Как-то вечером я включила телевизор. На экране — академик Н.Н., (…) Колин шеф. Он говорил, что они, химики, вступили в борьбу с раком, что крупнейшие медицинские открытия принадлежат не медикам. Привёл в пример великие открытия Пастера. Пример с Пастером удачен, но Пастера на великий подвиг толкнула его гениальность, его безграничная любовь к человеку, стремление помочь страдающим, спасти умирающих. А тут авантюрист от науки, стремящийся использовать договорённость двух государств, с наглой мечтой стать академиком, вдруг «наткнётся» на открытие и принесёт ещё пользу человечеству.

— Даунька, жаль, что тебя вчера вечером не было дома: по телевидению выступал Н.Н.

— Коруша, я знаю об их затее, но в Институте химфизики нет квалифицированных физиологов и биологов, а кадры решают все.

— Даунька, мне в Сочи Коля рассказывал, что когда приближался двадцатипятилетний юбилей Института химической физики, они собирались торжественно отметить эту дату. Он поехал в Ленинград поднять архив и привезти соответствующий материал. Коля в архиве нашёл работу студента Харитонова. По его словам, эта работа была о цепных реакциях. Н.Н. эту работу Харитонова присвоил себе, а студента перевели в другую лабораторию, повысив в должности.

— Коруша, Коля не тот человек, которому можно верить, он из зависти может оговорить своего шефа. В Ленинграде было много сплетён, что работу «Цепные реакции» Н.Н. украл, пользуясь своим административным положением. Лично я этому не верю, есть такие учёные, которые за всю свою жизнь делают только одну хорошую работу. Н.Н. принадлежит к их числу.

— Дау, а за что ты исключил из своих учеников Вовку Левича? Ты с ним рассорился навсегда?

— Да, я его «предал анафеме». Понимаешь, я его устроил к Фрумкину, которого считал честным учёным, в прошлом у него были хорошие работы. Вовка сделал приличную работу самостоятельно, я-то это знаю. А в печати эта работа появилась на подписями Фрумкина и Левича, а Левича Фрумкин провёл в членкоры. Совершился некий торг. С Фрумкиным я тоже перестал здороваться. Вовка Левич перестал быть человеком, когда оставил свою очень симпатичную жену Наташу и женился на этой ужасной Татьяне.

— Какие разные вкусы у людей! Вовка Татьяну счи тает красавицей, а я нахожу ужасной Ирину Рыбникову!

— Захотела оштрафоваться?

— Нет! Прости, не буду.

— Коруша, если правду сказать, Ирина у меня сейчас как ширма. Герин муж очень ревнив. Чтобы усыпить его бдительность, я показываюсь, по совету Геры, с Ириной там, где могу их встретить.

Перед приходом Ирины к нам в дом, я убегала на липовую аллею, где меня довольно часто ожидал Коля. Мы выясняли свои отношения. Конечно, я петляла и путала, но в конце концов мне показалось, что я поставила его на колени и даже немного испугалась, что этот знаменитый бабник ещё по-настоящему влюбится в меня. Но ларчик просто открывался.

— Кора, ты слушала выступление Н.Н. по телевидению? Мне сейчас очень нужна твоя помощь. Понимаешь, у меня есть интуиция учёного. Я знаю, что дело с раком у меня выгорит. Сейчас я взялся за белокровие и пичкал обречённых белых мышек, поражённых белокровием, химическими препаратами. У меня одна мышка полностью выздоровела.

— Колечка, я знаю, кто работает у тебя с мышками, она вполне могла дохлую заменить здоровой. Или ты это сделал сам?

— Ты мыслишь, как Жеребченко, а я доверяю своим сотрудникам. Все правильно оформлено, зарегистрировано полное выздоровление белой мыши от белокровия. Н.Н. берётся устроить сообщение в эфир. Кора, будет сообщение ТАСС. Понимаешь, Кора, мне очень нужно для солидности работы вывести формулу. У нас привыкли верить только математическому расчёту. Я-то ни одного интеграла не возьму, а мой теоретик Димка Кнорре в тупике! У него ничего не получается. Вся надежда на тебя. Твоему Дау раз плюнуть вывести мне нужную формулу с правильным математическим расчётом. Кора, это мне нужно очень срочно. Завтра в 10 часов утра я своего Димку Кнорре пришлю к твоему Дау домой, а ты подготовишь Дау к приходу Кнорре. Для Дау это пять минут всего дела, а я буду спасён.

Моё молчание было принято за согласие. Конечно, я от Дау просьбу Колечки скрыла. А в 10 часов утра звонок: явился Дмитрий Кнорре. «Дау, к тебе пришли». А ещё через несколько минут бедный Кнорре как ошпаренный скатился вниз по лестнице и долго тыкался в стены, пока нашёл выход.

