19 июня 1708 года. Тяньцзинь

Владимир смотрел в зрительную трубу на приближающийся китайский порт — не только ключевой в Бохайском море, но и ближайший к столице Цин. Война шла своим чередом. И теперь, оттянув основные силы Императора на север и юг, герцог, согласно плану отца, планировал ударить в самое сердце — в столицу.

Они шли открыто — никого не стесняясь. Пять шхун и тридцать восемь флейтов. Редкие рыбачьи и торговые корабли прыскали в разные стороны только лишь завидев русский флот. Многие из них принимали участие в заманивании и мало кто хотел сейчас держать ответ за те дела. Да и вообще.

Однако, несмотря на изрядную публичность и неспешность продвижения, в порту их не встречали войска Цин, стянутые со всей округи. Напротив, их ждала делегация руководства города… чуть ли не с хлебом — солью. Владимир с огромным удивлением подошел к делегации, все еще не веря своим глазам.

— Но почему? — Прозвучал его первый вопрос, который тотчас же перевели переводчики.

— В Пекине стало известно о страшном поражении под Цицикаром, в котором русские войска вынудили Восьмизнаменную армию отступить. И теперь он стремится собрать все доступные силы для ее разгрома. Отозвал войска, что прикрывали Пекин от повстанцев юга. Стягивает все гарнизоны. Призывает вассалов.

— Но разве мы не русская армия, а вы не подданные Императора?

— Мы не считаем его законным правителем. — Сухо ответили хань. — Кроме того, мы слышали, что ваш государь стремиться восстановить династию Мин. И даже укрыл наследного принца, что томился в плену Цин. Поэтому городской совет посчитал неразумным оказывать вам сопротивление. Мало того, мы собираем ополчение, желая поддержать вас в походе на Пекин.

— Благое желание, — кивнул Владимир. — Вам известно, куда Император стягивает войска? В Пекин?

— В столице сейчас очень скромное войско. При вступлении в Пекин мы больше будем опасаться беспорядков и голода, чем сопротивления маньчжур. Основные силы двигаются на север. В Шэньян они должны будут соединиться с отступающими частями Восьмизнаменной армии и дать новое сражение вашим войскам, идущим от Гирина.

— Погодите‑ка… — слегка смутился Владимир. — А в Гирине маньчжуры разве не задержались?

— Нет. Немного отдохнув и приведя себя в порядок, войска организовано покинули Гирин еще до подхода русских войск, посчитав, что оборонять его не в силах. Город просто не готов пару месяцев содержать маньчжурскую армию. А голод не лучший советчик на войне.

— А Шэньян значит, сможет?

— Туда активно завозят провиант и фураж.

— Хорошо… — чуть подумав, кивнул Владимир. — Тогда нам не нужно медлить. Если Император узнает о приближении русской армии, то покинет Запретный город и война затянется.

— Да — да, конечно, — охотно кивнул глава городского совета и предложил следовать за ним, дабы обсудить детали.

То же время. Версаль

— Сир, — с довольным выражением произнес министр иностранных дел, — у нас хорошие новости.

— Что же вас так обрадовало?

— Мне удалось купить у датчан карту минных постановок.

— И что она нам даст? — Скептически поинтересовался король.

— Уже дала, сир. Дело в том, что русские ставят очень мало мин. Вероятно у них сложности с их изготовлением. На сей день проливы едва перекрыты. Я посоветовался с моряками и те считают, что мы можем применить брандеры. По крайней мере их тактику. Для чего потребуется десятка два крупных барж, груженных камнем дабы осадить поглубже. Пустим их вперед по удобному фарватеру и они, подорвавшись, проложат нам дорогу.

— Вы уверены, что к началу войны русские там не поставят в несколько раз больше мин?

— Полностью, сир. Они не ожидают такой хитрости от нас, поэтому изготавливают свои адские машинки никуда не спеша.

— Очень хорошо, — кивнул Людовик XIV с довольной улыбкой. — Прекрасно!

— И это не единственная хорошая новость.

— В самом деле?

— Дания готова закрыть глаза на наше вторжение. Ведь она не связана узами союза с Россией.

— Вот как? А мне казалось, что им выгодно сотрудничество с Москвой.

