ГЛАВА 1

20 декабря 1939 года.

Хельсинки.

— Итак, господа, — начал Маннергейм, — вчера прошли референдумы в Прибалтике. Думаю, ни у кого нет сомнений в том, какой будет результат? — Он оглядел присутствующих. — Отлично. Германия, Франция и даже Великобритания признали права Советского Союза на земли в пределах старых границ Российской империи. Польшу они захватили. Румыния добровольно вернула часть Бессарабии. Прибалтика сама вернулась. Остались только мы.

— И мы будем воевать! — воскликнул президент Каллио Кюести.

— Конечно, — согласился с ним Маннергейм.

— Вы так говорите, словно вас это тяготит, — покривившись, произнес министр иностранных дел Йихан Нюкопп. — Вы солдат! Это ваш долг!

— Идти на войну, которая не может закончиться ничем, кроме поражения? — удивленно переспросил Маннергейм.

— Ну почему же сразу поражением?

— Потому что Польша разгромлена и весной Германия обратит свой взор на Францию. Что сильно свяжет по рукам и ногам всех наших возможных союзников. Ни политической, ни экономической помощи нам ждать неоткуда. Разве что США, но они далеко и вряд ли решатся на что-то серьезное. По данным нашей разведки, Советы уже вполне могли бы напасть, переведя под Ленинград войска прошедшие через Польскую кампанию. Но они этого не делают. Не знаете почему?

— И что вы предлагаете? — с недовольной миной произнес президент.

— Ничего, — пожал плечами Маннергейм. — Максимум, на что мы можем рассчитывать — это затянуть войну и попытаться выторговать пусть и ограниченную, но автономию. Но даже это станет выдающимся успехом. Именно поэтому я и говорю таким тоном. Мы обречены на поражение. В мире такой расклад, что ни один крупный игрок за нас не вступится, если Москва нападет после того, как немцы атакуют Францию и Париж с Лондоном погрязнут в войне. А это значит, что мы от них ничего не получим. Вообще. И разгром наш будет страшен и неотвратим, ибо силы несопоставимы.

— То есть нам лучше сдаться? — уточнил, с издевкой в голосе, министр иностранных дел.

— Да, — кивнул Маннергейм. — По крайней мере, сохраним жизни нашей молодежи.

— Нет! Этот вариант совершенно неприемлем, — произнес, чуть привстав с кресла, президент. — Вы сами-то понимаете, что предлагаете?

— Вполне. Правительство Финляндии может выторговать у СССР широкую автономию в обмен на мирное вхождение в состав Союза. Это самый лучший сценарий в нашем случае. Все остальные заставляют нас умыться кровью.

— Но и Советы тоже ей умоются.

— Нам от этого будет легче? — усмехнулся Маннергейм. — Вы правы. Да. Мы можем теоретически взыскать достойную плату за нашу независимость. Но мы обречены на поражение, и чем сильнее мы будем сопротивляться, тем суровее с нами будут обходиться оккупанты. Зачем дразнить тигра, дергая его за усы?

— Общественность будет против любых уступок! — снова воскликнул президент. — И будет права!

— Конечно, против. Ей, видимо, очень хочется отправиться копать какой-нибудь очередной канал в Среднюю Азию.

— Это мы еще посмотрим, — усмехнулся министр иностранных дел.

— Да смотрите сколько угодно, — усмехнулся Маннергейм. — Наша армия может продержаться против РККА две недели, после чего фронт рухнет и начнется стремительное отступление. Если случится какое-нибудь чудо или русские будут наступать вдумчиво, то месяца полтора-два. Но в любом случае СССР в состоянии оккупировать нашу страну быстрее, чем Гитлер разобьет французов.

— Ваша позиция не делает вам чести!

— Если вы так считаете, то я с радостью оставлю свой пост. Командовать глупой и бессмысленной бойней я не желаю.

— В таком случае я с радостью приму вашу отставку, — сквозь зубы произнес Каллио. — Потому что такой трус, как вы, не сможет достойно встретить врага нашего Отечества.

— Трус? — усмехнулся Маннергейм. — Пусть трус. Зато мои руки не будут по локоть в крови собственного народа. Вы разве не понимаете, что ваше безумие хуже топора палача? Нет? Это печально, — произнес презрительно Карл Густав, развернулся и вышел.

— А что вы от него хотели? — с презрением произнес министр иностранных дел, когда Маннергейм вышел. — У этого, — он скривился, — до сих пор на рабочем столе стоит портрет с фотографией и личной подписью императора Николая II. Москва провозгласила наследие. Ввела некоторые старые традиции вроде офицерского достоинства, погон и уважительного отношения к полководцам прошлого. Вот он и растаял.

— Согласен. Этот… никогда не был по-настоящему финном. Как был подданным Его Императорского Величества, так им и остался.

То же время в Нью-Йорке.

— Господа, вы слышали? После того как Советы захватили свои старые польские земли, они незамедлительно учредили совместную с бошами комиссию по расследованию зверств режима Пилсудского. Землю носом роют. Да еще и представители конфессий привлекли в качестве независимых представителей. РПЦ, католиков, различных протестантов.

— И как, есть успехи?

— И какие! Оказывается, поляки даже и не думали скрывать свои проказы тех лет. Фото, документы и прочее. А стремительное наступление советско-германских войск просто не дало им эти документы уничтожить. Грязи на свет вылезло — не пересказать. Ради этой задачи Москва и Берлин учредили международный трибунал, который не затягивая рассматривает выявленные преступления. Ведь бунт поляков в 1917 году теперь трактуется просто как восстание бандитов против законной власти, — усмехнулся холеный мужчина в тройке.

— Но ведь…

— Да, это очень неудобно. Однако в Москве поступили предельно просто — во всех внутренних газетах они публикуют материалы о зверствах поляков по отношению к красноармейцам и русским, не делая между ними различия. Волна ненависти по стране пошла очень серьезная. Причем каждый повешенный по решению этого трибунала принимается в Союзе в целом с удовлетворением. Да и в Рейхе тоже. Польша вся буквально стонет от быстрого, холодного и жесткого разбирательства тех преступлений. Уже несколько тысяч человек повешено.

— Так ведь это натуральный террор!

— Террор. Но проходит он под лозунгом «Никто не забыт, ничто не забыто!». Да и поляки, поняв куда ветер дует, начали активно сдавать старых активистов новым властям. Ведь честных тружеников ни Советы, ни рейх не трогают. Тем более что в газетах, ходящих на территории Польши, вся та грязь, что была найдена союзниками, выкладывается в полном объеме. Думаю, если так дело пойдет и дальше, то о польском сопротивлении нужно будет забыть. И обвинить в открытом терроре не получится, так как Москва с Берлином все официально и аккуратно оформляют по нормам уголовного права. Польша утопает в крови, и никто с этим не только ничего сделать не может, но и не хочет. Вся Европа кипит в возмущении от той грязи, что нашли советские и германские следователи. Видит бог — лучше бы они поступили как раньше — тихо перестреляли неугодных поляков, а не устраивали этот балаган.

— Нам лучше, — усмехнулся собеседник. — А не им. Хотел бы я взглянуть на того, кто их надоумил так поступить.

 

ГЛАВА 2

21 декабря 1939 года. Подмосковье.

Танковый полигон Кубинка.

Михаил Николаевич подошел к остановившемуся недалеко от наблюдательного пункта танку Т-39. После двухсот часов пробега он выглядел так, что казалось, отмыть его совершенно невозможно. Однако машина продолжала упрямо идти вперед, что было совершенно непривычно для советских танков той эпохи.

