районе ватерлинии, разворотив там борт. Вот вода и хлынула. Никаких переборок внутри не было. А откачивать воду ведрами в такой суматохе не было никакой возможности. Да и бестолку. Разве что грузы на противоположный борт перевалить. Да и то – пустое. Слишком уж разрушительными были эти маленькие кораблики…

Три галеры подошли к Кафе.

Отлетев подальше от места боя, интенсивная гребля прекратилась. Весла втянули. Паруса поставили и спокойно пошли к Кафе. Но вот беда – парусность галер очень скромная. У пинасов в этом плане положение более выигрышное. Существенно. Особенно у тех, что «слепили» в опытной лаборатории под Москвой. Там и кливера, и стаксели, и топсели употребились, пусть и всего в два яруса. Однако это существенно повышало и гибкость, и общую парусность кораблей, позволяя ими эффективно пользоваться не только удобными курсами фордевинда, но недурно ходить под углом к ветру, в том числе сильным. Так что, несмотря на возню возле Керчи, высланная Дмитрием шестерка пинасов легко нагнала галеры. Аккурат возле Кафы.

Те не сразу разобрали кого это черт принес. И лишь когда кораблики подошли кабельтовых на сорок, на галерах началась паника. Резко выдвинули длинные весла. А потом, ударив в барабаны, дали энергичного деру. Вступать в бой с этими миниатюрными морскими чудовищами им не хотелось. Видели, чем заканчиваются такие ошибки.

Пинасы преследовать их не стали, ограничившись блокировкой порта Кафы. Ведь где-то там за горизонтом шли полным ходом остальные суда москитной флотилии. И было бы несправедливо лишать их права на трофеи. И так, галеон затонул по излишнему увлечению. А там было столько всего вкусного…

Глава 5

29 июня 1621 года, Балаклавская бухта

Император медленно покачивался на своем коне, продвигаясь вперед.

Как такового боя за Кафу не было.

После страшного разграбления и разорения в 1608 году город так и не оправился. Рынка рабов уже давно не было – не успели восстановить. Ведь работорговцев вырезали казаки, а рабов они же угнали на север – на выкуп Императору. Да и с людоловами в округе было кисло. Слишком немного времени прошло с момента страшного разгрома под Москвой.

А небольшой гарнизон и какая-то горсть переселенцев из Османской Империи особой погоды не делали. Да и вступать в бой они не решились.

Бегство трех больших галер от шести пинасов сильно насторожило коменданта города. Потом один из купцов попытался прорваться. Пробно, так сказать. Но быстро утонул. ОЧЕНЬ быстро. Остальные притихли. А потом на горизонте появилась москитная флотилия, и все стало понятно.

Конечно, были горячие головы, которые предлагали принять бой. Но даже по самым скромным оценкам, на кораблях приближающейся флотилии было не меньше нескольких тысяч человек. А в гарнизоне стояло всего пять сотен бойцов. Причем далеко не самых лучших. Плюс восемь «московских» пушек. Хороших. Но много ли против такого численного и качественного превосходства навоюешь? Даже в условиях баррикад. Поэтому, собравшись и прихватив с собой все необходимое, гарнизон оставил руины Кафы, начав отступать в сторону пепелища Бахчисарая. А вместе с ними ушли и немногочисленные жители, не рискнувшие идти под руку Императора…

Высадка десанта в Кафу началась уже в сумерках. Но отходящие османы подожгли немногие восстановленные постройки. Так что зарева от них вполне хватало для удовлетворительного удобства десантирования, благо, что домики почти все группировались вокруг порта.

Император был зол.

Снова неудача. Пусть в мелочи. Пусть неочевидная. Но неудача.

Да, он захватил нескольких торговцев. Но толку с них? Пустые. Привозили провиант гарнизону. А тот свалил, прихватив с собой большую часть наиболее ценных вещей, а именно оружие и воинские припасы.

Дмитрий аж зубами заскрежетал!

Едва прошли сутки, и снова облом…

Ах как они спешили на помощь галеону! Ах как пытались его откачать и вытащить хотя бы на отмель! Ведь там стояли бронзовые пушки, то есть, по меньшей мере, несколько тонн ценного металла. Плюс многое иное. Однако – утонул. Да еще трех моряков-спасателей утащил с собой, прибив обвалившейся мачтой.

Хорошо еще глубина небольшая. Пришлось оставить грузовой струг с поворотной лебедкой и морячков охочих, что будут нырять да пытаться пушки веревкой обвязать, и помочь вытащить. Та еще забава. А ведь мог заранее подумать и колокол для подводных работ с собой бы притащил…

И ведь не бросишь затопленный кораблик просто так. А ну как шторм налетит? Разметает корпус по всей округе. А вместе с ним и пушки. Водолазов же нормальных у Императора не было. Так что – пришлось действовать, как говорится, не отходя от кассы.

Теперь еще одна неприятность. Удрали. Скоты! Нет бы, поступили по-людски? То есть, приняли бы героический бой в обороне, быстро умерли и не морочили никому голову. Так ведь нет. Сволочи! Теперь бегай за ними по всей округе! Правда местность теперь стала здесь совершенно безлюдная – кормовых баз нет. Хочешь не хочешь – либо к порту на побережье двинутся, либо к Бахчисараю. Проедая, кстати, фураж и провиант, на который Император уже имел виды…

А с Днепра шел еще один легион. Спустившись по реке, он должен был взломать оборону запирающей крепости, выйти в море и, высадить десант южнее Перекопа. А потом, завершив возню на том перешейке, ему надлежало продвигаться на юг – к Бахчисараю. Никаких непреодолимых или хотя бы сложных преград на пути того легиона не имелось, поэтому вскоре удастся осман отсечь от степной части Крыма и загнать в такие же обезлюдевшие горы.

Так он думал.

Однако на полпути к Бахчисараю выяснилось – гарнизон отвернул на юг, не доходя до города, и устремился куда-то к побережью. Во всяком случае, внешнее наблюдение разъездами большего дать не могло. Чуть позже, встретив передовой разъезд того легиона, что шел от Перекопа на юг, удалось выяснить, что войска с Бахчисарая сдернули, не вступая в бой и никого не дожидаясь. Прямо сразу как узнали о вторжении. Заодно вывозя все ценное.

Тяжелый и напряженный марш продолжился.

Вдоль дороги начали попадаться брошенные тела. Где воинов, где простых жителей, где лошадей или мулов. А иной раз и сломанные арбы.

Снаряжение османской пехоты и ее обозное хозяйство серьезно уступало Имперскому снаряжению. Тут ни обуви нормальной, ни удобной униформы, ни фургонов толковых, ни кухонь походных. Ничего. Вот и нагрузка на людей получилась существенно выше. Тем более, что, судя по всему, перед легионом энергично отступал не столько воинский отряд, сколько орда беженцев вперемежку с различными вояками… И легион быстро бы нагнал довольно отряд османов. Но те догадались ставить засады. Ради чего даже пушек не пожалели. Раз картечью почти в упор ударили с замаскированной позиции. Два. И Дмитрий был вынужден перейти на правильный, но очень медленный ордер с передовыми и боковыми заставами, дозорами и разъездами. В горной местности, по которой приходилось идти, это было ой как непросто. Что и позволило объединенному гарнизону Кафы и Бахчисарая ускользнуть, а вместе с ними и небольшому количеству жителей.

И вот – Балаклава.

Небольшой населенный пункт, полтора десятилетия назад выжженный казаками. Как, впрочем, и все в Крыму. Они тут камня на камне не оставили. Особенно после того, как в одной из стен нашли клад… Специально ломали стены да полы вскрывали там, где они были. Но ничего. Этот городишко вполне прилично отстроили с тех пор, благо, он и до того был крошечный.

В его бухте скопилось множество судов. Торговцев.

Но вот беда – отряд пинасов где-то черти носили. То есть, его не было. А это значит, что? Правильно. Никто не помешает кораблям противника уйти. Штиль? Только не он, ибо вон как веслами загребают. Уйдут. Медленно, но уйдут. А там, вырвавшись из зажатой горами бухты, и ветер найдется.

В сердцах Дмитрий бросился к дальномерному взводу.

– Достанем?

– До кораблей?

– Да.

– Достанем, – после минутного молчания ответил поручик. – Но из шестерок и на пределе. И там рассеивание будет…

– Да плевать! Открыть огонь! Уйдут же! Огонь!

