I

Область современной филантропии, или капиталовложений некоммерческого характера, представляет собой хаотическое сочетание вспыхивающих огней, причудливых теней и всепроникающей рекламы. Трудно быть в чем-либо уверенным в этом лабиринте, где то, что на первый взгляд кажется ясным, на самом деле оказывается лишь бесконечным рядом иллюзий.

Так называемая практическая филантропия главным образом сосредоточена вокруг фондов пожертвований на благотворительные и культурные цели. Э. К. Линдеман, специалист по внутренним функциям этих благотворительных фондов, заявляет в своем труде "Богатство и культура", изданном в 1936 г.: "Сначала я был удивлен, когда обнаружил, что те, кто управляет благотворительными фондами и трестами, не хотят, чтобы проводилось обследование этих учреждений. Если бы мне тогда пришло в голову, — продолжает он, — что потребуется восемь лет настойчивого исследования и большие затраты, чтобы установить хотя бы основные требовавшиеся мне цифровые данные, то я уверен, что сразу же прекратил бы эту работу".

Итак, читатель должен приготовиться заглянуть в этой главе в подземную пещеру современного капитализма, заранее отбросив все предвзятые представления о щедрых пожертвованиях экономических баронов на благо человечества. Действительность не подтверждает этих представлений, распространяемых газетами и рекламными агентствами миллионеров.

Но разве газеты не правы, утверждая, что Рокфеллеры пожертвовали от 500 до 700 млн. долл.? Разве все мультимиллионеры не роздали огромных сумм? Разве они не оказывают поддержки большинству научных исследований? Разве огромное количество культурных и художественных учреждений — оперы, симфонические оркестры, университеты — не получает от богачей широкой бескорыстной поддержки?

К сожалению, на все эти вопросы можно дать лишь отрицательный ответ.

Что же в таком случае может оправдать всю эту рекламу?

Так называемая филантропическая деятельность находится в таком же соотношении с грандиозными размерами, в каких она изображается, как камешек—= с прудом, на поверхности которого его падение оставляет бесчисленные расходящиеся круги. Ибо богачи сказочно-изобильной Америки пожертвовали очень немного денег на благотворительные цели; к тому же большая часть этих сумм была роздана после введения в 1913 г. подоходного налога. Поэтому слово "дар" должно было бы, собственно, уступить место более точным терминам, вроде "размещение" или "передача".

В период с 1909 по 1932 г. все дары и пожертвования различным учреждениям, сделанные богатыми, состоятельными, людьми среднего достатка и бедняками, составили, согласно книге Роберта К. Доуна "Размеры богатства Америки", всего 27 888 млн. долл., т. е. 2% общего дохода лиц всех классов.

Согласно тому же источнику, с 1860 по 1932 г. затраты на общественные нужды, филантропические и нефилантропические, произведенные богатыми и бедными, составили всего 65 533 млн. долл., т. е. около 25% от 233 628 млн. долл., израсходованных на общественные нужды правительством.

"Общая сумма пожертвований плательщиков подоходного налога никогда, даже в самые благоприятные годы, не составляла и двух процентов их дохода, — пишут Риллис А. и Омар П. Гослин в книге "Богатые и бедные", — 3 тыс. наших богатейших семейств со средним годовым доходом в 300 тыс. долл, и выше пожертвовали в 1928 г. в среднем лишь по 25 400 долл. С наступлением депрессии они нашли необходимым сократить свои пожертвования в среднем до 12 900 долл, в год каждое. 248 самых богатых семей ;тв с доходом свыше 1 млн. долл, дали в 1928 г. в среднем по 30 100 долЛ. В эту сумму входят все пожертвования церквам, колледжам, благотворительным учреждениям и т. п."

Согласно материалам "Джон Прайс Джонс корпорейшн", в 1928 г. весь филантропический бюджет составил 2 330 600 тыс. долл., причем, как установил Линдеман, все благотворительные фонды и тресты, учрежденные богачами, внесли лишь 9,16% этой суммы.

Профессор Линдеман опровергает насаждаемое газетами представление, что большие суммы денег оставляются на филантропические цели по завещаниям. После тщательного изучения завещаний, зарегистрированных в Нью-Йорке в 1927—1933 гг., Линдеман пришел к заключению, что 94% богатств переходило по завещаниям к родным и друзьям. Так как в Нью-Йорке сосредоточена большая часть крупных состояний страны, то такое распределение в течение семи лет частной собственности на сумму 11 500 млн. долл, должно считаться достаточно показательным примером того, как распределяются в Соединенных Штатах богатства по завещаниям.

Не приобрела ли, однако, филантропическая деятельность большего размаха, чем когда бы то ни было, после гражданской войны, в эпоху господствующего влияния банкиров и промышленников?

К сожалению, снова приходится ответить отрицательно. Генри Димарест Ллойд в книге "Богатство против общественного блага" цитирует следующее высказывание комитета нью-йоркской ассоциации объединенных госпиталей, относящееся к 1893 г.: "Комитет нашел, что вследствие устранения старых методов частной конкуренции после организации современных крупных трестов и корпораций серьезно пострадал доход тех благотворительных учреждений, которые существуют на добровольные пожертвования отдельных лиц".

По сравнению со всеми доходами и прочими затратами сумма пожертвований филантропическим и благотворительным учреждениям попрежнему имеет тенденцию к понижению. По материалам фонда "Голден рул", в 1936 г. общенациональный доход был больше, чем в 1932 г., на 48 718 млн. долл., что составляет увеличение на 61%. В этот же самый период доходы 105 крупнейших промышленных корпораций возросли на 3 975%, в то время как пожертвования на колледжи, общую благотворительность и церкви упали соответственно на 18, 24 и 30%. Среди богатых и могущественных семейств, которые не обнаруживают серьезной склонности к филантропии, находятся Меллоны, Форды, Дюпоны, Фишеры, Филды, Фиппсы, Бервинды, Бейкеры, Маккормики, Рейнолдсы, Меткафы, Грины, Фрики, Морганы, Стиллмены, Райаны, Тафты, Гульды, Брэди, Гуггенхеймы, Вандербильты, Гойлеты, Асторы и большинство остальных семейств.

"Исследование организованной филантропии в Соединенных Штатах, — говорит крупный социолог Эпштейн, — свидетельствует скорее о скупости большинства, нежели о великодушии. Даже при поверхностном изучении становится ясно, что миф о нашей непревзойденной щедрости основан всего лишь на благотворитель, ных дарах крошечной кучки людей, отдающих малую долю своих колоссальных состояний".

"В городах, где деньги собираются местными благотворительными организациями, число жертвователей никогда не превышает 17% всего населения. 360 американских местных благотворительных организаций, несмотря на сопровождающий их кампании барабанный бой, лесть и умелую рекламу, не собирают более 80 млн. долл, в год — менее половины суммы, уплачиваемой согласно одному лишь закону о компенсациях рабочим". Эпштейн указывает, что менее восьмисот частных лиц и корпораций внесло единовременный взнос в 250 долл, или больше, чтобы стать пожизненными членами Ассоциации по улучшению жизненных условий бедняков в Нью- Йорке.

"Людям, занимающимся сбором денег на благотвори, тельные цели, хорошо известно, что в Соединенных Штатах от выполнения своих обязанностей уклоняются не бедняки, а самые богатые и уважаемые ссобы, — говорит Эпштейн.

— Во многих городах благотворительные организации тратят на облегчение нужды рабочих некоторых корпораций гораздо больше средств, чем составляют пожертвования этих фирм. Один детройтский адвокат недавно сообщил в своих показаниях перед сенатской комиссией, что в то время как 36% затрат городского фонда помощи безработным составляют пособия оставшимся без работы фордовским рабочим, сам Форд даже не платит городскому самоуправлению никаких налогов. 130-тысячный взнос Эдзеля Форда в казну детройтской благотворительной организации составляет около 15% суммы, которую город ежемесячно расходует на помощь уволенным Фордом рабочим. Ряд руководителей благотворительных организаций полностью возлагает вину за провал их последних кампаний на самые богатые слои общества".

Эпштейн указывает, что частная благотворительность "никогда не сможет облегчить все возрастающие затруднения, присущие промышленному строю, а также вызывает серьезные возражения и по другой причине: при этой системе вся тяжесть социальных зол почти полностью ложится на основную массу лиц, живущих только на свой скудный заработок, но лишенных возможности отказаться жертвовать на благотворительные цели, когда им предлагает это хозяин. Это полностью противоречит современному принципу строго пропорционального распределения обложения. Большая часть состоятельных людей совершенно уклоняется от уплаты своей доли".

Но разве в благотворительных фондах не сосредоточены огромные суммы'денег?

Увы, в действительности в благотворительных фондах содержится гораздо менее 1 млрд, долл., т. е. менее 1/350 части реального богатства Соединенных Штатов. Согласно материалам, опубликованным за 1934 г. "Туэнтис сенчюри фанд", в двадцати крупнейших фондах сосредоточено 622 066 308 долл., или 88,6% всего действительного капитала филантропических организаций, а по данным "Исследования фондов" всего существует 258 таких благотворительных фондов плюс 73 дополнительных организации, которые могут быть к ним причислены.

В то время, как общий капитал благотворительных фондов составляет значительно менее миллиарда долларов, периодический годовой доход, получаемый пятьюстами богатейшими лицами, чьи капиталы превышают 20 млрд, долл., значительно превышает миллиард долларов; периодический годовой доход, который получают все члены пятисот .богатейших семейств, оценивается в 5 с лишним млрд. долл.

Общее количество субсидий, выплаченных из дохода от капиталовложений двадцати крупнейших фондов в 1934 г., составило, согласно материалам "Туэнтис сенчюри фанд", 30 968 778 долл., или 90,5% всех субсидий, выплаченных благотворительными организациями. В предыдущие годы общая сумма выплаченных субсидий доходила до 50 млн. долл., что составляет в среднем немного больше, чем 40 цент, на каждого мужчину, женщину и ребенка в Соединенных Штатах. Линдеман установил, что в 1928 г. восемьдесят филантропических фондов и двадцать благотворительных объединений выплатили субсидий на сумму 83 743 490 долл. — наибольшая цифра за послевоенный период.

Если мы заметим, что ассигнования двух человек — Рокфеллера и Карнеги — составляют почти 60% всего капитала 123 фондов, обследованных "Туэнтис сенчюри фанд" — организацией, финансируемой Эдуардом А. Файлином, владельцем универсального магазина в Бостоне, — станет ясно, что филантропия, проводимая благотворительными учреждениями,1 — предприятие, висящее на нитке. Однако, в то время как эта нитка приносит весьма мало пользы для общества, в целом она дает тем, кто держит ее в своих руках,- колоссальную социальную власть, подобную той власти, какую дает богачам их контроль над крупными корпорациями и банками, согласно описанию Берла и Минса.

Приводим список двадцати крупнейших благотворительных фондов (по материалам "Туэнтис сенчюри фанд" 1934 г.):

Нетрудно заметить, что в этом списке представлены лишь немногие из шестидесяти . богатейших семейств. Из него явствует также, что сравнительно крупные пожертвования сделаны многими лицами, не входящими в группу самых богатых, — Келлогом, Фальком, Кузенсом, Булом и др. Крупнейший филантропический, фонд — фонд Карнеги — принадлежит уже исчезнувшей династии, так же как и фонд Сэйджа. Однако материалы "Туэнтис сенчюри фанд" ясно показывает, что все шестьдесят семейств связаны с каким-либо видом организованной филантропии или псевдофилант.ропии;. все они находят необходимым для себя участвовать в какой-нибудь отрасли показной филантропической деятельности.

Некоторые из этих фондов, повидимому, учреждены просто для престижа и реального значения не имеют. Менее богатые люди, борясь за положение в обществе, подражают более богатым, хотя их благотворительные фонды практически обречены на гибель и состоят всего- навсего из канцелярии в каком-нибудь учреждении, маленького счета в банке и бланков с внушительным заголовком, Ими мы заниматься не будем.

Однако размеры выплачиваемых ежегодно субсидий не всегда характеризуются размерами капитала, так как некоторые фонды используют часть дохода для увели, чения основного капитала. В распределении дохода заметную роль играют фонды, не имеющие никакого отношения к шестидесяти богатейшим семействам. Ниже мы приводим распределение доходов двадцати наиболее активных благотворительных фондов за 1934 г.:

Во всех случаях жертвователи путем специальных сложных условий и оговорок сохраняют контроль над капиталовложениями фондов, которые состоят из акций и бумаг корпораций, находящихся под господством этих же жертвователей; последние заседают вместе с попечителями и должностными лицами, руководя делами фондов. На деле вся суть процесса "дарований" состоит в том, что право на владение капиталом переходит к благотворительному фонду; доход фондов, вместо того чтобы быть выплаченными жертвователям в форме дивидентов и процентов, употребляется с материальной выгодой для жертвователя на филантропические, социальные, полуфилантропические, псевдофилантропические и даже антифилантропические и антисоциальные цели.

Следует заметить, что выделяя средства благотворительным фондам, лица, сохраняющие контроль над этими фондами, избегают уплаты подоходного налога и налога на наследование. Законом разрешается скидка в 15% с суммы облагаемого налогом дохода, если соответствующая часть дохода была в данном году переведена благотворительным учреждениям, даже в тех случаях, когда эти деньги не расходуются на благотворительность, а превращаются в капиталовложения. Там, где высокие налоги угрожают мнимому филантропу ослаблением его финансовой мощи, он использует с выгодой для себя положения налоговых законов и фактически увеличивает свою финансовую мощь, размещая доход, так же как и капитал, в филантропических фондах, состоящих под его непосредственным контролем.

Мало того, что широкая публика получает преувеличенное представление об общих размерах филантропических фондов, ей внушается также преувеличенное представление о так называемых "благодеяниях" отдельных лиц.

Особенно часто преувеличивался газетами и даже некоторыми довольно критически настроенными комментаторами размер сумм, переводимых на "филантропические цели" Рокфеллером, потому что рокфеллеровское бюро рекламы время от времени повторно сообщало об одних и тех же суммах, которые по разным поводам и в разное время попадали в сферу общественного внимания* О. средствах, первоначально объявленных пожертвованиями Совету всеобщего обучения и фонду Рокфеллера, позднее сообщалось как о суммах, переданных лично Рокфеллером Чикагскому университету и Рокфеллеровскому институту экспериментальной медицины, хотя в действительности эти учреждения получили деньги от двух вышеупомянутых крупных фондов.