Стоящий рядом начальник полигона махнул рукой высунувшемуся командиру танка, дескать, глуши мотор. Танкист все понял, кивнул, и все стихло, но ненадолго — спустя несколько секунд где-то в глубине заурчал легкий рокот вспомогательного двухцилиндрового генератора.

— Все-таки поставили?

— Да. Наши расчеты показали, что львиная доля моторесурса у танков уходит на простой в режиме боевой готовности. Вот мы и решились впихнуть в машинку небольшой двигатель, мощностью всего десять лошадей. Но его полностью хватает не только для обеспечения электроэнергией всех механизмов, но и для отопления и принудительной вентиляции обитаемого отсека. От него же можно заряжать аккумуляторы и запускать основной двигатель. Кроме того, он дает меньше помех при работе радиостанции. Конечно, мы все, что могли, экранировали, и даже в обычном режиме — прием и передача намного лучше, чем раньше, но при питании от вспомогательного генератора радиостанция выдает практически лабораторные показатели.

— Сильно экономим на оценочных циклах эксплуатации?

— Да, почитай, процентов сорок добавляет. Не меньше. В ненапряженных режимах так и вообще — в несколько раз увеличивает общий моторесурс, многократно повышая боевую готовность и эксплуатационные качества. Причем в сам танк мы поставили два механических датчика, которые фиксируют время работы главной силовой установки и пробег. Аналогичные решения мы собираемся применять вообще на всей новой технике. Оно, конечно, дороже, но того стоит. Прежде всего, для оперативной оценки мобильности подразделений, мы ведь после капремонта эти датчики будем сбрасывать.

— Замечательно, — задумчиво произнес Тухачевский, осматривая машину. — Гусеницы, я смотрю, вы тоже поменяли?

— Да. Увеличили массу, так как рвались при преодолении надолбов.

— И много таких улучшений?

— Двести семнадцать. И это только по первой партии. Сейчас обкатываем вторую. Очень серьезно доработана ходовая часть. По мелочи, но все-таки. Ход стал мягче, а переключение передач — легче. Работаем над улучшением удобства управления и обитания, эвакуации. На этой серии мы уже ставим автоматы пожаротушения, которые после возгорания заполняют двигательный отсек пеной. Отрабатываем механизм заполнения топливных баков выхлопными газами, он пока еще дает сбои время от времени, но по результатам стрельб шансы на взрыв баков резко уменьшились.

— А что с живучестью машины под обстрелом?

— Ожидаемо. По крайней мере, все основные противотанковые пушки калибром от тридцати семи до сорока семи миллиметров на дистанции свыше пятисот метров в целом не страшны. Могут, конечно, разбить ходовую, но это не критично. При удачном стечении обстоятельств могут пробить борт или корму, но заброневое действие снаряда получается очень слабое. Грубо говоря, нашим машинкам опасны только семидесятипятимиллиметровые или более тяжелые пушки. Отчасти немецкие пятисантиметровые противотанковые орудия, но только в борт и в корму. А на дистанциях от километра танк вполне уверенно себя чувствует в лобовой проекции даже под огнем немецких Pak 39 и наших легких полевых пушек. До неуязвимости, конечно, далеко, но вероятность поражения довольно скромна из-за хорошего шанса рикошета.

— Пробовали уже обстреливать спецсредства?

— Только активную защиту против кумулятивных снарядов начали отрабатывать. Коробочки с взрывчаткой. Работает она с переменным успехом, но работает. Думаю, если немцы начнут применять массово кумулятивные средства, то нам будет, чем им ответить.

— Ладно, пойдемте посмотрим, что у вас с другими машинами вышло. Вы ведь подготовили демонстрацию?

— Конечно, — устало улыбнулся мужчина в очках. — С чего начнем?

По большому счету, было не так уж и важно с чего начинать, потому что все, что в тот день увидел Тухачевский, было очень вкусным. А главное — полезным и интересным.

 

ГЛАВА 3

2 февраля 1940 года. Москва. Кремль.

Кабинет Сталина.

— …я так понимаю, вы решили с эм…

— Берсеркером?

— Да, — слегка покачал головой Иосиф Виссарионович, никак еще не привыкший к новому рабочему псевдониму Тухачевского. — Вы решили вопрос доверия Берсеркеру?

— Отчасти. По крайней мере, в тех вопросах, которые у нас вызывают подозрения, мы долго и основательно беседуем, пытаясь понять, насколько разумным является то, что он предлагает, выискивая подвох.

— Хорошо. И… Вам не кажется, что в случае положительного исхода проверки этот псевдоним стоит сменить?

— Вы правы, товарищ Сталин, Берсеркер несет в себе много негативных смысловых оттенков. Но на какой? Вернуть прежний?

— Не стоит опять красть имя у товарища Кагановича, — едва заметно усмехнулся в усы вождь. — Тем более что он находится под особым вашим наблюдением. Есть и другие варианты, более подходящие к нынешней ситуации, например «Янус». Хотя… Это слишком явно. Пусть лучше товарищ Тухачевский станет «Архангелом», в знак того, что он не только чист перед партией аки «агнец божий», но и ведет ее воинство.

— Но не станет ли это подсказкой?

— Подсказкой в чем? В том, что его рабочий псевдоним совпадает с предводителем воинства Божьего? — снова улыбнулся в усы Сталин. — И, кстати, что там с Кагановичем?

— Пока ничего хорошего. Мы выяснили несколько очень неприятных фактов, которые позволяют нам считать его замешанным в ряде нехороших проделок. Грубо говоря, он помогал лоббировать интересы ряда партийных групп на самом высоком уровне. В этом, по большому счету, нет ничего плохого. Однако мы пришли к выводу, что в ходе продвижения их интересов товарищ Каганович навредил в целом спектре промышленных и научно-технических областей. Найдены косвенные контакты с иностранными разведками, которые пользовались услугами товарища Кагановича через тех, кого он поддерживал. В общем, ситуация вырисовывается довольно грустная. В ряде ситуаций только вмешательство Берсеркера позволяло избежать трагедии или принятия на вооружение далекого от оптимума образца. Собственно, даже покушение на Берсеркера, как нам удалось выяснить, произошло не только по причине того, что кавалерийское лобби захотело отомстить своему обидчику. Они почувствовали поддержку, поэтому и начали действовать более активно.

— Но прямых доказательств у тебя, как я понимаю, пока нет?

— Да. Только подозрения. Товарищ Каганович если во всем этом и замешан, то действует очень аккуратно, не подставляясь.

— Вы считаете? — хмыкнул Сталин. — Ладно. Работайте дальше по этому направлению. Кстати, а как там продвигается проект «Эдем»?

— Неплохо. По военно-патриотической линии кроме запланированного нами ранее фильма про фельдмаршала Суворова мы начали работу еще над тремя кинолентами. Первая — «Россия Молодая» про молодость Петра I. Вторая — «Адмирал Ушаков», дилогия о судьбе известного отечественного адмирала. Третья — «Крейсер Варяг» — о злоключениях знаменитого крейсера, погибшего в Чемульпо во время Русско-японской войны. Берсеркер довольно быстро надиктовал подробные описания сцен, их последовательность, реплики героев, и сейчас мы работаем над сценариями. Кроме того, ряд картин нам пришлось завернуть. Уже снятая кинолента «Степан Разин» восхваляла откровенного татя, который прославился на борьбе с Россией. Мы решили вообще такие материалы попридержать.

— Когда будут первые результаты?

