С первых дней, когда я привезла Дау домой, я звонила многим физикам, просила их навещать Дау дома. Евгений Михайлович Лившиц не являлся. Мнение ведущих врачей оставалось прежним: Гращенков и другие считали, что боли у Ландау мозгового происхождения. Надо, чтобы его ученики-физики отвлекали от боли, надо заставить Ландау заняться делами. Я в это не верила. Но решила, если Женька в него вопьётся, начнёт вытягивать параграфы для следующих томов по теоретической физике, вреда не будет.

Встретив Лелю, Женькину жену, во дворе, я ей сказала:

— Леля, передайте Жене, я снимаю все свои обиды против него и против вас. Дау уже дома, пусть к нему Женя заходит, как заходил прежде, заходите и вы.

Евгений Михайлович стал посещать Дау в компании других физиков. Потом осмелел, стал приходить один. Закрывал дверь, и я даже радовалась, вдруг Женьке удастся заставить Дау заняться писанием книг. Стала прислушиваться. Лившиц всегда спрашивал: «Дау, ты помнишь вот эту формулу, которую ты вывел для последнего тома?» — «Нет, я этой формулы не знаю, я её не выводил, эта формула не моя». — «А вот эту новую энтропию, для восьмого тома, помнишь?» — «Нет, я её никогда не знал».

Я для себя отметила: наверное, все это было сделано в 1961 году, перед травмой. Год перед катастрофой оставался провалом в памяти. Это меня не пугало, было много других забот, и всегда помнила слова Пенфильда: время и терпение все восстановят. Главный врач у Ландау — время и терпение!

Ещё я старалась выяснить, кто из наших московских медиков подлинные клиницисты. Часто слышала фамилии Вишневский, Вотчал, Васильев. Тот самый Васильев, который в первые часы травмы, увидев страшнейшей силы забрюшинную гематому, написал, что жизнь несовместима с травмами. Расписался и уехал. Вот этого самого Васильева особенно все хвалили, как специалиста по кишечнику. Но даже менее знаменитые медики не соглашались на визит к Ландау по приглашению жены, ссылаясь, что, если это необходимо, их должен пригласить председатель консилиума Гращенков.

Я уже начинала думать, а вдруг Гращенков не по личным мотивам выбросил Дау из больницы, неужели он так глуп, что мог серьёзно думать: Ландау дома, увидев свой письменный стол, сядет и начнёт заниматься наукой, забудет о боли, «которую он сам себе придумал».

Эту мысль он как-то высказал мне, когда начал свою кампанию по преждевременной выписке Дау из больницы. Тогда я ему ответила: «А он за свой письменный стол садился только для бритья». Сейчас, когда Дау уже дома, я все это передумывала, эти мои слова Гращенков, наверное, принял как издевательство! Гращенков не понимал Ландау. Я решила написать письмо в Чехословакию профессору Кунцу, прося его помощи.

«Москва, 24 февраля 1964 года.

Глубокоуважаемый профессор Кунц!

Все мы, друзья и близкие Л.Д.Ландау, помним, как много Вы сделали для спасения его жизни, и всегда благодарны Вам. Сейчас, как вы знаете, жизнь Льва Давидовича находится вне опасности, но общее состояние продолжает оставаться очень тяжёлым и почти не меняется к лучшему. Больше всего его мучают боли в пальцах левой ноги, которые мешают ему спать и тем самым мешают выздоровлению. Местные блокады, проведённые неоднократно в больнице, не дали никакого эффекта, и поэтому было высказано медиками предположение, что боль происходит от центральной нервной системы. Существует и другое мнение, что изза перелома тазовых костей и последующего неправильного срастания, зажатые нервы в тазу дают эту боль. Ваша консультация могла бы принести неоценимую пользу больному. Не согласились бы вы приехать в Москву и посмотреть Льва Давидовича? Если вы найдёте возможность для этого, не откажите в любезности сообщить об этом.

Преданная вам Конкордия Ландау.