Обозреватели со стороны, не разобравшиеся в различии между пожертвованным первоначальным капиталом и периодическими субсидиями, выплачиваемыми из дохода благотворительных фондов, усугубили эту путаницу; в результате суммы, переданные Рокфеллером благотворительным фондам, оцениваются от 550 до 700 млн. долл.

Журнал "Форчюн" в декабре 1931 г. определил вклад Рокфеллера в 445 556 183 долл., а общую сумму его "пожертвований" в 574 155 789 долл. В мае 1937 г., после смерти Рокфеллера старшего, "Нью-Йорк таймс" оценила капитал , благотворительных вкладов Рокфеллера в 420 754 335 долл., а общую сумму пожертвований в 530 853 632 долл.; хотя эти выкладки сделаны спустя 6 лет после подсчетов "Форчюн", суммы оказались меньше: из этого видно, что разный подход приводит к различным результатам. Джон Т. Флинн оценивает общую сумму "даров" Рокфеллера старшего до 1928 г. в 508 921 123 долл. 1 цент (после 1928 г. "дары" прекратились); "дары" Рокфеллера младшего он исчисляет в 65 234 606 долл. 29 цент., что вместе составляет для этого семейства 574 155 729 долл. 30 цент., т. е. почти полностью совпадает с подсчетами "Форчюн".

Но "дары" — всеобъемлющее слово, не означающее филантропии; как известно, Рокфеллер старший вручал сенаторам и конгрессменам Соединенных Штатов "дары", которые некоторые недоброжелательные лица именовали взятками.

Все эти вычисления требуют критического подхода. "Нью-Йорк таймс", как и "Форчюн", дала в своих выкладках пристрастную оценку некоторым фактам, которые могли бы помочь нам оценить подлинную сущность некоторых видов рокфеллеровской филантропии. "Таймс" считала одним из филантропических пожертвований 510 042 долл., переведенных Рокфеллером Лиге по борьбе с кабаками, в то время как противники его утверждают, что эта организация была политическим орудием Рокфеллера и выступала даже против сторонников "сухого закона", когда те враждебно относились к "Стандард ойл". "Таймс" также включила в число "пожертвований" 118 тыс. долл., врученных Рокфеллером национальному комитету республиканской партии! Далее, "Таймс" утверждает, что общая сумма "даров" Рокфеллера по 100 тыс. долл, и ниже, использованных на непредусмотренные цели, составляет 5 962 839 долл. В числе персональных даров фигурируют, конечно, и пожертвования церквам, филантропический характер которых иные исследователи оспаривают, а другие изобличают их реакционную социальную роль; под рубрику персональных даров отнесены и суммы, переданные отдельным лицам, чье расположение было крайне выгодно Рокфеллеру. Сюда, возможно, были включены и другие "дары" национальному комитету республиканской партии. В самом деле, Рокфеллеры имеют все основания считать республиканскую партию филантропическим предприятием; для них во всяком случае она является благотворительницей.

Как "Таймс", так и "Форчюн" включили в число индивидуальных рокфеллеровских "пожертвований" 250 тыс. долл., выданных Американскому нефтяному институту — торговой ассоциации нефтяной промышленности, основная функция которой состоит в том, чтобы добиваться проведения желательных ей тарифов и заключать торговые соглашения между нефтяными компаниями. Оба издания приводят много других сомнительных ' рубрик; кроме того, они, повидимому, включили в число "даров" в качестве дополнительного капитала, переданного Рокфеллером на филантропические цели, субсидии, выплачиваемые из дохода фондов.

Флинн приводит следующие суммы, переведенные Рокфеллером старшим на филантропические цели до 1928 г.:

Первые два раздела пожертвований Рокфеллера старшего могут считаться достоверными1; Рокфеллер действительно перевел своим двум фондам примерно такие суммы. Однако не более 11 501 тыс. долл, из полученных Чикагским университетом и не более 8 млн. долл, из полученных Институтом экспериментальной медицины могут считаться непосредственными дарами Рокфеллера, так как большая часть средств, полученных этими двумя учреждениями, исходила от Рокфеллеровского фонда или Совета всеобщего обучения. Вполне вероятно, что даже все средства Института экспериментальной медицины исходили от Рокфеллеровского фонда и Совета обучения. Общая сумма переведенного Рокфеллером капитала составляет приблизительно 400 млн. долл.

До 1902—1903 гг. Рокфеллер непосредственно перевел Чикагскому университету около 11 500 тыс. долл. Затем главной рокфеллеровской организацией по переводу средств стал созданный в 1902 г. Совет всеобщего обучения, сохранявший это положение до того, как в 1913 г. начал свою деятельность Рокфеллеровский фонд. Путаница в оценке рокфеллеровских пожертвований возникает из-за того, что Рокфеллер сохранил за собой право переводить по собственному усмотрению некоторую часть средств Совета всеобщего, обучения а фонда.

Он отказался от этой привилегии лишь в 1917 г.; до этого года значительная часть средств, полученных Чикагским университетом и Институтом экспериментальной медицины, исходила от Совета всеобщего обучения, а затем, после создания Рокфеллеровского фонда, — от этого фонда, хотя отчеты университета и Института экспериментальной медицины приписывали эти пожертвования лично Рокфеллеру.

Например, в общую сумму взносов Рокфеллера в 129-миллионный фонд Совета всеобщего обучения включен перевод 32 млн. долл., произведенный в 1907 г. Согласно отчету о деятельности Совета за 1902—1914 гг., опубликованному им самим в 1916 г., 13 554 343 долл. 99 цент, из этой суммы было немедленно ассигновано Чикагскому университету и 10 267 022 долл. 10 цент. — Институту экспериментальной медицины. Рокфеллер дал Совету 1 млн. долл, в 1902 г., 10 млн. — в 1905 г., 32 млн. — в 1907 г., 10 млн. — в 1909 г., 20 млн.—в сентябре 1919 г. и 50 438 768 долл. — в декабре 1919 г., итого — 123 438 768 долл. Анна Т. Джинс внесла в этот фонд 200 тыс. долл.; кроме того, Рокфеллер сделал несколько менее значительных дополнительных переводов.

Так как 13 554 343 долл. 99 цент., ассигнованных Чикагскому университету, явно включены в общую сумму капитала Совета обучения, то их следует вычесть из всей cyииу в 45 млн. долл., которые Флинн указал как дополнительное пожертвование университету. В отчете Чикагского университета за 1910—1911 гг., отмечающем последний "дар" Рокфеллера в 10 млн. долл., было напечатано письмо Рокфеллера, где говорится: "Сегодня я распорядился выделить для Чикагского университета ценные бумаги из находящихся в моем распоряжении средств Совета всеобщего обучения на сумму, составляющую по теперешним биржевым ценам приблизительно 10 млн. долл.". Рокфеллер поставил условием, чтобы эти средства поступали университету равными частями в течение 10 лет. Очевидно, этот фонд был дополнением к средствам, ассигнованным в 1907 г. и уже переведенным университету; поэтому будет правильно вычесть еще 10 млн. долл, из 45 млн. долл., якобы данных Рокфеллером университету в качестве нового капиталовложения.

Подтверждая получение дара 1910 г., университет усугубил существующую в этом вопросе путаницу, заявив, что всего им было получено от Рокфеллера 35 млн. долл., но не упомянув, что около 25 млн/ долл, из этой суммы поступило из средств Совета всеобщего обучения, находившихся в личном распоряжении Рокфеллера. После 1910 г. университет получил еще свыше 10 млн. долл, от Совета всеобщего обучения и Рокфеллеровского фонда, что дает нам право вычесть эту сумму из 21 445 656 долл. 01 цента, оставшихся после произведенного выше вычитания. Итоговые 11 445 656 долл. 01 цент близко подходят к сумме в 11 500 тыс. долл., лично переданных Рокфеллером университету в течение 1902— 1903 гг.

Так же неправильно интерпретировались и пожертвования Институту экспериментальной медицины. Судя по отчетам, опубликованным институтом в 1911 и 1934 гг., кажется сомнительным, чтобы Рокфеллер персонально передал ему что-либо сверх 200 тыс. долл, в 1901 г. и земельного участка в Нью-Йорке в 1902 г. В отчете 1911 г. указано, что Рокфеллер дал институту в качестве основного вклада 2 620 610 долл, в 1907 г., 500 тыс. долл, на госпиталь и 170 015 долл. 20 цент, на общие нужды в 1908 г., 3 650 тыс. долл, в 1910 г. и 925 тыс. долл, в 1911 г. Таким образом, создается впечатление, что Рокфеллер перевел институту 7 865 625 долл. 20 цент.; в самом деле, 14 октября 1911 г. институт сообщил, что его фонд достиг 7 186 554 долл. 11 цент. Но как мы видели, 10 267 022 долл. 10 цент. — сумма, превышающая все, что было переведено институту вплоть до 1911 г., — были ассигнованы институту Советом всеобщего обучения. Из отчетов фонда Рокфеллера, опубликованных после создания этого фонда в 1913 г., явствует, что дальнейшие ассигнования институту исходили от фонда и от Совета всеобщего обучения.

Поэтому мы имеем право откинуть все пожертвования Чикагскому университету за исключением 11 500 тыс. долл., а также все 59 778 141 долл. 14 цент., выданные Институту экспериментальной медицины, т. е. сбросить со счетов те суммы, которые Флинн и другие считают добавочными филантропическими пожертвованиями, переданными этим организациям помимо капиталов. о которых сообщали Совет всеобщего обучения и Рокфеллеровский фонд.

Мы исключили также раздел "различных пожертвований", определяемых в 18 365 тыс. долл., так как нельзя считать филантропическими взносы, сделанные Рокфеллером старшим в фонды республиканской партии, Лиги по . борьбе с кабаками, церковных организаций, пропагандистских ассоциаций, редакторов журналов и т. п.

Следует подробнее объяснить, почему средства, выданные Рокфеллером старшим на общую сумму 18 365 тыс. долл., не могут быть отнесены под рубрику филантропических пожертвований. Не подлежит сомнению, что эти деньги были действительно розданы. Рокфеллер, воспитанный матерью в религиозном духе, с самого начала своей карьеры раздавал некоторую часть своих доходов церквам и отдельным лицам. Так как Рокфеллер стремился главным образом к усилению своего личного могущества (вся его жизнь служит доказательством этого), мы можем заключить, что он постепенно открыл магическое действие этих даров на отдельных лиц. Он узнал, что верность или, по крайней мере, молчание могут быть куплены. Поэтому по мере того, как он становился богаче, он увеличивал свои дары церквам, госпиталям, школам, политическим деятелям, своевременно заглушая общую критику методов, какими он вел свои дела. (Кстати, методы эти были не хуже и не лучше, чем у многих других дельцов). Наконец, Рокфеллер занял такое высокое положение в американской промышленности, что ему попросту приходилось "раздавать" больше, чем другим.

Но разве любой дар, независимо от его характера, должен считаться благодеянием, оказанным человечеству? Утвердительный ответ вызвал бы уничтожающие возражения. Рокфеллер, со всеми своими разнообразными "дарами", в действительности не дарил: он покупал. За 1 млн. долл, можно купить много дружественных высказываний; патенты на благородство приобретались и за гораздо меньшие суммы. За 18 млн. долл, можно оказаться почти что причисленным к лику святых.

В какой степени можно назвать благотворительностью "различные" индивидуальные пожертвования Рокфеллера младшего из его обширных доходов? Возьмем один выдающийся и, пожалуй, спорный пример. Джон П. Рокфеллер младший ассигновал 14 мл", долл, на то, чтобы восстановить город Уильямсбург в штате Виргиния в том виде, какой город имел в колониальный период. Эта затея была в действительности комбинированным рекламным трюком, сыгравшим на патриотической восприимчивости сентиментального большинства, а также способом снижения подоходного налога. Молодой Рокфеллер показал реставрацией Уильямсбурга, что он хочет реконструировать прошлое; но ни он, ни его семья не обнаруживают такой готовности реконструировать настоящее. Деньги, отпущенные на узековечение бесполезного, хоть и привлекательного, исторического памятника, могли быть с большей пользой потрачены на строительство гораздо более необходимого бесплатного госпиталя в Гарлемском районе Нью-Йорка или сносных жилищ в беднейших районах Юга.

Еще более сомнителен благотворительный характер "дара" в 22 500 тыс. долл., выделенного Рокфеллеровским фондом на работы по оказанию помощи во время войны в период 1914—1918 гг.; из этой суммы Красному Кресту досталось немногим больше 8 млн. долл. Единственной страной блока центральных держав, населению которой была оказана помощь, оказалась Турция, получившая всего 55 504 долл. Так как помощь была сосредоточена всецело на стороне стран Антанты, хотя массы людей испытывали страдания и в другом лагере, эти затраты представляли собой не столько пожертвование на благо человечества, сколько средство поднятия морального состояния одной группы воюющих держав.

Что же дали Рокфеллеры на бесспорно филантропические мероприятия, если они вообще что-либо дали на них?

Они уделили часть дохода своих благотворительных фондов, но не весь этот доход. Изучение отчетов, опубликованных рокфеллеровскими фондами, показывает, что из сумм дохода на всевозможные субсидии израсходовано не более 225 млн. долл. Рокфеллеры. как и другие "благотворители", заранее указали, на что должны быть израсходованы их "дары"; таким образом "дарственный" характер этих средств весьма проблематичен. Обычно посредством таких "даров" достигается контроль над поведением "облагодетельствованных" в интересах жертвователя.

Мало того, что преувеличивается самая сумма первоначального капитала, выделенного Рокфеллерами на так называемую филантропию; как уже указывалось, к этому капиталу добавляется еще доход от него. К сожалению, распространению этого печального заблуждения способствовал Джон Т. Флинн, автор подробной биографии Рокфеллера, весьма ценной в остальных отношениях. Оценив общую сумму "пожертвований" Рокфеллера старшего в 508 921 123 долл. 01 цент, Флинн заявляет:

"В течение многих лет в дополнение к субсидиям из основного капитала этих вкладов были розданы также огромные суммы в виде процентов, добавившие к первым не менее 175 млн. долл.; таким образом, мы имеем все основания (sic!) заявить, что различные общественные филантропические организации получили от Рокфеллеров сумму, равняющуюся 750 млн. долл.". Не довольствуясь этим, Флинн продолжает:

"Большая часть первоначального капитала все еще не тронута".