— К началу сорок первого мы сможем передать в прокат кинотеатров фильмы о Суворове, крейсере «Варяг» и первую серию фильма про адмирала Ушакова. Ориентировочно февраль-март.

— Замечательно. А что по вопросу большого кино?

— Мы решили делать ставку не на повторение кинолент будущего, а на синтетические решения. В нашем случае основой послужил фильм одна тысяча девятьсот шестидесятого года «Спартак» по мотивам романа итальянского писателя Рафаэлло Джованьоли. В отличие от оригинального фильма, описанного Берсеркером очень подробно, мы решили привнести в киноленту несколько важных моментов. Во-первых, развить романтическую линию с возлюбленной Спартака под Ольгу Чехову. Теперь она стала наравне со Спартаком главным героем повествования. Во-вторых, добавили вырезанный американцами важнейший фрагмент, объясняющий причину поражения восстания. Мы его доработали до осуждения национализма и любого стремления к национальному самоопределению в рамках большой семьи. В конце повествования даже будет небольшая сценка, где Спартак говорит, что его главной ошибкой было создание национальных легионов, а не смешанных. Кроме того, мы заложили несколько мин на будущее. Так, Спартак теперь славянин, а его друзья-соратники представят все ключевые европейские народы.

— Интересный поворот, — произнес, внимательно смотря в глаза Берии, Сталин. — А почему вы решили акцентировать внимание именно на этом моменте?

— Потому что со слов Берсеркера именно национальное самоопределение и прогрессирующая национальная рознь стали той трещиной, по которой раскололся Советский Союз. В это можно было бы и не верить, но уже сейчас видно, какую негативную роль у нас играют националисты разных мастей. На текущий момент они, наравне с религиозными фундаменталистами, являются основным источником нашей постоянной головной боли и базой для разведывательной агентуры иностранных держав. Особенно после того, как мы пошли на радикальные меры в отношении закоренелых рецидивистов, банд и блатных. На последнюю категорию так и вообще открыта охота из-за того, что, как выяснилось, они в основной своей массе давно и основательно сотрудничали с иностранными разведками.

— Значит, вы решили ему довериться? — тихо спросил Сталин.

— Да, — решительно ответил Лаврентий Павлович. — По крайней мере, в этом вопросе. И эта кинолента должна стать не только прекрасным образцом советского кино на международной арене, но и сыграть важную идеологическую роль, подготовив почву для модернизации СССР, которую мы с вами обсуждали.

— Как отреагировал Мехлис?

— Он вообще сказал, после прочтения предварительного сценария, что в СССР есть только одна национальность — советский человек, а все остальное — экстремизм.

— Что еще вы добавили в изначальный фильм? — спустя практически минуту молчания спросил хозяин.

— Много эпизодов из других фильмов. Была собрана рабочая группа, которая буквально выпытывала Берсеркера, стараясь набрать как можно больше различных эпизодов и художественных приемов. Мы ведь хотим произвести настоящий фурор в мире. Например, мы планируем показать масштабные панорамные виды сражений, для постановки которых будут привлекаться воинские части, переодетые в исторические костюмы.

— И сколько вы хотите задействовать солдат на съемке?

— От ста до двухсот тысяч, — блеснув пенсне, произнес Лаврентий Павлович. — К счастью, таких батальных сцен будет не очень много и их можно будет снять довольно быстро. Но большие подготовительные работы начались уже сейчас. Размещены заказы на реквизит, в том числе на доспехи. Ну и одну большую панорамную сцену на море, ради которой будут построены копии различных кораблей античности.

— Чувствую, фильм нам обойдется в копеечку, — со вздохом произнес Сталин. — Но то, что вы рассказали, выглядит очень интригующе. А как Ольга отреагировала?

— Она в полном восторге, — спокойно произнес Берия, — уже поглощена работой и активно принимает участие в доработке сценария, проработке костюмов и сцен. Кроме того, Берсеркер настаивает на том, чтобы кинолента была снята в цвете, что вызвало горячий отклик у Ольги.

— А как она вообще об этом узнала?

— После того как догадалась о том, что к сценарию нового фильма Берсеркер имеет самое что ни на есть прямое отношение. Это только добавило огня в ее страсть к нему. По сведениям, полученным через подружек, она считает, что Берсеркер сделал это для нее.

 

ГЛАВА 4

30 мая 1940 года. Германия.

Ставка фюрера.

Относительный успех войны в Польше позволил немцам начать наступление на Францию в те же сроки, что и в истории, которую здесь знал только маршал. Прежде всего, из-за наличия тяжелых танков, прекрасно себя зарекомендовавших во время боев с поляками. Грубо говоря — ни одного безвозвратно потерянного немецкого тяжелого танка в той кампании не было. Все отремонтировали и вернули в строй. Да еще и новые ввели в эксплуатацию, благо Шпеер набирал обороты, раскрываясь как прекрасный производственный администратор. Так что, десятого мая французскую границу пересекли уже три тяжелых танковых полка, противопоставить которым «лягушатникам» было нечего — их средства противотанковой обороны оказались недействительны против таких тяжелых игрушек. Впрочем, и против довольно уже многочисленных «четверок» французы мало что могли выкатить. А учитывая тот факт, что все эти силы были собраны в единый кулак — танковую армию, то эффект получился просто чудовищный. Пройдя через юг Бельгии, в обход основных оборонительных позиций, эта армия стала тем паровым катком, которая обрушила весь фронт и перевела боевые действия в маневренный характер, куда более предпочтительный для немцев, нежели затяжные позиционные бои.

— Хайнц! — радостно воскликнул Гитлер, встречая своего генерала, который только что приехал с передовой. — Я рад тебя видеть! Как добрался?

— Пару раз на транспортный самолет нападали французские летчики, но все обошлось. Эскорт из «сто девятых» справился со своей задачей. Отделались десятком дырок в борту и испугом, — улыбнувшись, ответил Гудериан.

— Рассказывай, что там происходит. Как французы? Сражаются так же яростно, что в старую войну?

— Мой фюрер, ситуация очень необычна. Герои Вердена, которые еще двадцать лет назад мужественно сражались с нашими солдатами, остались в прошлом. Да, французы оказывают сопротивление, но в целом они уже не те. Много дезертиров, а главной проблемой, с которой мы столкнулись, стали пленные. Их так много, что они замедляют нас сильнее, чем честные солдаты, пытающиеся оказывать сопротивление.

— Странно, — удивленно произнес Гитлер.

— Очень странно. Иногда мне кажется, что французы просто сломались. Тогда. Под Верденом, на Сомме… В них пропал внутренний стержень. Более-менее сражаются англичане, но их командование осторожничает. У меня есть острые подозрения на то, что «лайми» хотят убежать на свой остров, оставив французов умирать в гордом одиночестве.

— Вы телеграфировали мне о том, что вашей армии нужно дать отдых. — Гудериан кивнул на это высказывание. — Сколько еще люди смогут выдержать?

— Столько, сколько потребуется Рейху, мой фюрер. Но проблема не столько в них, сколько в технике. В ходе боевых столкновений мы теряем танки, бронетранспортеры, грузовики, мотоциклы. Что-то безвозвратно, но большую часть техники все же можно восстановить. Наша ударная танковая армия стремительно теряет мобильность. С каждым днем наступления. А службы обеспечения утомлены до предела. Как вы понимаете, такое положение дел очень сильно сказывается на нашей боеспособности. Еще немного и попросту не сможем наступать. Я не стал это передавать телеграммой, дабы сведения не попали врагу в случае, если у нас есть кроты. Так вот — за двадцать дней боев мы потеряли девяносто процентов тяжелых танков.