Москва, Воробьевское шоссе, дом 2, кв. 2».

О том, что появились боли в животе, я не писала. В те времена я надеялась, что сильные вздутия и боли в животе устранятся сами по себе, если наладить правильное питание. Поэтому я пошла на операцию, хотела заставить Дау встать на ноги, двигаться. При правильном питании, мне казалось, я сама могу справиться в домашних условиях с ненормально вздутым болезненным животом. В больнице Академии наук кишечник просвечивали рентгеном, смотрели специалисты — ничего не нашли.

Я была очень счастлива, что Гращенков пригласил, наконец, к Дау А.А.Вишневского, знаменитого медика-клинициста. Следующий визит Александра Александровича был уже без Гращенкова. Как клиницист и настоящий медик он сразу обратил внимание: «Ты что это, батенька, без конца в уборную бегаешь? А ну ложись, я осмотрю твой живот. Бог мой, да твой живот распёрло до последней степени. А где история болезни?» (Александр Александрович называл всех на «ты»). Я сейчас же позвонила В.И.Зарочинцевой в больницу АН. Александр Александрович взял трубку и сам попросил привезти срочно историю болезни Ландау. Посмотрев её, он спросил:

— А где ты хранишь результаты анализов? Меня интересует последний анализ кала на грибки.

Она многозначительно посмотрела на Александра Александровича, взяла историю болезни, перелистала, нашла то место, где Гращенков записал: «Боли в животе центрального происхождения, нарушен центр в мозгу, сигнализирующий ложную боль в животе».

— Ты что это мне показываешь? Это я уже сам прочёл. То, что записал Гращенков, может оказаться вариантом из тысячи одной ночи! Я тебя по-русски спрашиваю, где последний анализ кала на грибки? Вижу, не делали. Давай показывай, где записан анализ кала на грибки предпоследний. Да ведь Ландау лежал у тебя года полтора. Покажи, где анализ кала на грибки за время пребывания больного у тебя. Нет, нету, ни разу не сделали. Вас за это мало всех повесить! Я не был в консилиуме у Ландау, но как медик знаю, сколько он получил антибиотиков и таких сильных, как новые американские: чтобы потушить травматический пожар в лёгких, с дозами не считались. Тогда спасали жизнь! Потом Ландау был у нейрохирургов. Ну им простительно: они, кроме черепной коробки, дальше в человеческом организме ничего не понимают. Но у вас? Что ваша больница — кладбище для академиков? Я уверен: его изнутри пожирают грибки, у него, наверное, погибла вся кишечная флора. Он же сейчас не живёт, он без конца бегает в уборную.

Он безнадёжно махнул рукой на Зарочинцеву и, обращаясь ко мне, сказал:

— Я сейчас тебе выпишу направление к лучшему микробиологу профессору Ариевичу. Его лаборатория находится в Сокольниках при венерическом диспансерном отделе. Соберёшь кал и отвезёшь, но смотри, передай в руки самому Ариевичу, а я ему сам позвоню.

Я все сделала, как сказал мне Александр Александрович. Когда анализ был готов, сам профессор Ариевич позвонил мне домой, он от волнения заикался, говоря: «За всю мою многолетнюю практику впервые такой тяжёлый случай — кишечная флора погибла полностью. Грибки сильные, окрепшие, их возраст что-то около трех лет. Я даже не знаю, как начать с ними борьбу, я удивлён, что больной жив!».

Прошло столько лет. Я пишу об этом и рыдаю. Как Дау мучился. Как можно назвать тех людей, которые бегали к Топчиеву, Келдышу, Миллионщикову и диктовали: «Ландау должен выздоравливать у нейрохирургов, у Егорова»! А у Егорова он был около года, и Егоров знал, каких и сколько антибиотиков поглотил Ландау в больнице № 50. Но его специальность — нейрохирургия по раку мозга, а Лившиц поднял целую кампанию, чтобы Ландау выздоравливал только в этом институте. Академики Тамм и Зельдович ему в этом очень помогали. А вот П.Л.Капица воздержался от вмешательства в медицинские дела Ландау. Он не знал медицины и не мог давать советы по этим вопросам. Потом надо помнить, что Капица ещё и Кентавр. Больной Ландау ему не был полезен!