– Есть открыть огонь! – Козырнул командир полка полевой артиллерии и бросился к своим подчиненным.

Послышались отрывистые команды и возня расчетов.

А Император все это время раздраженно наблюдал за кораблями в Балаклавской бухте. Они медленно, но уверенно уходили…

– Огонь! – Наконец раздалось откуда-то из-за спины.

И парой секунд спустя ударили шестидюймовые нарезные полевые «Единороги» слитным залпом «в ту степь». Долгий полет снарядов. И толстые, тугие столбы воды, поднялись над водной гладью. Без попаданий, разумеется.

А Дмитрий скрипел зубами.

Победить в этой кампании не представлялось сложным. Но всегда, каждую войну он возвращался с большим удоем. Все его легионеры получали внушительные премии, зная, что заслужили. Все семьи павших, наравне с увечными и тяжело ранеными ставились на ощутимый Императорский пенсион. А тут – не война, а позорище. Ни битв больших, ни трофеев знатных. И если снаряды было хоть и жалко, но не сильно. То бойцы, потерянные во время штурма Азова с Перекопом, да в засадах, жгли напалмом его самолюбие.

А еще ему изрядно доставляло беспокойство то ощущение, что им грубо попользовались его союзнички. От чего он хмурился все больше и больше. Ведь могли же воевать сами. И успешно. И войск, и вооружения хватало. Им надо – вот и дрались бы. Но нет. Его подбивали. Даже ишаку было понятно – вступление в таких обстоятельствах Руси вынуждало Османскую Империю стягивать против нее огромную армию. А значит, что? Правильно. Снимать войска с других участков.

В принципе – ничего такого в этом не было. Одна беда. Выгоду от подобной комбинации получали все, кроме Руси. Конечно, ей отходил Крым. То есть, очередной дикий, пустынный регион, которых у нее и так хватало. Только в отличие от того же Урала, Крым сразу становился огромным центром затрат. Сюда требовалось ударными темпами строить дорогу, ставить крепости, верфи и завозить людей. Но главное – разворачивать строительство довольно большого военного флота для защиты территории от османов. Однако финансовых выгод это все не несло из-за закрытости акватории. С кем там торговать? С турками, да с пока еще собственным пустынным побережьем. Ничего не скажешь – классное приобретение! В духе: «Поздравляю, вы выиграли большой долг!» Дмитрию такого подарка и даром было не нужно, во всяком случае пока.

Да, помочь союзникам было неплохо. Но что с этого всего шло лично ему? А что его легионерам? А что его державе? Ведь по сути, все сводилось к тому, что союзники должны были подойти, похлопать по плечу, крепко пожать натруженную руку и сказать большое человеческое спасибо.

Свинство! Иначе и не скажешь.

С каждым залпом, который поднимал тугие столбы воды в акватории Балаклавской бухты, Дмитрий становился все мрачнее и злее. Ведь уплывали его трофеи. На дно или за горизонт – не важно. Главное – не в его руки. А вместе с ними уплывала и последняя, хоть какая-то видимость успешной кампании. Даже не в его глазах, а среди легионеров. Так-то деньги были. И много. Он легко мог выплатить большие премии. Только всем было бы ясно, насколько они фиктивны. Насколько лживы. И в головы честных легионеров… да и не легионеров даже, а в головы простых ремесленников и купцов, невольно закралась бы мысль о том, что их Император не так уж и крут. Что вот как его можно провести. Прокатится, да с ветерком. Кинуть не только на круглую сумму, но и на личные интересы. А значит, что? Правильно. Им тоже можно. Всем можно, если осторожно. И никакой кровью потом такие мысли не вытравишь. Говорят, что один раз не Леголас. Но это только в сказках. В реальности все намного хуже. Один раз оступишься – всю семью в эльфы запишут…

Глава 6

21 июля 1621 года, Стамбул

В эти неспокойные годы на просторах огромной Османской Империи правил юный султан – Осман II, сын Ахмеда I от его красивой, но не самой влиятельной супруги – Махфируз. Более того – опальной. Ведь незадолго до воцарения малолетнего сына ее перевели в Старый дворец, где она и умерла при странных обстоятельствах на тридцатом году жизни. Мало того, даже после того как ее сын стал султаном, она по обычаям того времени, не была переведена в Топкапы и не получила титул валиде. А ведь для эпохи так называемого «Женского султаната» это было так типично. Кроме того, довольно удивительным является и то, что после ее смерти женщину тихо и быстро «прикопали» на кладбище при мечети в Эюпе без отдания каких-либо почестей, а не рядом с супругом в Голубой мечети. Совершенно очевидно дама была либо очень сильно оступившаяся в чем-то важном, хоть и не смертельном, либо не имевшая ни малейшего влияния при дворе. Что, в общем-то, не удивительно. Ведь именно в те годы жила и действовала знаменитая Кёсем-султан – одна из самых влиятельных дам «Женского султаната» за все годы его существования… да и, пожалуй, всей истории Османской Империи.

Анастасия была дочерью греческого священника из Боснии, рожденная около 1590 года и захвачена в рабство совсем юной. Продана на рынке рабов, откуда и попала в гарем к своим пятнадцати годам. И сразу же привлекла внимание Ахмеда I, который дал ей имя Махпейкер, что значит «луноликая», отмечая красоту ее лица. А позже она обзавелась еще и именем «Кёсем», что означало ее как лидера, вожака. Властная и очень влиятельная особа не была матерью старшего сына Ахмеда, но родила ему множество детей и сумела этим грамотно распорядиться. Ее влияние при дворе быстро усиливалось. И если во время правления своего супруга она имела очень ограниченную власть, то вот потом… Фактически в 1621 году в Османской Империи правила именно Кёсем-султан, к которой очень уважительно относился малолетний Осман II. Даже несмотря на то, что она была его мачехой…

Женский султанат – совершенно удивительное явление в исламском мире, когда при формальном правлении мужчин, реальная власть была в руках их жен или матерей. Этот период длился целое столетие! Впрочем, конечно, власть женщин была весьма непроста по своей форме. Никаких должностей и явных прав для реализации своей амбиций они не имели. Ведь это исламское государство, мало того – суннитское, в котором юридическое положение женщины весьма неказисто. Однако степень их влияния на слабых и безвольных мужчин, правивших в те годы в Стамбуле, была столь высока, что и принято говорить о фактическом их правлении.

А посему именно к Махпейкер и пришли с донесением командиры, извещающие о новой трагедии. Ведь как идти к султану? Всем жить хочется, а новость кошмарная.

– Что ты мямлишь? Что там произошло? – Раздраженно поинтересовалась стройная, красивая и упругая, словно волчица, женщина тридцати лет. Ее не смогли подкосить даже многочисленные роды. Лицо было все так же прекрасно, движения мягки, изящны и экономны, а взгляд цепкий и внимательный. Она была воплощение природной, дикой, животной красоты, никоим образом, не напоминая нежную и пышную клушу, что считалась красавицей в те годы и на Востоке, и на Западе.

– Император, – нервно сглотнул, произнес мужчина.

– Что Император? И какой? Наши войска наконец взяли Вену? Чего ты так испугался?

О да! Кёсем-султан смогла недурно выкрутиться из ловушки, в которую Фердинанд II Габсбург загонял Османскую Империю.

Священная Римская Империя, благодаря предательству потерпела страшное поражение под Белградом в конце мая, потеряв там не только огромное количество «московских» ружей, но и всю свою артиллерию, также, отлитую на Руси по «московскому» методу. Это радикально усилило Кёсем и ослабило Фердинанда. Причем и боя-то толком не было. До смешного.

Войско Фердинанда II насчитывало сто тысяч человек разных национальностей: различных германцев, сербов, хорватов, венгров, румын, чехов, итальянцев и прочих. Совокупно – более тридцати пяти языков и наречий. Так вот. Авангард его армии в лице небольшого конного отряда продвинулся ближе к Белграду в поисках османских войск. Их они не нашли, но столкнулись с группой цыган, предложивших солдатам освежиться. За символическую плату кавалеристы купили несколько бочек шнапса и стали утолять жажду. «Утоление жажды» затянулось. Увлеклись немного. А вечером туда уже подошла еще пехотная рота, которая, не будь дураками, потребовала всем солдатам своего состава хотя бы по кружке шнапса. Не, ну тоже устали. Тоже умаялись. Цыгане развели руками, сославшись на то, что шнапс у них был только для господ кавалеристов, а не для всяких там оборванцев. Пьяные в дребедень кавалеристы высоко оценили такую оценку и активно ее стали развивать. Затеялась перебранка, в ходе которой со стороны кавалеристов кто-то выстрелил в пехотинцев из пистолета…

В ходе этой вечерней стычки, трезвые и злые пехотинцы смогли изрядно накостылять пусть и лучше подготовленным, но сильно пьяным кавалеристам. Многих ранило или убило. Выбили, в общем, пехотинцы кавалеристов от цыганского обоза и дорвались до шнапса. Уже бесплатно. Цыган-то и след простыл к тому моменту. А израненные остатки сильно пьяных кавалеристов дали деру.