— Что?!

— Да. Именно так. Но они, слава богу, не безвозвратные. Свыше восьмидесяти процентов потерь — это просто разбитые катки, и прочие повреждения ходовой части. Кое-где нужно заменить броневые плиты. Испорченные двигатели или еще что. Но в целом за месяц-другой, девяносто процентов этих машин получится вернуть в строй. По остальной технике ситуация лучше, но доля окончательно уничтоженных машин там выше.

— Сколько вам нужно времени?

— Неделя. Солдатам нужно отоспаться, а ремонтным подразделениям довести численность тяжелых танков хотя бы до ста единиц. Кроме того, ситуация складывается таким образом, что остатки французских войск отступают на юг, к Парижу, а над нашим флангом нависает Бельгийская группировка. Без ее разгрома проводить наступление дальше очень рискованно. Тем более что англичане, оказавшиеся отрезанными от Дюнкерка, сейчас сосредоточили в Бельгии львиную долю своих сил.

— Вы считаете, что они рискнут напасть?

— Они уже явно продемонстрировали свои намерения и ведут эвакуацию с материка. Однако если появится стратегически удобная ситуация, то они могут и атаковать. Это усугубляется еще тем, что наша авиация до сих пор не добилась господства в воздухе и несет серьезные потери. Нам нужно показать «лайми», что теперь их черед.

— Ускорить их эвакуацию?

— Да, — твердо ответил Гудериан. — Нам намного выгоднее их разгромить, но сил это потребует изрядно. Полагаю, что полноценный разгром англо-бельгийских войск по всем правилам военной науки обойдется нам дороже, чем все совокупные потери, которые мы уже понесли. Что, я полагаю, для Рейха слишком большая цена. Ведь это будет означать катастрофическое ослабление Вермахта. В ситуации с Люфтваффе, которое себя пока не показало достойно, это рисует безрадостную картину.

— Хорошо. Я вас понял, друг мой, — чуть подумав, ответил Гитлер. — Даю вам неделю. Надеюсь, вы справитесь. Кроме того, я поговорю с Альбертом, может быть он сможет помочь с поставками техники. Тяжелых танков сверх нормы не обещаю, но мы попробуем дать вам хотя бы десять четверок сверх ожидаемого.

— Панцерваффе вам будут очень признательны, мой фюрер, — Гудериан подчеркнуто почтительно склонил голову, одновременно щелкнув каблуками.

 

ГЛАВА 5

15 июня 1940 года. Лондон.

Кабинет министра иностранных дел.

— …у советской стороны все было готово к началу войны, поэтому, вручив ноту согласно нормам международного права, они уже через три часа перешли к активным действиям — обрушив на заранее разведанные позиции финской армии огонь тяжелых корпусных орудий. Впрочем, финны последние несколько дней буквально спали в траншеях и блиндажах, поэтому налет был не очень эффективным. По крайней мере, так заявляли финны.

— Время и подача ноты задокументированы?

— Да. Москва поступила хоть и на грани допустимого, но так и не вышла за рамки международного права. Так что спекулировать этим обстоятельством не получится. Разве что муссировать факт готовности к войне, но, учитывая тот спектакль, что устраивали в Хельсинки последние полгода, это все лишено смысла по большому счету.

— Хорошо. Черт с ними, с этими упрямыми баранами. Что там произошло? Сведения очень путаные.

— Ну, мне как представителю при штабе дружественной Советской Армии было мало что видно. Старались держать подальше от оперативных сведений. Не доверяли. Но в общих чертах ситуация выглядела следующим образом. Рано утром тринадцатого мая войска РККА начали серьезную артиллерийскую подготовку по заранее разведанным позициям финнов. А в четыре утра к ним присоединилась и авиация, быстро добившаяся господства в воздухе.

— Как так? — удивился лорд Иден. — По германским каналам нам известно, что они до сих пор используют модификации своего старого «рата».

— Именно так. Но наши эксперты говорят, что истребитель-то старый, только вот исполнение его новое. Полностью алюминиевый набор и несущая обшивка. Улучшенная аэродинамика. Большой каплеобразный фонарь. Новый двигатель под высокооктановый бензин. И весьма серьезное вооружение. По всей видимости, эта версия И-16 есть практически предел развития, но его хватило как в Польше, так и в Финляндии. Техническое превосходство истребителей и выучка личного состава стали тем фактором, которому финны ничего не смогли противопоставить. Вообще ничего. Ко всему прочему советская истребительная авиация была еще и более многочисленная. В общем, буквально за неделю финские ВВС практически прекратили свое существование. И ВВС Советского Союза стали работать буквально в полигонных условиях. Лишь зенитки время от времени шалили, но к исходу второй недели и их, почитай, не осталось. Все повыбили. Особенно в районе Хельсинки, над которым советская авиация к исходу мая летала как у себя дома.

— Грустно, — отметил лорд Иден. — А какова цена? Сколько Москва заплатила за господство в воздухе?

— Умеренная. Советы умудрились очень хорошо скоординировать деятельность всех видов авиации и поднять их интенсивность до невероятного уровня. Не знаю, как они это сделали, но количество вылетов их истребителей и штурмовиков было какое-то безумное. Мне казалось, что летный состав вообще не спит и не ест. Ведь их авиация контролировала юг Финляндии круглосуточно. Кроме того, через неделю после начала боев мне стало известно, что СССР успешно сбросили несколько воздушных десантов на севере и стремительно брали его под свой контроль.

— Воздушный десант?! — напряженно переспросил лорд Иден.

— Да. Причем массированный. За несколько дней на севере Финляндии было выброшено две воздушно-десантные бригады, которые смогли к первому июня взять под свой контроль все крупные населенные пункты, города, мосты, порты, аэродромы и прочее. Финская группа войск, которая прикрывала Мурманское направление, сдалась после того, как ей просто отрезали снабжение и начали методично бомбить и обстреливать.

— Это очень, очень плохо.

— Грубо говоря, это катастрофа, потому что если немцы проникнутся советским опытом, то нам несдобровать. Тем более что Москва может поделиться с ними конструкцией парашютов, позволяющих выбрасываться с нормальным комплектом снаряжения. Например, советские десантники, приземляясь, в отличие от своих германских коллег, имеют при себе не пистолеты, а пистолеты-пулеметы и карабины. Так что, это действительно очень плохой прецедент. Надеюсь, что Канарис не станет о нем вопить на каждом углу. Особенно в свете того, что там и других эпизодов, заслуживающих внимание, масса. Например, наглый захват аэродрома Малми в Хельсинки.

— Этот вопрос, наверное, самый интересный из всех.

— Глубокой ночью на тринадцатое июня десяток американских самолетов Douglas DC-3 с финскими опознавательными знаками подошел к аэропорту Малми со шведской стороны. К тому времени из средств ПВО во всей финской столице были только несколько пулеметов Максима на зенитных треногах и пара автоматов Лахти. Осветив прожекторами и увидев опознавательные знаки, финны самолеты не только не тронули, но и напротив — обрадовались. Связались с ними по радио, а после сами помогли сесть на аэродроме. Диспетчеры их вели как родных.

— Что?! Почему?!

