1 МАРТА 1810 — 17 ОКТЯБРЯ 1849
АСТРОЛОГИЧЕСКИЙ ЗНАК: РЫБЫ
НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: ПОЛЯК
МУЗЫКАЛЬНЫЙ СТИЛЬ: РОМАНТИЗМ
ЗНАКОВОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ: «ПОХОРОННЫЙ МАРШ» (1837), ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ «СОНАТЫ ДЛЯ ФОРТЕПИАНО № 2 СИ-БЕМОЛЬ МИНОР»
ГДЕ ВЫ СЛЫШАЛИ ЭТУ МУЗЫКУ: ВСЯКИЙ РАЗ, КОГДА В СТАРЫХ МУЛЬТИКАХ ПРО БАГЗ БАННИ УМИРАЕТ КАКОЙ-НИБУДЬ ПЕРСОНАЖ
МУДРЫЕ СЛОВА: «КАК БЫ Я ХОТЕЛ ВЫБРОСИТЬ ИЗ ГОЛОВЫ МЫСЛИ, ОТРАВЛЯЮЩИЕ СЧАСТЬЕ И ПОКОЙ МОЕЙ ЖИЗНИ. И ОДНАКО ПРЕДАВАТЬСЯ ТАКИМ МЫСЛЯМ ДОСТАВЛЯЕТ МНЕ УДОВОЛЬСТВИЕ СВОЕГО РОДА».
У публики к Фредерику Шопену была одна претензия: он слишком тихо играл. Его фортепианные выступления не наполняли зал звучными аккордами, а сдержанные композиции терялись в больших пространствах.
Тихое звучание — в этом весь Шопен. Грандиозности Листа и Берлиоза, в ту пору доминировавших на сцене, Шопен противопоставлял умеренность. Ему недоставало самолюбия, чтобы продвигать свою музыку, разъезжая с концертами по городам и весям; недоставало харизмы, чтобы доводить поклонников до исступления; недоставало дерзости, чтобы претендовать на статус знаменитости.
Но недостаток самонадеянности с лихвой компенсировался величиной таланта. Мало кто слышал игру Шопена; вдобавок его выступления отличались неровностью. Но тех, кому довелось слышать Шопена, когда он был в ударе, утонченная выразительность его музыки сражала наповал. В эпоху романтизма с преобладающей тенденцией к мощной, напористой музыке Шопен занимал иную, особую позицию: он сочинял вещи интимные, личные, тихие — и доказал, что гению не обязательно играть громко, чтобы его заметили.
ДОМОЙ ВОЗВРАТА НЕТ [12]
Фредерик был вторым ребенком и единственным сыном Николя Шопена и Юстины Кржижановской. Николя был родом из Франции, в Польшу он перебрался, спасаясь от революции. Фредерик родился в деревне Желязова-Воля, где учительствовал его отец; когда мальчику исполнилось семь месяцев, семья переехала в Варшаву. В столице Николя преподавал французский язык в Варшавском лицее и держал пансион для студентов.
Первым учителем музыки для Фредерика стала его сестра Людвика. Одаренность мальчика проявилась рано, и в семь лет он уже выступал перед публикой. Отучившись в Варшавской консерватории, Шопен с грустью осознал, что Польша мало что способна предложить профессиональному музыканту. Он не хотел уезжать — на родине складывалась неспокойная политическая ситуация и все громче раздавались голоса патриотически настроенных поляков, требовавших независимости от России.
И все же в начале ноября 1830 года Шопен покидает Варшаву и отправляется в путешествие по Европе, увозя с собой горсть родной земли в серебряном сосуде. В том же месяце началось Польское восстание, которое было жестоко подавлено русскими войсками. Шопен переживал за свою семью и мучился чувством вины от того, что оставил родину в трудный час. Ему также пришлось смириться с тем, что вернуться домой у него больше нет шансов. Он превратился в политического беженца.
В сентябре 1831 года Шопен прибыл в Париж, еще не догадываясь, что во Франции он задержится очень надолго. Шопен сразу окунулся в круговерть парижской жизни: свел знакомство с композиторами Мендельсоном, Листом, Берлиозом, писателями Оноре де Бальзаком и Виктором Гюго и художником Эженом Делакруа. С целью представиться парижской публике в феврале 1832 года Шопен выступает с дебютным концертом. Зал заполнился лишь на треть, но критики объявили выступление Шопена «незабываемым». Один из них особо похвалил исполнительскую манеру пианиста — «элегантную, мягкую, без малейшего нажима», — правда, с оговоркой: звук порою был настолько тихим, что приходилось напрягать слух, чтобы расслышать музыку.
Любой другой виртуоз развил бы успех. Но не Шопен. Организация концертов была делом хлопотным, а Шопен предпочитал не суетиться. За всю жизнь он выступил перед публикой менее тридцати раз.