Влетели в армейский лагерь. Вид израненных и шальных кавалеристов в ночи вызвал панику. Кто-то очень своевременно крикнул: «Турки! Турки!»

И что тут началось! Крики, драки всех против всех. Не видно же ни черта! Германские офицеры попытались навести порядок. Но их крики «Halt!» многоязычной паникующей толпой закономерно воспринимались не так, как нужно. Кое кому он слышался и как «Allah!» или того хуже. Кто-то догадался развернуть пушку и выстрелить из нее в толпу. Кто-то открыл загородку с сотнями кавалерийских коней, что стали носиться с безумным видом по всему лагерю… Весь лагерь в ночной темноте самоотверженно паниковал и воевал со своими же солдатами, будучи уверенным, что сражается против турок, ворвавшихся на позиции. Сам Фердинанд II едва спасся из этого дурдома.

Кёсем тогда распорядилась очень «щедро» наградить цыган, исправно выполнивших свою работу. Им без лишнего шума и огласки отрубили головы, обвинив в разбое. Чтобы никто не посмел рассказать о ключевых особенностях той ночи. А саму победу по державе объявили благодатью Аллаха, что смутил разум неверных. Впрочем, все серьезные люди знали, кто был дланью Всевышнего в этом смятении.

Так или иначе, но Фердинанд II потеряв огромную армию и массу дорогого вооружения, был вынужден отступить к Вене, которую османы и осадили. И все бы ничего. Да только в Южных Нидерландах, тех самых, что пока еще числились за Испанией, удивительно вовремя началось восстание против испанской власти. На стороне восставших выступили не только северные провинции, но и Англия с Францией. И сразу Филиппу II стало не до войны с османами. И австрийские родичи помочь ему ничем не могли, ведь в это самое время Фердинанд II, бешеным осликом метался по всем своим владениям в поисках солдат и оружия…

Более того. Этот новый кризис Габсбургов усугублялся и положением в Священной Римской Империи в целом. Ведь Фердинанд II Австрийский, как и его дядя Филипп II Испанский, страдал острой формой католичества головного мозга. А потому, едва вступив на престол, бросился искоренять ересь в своих владениях. Всего через несколько лет практически половина населения в его землях, было вынуждено покинуть их. Фердинанд поговаривал, как и его дядя, что лучше пустыня, нежели земля, населенная еретиками. То есть, теми самыми кальвинистами и лютеранами.

Быстро «наведя порядок» в своих землях, он бросился лечить всех окружающих от недостатка католичества в крови. И таки он развязал бы страшную Тридцатилетнюю войну, если бы не глухое рычание из Москвы. А так – все ограничилось восстанием в Богемии, которое очень быстро было спущено на тормозах. Выступать с войсками туда он испугался.

А дело начиналось так. В 1615 году в малоизвестном городке Леонберге небольшая группа религиозных фанатиков католического толка догадалась по своему обостренному слабоумию арестовать мать известного математика и астронома – Иоганна Кеплера. Дмитрий Иоаннович к тому времени уже по всей Европе славился своей страстью к науке и уважительным отношением к ученым. Причем взаимно. Но, в отличие от своего предшественника на этой должности, Дмитрий умел поддерживать своих протеже не только добрым словом и монеткой, но и крепким кулаком. Поэтому, уже три месяца спустя, в дивный городок Леонберг прибыл его курьер с резонансным посланием.

Император в привычной для себя джедайской манере выдвигал обвинение в сатанизме против всех, кто участвовал в этой фантасмагории. И, соответствовал, требовал выдать этих злодеев под угрозой полного уничтожения города и всех его жителей. Дабы не плодить ересь. Сверх того, он обещал пойти войной на любого, кто посмеет выступить в защиту этого кровавого мракобесия. Всех жертв же, что эти поганые дьяволопоклонники захватили, он требовал отпустить и возместить им всякий ущерб, выдав сверху того по пятьсот рейхсталлеров. Особенно, конечно, он пекся о некой Катарине Кеплер, бывшей совершенно случайно матерью известного ученого.

Резонансно. Очень резонансно.

И выдали. И выплатили. И покаялись.

Связываться с Дмитрием из-за столь мелочного спора не решился никто. После чего всех, кто участвовал обвинении, дознании и пытках Император попросту утопил в бочке святой воды. По очереди. При свидетелях. В качестве демонстрации их глубокой греховности. А Иоганн Кеплер переехал в Москву, став первой ласточкой. За ним же полноводной рекой двинулись все, кто хотел заниматься наукой без оглядки на религиозное мракобесие.

Дальше – больше.

Раз за разом Дмитрий выступал тем человеком, который не только пресекал всяческое мракобесие и охоту на ведьм, но и какие-либо формы религиозного преследования. Именно по этой причине, люди, изгнанные Фердинандом II из владений Австрийских Габсбургов «сделали ноги» во владения Дмитрия. Ведь у него было много хорошей, незаселенной земли в Диком поле. Да и его репутация, что в Богемии, что в прочих протестантских землях, поднялась на невиданную высоту. Даже удалось примириться с Бранденбургом и Саксонией. А Фердинанд… он просто не решился «нести доброе, вечное, светлое» людям, которые фактически оказались под защитой Дмитрия. Вот Тридцатилетняя война и не получилась. Струсил «воин Господа» сражаться с тем, кто не проигрывал битв. Решил повременить с духовным очищением своей Империи. Но репутацию себе заработал гаже некуда. Собственно, к 1621 году ведьм и ученых преследовали на просторах Священной Римской Империи только на его землях. Да и то – очень осторожно. С оглядкой на Москву. И при первом же ворчании оттуда быстро заминали дело.

А Рим молчал.

233-ий Папа Павел V будучи юристом не находил явных противоречий в тезисах, на которые опирался Дмитрий. Ведь действительно лично Иисус никого не жег и не убивал ради насаждения своей веры, а только лишь «мочил глаголом» да чудеса совершал. И святые сподвижники первых веков христианства поступали так же. А потому убивать всех, кто верит в Христа несколько иначе – не по-христиански. Ну, так говорил Дмитрий. И в публичной риторике ничего ему возразить Павел V не мог, хоть и понимал, к чему тот клонит. Да и про «Дары волхвов» он знал. Благо, что иезуиты, которым он покровительствовал, все ему рассказали. То есть, он банально побаивался вступать в открытый конфликт с таким человеком. Ведь битвы бывают не только на полях сражений, но и в умах. И Павел V это прекрасно понимал. А Дмитрий… он не проигрывал битвы.

Вступивший же на Святой престол в феврале 1621 года Григорий XV так и вообще был лично знаком с Императором, побывав дважды в Москве. Много общался с Дмитрием, видел «Дары» и его дела. Друг не друг, но приятель точно, которому импонировали дела «рыжего головореза», коего он лично считал самым образованным человеком в Европе.

Да и вообще, сам по себе, Григорий XV хоть и выступал сторонником контрреформации, но не был склонен к насилию, особенно на религиозной почве. Поэтому при нем Святой престол перешел от вынужденного нейтралитета к дружественному.

В общем – Фердинанду II и его дяде Филиппу II в результате летней кампании 1621 года стало совсем кисло. Но Кёсем-султан прекрасно понимала, что главный противник осман в Европе отнюдь не Фердинанд, теряющий с каждым днем влияние среди своего народа, а Дмитрий III Иоаннович. Поэтому, выделив для осады Вены сильный, прекрасно вооруженный, но небольшой корпус, османы сосредоточили на Дунае поистине монументальную армию в двести тысяч человек. Да при каком-то чудовищном парке орудий – в полторы тысячи «стволов», включая тяжелые Василиски, что применялись при осаде Мальты. И все это на укрепленных позициях вдоль правого берега реки в местах, наиболее подходящих для переправы. Причем эшелонировано. Благо, что строить земляные редуты было несложно, а трудились над ними с самого 1614 года – как узнали, что Дмитрий взял в жены дочь Аббаса. Тут великим математиком быть не нужно, чтобы сложить два плюс два и понять грядущие перспективы.