— С самолетов им сообщили на чистом финском языке, что они есть патриоты Финляндии, которые везут в бедствующий город зенитные автоматы «Эрликон», добровольцев-инструкторов и прочие крайне полезные вещи. А потом, когда самолеты приземлились, выяснилось, что на их борту были русские войска специального назначения, которые в течение получаса взяли под контроль аэродром с прилегающей территорией и подготовили все необходимое для приема грузопассажирских самолетов АНТ-14. Эти машинки были уже в воздухе и стали заходить на посадку по кострам и корректировке из диспетчерской сразу, как появилась возможность. А когда рассвело, аэродром охраняло уже пять сотен советских бойцов, вооруженных не только легким оружием, но и минометами.

— Нагло. Дерзко.

— После того как оборонительная линия с Ленинградского направления затрещала по швам, правительство отправило туда все войска, которые только смогло наскрести. Даже части береговой обороны переправило. Поэтому особенных сил выбить с аэродрома русских уже не было. По крайней мере, быстро их найти не смогли. Кроме того, захват аэродрома оказался сопряжен с увеличением давления со стороны Ленинграда и начало морской операции.

— Все-таки это не сказки?

— В ту же ночью, когда наглые русские захватили аэродром, морская пехота на легких торпедных катерах начала аккуратно высаживаться на северный берег Финского залива в районе Хельсинки.

— Почему катера?

— Потому что Кузнецов опасался минных постановок, а у катеров очень низкая осадка. Есть шанс проскочить над якорными минами. Так вот. Высадка прошла относительно спокойно. Несколько коротких перестрелок, и все. А утром начался ад, потому что задача морской пехоты оказалась совершенно нестандартной — им требовалось ракетами наводить пикирующие бомбардировщики и штурмовики на замаскированные орудия береговой обороны.

— Успешно?

— Финны пытались их оттуда выбить, но за счет постоянно мотающихся торпедных катеров, обеспечивающих снабжение и подвозящих подкрепления, это ничем хорошим не закончилось. Ночью советские войска плацдарм расширили и стали брать береговые батареи штурмом.

— А противоштурмовые средства не помогли?

— Подробностей я не знаю. Но потери среди морской пехоты очень умеренные. Либо они обладали какой-то чудовищной выучкой, либо там была какая-то хитрость. Да и финнов очень много пленных на тех батареях взяли. Почитай свыше девяноста процентов личного состава.

— Бред какой-то.

— Я склоняюсь к хитрости. Возможно, они применяли какие-то газы. Но сведения об отравлениях мне не известны.

— Хм. А финские броненосцы что, никак не помогли воспрепятствовать?

— Они попытались, но полное господство в воздухе советской авиации загнало их обратно на север в шхеры. Причем не просто так, а с ощутимыми повреждениями. Они получили по несколько попаданий легкими бомбами. В общем — вывели из игры финские линкоры по ходу дела. Причем, что любопытно, Советы быстро их обнаружили и уже следующим утром выход из шхер, куда они забились, оказался плотно заминирован. А через пару часов через местного жителя на линкоры передали короткую записку: «Сидите тихо, и вас никто не тронет».

— И что, сидели? — с усмешкой спросил лорд Иден.

— А куда деваться? Над этой акваторией через пару часов был установлен постоянный надзор силами авиации. Личный состав попытался на лодках попробовать снять якорные мины, но буквально через полчаса после начала работ туда залетела пара истребителей, которые посекли из крупнокалиберных пулеметов все четыре лодки. А экипажам кораблей чуть позже на парашютах сбросили контейнеры с продовольствием и медикаментами. На ближайший берег.

— Грустно… — задумчиво произнес лорд Иден. — Мне казалось, что финны более серьезные моряки.

— Когда они подошли к столице тринадцатого числа, в воздухе буквально кишели советские самолеты, а на побережье шел бой. В общем — они поняли, что это конец. Ведь далеко не все финны хотели, как их президент, войны с Советами. А тут не только поражение, но и полностью безысходная ситуация. Максимум что они могут сделать — направить корабли на минную банку, либо открыть кингстоны. Но места там мелководные, и Советы корабли все равно поднимут и отремонтируют. Бессмысленно это получалось. Да и русские им альтернативу показали.

— А что Хельсинки? Держится?

— Когда я улетал в Лондон, русские контролировали порт, в котором уже были протралены проходы и разгружались транспорты с линейной пехотой. Вся береговая оборона порта и прилегающей акватории была либо захвачена, либо уничтожена. И, как я понимаю, готовился штурм. Сами посудите — в аэропорту Малми было сосредоточено уже свыше пяти тысяч солдат и офицеров. Даже несколько танков по воздуху доставили и артиллерию.

— Значит, все скоро закончится, — грустно произнес лорд Иден. — Есть шансы спасти финское правительство?

— Никаких. Вся акватория Ботнического и Финского заливов контролируется советскими кораблями, как и воздух. Максимум, что мы можем — помочь им также героически погибнуть, как полякам, рискнувшим-таки улететь…

Спустя четыре дня в газете «Таймс» вышла статья о том, что 18 июня 1940 года правительство Финляндии сдалось, объявив о перемирии и прекращении огня.

 

ГЛАВА 6

20 июня 1940 года. Московская область.

Ближняя дача Сталина.

— …и поэтому Франция остановила свое отступление, а Германия просто не желает продолжать войну?

— Да, — кивнул Слуцкий. — По нашим сведениям, правительство Франции сбежало в Великобританию, а с оставшимся во главе материковых сил генералом Петеном ведутся негласные переговоры о мире.

— А как к этому относятся англичане?

— Ругаются, называют французов предателями. Впрочем, взаимно. И даже более того. Петен открыто выступил с обвинениями как официальное лицо, в то время как в Великобритании ограничиваются газетной шумихой и не дают никаких комментариев в министерстве иностранных дел.

— И при этом сами немцы молчат, ожидая развития ситуации?

— Конечно. Хотя достоверно известно, что Петен ведет постоянные консультации с Рейхом, Италией и Испанией. Очень непросто клубок завязывается. Но больше всего меня смущает то, что посредниками в переговорах являются американцы. Тоже неявно. Однако их след отчетливо прослеживается. По предварительным сведениям, они это все и инициировали.

— Американцы?

— Именно. Это меня настораживает особенно в свете того, что наши разведгруппы в США стали замечать определенные странности в поведении Федерального бюро расследования и Управления стратегических служб.

— Что вы хотите этим сказать?

— У меня есть все основания считать, что руководство США ведет наших разведчиков и позволяет им брать те технологии, которые считают нужными. Однако, как только мы приближаемся к военно-морской отрасли, то сразу натыкаемся на очень аккуратное и грамотное противодействие. Фактически — на стену. Насколько всеобъемлющ провал, сказать сложно, но я не могу гарантировать ничего.

— Предательство? — встревоженно спросил Берия.

— Не думаю. Ведь люди не самые опытные. Боюсь, что некоторые агенты просто засыпались на мелочах или еще как выдали себя.

— И что вы хотите предпринять?

— У нас там есть несколько изолированных разведгрупп, которые вообще никак не участвовали в старых проектах. Связь с ними поддерживаем через частные объявления в газетах. Так что, я думаю, мы можем на них вполне положиться и задействовать в программе «Раскол».

— И что дальше?

— Начнем потихоньку заменять агентуру. Опыт есть. Ну и, само собой, многократно снизить активность. Тем более что большинство интересующих нас программ мы уже смогли реализовать. И промышленный шпионаж не столь актуален.

— А что с Петеном? Какие ваши предположения?

— Гитлер не отдаст ему уже занятые территории, а без Парижа Франция просто невозможна. К огромному сожалению, мы не можем даже предположить то, о чем беседуют на этих консультациях. Но явно можно сказать только одно — активная фаза войны закончена и начались переговоры.