В переводе на повседневный язык это звучит так: "Много лет назад я положил в банк 100 долл., и предназначил их на благотворительность; проценты на этот капитал составили 100 долл., которые были израсходованы на разные пожертвования, и в довершение всего первоначальный капитал еще цел. Следовательно, и истратил на благотворительные цели 300 долларов".

В этом гипотетическом примере жертвователь предоставил на цели благотворительности 100 долл., т. е. сумму дохода и ничего больше. И если он к тому же поставил условием, чтобы умирающие от голода бродяги придерживались изысканной диэты, он был не столько благодетелем, сколько диктатором их поведения.

Поскольку семейство Рокфеллер сохраняет контроль над своими фондами, распоряжаясь ими по собственному усмотрению с помощью советов "экспертов", капитал этих фондов ни в коем случае не может считаться отданным и освобожденным от господства Рокфеллера. При создавшемся положении Рокфеллер младший, как это ни странно, может перевести своим фондам все свои личные средства, обеспечивающие ему контроль над корпорациями и банками, и все же он не испытает никакого уменьшения своего промышленного и финансового могущества, ибо он попрежнему сам будет решать, кто будет распоряжаться этими ценными бумагами в различных рокфеллеровских компаниях, сам сможет определить жалованье, причитающееся ему от компаний, а также то жалованье, которое будут ему платить филантропические фонды взамен предоставленных им дивидендов.

II

Нельзя усмотреть никакой непоследовательности в том, что люди, руководящие этими "филантропическими" предприятиями, — это те, кто а) вносит в политические фонды деньги, предназначенные на различные сомнительные махинации, б) контролирует газеты и в) привык вести переговоры со своими рабочими под прикрытием пулеметов. Прежде чем мы покончим с рассмотрением деятельности филантропических фондов на службе сильным мира сего, поучительно, ознакомиться с именами людей, руководящих делами фондов. В число попечителей рокфеллеровских фондов входят Рокфеллер младший, Уинтроп У. Олдрич, Джон У. Дэвис, Гарольд X. Свифт и Оуэн Д. Юнг. Среди опекунов фондов Карнеги — Джон У. Дэвис, Герберт Гувер, Хауорд Гейнц (маринады), Фрэнк О. Лауден, Эндрью У. Меллон, Уолтер С. Джиффорд, Эдуард Л. Райерсон младший (сталь), Салайс X. Строун, юрист корпораций, Роберт А. Тафт и Томас Дж. Уотсон, глава "Интернэйшнл бизнес мэшин корпорейшн". Среди попечителей гуггенхеймовских фондов — Фрэнсис X. Браунел, глава "Америкен смелтинг энд рефайнинг компани", Саймон Гуггенхейм и Чарлз Д. Хиллс, нью-йорь(ский республиканский босс. Один из попечителей фонда Фалька — Эрнест Т.

Уир, ультрареакционный сталепромышленник. Совершенно очевидно, что попечители всех фондов — люди, деятельность которых направлена не столько на благо человечества, сколько на использование своего могущества ради удовлетворения своих частных денежных интересов.

Тщательными исследованиями Линдемана установлено, что свыше 50% попечителей семидесяти ведущих фондов принадлежит той части общества, которая служит силе, а не правде. 15% попечителей составляют юристы, 10 % — должностные лица корпораций, 9% — банкиры, 9% — руководители университетов и колледжей (т. е. попросту, служащие корпораций) и 5%—финансисты В числе 186 попечителей (оставшихся от 400) было не менее четырнадцати промышленников, восемь торговцев, семь редакторов, семь судей, семь железнодорожных администраторов, четыре сенатора Соединенных Штатов, четыре издателя, трое маклеров по продаже недвижимого имущества, трое епископов, два капиталиста; кроме того в числе попечителей было два посла и столько же политических деятелей, кардиналов, священников и биржевых маклеров.

Во всей этой главе мы будем приводить примеры из практики фондов Рокфеллера, так как, с одной стороны, с ними связано особенно много иллюзий, а с другой — они легко поддаются полному разоблачению. Тем не менее кое-где, когда это понадобится для выяснения общей картины, будут даны примеры из практики и других филантропических фондов.

Линдеман, изучавший деятельность ста крупнейших фондов на протяжении десяти лет с лишним, пришел к заключению, что самыми крупными были расходы на обучение, затем — на здравоохранение и медицину, и, наконец, на третьем месте стоят расходы на "социальное благосостояние".

Нет ничего удивительного в том. что особое внимание в области обучения было уделено высшим учебным заведениям, готовящим инженеров, врачей, юристов, ученых и т. п., которых можно выгодно использовать в крупных корпорациях: рост числа специалистов приводит к систематическому снижению выплачиваемого им жалованья; таким образом, ясно, что перепроизводство их увеличивает прибыли имущего класса.

Как передает Линдеман, выданные фондами субсидии на образование составили за десятилетие 1921—1930 гг. 223 000 534 долл. 21 цент. Из них 60,9% пошло на высшее образование, которое могут позволить себе сравнительно немногие, несмотря на существование студенческих и аспирантских стипендий, и только 4,1% было потрачено на обучение взрослых, на которое само население за десятилетие 1926—1935 гг. израсходовало от 10 до 15 миллиардов долл. Начальным и средним школам было уделено всего 14,8% субсидий.

Так как до порога высших учебных заведений могут подняться только сравнительно состоятельные люди, то субсидии в области высшего образования доставались представителям низших слоев состоятельных классов, стремившихся к завершению своего образования. В следующей главе, посвященной образованию, мы увидим, что большая часть средств филантропических фондов идет на какой-нибудь десяток учебных заведений высшего класса — Гарвардский, Йэльский, Принстонский университеты и т. д.

На медицину и здравоохранение было потрачено 33,2% субсидий, выплаченных в послевоенное десятилетие "бума". Здесь снова в центре внимания стояла область, связанная с личными интересами богачей. На гигиену полости рта, являющуюся существенной проблемой для страны, большинство населения которой страдает серьезными зубными болезнями, но представляющую весьма малый интерес для богачей, которые могут оплачивать частным образом услуги наиболее квалифицированных и дорогих дантистов, было израсходовано всего 0,7% субсидий. Психитрия — еще одна область, в которой сами богачи мало заинтересованы, — получила менее 0,5% субсидий, несмотря на то, что она приобретает все большее значение по мере того как социальная и экономическая неуравновешенность с нарастающей силой отражается в широко распространенной психической неуравновешенности. Согласно данным, приведенным Альбертом Дойчем в книге "Душевнобольные в Америке", в марте 1937 г. в американских психиатрических больницах содержалось 480 тыс. больных; количество подобных больных, находящихся в больницах, ежегодно возрастает на 15 тыс. человек; темпы этого роста в пять раз выше, чем полвека назад. Общественное здравоохранение, имеющее огромное значение для большинства населения, но мало интересующее богачей, получило только 28,3% субсидий, выданных фондами на здравоохранение. С другой стороны, на проблемы физического здоровья, связанные с такими болезнями и недомоганиями, от которых страдают равно богатые и бедные, было истрачено не менее 61,1% бюджета всех фондов.

Лица, контролирующие деятельность фондов, сами определяют, как именно должны быть использованы средства, отпущенные на исследовательскую работу в медицине. Согласно достоверным источникам медицинских кругов Нью-Йорка, Рокфеллер младший диктует проблемы, над которыми работает-Рокфеллеровский институт экспериментальной медицины. Известно, что многие лица, жертвующие деньги на экспериментальную медицину, ограничивают область их использования изучением болезней, которыми страдали или страдают они сами или члены их семейств, вместо того, чтобы предназначить их на те области, в которых общество особенно нуждается в помощи. В доказательство можно привести огромное количество примеров. Так, в 1925 г. г-жа Аида де Акоста Рут (ныне г-жа Генри С. Брекинридж), жена Рена Рута, магната, нажившего состояние на городском транспорте, и племянника Элиху Рута, основала фонд в честь доктора Уильяма Холланда Уилмера, хирурга, спасшего ей зрение; она обратилась в Совет всеобщего обучения и предложила пожертвовать 1 500 тыс. долл., если такая же сумма будет собрана другими жертвователями. Дж. П. Морган, Джордж Ф. Бейкер старший и Джордж Ф. Бейкер младший внесли по 100 тыс. долларов каждый; взносы сделали также Мэнси, Гарриман, Розенуолд и Уайденер. В результате была создана глазная клиника Джона Гопкинса.

В 1927 г. Дж. П. Морган дал 200 тыс. долл, на оборудование и содержание целого отдела Нью-Йоркского неврологического института, занимающегося лечением сонной болезни. Двумя годами раньше or этого недуга умерла его жена.

В 1932 г. Уильям X. Доннер, стальной магнат, отпустил 2 млн. долл, на изучение рака, поставив условием, чтобы эти деньги не были употреблены на строительство зданий; тремя годами раньше от рака умер его сын. Борьба с раком требует больших усилий и средств; между тем в 1937 г. редакторы "Форчюн" поместили обзор, из которого явствовало, что на изучение рака тратится всего 700 тыс. долл, в год, т. е. меньше, чем Гарольд С. Вандербильт и его компаньоны тратят на оборудование и содержание яхты, участвующей в состязаниях на кубок Америки. Крупнейший ежегодный расход на изучение рака—140 тыс. долл., — производится правительством Соединенных Штатов. Вскоре после появления обзора "Форчюн" Старлинг У. Чайлдс, владелец предприятий общественного пользования, объявил, что он передает на изучение рака ежегодный доход с капитала в 10 млн. долл.; в результате общая сумма затрат в этой области была доведена до миллиона с небольшим долларов, т. е. все еще оставалась ниже, чем сумма, затрачиваемая на участие в розыгрыше кубка Америки.

Рокфеллеровский фонд отпустил Корнельскому университету 42 500 долл, на изучение диэтического питания как средства продления жизни — вопрос, чрезвычайно интересовавший Рокфеллера старшего, прожившего около ста лет и находившегося под постоянным наблюдением целого штата врачей.

Можно доказать, что почти все "пожертвования" богачей на медицину приносят им личную выгоду или удовлетворение. Так, например, Рокфеллеровский институт проделал большую работу по борьбе с тропическими болезнями. Нужно отметить, что как эта работа ни полезна вообще, она оказывает Рокфеллерам особую помощь в деле экономической эксплоатации тропической Латинской Америки, где находятся обширные нефтяные предприятия Рокфеллеров.

Несомненно, что открытие способов лечения ранее неизлечимых болезней представляет огромную ценность; однако способы лечения -многих болезней, от которых страдает, человечество, давно, уже известны, но они не "распространяются". Отставание возможностей распространения от возможностей производства в медицине подобно отставанию торговли от промышленности в экономике; наглядный пример — пеллагра, широко распространенная на юге. Люди, страдающие пеллагрой, попросту нуждаются в питании. Другим примером могут служить сердечные болезни, которые занимают в настоящее время первое место среди причин смертности; хорошо известно, что болезни сердца вызываются переутомлением (вследствие промышленной гонки), недоеданием (вследствие безработицы) и волнениями (вследствие экономической неустойчивости). Для борьбы с большинством сердечных болезней требуется не работа исследователей, а переустройство общества, которое могло бы произойти только за счет теперешних "филантропов".

Работа по борьбе с туберкулезом, дйфтерией, оспой и брюшным тифом проводится скорее на государственные, чем на частные средства. Хотя способы лечения такой болезни, как сифилис, в Америке известны, все же, по свидетельству д-ра Германа Н. Бундесена, уполномоченного по здравоохранению в г. Чикаго, ежегодно ею заражается пятьсот тысяч человек; считается, что каждый пятый житель США страдает сифилисом в той или иной фор'ме. Характерно, что недавние кампании за распространение способов лечения сифилиса проходили под покровительством государственных организаций.

Следует заметить, что в своих пожертвованиях нз медицину богачи стремятся главным образом к расширению сети исследовательских лабораторий. Их содержание не требует чрезмерных расходов, а открытия, сделанные ими, получают грандиозную рекламу. Широкое распространение медицинского обслуживания обошлось бы несравненно дороже.

Однако богачи жертвуют большие суммы — лично и через свои фонды — на больницы, и введенные в заблуждение массы радостно встречают сообщения о такой заботливости, предполагая, что эти больницы предназначены для них. Однако частные больницы отнюдь не представляют собой бесплатных лечебных заведений, за исключением тех случаев, когда их работа связана с какой-нибудь крупной отраслью промышленности, — тогда они являются попросту придатком приносящего прибыль механизма. Больницы, содержащиеся на взносы богачей, имеют, как и все лечебные заведения, несколько палат и клиник для бесплатных больных; для большинства пациентов они функционируют на строго коммерческой основе. Однако для обслуживания "жертвователей" и их друзей всегда готовы дорогие лаборатории, операционные и оборудование. Результаты исследовательской работы клиник также, естественно, идут на пользу "жертвователей". Не было еще случая, чтобы какое-либо богатое семейство оказало материальную поддержку бесплатным лечебным заведениям, вроде огромного госпиталя округа Кук в Чикаго, существующего на средства правительства, или госпиталя Белльвго в Нью-Йорке.

Кроме того ограниченное количество больниц, основанных богатыми и поддерживаемых в значительной части платными пациентами, подобно местным больницам, доступно для всех представителей имущих классов, но представляет весьма малый интерес для населения, не проживающего непосредственно в районе этих больниц. Это полезно отметить. Богачи могут пользоваться услугами специальных больниц, расположенных вдали от центра, независимо от места жительства. В экстренных случаях богатый человек может быть спешно доставлен в подобный госпиталь самолетом или поездом; если он не в состоянии двигаться, специалисты могут быть доставлены к нему пароходом, поездом или самолетом. Между тем живущие вдали от госпиталя бедняки и даже большая часть представителей средних классов, за редкими исключениями, не могут пользоваться услугами этих специальных больниц. Поэтому прогресс медицины в современных условиях приносит рядовому человеку меньше пользы, чем это кажется.

Немало пожертвований на больницы вызвано специфическими личными интересами. Неоднократно возбуждало толки местоположение огромного работающего на коммерческой основе нью-йоркского Медицинского центра [1 Своеобразный комбинат лечебных заведений (Прим, перев.)], находящегося на углу Бродвея и 168-й улицы и основанного в значительной мере на средства семейства Харкнесс. Земельный участок о двадцать акров, на котором он расположен, был приобретен Хархнессами много лет назад, когда этот район был фактически сельским.