— Даунька, а что Кнорре от тебя хотел?

— Коруша, самое удивительно то, что он сам не знал, что ему нужно.

Дау так и не узнал, зачем к нему в то утро приходил Кнорре. Я спасала честь не столько Колечкину, сколько свою собственную! Вечером телефонный звонок. Колечка просил, чтобы я вышла в липовую аллею.

— Нет, не выйду. Вы будете опять драться, а я не виновата. Дау вечером явился поздно, утром чуть свет прибежал к нему Женька, только Женька ушёл, я хотела подняться к Дау, а в это время уже пришёл к нему твой Корре, — складно врала я.

— Ну, хорошо. Я уже формулу достал. Ещё очень нужна твоя помощь. Пожалуйста, выйди, Кора, разговор будет очень деловой и серьёзный. Я ведь тебе поклялся, что никогда больше не посмею поднять на тебя руку. Это удовольствие мне самому дорого обошлось. Я тогда решил, что убил тебя!

В липовой аллее он мне сообщил: «Скоро выйдет реферат моего доклада. Я его пошлю твоему Л.Д. Он решает, кто достоин докладывать на знаменитых „средах“ вашего института» (…) Когда был получен отпечатанный реферат Л. о борьбе с белокровием, теоретики прибежали гурьбой к Дау, давясь от смеха, сияя от избытка чувств, предвкушая, как они расправятся с автором анекдотической формулы в конце доклада.

Вдруг слышу голос Дау: «Я вам всем категорически запрещаю устраивать цирк!».

Теоретики подняли гвалт и вой, я уже не прислушивалась, а когда они все ушли, я быстро поднялась к Дау и с возмущением спросила:

— Ты им запретил раздраконить Л. только потому, что он мой любовник?

— Ну нет! Что ты, Коруша. Рак, белокровие — громаднейшее бедствие. Эти болезни висят над человечеством, как Дамоклов меч, и нет никаких гарантий. Любой может стать их жертвой. Л. дельного по этому поводу ничего не может сделать, но они подняли шум, организовали лабораторию, добыли средства, на этот шум в их лабораторию со временем придёт талантли вая молодёжь, которой суждено преуспеть. Так что твой Коля спокойно может приходить, я обеспечил ему в Институте физических проблем зеленую улицу, передай ему: он может спокойно приходить, докладывать. Я приветствую его начинание и ручаюсь: ни один теоретик его не укусит. Коруша, можешь ему все это передать.

— Неужели я могу не бояться Ландау и его банды?! Да, Кора, ты меня просто спасла. Я никогда не забуду, как твой Ландау в 1944 году зарезал без ножа нашего сотрудника Ратнера. Он тогда был учёный секретарь нашего института. У него родился второй ребёнок, ему степень была нужна как воздух, он делал свою диссертацию, в основу которой положил формулу одного из величайших физиков. Вот только не помню, кого именно: не то Гей-Люссака, не то Бойля-Мариотта, но в общем эта формула имела столетний стаж и во всех школах мира её изучали многие поколения. Наш учёный совет, конечно, не понял ничего, но одобрил ратнеровскую работу из векового уважения к гениальному автору этой формулы. И, представь, за три дня до защиты диссертации Ратнера Ландау опубликовал свой очередной научный шедевр, где точным математическим расчётом полностью уничтожил, ликвидировал эту формулу, перечеркнув заодно и диссертацию нашего Ратнера. Кора, после того как мне удалось полностью излечить белую мышку от белокровия, я очень хлопотал, чтобы мне дали для эксперимента обезьян, но эти звери очень дорого стоят. Мне выделили палату женщин, больных белокровием. Все шесть человек абсолютно безнадёжны, так что никто ничем не рискует. Мой препарат совершенно безвреден, их уже несколько месяцев пичкают моим препаратом, которым я излечил мышку. Я увеличил дозировку, но ни черта не помогает. Я решил их посетить, сам с ними поговорить, но это были уже не женщины, это просто лежачие коровы, они даже не отреагировали на мой приход. Я так тщательно одевался, я хотел произвести на них впечатление, но они остались равнодушны даже к тембру моего голоса.

Я привожу Колины слова в точности. Мириться с таким внутренним убожеством не было сил. Круто повернувшись, я бросилась бежать домой, крикнув ему: «Забыла выключить утюг!».

Доклад состоялся, народу было много, демонстративно пришла и я, хотя эти семинары никогда не посещала. Физики-теоретики с упрёком и даже враждебно посматривали на меня. Когда все разошлись, Пётр Леонидович Капица, с удивлением посмотрев на Дау, спросил: «Дау, как вы смогли пропустить этого прохвоста?».