Крым Стамбул удержать и не пытался. Понимал, что не реально в текущих обстоятельствах. И был готов вполне охотно уступить, лишь имитируя сопротивление. В то время как остальная композиция в Европе выглядела довольно неплохо. Стабильно во всяком случае.

На востоке ситуация была еще интереснее.

Мохаммад, в развитие которого Дмитрий вложил столько сил, не избежал своей судьбы, но лишь отсрочил ее. Вернувшись домой он уже через три месяца был убит по приказу своего отца. Ведь заговорщики, стремящиеся ослабить центральную власть в Персии, никуда не делись. Вот и разыграли сразу все свои заготовки. Опасный парнишка получался. Слишком опасный, чтобы жить. А вместе с ним вырезали и тех командиров, что учились в Москве. Дескать – заговорщики. На деле же – прямые конкуренты корпусу кызыл-баши, что стремительно терял влияние. Посему на войну против османов персидская армия выступила в целом очень неплохо вооруженная, но совершенно ничему не обученная. А возглавил ее лично Аббас, который так же, как и его командиры, был ни в зуб ногой в вопросах тактик применения нового оружия.

И как закономерный итог – красивая ловушка.

Османы, имитируя сопротивление, отступали вдоль Междуречья. Раз за разом «проигрывая» сражения. И так было до того момента, когда потерявших бдительность персов не заманили в артиллерийскую засаду. Две сотни бронзовых гладкоствольных орудий «московской отливки» ударили гранатами по компактно расположенной персидской армии.

Аббас погиб, как и многие его люди. А османы, как несложно предположить, вновь захватили много хорошего вооружения. Но главное – предприняли контрнаступление в Междуречье и к июлю уже полностью его заняли, выдавив остатки персидских войск на восток.

Сложилась довольно благоприятная для Стамбула ситуация, несмотря на кошмарную завязку, не сулящую ничего кроме страшного поражения. И вот в этих условиях появляются вестовые с новостью о том, что недалеко от столицы на черноморском берегу полуострова высаживаются войска Императора Руси…

Куда смотрел османский флот? Кара-Давут, что служил капудан-пашой в Османской Империи, находился сильно севернее, прикрывая приморский фланг Дунайской армии. И все было вполне логично. Ведь о «москитном флоте» Дмитрия уже было известно в Стамбуле. Но никому в голову не пришло, что этот сумасшедший решится идти на нем не вдоль берегов, а напрямую…

Выслушав доклад, Кёсем-султан потерла виски и закрыла глаза. Новость была очень дурной.

Капудан-паша очевидно помешать Императору не мог. Как показала практика Шведской и Датской кампаний Дмитрия, особой нужды в непосредственной поддержке флотом его армия не испытывает. А значит, выгрузившись, эти москиты смогут спокойно отойти. Впрочем, это, наверное, и не нужно. Ведь мощные орудия московских пинасов представляли немалую угрозу для галер и галеонов Стамбула. Кара-Давут готовился там, у Дуная к тяжелой и кровопролитной битве, планируя общим натиском сблизиться с этими пинасами и разбить их из тяжелых орудий. Ведь скорлупки же. Нескольких попаданий им вполне было бы достаточно. Сейчас же, не имея необходимости прикрывать десант, пинасы могли действовать намного свободнее. А значит, становились существенно опасней.

Хуже того – в столице почти не было войск. Почти все, что было в Османской Империи, оказалось сосредоточено на границах. Гарнизон столицы – слезы. Одно хорошо – осада Копенгагена говорила о том, что Император Руси не любит штурмовать города. Особенно те, что хорошо укрепились, превратившись в одну сплошную баррикаду…

С этими мыслями она открыла глаза, встала и направилась к Осману II. Она сама ему все расскажет и подскажет, как поступать. Он не посмеет ей возразить. Тем более что Деметрия он боялся словно шайтана. При дворе об этом рыжем монархе столько всяких историй рассказывали. Одна страшнее другой. А ей? Ей нужно было выиграть время, чтобы огромная армия от Дуная успела подойти к Стамбулу…

Глава 7

24 июля 1621 года, окрестности Стамбула

Два легиона действовали очень быстро и слаженно. Еще бы! Они шли освобождать Царьград! Это была не мечта. Отнюдь. Это идея пока еще находилась за пределами их реальности. Даже здесь и сейчас, когда они подходили к городу. Они просто не могли до конца в нее поверить.

Ведь что это значит? Сегодня Царьград, а завтра Гроб Господень!

Конечно, Император не сильно приветствовал чрезмерное религиозное рвение в своих людях, скорее, напротив. Но эпоха накладывала неизбежные отпечатки на психику людей. В конце концов Константинополь был один из древнейших и наиболее значимых столпов христианства. А потому вопросов освобождать его или нет среди простых людей даже не возникал, что православных, что протестантов, что католиков. Посему и русские, и шведы, и ливонцы, и поляки, и литовцы, и лужицкие сербы, и германцы, и померанцы, и многие иные, что служили в его легионах не имели даже тени сомнения в праведности и невероятной значимости данного дела.

И вот они достигли Стамбула.

Император остановил своего коня и со странным, смешанным чувством посмотрел на город, что раскинулся вдали. Ему было как-то не по себе.

Понятное дело, что большую часть своей сознательной юности там, в будущем, он провел за пределами России. То в элитном интернате в Швейцарии, то в путешествиях. Но потом-то он жил в России. И даже немало погрузился в атмосферу военно-исторической реконструкции, а потому сумел заразиться особым отношением к вопросу «Черноморских проливов». Даже не столько ментально, сколько эмоционально.

Дмитрий смотрел на этот город, а в глубине его сознания ворочалось что-то глубинное и неосознаваемое. В той истории Стамбул значил так много для всех русских… Такой далекий и такой близкий. Даже Иерусалим такой ценностью не обладал, имея больше номинативную сакральность, чем ощущаемую. Причем, что любопытно, все это повелось еще с дохристианской поры. Русь всегда воспринимала Византию как некоего наставника и учителя. В одностороннем порядке, разумеется. Что во времена Игоря и Святослава, что после развала Советского Союза. Где-то болезненно, где-то неоправданно, где-то апокрифично. Но факт. Да и сам Дмитрий, выступив два десятилетия назад с острой критикой всего греческого, не смог от него уйти далеко. В духе старой шутки про атеистов, где каждый из них отрицал конкретно свою конфессию, а не Бога в целом, не веру. Дескать, этот атеист православный, а вот тот – католический и не вздумай их перепутать! У них у каждого своя вера!

Владимир Святой принял восточный обряд христианства не из-за классической легенды, связанной с «выбором веры». Отнюдь. Это обычная байка. Владимир, как и большинство адекватных правителей, умственной отсталостью не страдал, а потому в своих решениях опирался больше на некое разумное начало, нежели на мистическое. Выбор его объяснялся желанием получить учителей, способных преобразить Русь, которая в те годы «сидела на трубе», то есть, зарабатывала с транзита по Волжскому и Днепровскому торговым путям. Это было опасно и недальновидно. И он хотел чего-то большего, чем просто «сидеть на трубе». Как сейчас говорят – провести диверсификацию экономики. А потому и выбрал Византию в качестве учителя и духовного наставника для Руси. Ну, то есть, того, кто научит Русь зарабатывать деньги по-человечески, делом, а не поборами. Ведь в Константинополе существовала Магнаврская высшая школа, известная также как Пандидактерион – единственное высшее заведение во всем христианском мире. Да и, пожалуй, на всем просторе, где действовали «учения книги», то есть, христианство, ислам и иудаизм. Константинополь – был выдающимся центром ремесел, науки и торговли. Он выглядел таким притягательным… Другой вопрос, что Владимира и его потомков в этом плане грубо кинули. Но это не отменяет очевидной разумности и рациональной осмысленности выбора для умного, но неискушенного в «греческих интригах» человека. И Дмитрий, стоя на холме возле Стамбула это особенно отчетливо чувствовал.

