Лето 1965 года Дау провел на нашей даче в Мозженке, куда в один прекрасный день съехалось очень много посольских машин и фоторепортеров. Я не могла объяснить этого паломничества. Немецкая речь сменялась английской, французской, я не была подготовлена к приему. Заметила, что иностранцы на непонятных мне языках атаковали Дау настойчивыми вопросами. Всматриваюсь в лицо Дау. Поняла, он уходит от ответа.

Когда все разъехались, я спросила:

— Даунька, мне показалось, эти иностранцы у тебя что-то настойчиво выпытывали, а ты вилял.

— Корочка, ты права, они все хотели знать, над чем я работал, когда произошла автомобильная катастрофа.

— Даунька, но ведь раньше ты всем говорил, что не помнишь, над чем работал, неужели вспомнил?

— Да, Коруша, на днях на даче я уже вспомнил свою последнюю работу и даже в часы ослабления животных болей, я ее почти закончил.

Я разрыдалась.

— Что с тобой, Коруша?

— О, Даунька, это от счастья, я никогда не верила Гращенкову, не верила, но боялась!

— Коруша, что толку: память вернулась, а боли в животе нестерпимые. Ведь с этими болями работать очень трудно, а я должен закончить свою последнюю работу. Стою на пороге открытия и ничего не могу сделать. Ты правильно заметила, я не мог говорить о неоконченной моей работе, поэтому и вилял, пока работа не опубликована, говорить не о чем.

Я решила попробовать достать путевку в Карловы Вары. Вишневский одобрял и Кирилл Семенович тоже считал, что эта поездка будет очень полезна для больного. В Президиуме Академии наук мне сказали, что путевок нет, надо было заранее подавать заявление. На даче Дау было хорошо, в тот год был большой урожай клубники, крыжовника и других ягод, собирали их ведрами. Дау очень любил эти ягоды. Гарик был все время с отцом, за эти годы болезни Гарик стал студентом-юношей. Дау все время давал ему решать задачи уже по университетскому курсу. Гарик удивлялся не успел продиктовать задачу, уже пиши ответ. В отсутствие Гарика Дау говорил: "Гарик очень способный, из него будет толк, и притом Гарик очень красив, в мужской красоте я не очень разбираюсь, но мне кажется, красивее Гарика мужчине быть невозможно". (Лично я считаю сына очень милым.)

Как-то Гарик уехал на байдарках со студентами, потом они попали в какой-то студенческий лагерь. К нему подошел один студент и по секрету сообщил: "Игорь, девчонки все завертелись, они решили, что ты сын знаменитого физика Ландау, так что ты держись поважнее, надо их подурачить".

Когда Даунька раскисал от приступов боли в животе, Танечка поддразнивала: "А кто ездил в Адлер?". Дау смеялся, Танечка продолжала: "Какой хитрый заяц ускакал в Адлер, а мы даже не заметили".

Удивительно успокаивающе Танечка действовала на больного. Спокойная, добрая, казалось, она разделяла боль больного, он всегда с тоской говорил: "Завтра выходной и Танечки не будет".

9 июля — день рождения П.Л.Капицы — по установившимся традициям все сотрудники института съезжались к вечеру на Николину гору. Мы с Дау решили съездить пораньше, поздравить Петра Леонидовича до общего сбора гостей. Застали там одного гостя — Рубена Симонова, беседа была дружественной, интимной. Капица обратился к Дау:

— Дау, вы помните, давно, до вашей болезни, я вам говорил, что вы уже переросли сотрудника института, давайте создадим Институт теоретической физики, и вы будете там директором.

— Помню, Петр Леонидович, и помню, что я вам тогда ответил: директора из меня не получится. Кроме того, я против создания теоретического института. Теоретики должны работать всегда вместе с экспериментаторами, иначе они заврутся. Я уже сказал Халатникову свое мнение об их Институте теоретической физики. Петр Леонидович, вы лучший из директоров. Я счастлив работать у такого директора!

— Дау, но ведь ваши ребята разбежались, разленились! — Да, я это знаю, вот выздоровею, я сам всех разгоню и наберу талантливую молодежь, любящую трудиться!

Это был последний визит Дау к Петру Леонидовичу Капице.

Когда переехали в Москву, опять участились визиты Кирилла Семеновича Симоняна.