К концу 1935 г. активы Медицинского центра, включая пресвитерианский госпиталь, клинику Вандербильта и родильный дом Слоуна, оценивались в 41 687 323 долл. 77 цент. Земельный участок оценивался в 1418 213 долл. 72 цента, здания — в 13 271 376 долл. 50 цент. Акции, облигации и капиталовложения в недвижимое имущество составляли 23 194 846 долл. 42 цента, а находившиеся в обращении активы, включая наличные, были оценены по описи в 2 165 960 долл. 8 цент. Радий, мебель, приборы и оборудование поглощали остаток активов.

Денежными обязательствами учреждения перед жертвователями являлись пожертвованные фонды, из которых Медицинскому центру поступала лишь сумма дохода. Эти "пожертвования" составляли 25 158 947 долл. 45 цент.; большая часть остальных обязательств состояла из капитала в 16 315 605 долл. 51 цент., возмещающего стоимость земли и зданий. Обязательства включали фонд Эдуарда С. Харкнесса в 6 188 794 долл. 1 цент, фонд заботы о выздоравливающих Мэри С. Харкнесс в 1 млн. долл., мемориальный фонд Рассэла и Маргарет Оливер Сэйдж в 878 061 долл. 64 цента, фонд исследовательской работы Эдуарда С. Харкнесса в 500 тыс. долл., фонд Алисы М. Флэглер в 226 751 долл. 54 цента, и свыше десятка других фондов.

В 1935 г. доход Медицинского центра поступил из следующих источников: 1 718 691 долл, от пациентов, плативших от 7 до 25 долл, в день за отдельную палату, 6 долл, в день за половину палаты, 4 долл.—за кровать в общей палате и 65 долл, за акушерскую помощь в палатах; в эту же сумму входила стоимость клинического лечения и рентгена; 999 037 долл, поступило из фондов вкладов, отдельных пожертвований и фонда объединенных госпиталей (куда жертвовали главным образом жители Нью-Йорка). В переводе на деньги общая сумма средств, отпущенных на бесплатную медицинскую помощь, равнялась всего 1 334 735 долл., т. е. стоимости трех или четырех балов, которые устраивали для своих дочерей богатые обитатели Парк-авеню. Согласно отчету самого Медицинского центра, клиника Вандербильта обслужила в 1935 г. 456 279 пациентов, отказав в приеме 28 544 желающим "за отсутствием возможностей".

Подобные любопытные нефилантропические черты были обнаружены и в отчете другого комбинированного медицинского учреждения — "Нью-Йорк хоспитал — Корнел медикал колледж сентер". Его активы — около 60 млн. долл.,—состояли из зданий и недвижимого имущества, оцененного в 32 815 100 долл., а также ценных бумаг и наличных на сумму 24 309 529 долл. Обязательства состояли главным образом из ценных бумаг. Три благотворительных фонда Пэйна Уитни насчитывали немногим больше 17 млн. долл., три фонда Джорджа Ф. Бейкера — немногим меньше 3 млн. долл. Фонд Дж. П. Моргана составлял 2 092 914 долл., фонд Джеймса Бьюкенена Брэди — 783 067 долл., и фонд Алисы М. Флэг лер — 228 154 долл.

Большинство пациентов "Нью-Йорк хоспитал" дорого платит за медицинскую помощь. Из отчетов "Нью-Йорк хоспитал" и Медицинского центра явствует, что их стационары никогда не бывают загружены больше чем на 75—77%, в то время как все общественные больницы в районе Нью-Йорка страдают хронической перегрузкой.

Короче говоря, ни Медицинский центр, ни "Нью-Йорк хоспитал" не являются филантропическими учреждениями, хотя газеты и называют их таковыми.

В число попечителей "Нью-Йорк хоспитал" входят Генри У. де Форест, Корнелиус Н. Блисс, Уильям Вудворд, Артур Айслин, Роберт Уинтроп, Джозеф X. Чоут младший, Ф. Хиггинсом Кабот младший, Джои Хэй Уитни, Винсент Астор, Джордж Т. Баудойн, Генри Р. Стэрджис и Джордж Ф. Бейкер. Эдуард С. Харкнесс является вице-президентом Медицинского центра. В 1937 г. в числе попечителей медицинского треста были Генри У. де Форест (одновременно занимавший пост попечителя в "Нью-Йорк хоспитал") и Данлеви Милбэнк. В 1938 г. попечителями были Джонстон де Форест и С. X. Фишер ("Чейз нэйшнл бэнк" и контролируемый Харкиессом "Фонд общественного благосостояния"). Остальные попечители были из должностных лиц фондов Рокфеллера, Харкнесса и Карнеги.

Здесь мы снова встречаемся с парадоксальным явлением. Подобно тому, как "филантропическими предприятиями" заведуют люди, посвятившие свою жизнь выкачиванию прибылей, так и здесь мы находим во главе приютов милосердия лиц, чьи корпорации нередко управляют своими рабочими при помощи пулеметов и шпиков, лиц, по воле которых страна вступает в войну.

Можно было бы привести много примеров того, как эти учреждения и другие им подобные используют находящихся у них на службе врачей и научных работников для целей, которые приносят выгоды исключительно высшему классу и не имеют ничего общего с медициной или наукой. Но достаточно и одного примера. В принадлежащей Томасу У. Ламонту "Сатердэй ревью оф литерачюр" (от 31 июля 1937 г.) появилась рецензия на две выдающиеся книги, посвященные угрозе распространения сифилиса и необходимости борьбы с ним при помощи правительственных организаций, поскольку частные мероприятия оказались явно неудовлетворительными. Рецензия была написана доктором медицины Томасом Дж. Кирвином, урологом, работавшим в клинике "Нью-Йорк хоспитал", связанной с фондом Брэди в помощь урологии. Д-р Кирвин писал: "Самая идея бесплатного лечения тех, кто в состоянии платить за него, противоречит основным принципам, на которых зиждется образ правления в нашей стране".

Затем он продолжал в возмутительно шовинистическом тоне:

"Мы не имеем возможности установить, была ли заражена сифилисом кровь, которую оставили на снегах долины Фордж своими израненными босыми ногами солдаты континентальной армии. Но мы знаем, что гаровь эта была пролита в защиту наших свобод, среди которых главная состоит в нашем праве нести свою законную долю ответственности за страну, пользуясь в то же время защитой справедливого и беспристрастного правительства. Это не означает права на иждивенчество, это не означает, что если, прожигая жизнь, мы потратим все свои средства, мы имеем право требовать от правительства лечения и других мероприятий, в которых мы нуждаемся, чтобы ликвидировать физические последствия наших безумств".

Совершенно ясно, что д-р Кирвин усмотрел в правительственной кампании по борьбе с сифилисом, который поражает даже, невинных младенцев, коварное вмешательство в область "частной инициативы", могущее послужить прецедентом для дальнейших "вторжений".

Пожалуй, самый роскошный госпиталь в стране это "Доктор хоспитал" в Нью-Йорке, созданный на взносы 180 богатейших семейств. Дорогая обстановка этого заведения, предназначенного исключительно для богачей, конкурирует с отелем Уолдорф-Астория; для пациентов с особыми прихотями специально отделываются палаты из нескольких комнат.

Можно было бы еще много сказать о чисто классовом характере пожертвований богачей на медицину; но и приведенных примеров достаточно, чтобы показать эгоистический характер этих пожертвований.

На неопределенную область "социального благосостояния" было израсходовано 74 776 259 долл. 84 цент, или 14,4% субсидий, выплаченных филантропическими фондами за десятилетие 1921—1930 гг. (по материалам профессора Линдемана). Деятельность в этой совершенно статической области оказывает весьма малое влияние на изменение социальных причин бедственного положения широких масс.

III

Можно заняться обобщениями относительно деятельности этих филантропических учреждений, но необходимо указать, что все они предназначены для обслуживания особых потребностей определенных семейств. Этими особыми персональными потребностями определяются размеры филантропических вкладов и различие в сферах и силе их действия. Мы попрежнему будем в основном делать ссылки на рокфеллеровскую филантропию.

1. Так называемая филантропическая деятельность весьма ничтожна, пока мнимый филантроп не окажется объектом резких политических нападок или общественной критики; филантропические действия носят характер добровольных жертвоприношений общественному мнению и поэтому должны сопровождаться максимальной рекламой.

2. Фактически вся так называемая филантропическая деятельность находится в непосредственной связи с налоговой системой страны или того района, в котором она проводится. Филантропия обеспечивает средства уклонения от налога и сохранения или расширения промышленного контроля.

3. Филантропические фонды сами по себе предоставляют своим покровителям огромное концентрированное социальное могущество, которое может быть использовано и используется в интересах общего социального status quo.

4. Многие филантропические учреждения обязаны своим существованием только тому обстоятельству, что филантропы не имеют потомства вообще или мужского в частности.

Преподнесение Рокфеллером "даров" обществу всегда следовало за каким-нибудь взрывом общественной или политической вражды по отношению к семейству Рокфеллер, либо за каким-нибудь изменением или проектом изменения основных налоговых законов. О своем первом скромном пожертвовании Чикагскому университету Рокфеллер объявил в 1899 г., когда яростные политические нападки на "осьминога" "Стандард ойл" угрожали катастрофой. (Чикаго расположен на Среднем Западе, где были сильны антирокфеллеровские настроения.)

До 1902 г. Рокфеллер почти ежегодно делал пожертвования университету. После 1902 г., как мы видели, ежегодные "дары", хотя они и делались от имени Рокфеллера, исходили от Совета всеобщего обучения. Рокфеллер легко мог в самом начале дать всю ту сумму, которая выдавалась частями до 1910 г.; но в этом случае он получил бы всего лишь один взрыв одобрительных аплодисментов. Он знал, что память широкой публики коротка, и решил время от времени освежать ее.

В июне 1901 г. было объявлено о передаче Рокфеллером 200 тыс. долл. Рокфеллеровскому институту экспериментальной медицины; к этому моменту он уделил университету, институту и на благотворительные мероприятия, в общей сложности, менее 10 млн. долл., хотя он был бесспорно самым богатым человеком в стране. Разумеется, по причинам, которые мы уже указывали, он лихорадочно раздавал деньги в частном порядке.

В сентябре 1901 г. умер ставленник Рокфеллера, президент Мак-Кинли, а в 1902 г., когда Теодор Рузвельт стал и публично и частным образом проявлять резкую враждебность к Рокфеллеру в ответ на его действительную или воображаемую политическую оппозицию, Рокфеллер возвестил об образовании Совета всеобщего обучения с основным капиталом в 1 млн. долл. В 1905 г., когда Рузвельт продолжал свои нападки, Рокфеллер объявил, что он передает Совету всеобщего обучения свыше 10 млн. долл. Как раз в это время "Стандард ойл" подверглась лобовой атаке: против нее были возбуждены судебные дела во многих штатах, причем в некоторых были даже подписаны приказы об аресте Рокфеллера.

В конце 1906 г. Рузвельт направил конгрессу результаты расследований созданного им Бюро по делам корпораций; в сопроводительном письме президент писал: "Стандард ойл компани" до последнего времени пользовалась выгодными тайными железнодорожными расценками, многие из которых явно незаконны".

В это же время в штате Индиана "Стандард ойл" было предъявлено обвинение в нарушении законов Элкинса, воспрещавшего тайные скидки с железнодорожных тарифов, а в штате Миссури компания была обвинена в нарушении антитрестовского закона Шермана. Еще одна угроза была облечена в форму сделанного Рузвельтом 3 декабря 1906 г. предложения ввести налог на наследование.

Шатаясь под этими ударами, Рокфеллер объявил в феврале 1907 г. о переводе Совету всеобщего обучения 32 млн. долл, "на благо человечества". 7 июля 1909 г. Рокфеллер перевел совету еше 10 млн. долл. Несомненно, Рокфеллер был сильно напуган, но не настолько, чтобы упустить контроль над "отданными" им фондами. Отмечали, что перевод 32 млн. долл, был сделан через несколько дней после того, как судья Лэндис наложил штраф в 29 млн. долл, по одному из дел о железнодорожных скидках; это решение было отменено после подачи апелляции.

Следующий взнос был сделан в 1910 г., за несколько дней до того, как юрисконсульты "Стандард ойл" представили Верховному суду доводы защиты по делу о нарушении антитрестовского закона; на этот раз Рокфеллер сообщил, что передает Чикагскому университету 10 млн. долл. Поскольку эти деньги были уже ассигнованы Совету всеобщего обучения и новый взнос должен был последовать из дохода Совета, он не представлял собой никакой новой затраты капитала. Рокфеллер попросту с шумом перетасовывал сделанные прежде "пожертвования".

Вскоре Рокфеллеру представился новый повод для ассигнования средств на филантропию. Передача суммы около 60 млн. долл, уже способствовала умиротворению широкой публики; немало этому помогли и "пожертвования", сделанные Рокфеллером редакторам и издателям газет.

12 июля 1909 г. конгресс представил на рассмотрение штатов касавшуюся подоходного налога поправку к конституции, которой давно уже требовал Пулитцер. 2 марта 1910 г., после того как ряд штатов одобрил эту поправку, Рокфеллер попросил конгресс выпустить специальную лицензию для его благотворительного фонда; но условия, поставленные конгрессом, были так жестки, что Рокфеллер вместо этого добыл 14 мая 1913 г. лицензию от штата Нью-Йорк. Рокфеллеровский благотворительный фонд немедленно получил вклад в 100 млн. долл. 31 мая 1913 г. вступила в действие 16-я поправка к конституции, узаконившая нормы подоходного налога. Но к этому времени Рокфеллер успел уменьшить подлежащую обложению часть своего состояния.

Как мы уже убедились, Рокфеллер был специалистом по увиливанию от уплаты налогов. В сущности, он был крупнейшим специалистом в этом деле. Поскольку семейство Рокфеллеров имело больше денег, чем оно могло истратить на свои потребности, ясно, что в основе всех финансовых махинаций Рокфеллера лежало стремление сохранить и умножить свое могущество ради самого могущества. Ни Рокфеллер, ни его сын не упустили ни одного способа, в том числе и контролируемой филантроп пни, для достижения этой цели.

Не случайно первый закон о подоходном налоге оспаривался в течение многих лет Джозефом X. Чоутом, главным юрисконсультом Рокфеллера; в 1894 г. Чоут добился, что Верховный суд объявил недействительным этот закон, который грозил Рокфеллеру большими потерями, чем кому бы то ни было, так как он обладал самым крупным доходом в стране.