Нередко случалось и так, что объявленный концерт отменяли по причине плохого самочувствия исполнителя. В 1830-е годы композитора постоянно мучили приступы бронхита или «инфлюэнцы», сопровождавшиеся тяжелым, изматывающим кашлем. Недомогания Шопен упрямо списывал на слабое здоровье, утешаясь этим дилетантским диагнозом — все лучше, чем неизлечимая форма туберкулеза. Не имея доходов от концертов, Шопен пытался заработать, публикуя свои произведения и давая уроки игры на фортепиано. За нотные издания композиторам платили гроши, и никто еще не разбогател на частных уроках — Шопен едва сводил концы с концами.
ВПЕРЕД, НА ЛОДКЕ ЛЮБВИ!
Тучи однако развеивались, когда в жизни композитора появлялась любовь. В 1835 году на немецком курорте, куда Шопен отправился, чтобы встретиться с родителями, он влюбился в Марию Водзинскую, девушку из аристократической польской семьи, знакомой ему еще по Варшаве. На следующий год, и опять в Германии, Шопен сделал Марии предложение. Девушка согласилась стать его женой, но мать Марии настояла на том, чтобы официальное объявление о помолвке отложили до тех пор, пока отец Марии, остававшийся в Польше, не даст своего благословения. Ожидание затянулось на долгие месяцы; минуло больше года, а затем мать Марии попросила Шопена прекратить всякие отношения с ее дочерью. Сложив письма Марии в стопку, Шопен перевязал их лентой и написал поверх: «Моя печаль».
Удар смягчила другая женщина, совершенно непохожая на бывшую невесту Шопена. В 1837 году Лист познакомил его с Амандиной Авророй Люсиль Дюпен, баронессой Дюдеван, более известной под именем Жорж Санд. К тому времени ее романами, по сути феминистскими (хотя тогда еще и слова такого не было), уже зачитывались, а сама она эпатировала окружающих тем, что носила мужские костюмы и курила сигары. С первого взгляда писательница вызвала у Шопена острую неприязнь, он писал другу: «Что за отвратительная женщина эта Санд! Да и женщина ли она вообще? Я что-то в этом сомневаюсь».
Но когда несколько месяцев спустя Шопен снова встретился с этой дамой, неприязнь сменилась влечением. Санд ответила тем же, у них начался бурный роман, не омрачаемый ничем, кроме одного досадного обстоятельства: брошенного писательницей любовника, драматурга по имени Фелисьен Мальфиль. Оскорбленный отставкой Мальфиль фланировал под окнами Шопена с пистолетом за пазухой. Влюбленной парочке пришлось убраться из города.
Они поселились на Майорке, очевидно, предвкушая жизнь в средиземноморском раю, однако столкнулись с непониманием местного консервативного населения, не одобрявшего «незаконного» сожительства и особенно «разведенку» Санд, щеголявшую в брюках. Наверное, весной нет ничего лучше виллы в сельской местности, но дождливой осенью сырость и холод проникают во все щели. Шопен начал кашлять кровью. Владелец виллы, смекнув, что Шопен болен вовсе не простудой, не бронхитом и даже не гриппом, вынудил арендаторов немедленно съехать.
Санд бросилась искать, куда бы им перебраться, но отыскала лишь брошенный монастырь. Если темные, промозглые кельи и годились для монахов, отвергающих греховный мир, то для любовников на отдыхе они стали суровым испытанием. Шопен, Санд, ее двое детей и прислуга столкнулись с самыми что ни на есть примитивными бытовыми условиями. К февралю Шопен настолько разболелся, что едва стоял на ногах. Вдвоем с Санд они вернулись во Францию — на суденышке, перевозившем вонючих, визжащих свиней.
НЕКОТОРЫЕ ЛЮДИ ПРОСТО НЕ ПОНИМАЮТ НАМЕКОВ
Затем Шопен долго отлеживался в Марселе, прежде чем достаточно окреп, дабы двигаться дальше, в Париж. Экзотических каникул Шопен и Санд больше себе не устраивали. Зимы проводили в Париже в смежных квартирах, лето неизменно заставало их в Ноан-Вик, усадьбе Жорж Санд, купленной еще ее матерью Марией-Авророй. Там, в тишине и покое, Шопен написал многие из своих лучших произведений.
В КОМПАНИИ СВОЕЙ ЛЮБОВНИЦЫ, ФРАНЦУЗСКОЙ РОМАНИСТКИ ЖОРЖ САНД, УМИРАЮЩИЙ ОТ ЧАХОТКИ ШОПЕН ПЛЫЛ ВО ФРАНЦИЮ НА СУДЕНЫШКЕ, НА КОТОРОМ ПЕРЕВОЗИЛИ СВИНЕЙ.
Много лет Санд нянчилась с Шопеном, пеклась о его здоровье, но в конце концов выдохлась. Однако, вместо того чтобы откровенно объясниться с ним, она написала роман «Лукреция Флориани». Главная героиня, почти точная копия автора, влюбляется в князя Кароля, в котором невозможно не узнать Шопена. Отношения заканчиваются тем, что ангелоподобная Лукреция — благородству ее духа под стать разве что ее же неземная красота — выдворяет вон князя, проявившего себя безумным ревнивцем и никчемным нахлебником. Друзья Шопена возмутились, но сам композитор отметил лишь непревзойденные творческие способности Санд.