Он ненавидел греков за то, что они так поступили с его страной. Он ненавидел православие, да и христианство в целом, за их чуждые ему ценности и насквозь лицемерную риторику. Он ненавидел Константинополь, как квинтэссенцию всего того зла, что перенесла Русь, встав на кривую дорожку. Но здесь и сейчас он испытывал какой-то странный трепет. Наверное, такое же, что чувствовал Владимир шесть веков тому назад…

Может быть это играла кровь Мономахов, Комнинов и Палеологов, что текла в нем? Пусть немного, но текло же? А может прав был тот, кто сказал, что от любви до ненависти всего один шаг и сильное чувство не может возникнуть просто так? Дмитрий понять этого не мог. Или не хотел. Отчего злился еще сильнее. Больше из-за страха, ведь после той страшной критики, что он обрушил на греков, трепетать перед ними было по меньшей мере, постыдно.

Собрав волю в кулак, он стиснул челюсти и тронул своего коня.

«Плотва» фыркнул, словно ощущая переживания своего хозяина, но двинулся вперед уверенным, каким-то даже изящным шагом иноходца.

– Государь, – доложился кавалерист передового разъезда, выдернув Императора из гнетущих его рефлексий.

– Что?

– Все пригороды в баррикадах. За ними вооруженные люди. В нас стреляли, больше желая отогнать, чем убить.

– Один слой баррикад?

– Нет, Государь. Там насколько видно – в глубину наставили их целую прорву. Много позиций на крышах для стрелков. Там и лучники есть, и воины с ружьями, и прочие.

– Ясно, молодцы, – бесцветно как-то ответил Дмитрий, медленно переключаясь на рабочие задачи. – Опыт Копенгагена, значит, решили учесть? Ну что же, недурно.

– Недурно? – Удивленно переспросил один из легатов.

– Чем сильнее враг, тем ценнее победа… – с легкой усмешкой, ответил Дмитрий, подразумевая намного больше чем сказал. Ведь, как в свое время заметил Гай Юлий Цезарь, величайший враг спрячется там, где вы меньше всего будете его искать. И правда? Кто будет искать в себе врага? Это так неочевидно… так неожиданно… так страшно, что и подумать не каждый рискнет…

Стамбул начала XVII века представлял величественное зрелище!

Самый крупный город Европы! Пестрый национальный и религиозный состав. Резиденция Халифа и Константинопольского Патриарха. Мощный торговый и экономический центр. А со времен Ахмеда I еще и незаживающий гнойник постоянных мятежей и непрекращающейся смуты как янычар, так и городских низов.

Кёсем-султан в этот самый момент стояла на вершине минарета, ближайшего к подходящим легионам, и с помощью зрительной трубы наблюдала за происходящим. Инкогнито, разумеется. Ведь покидать дворец ей было нельзя. Смотрела и хмурилась.

Тяжелая, хорошо вооруженная пехота сверкала на солнце начищенными до блеска доспехами. Ее ряды были ровны, а походные «коробочки» аккуратны. Даже сейчас – вне боя. Везде полный порядок и дисциплина.

Вон разбивался лагерь. Практически по линеечке! Совершенно в древнеримском стиле. Она читала много книжек. Она знала… узнала то, на что это было похоже. Копались отхожие места. Возводился небольшой земляной вал по периметру. Да не пьяными извилинами, ровно. Ставились ряды палаток. Одна к одной. И так далее.

Дмитрия, что восседал на своем огромном коне, она обнаружила без труда.

Он просто созерцал, не предпринимая никаких действий.

А вся эта прекрасно организованная и дисциплинированная возня творилась сама собой. Силами офицеров, которых он выдрессировал. Рядом с ним крутились какие-то всадники. Все, как и он, в хороших доспехах.

Вот подскакал рейтар на вороном коне. Странно поднял руку к голове, с трудом удерживая гарцующую скотинку на месте. Явно много скакал, конь еще не остыл и не успокоился.

А вон и пушки.

Но Кёсем-султан они были без интереса. Она в военном деле мало что понимала и оценить разницу между двумя орудиями могла только по размерам да украшениям. Ее больше интересовали люди, которые пришли к ее столице. Люди, которые будут осаждать ее город. Люди, которых возглавлял самый опасный завоеватель эпохи, не потерпевший до сих пор ни одного поражения. Она хотела его остановить на Дунае. Но он обыграл ее, ворвавшись в глубокий тыл прямо у самого сердца Османской Империи. Теперь она хотела задержать его, заставить завязнуть в городских боях, чтобы успели подойти войска от Дуная. Но ей было тревожно. Все высокопоставленные командиры столицы уверяли ее, что, имея всего два легиона взять штурмом Стамбул невозможно. Однако этот лысый безумец все равно нападал. Почему? Неужели он этого не знает? Или может быть чего-то не знает она?

Глава 8

25 июля 1621 года, Стамбул.

Раннее утро

Только-только рассвело. Но жителей Стамбула безжалостно разбудили начавшейся артиллерийской канонадой.

Бам! Бам! Бам!

Бух! Бух! Бабах!

Работали тяжелые шестидюймовые нарезные «Единороги» обоих легионов.

Их задача была проста – вскрыть баррикады и организовать проходы в завалах для штурмовых колонн. Вот они и долбили своими ударными гранатами по выявленным целям.

В воздух поднялся воздушный шар.

Сам шар из толстого шелка с отверстием внизу, куда нагнетался горячий воздух от керосиновой горелки. Сверху клапан для сброса горячего воздуха. Снизу легкая плетеная корзина на свободном подвесе. Он поднимался всего с одним наблюдателем, удерживаясь тонким канатом, дабы не улететь куда-то волею ветра. Но и этого было достаточно, чтобы оперативно отслеживать диспозицию. И, пусть и криво, пусть с задержкой, но корректировать огонь шестидюймовых «Единорогов» при их работе по скрытым целям.

Практически вместе с началом обстрела к городу выдвинулись две роты штурмовиков, два батальона линейной пехоты и две рота гренадеров.

Не доходя пары сотен метров до городской черты, гренадеры развернули свои ручные мортиры и начали беглый обстрел стрелковых гнезд, оборудованных на крышах. Чугунные мины падали под большим углом. Почти что сверху. Из-за чего часто проламывали глиняную черепицу, взрываясь уже где-то внутри здания. Но это никак не спасало положение защитников.

По наступающим штурмовикам открыли беспорядочный огонь со стороны зданий.

Но усиленные нагрудники и шлемы из хорошо закаленной стали надежно держали мягкие свинцовые пули. А потом в дело пошли дробовики. Да накоротке. Где осыпью картечи приласкав, где прикладом. А местами добавляя шпагой или гранатой. Последних они не жалели совершенно. У каждого через плечо висел подсумок с ручными гранатами. Новыми гранатами, которыми Император смог вооружить только штурмовиков. Остальные пока старыми пользовались, фитильными.

Чугунный цилиндрический литой корпус с тонкими стенками. Он собирался из двух половинок, что скручивались на резьбовом соединении, смоченным предварительно жидкой смолой. Полая деревянная ручка. Предельно простой терочный запал на основе фосфора. Этакий упрощенный вариант Stielhandgranate M24, адаптированный под более примитивные технологические возможности Дмитрия. Правда, пороховой заряд, помещаемый в корпус, относительно неплохо изолировался тонкой бумажкой, которую после приклеивания промасливали. Да и запал тоже благодаря хитроумной опечатке довольно долго держался в годном сухом состоянии. Одна беда – муторное и достаточно дорогое производство. Особенно скручивающихся чугунных корпусов и фосфора, без которого все это теряло смысл.

Зато как дело шло?

Открутил крышку деревянной ручки, от которой тянулась бечевка к керамическому шарику в запале. Резко дернул. Услышал шипение. Кинул. Услышал взрыв. Там ведь кроме фосфора был и инициирующий заряд, позволяющий надежно прожечь промасленные бумажки изоляторов. Осечки были, но нечасто и больше по вине операторов. Ведь дергать требовалось достаточно резко и энергично…

Штурмовики работали совсем нетипично для эпохи. Подавляли огонь из окон с помощью дробовиков. Закидывали в помещение одну-две гранаты. И врывались внутрь, добивая всех клинками и прикладами. Продвигались дальше. Если было подозрение, что в помещение за углом кто-то был, то сначала туда заходила граната и только потом – боец.