Рокфеллеровский благотворительный фонд, подобно Совету всеобщего обучения, поставил огромное количество денег вне пределов досягаемости каких бы то ни было налогов на доход и наследование, сохранив в то же время Рокфеллеру контроль над советом директоров; все это было окутано нежной вуалью филантропии. Будет ли такое утверждение несправедливым по отношению к Рокфеллеру? Хотел ли он действительно, чтобы эти деньги были эффективно использованы на общественные нужды? Но если он этого хотел, почему он просто не передал их конгрессу и не позволил ему распорядиться ими?

О новых крупных пожертвованиях Рокфеллера не объявлялось вплоть до 1917—1919 гг., когда в результате военных поставок [1 См. приложение "Б".] барыши "Стандард ойл" возросли как .никогда, а расценки подоходного налога увеличились почти до карательных размеров. Выше приводились расценки подоходного налога; необходимо также коснуться нового налога на наследство. В 1916 г. конгресс утвердил налог в 10% на имущество ценностью свыше 5 млн. долл.; на следующий год норма была увеличена до 25% на имущество ценностью свыше 10 млн. долл. Тогда Рокфеллер в ужасе начал переводить основную сумму своего состояния на имя сына, показав этим, что предметом его тревог были именно налоги. Ко времени смерти Рокфеллера его личное состояние сократилось до 25 млн. долл.

В 1917 г. Рокфеллер сохранил контроль над 13 млн. долл., которые удержало бы у него налоговое управление, путем перевода этой суммы своему благотворительному фонду. В 1918 г., создав мемориальный фонд Лауры Спеллман-Рокфеллер, он сохранил 73 млн. долл, военных барышей, которые в противном случае пошли бы на уплату налогов. В 1919 г. он перевел Совету обучения 50 млн. долл, и своему благотворительному фонду — 70 млн. долл., сохранив контроль над деньгами и в то же время избежав крупного обложения налогом. На основании отчетов Совета всеобщего обучения, Рокфеллеровского фонда, Чикагского университета, мемориального фонда Лауры Спеллман-Рокфеллер, Рокфеллеровского института экспериментальной медицины и Совета медицинской помощи Китаю мы можем притти к заключению, что благодаря военным прибылям и уклонению от уплаты подоходных налогов семейство Рокфеллер обладало в 1920 г. наиболее влиятельным голосом в американской промышленности, чем когда-либо ранее.

Но когда послевоенное республиканское правительство снизило предельные расценки подоходного налога и налога на наследование, лихорадочный перевод Рокфеллером капитала филантропическим фондам прекратился. В течение последующих 12 с лишним лет фондам не было переведено ничего, за исключением "пожертвований" молодого Рокфеллера, который получил возможность сократить на 15% размер своего подлежащего обложению налогом дохода путем перевода соответствующей части его в широкую, неопределенную область "социального благосостояния". Для представителей высших классов часто оказывается гораздо более выгодным "отдать" 15% своего дохода, чем сохранить их и платить за них налог.

Однако в этот период рекламные агентства Рокфеллеров продолжали трубить о различных дарах, которые были в действительности субсидиями из доходов давным-давно основанных благотворительных фондов.

После введения налоговых законов 1935 и 1936 гг. раздача некоторых сумм денег стала особенно выгодным делом. Журнал "Буллетэн", издаваемый советом Корнельского университета, указал в своем обращении к выпускникам 1936 г., что лица,, обладающие чистым подлежащим налогооблажению состоянием в 1 млн. долл., смогут сохранить 4 350 долл., которые пошли бы в уплату налога, и 350 долл, административных расходов, пожертвовав университету 15 тыс. долл., а лица, располагающие чистым, подлежащим налогообложению годовым доходом в 100 тыс. долл., смогут сохранить 8 650 долл, от федеральных налогов и в среднем 1 тыс. долл, от налогов штатов, пожертвовав университету из своего дохода 15 тыс. долл.

По проведенным при Фрэнклине Рузвельте налоговым законам на дарственные акты, нормы налога на все виды индивидуальных даров колеблются от 1 — 1,5% на дар, оцениваемый в 5 тыс. долл., до 52,5% на дар, оцениваемый в 50 млн. долл, и выше. Имущество, оцениваемое от 20 млн. долл, до 50 млн. долл., облагается налогом в 69% вместо 60% по налоговому закону 1934 г., 45% по закону 1932 г. и 20% по закону 1926 г. Конечно, имеются еще дополнительные налоги, взыскиваемые различными штатами.

По мере того как налоговый пресс после 1934 г. становился все тяжелее, семейство Рокфеллер, исполненное тревоги за свое могущество, снова принялось усиленно размещать свои средства. Часть этих переводов была вызвана также новым законом о ценных бумагах и биржевых операциях. В ноябре 1934 г. Рокфеллер младший объявил, что он "избавился" от такого количества своих акций в "Стандард ойл оф Нью-Джерси" и "Стандард ойл оф Калифорниа", что его доли в этих двух крупнейших компаниях оказались ниже 10% их основного акционерного капитала. В какую форму было облечено это "избавление", указано не было; но Рокфеллер имел шестерых детей, — если "избавление" было осуществлено путем шести даров, то оно должно было повлечь за собой уплату сравнительно скромного налога на дарственные акты.

В августе 1936 г. комиссия по ценным бумагам и биржевым операциям установила, что спустя 9 дней после того, как президент Рузвельт обратился к конгрессу, требуя введения более высоких налогов, Рокфеллер младший "отдал" 2 100 тыс. акций "Сокони вакуум ойл" на сумму 27 млн. долл. Поскольку при этом не было объявлено, что: эти акции пошли на "филантропию", они, по-видимому, были розданы членам семьи. Если они были поделены между шестью детьми по шести дарственным актам, то налог составил не более 32% всей суммы. Если они были переданы по одному дарственному акту, налог составил 51,75%. Если бы Рокфеллер сохранил их за собой и умер в то время, когда действовали налоговые законы 1935—1936 гг., они подлежали бы федеральному обложению имущественным налогом в 69%, не считая налогов штатов. Кроме того, если бы он сохранил их, 5-проц. доход от этих акций подлежал бы обложению добавочным налогом в размере 73%.

Так как благодаря этой передаче его акции "Сокони вакуум" составляли теперь менее 10% основного акционерного капитала, Рокфеллер по закону не обязан был более сообщать комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям об изменениях в своем капитале. Таким образом, эта передача также помогла снова сохранить в. тайне дела семейства.

Найдутся люди, готовые всему дать невинное толкование, которые назовут эту связь между налоговыми законами, филантропией и дарами простым совпадением. Но в таком случае они разойдутся в мнениях с президентом благотворительного фонда Карнеги Фредериком П. Кеппелем, который по сообщению "Нью-Йорк таймс" (9 ноября 1936 г.), заявил, что сомнения и беспокойства, связанные с налогообложением, стимулируют раздачу "пожертвований". Только эта раздача дает богачам возможность удерживать контроль над максимальным количеством своих активов в период сравнительно высоких подоходного и имущественного налогов; а контроль, как известно многим, дает больше, чем непосредственное владение, и не чреват теми многочисленными обязательствами, которые налагает право собственности.

Согласно материалам Линдемана, до 1800 г. существовал всего один филантропический фонд; с 1801 по 1900 г. было основано только пять фондов, хотя такие лица, как Астор, Вандербильт и Рокфеллер, уже обладали огромными состояниями. С 1901 по 1905 г. было создано еще пять благотворительных фондов, в том числе Совет всеобщего обучения и Рокфеллеровский институт. С 1906 по 1910 г. было организовано.семь благотворительных фондов. Однако настоящая мода на благотворительные фонды установилась лишь после введения имущественного налога и принятия поправки к конституции относительно подоходного налога: в период 1911 — 1915 гг. было создано не менее 12 благотворительных фондов. В период высоких налогов и больших барышей, с 1916 по 1920 г., был основан 21 фонд. После того как была наглядно продемонстрирована выгодность этой системы, за десятилетие 1921—1930 гг. возникло 49 фондов. (В 1924 г. федеральный имущественный налог на состояния, превышающие 10 млн. долл., был повышен с 25 до 40%; в 1926 г. норма налога была понижена до 20%). В 30-е годы шла непрестанная возня с налогами, которые неуклонно пересматривались и понижались. Однако во многих штатах существовали свои налоговые проблемы, и даже в период понижения федеральных налогов благотворительные фонды, наряду с семейными акционерными обществами представляли собой полезное приспособление для манипуляций доходами и капиталами с целью уклонения от уплаты налогов.

Превосходным образцом достигаемого при помощи благотворительных фондов усиления промышленного и финансового могущества служит использование этих вкладов рокфеллеровскими фондами. В марте 1929 г. Джон Д. Рокфеллер младший сместил с поста председателя "Стандард ойл компани оф Индиана" Роберта У. Стюарта; когда вопрос был поставлен на голосование, Рокфеллер использовал против Стюарта все голоса, предоставляемые акциями, принадлежавшими Рокфеллеровскому фонду, Совету всеобщего обучения и другим его фондам, а также акциями семейств Харкнесс, Пратт и Уитни. Короче говоря, филантропические фонды служат для контроля над промышленностью и уклонения от уплаты налогов. Хотя богачи, учреждая благотворительные фонды, поступаются некоторой частью своего персонального дохода, они не поступаются властью.

Что касается социального могущества, предоставляемого благотворительными фондами их учредителям, то Линдеман указывает, что большинство субсидий, выплачиваемых фондами, уходит на выплату жалованья. Если контроль над средствами человека к жизни дает контроль над самим человеком, то благотворительным фондам принадлежит решающая власть над многими высокопоставленными и влиятельными особами, облеченными общественным доверием. В своей книге "Богатство и культура" Линдеман говорит:

"Благотворительные фонды не только пользуются властью и контролем над теми, кто принимает их деньги. Это влияние совершенно очевидно, даже когда руководители фондов, выплачивая субсидии, утверждают обратное. Более тонкая и гораздо более распространенная форма контроля осуществляется путем множества косвенных связей, в которых видную роль играют благотворительные фонды. Те, кто принимает деньги фондов, часто втайне резко критикуют контроль, осуществляемый фондами над ними и их программами. Те, кто живет в надежде получить от благотворительных фондов субсидии. обнаруживают большее раболепие.

В последние годы приобрел популярность новый способ распространения благотворительными фондами своего контроля: часто они субсидируют новые проекты из первоначальных капиталовложений с тем, чтобы эти деньги были использованы на организацию исследований и конференций. Во многих случаях филантропические фонды выступают в роли патронов подобных подготовительных групп. К тому времени, когда проект окончательно оформляется, становится ясно, что не будет предложено или выполнено ничего такого, что могло бы быть истолковано как попытка произвести переоценку ценностей, признанных всеми фондами. Очень мало важных культурных начинаний любого масштаба доводится до конца в этой стране, не испытав прямого или косвенного нажима философии филантропических фондов и их влияния".

Особенно ценно наблюдение Линдемана, что те, кто еще только предвкушает получение денег от благотворительных фондов, часто оказываются более раболепными, чем те, кто уже их получает. Фонды обладают такой всепроникающей утонченной властью, что и без затраты денег они могут воздействовать на умы специалистов и техников, нуждающихся в средствах для продолжения своей работы. Эти люди, надеясь, что им выпадет манна небесная в виде субсидий от фондов, сознательно или бессознательно начинают действовать во вкусе своих потенциальных благотворителей, которые таким образом пассивным путем достигают своей цели — заставить этих будущих получателей высказываться в защиту социального status quo или сохранять молчание относительно тех его сторон, против которых они в противном случае должны были бы выступить.

Этим неуловимым распространением действия субсидий филантропических фондов далеко за пределами непосредственной выплаты денег объясняется тот, на первый взгляд загадочный, факт, что многие, казалось бы, независимые, свободомыслящие ученые, исследователи и другие специалисты публично высказывают мнения, ничем не отличающиеся от образа мыслей уоллстритовских банкиров. В частной жизни эти люди могут коренным образом расходиться друг с другом в убеждениях, но их публичные высказывания так же единообразны, как писания авторов газетных передовиц. В следующей главе, посвященной образованию, будет приведен ряд выдержек из речей подобных особ; здесь же достаточно привести лишь один весьма типичный пример.

На первой странице номера "Нью-Йорк таймс" от 20 октября 1936 г. под заголовком "Хирурги говорят, что высокие налоги на богатых наносят ущерб госпиталям", были помещены высказывания д-ра Фрэнка Э. Адера из нью-йоркского Мемориального госпиталя. Д-р Адер выступил в Филадельфии на ежегодном клиническом конгрессе Американской корпорации хирургов. Суть его замечаний точно передана в заголовке; повидимому, д-ру Адеру никогда не приходило в голову, что общественный налоговый фонд мог бы сделать для госпиталей гораздо больше, чем независимые, случайные и эгоистические пожертвования богачей.

Нельзя было ожидать, чтобы рядовой читатель запомнил, что в номере от 28 апреля 1936 г. "Таймс" сообщила на первой странице, что Совет всеобщего обучения передал Мемориальному госпиталю 3 млн. долл, на строительство нового здания. В добавление к этому известию "Таймс" снова переписала хвалебную передовую, в течение многих лет сопровождавшую каждое сообщение о новых "филантропических пожертвованиях* богатых семейств.

Влияние филантропических фондов инспирирует поверхностное мышление множества людей техники и специалистов вроде д-ра Адера, которые бросаются на защиту прерогатив богачей с большей готовностью, чем сами богачи. Эти специалисты, считающие себя служителями истины, не сознают, что им следовало бы в первую очередь проявлять преданность по отношению к народу в целом, которому они обязаны своими знаниями и мастерством.

В этой главе мы выделили филантропические учреждения Рокфеллера. Однако следует уяснить, что подобный критический подход к другим фондам приведет почти во всех случаях к весьма сходному заключению. Рокфеллеровские "пожертвования", если можно их так назвать, крупнее других потому, что состояние Рокфеллера больше, и потому, что Рокфеллер имел всего одного сына, которому он мог передать свое богатство.

Но в семьях, где имеется много детей, как у Дюпонов, Вандербильтов, Меллонов и других, нет большой необходимости в широком использовании благотворительных фондов для того, чтобы избежать подоходного налога или налога на наследство, так как подлежащее обложению имущество может быть распределено между многими лицами. Характерно, что Рокфеллер младший, имеющий шесть сыновей, во время переводов своих средств в 1934 и 1936 гг. не уделил подлежащего обложению излишка своего капитала ни одному из находящихся под его контролем филантропических фондов.