— Почему вы так считаете?

— Потери Вермахта довольно умеренные, я бы даже сказал, скромные. Французы ведь не поляки — каждый город в крепость не превращали. Да и немцы уже научились кое-чему и штурмовать каждую высотку не лезут. Но не все так безоблачно. Очень сильно пострадала авиация — Люфтваффе лишилось больше половины своих самолетов. Панцерваффе тоже серьезно прорежены, но почти все танки потеряны не безвозвратно и через квартал, максимум два, немцы вернут их в строй. А вот с самолетами проблема. Беда. По большому счету, это и является причиной остановки немецких войск — ремонт танков и восстановление численности авиационных частей. Ведь во Франции и Великобритании еще прилично пилотов. Так что…

— То есть вы хотите сказать, что немцы проиграли воздушную битву?

— Тактически — выиграли. Стратегически — проиграли. Перед ними очень большая проблема. Да, они вполне могут потянуть месяц-другой, после чего возобновить наступление и разбить французов полностью, завершив оккупацию. Однако в этом случае наступление будет происходить при отсутствии господства в воздухе Люфтваффе, что принесет серьезный рост потерь сухопутных войск. Да и маневренность их серьезно ограничит. Авиаудары по мостам и железнодорожным станциям станет критически важным стратегическим фактором. Как вы понимаете, немцы будут стараться всемерно этому противодействовать, не считаясь с потерями. Поэтому, когда оккупация будет завершена, от Люфтваффе вообще останется одно название, а Великобритания сможет добиться тотального превосходства в воздухе.

— Очень интересно, — задумчиво произнес Сталин. — Получается, что Вермахт снова сел в лужу.

— Люфтваффе, товарищ Сталин. Вермахт в целом выполнил свои задачи.

— В чем причина поражения германских ВВС?

— Причем несколько. Прежде всего, это превосходство британских истребителей, которых перевели на новый американский авиабензин и серьезно модернизировали. Немецкие летчики подготовлены примерно на уровне британских, но их самолеты ощутимо уступают английским и это оказалось решающим моментом. И быстро улучшить свое положение они не могут. На текущий момент они предпринимают попытки массированного использования зенитных орудий среднего и крупного калибров, но это не приносит успеха. По-прежнему главным средством ПВО остаются истребители.

— Если Франция выйдет из войны, у немцев появится шанс?

— Вполне, потому что в этом случае у них будет в союзниках практически вся Европа. Пусть и не явных союзников, конечно, но дружественный нейтралитет для них даже лучше. Хотя говорить о каких-то конкретных вещах еще сложно — нет сведений о том, как идут переговоры и что от них ждать. Одно можно сказать уже сейчас — Великобритания рассорилась с остатками французских войск.

Спустя три дня.

— Сэр, — начал мистер Герберт, — с прискорбием вынужден признать, что операция «Катапульта» полностью провалилась. Французов кто-то предупредил. Они спешно покинули под разными благовидными предлогами территориальные воды Великобритании.

— Что мы можем перехватить?

— Грубо говоря — ничего. Они даже торпедные катера забрали. Место сосредоточения — Марсель. Но это только наше предположение. Часть сил отправилась в качестве стационеров в порты Италии.

— Иными словами, французский флот ускользнул от нас, и мы ничего не можем сделать?

— Да. Особенно в свете того, что в Северном море повысилась активность немцев. А итальянцы стали активно стягивать свои военно-морские силы в Тирренское и Лигурийское моря. Соединенных франко-итальянских сил хватит, чтобы разбить либо очень сильно потрепать наши Средиземноморские силы, а переводить туда Гранд Флит мы не можем, потому что за этим сразу последует мощный удар немцев по нашему побережью. Конечно, у нас есть шанс захватить или потопить некоторые корабли французского флота при прохождении Гибралтара, но я не уверен, что это нам нужно.

— Вы считаете это случайностью?

— Скорее утечкой информации. Мы уже работаем над этим. С французами же нам придется подождать новой благоприятной ситуации. Да и вообще — начать с ними сотрудничать. С материковыми французами, а не с теми беглецами, что сейчас у нас сидят. Потому что ситуация контролируется только ими. Я допускаю, что эта концентрация сил вполне может быть случайностью, но даже если нет, то ситуация складывается таким образом, что максимум наших возможностей упирается в сохранение нейтралитета Петена. А ведь он вполне может присоединиться к Гитлеру, имея на нас зуб, и тогда французский флот будет объединен с Кригсмарине. Ничем хорошим это не закончится.

— Но тогда нам придется признать правительство Петена, — недовольно скривился лорд Иден.

— Значит, признаем. В конце концов, лучше независимый Петен, который преследует свои цели, чем фактически новая провинция Германии, рвущаяся отомстить нам за вековые обиды. А ведь накопают. Уже сейчас из Виши доносится риторика, восходящая к временам Столетней войны…

 

ГЛАВА 7

24 июня 1940 года.

Букингемский дворец.

— Сэр. — Георг VI смотрел на Невилла Чемберлена холодным, жестким взглядом. — Великобритания благодаря вашим усилиям, находится в очень тяжелом положении. Вы довольны?

— Ваше величество. — Чемберлен был подавлен. — Я сделал что мог для сохранения могущества нашего общего дома. Но врагов у туманного Альбиона последние годы стало очень много.

— Вот как? — с едва скрываемой усмешкой спросил король. — И вы добились успехов в борьбе с ними?

— Да. Я смог выстроить дружественный нейтралитет с Москвой. Укрепил наши позиции в Германии. — Георг удивленно поднял брови. — Да, ваше величество, начальник германской разведки наш агент.

— Если это так, то почему вы не смогли ничего сделать, имея в руках такой козырь? Разгром англо-французских войск чудовищен!

— Это игра в поддавки, ваше величество. Мы хотим, чтобы Гитлер уверовал в свое могущество и атаковал Советский Союз. Ведь мы, извечный враг Германии, вне его досягаемости. Ему нужно построить мощный флот — а на это потребуются годы, если не десятилетия.

— Но Москва показала всему миру, что ее армия не пустой звук.

— Именно для этого мы и помогали всемерно Канарису, стараясь укрепить его влияние и уступая фигуру за фигурой. Гитлер должен быть уверен в его верности и лояльности. Ведь то, что армия Советов могущественна, совсем не говорит о том, что она многочисленна. И Берлин вполне может прийти к мысли о том, что, действуя быстро и с напором, сможет победить. Конечно, это не так. В Советском Союзе он завязнет надолго, и эти два наших врага не успокоятся, пока не загрызут друг друга. За это время и мы сможем подготовиться к войне.

— Авантюра. Все это одна сплошная авантюра, — усмехнулся король. — Пожалуй, я соглашусь с представителями Парламента, которые требовали вашей отставки.

— Но она может завершиться нашим успехом!

— Она уже завершилась провалом. Вы заигрались, сэр, ввергнув Европу в новую мировую войну в невыгодной для Великобритании конфигурации. Не знаю, работаете ли вы на кого, либо просто любите совершать глупости, но видеть на посту премьер-министра я вас больше не хочу. Да и вообще — в правительстве.

— Что?!

— До свиданья, сэр, — произнес со звенящим металлом в голосе король Великобритании, давая понять, что аудиенция окончена.

Спустя четыре часа.

— Вот и все, джентльмены, — произнес упитанный мужчина с сигарой в зубах, — Чемберлен ушел в отставку, и началась драка за пост премьера.

— Вы добились того, что хотели.