Легионеры же линейной пехоты продвигались маленькими отрядами – повзводно – и частым огнем из штуцеров подавляли замеченные ими точки сопротивления. Поддерживали штурмовиков. Формировали узлы обороны, стрелковым огнем контролируя те или иные участки территории. Связывали противников боем, ожидая, когда подтянется хотя бы один расчет гренадеров и накроет врага своими оперенными гранатами. В особых случаях они вызывали расчеты полковой артиллерии с их четырехдюймовыми ударными гранатами. Ведь не везде удавалось нормально пробиться к противнику «с неба». У ручных мортир гренадеров, то есть, фактически, минометов, хватало мертвых зон. Да и, иной раз требовалось выйти на прямую наводку, предварительно подавив встречный огонь, и ударить в лоб чем-нибудь тяжелым…

Иван выглянул в выщербленное окно и резко отпрянул обратно. Следом же, не сильно задерживаясь, залетело несколько пуль, растерзавших тряпичную занавеску.

– Янычары, – выдохнул он, доставая из подсумка гранату. Простой полый чугунный шарик, забитый порохом. Гранаты штурмовиков обычным легионерам пока не давали. Мало их было.

Один из бойцов у другого окна тоже выглянул, резко уйдя обратно.

Прожужжало пара пуль, выбив каменную крошку и пыль побелки с противоположной от окна стены.

Тот парень прикурил фитилек своей гранаты и аккуратно метнул ее куда-то за окно.

Раздались какие-то крики.

Взрыв.

И бойцы отделения, пользуясь замешательством, высунулись со своими штуцерами, отработав прицельными выстрелами по наблюдаемым целям. Тем самым, что отвлеклись на гранату.

Все быстро перезарядились. Приготовились. Раз – и полетел новый чугунный шарик.

Новые крики.

Взрыв.

И еще один не слитный, но очень опасный залп, выкосивший янычар из числа тех, кто, либо слишком храбрый, либо слишком глупый. Минуты не прошло, а отделение намолотило уже с десяток «фрагов» и немного остудило горячее рвение янычар. Их к этому дому едва чуть ли не две сотни рвалось.

Полетела новая граната.

Потом еще, еще, еще и еще.

Натиск на домик остановился. Янычары перешли к отступлению.

А бойцы отделения затеяли открытую перестрелку, аккуратно выглядывая из окон дома что с первого этажа, что со второго. По очереди, по мере перезарядки. Так что эффект был такой, будто из окон бьет кто-то из чего-то самозарядного. Высунулся. Выстрелил. Отошел в сторону на перезарядку. Второй высунулся. Выстрелил. Третий. Четвертый…

В это же самое время метрах в двухстах штурмовики пытались взять укрепленный дом, который перед этим обстреляли гренадеры. Но безуспешно. Кончились ручные гранаты. А подошедшее с противоположной стороны дома подкрепление, усилило защитников. Пришлось отходить, унося раненных под прикрытием штуцеров линейной пехоты легионеров. А потом выкатывать полковой «Единорог» и несколькими снарядами взламывать позиции врага. И снова атаковать, выбивая защитников из слегка покореженного дома. Пропускать вперед легионеров, чтобы те заняли позиции у окон и вступали в перестрелки с врагом, пытающимся контратаковать.

И так далее.

А иной раз и отходить без боя, понимая, что контратака янычар угрожала занятию вон того домика, а значит и отрезать легионеров в котле.

Время от времени командир батальона забирался на крышу и пускал небольшую цветную ракету в сторону какой-либо цели. Так он указывал корректировщику на воздушном шаре сложный участок и вызывал туда огонь шестидюймовых нарезных «Единорогов». Командиры старались попусту не рисковать. Резервов-то у них особенных и не было…

Битва за Стамбул кипела.

Дмитрий же не спешил.

Дважды за день он провел аккуратную ротацию войск в зоне боевого соприкосновения. Сначала во время обеда, отведя утреннюю смену войск в тыл на отдых и корм, заменив их свежими и «покушанными». А потом вечером, выдвинув на передовую поспавших днем и поужинавших бойцов. Да с удвоенным запасом патронов и утроенным гранат. Мало ли что? Разве что штурмовиков подменять было не кем. Но им он тоже давал отдых, заменяя легионерами линейной пехоты, временно приостанавливая собственно наступление, переходя к обороне.

Император понимал – город брать нужно. Но он не собирался превращать штурм города во что-то героическое. Скорее напротив, он желал, чтобы штурм превратился в спокойную и методичную работу. Люди не должны были рваться и действовать на грани своих возможностей. Это было совершенно лишним. А потому Дмитрий стремился, чтобы в соприкосновении с врагом всегда были свежие, сытые войска с полным боезапасом. Ротация, поднос боеприпасов и воды, вынос раненых, артиллерийская поддержка трех уровней могущества и доступности и так далее, и тому подобное. Легионы Руси сильно изменились со времен Копенгагена.

Наступила ночь.

Кёсем-султан стояла у окна и смотрела в сторону зоны боев. Оттуда доносились выстрелы и взрывы. Не так интенсивно, как днем. Но все равно. Тревога, охватившая ее сутки назад, становилась сильнее. Дмитрий ввязался в бой и… судя по донесениям, уверенно теснит войска султана. Янычары были поддержаны довольно многочисленным ополчением. Но толку это не принесло, увеличив только количество трупов. Сколько же было убито у Императора, она не знала. Ей до жути хотелось понять, насколько самоубийственна для Дмитрия эта атака. Это бы многое объяснило. Но никаких возможностей прояснить этот вопрос не было. Только слухи. Один дурнее другого. Если им верить, то пора уносить ноги. Однако она доверяла командирам. Обычно они не подводили султана. Тем более, настолько массово и коллективно. Никто из них не верил в то, что сил Императора хватит для захвата города штурмом. И все они твердили о том, что легионеров там поубивало видимо не видимо. Очень хотелось взглянуть, хотя бы одним глазком. Но она не решалась, здраво рассудив, что убить ее там могут слишком легко, просто даже и не поняв, кто она такая.

Что ей оставалось?

Только ждать… ждать, когда у Дмитрия закончатся легионеры. Сколько это? День? Два? Не понятно. А до того держаться, наблюдая как этот рыжий головорез уверенно расширяет свою зону контроля…

Глава 9

28 июля 1621 года, Стамбул

Минуло три дня боев.

Легионеры заняли пригород и, взломав артиллерией старую стену Феодосия в трех местах, уверенно расширяли плацдарм внутри.

Осман II был мрачен как никогда. Этот еще мальчишка метался, пытаясь предпринять хоть что-то. Но с каждым днем сил для сопротивления становилось все меньше и меньше. Янычар повыбили практически полностью в первые два дня. Собственно, на том какие-либо серьезные попытки сопротивления и закончились. И, насколько понимала Кёсем со слов доверенных лиц, Стамбул бы уже пал, если бы этого пожелал Император. Но он, судя по всему, очень осторожен… он все эти дни был очень осторожен, разменивая жизни обороняющихся на гранаты и снаряды, а не на жизни своих людей, которых, кажется, что и вовсе не поубивало. Конечно, все прекрасно понимали – потери Дмитрий понес. Но очень незначительные.

Этим утром с одного из минаретов заметили отряд тимариотов в пару тысяч. Ничего серьезного, но – подмога. Всадники выскочили на гребень холма и сходу бросились к лагерю легионеров, надеясь застать их врасплох. Но не вышло. Метров с трехсот по ним открыли ураганный огонь из трех тысяч штуцеров. Пара минут и все кончено. Огонь был настолько плотный и губительный, что всего несколько сотен всадников смогло выйти из-под обстрела. Ведь оказалось, что пехота была готова встретить их ласково да нежно. И не только пехота, но и кавалерия, потому что сразу за прекращением плотного огня, лагерь покинул дивизион рейтар, устремившись в погоню. Им ведь работы почти не было – разъезды серьезно сократили из-за возможности обозревать окрестности с воздушного шара на пару дней пути во все стороны.

Кёсем-султан только поморщилась в ответ на эту новость. Подобного исхода следовало ожидать. Тимариоты давно не радовали державу своими успехами. А тут такая глупая атака. Расчет на внезапность? Может быть. Но, очевидно, они просчитались.