Многочисленное племя Гуггенхеймов основало два небольших филантропических фонда, которые следует рассматривать (с точки зрения Гуггенхеймов) как механизмы для распространения благоприятной рекламы. Премии, на общую сумму менее 200 тыс. долл, в год, раздаваемые мемориальным фондом Джона Саймона Гуггенхейма писателям, ученым, исследователям и другим специалистам, инспирируют периодические потоки рекламы. Награжденные лица продолжают работу и совершают свой жизненный путь в ореоле славы, которую им создает гуггенхеймовская премия.. Таким образом, имя Гуггенхеймов, бесплодное в социальном и культурном отношении, ассоцируется благодаря непрестанной рекламе, сопровождающей присуждение премий, с искусством, наукой и прогрессом.

IV

Следует кратко остановиться и на некоторых крайностях псевдофилантропии, хотя к этой категории принадлежит большинство тех фондов, которые мы уже рассматривали.

Существует низшая разновидность так называемой филантропической деятельности, где интриги гораздо более очевидны, чем в рассмотренных нами областях. Однако к этой категории относятся не только те, кто после своей смерти фигурирует в газетных заголовках как "капиталист и филантроп" или даже еще проще — как "филантроп". (Кстати можно заметить, что в нынешнем журналистском жаргоне "капиталист" и "филантроп" стали синонимами: при современном смещении всех ценностей нельзя быть филантропом, не будучи капиталистом, и наоборот.)

Как мы упоминали, Линдеман нашел мало случаев, когда средства на филантропию были оставлены по завещаниям. Просмотрим несколько ‘крупных завещаний. Они представляют собой крайне интересную иллюстрацию психологии богачей.

Когда в 1919 г. умер Генри Клей Фрик, оставленное им состояние после вычета сделанных ранее подарков и посмертных "даров" отдельным лицам равнялось 75 млн. долл. Из них 20 млн. долл, пошло дочери, 5 млн. долл.— вдове, а остальное — учебным заведениям. Гарвардский и Принстонский университеты якобы получили по 10 млн. долл., Массачусетский институт технологии— 5 млн. долл.; аналогичные суммы были розданы и другим учебным заведениям. Газеты, конечно, прославляли Фрика как великого благодетеля человеческого рода. Однако в этой бочке меда была ложка дегтя, на которую указал К. У. Бэррону Фредерик X. Принс, богатый бостонский железнодорожный делец. Принс заявил, что в завещании Фрика было оговорено условие, чтобы налог на наследование, составлявший в то время 25%, выплачивался исключительно из суммы, оставленной на филантропию; после того как это было сделано, филантропические пожертвования сократились на 80 с лишним процентов, а некоторые — на 90.

Табачный король Джеймс Б. Дьюк при жизни распределил свое состояние, избежав тем самым уплаты имущественного налога и налога на наследование. Одна треть пошла жене, другая — дочери, а третья сохранялась под контролем Дьюка в его фонде в пользу университета Дьюка. Фонд получил решающее количество акций табачных фирм и предприятий общественного пользования, что давало возможность использовать их как средство господства над некоторыми компаниями. Более того, в силу характера этого фонда университет был поставлен в зависимость от неблагоприятных для частных лиц последствий любого постановления о предприятиях общественного пользования или от повышения тарифов на табак.

Фонд Дьюка окружен величайшей тайной. "Туэнтис сенчюри фанд" сообщил в своем исследовании 1934 г., что фонд Дьюка отказался дать требовавшуюся информацию и поэтому нс был включен ни в число двадцати филантропических фондов с крупнейшим капиталом, ни в число двадцати фондов с крупнейшим доходом. Однако в своем, исследовании за 1931 г. "Туэнтис сенчюри фанд", на основании выплаченных фондом Дьюка субсидий на сумму 3 754 592 долл.— четвертую по величине в том году,— вычислил, исходя из дохода в 5%, что капитал этого фонда составлял 75 091 840 долл. По неизвестным причинам, руководители филантропического фонда Дьюка не желают, чтобы его внутренние операции предавались гласности.

В 1933 г. умер Ричард Б. Меллон, брат Эндрью У. Меллона, оставив состояние, официально оцененное в 200 млн. долл. "Нью-Йорк таймс" назвала Меллона в заголовке посвященной ему статьи "известным филантропом" и сообщила также, что "завещатель сделал за свою жизнь много благотворительных пожертвований". Однако называя статьи расхода Меллона на благотворительные цели, репортеры, смогли сообщить лишь о постройке за счет Меллона 3-миллионной питтсбургской церкви и о раздаче "сотен тысяч долларов безработным". Тем не менее в решительно нефилчнтропическом клане Меллонов Ричард Б. Меллон считался "филантропом". Глубина его человеколюбия, пожалуй, лучше всего иллюстрируется его собственным замечанием: "Нельзя управлять шахтой без пулеметов".

Однако эта фикция филантропии была доведена до конца завещанием Меллона, где с похвальной скромностью говорилось: "Я всегда проявлял интерес к религиозным, благотворительным и просветительным учреждениям, в особенности к тем, которые я находил особенно привлекательными". В завещании, конечно, не отмечалось, что этот "интерес" был весьма академическим. Самое завещание служит наилучшим свидетельством человеколюбивых чувств покойного: 1 100 тыс. долл, было оставлено выгодному для Меллона Мсллоновскому институту, 250 тыс. долл.—слугам и 198 650 тыс. долл.— г-же Меллон, Ричарду К. Меллону, сыну покойного, и г-же Алан А. Скейф, его дочери. Более того, исполнители вступили в затянувшуюся тяжбу со штатом Пенсильвания из-за налогов, и прошло около четырех лет, пока они согласились уплатить 13 млн. долл, налога. Возникли также длительные препирательства с федеральным правительством, окончательный исход которых до сих пор неизвестен. По закону о доходе 1932 г. с этого имущества следовало взыскать 45% налога, т. е. 90 млн. долл., включая уплату налога штату Пенсильвания. Поэтому чистая стоимость имущества, оставленного Меллоном жене и двум детям, составляла около 108 650 тыс. долл.

Меллоны основали в Питтсбурге Меллоновский институт, который, как доверчиво полагает широкая публика, посвящен прогрессу науки на благо всего человечества. Учреждение института обошлось в 80 тыс. долл.; он предназначался исключительно для промышленных исследований и успел уже сделать столько открытий, выгодно использованных Меллонами, что был значительно расширен, фактически не причинив Меллонам добавочных расходов. На открытия и изобретения, сделанные работниками института, берутся патенты, которые затем эксплоатируются в промышленности. Институт одобряет продукцию, иногда сомнительного качества, которая идет в розничную торговлю. Значительную часть его дохода составляют взносы, уплачиваемые промышленниками за предоставление их служащим права работать в лабораториях института.

Совсем недавно многие богачи осознали, как широко и искусно можно использовать деятельность благотворительных фондов. То, в чем теперь убедились многие, давно уже поняли дальновидные Рокфеллеры. Искушенные люди почувствовали нечто необычное, когда Джордж Болл, фабрикант стеклянной посуды из Мэнси (штат Индиана), приобрел у Дж. П. Моргана за 275 тыс. долл, контроль над вансверингенскими активами железных дорог на сумму в 3 млрд. долл. Когда затем Болл вложил решающее количество вансверингенских акций в "религиозный и благотворительный фонд", информированные люди заподозрили в этом нечто еще более необычное и продолжали следить, чем кончится эта сделка. Когда через два года фонд Болла отказался от этих акций, которые уже сулили в будущем громадную прибыль, как было показано в VI главе, и продал их двум нью- йоркским маклерам с гораздо меньшей прибылью, сделка приняла еще более экстраординарный вид. Благотворительность и религия извлекли бы колоссальную выгоду из железнодорожных вложений Ван Сверингена, если бы Болл оставил их за фондом. Но в действительности благотворительный фонд Болла ограничился меньшей прибылью, предложенной двумя нью-йоркскими биржевыми дельцами. Что скрывалось за всем этим — до сих пор еще не ясно. Очевидно одно: Боллу удалось избежать уплаты налога на изрядную сумму.

Вполне вероятно, что в будущем немало таких спасающих от налога филантропических фондов обратятся к аналогичным странным сделкам.

Джордж Ф. Бейкер младший умер в мае 1937 г.; по его завещанию был установлен филантропический фонд, свидетельствующий, что Бейкер хорошо усвоил от Рокфеллера старшего, что давать выгоднее, чем получать. Бейкер унаследовал от своего отца в 1931 г. капиталовложения, оцененные по самым низким ценам периода депрессии в 73 млн. долл. В 1929 г. имущество Бейкера старшего имело биржевую стоимость в 200 млн. долл. В промежуток между смертью отца и сына цены на бирже значительно возросли; но поскольку размеры имущества сына не сообщались, а также потому, что он, как известно из завещания, предварительно перевел крупную часть своего состояния жене и четырем детям, невозможно точно определить, сколько он оставил после себя.

"Нью-Йорк таймс" ориентировочно определила ценность его имущества после передачи жене в 1934 г, бумаг "Ферст нэйшнл бэнк" на 5 млн. долл, (до повышения в то время еще умеренного налога на дарственные акты) и после перевода двум сыновьям и двум дочерям сумм, установить которые не удалось, в 60 млн. долл. Предположив, что этим ограничиваются размеры всего состояния ("Таймс" заявила, что его ценность могла быть и выше — до 80 млн. долл.), мы заключаем из этого безотрадного анализа, что после уплаты федерального налога и налога штата на имущество семейству Бейкер осталось бы всего 20 млн. долл. "Таймс" истолковала закон о доходе 1935 г. так, что состояния, превышающие 50 млн. долл., облагаются налогом в 70%, в то время как согласно закону состояния, превышающие 50 млн. долл., должны были облагаться налогом в' 70% после предварительной уплаты 32 362 600 долл, за первые 50 млн. долл.

Однако Бейкеры не были намерены уплатить министерству финансов даже эту сумму; более того, федеральный закон разрешает выплачивать в кредит часть налогов штатов в размере 80% суммы, подлежащей уплате согласно, федеральному налоговому закону 1926 г. "Таймс" высказала предположение, что Бейкер устроил все таким образом, чтобы с оставленного им имущества была уплачена государству максимальная сумма.

24 июля 1937 г. "Таймс" опубликовала некоторые пункты завещания Бейкера под типичным лживым заголовком: "Дж. Ф. Бейкер завещал народу 15 000 000 долларов".

Бейкер был одним из членов стоявшей за республиканской партией группы, которая с ожесточением выступала против высоких налогов во время перевыборной кампании 1936 г. Таким образом, получился парадокс: Бейкер не хотел, чтобы его деньги шли государству, и все же пожелал оставить народу четверть своего состояния. Посмотрим, в чем тут было дело.

Если после передачи жене и сыновьям "значительной суммы", как было сказано в завещании, чистое состояние Бейкера равнялось 60 млн. долл., то филантропический посмертный "дар" сократил подлежащую налогообложению ценность этого состояния до 45 млн. долл. Таким образом имущество освободилось от 10-миллионного излишка сверх 50 млн. долл., с которого пришлось бы уплатить федеральному правительству, из расчета 70%, 7 млн. долл.

С оставшихся 45 млн. долл, следовало уплатить штату Нью-Йорк налог на состояния, превышающие 10 млн. долл., который составил бы, из расчета 16,5%, 7 500 тыс. долл. Согласно закону о доходе 1935 г. налог, подлежащий уплате федеральному казначейству с этой суммы, составил бы 7 200 тыс. долл.; федеральный налог на остающиеся 45 млн. долл, равняется 11 662 600 долл, на первые 20 млн. долл, и 69%, или 17 250 тыс. долл., на остающиеся 25 млн. долл.

Вместо 40 млн. долл, налога, которые должны были быть взысканы с этого состояния по сообщению "Таймс", действительная уплата налогов составила бы, приблизительно, нижеследующую сумму (если считать, что общая сумма наследства равнялась 60 млн. долл.):

Федеральный имущественный налог 28 912 000 долл.

Минус кредит на уплату налога штата 7 200 000

Чистый федеральный налог 21 712 000 долл.

Налог штата Нью-Йорк в 16,5% на 45 000 000 долл. 7 500 000 долл.

Общая сумма налога 29 212 600 долл.

На первых 10 млн. долл, своего благотворительного пожертвования Бейкер сохранил 7 млн. долл., а на следующих 5 млн. долл, он сохранил 3 450 тыс. долл, федеральных налогов, итого 10 450 тыс. долл., или более

⅔ суммы, оставленной на "благотворительность". Тем самым филантропический фонд, контролирующий акции "Ферст нэйшнл бэнк" на 15 млн. долл., обошелся семейству Бейкер немногим более 4 млн. долл.

Таким образом взыскание налогов уменьшило состояние Бейкеров лишь до 30 787 400 долл., а не до 20 млн. долл. Однако эта цифра не представляет, вопреки сообщению "Таймс", всех капиталовложений, оставленных под контролем семейства Бейкер. Повидимому, в действительности это семейство, если брать за основу скромную оценку его состояния в 60 млн. долл, и сделанные раньше внутрисемейные дары, сохраняет контроль над капиталом, равным по крайней мере 40 млн. долл., т. е. вдвое большим, чем указывала "Таймс".

В завещании Бейкера стояло условие, что его филантропический фонд должен оставаться под надзором его семьи, с тем чтобы его контролировали сыновья Бейкера, когда они достигнут совершеннолетия. В этом фонде было сосредоточено достаточное количество ценных бумаг "Ферст нэйшнл бэнк", чтобы семейство Бейкер могло сохранить свой постоянный контроль над 22% основного капитала банка. На филантропические цели шел доход только с 7 500 акций, переведенных фонду, притом лишь на цели, определяемые самими Бейкерами, что увеличивало их власть над лицами, не имеющими отношения к миру финансистов. Кстати, Бейкер, явно в ожидании налогового закона 1935 г., увеличил количество акций, переведенных им благотворительному фонду, с 5 тыс. до 7 500.

Однако даже после всего этого снижение знаменитого состояния Джорджа Ф. Бейкера, которое в 1929 г. имело биржевую ценность в 200 млн. долл., до каких-нибудь 40 млн. долл, представляется поразительным. Поэтому рассмотрим этот вопрос более тщательно.

Как мы видели, Бейкер младший унаследовал от своего отца состояние, оцененное в 73 млн. долл.; с этой .суммы было взыскано около 13 млн. долл, федеральных налогов и налогов штатов. Бейкер младший не только перевел перед смертью на имя своей жены и двух сыновей около 11 тысяч акций "Ферст нэйшнл бэнк", но также передал некоторую часть своего имущества двум своим дочерям, г-же Джон М. Скифф и г-же Т. Сафферн Тэйлер.