Когда намеки не подействовали, Санд вернула фабриканту роялей тот инструмент, на котором Шопен играл в Ноане. И только после этого они расстались.
Почти сразу же после разрыва с Санд расторопная Джейн Стерлинг, певица, пригласила Шопена посетить Англию. Во Франции назревал очередной политический кризис, на улицах было неспокойно, и тяжело больной композитор не удержался от искушения принять приглашение, хотя Стерлинг действовала ему на нервы. В апреле 1848 года он прибыл в Лондон. Стерлинг окунула его в водоворот светской жизни, она словно не замечала ни изможденности своего кумира, ни крови на его носовых платках.
Возможно, тому была причиной болезнь, но лондонскую публику Шопену покорить не удалось. Нисколько не смутившись этим, мисс Стерлинг поволокла композитора в Шотландию, где он промерзал до костей в сырых, плохо отапливаемых замках. Шопен изо всех сил старался развеять слухи о своей грядущей свадьбе со Стерлинг; мало того что англичанка нисколько не привлекала его, — состояние его здоровья исключало любые брачные намерения. Он говорил другу: «Я сейчас ближе к могиле, чем к супружескому ложу».
НЕЗАБЫВАЕМАЯ МУЗЫКА
Поездка в Англию завершилась в ноябре 1848 года. Шопену наконец удалось вырваться из цепких рук мисс Стерлинг, которая взяла привычку часами читать ему Библию в надежде обратить композитора в кальвинизм. В Париж Шопен вернулся чрезвычайно ослабленным; друзья нашли ему жилье и вызвали из Польши его сестру Людвику. Менее чем через год, ранним утром 17 октября, Шопен скончался. Скорбь друзей и близких была глубокой и искренней. На похоронах Шопена исполняли «Реквием» Моцарта, а когда тело композитора опустили в могилу, горсть польской земли, привезенной им с родины, бросили на гроб. Сегодня завораживающие, изысканные произведения Шопена звучат во всех концертных залах; впрочем, ценность его музыки никогда не подвергалась сомнению. Шопен своей жизнью доказал, что совсем не обязательно быть яркой личностью, чтобы оставить в веках несмываемый след.
ДОМ ТАМ, ГДЕ СЕРДЦЕ
Покинув Польшу в 1830 году, Шопен больше не вернулся на родину — во всяком случае при жизни. Было произведено вскрытие тела композитора, и сестра Шопена Людвика потребовала изъять сердце брата. После того как останки Шопена предали парижской земле, Людвика увезла сердце в Польшу, где его замуровали в колонну варшавской церкви Святого Креста.
ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА… ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА… ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА…
Относительно ранняя смерть Шопена породила немало романтических историй о его последних днях. Особенно удивительно разнообразие свидетельств о последних словах Шопена, притом что человек, который с трудом дышал, вряд ли мог быть настолько разговорчивым. Согласно одной версии, композитор прошептал, имея в виду Жорж Санд: «Она обещала, что я умру у нее на руках». В другом варианте Шопен сказал друзьям: «Сыграйте Моцарта в память обо мне». Третьи утверждают, что композитор изрек: «Редко кого Господь сподобит узнать, когда наступит его смертный час». По четвертой версии, исходящей от священника, Шопен прижал распятие к груди и воскликнул: «Наконец-то я припаду к источнику Благодати!» Но, пожалуй, более всего пронзительной горечи заключено в еще одной фразе, приписываемой Шопену на смертном одре: «Когда кашель задушит меня, умоляю, вскройте мое тело, чтобы не похоронить меня заживо».
ШОПЕНЗЕ
Одним из лучших исполнителей Шопена был выходец из Украины Владимир де Пахман (1848–1933). Пианист часто опаздывал на свои выступления, но, когда бы он ни явился, первым делом де Пахман зорко оглядывал слушателей, и если кто-либо вызывал у него раздражение, он не колеблясь приказывал «провинившемуся» покинуть зал. Однажды ему не понравилась чересчур кокетливая шляпка, и де Пахман отказывался играть, пока обладательница шляпки не вышла вон.
Играя, де Пахман постоянно комментировал как само произведение, так и собственное исполнение. «А теперь мелодия», — объявлял он. Или: «Здесь надо повнимательнее». Приближаясь к трудному пассажу, пианист подбадривал себя: «Мужайся, де Пахман!» А успешно преодолев опасное место, одобрительно восклицал: «Браво, де Пахман!»
Хотя кое-кто находил манерность де Пахмана невыносимой — Рахманинов называл его шарлатаном, — почитатели пианиста полагали, что за мастерство ему многое можно простить, включая эксцентричность. Наибольших похвал де Пахман удостоился за выразительные интерпретации Шопена. Однажды великий Лист предварил его концерт таким обращением к публике: «Те, кто никогда прежде не слышали подлинного Шопена, сегодня его услышат». В конце концов в представлении слушателей имена Шопена и де Пахмана оказались столь неразрывны, что некий американский критик придумал для этого блестящего пианиста, склонного к клоунаде, прозвище Шопензе.