— Они хотят вернуть Скорне и выйти из Таможенного союза. Ибо он им, конечно, выгоден. Но весьма мало. Ведь их вклад в его деятельность ничтожен. При таком раскладе основной жар загребает Москва. А вот если они снова смогут оседлать проливы и взымать таможенную пошлину со всех товаров — тогда да.

— И как они видят свое будущее после завершения войны?

— Только в союзе с вами сир. Ради такого дела, король Дании даже готов принять католичество. Он понимает, что в одиночку ему не под силу тягаться с русским медведем, который не простит им предательства.

— Понимают значит? — Усмехнулся Людовик. — Предателей никто не любит. Хорошо, что они это ясно видят.

— Деньги, сир. Им бы и мысли подобные в голову не лезли, если бы их экономика не трещала по швам. Король и руководство Дании уже отчетливо понимают, что Петр шаг за шагом подчиняет их державу с помощью денег. Связывая по рукам и ногам их самостоятельность. Пройдет еще лет пятнадцать — двадцать, и их король окажется лишним на этом празднике жизни, а купцы и банкиры, вслед за Швецией пригласят на престол Петра, продвигающего их интересы. Им будет хотеться чего‑то большего, чем просто беспошлинной торговли в рамках Таможенного союза.

— Понятно… — кивнул, резко погрустневший Людовик. — Этот лис слишком опасен, чтобы его недооценивать.

— Датчане боятся, жутко боятся потерять независимость. Они видят какие процессы идут в Соединенных Провинциях, где партия сторонников Петра как верховного штатгальтера набирает силу с каждым днем. Уже сейчас у него нет достойных конкурентов.

— Так что же его сдерживает?

— Не знаю, сир. — Пожал плечами Кольбер. — Полагаю, что он знает о нашей подготовке к войне и надеется после ее завершения разрешить эту проблему. Ведь приняв сейчас этот титул ему придется подставить Соединенные Провинции под удар в предстоящей войне. А популярности это не добавит.

— Ну да, ну да… все как обычно. — Произнес, горько усмехнувшись король. — Но если так, то обстановку с Данией он тоже должен понимать. Может это ловушка?

— Понимать‑то понимает, но вряд ли осознает — насколько они боятся его. По сведениям нашей разведке основные военные приготовления идут на юге. Балтику охраняет только два тяжелых корабля, обшитых листами стали. И несколько шхун, количество которых постоянно меняется из‑за военных действий в Тихом океане.

— Не понимаю я его, — покачал головой Людовик. — Если он понимает, что мы готовимся его раздавить, то зачем оттягивает войска в такую даль? Сколько он туда уже вывел?

— Тысяч двадцать, может больше. — Пожал плечами министр. — По слухам — у него там одна сплошная война — от Каспийского моря до Тихого океана. Просто удивительно как он умудряется сдерживать целые орды столь малыми силами. Тем более война с Империей Цин. Дураку понятно, что ее быстро не завершить. Он там уже увяз на десятилетия. Но увяз. Сам. Намеренно. Бред. Не понимаю.

— Сир, Ваше Величество, — осторожно произнес Кольбер, — мы не всегда понимаем то, к чему стремится Петр. Сейчас, по сведениям, которые мы получили от наших османских друзей, он пытается занять азиатские степи. Зачем? Не ясно. Они считают, что таким образом Петр пробует защитить свои владения от постоянных набегов кочевых народов. Логика в этом есть, но он мог бы и подождать. Хотя…

— Что? — Насторожился король.

— При дворе Персидского шаха считают, что русские смертельно опасны. Они уверенно держатся на всем пространстве азиатских степей. Против них никто не в силах устоять. Поэтому, если, зная о предстоящей войне с нами, Петр увел часть войск на восток, дабы разгромить Империю Цин, значит оставшихся, по их мнению, должно хватить.

— Хватить? Хватить?! Они шутят? Сколько у него там осталось? Тридцать? Сорок тысяч?

— Где‑то так, сир. Плюс гарнизоны, укомплектованные и вооруженные больше по старинке.

— И этой горстки людей, по их мнению, должно хватить, чтобы победить армию в триста — четыреста тысяч? Это безумие! Безумие!

— Да, сир. Но Петр побеждает. Всегда побеждает. Возможно этот успех вскружил ему голову.

— Хорошо бы.

— Сир? — Удивленно переспросил Кольбер.

— Хорошо бы это было так. Но пока я склонен считать, что этот чертов византиец готовит какую‑то каверзу. Пакость. И мне это не нравится.