Характерно, что в завещании не приводилась оценка этих капиталовложений. Но даже после того, как они были оценены, нельзя определить, каким капиталом обладает в действительности эта семья: для этого необходимо было бы знать все внутрисемейные дарственные акты, произведенные в течение ряда лет, и число лиц, между которыми были распределены эти средства.

Возвратившись назад, к уплате подоходного налога за 1924 г., мы найдем, что Джордж Ф. Бейкер и его сын уплатили примерно равные суммы налога на свои доходы с объединенного состояния, которое определяли в 210 млн. долл. Короче говоря, еще в 1924 г. Бейкер младший получал половину семейных доходов. Поскольку имущество Бейкеров не потерпело никакой катастрофы и его биржевая ценность была лишь временно снижена в 1931 г., нельзя утверждать, что уплата федерального налога, которую мы разобрали выше, могла бы намного сократить это состояние. Между тем, если бы за тем Бейкером, который умер в 1937 г., числилась значительная часть состояния сверх 50 млн. долл., она подлежала бы гораздо более высокому обложению, чем было указано. Но если имущество было в "значительной" степени распределено между его женой, двумя сыновьями и двумя дочерьми, что, по-видимому, имело место в данном случае, его смерть, вопреки утверждению "Нью-Йорк таймс", не навлекла на состояние никакой "налоговой катастрофы".

Законы о подоходном и имущественном налогах и налоге на дарственные акты, в особенности последний, составлены так, что они как бы предоставляют богачам премию за многочисленное потомство. Налоговые законы лишь заставляют богачей манипулировать своими состояниями по частям, чтобы избежать эффективного обложения. Однако газеты вроде "Таймс", сообщающие, что 22-миллионное наследство Сайруса Маккормика было в 1936 г. обложено налогом в 11 680 тыс. долл., что с состояния Генри X. Роджерса в 16 255 440 долл, было взыскано в 1935 г. 11 600 тыс. долл, налога и что 30-миллионному наследству Джеймса Кузенса угрожает взыскание 21 млн. долл, налога, затушевывают превентивную функцию многочисленных дарственных актов, облагаемых низким налогом, филантропических фондов и семейных корпораций с объединенным капиталом.

В 1918 г. шоколадный король Милтон С. Херши сделал филантропический вклад в индустриальную школу его имени в городе Херши (штат Пенсильвания). Акции, которые он передал школе, оценивались в 60 млн. долл.; акции, которые он оставил себе,— в 1 млн. долл. Однако Херши сохранил персональный контроль над не подлежащим обложению налогом благотворительным фондом, доход от которого предназначался на заботу о здоровых, обязательно белых детях-сиротах. Обстановка на фабрике Херши не изменилась, и постоянные стычки с рабочими свидетельствуют о царящем там духе "человеколюбия". Бастующих рабочих усмиряли классическими средствами при помощи полиции и виджилянтов[1 Виджилянты — члены фашистских "комитетов бдительности" — (Прим, перев.)]. Наблюдения, произведенные в этом районе, который почти полностью находится под господством филантропического фонда Херши, показывают, что этот фонд является попросту орудием власти, которое держат в своих руках несколько человек. Жизнь всех обитателей этого района находится под деспотическим контролем. Школьная программа ограничена жесткими рамками узко ремесленного обучения и, как считают некоторые наблюдатели, делает "облагодетельствованных" учеников совершенно непригодными к работе в других отраслях. В 1936 г. средняя недельная заработная плата на фабрике Херши составляла 17 долл. 30 цент.

Банкир Чарлз Хейден оставил в 1937 г. наследство, неофициально оцененное в 50 млн. долл. Доход с этих средств предназначался на организацию благотворительного заведения для мальчиков и юношей, что дало возможность избежать уплаты налога с наследства. Эта организация была названа филантропическим фондом Чарлза Хейдена. Поучительно заметить, что Хейден не был женат и не имел детей. Не менее поучительно учесть то обстоятельство, что этот обширный фонд был оставлен в руках компаньонов Хейдена, которые с его помощью осуществляют широкий промышленный и социальный контроль. Если бы Хейден оставил свое имущество непосредственно на имя этих лиц, им пришлось бы уплатить 70% федерального налога, за вычетом налога штату Нью-Йорк. Поскольку это имущество давало шестьдесят с лишним директорских постов в промышленных предприятиях, его стоило сохранить.

В самом деле, учреждение филантропических фондов стало тонким искусством, и похоже, что возникает опасность, как бы капитализм под натиском налоговых законов не превратил сам себя целиком в "филантропическое" предприятие * которое поставит под свой контроль не только экономический аппарат, но и души людей.

О том, какие угрожающие размеры принимает учреждение филантропических фондов, легче всего судить на основании условий завещания покойного Эндрью У. Меллона; ознакомившись с этим документом, мы приходим к заключению, что между адвокатами миллионеров существует тайный сговор, как держать состояния вне досягаемости народа, предназначая их с виду для народа. Меллон умер в конце августа 1937 г., и его состояние в 200 — 400 млн. долл, было оставлено "просветительному и благотворительному обществу Э. У. Меллона", но при условии, что бессменными попечителями фонда будут сын покойного Поль, зять его Дэвид К- Э. Брюс, его адвокат и те, кого они назначат своими преемщиками. Как писала "Геральд Трибюн" 29 августа 1937 г., сообщение об этом "было сделано в момент, когда должностные лица министерства финансов США... готовились удержать с наследства Меллона колоссальные налоги. На это же рассчитывали и сборщики налогов в Гаррисбурге (столице штата Пенсильвания), где нетерпеливые чиновники уже объявили, что с имущества Меллона ожидается поступление в казну штата Пенсильвания по меньшей мере 28 млн. долл.". Как было указано в завещании, до своей смерти Меллон передал значительные средства своему сыну и дочери; но так как у него было только двое детей, которым он мог передать свое состояние, передача им по наследству всего состояния повлекла бы за собой уплату огромного налога на дарственные акты. Завещание Меллона показывает, что учреждая филантропические фонды, богатые больше заботятся о том. чтобы сохранить контроль над своими пожертвованиями, чем о непосредственном владении ими, если они не могут иметь то и другое, так как по условиям завещания семейство Меллон сохраняет контроль над обширным имуществом, которое в случае обычной передачи по наследству подлежало бы обложению налогом в 70%.

Если лицам, контролирующим филантропические фонды, удается сохранить этот контроль в период налоговой путаницы, они могут рассчитывать, что при более благоприятной политической обстановке им представится возможность снова завладеть их прежней собственностью. Действительно, самый факт существования стольких частным образом контролируемых филантропических фондов даст в свое время богачам весьма веский мотив, чтобы спровоцировать в области права переворот, который вернет капиталы фондов в полную собственность их частных попечителей. Учреждение Меллоном филантропического фонда доводит понятие филантропии в современной практике до абсурда, ибо Меллон никогда не обнаруживал человеколюбивых чувств и попросту делал все, что было в его силах, чтобы избежать уплаты налогов. После смерти Меллона его адвокаты заявили, что за свою жизнь он пожертвовал на филантропию свыше 70 млн. долл.; но они забыли добавить, что эти благодеяния заключались, в основном, в "дарах" выгодным для него лично учреждениям — Питтсбургскому университету, Меллоновскому институту и технологическому институту Карнеги, которые в большей или меньшей степени были подсобными учреждениями меллоновскон промышленной империи, состоящей из "Галф ойл компани", "Алюминум компани", "Копперс кок компани" и т. д.

Для решения вопроса об этих псевдофилантропических учреждениях не требуется никаких новых законов, хотя можно ожидать, что в скором времени в законодательных органах выступит какой- нибудь агент крупных состояний и предложит создать специальные законы для филантропических учреждений; бесплодно ломясь таким образом в открытую дверь, богачи вызовут проволочку на десять или двадцать лет, в течение которых многое может измениться. В своде законов уже имеется достаточно законов, с помощью которых можно было квалифицировать посмертные "дары" 1937 г., сделанные Бейкером, Меллоном и Хейденом, как явно нефилантропические ухищрения, имеющие целью гарантировать сохранение промышленного контроля в руках немногих; облеченные конституционными правами должностные лица налогового управления обладают достаточной свободой действий для того, чтобы решить вопрос о филантропическом характере этих так называемых благотворительных фондов. Лишь в том случае, если должностные лица налогового управления откажутся признать эти фонды благотвори, тельными организациями, будет предотвращена консервация крупных состояний и владельцы последних лишатся возможности навязывать обществу свою эгоистическую волю. Меллоиовские посмертные "дары" снова доказывают, что филантропические фонды— лишь механизмы для увиливания от налогов, что давно уже открыл хитрый Рокфеллер.

Следует уделить хотя бы немного внимания крупным художественным коллекциям, оставленным "в дар человечеству", так как широкую публику часто радуют сообщениями о том, что какой-нибудь финансовый разбойник предоставил в ведение общественных учреждений ценную коллекцию.

Художественные интересы магнатов, далеко не являющихся эстетами, носят почти целиком финансовый характер, В условиях частных аукционов редкие произведения искусства приобрели высокую ценность; но, независимо от этого, можно проследить связь между покупкой произведений искусства за границей и различными нормами налогов, колебанием в курсе иностранной валюты и высотой тарифов. Что касается первой причины, то нужно иметь в виду исключительную сложность налоговой системы. В дополнение к федеральным налогам — подоходному, имущественному и налогу на дарственные акты — имеются еще подоходный и имущественный налоги штатов, а также местные налоги на личное и недвижимое имущество. К тому же произведения искусства дают удобный повод для всевозможных финансовых махинаций, так как устанавливаемая за них цена обычно бывает произвольной и они редко подлежат оценке на открытых торгах. Поскольку частная бухгалтерия, фиксирующая покупку и продажу предметов искусства, ведется весьма небрежно и не подлежит расследованию федеральной торговой комиссии и комиссии по торговле между штатами, то в этой области возможны всяческие трюки: например, заграничные продавцы произведений искусства часто разрешают своим американским клиентам преувеличивать уплаченные ими при покупке цены, если им выгоднее показать при уплате налога высокую цену, и наоборот, преуменьшать ее, если это. почему-либо оказывается для них желательным.

Если предмет искусства покупается для частной коллекции, желательно, чтобы он оценивался низко. Иногда низкая оценка бывает выгодной и в том случае, если его помещают в частном музее, где он представляет собой частицу недвижимой собственности. Однако, если этот предмет искусства предназначается для снижения общей суммы обложения подоходным налогом, предпочтительно преувеличить его стоимость. Так, например, если сумма в 75 млн. долл., представляющая прибыль от деловых операций за границей и подлежащая обложению налогом, объявляется затраченной на покупку художественной коллекции, которая в действительности стоит 25 млн. долл., то удается утаить целых 50 млн. долл. Произведения искусства, конечно, ввозятся в США беспошлинно. Если подобная коллекция размещается в мнимо публичном частном музее, ее владелец может потребовать освобождения от уплаты местного налога на недвижимое имущество за земельный участок со- .лидных размеров и ждать затем повышения цен на землю, которое может в свое время возместить всю стоимость коллекции.

Согласно частным отчетам, заграничный рынок про* изведений искусств изобилует всяческими скидками, льготными ценами и конфиденциальными уступками, имеющими целью окутать туманом точные цены, и в этой подозрительной атмосфере могут иметь место практически неуловимые финансовые махинации. Произведения искусства, оцениваемые ниже их действительной стоимости, дают возможность скрывать капиталовложения, а также по частям передавать богатство друзьям и знакомым, что фактически позволяет уклоняться от уплаты налога. Мы не можем привести точных фактов, так как эта область окутана тайной. Более того, невозможно дать хотя бы гипотетические иллюстрации применительно к структуре налогов в любой период, если не известны специфические налоговые проблемы внутри любого взятого для примера семейства.

При многостепенной налоговой структуре Соединенных Штатов обложение произведений искусств налогом производится в различных районах совершенно разными способами. Хотя федеральный закон един, налоговые законы штатов многообразны, так же как и муниципальные законы о налоге на недвижимое и личное имущество.

Колебание в курсе обмена иностранной валюты в Европе часто дает американцам возможность приобретать произведения искусства почти даром. Если бы после доставки в Соединенные Штаты эти произведения перепродавались или передавались, то огромная прибыль, связанная с подобной сделкой, подлежала бы обложению налогом. Однако американские денежные тузы редко признаются в своих огромных прибылях, хотя, как показывает та часть их деятельности, которая поддается учету, они заинтересованы главным образом Именно в прибылях. Предположим, что некий американский миллионер послал агента по закупке произведений искусств, которого мы обозначим буквой А, закупить различные предметы искусства в некой стране, где валюта временно резко обесценена; допустим, что они стоят 100 тыс. долл. Затем агент А "перепродает" их агенту Б (также служащему этого мецената), который перепродает их компании по продаже произведений искусств В (частная агентура), а она в свою очередь перепродает их находящейся в Париже компании Г (также частная агентура). При каждой перепродаже цена повышается, но так как находящийся за кулисами миллионер все время перепродает эти предметы искусства через подставных лиц самому себе, для него цена их попрежнему равна 100 тыс. долл. Затем компания Д может выставить эти произведения на аукционе, где агент Е, открыто выступающий от имени нашего американского миллионера, предлагает за них наивысшую цену. Цена, уплаченная на аукционе, равняется, скажем, 5 млн. долл.; о ней сообщают газеты.

Затем коллекция ввозится в США без уплаты пошлины. Несколько лет спустя, миллионер, нуждаясь в наличных деньгах, продает ее за 4 млн. долл. При этом он терпит "убыток" в миллион долларов, на который может получить скидку при уплате подоходного налога. Но так как действительная стоимость его покупки 100 тыс. долл., а цена при перепродаже — 4 млн. долл., он фактически получил прибыль в 3 900 тыс. долл., из которой следует вычесть только стоимость связанных со сделкой расходов, комиссионных и гонорара агентам; кроме того, он одновременно избежал уплаты налога на доход в миллион долларов, на которые была сделана скидка.

