Мы расстаёмся, Миля.

Желаю вам счастья.

Вита."

И почему-то, прочитав именно эти ледяные, написанные ровным почерком слова, я понял, что всё действительно кончено.

Проходили дни, заполненные какой-то мутной суетой. Помню избирательную кампанию перед очередными выборами, хождения по этажам и квартирам со списками избирателей. Заботы на работе. И вот нечаянная встреча в конце марта, и договор о свидании. На этот раз мы встречаемся у Русского музея и заходим внутрь. Вита слегка улыбается и тихо говорит, что она любит такие вот…"неожиданные отклонения"… она выразительно повела плечом. Конечно же, ведь она должна была ехать в читальный зал на целый день. Мы вдвоём ходили по пустому музею, потом по улицам; говорили обо всём, не касаясь больной темы. Я чувствовал, что она уже отдалилась, и из этого отдаления смотрит на меня спокойно и доброжелательно. И все прежние мучительные вопросы, всю незатухающую боль и нежность, разрывавшие меня, нести к ней бесполезно.

Мы ходили долго, потом прощались на площади Толстого. Теперь уже мы оба чувствовали, что это настоящее прощание. После защиты она уезжала в Николаев. Мы молча стояли почти в самом потоке дневной толпы, я смотрел на неё, она немного в сторону, нет, скорее в себя, потом посмотрела мне в глаза и что-то, как всегда тихо, сказала, я не расслышал, я только очень хорошо понимал смысл этих последних слов. Потом она уходила, и я смотрел ей вслед, пока она не затерялась в уличной сутолоке.

Я поднял голову. Был сырой, холодный предпоследний день марта. Казалось, шум людского потока, потока машин, гул ветра и ещё чего-то сливались в особый звук, звенящий голос наступающей весны. Я продолжал стоять на месте. Так вот, как это бывает. Что-то кончилось, что-то начинается. Как вода заполняет котлован после взрыва, образовавшуюся пустоту сначала заполнят всякие мелочи. Потом всё как-то сложится, но навсегда из моей жизни ушло то единственное, что являлось главным смыслом всего предыдущего существования.