— Нет. Еще нет, — усмехнулся Черчилль.

— Кто еще кроме вас сможет занять пост премьер-министра в столь сложной ситуации? — Удивился один из собеседников.

— Мне мало занять пост…

— Вы хотите славы?

— Власти, джентльмены. Власти. А без успехов во внешней политике это невозможно. В Великобритании потихоньку нарастает паника. Ее международная изоляция увеличивается. И сейчас как никогда людям нужен спаситель. Человек, который взвалит на свои плечи тяжесть войны и вынесет ее достойно. А это и есть власть — вне выборов и постов, — усмехнулся Черчилль и пыхнул сигарой.

 

ГЛАВА 8

26 июня 1940 года. Германия.

Ставка Гитлера.

Гитлер сидел на диване и наблюдал за горным пейзажем, простирающимся за окном. Красивый ландшафт Альп ему особенно импонировал как художнику, ценящему изящные образы.

В дверь постучали, но он не обернулся. И вскоре откуда-то сбоку послышался голос:

— Мой фюрер, к вам генерал Гальдер.

— Уже прибыл? Хорошо. Зовите.

Спустя полчаса.

— И что вас не устраивает в том, что Петен провозгласил создание новой республики, независимой от Франции?

— Американцы, — сказал Гальдер и взял небольшую паузу. — Вы знаете, Вермахт, Кригсмарине и Люфтваффе не доверяют Абверу. Мы считаем, что Канарис ведет какую-то свою игру.

— Ведет. Я тоже об этом давно догадываюсь. Но и что с того? Это ведь идет на пользу Рейху.

— Меня смущает то, как он подал участие американцев в провозглашении этой Республики Бургундии и Окситании.

— И как вы на него хотите повлиять? Рейху разве не выгодно установить добрососедские отношения с этой новой республикой, которая не претендует на владение северными землями Франции?

— Выгодно, но я подозреваю двойное дно у этой игры.

— Почему?

— Потому что не ясно, что от всего этого получит Вашингтон. А ведь он приложил немало усилий по организации диалога между Петеном, Франко и Муссолини. Без американского участия все бы пошло совсем иначе.

— Да, мы бы отдохнули, подремонтировали танки и нанесли окончательное, сокрушительное поражение французам.

— И потеряли бы лишних солдат, технику и топливо. Особенно технику. Да, наша оборонная промышленность начинает набирать обороты, но мы все еще балансируем на грани. Ведь даже сейчас мы довольно уязвимы.

— Год-два и наши вооруженные силы станут куда сильнее.

— А будут у нас эти год-два?

— Единственное государство, которое сейчас реально нам может угрожать, это Советский Союз, но у него маленькая армия, хоть и весьма мощная, и он не стремится ее увеличить, ограничиваясь военно-спортивным движением. В случае угрозы уже сейчас Вермахт сможет смять РККА и дойти до Москвы. Вы ведь должны понимать, что численное превосходство — важный фактор в победе. И пока русские раскачаются, проводя мобилизацию, мы уже продвинемся так далеко, что у них просто не будет сил нам противостоять.

— Они уже который год строят заводы за Уралом.

— Да, строят, но там сущие мелочи. Как показала польская и французская кампании — наши тяжелые танки прекрасно себя зарекомендовали. Так что, я считаю, что русская оборона лопнет так же, как до того развалилась оборона у поляков и французов.

— А если нет?

— А вот чтобы этого не случилось, вы и нужны.

— Мой фюрер, Рейх собирается воевать с СССР? — настороженно спросил Гальдер.

— Для того я вас и вызвал. — Он выразительно взглянул в лицо начальнику ОКХ. — Вам надлежит в кратчайшие сроки подготовить проект плана войны с Советами. Абвер еще только уточняет сведения, но скоро он вас ими снабдит.

— Мой фюрер, а вас не смущает, что в ходе французской и польской кампаний Абвер не раз ошибался, и нередко довольно крупно. Из-за чего мы понесли серьезные потери, несколько раз попадая в очень неудобную ситуацию. В ситуации с Советами ошибки обойдутся нам намного дороже.

— Людям свойственно ошибаться, — улыбнулся Гитлер, — главное в том, что он в целом держал ситуацию под контролем. Кроме того, ему противодействовали британская и французская разведки. Как вы понимаете, это очень серьезные игроки. Так что, — фюрер сделал паузу, внимательно смотря на Гальдера, — я понимаю, что между вами пробежала черная кошка, но давайте работать вместе. Тем более что вы, что адмирал сделали много полезного для Рейха и нужны ему. — Гальдер с серьезным видом кивнул, давая понять, что принял слова Гитлера, но внутри у него все кипело…

 

ГЛАВА 9

1 июля 1940 года. Москва. Кремль.

Кабинет Сталина.

— …так что получается, товарищ Сталин, что эта новая республика продукт искусственный. Он вообще никак не мог бы получиться в естественных условиях. Ведь Германии нужен мир с Францией, а ее правительство сидит в Лондоне и ни при каких обстоятельствах на него не пойдет. Рейху было бы проще и разумнее представить всему миру Петена как нового главу Французской республики, выставив всех остальных повстанцами и бандитами. В идеале — провести «свободные» выборы на оккупированных территориях.

— Но Германия ведь пошла на это. Почему?

— Потому что они боятся нас и, я полагаю, уже начали подготовку войны на Восточном фронте. Та конфигурация, что сложилась в центре и на западе Европы, Гитлера не очень устраивает, но она обеспечивает уже вполне надежный тыл и активную торговлю между Германией и кем угодно. Даже с прямыми врагами.

— Выходит, что история повторяется?

— Отчасти. Я полагаю, что Канарис будет настаивать на скорейшем проведении военной операции. Каждый день просрочки будет повышать шанс его провала, ведь если Гитлер узнает реальное положение дел в Советском Союзе, то может решить, что с нами выгоднее сотрудничать, а не воевать. Тут все просто одно на другое наслаивается. Германия одерживает победу над Польшей и Францией. Пусть тяжело, но одерживает. Армия СССР формально малочисленна, ведь мы к РККА отнесли только части первого эшелона. О том, что у нас есть что-то еще в Абвере, безусловно, знают, но подадут это Гитлеру как мобилизационные силы, которые мы не сможем быстро развернуть. А значит, у них есть форма по времени, после того как они сомнут наши войска первого эшелона в боях у границы.

— Вы считаете, что нам обязательно следовать именно по этому сценарию? — неожиданно задал провокационный вопрос Сталин. — Может быть, действительно этого предателя стоит сдать Гитлеру, чтобы открыть тому глаза на истинное положение дел? Худой мир лучше доброй драки, не так ли?

— Товарищ Сталин. Я много размышлял об этой возможности. И в той жизни, и уже здесь. Увы, так не получится, война неизбежна. Вы и сами это хорошо понимаете. Гитлер находится в такой ситуации, что не напасть на нас он не может. Максимум — отложить нападение, но не откажется от него совсем. Но, как говаривал Макиавелли, войну можно отложить только к выгоде твоего противника. Ведь если Гитлеру открыть глаза на реальное положение дел, то он подойдет к нападению со всей серьезностью. Сначала обезопасит свои тылы: окончательно утихомирит Европу, приберет к рукам Ближний Восток, решит британский вопрос. И нападет. Но тогда война будет носить гораздо более разрушительный характер — мы успеем подготовиться, но и противник станет гораздо сильнее. А главное, помните, я рассказывал о ядерном проекте Рейха? Сейчас, когда счет идет на месяцы, туда не выделяют много ресурсов, понимая, что все равно не успеют, да и на обычные силы надеются. Но при отсрочке он, скорее всего, получит все потребное финансирование. И повлиять на это мы не в состоянии. В отличие от американцев немцы уже перешли от говорильни к практической работе.