А потом, после планового завтрака, легионеры продолжили наступление. О да! Эти завтраки, обеды и ужины по расписанию особенно бесили Кёсем. Война войной, но обед проводился по расписанию. Словно горожане и не сопротивлялись. Словно это была и не осада, не штурм… а какая-то обыденная работа в мастерской…

Сегодня Дмитрий ввел в бой сразу четыре батальона линейной пехоты при штуцерах, две роты штурмовиков и четыре роты гренадеров. А еще сразу две роты егерей, вооруженные штуцерами со специальными прицелами вроде маленьких зрительных трубок. Эти злодеи и на пятьсот шагов били удивительно точно, выбивая командиров и всяких старательных. Кёсем уже была о них наслышана. Император ввел их в бой утром второго дня, когда его войска взяли уже почти весь пригород и подошли к стенам. Оттуда по ним стреляли, укрываясь за зубцами. Не прошло и двух часов, как из пригорода стали раздаваться отдельные разрозненные выстрелы, а со стены полетели неосторожные бойцы. Совпадение? Нет. Дальше было хуже. Проломив стену артиллерией, Император ввел войска внутрь периметра. А егеря были включены в каждую штурмовую группу, радикально подняв ее боевые возможности. Ведь что может делать отряд без командира? Очень немногое. А командиры теперь падали первыми. Они ведь одевались пестро и броско. Обнаружить их было несложно…

И если к утру в руках Османа II оставалось около тысячи бойцов, то, после того как легионеры заняли площадь Беязыт у султана было уже не больше сотни воинов. Да и каких воинов? Просто вооруженных людей. И они спешно отходили к дворцу Топкапы, стремясь укрыться там.

Бу-бух!

Первый снаряд взорвался на территории дворца. Да как громко!

Кёсем вздрогнула, покосившись на небольшой изящный столик, где стоял бокал с вином, сдобренным пряностями и… ядом. Она не знала, как поступить.

Еще позавчера она хотела покинуть дворец и укрыться на азиатском берегу. По темноте, чтобы не смутить умы защитников. Ей было ясно – Стамбул пал и это сопротивление не более чем агония. Однако ближе к вечеру в проливе появились московские пинасы. Что там произошло с укреплениями Босфора? Не ясно. Скорее всего эти кошмарные канонерские лодки постарались своими десятидюймовыми снарядами. Кстати говоря, они тоже маячили вдали. Во всяком случае, так говорили. Но это и не важно. Главное, что теперь не уйдешь водой, как планировало руководство Великой Порты…

Тишина вокруг была такой звенящей.

Люди, что укрылись в этом дворце, затаили дыхание. Все. Даже дети.

Здесь была собрана вся квинтэссенция Османской Империи. Весь ее цвет и руководящее ядро. Конечно, гибель всех этих визирей и евнухов не беда. Мало ли еще проходимцев по землям? А вот то, что здесь находились все представители рода Османа I Гази – пугало. Пади они все, что будет? Смута. Страшная смута. Собственно, они и олицетворяли собой Великую Порту, даже когда страдали слабоумием или упивались алкоголем до зеленых соплей. Империю Османа…

Но вот, от войск выступила группа кавалеристов.

Императора было несложно опознать. Он восседал на своем рыцарском коне, массой под тонну, что долго и специально искал по Европе. Один из немногих дестриэ, что еще разводились. Мощный, большой, сокрушительный. Да еще и иноходец. Под стать Императору, который тоже не отличался скромными габаритами. Особенно сейчас, укрытый крепкими чернеными и золочеными латами.

Рядом с ним – два сопровождающих.

А вот у защитников дворца лошадей не было. Больше не было. Поэтому они были пешком.

Дмитрий остановился в шаге от переговорщиков, заставив их отпрянуть. Мало приятного беседовать с всадником, уткнувшись в морду его коня. Тем более, с дестриэ, который мог и укусить своей мощной челюстью. Этих лошадей ведь учили не просто возить всадника, но и воевать вместе с ним. И копытом бить, и грудью давить, и ногами топтать, и зубами кусать. Да, их время уже прошло. Но Дмитрий все одно испытывал к таким лошадкам слабость. Посему и закупил. Да не одну – а целый выводок, отбирая для своего личного «автопарка» особенно крепких, рослых, выносливых и, по возможности иноходцев.

Но мы отвлеклись.

Немного наехав на своих визави Император вынудил их отступить на пару шагов. И медленно осмотрел их, не слезая, словно бы подчеркивая ситуацию и то положение, в которое они попали.

Перед ним был худенький подросток, разодетый в пышные одежды и подпоясанный старой, богато украшенной саблей. Испуганный, даже в какой-то мере затравленный взгляд. Но парнишка держался.

Дмитрий снял шлем и улыбнулся. Но вышло не очень приветливо. Слишком импозантный у него был вид. Чисто выбритая лысина, холодные и цепкие голубые глаза, кажущиеся ледяными, рыжая густая переплетенная косичкой борода, перехваченная большим серебряным кольцом… и татуировка ворона, нависающего над правым глазом Императора…

– Я хочу убить всех, кто есть во дворце, – произнес Дмитрий, кивая переводчику. – Но желание это пагубное. Не пристало к такому стремиться честному христианину. Поэтому я предлагаю вам капитулировать, сдавшись на милость победителю.

– На каких условиях? – Поинтересовался, Маршалы Халил-паша, что стоял рядом с Османом.

– Я жадный, – усмехнувшись, произнес Дмитрий. – Я хочу многого. Но многое, не все. Видит Бог, если бы вы не пожадничали в Крыму – я бы и не полез сюда. Нужно было оставить мне сундуки с золотом и серебром для трофеев. А что делали вы? Крохоборы! Не должно воину уходить с войны с пустыми руками, так, словно он проиграл. Теперь Порте придется заплатить больше. Много больше. Но, повторяюсь, я возьму не все.

Маршалы Халил переглянулся с Великим визирем Охрили Хюсейном.

– В знак искренности вашего желания договориться, – продолжил Дмитрий, перебив размышления визирей, – я хотел бы получить эту саблю, – указал он на старое оружие, опоясывавшее Османа.

– Но это символ власти султана! – Возразил Великий визирь.

– С падением Константинополя, – произнес Дмитрий, – этот символ власти утратил свое значение. Осман молод. И если ему достанет талантов и удачи, то он сможет выковать новую славу Османов и обзаведется своим символом. Все в его руках. Но эта сабля – моя. Она – символ моей победы и будет храниться в сокровищнице Москвы.

Немного помедлив, мальчик снял оружие и протянул его Маршалы. А тот, вежливо поклонившись, подал саблю Императору.

– Отлично. Тогда готовьте зал для переговоров. Завтра с утра и начнем.

– Во дворце? – Уточнил визирь.

– Ну а где? Мне плевать, а что скажут потомки? Поверьте – вам будет очень неловко в своих могилах от постоянного ворчания на тему того, что мирный договор был подписан на разделочной доске мясника. В общем – не морочьте голову и готовьтесь. Поддался бы своему желанию – вырезал бы вас, не пытаясь даже вести переговоры. А так, можете быть спокойны. Если я дал вам шанс, то я позволю им воспользоваться. И пришлите мне священников.

– Связанными? – Поинтересовался армянин, прекрасно знающий о взаимоотношениях между Императором и греческим православным клиром.

– Зачем? – Нахмурился Дмитрий. – В городе полно трупов. Кому-то нужно проводить их в последний путь. Выгоняйте пинками всех этих бездельников! Что христианских, что исламских, что иудейских! Или кто там у вас есть еще? Пусть делом займутся! А заартачатся – просто убейте. Пусть Всевышний сам разбирается с этими трусами и лентяями! Мне они без надобности.

– Я понял, – покорно произнес армянин, глубоко поклонившись… но лишь для того, чтобы скрыть предательскую улыбку. Все заканчивалось не так плохо, как он думал. Совсем не так плохо…

Глава 10

1 августа 1621 года, Стамбул

Кёсем проснулась от странного журчащего звука. Открыла глаза и с удивлением обнаружила обнаженного Дмитрия, который стоял на балконе и никого не стесняясь писал в клумбу за окном.

Она даже как-то потерялась, не понимая, как реагировать на эту совершенно дикую выходку. И только спустя несколько мгновений до нее дошла та крамольная мысль, что теперь это его город, в котором он может делать все, что ему заблагорассудится. Хмыкнув, Кёсем потянулась, скользя своим обнаженным телом по шелковым простыням и сладко зевнула.

Это все случилось так странно и неотвратимо…

Переговоры начались непривычно для Дмитрия. Никакого круглого стола не предусматривалось. Напротив – диваны и удобное, приятное помещение с тенью и прохладой. Но он не стал ломаться. В конце концов, какая разница?