Вероятно, профессор Ариевич позвонил Вишневскому. На следующий день Александр Александрович приехал с разработанным планом лечения: как вывести грибки и восстановить кишечную флору. Я получила подробный список, где перечислялись продукты, необходимые Дау, их количество, какие употреблять медикаменты. Весь кал до грамма собирать за сутки и отвозить в лабораторию при Институте А.А.Вишневского.

В первый день, собрав в литровую банку первую порцию, увидела, что кал жидкой консистенции, в количестве примерно двух сантиметров. Куском прозрачного полиэтилена я крепко завязала банку и поставила в ванной за унитаз. Через некоторое время я зашла в ванну. Запах мобилизовал все моё внимание. Ужас, с какой силой размножались эти грибки. Прозрачная крепкая плёнка лопнула, литровая банка была полна, пеной возвышалась высокая шапка. Пол ванной весь покрыт такой же пеной. У меня от ужаса зашевелились волосы на голове: так что же делается у Дау в кишечнике? Действительно, не понятно, как он живёт?

По совету А.А.Вишневского я поехала в Институт молочной промышленности, по его рецепту заказала простоквашу строго по мечниковской закваске. Потом с помощью Вишневского меня проконсультировала академик Ермольева. Она посоветовала в меню Ландау ввести для возрождения кишечной флоры побольше молодой свежей зелени, именно зелени, а не корней — петрушки, сельдерея, укропа. «Старайтесь резать помельче и давать больному как можно больше».

Я очень мелко резала, смягчала маслом и сметаной, но все равно первая порция нарезанной травы вызвала у Дау в горле раздражение. Он так закашлялся, что посинел: вероятно, рубцы в горле от трахеотомии остались. Я решила из этой зелени выжимать сок. Это была титаническая работа. В огромные корзины я скупала зелень. Он у меня стал получать натощак полстакана сока из зелени петрушки, в обед — полстакана сока сельдерея и на ночь — полстакана зелени укропа. Медикаменты — нистатин, продукты питания строго по рецептам и в количестве, указанном Вишневским, плюс ещё мечниковская простокваша из Института молочной промышленности.

Трудоёмкость получения сока из этих трав доводила меня до кошмаров. Я очень боялась в травах с рынка занести инфекцию. Сначала тщательно смывала пыль, потом небольшими порциями опускала в розовый раствор марганцовки, тщательно ополаскивала небольшими порциями, в заключение полоскала в холодной кипячёной воде. Вымытую траву заворачивала в стерильную марлю, на следующий день отжимала из неё сок.

Я помнила, как Дау заразили в нейрохирургии инфекционной желтухой. Я все время опасалась, что где-то с маленьким пузырьком воздуха между листьями остался микроб! Тщательно промывала эти травы, буквально до потери сознания. Моторы кухонного комбайна и все соковыжималки не были рассчитаны на выжимание соков из этих трав: моторы горели, соковыжималки быстро изнашивались.

Оказалось, этот кухонный комбайн уже снят с производства, нашла старый паспорт, прочла адрес завода и помчалась на завод. Главный инженер завода и его сотрудники очень чутко отнеслись к моей просьбе. Нарушая свои внутренние заводские законы, они отдали мне где-то у них строго хранившиеся экземпляры.

До глубокой осени Дау пил эти соки. И, наконец, грибки были ликвидированы, кишечная флора восстановилась. Вот что может сделать настоящий медик-клиницист! И главное, Вишневский полностью игнорировал мнение Гращенкова о центральном происхождении болей. Просмотрев рентгеновские снимки сломанного таза, он без колебаний уверенно сказал: «Конечно, неправильно сросшийся таз зажал нервы. Установить те точки, где зажаты нервы, очень сложно, но я попытаюсь. За успех ручаться нельзя, это очень сложный случай». «Да, случай самый сложный из всех сложнейших», — думала я.