— Значит, вы предлагаете пока не ломать игру англичанам. Допустим… Канариса расстреляют или повесят? — после небольшой паузы спросил Сталин. — Ведь буквально через полгода после начала войны станет ясно, что он вводил в заблуждение руководство Рейха. Неужели он этого не понимает? Зачем лезет в петлю?

— Думаю, что понимает. А значит — решит сбежать. Вряд ли он направится на туманный Альбион — туда стремились лишь русские вольнодумцы в надежде удрать от злого царя. А потом удирали советские диссиденты и прочие обиженные на власть. Скорее всего, адмирал уже смог накопить на некоем номерном счету где-нибудь в Бразилии или Парагвае довольно крупные средства для своих нужд и обустроил себе норку. И, по идее, мы можем попытаться там все это поискать. Я убежден, что следов немало. Все-таки глухомань. Там любые серьезные люди, хочешь не хочешь, оставят массу улик.

— Предлагаете его захватить?

— Да, — кивнул Тухачевский. — По возможности, конечно, не создавая культа из попытки пленения адмирала. А сам факт захвата не афишировать. Эта война будет идти долго, поэтому человек, работавший на столь высоком уровне, должен знать много интересной информации.

— Хм. Но для того, чтобы он сбежал, РККА должна сломать планы немцев, — тихо произнес Сталин.

— Совершенно верно.

— И она готова?

— Вы же понимаете, что к такому никто и никогда не был готов? — Улыбка у Тухачевского получилась грустной. — Но в целом — да, можно сказать, что армия готова. Части первого эшелона укомплектованы на сто процентов личным составом и всей необходимой техникой. Войска продолжают проходить интенсивную подготовку. Сверх того, мы смогли в каждую пехотную роту добавить взвод тяжелого оружия с шестидесятимиллиметровыми минометами и тяжелыми тактическими винтовками, а в каждый взвод по расчету гранатометчиков. Для частей второго и третьего эшелонов созданы необходимые стратегические запасы и обучен резерв. Конечно, не очень хорошо, но для мобилизованных — не дурно. Всех демобилизованных специалистов мы призываем каждые вторые выходные месяца на учебно-тренировочные сборы по месту жительства. Кроме того, военно-спортивные организации продолжают в напряженном режиме работать над обучением наших граждан тому, что понадобится на войне. Все, конечно, не радужно, но неплохо. Если сравнивать с тем, что было два года назад, ситуация просто замечательная. Хотя обольщаться, конечно, не стоит. За исключением войск первого эшелона, все остальные боеспособны ограниченно.

— А новая техника?

— К февралю произведем замену в частях первого эшелона. Производство наращиваем. Если все так пойдет и дальше, то к июню-июлю следующего года укомплектуем полностью и второй эшелон. А к началу следующего года и третий. Ситуация тяжелая, но далеко не трагичная. В прошлом варианте событий было намного хуже. Я бы сказал — на порядки.

 

ГЛАВА 10

10 января 1941 года. Нью-Йорк.

Один из шикарных особняков Манхэттена.

— Господа, наступил решающий год, — улыбнулся хозяин кабинета. — Советский Союз и Рейх смогли накопить достаточно ресурсов, чтобы уверовать в собственные силы. По крайней мере, Берлин, точно. Если верить нашей разведке, то он планирует напасть на Советы.

— А ведь еще месяц назад мы переживали из-за того, что Москва совместно с Берлином разделала под орех Норвегию и отобрала у нее две фюльке.

— Но это было их лебединой песней. Два волкодава уже рычат друг на друга, — усмехнулся мужчина в пенсне и тройке. — Возможно, и из-за этих двух кусков земли. Хотя кому они нужны?

— Шутки шутками, а война будет серьезной. Новый премьер-министр Великобритании сэр Уинстон Черчилль начал брать ситуацию в свои руки и налаживать с нами рабочее взаимодействие. На меня вышли его люди и предложили обсудить все вопросы, вызывающие разногласия.

— То есть Лондон уже испугался?

— Да. Поговаривают, что инициатива исходит от короля, но я не уверен. Вполне возможно, что король — пешка в чьей-то игре. Однако всю тщательно выстроенную схему Чемберлена он смог порушить, и теперь у Лондона очень тяжелая ситуация.

— Сам себе вырыл яму?

— Да, вроде того. Но умирать в этой яме он не хочет. Поэтому активно ищет союзников.

— Не рано ли нам с ним начинать сотрудничать?

— Рано. По крайней мере, у нас впереди японская кампания, да и Великобританию немцы еще не пощипали. Они ведь далеко не сразу должны сдружиться под ударами Советов.

— А вы думаете, Советы смогут разбить Вермахт?

— По нашим сведениям, у них есть масса очень интересных тузов в рукаве. Этот Тухачевский проявился себя незаурядным администратором. Помните отчет с Варшавского парада? А финскую кампанию? Так вот — он, несмотря на готовность отдельных образцов новой техники, не разрешил их использование в этих кампаниях, дабы не допустить утечки. Новейшие танки, самоходки, артиллерийские системы, самолеты. Грубо говоря — он подготовил тотальное перевооружение РККА. Но не просто добился разработки, а пробил под них производственные мощности и смог завершить модернизацию и реорганизацию производства.

— Какой-то демиург просто…

— Чем дальше, тем больше подобные мысли приходят в голову, — кивнул хозяин кабинета. — Чем больше мы работаем с ним, тем больше я убеждаюсь в том, что он единственный в СССР, кто по-настоящему понимает происходящее и знает что делать. Маршал очень серьезный игрок.

— Может быть, он за всеми событиями в Испании, Чехословакии и Монголии и стоит?

— Вполне вероятно. Если допустить, что это так, то получается, что Тухачевский был в курсе наших планов еще в тридцать пятом. Вы понимаете?

— И то изменение как-то связано с этим?

— Да. Очень похоже на то.

— Тогда давайте не будем рисковать? — с холодом в голосе произнес мужчина в пенсне и тройке. — Устраним его, и проблема исчезнет сама собой.

— Это было бы слишком просто, — усмехнулся хозяин кабинета. — Нам нужно узнать, откуда произошла утечка и кто за всем этим стоит. Ведь вы понимаете, что он все-таки исполнитель. Талантливый, умный, энергичный, но исполнитель, которого используют для решения своих проблем. И что-то мне подсказывает, что он либо среди нас, либо посвящен в наши дела.

— Что?! — начали возмущаться все присутствующие.

— Тихо! — рявкнул хозяин кабинета. — Или вы думаете, что он телепат, способный читать наши мысли? Кто-то решил сыграть свою игру. И поэтому я прошу вас — приглядывайте друг за другом. Уж больно хитро разыграны партии что Испании, что Чехословакии, что Монголии. Не исключаю, что режиссер преследует свои цели, поставив на кон наши общие интересы. А Тухачевского трогать нельзя. Нет… он ведь единственный ключ к этой загадке. И если кто-то попытается его устранить — лично придушу. Меня все поняли? — Хозяин кабинета обвел всех присутствующих холодным взглядом. — Или вы хотите оказаться в ситуации англичан? В этой войне должен быть только один победитель — мы, и если кто-то не согласен, может застрелиться, не дожидаясь того момента, как мы узнаем о его проказах…