Несомненно, что многие миллионеры, особенно в XIX в., платили высокие цены за произведения искусства. Но в более позднее время они были не так глупы. За отсутствием официальных документов трудно отличить "овец" от "козлищ"; но прежде чем признать наличие эстетических мотивов в коллекционировании произведений искусства людьми, заинтересованными в прибылях, необходимо тщательно анализировать все индивидуальные особенности каждого отдельного случая. Однако официальные источники подтверждают, что собирание крупных художественных коллекций нередко объясняется мотивами финансового характера. Морган старший, председатель правления "Метрополитэн мьюзеум", предоставил музею свою коллекцию; широкая публика поверила, что он ее "отдал". Но после смерти Моргана стало очевидным, что он попросту "одолжил" свое собрание, которое было продано Морганом младшим примерно за 25 млн. долл, наличными. Как мы уже знаем, "Метрополитэн мьюзеум", художественный центр страны, использовался фирмой Моргана при сношениях с газетами, с которыми "Дж. П. Морган и Кº" не хотели иметь непосредственных связей. Мэнси оставил музею свои газеты и имущество, нажитое на бирже под покровительством Моргана; музей продал газету "Сан" одной из моргановских групп и газету "Телеграм" — Скриппс-Говарду. Сам Мэнси продал газету "Геральд" семейству Рид- Миллс. При этом музей унаследовал вексель, данный в покрытие части суммы, причитавшейся за "Геральд" и не имевшей никакого отношения к искусству; свыше 1 млн. долл, из причитающихся по этому векселю денег до сих пор не уплачено. Из документов неясно, была ли целиком покрыта задолженность музею после продажи "Сан".

Таким образом, "Метрополитэн мьюзеум", пользующийся любовью знатоков искусства, служит хитроумным средством для тайного владения газетами. Он состоит под контролем своих попечителей, имена которых мы приводили выше. Кстати, нью-йоркская "Сан" помещает больше рекламы торговцев произведениями искусства, чем какая-либо другая газета, хотя средний читатель газет, как правило, не помышляет о покупке произведений искусства..

Семейство Морган, следуя своему кредо — искусство ради денег, — выстроило рядом со своим домом на Мэдисон авеню большую библиотеку. Вход в эту библиотеку, где хранятся дорогие иллюстрированные рукописи я прочие литературные произведения, разрешался ограниченному количеству посетителей по специальным пропускам. Морган потребовал от городского управления освобождения библиотеки от уплаты налога на недвижимое имущество. Поскольку налог, причитавшийся с этого участка, превышал те 500 тыс. долл., которые требовались на расширение библиотеки, дело это вполне заслуживало внимания. Участок находится в центре Манхэттена, окружен огромными небоскребами, и ценность его ежегодно увеличивается. Однако Моргановская библиотека открыта лишь для весьма ограниченного круга избранных посетителей. А по вечерам, когда публика не допускается, библиотека снова становится частным палаццо Морганов.

Генри Клей Фрик, также заинтересованный в уклонении от налогов, превратил свой городской дом на Пятой авеню в частный художественный музей, который впоследствии был открыт для публики. Налоги на эти частные городские владения могут со временем превысить их ценность. Однако, если удастся сократить сумму уплачиваемого налога в период высоких налоговых норм, то если произойдет политический переворот, который приведет к снижению налогов, наследники и правопреемники первоначальных владельцев, сохраняющие свои законные права на это имущество, снова смогут превратить его в свою полную собственность.

В 1936 г. Эндрью У. Меллон объявил, что он полностью дарит государству свою 50-миллионную художественную коллекцию. По закону 1935 г. о доходе эта коллекция, оставаясь в составе имущества Меллона, была бы обложена налогом в 32 362 тыс. долл., которые надлежало платить наличными. Таким образом, принеся в дар свою коллекцию, Меллон сохранил 32 362 тыс. долл.

Однако, если собрание Меллона стоило 50 млн. долл., как это, повидимому, и было, не следует ли все же считать это настоящим подарком? Но пока неизвестна финансовая роль коллекциии во внутренней истории меллоновского состояния, нельзя видеть в ней великодушное пожертвование. Даже если подлинная стоимость коллекции равнялась 50 млн. долл., она могла представить огромную финансовую выгоду для Меллона в момент, когда он располагал большим избытком наличных денег или имел наличные за границей и не был в состоянии перевести их в США из-за валютных или иных ограничений. Зачастую наличные средства сами по себе представляют неудобство для мультимиллионеров; будучи помещены в банки большими суммами, они редко приносят прибыль. Систему инвестиционных банков иногда бывает не в состоянии разместить 50 млн. долл, под достаточно надежное обеспечение, тогда как-бессмертные произведения искусства, которые можно застраховать от кражи, огня и других видов разрушения, представляют сравнительно устойчивую ценность.

Не может ли мультимиллионер в такой же степени сохранить свои средства, если он будет держать их в виде не приносящих дохода наличных? Однако наличные деньги часто снижаются в ценности, и это понижение сказывается в повышении цен. Например, после войны государственные процентные бумаги Соединенных Штатов котировались на фондовой бирже в 80% их номинальной стоимости. В 1918 г. курс доллара в Мадриде упал ниже 30 цент. В 1933 г. ценность его по сравнению с золотом упала на 40,4%.

Мультимиллионер учитывает все эти факторы и старается применять разнообразные формы капиталовложений. Произведения искусства представляют собой особую форму сохранения богатства и являются добавочным капиталовложением. Богатство размещается не только в многообразных акциях, облигациях и наличных деньгах, но и в недвижимой собственности, произведениях искусства, драгоценностях, полисах страхования жизни и т. п. После того как исчерпаны все возможности вложения капитала внутри страны, остаются международная сфера с ее многообразием валют и ценных бумаг и недвижимая собственность заграницей. После того как и это все использовано, остаются освобождаемые от налога филантропические фонды.

Огромная художественная коллекция, подобно крупному страховому полису, является формой страхования богатства от снижения денежного курса и многочисленных других видов финансовой неустойчивости. Произведения искусства фактически служат международной валютой почти в такой же мере, как золото. В периоды острой необходимости правительства конфискуют произведения искусства, принадлежащие частным лицам, наравне с золотом и иностранными ценными бумагами и валютой.

Таким образом, семейство Меллон извлекало из своей большой художественной коллекции финансовую выгоду. Предположив, что в основном эта коллекция существовала в своих теперешних размерах 20 лет, мы увидим, что ее 50-миллионная стоимость, разложенная на это число лет, составит 2 500 тыс. издержек в год, что следует считать сравнительно дешевой страховкой громадного состояния. Столкнувшись в настоящее время с такими нормами имущественного налога, которые угрожают сделать эту особую форму страхования весьма дорогой, семейство Меллон просто рассталось с коллекцией.

Пока имущественный налог не сделал эту коллекцию слишком дорогой, Меллон был гарантирован, что он всегда будет иметь от 25 млн. до 50 млн. долл., что бы ни случилось с американской валютой, какие бы ограничительные меры ни были приняты против его компаний. Если бы он не смог реализовать эти картины в Америке, их купила бы по солидной цене Европа.

Для непосвященного эти соображения могут показаться натянутыми. Но так могут подумать лишь те, кто не соприкасался с богачами, мозг которых беспрестанно работает над изысканием самых разнообразных способов применения своего богатства, которые бы давали возможность а) получать наибольший доход, б) уклоняться от уплаты возможно большего количества налогов, в) обеспечить максимум разнообразия в капиталовложениях и г) обеспечить наибольшую гарантию, какая только возможна. Завещания свидетельствуют о том, что эта забота о внутреннем распределении состояний простирается даже за пределы врат смерти. Большинство мультимиллионеров хотят, подобно Карнеги, чтобы их богатства сохранялись нетронутыми на вечные времена.

Неосведомленные люди часто жалуются, что богачи заинтересованы лишь в "мертвом" искусстве, редко уделяют внимание современному искусству и совсем уже мало заботятся о субсидировании современных им художников. Однако совершенно очевидно, что богачи, всецело занятые использованием и сохранением своего собственного могущества, не заинтересованы по существу и в "мертвом" искусстве. Оно привлекает их лишь в качестве высоко котирующейся международной валюты.

Примером безразличия богачей как класса к искусству может служить тот факт, что в последние годы в списке лиц, получавших от федерального правительства пособие по безработице, насчитывалось около 50 тые. художников; об этом же говорит и то, что американские художники, многие из которых уже приобрели бессмертную славу, имеют успех только в некоторых больших городах, среди родившихся за границей эстетов.

Театр тоже перестал бы существовать как особая сфера искусства, если бы после кризиса ему не пришло на помощь федеральное правительство. Богачи, для которых драма означает лишь непрерывный ряд премьер, не проявили никакого интереса ни к угасающему театру, ни к бедственному положению тысяч актеров и актрис. В течение последних сезонов фактически один лишь федеральный театр осуществил несколько значительных и оригинальных постановок.

Не лучше участь и музыкального искусства в руках его богатых "патронов". Опера и другие высшие формы музыкального искусства, находившиеся в зависимости от состоятельных покровителей, были совершенно недоступны для населения. В течение многих лет богатые нью- йоркские семейства выдавали себя за покровителей оперы Метрополитэн. Когда во время депрессии 1929— 1933 гг. опера переживала черные дни, выяснилось, что места в ней сдавались в аренду через "Метрополитэн опера энд риэлти корпорейшн", выгодное предприятие, контролируемое владельцами лож. Вычисления показывают, что "пожертвования" этих "патронов" за целый ряд лет фактически составили не многим больше, чем 8 долл, за место в ложе на каждый спектакль, т. е. чуть-чуть дороже, чем обычная цена места в партере. Но действительная цена этих монополизированных "патронами" лож была гораздо выше, чем деньги, уплачиваемые за них "патронами", которых периодически воспевают газеты, а для людей, занимающих низшие ступени социальной лестницы, эта цена была колоссальной [1 В течение сезона 1920/1921 гг. мисс Джорджии Айслии сдавала свою ложу на 47 спектаклей, что принесло ей 9525 долл. Налог в 4 тыс. долл, оставил ей чистую прибыль в 5 025 долл.; в среднем она получила по 33 долл. 77 цент, за место. Она получила: 550 долл, за открытие сезона и 3 025 долл, за 11 последующих спектаклей по понедельникам; 300 долл, за спектакль, на котором присутствовал принц Уэльский; 2200 долл, за 11 добавочных спектаклей по понедельникам и 3450 долл, за 23 спектакля по пятницам.]. В открытую продажу билеты не поступали, и в частном порядке за ложи предлагались сказочные цены. Если бы места в ложах периодически поступали в общую продажу, опера могла бы получить за них несравненно больше, чем 8 долл., уплачиваемые "патронами". Когда Рокфеллер младший предложил опере гораздо более подходящее помещение в "Рокфеллер сентер", где ложи были бы заменены местами балкона, приносящими значительный доход, его предложение было отвергнуто "патронами", которым старое здание оперы приносило обильную прибыль. Но когда во время депресии 1929 — 1933 гг. опере Метрополитэн угрожал финансовый кризис, она была спасена только благодаря общественной подписке.

Некоторые богатые семейства проводят так называемую филантропическую и благотворительную деятельность спорадически, на первый взгляд — бессистемно, так как их персональные финансовые интересы отличаются от интересов таких семейств, как семейство Рокфеллер. По крайней мере раз в год их имена попадают в газеты в связи со сделанным ими взносом, как бы мал он ни был, в один из церковных или общеблаготворительных фондов. Большинство из них имеет свой излюбленный госпиталь, школу, парк или спортивную площадку, которые они используют, чтобы создать себе хорошую репутацию и снизить в годы процветания сумму налогообложения. Однако прежде чем признать каждое из этих учреждений филантропическим, необходимо тщательно изучить их индивидуальную основу; при анализе деятельности многих учреждений такого рода почти неизменно оказывается, что данное семейство могло уберечь от уплаты налога больше денег, занимаясь филантропией, нежели не занимаясь ею.

Но разве не правы газеты, утверждавшие, что Форды и Дюпоны были великими филантропами? Посмотрим.

Дюпоны финансировали строительство большинства начальных школ в штате Делавер, соорудили большую часть асфальтированных шоссейных дорог Делавера и построили основные госпитали этого маленького штата. Однако во всем штате только они и их свойственники по брачным союзам владеют крупными состояниями; поэтому так или иначе им пришлось бы заплатить за все это строительство налогами. Дюпоны предпочли не пропускать деньги через политическое сито, а потратить их по собственному усмотрению на общественное строительство; тем самым они обеспечили его минимальную стоимость и, весьма вероятно, дали своим компаниям возможность нажиться на поставке материалов. Построив дороги, школы, госпитали и другие здания для мнимо суверенного штата, который скорее мог бы именоваться герцогством Дюпон, Дюпоны завоевали славу филантропов. Маленькие городки, возле которых расположены резиденции различных ветвей дюпоновской династии, также "получили" госпитали, которыми, конечно, могут пользоваться Дюпоны и их гости.

Генри Форд потратил деньги на госпитали в Детройте и в Дирборне (штат Мичиган), занятые преимущественно печением рабочих, пострадавших во время работы на заводах Форда. Это не филантропия, а лишь деловое предприятие. Херсты, Гуггенхеймы, Доджи и другие также содержат при своих рудниках госпитали для рабочих, пострадавших на производстве. Это тоже не филантропия.

Критически относящийся к нашим выводам читатель, неискушенный в делах филантропии, может воскликнуть: "Какие же личные материальные выводы могло принести создание музея естественной истории в Чикаго, воздвигнутого семейством Филд?" На самом деле постройка этого замечательного учреждения на набережной озера Мичиган не только понизила сумму обложения налогом в период сравнительно высокого подоходного налога и принесла публичное одобрение семейству Филд, но наряду с проведенными на соседних участках мероприятиями повысила ценность недвижимой собственности, принадлежащей семейству Филд и центре Чикаго. Согласно завещанию Маршалла Филда I, часть дохода должна была постоянно идти на улучшение чикагского недвижимого имущества. Старый Филд, подобно старому Астору, был помешан на недвижимости и даже отдал Чикагскому университету участок, граничивший с большим земельным владением, которое он оставил за собой. Своеобразные условия завещания Филда заставили его исполнителей и опекунов лихорадочно искать подходящих отдушин для избыточного дохода с его владений, и наследники безуспешно пытались добиться признания завещания недействительным. Подобно сказочной мельнице, выбрасывающей перемолотую соль в море, оставленные Филдом владения продолжают вымалывать из себя здания, здания, здания, и единственная надежда на передышку зиждется на том, что со временем все эти постройки сделают друг друга взаимно невыгодными.

Эту главу мы закончим парадоксальным выводом: деятельность, носящая неопределенное название благотворительности, лишь увеличивает богатство и могущество богатых людей.