Когда анализы на грибки показали их отсутствие, кишечная флора восстановилась, он спать стал лучше, реже ходил в уборную. Вишневский очень удивлялся: неужели, давая в таких количествах необходимые для спасения жизни больного антибиотики, ему забывали давать нистатин? Или у них не было нистатина под рукой? Или они там все в консилиуме считали, что больной не выживет?

«Вот с этим я никогда не соглашался. Если человек ещё не умер, надо верить всегда самому, что ты сможешь его вернуть к жизни!»

Я стала очень внимательна к приходам Е.М.Лившица, искренне им радовалась, сразу уходила, стараясь не мешать. Я надеялась, что Женька своей врождённой цепкохвостостыо капуцина может заставить Дау заняться книгами. Видя моё расположение к нему, Женька решил, что я, наконец, поумнела и поняла, что он, Лившиц, есть необходимое приложение к Ландау!

Итак, Женька осмелел, стал приходить очень часто.

Международная почта, которая приходила в первые годы после автомобильной катастрофы, была обильна. Была не распечатана, занимала все пустые чемоданы, антресоли и кладовую. Когда Е.М. высказал желание просмотреть её, я очень обрадовалась, предоставив почту в его полное распоряжение. Это была работа не одного дня. Он приходил, я ему отдавала тюки с почтой. Он почти все отправлял на свалку. Мне было очень жаль, что я не знала языков, не могла прочесть письма. Дау тихонько попробовал протестовать, но Женька на него накинулся: «Дау, я все выбрасываю потому, что это ненужный хлам. В основном весь мир захотел иметь твой автограф! Из научной почты если и есть что стоящее, все уже устарело».

Мои отношения с Женькой несколько наладились. Придя в один из дней, он принёс ящик, поставил на стол и сказал: «Кора, это те медикаменты, которые остались неиспользованными». Когда он ушёл, мы с Танечкой вынули медикаменты в американской упаковке. Это был нистатин. Срок годности давно истёк. Меня удивило, почему он их сам не выбросил, а принёс мне, чтобы это сделала я. Когда на следующий день он пришёл разбирать почту, я его, конечно, не спросила, почему нистатин застрял у него, в результате чего грибки у Дау сожрали всю кишечную флору. Лившиц не был в курсе того, как мы с Вишневским выводили грибки.

Ещё в нейрохирургии, когда Гращенков не знал о моей размолвке с Лившицем, он при мне по-деловому подошёл к Женьке и сказал: «Евгений Михайлович, моему больному очень нужен такой-то препарат. Конечно, вам признательные родственники все оплатят». Тогда этому не придала значения, не запомнила названия препарата. А теперь я думаю, что на нистатин покупателя не нашлось.

Радиоприёмник я установила у постели Дау. Не вставая, он привык слушать новости.

Вдруг он, рывком выключив радио, мне сказал: «Только что убит президент Америки Кеннеди».

После этого сообщения я перенесла телевизор в комнату Дау. Мы стали ежедневно тщательно следить за телевизионными передачами. Вдруг увидели: отчаянно мчалась молодая женщина, она кричала: «Нет! Нет! Нет!». Телевизионные камеры проводили её до клиники, двери клиники распахнулись перед ней и поглотили её! Там медики тщетно пытались спасти жизнь своего президента. Но Жаклин Кеннеди впустили в клинику к мужу.

В эти дни американской трагедии мы с Дау все время следили по телевизору за трагическими событиями американского народа. Дау без конца повторял: «Вот бандиты! Убить собственного президента! И это не единственный случай в истории Америки». И он мне рассказал, как актёр-убийца со сцены в упор застрелил великого американского президента Линкольйа!

Потом смотрели похороны Джона Кеннеди. Жаклин шла как истукан, окаменев. О, сколько было трагедии в её шагах! Как она шла! Как она ещё могла управлять своим двигательным аппаратом! Тогда я не знала, что и меня это ждёт!