Немного поболтали о ничего не значащих вещах. И тут произошел курьез. Император попросил пригласить Кёсем-султан, которая, как ему доносили, славится умом и многими талантами. Дескать, ему хотелось бы, чтобы она присутствовала и помогала своими мудрыми советами. А на возражение Великого визиря о том, что Кёсем всего лишь женщина, Дмитрий пояснил, что только женщины рожают мужчин. Ведь ослица рожает осла, а львица – льва. И если ее считать «всего лишь женщиной», то кого она родила? Всего лишь мужчин? Таких же недостойных, как и они сами? И разве «всего лишь женщина» родила Мехмеда II Фатиха? Или может еще одна недостойная «всего лишь женщина» родила пророка Мухаммеда? На это возражение Великий визирь промямлил что-то невразумительно, потерявшись. А Дмитрий продолжил, пояснив, что он, Император Руси, ценит умных и сильных женщин. И даже более того, именно женщина является блюстителем престола в его отсутствие. Мало того – она прекрасно справляется!

Эти слова окончательно добили всех его визави, совершенно потерявшихся в данном споре. Что им ответить? Что пророка родила недостойная? Да и Кёсем, что наблюдала за переговорами по привычному обычаю, тайно, через глазок, смутилась. Ей понравилась эта лесть. Тем более, что Дмитрий во время своих реплик как-то слишком внимательно посматривал по сторонам, явно выискивая, где в затененной части находится небольшое смотровое окошко для наблюдений. Он явно знал о том, что она его слушает. Впрочем, соблюдая приличия, она выждала необходимое время, а не явилась сразу. Дескать, шла из своих покоев. А войдя скромно села на один из диванов, что стоял совсем недалеко от двери. Будто бы она ничего не слышала и стесняется участвовать в мужском разговоре.

Но не тут-то было.

Дмитрий встал и подошел к ней.

Заглянул в глаза… и как-то странно улыбнулся. После чего совершенно без спроса откинул шелковый шарф, что прикрывал ее лицо.

Она потупила взгляд. Заметила то, как топорщатся его штаны. И удивленно подняла на него взгляд.

– Одна мысль о том, как ты красиво уложила Фердинанда II там под Белградом, вызвала у меня жгучее влечение к тебе, – прокомментировал он свою реакцию на греческом языке, на котором уже мог изъясняться. – А сейчас же, я вижу, что ты не только умна, но и, несмотря на многие роды и зрелые годы, телом стройна и лицом красива… Прошу, проходи ближе. Мне будет приятно беседовать с женщиной, которая возбуждает меня одними лишь слухами об ее делах.

От этих слов Кёсем потерялась. Столько лести! А ведь она думала, что он ее ненавидит! Но подчинилась и, испытывая определенную неловкость, заняла место среди визирей. Те, конечно, нахмурились, но перечить Императору не стали.

Сразу после этого Дмитрий выкатил свои требования.

Все Северное Причерноморье от Дуная до Поти, Крым и старую Фракию с Константинополем да двумя полуостровами, примыкающими к Босфору и Дарданеллам со стороны Азии, Дмитрий потребовал себе. В наследное владение. Мало того – он захотел возродить Византию на землях Фракии и принять на себя титул Басилевса.

Больно? Очень больно. И обидно. Ведь это унижение для Османской Империи.

Но он не останавливался, шел дальше.

Он требовал отменить богопротивный закон Фатиха и распустить Империю, разделив ее между всеми сыновьями Ахмеда I. Трем сыновьям Махфируз он предлагал отдать Малую Азию и Ближний Восток. Пяти от Кёсем – Балканы. А двум, урожденным Фатьмой, Африку.

Дикость? Может быть. Однако она позволяла разом разрешить все накопившиеся в Османской Империи противоречия и обеспечить хлебными местами многих чиновников. Да и вообще – серьезно оживить регион. Таким образом, по проекту Дмитрия, на Балканах должны были появиться следующие государства: Эллада, Болгария, Сербия, Югославия и Македония. В Малой Азии: Турция, Сирия и Палестина. В Африке: Египет и Ливия. А потом, вслед за этим предложением, он огорошил всех присутствующих еще одной новостью. Император предложил взять под свою защиту тех сыновей Ахмета, что примут православие. Добровольно, разумеется. Ведь вера – дело добровольное. Хочешь – верь, хочешь – не верь. Но только истинная вера может призвать на помощь московские легионы…

И все, собственно.

Больше он ничего не требовал. Даже армии не просил разоружать или распускать. Пусть будущие монархи сами их делят между собой.

Пообщались. Повозмущались.

Но потихоньку разговор вошел в конструктивное русло, просто потому, что Дмитрий не желал ни в каком виде сохранения Османской Империи. Как они там будут делить земли между собой – его не касается, но он считает, что каждому сыну нужно дать свою корону. И это справедливо. На этом варианте, в конечном счете, и остановились. А потом, когда подписали мирный договор на русском, латинском и турецких языках, Император, приобняв Кёсем, увел ее для приватных переговоров. Вести, так сказать, миссионерскую деятельность. Оставив Диван и резко оживившийся двор делить должности в новых государствах. Это все было уже не его забота и не его интерес…

Дмитрий тщательно стряхнул свое «хозяйство», обернулся и посмотрел на Кёсем.

Он вырос и сформировался в XXI веке, поэтому женщин тридцати лет не считал старухами. Скорее напротив – самый цвет и сок. Уже достаточно разумны, но все еще красивы. Особенно если их не изувечила жизнь. И он видел многих красавиц этого возраста. Однако эта гречанка его просто «срубала». Вьющиеся кудрявые волосы были густы и полны лоска. Правильные черты красивого лица, которое еще практически не тронули морщины. Выразительные карие глаза с большими ресницами. Аккуратные губки: не очень полные, но и не тонкие; в должной степени чувственные и страстные. Приятный голос. Ровные, здоровые зубы, что было совсем редкостью для эпохи. Дмитрий-то за своими ухаживал изо всех сил, оберегая как зеницу ока. А тут… сами… от природы… удивительно просто. Нежная, бархатистая кожа. Небольшая, лишь слегка «изношенная» грудь так и не обвисла, вероятно из-за того, что сама Кёсем детей не выкармливала, стремясь сохранить красоту. Неплохая фигурка – этакая стройная «груша» с хорошо выраженными аппетитными бедрами и тонкой талией. Ну и так далее…

Он потряс головой, отгоняя ощущение какого-то наваждения.

Впервые за долгие годы он испытывал к женщине не просто сексуальное влечение, а какое-то другое, куда более сильное чувство. Она его завораживала. Тело, голос, взгляд – да, но не в первую очередь. Прежде всего он был в восторге от нее как от тонкого и ловкого политика. Ведь она смогла так ловко разыграть эту, казалось-бы безнадежную партию. И, если бы не непреодолимая сила в его лице, Османская Империя вышла бы победителем. Дмитрий влюбился в ее мозг. Ведь он-то ладно. Пусть и местного разлива, но гость из будущего. А она? Ему страшно было подумать, чтобы из нее получилось, получи она действительно хорошее образование и реальную власть.

– Ты на меня так смотришь… – загадочно улыбнувшись, произнесла она, немного смутившись. Для вида, разумеется.

– Не обращай внимания, – как-то неуверенно произнес он.

И спустя пару секунд они оба фыркнули, выражая свое отношение к его словам. Даже он сам не сдержался. А потом они расплылись в улыбке. Опять синхронно.

– Твои сыновья примут православие? – После небольшой паузы, поинтересовался он.

– Ты им не оставил выбора. Они малы и слабы. Если они так не поступят, любой сможет отнять у них престол. Пожалуй, ты не оставил выбора никому из сыновей Ахмеда. Хм. А мне говорили, что ты не в восторге от православия. Да и все греческое тебе не по душе.

– Все меняется… – пожал плечами Дмитрий, присаживая рядом с Кёсем и начиная поглаживать ее бедро с превосходной, бархатистой кожей. – Все мы когда-нибудь взрослеем. Когда я понял, что учинили греческие священники, то был в бешенстве. Но после остыл. Подумал. И пришел к выводу, что они просто служили своему господину. А Русь? Она никогда для них не была ни домом, ни Родиной, ни господином. И подобное нужно просто учитывать, не забывая в беседах. У них свои цели, у Руси свои. И отношения нужно строить в форме контракта с четким и неукоснительным соблюдением всех пунктов. Вот как-то так…

– А я?

– Не знаю, – честно покачал головой Дмитрий. – Я женат. Моя вера не позволяет мне иметь вторую жену. Ты – мой грех. Но я не сожалею.

Он как можно более ласково улыбнулся Кёсем, хотя получилось несколько печально. Она ответила ему тем же.