Несмотря на преуспевание своего шефа, Дмитрий Кнорре уехал в Новосибирск. Он был молод, истины науки интересовали его гораздо больше, чем карьера. Колечка негодовал: «Представляешь, этот Кнорре уезжает в Новосибирск. Я его обеспечил шикарной квартирой, я ему создал блестящие условия для работы в Москве. У меня возникают такие грандиозные перспективы. Кнорре очень талантлив, он мне нужен, очень нужен. Упёрся, как бык! Уезжает в Новосибирск».

Может быть, я ошибаюсь, но тогда я подумала: такой кратковременный визит Кнорре к Ландау за «липовой формулой» честного парня наставил на истинный путь. В 1974 году я случайно по телевизору услышала сообщение учёного, члена-корреспондента Академии наук СССР Дмитрия Кнорре. Мне очень понравилось это краткое, но деловое выступление.

А в тот далёкий вечер Колечка, негодуя на Кнорре, говорил:

— Я очень удачно составил деловой краткий доклад о том, как мне удалось достичь таких блестящих результатов в борьбе с белокровием. Я все эти материалы отослал в соответствующие инстанции, я так спешил, чтобы успеть к отъезду Хрущёва в Америку. Я давал такие карты в руки нашему представителю. Он мог бы козырнуть моей работой! Оказалось — все зря! Моей работой побрезговали, не взяли!

— Коля, ну ведь вам удалось вылечить только одну мышку, повторные опыты не подтверждались, и больше никаких результатов нет! Как можно козырять такой работой?

— Ну и что же? Я каждый день получаю сотни писем из всех стран мира, все стремятся повторить мой опыт. У них тоже никаких результатов.

— Коля, разве это не есть подтверждение того, что эта работа была липой? Если в искусстве неповторимость является ценностью, то неповторимость в научном эксперименте говорит о крахе!

В таких случаях Ландау говорил: «Наука умеет много „гитик“.

— Коля, у тебя с белой мышкой не работа, а фокус! Ты не сердись, у тебя все ещё впереди, сейчас тебе ведь строят новый корпус?

— Да, он уже почти готов. Я заказал зеркальные стекла для окон, так пожалели, не утвердили. Семёнов здорово выкладывается на эти работы.

— Он так уверен в твоём успехе?

— Ну, знаешь, в мои успехи поверил даже сам Ландау, а ты, злючка, не веришь. Когда я переселюсь в свой новый корпус, я это торжественно отмечу, а к тебе у меня будет большая просьба. Уговори Ландау посетить мои новые лаборатории. Это мне необходимо для престижа. Если у меня в лабораториях побывает сам Ландау, те, кто сомневался в чистоте моих работ, умолкнут! Н.Н.Семёнов — крупнейший учёный нашей страны, лауреат Нобелевской премии, но авторитета среди учёных он не имеет. А твой Ландау — непревзойдённый авторитет. Мне очень нужна его помощь в моих начинаниях, чтобы меня не называли авантюристом от науки.

— Колечка, это потому, что Ландау не имеет привычки ставить свою подпись под чужими работами, чего не скажешь о твоём шефе. Дау его всегда называет балаболкой. Себя Дау учёным не считает. Он говорит: «Учёным бывает пудель, человек может стать учёным, если его как следует поучат. Я просто научный работник». Ещё Дау не любит выражение «жрец науки». По этому поводу он высказывается так: «Есть люди с печатью жреца науки, это значит, что они жрут за счёт науки. Никакого другого отношения к науке они не имеют». Вот ты, Колечка, станешь настоящим «жрецом науки». Я уверена, ты преуспеешь, ты вынашиваешь в уме сложные, дерзкие планы, ты мечтаешь только о том, как с помощью интриг перехитрить весь мир. Ты уверен, что достигнешь небывалых высот, к своей заветной мечте стать академиком ты ползёшь, крадучись по-кошачьи, насторожённый, вооружённый отнюдь не научными знаниями. Сам говорил, не умеешь взять ни одного интеграла! Когда я слушала твой доклад о борьбе с белокровием в нашем институте, я убедилась — очки втирать ты умеешь. При этом держишься умно. Ты — дерзновенный человек, с которым уже все вынуждены считаться. Правда, ты очень многого достигаешь при помощи баб!

Я не ошиблась: Колечку интересовал только Ландау, я была для него лишь мостом к Ландау! И если говорить честно, я этому очень радовалась. Это его удерживало возле меня, а мне так была нужна молва, что знаменитый бабник у ног моих уже годы, так неотразима я!

— Даунька, Коля уже под свои работы получил целый новый корпус. Он очень приглашает тебя посмотреть его лаборатории.

— Ну нет, Коруша. Мне там делать нечего. Лягушку хоть сахаром облепи, я её все равно в рот не возьму.